Записки рыболова-любителя Гл. 81-84

В эти дни проходила избирательная кампания по выборам в местные органы власти. В Ладушкине советская власть осуществлялась председателем горисполкома Ниной Николаевной Романовсковой, молодой ещё, недалеко за тридцать брюнеткой довольно крупного телосложения, в прошлом медсестрой, державшейся всегда уверенно, с прочным чувством соб-ственной значительности. Партийную организацию города возглавляла старая большевичка Анна Павловна, неопрятная брюзгливая старуха в сильных очках с короткой стрижкой, одиноко жившая  в однокомнатной квартире нашего измирановского дома.
От станции в горсовет обычно избирали начальника - сначала Суходольского, потом Аллу Николаевну, иногда ещё кого-нибудь, в частности, один срок была депутатом горсовета и Сашенька. В отличие от своего покойного мужа Суходольская с местными властями, то есть с Романовсковой и Анной Павловной не очень ладила вследствие излишней самостоятельности в суждениях, не принятой в горсоветовском кругу, где обычно ничего сами не решали, а только "проводили в жизнь" спущенные сверху указания райкома. Не ладила Суходольская и кое с кем из младшего персонала станции - техников, лаборантов. Настоящую войну с ней вела лаборант Околович - сестра Тамары Алексеевой, одного из инженеров станции. История была чисто бабьей. Околович собирала квартплату с сотрудников станции и отправляла её в ИЗМИРАН (дом был ведомственный). Как-то у неё выявилась недостача. Это произошло вскоре после смерти Суходольского, и она взвалила грехи на покойника, который якобы брал у неё деньги. Может, так оно и было. Суходольская же, естественно, не поверила. К тому же Околович распускала ещё какие-то грязные сплетни про её покойного мужа, чем восстановила против себя начальницу на все сто процентов. Началась война. Суходольская, как могла, зажимала Околович, пытаясь её уволить. Та вместе с сестрицей стала писать жалобы куда только можно: и в горсовет, прежде всего, и в ИЗМИРАН, и даже в Президиум Академии Наук. В ход шли все оплошности Суходольской, которые она допускала, особенно в сфере хозяйственной деятельности, где без нарушений ничего сделать невозможно.
В числе их доносов был и такой. Кто-то из ленинградцев шутки ради прилепил на стенке внутри магнитного павильона вырезанную из журнала "Огонёк" большую фотографию Хрущёва, дружески беседующего с Мао Цзе-дуном. Сообщили и об этом. Приезжал Щербаков, вызывал в кабинет Суходольской для объяснений Сашеньку как ответственную за магнитные наблюдения. Ленинградцев же никого уже не было, так что виновного не нашли, но Суходольской сделали внушение.
Все эти кляузы были на руку местным властям, которые решили, что без Суходольской в горсовете будет спокойнее. И вот на станции назначили собрание по выдвижению кандидата в депутаты горсовета. От Вали Тихомировой стало известно, что власти будут предлагать не Суходольскую на переизбрание, а кого-то из младшего персонала, кажется, шофёра Костю Старостина. Мы же решили избрать Суходольскую. Мы - это вся та же наша компания, научные сотрудники и инженеры станции, исключая Алексееву. Не очень, правда, нас почему-то поддерживал Стасик Тихомиров. Он стоял за рабочий класс, хотя и соглашался, что интересы станции в городе лучше сможет защищать Суходольская. Интересы же ясно какие - сколько людей в колхоз посылать, чем на субботниках заниматься, для хозяйственных нужд что-то пробить и тому подобное.
Какого чёрта я в это дело ввязался - трудно сказать. Из спортивного азарта, что ли? Мало мне было только что прошедших развлечений?
Ко всяким выборам в органы советской власти я относился как к заведомой профанации. Что это за выборы, когда выбирать не из кого - предлагается одна кандидатура? В Ленинграде я обычно голосовать не ходил, уезжая куда-нибудь с утра из общежития, а если всё же оставался и допекали посыльные, то шёл и голосовал против. Никаких последствий это не имело, как и нехождение на демонстрации. Видать, слишком много было таких разгильдяев-студентов, чтобы их всех увещевать. А может, напротив, - не обращали внимания на фоне всенародного единодушия.
