Записки рыболова-любителя Гл. 84-87

25 марта 1969 г., Апатиты.
Дорогая моя Сашуленька!
Получил твоё очередное, четвёртое письмо. Я очень рад, что не приходится волноваться по поводу писем от тебя.
Лапонька, ты спрашиваешь о должности для меня в ПГИ. Об этом, конечно, речь ещё не идёт, но скорее всего - м.н.с. Характер работы - теоретические исследования.
Потом тебя обеспокоило появление статьи Джэкобса и Китамуры. Я эту статью знаю, и Б.Е. её тоже читал. Никакой "опасности" она, по-видимому, не представляет. Но я всё равно очень тронут твоим беспокойством.
В работе моей пока никаких сдвигов, идёт отладка программы. На школе самое интересное - внепрограммные семинары, на программные же доклады я почти не хожу. Готовлю доклад к первоапрельскому семинару: "Кольцевой ток как причина полярной бури" (в стиле "физики шутят").
Сегодня вечером званый ужин у Брюнелли. Ляцкий принципиально не идёт, так как будет Распопов. Ну, а я не такой принципиальный и иду.
Вот и все текущие новости.
Нежно обнимаю и целую тебя, моя любимая.
Твой Саша.

31 марта 1969 г., Апатиты.
Дорогая Сашуленька!
На некоторое время я оказался один в кабинете и пользуюсь случаем, чтобы написать тебе несколько строчек. Завтра последний день школы. Это обстоятельство вызывает у меня вздох облегчения. Дело в том, что когда собирается  много знакомых людей из разных мест, неизбежны дружеские встречи в сопровождении спиртного. Так вот последнее время вся школа проходит в виде такого рода дружеской встречи. Например, вчера провёл вечер у Генриха Старкова в компании Пудовкина с Зайцевой, Хорошевой, супругов Лазутиных, Сухоиваненко, Ляцкого, Терехова, Лизунковой и супругов Старковых. Было очень весело и упились порядочно, причём великий (принципиальный) трезвенник Ляцкий не отставал от других, в результате чего сегодня утром он обнаружил, что оставил у Старковых пиджак и портфель. По ночам сплошные песни, стихи, фокусы, анекдоты и споры. Совсем как в былые времена в первой общаге. Но режим уже явно перешёл в стадию насыщения. Для меня это слишком утомительно, хочется спокойной обстановки.
В счёте я никуда не продвинулся - заболела перфораторщица, а меня к аппарату не пускают. Завтра, в понедельник, однако, обещают сдвинуть мою задачу с мёртвой точки. Я докладывал здесь свою работу перед очень квалифицированной аудиторией (теоретики из группы Шабанского - Шустер, Алексеев, Кропоткин) и неожиданно получил очень высокую (завышенную, конечно) оценку, хотя разбирали они мою работу по косточкам.
Увидел свою первую печатную работу на английском языке (в сборнике тезисов докладов Вашингтонской конференции - на одну страницу).
Очень скучаю по тебе...
Твой бородатый Саша.