Теперь же я решил принять участие в выдвижении кандидата, не имея, кстати, на это никаких прав, так как не был ни сотрудником станции, ни даже жителем Ладушкина. Порезвиться захотелось или в самом деле был убеждён, что надо добиться выдвижения Суходольской? Не думаю, чтобы внутри себя я чётко сознавал свои мотивы. В молодости многое делается импульсивно.
Так или иначе, но я на станции повёл активную агитацию за выдвижение Суходольской, заручаясь голосами в её пользу. На собрание приехали Романовскова и Анна Павловна. Романовскова рекомендовала выдвинуть Старостина. А кто-то из наших встал и предложил Суходольскую.
- Аллу Николаевну не надо, хоть она и хорошо работала. Нужно из рабочих, - твёрдо возразила Романовскова.
- Почему это? - спросили из рядов.
- Нынче вам положено из рабочих, чтобы пропорции были правильные в горсовете, - пояснила Анна Павловна.
- Это откуда такие ограничения? - спросил я.
- Из района, - невинно ответила Анна Павловна. В зале загудели.
- А разве мы не сами выдвигаем кандидата? - задал я провокационный вопрос.
- Сами, конечно. Но надо из рабочих. Старостина лучше всего.
- Давайте голосовать, - предложил я. Собрание поддержало это предложение (председательствовал Стасик Тихомиров), хотя представительницы власти и партии и пытались ещё не допустить кандидатуру Суходольской к голосованию.
Проголосовали. Чёрт те что, концы с концами не сошлись, несколько человек голосовало и за Суходольскую, и за Старостина. "Безобразие!" - возмущались Романовскова и Анна Павловна. - "Кто так голосует?"
Начали по новой. Я подсчитывал на доске мелом голоса. С небольшим перевесом прошла Суходольская. Разгневанные Романовскова и Анна Павловна забрали протокол собрания и уехали.
А вечером Суходольская сообщила, что ей звонили из райотдела милиции и велели передать мне, чтобы я завтра явился в Багратионовск к начальнику паспортного стола Волкову.
Это ещё зачем? Опять стали обсуждать.
- Этот Волков, я его знаю, такой паразит! Не человек - зверь, фашист прямо какой-то. Разговаривать спокойно не умеет, - говорила Валя, знающая всё и всех. - Лучше бы тебе с ним не встречаться.
Нетрудно было догадаться, что придраться ко мне можно было за нарушение паспортного режима. Я был прописан временно, на срок аспирантуры, в Ленинграде, в общежитии на Шевченко, а в Ладушкине была прописана только Сашенька. Формально я должен был бы прописываться временно в Ладушкине всякий раз, приезжая на срок более трёх дней, но, разумеется, не делал этого. Даже если бы мне в голову и взбрело такое, сама процедура оформления прописки требовала в условиях Ладушкина (паспортный стол в Багратионовске) времени не менее двух недель: паспортистка раз в неделю приезжает в Ладушкин, забирает паспорта и через неделю, в лучшем случае, привозит. А если я приезжаю всего на неделю? Обычный идиотизм наших порядков. Так что я живал в Ладушкине и по паре месяцев без местной прописки, но никто меня до сих пор за эти два года не беспокоил. А тут вдруг спохватились. Не к добру.
И решили мы с Сашенькой, что пора мне сматываться от греха подальше. Хватит этих развлечений. Да и пора уже было ехать. Очередные заделы для расчётов были готовы, надо было обсуждать их с Б.Е. и считать на машине. В тот же вечер я собрал свой портфель. Не было денег, сбегал к Бирюковым, занял на дорогу. Они уже спать легли, Майечка выскочила из постели, я объяснил ей, почему решил срочно уезжать, рассказал про звонок из милиции, она дала деньги. А утром мы с Сашенькой поехали в Калининград. Билеты на самолёт, к счастью, были, и я в то же утро улетел в Ленинград. Потом уже я узнал, что без нас приезжал милиционер на мотоцикле с коляской, спрашивал - где я, сказали - уехал.
Это было в пятницу, 21 февраля 1969 года. А в воскресенье я уже писал Сашеньке из Ленинграда вот это письмо.

82

23 февраля 1969 г.
Дорогая Сашуленька!
К сожалению, в пятницу и субботу у меня были очень беготливые дни, так что письмо пишу только сегодня - в воскресенье утром.
Долетел я нормально, кинул вещи в общежитии и отправился на кафедру, где застал только Пудовкина и Свету Зайцеву. От них я узнал, что на днях был Славик, и что он собирался уезжать в конце недели, что в марте в Апатитах будет космофизическая школа, что Б.Е. давно не было в Ленинграде, но, возможно, скоро будет. Что Распопов в ГДР не едет, а, значит, и нет группы ЛГУ. Что у Аиды родился сын, и у Славика родился сын, коего нарекли Артуром.
С кафедры я пошёл в 1-е общежитие, где оставил записку Севе, а затем вернулся на Шевченко. Там по-прежнему бардак. Ваха по пьянке подрался с Мишей (армянином, который раньше жил со мной в 98-й комнате), а когда я пришёл, они уже мирились, после чего мне пришлось выслушивать душевные излияния каждого по отдельности. К счастью, для меня нашлось чистое бельё, и хоть спать я улёгся в нормальную кровать, а не на голый матрас.
С утра поехал в университет, получил деньги, отправил тебе перевод, послал телеграмму Б.Е., что я в Ленинграде. Затем пришёл Сева, сообщил, что в субботу вечером уезжает в Севастополь. Мы сходили с ним в пивбар, поболтали и разошлись, договорившись, что я приду проводить его к поезду. Затем я вернулся на кафедру, надеясь, что туда, возможно, заглянет Славик, но так и не дождался его. Всю субботу я ловил Славика и поймал его только к вечеру. Оказалось, что он тоже уезжает этим вечером. Я попросил его поторопить Б.Е. с ответом и теперь надеюсь, что долго ждать мне не придется. Мы долго болтались со Славиком по городу и прозевали Севин поезд (он отходил в 23.15). Когда мы прибежали на вокзал, было 23.14, и поезд тронулся прежде, чем мы добежали до Совиного вагона. Так я Севу и не проводил.
А со Славиком я распрощался в 01.25, после чего пошёл ловить такси. Такси я поймал только в 02.45, чуть не сдохнув от холода к этому времени. И что обидно было: ведь Люба с Жоркой живут где-то у Московского вокзала, а я не знал их адрес.
Так прошли эти два дня. Теперь буду ждать письма от Б.Е. В Ленинграде пробуду, по-видимому, ещё неделю, а потом - на Север. Насчёт командировки и денег я уже договорился с Распоповым. Обязательно сообщу тебе телеграммой, когда поеду.
Посылаю тебе текст статьи. Отпечатать его нужно через два интер-вала и оставить слева поле в 4 см. В списке литературы под № 1 должна быть ссылка на твою маленькую статью в разделе "хроника", так как там описана аппаратура. Пусть тебя не смущает интерпретация Рс-З тороидальными колебаниями, так как ответственность за эту идею несёт автор статьи (2), на которую ты ссылаешься. Упоминать же о квазитороидальных колебаниях не стоит, так как о них ещё ничего не писалось.
Сашуленька, пожалуйста, не тяни со статьей - очень тебя прошу!
Сегодня пришёл перевод из Севастополя. Я напишу маме, чтобы в марте денег не присылали, а купили бы Иринке пальто. Сколько прислать тебе ещё? Пиши. Нy вот, Сашуленька, на этом кончаю. С нетерпением жду твоего письма. Не нашёлся ли ключик от моего чемодана? А то хоть ломай эти новые замки. Тот ключ, что я привёз, не подходит.
Ну, до свидания, моя славненькая. Крепко, крепко тебя целую.
Твой Саша.