А, конечно, хорошо было бы, если бы наши сумели перебраться в Питер. Может, даст Бог? (1)
(1) Это наша мама в очередной раз загорелась идеей обменять Севастополь на Ленинград или Сестрорецк. Но дальше её мечтаний дело не шло, и серьёзно мои родители обменом не пытались заниматься. Всякий раз главным становился вопрос - а как же дача в Крыму для детей и внуков?
О характере школы ясно из писем, но кое-какие подробности ещё стоит рассказать. Поселили всех участников школы в квартирах нового жилого дома, половина которого уже была сдана строителями, но не заселена, другая половина строилась. На время школы и я поселился там. Обычно же в Апатитах я жил в гостинице треста "Апатитстрой", под которую было отведено несколько жилых квартир в хрущёвской пятиэтажке.
Дом, в котором поселили "школьников", стоял на окраине новой части Апатит, вдали от яркого уличного освещения, так что прямо около него вечером и ночью легко было наблюдать полярные сияния (в ясную погоду, разумеется, которая тогда и стояла все дни). Обычно вечером можно было видеть спокойные дуги, висящие сравнительно невысоко над северным горизонтом. Ближе к полуночи формировалась корона: сияние перемещалось в зенит и выглядело как снопики лучей прожекторов, расходящиеся в разные стороны. А как-то ночью, возвращаясь с гулянки у кого-то на квартире, я, наконец, увидел настоящее драпри - яркое сияние на полнеба,  похожее на колышущийся занавес.
Очень эффектно выглядели и однажды увиденные мною искусственные бариевые облака, их выбрасывают из ракет, запускаемых с геофизического полигона в Кируне (Швеция), для измерения скорости ветра в ионосфере. Я увидел как в небе одна за другой вспыхнули четыре ослепительные точки. Это c одной ракеты последовательно выбрасывались четыре порции бария - две на подъёме, одна в вершине траектории, одна на спуске, которые расплывались в яркие фиолетовые шары размером примерно в две Луны, медленно перемещавшиеся по небу. Зрелище очень космически-фантастическое, ни на что не похожее, сразу мысли об НЛО появляются. Жёлтые натриевые облака я видел на значительно большем расстоянии, у горизонта. Они выглядели как неподвижно висящие осветительные ракеты.
Участники школы, с которыми я чаще всего общался, почти все перечислены в письмах. В основном это всё были старые знакомые из ЛГУ и ПГИ. Не упомянут, пожалуй, только Серёжа Гриб, - аспирант Бориса Евгеньевича, окончивший матмех ЛГУ на год позже меня. Серёжа, сын профессора-математика, тоже не прочь был пофилософствовать, но о более высоких материях, чем Славик, об индуистской религии и философии, например. Из новых же встреч наибольшее впечатление произвело на меня знакомство с Игорем Максимовичем Подгорным. В геофизике он работал недавно, занимался в ИКИ лабораторными экспериментами по моделированию магнитосферы, в которых изучалось обтекание магнитного диполя потоком заряженных частиц, о чём и делал доклад на школе. А в физике плазмы вообще он был уже известная фигура, доктор наук, лауреат Ленинской премии. До ИКИ он работал у Арцимовича в Институте атомной энергии.
Как-то Славик заманил его в нашу компанию, сидели в "Пирамиде", попивали коньячок, тогда ещё вполне доступный нам по своей цене. Подгорный - сухощавый, выше среднего роста, коротко стриженый, моложавый мужчина лет 40-45-ти с тонкими чертами лица, живыми глазами, нос с горбинкой, - охотно отвечал на любые вопросы, которые задавал ему Славик, большой любитель и специалист задавать вопросы.
Из этого интервью мы узнали историю ухода Подгорного из ИАЭ. У Арцимовича Подгорный был как у Христа за пазухой, а когда Арцимович умер, в институте началась, как это часто бывает, возня вокруг кресел: одно место освободилось, и пошли передвижения, а с ними и всякие перестройки. Подгорный своим существованием, судя по всему, мешал кому-то куда-то продвинуться. И написали на него донос: якобы он чуть ли не служил немцам на оккупированной территории. Подгорный, действительно, в начале войны, будучи мальчишкой лет 12-ти, оказался на оккупированной немцами территории где-то в Молдавии, а с 14-ти лет воевал в партизанском отряде и имел за это медаль. Тем не менее донос сработал: Подгорного лишили допуска, а без него не пропускали в институт. С работы, однако, его не уволили, и зарплату он исправно получал. Целый год Подгорный пытался доказать, что он не верблюд, но безуспешно. Никто из влиятельных лиц в институте на его защиту не встал. В конце концов его довели до состояния, в котором он решил, что терять ему уже нечего, и начал в открытую поносить и первый отдел, и администрацию, и органы, и всю родную советскую власть. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы не высокая международная репутация Подгорного как учёного, его награды и регалии. С позволения высшего начальства, побоявшегося, наверное, шума за границей (тем более, что Подгорный был лично знаком со многими крупными американскими учёными и запросто принимал их у себя дома), его взял к себе в ИКИ академик Петров. Не знаю, какие политические взгляды были у Подгорного до этой истории, но после происшедшего он явно озлобился против нашего строя и не пытался даже этого скрывать. Нас его смелость, разумеется, восхищала.
Славик расспрашивал Подгорного о Солженицыне, Сахарове, с которыми тот был знаком, правда, шапочно. Произведениями Солженицына Подгорный восхищался, Сахарова же, который в 1968 году открыто выступил в поддержку процесса демократизации в Чехословакии, считал поверхностным эклектиком, движимым комплексом вины. Перспективы нашего общества Подгорному виделись в мрачном свете.
- Если что у нас и произойдёт когда-нибудь, то только через какую-нибудь заваруху с казаками и черносотенцами, как всегда в России было.
- А интеллигенция? - спрашивал Славик.
- Какая у нас интеллигенция? Где она?
Всё это было созвучно тому, что я слышал от старшего брата Славика - геолога Вадима, кандидата наук, внешне очень мягкого человека, совсем не похожего на Славу, Славик как-то познакомил меня с ним в Ленинграде.
В эти дни как раз проходил очередной чемпионат мира по хоккею, он проводился в Чехословакии. На телевизионные трансляции матчей собирались почти все участники школы. Славик и Юра, разумеется, такими глупостями не занимались, презрительно относясь и к самим публичным спортивным соревнованиям (что не мешало, впрочем, им самим азартно сражаться в настольный теннис и в шахматы), и к страстям болельщиков вокруг них, видя во всём этом только средство отвлечения масс от мышления.
- А на фиг оно массам сдалось? Им отдохнуть после работы надо, - возражал я. - Да и, если угодно, без того же мышления никакой футбол-хоккей не обходится!
- Ага. Особенно после того, как пару раз по башке мячом или клюшкой заедут.
В общем, тут мы со Славиком никогда не сходились, я оставался ярым спортивным болельщиком.
Как всегда, наиболее упорными были матчи наших с чехами. А в этот раз ажиотаж достиг апогея в связи с чешскими событиями. Оба матча чехам наши проиграли, но всё равно стали чемпионами, так как чехи, в свою очередь, проиграли шведам, а шведы - нашим, и по соотношению шайб наши заняли первое место. В победных для чехов матчах с нашими на трибунах мелькали плакаты, написанные на русском языке: "Это вам не танками давить!" Подавляющее большинство публики, собиравшейся в конференц-зале ПГИ у телевизора, болело, разумеется, за наших. И только ребята из группы Подгорного да я с ними бурно болели за чехов, яростно аплодируя каждой заброшенной ими шайбе при понуром молчании остальных, раздражённо на нас поглядывавших.
1-го апреля в ПГИ проводился традиционный для физиков вообще шуточный первоапрельский семинар. Делались доклады, в которых под наукообразным видом подавалась какая-нибудь абракадабра. Выступал с таким докладом и я ("Кольцевой ток как причина полярной магнитной бури"). Резвились на этом семинаре в открытую, может, даже чересчур, в присутствии всего начальства. Задавал тон Подгорный. Он приставал к докладчикам с вопросами типа: "А как учтены в Вашем исследовании решения последнего съезда партии?", "А почему Вы на Маркса и Ленина не ссылаетесь, разве они это не предвидели?"  Не отставал от него и я. Думаю, всё это тоже потом сказалось.