P.S. У меня идея созрела: едем на Север, зарабатываем на машину и поселяемся в Красном. Годится?
___________________

В этом письме фигурирует Сева Орлов. Он выпускник нашей кафедры 1968 года, то есть только что окончил университет. В отсутствие Славы и Юры я искал себе новых если не друзей, то приятелей, главным образом, среди шедших за нами студентов. Тем более, что почему-то стали понемногу остывать наши дружеские отношения с Димулей. У него появились какие-то новые друзья, не физики, вернее, не только физики, с которыми он меня не знакомил. Я ревновал в душе, но что поделаешь. С ними ему было, видимо, интереснее. Мы, правда, продолжали иногда вместе бегать пить кофе, но что-то было уже не то...
Новыми же моими приятелями были Сева Орлов, Володя Барсуков. Сева - интеллигентный, немного романтичный юноша, большой любитель поэзии. Скорее всего от него ко мне попали стихи Бродского, "Реквием" Ахматовой. Сева почему-то хотел ходить в море, и я просил папу устроить его и ещё одного выпускника к себе в экспедицию, куда брали геофизиков. В описываемую субботу Сева как раз уезжал в Севастополь. Наверное, я собирался передать с ним что-нибудь родителям.
А со Славиком, гуляя по морозному вечернему Ленинграду, мы, конечно, обсуждали перипетии моих последних ладушкинских приключений. Славик осуждал моё лихачество, ведь он и раньше предупреждал меня, чтобы я был разборчивее с теми, кому даю чего-нибудь почитать или вообще разговариваю о жизни. Виталькина трусость его не удивила, Славик и раньше чувствовал в нём что-то настораживающее, некоторую небескорыстность, например. Не очень любили Чмырёва и в Ладушкине, Лие Силячевской и Вале он почему-то не нравился, хотя поначалу его появление в Ладушкине было встречено с некоторым даже энтузиазмом, всем скопом помогли ему отремонтировать квартиру, а потом как-то охладели к нему. Я же до сих пор в нём особых недостатков не замечал.
А вот что остальные не испугались и поддерживали меня, хотя бы морально, Славику понравилось.
- Я же говорил тебе, что публика наша в Ладушкине, по крайней мере, порядочная. Я как-то даже сроднился с ними за это последнее время, - делился я со Славиком своими впечатлениями.

25 февраля 1969 г.
Дорогая Сашуленька!
Я сейчас вернулся из кино, смотрел первые две серии "Братьев Карамазовых", и вдруг захотелось написать тебе хоть пару строчек. Своё впечатление от фильма я ещё не могу выразить точно, но пропустить его, по-моему, никак нельзя. Потрясающе великолепен старик Карамазов. Отличный Смердяков.
Сейчас около шести часов. Я в общежитии. В комнате никого нет. Спущусь вниз, пообедаю и сяду позаниматься.
Вот и всё. Любаша коротко постриглась и в результате очень хорошо выглядит. Ей идёт такая стрижка. Военный билет и пропуск я получил. А что же ты даже записочку в конверт не вложила? Это я не сержусь, я тебя крепко целую.
Твой Саша.
P.S.  От Б.Е. ещё ничего нет. К сожалению, нет авиаконверта.

28 февраля 1969 г.
Дорогая Сашуля!
Вчера, наконец, получил письмо от тебя, из которого толком не понял намерений комиссии (1), да тогда и тебе, наверное, не было всё ясно. Но, теперь, надеюсь, всё стало на свои места, и ты подробно обо всём напишешь.
От Б.Е. ни слуху, ни духу. Я уже начинаю нервничать.
Завтра буду рассказывать о своей работе на семинаре аэрономщиков. Распопов опять клеится ко мне, предлагает совместную работу напечатать - он тут тоже между делом пробавляется Рс-5. Выступал он на кафедре. Я его слегка притопил сначала, чему очень обрадовалась вся кафедра, а потом помог ему выкарабкаться, чтобы кафедра не слишком радовалась.
По вечерам хожу в "Юбилейный" смотреть баскетбол. (2)
Прочёл первый (наш!) том Хэмингуэя - рассказы и "Фиеста". Читал с удовольствием.
Погода в Ленинграде солнечная. Днём минус 5, а утром и вечером минус пятнадцать - двадцать.
Больше, собственно и не о чем писать. Но всё же это третье письмо за неделю. Бери с меня пример. Есть ли что-нибудь из Севастополя? Я кроме перевода ничего не получил.
Крепко, крепко тебя целую.    
Твой бородач.

Порохова здорово на меня ругается, что я курю в кабинете покойника. (3)

1) А в Ладушкине тем временем волнения продолжались. Нагрянула комиссия: главбух Лепилин и начальник отдела кадров Яньшина из ИЗМИРАН и некто Богородский - чиновник из Президиума Академии Наук. Приехали проверять всю деятельность станции. Богородский беседовал с каждым сотрудником станции по отдельности о том, о сём, не проявляя вроде бы направленного интереса к каким-то конкретным поступкам Суходольской, но делая странные намёки на её небезгрешность. Все догадывались, что причина приезда комиссии связана с жалобами Околович и Алексеевой, а, может, и ещё с чьими-нибудь - местных властей, например. Так или иначе, но примерно через месяц Аллу Николаевну освободили от должности начальника станции и перевели в ИЗМИРАН, а на её место назначили... Стасика Тихомирова.
2) Тогда в ленинградском "Спартаке" только восходила звезда юного Саши Белова. Я был в восторге от его игры, от страстной самоотдачи игре. Специально ходил смотреть Белова. Справедливо, что именно ему довелось сделать "золотой" бросок на последних секундах финального матча с американцами на Олимпиаде в Мюнхене. Кто бы мог подумать, что он умрёт совсем молодым?
3) После смерти Бориса Михайловича Яновского его кабинет на кафедре пустовал, и я часто занимался в нём и, разумеется, курил там же, что Люся Порохова воспринимала как кощунство.

4 марта 1969 г.
Дорогая Сашуля!
Получил только что твоё второе письмо. Пишу четвёртое. Сегодня послал Б.Е. телеграмму такого содержания: "Беспокоюсь молчанием готов ехать Апатиты телеграфируйте согласие поездку". Командировку я уже выписал, так что как только получу от него телеграмму, сразу же уеду. А пока я занимаюсь всякими мелочами по своей работе. В субботу рассказывал о ней на семинаре аэрономщиков. Всем понравилось. Правда, я рассказал только половину - о Рс-5, но и это заняло у меня больше двух часов.
В воскресенье был у Любки с Жоркой, съели баночку красной икры, которую мне удалось раздобыть в общежитии. Всё-таки икра - это вещь!
Сашуленька! Статью, я думаю, надо отправить в ИЗМИРАН (если это вообще обязательно) не откладывая, а Виталик пусть ускорит экспертизу, когда будет в Москве.
Сегодня же получил письмо от папы с препотешными Иринкиными рисунками. Письмо не очень радостное: папа разругался с начальством и подал заявление об отставке. Ребята (Сева Орлов и его напарник) пока никак не устроятся с жильём - на катерах их не прописывают. Что же касается нашей доченьки, то она в полном порядке.
Последние дни хожу взвинченный: молчит Б.Е., ничего не было из Севастополя, да и ты письмами не балуешь. Плохо сплю. Окаянный монгол храпит как мотоцикл без глушителя или даже как трактор. Но как ни странно - встаю не позже девяти часов. Вот и сейчас - глаза слипаются, а лечь боюсь - не усну. Ещё немного позанимаюсь. Вахи нет (уехал домой), а монгол, когда не спит, то его не видно и не слышно - в этом отношении он очень удобен.
На этом и кончаю.
Крепко тебя целую.
Твой Саша.

83

Наконец я получил письмо от Б.Е. и улетел на Север. В эти же дни Люба писала письмо Сашуле:

Дорогая Сашуля, здравствуй!
Я знаю, что ты не любишь писать письма, поэтому и не жду от тебя ответа, хотя хотелось бы знать о тебе, как ты там, что нового, хотя бы пару слов.
Санька перед отъездом на Север был у нас, распили бутылочку "Ркацители", мне он к предстоящему 8-му марта подарил  великолепный альбом гэдээровский, около 500 штук фотографий, очень разнообразные и интересные снимки, называется "Счастье человечества", много снимков, посвящённых молодой семье, молодой матери. Жоронька мне сделал оригинальный подарок - кольцо из красного дерева с двумя янтарными камнями. Все, кто смотрел, не верят, что это сделал он сам.
Я писала тебе, что мы собирались на "Дни Турбиных". Спектакль мне и Жоре очень понравился, только публика портила впечатление, все, как сговорились, лишь поднялся занавес, начали кашлять, а зал колоссальный - во Дворце культуры имени Горького, битком был набит, и хотя мы сидели на 5-м ряду партера, очень раздражал этот кашель.
В университете недавно совсем произошёл забавный инцидент. Американцы подарили Кондратьеву цветной фильм о полёте космонавтов к Луне с условием, что этот фильм будет демонстрироваться широкой публике и о показах будет информация. В главном здании висело объявление о первом показе, который должен был быть в Актовом зале. У нас в институте пронюхали и собирались идти смотреть целыми группами, информацию повесили в вестибюле. За день до показа выяснилось, что его переносят в Большую Физическую, дали 200 пригласительных билетов на город и 100 на университет. Однако в публике не все знали об этой перемене, и народу набежало столько, что БФА набилась до отказа, а народ всё шёл и шёл. Кондратьев, увидев это дело - демонстрацию преклонения перед американской наукой, так он, наверное, это понял, - показ отменил. Как говорят, американцы отобрали у него фильм, и "кина не будет". Вполне возможно, что и так. Зачем нам пропагандировать достижения имперьялистов?
Сейчас читаю Грэм Грина "Наш человек в Гаване", ничего, интересно.
Сашуля, а на днях я совершила невероятный поступок. Это целая история, как-нибудь расскажу подробно, когда увидимся, - купила таллинский гарнитур спальный за 311 рублей, чудесная, светлая под орех полировка, изящная и очень дешёвая, я считаю, покупка: шкаф трёхстворчатый, по размеру как ваш, кровать двухспальная с низкими спинками и обивкой как у дивана, трюмо - комодик и тумбочка. Было у меня 210 рублей (накоплено), а 100 заняла, теперь в долгу как в шелку. Зато есть целая комната! Удивительно, что ни Жорка, ни его родители не осудили меня, а напротив, не могут нарадоваться. Вещи очень красивые, что верно, то верно. Теперь продаю свой отрез "джерси", у меня сиреневый, не помнишь? Надо же отдавать долг, ведь с переездом предстоят ещё расходы.
Сашуленька, у меня к тебе небольшое дельце. Позвони, пожалуйста, Прохоровой, спроси телефон Кулик. Позвони Кулик, спроси Наташу, если её не будет, можно и Дмитрия Афанасьевича (но не Фрузу). Спроси, вышлют ли они мне справку, какую я просила, или нет, а то я около месяца жду и нет ответа. Мне надо было дополнение к академической справке о зачёте по сварке с указанием часов, прочитанных именно по сварке (в КТИ её читали в общем курсе "Технология металлов", а здесь он идёт отдельно, но часов даже меньше, я помню). Мне позарез нужен этот зачёт, ибо здесь сварку ведёт злющая баба, и сдать ей зачёт труднее любого экзамена, к тому же проклятые лабораторные. Ей сдают по 5 раз, а она вообще жуткая дура, требует зубрёжки всех технико-экономических показателей! Спроси, значит, вышлют ли мне бумажку эту, и попроси, чтобы прислали поскорее (а то я не хожу на занятия), или скажут пусть, что не могут это сделать, я напишу своим девчонкам, они сделают. Сашуля, позвони, не откладывая, сразу, как получишь письмо!
Целую. Люба.

А вот моё письмо, уже из Апатит.

9 марта 1969 г.
Дорогая Сашуленька!
В этот раз я затянул с очередным письмом, но, честное слово, - минуты свободного времени не было. В Ленинграде я получил письмо от Б.Е. 6-го, а 7-го утром я уже прилетел в Апатиты. Первым человеком, которого я здесь встретил, был Славик Сазанов - он прилетел из Салехарда на один день. Внешне он нисколько не изменился. Мы поболтали с ним немного и пошли в столовую, где наткнулись на Ляцкого и Юру Мальцева. Пошли с ними к Б.Е. в институт, он пригласил меня к себе домой на обед на 8-е число, 8-го, т.е. вчера, я пробыл у Б.Е. полдня, болтали о том, о сём. Мою работу подробно ещё не разбирали, но в целом Б.Е. вроде бы согласен с моими идеями. Он считает, что мне уже надо начинать писать диссертацию (и параллельно считать на машине). Здесь я собираюсь изучить работу на "Минск-22", т.к. "Наири" еле-еле справляется с моей задачей и слишком долго считает.
Говорили и о моих дальнейших планах. Б.Е. предлагает работать у него. Я сказал, что согласен при условии предоставления квартиры и работы для тебя. Б.Е. ответил, что это естественные требования, и что ему видится решение примерно следующим образом. Они (ПГИ) посылают на меня заявку в ЛГУ (к распределению), а после того, как я буду зачислен на работу, я смогу жить, где мне угодно, например, в Ладушкине, не переезжая в Апатиты до тех пор, пока не будет квартира. При этом, конечно, никаких северных льгот я получать не буду, мне будет идти обычный среднеширотный оклад. Так, собственно, было и с самим Б.Е. - он работал замдиректора ПГИ, а жил в Ленинграде до тех пор, пока не получил квартиру. Работу для тебя они будут подыскивать опять же к тому времени, когда будет квартира. Мне такой вариант представляется приемлемым. А как ты ко всему этому относишься?
Мы с Ляцким обсуждали твоё первое письмо, где ты пишешь о беседах Богородского. По-видимому, его разговоры с Виталиком и другими имели целью выявить претендента на место Суходольской. Виталик же "растаял" (как ты пишешь) от того, наверное, что почуял возможность стать начальником станции. Странно, что он мне ничего не хочет писать по этому поводу - может, он видит во мне конкурента? Разговоры же о теоретической группе велись, возможно, для отвода глаз или просто к слову пришлось.
Сашуленька, не задерживай, пожалуйста, с ответом, пиши в тот же день. Как обстановка в Ладушкине, как у тебя настроение? Пиши, как обычно: Апатиты, Мурманской, Академгородок, почтамт, до востребования.
Крепко, крепко тебя целую.
Твой Саша.

Шёл последний год моей учёбы в аспирантуре, приближалось распределение. Пора было решаться на что-то. Мечты о Ленинграде уже почти затухли даже и у Сашеньки. Мы с ней стали свыкаться с мыслью, что оба будем работать на станции, где мне многое нравилось. Но после историй с Лужбиным и выборами Сашенька считала, что в Ладушкине мне жить нельзя - слишком хорошо известен властям. "Надо уезжать отсюда, хоть куда, хоть на Север", - вздыхала она. Официальное распределение на работу после окончания аспирантуры должно было произойти где-то в мае. Были заявки на преподавательские места в Орджоникидзе, в Тольятти, но, конечно, не по специальности "геофизика". Надо было искать место самому. ПГИ, за который давно агитировал меня Славик, был, очевидно, естественным вариантом в моём положении. Там - Б.Е., Славик, Юра, Аллочка, вообще большой научный коллектив, работа по прямой специальности, северные надбавки, поэтому я с готовностью откликнулся на предложение Б.Е. работать у него.

14 марта 1969 г., Апатиты.
Здравствуй, дорогая Сашуленька!
Получил сегодня твоё письмо и сразу дал телеграмму по поводу текста статьи.
Мои дела здесь идут, тьфу-тьфу, неплохо. Я запрограммировал свою задачу для "Минск-22". Язык и принцип составления программы для этой машины оказались проще и изящнее, чем для "Наири". В понедельник, 17-го, если в программе не обнаружатся ошибки, начну считать. Как будто бы посчитать можно много и быстро.
С Б.Е. я подробно обсуждал свои последние творения. Ему понравилось. Велит писать диссертацию. Сегодня уже составили (я составил) и обсудили (Б.Е. одобрил) план диссертации. Работаю я целыми днями в новом здании ПГИ, условия для работы идеальные, вследствие чего Апатиты становятся для меня всё более привлекательными. Склонность моя ехать сюда после аспирантуры нарастает по экспоненте. Но вот от тебя нет пока ещё определённого мнения. Может, теперь, когда в Ладушкине всё более или менее успокоилось, тебе уже не так хочется ехать на Север? Надеюсь в скором времени получить от тебя письмо, где ты напишешь о своём настроении в этом плане, так как, возможно, в ближайшее время этот вопрос придётся решать окончательно.
Живу я в гостинице, где довольно неудобно, но спасает то, что я большую часть времени провожу в ПГИ. Погода здесь хорошая, солнце, безветренно, но утром и вечером морозы доходят до минус 30°, да и в гостинице ночью холодновато. Днём же температура минус 5 - 10°.
Нy, вот, собственно, и все мои новости. Скучаю по тебе...
Каждый день хожу на почтамт, но только сегодня отошёл от стойки не с пустыми руками. Пиши почаще, сразу отвечай на мои письма.
Нежно тебя целую.
Твой Саша.

84

21 марта 1969 г., Апатиты.
Дорогая Сашуленька!
Сегодня получил твоё третье письмо в Апатиты. Я пока всё ещё вожусь с программой, очень медленно идёт отладка. Результатов поэтому никаких нет, но вроде бы задача скоро должна пойти.
На школу (1) почти не хожу, так как доклады пока идут в основном по космическим лучам. Зато проводим семинары своей компанией. Здесь собрался почти весь университет: Пудовкин, Зайцева, Распопов, Володя Барсуков, пудовкинские дипломанты. По вечерам часто усаживаемся за бутылкой. Вчера, например, пил водку в такой компании: Борис Евгеньевич с супругой, Козеловы, Барсуков, Ира Лизункова (2), Ляцкий и Тверской (знаешь его книжку "Динамика радиационных поясов Земли"?). А после этого всю ночь нас развлекали пудовкинские студенты: пели под гитару, травили анекдоты и показывали карточные фокусы (3). Вообще здесь не соскучишься, даже на хоккей времени не остаётся.
Б.Е. уже написал бумагу для университета насчёт меня, и эту бумагу должен подписать Исаев (директор ПГИ), который в принципе согласен, но должен ещё поговорить со мной и Б.Е. о деталях.
Сашуленька, ты спрашиваешь у меня о жилье. Это самый больной вопрос в ПГИ. На ближайшее время (т.е. в этом году) рассчитывать, конечно, не приходится. Строят медленно, а желающих очень много, большая очередь. Это единственный камень преткновения, который может помешать нашим планам. Во всех остальных отношениях ПГИ привлекает меня на 100 %. Идеальные условия для работы, много интересных людей, зарплата, большой отпуск - в общем, ты всё это сама знаешь. Ну, а то, что отталкивало меня раньше - климат, неважное снабжение, сейчас кажется несущественным. Даже природа Кольского полуострова начинает всё больше мне нравиться.
А когда я смогу закончить свои дела здесь - пока не ясно. Надежда на то, что к концу апреля, - есть, но не на сто процентов.
Нежно целую тебя, моя лапонька.
Твой Саша.

(1) Началась очередная зимняя космофизическая школа. Съехались почти все магнитосферщики.
(2) Славик в это время был явно неравнодушен к Лизунковой. Аллочка тогда была с детьми (Артур только родился) у своих родителей в Калининграде.
(3) По части анекдотов и фокусов имелся настоящий ас - Гена Гавриленко. Славик был им просто очарован, мне же он казался пустоватым парнем, хотя артистом неплохим.

(продолжение следует)