85

5 апреля 1969 г. Апатиты.
Дорогая Сашуленька!
Увы, этим письмом я должен тебя огорчить. Дело в том, что, скорее всего, мне придётся пробыть здесь как минимум до середины апреля. Счёт моей задачи уже идёт, но медленно, так как в день дают по 2-3 часа, а у меня очень большой объём счёта. Первые результаты, тьфу-тьфу, обнадёживающие, то есть то, что нужно. Если и дальше пойдёт также, то с окончанием счёта можно будет считать мою диссертационную работу выполненной.
Сашуленька, в связи со сложившейся ситуэйшеной у меня есть к тебе предложение: давай, в этот раз не я к тебе в Ладушкин, а ты ко мне в Ленинград? Люба с Жорой собираются к годовщине свадьбы (29 апреля) справить новоселье в своей квартире и приглашают нас. Не взять ли тебе в счёт отпуска или за свой счёт пять рабочих дней в конце апреля? Тогда вместе с выходными и майскими праздниками получается 11 дней, которые ты могла бы провести в Ленинграде. Годится? Я же постараюсь не опоздать в Ленинград к 24 апреля. Надеюсь, что тебе это предложение придется по душе. Пусть придётся немного подождать, но зато встретимся в Ленинграде. Сашуленька, напиши, пожалуйста, не задерживая, как ты к этому относишься и возможен ли сей вариант?
А здесь все разъехались, тихо, спокойно. Солнце просто ослепительное, глаза болят. Начинает подтаивать снег. День уже длинный, темнеет в десятом часу вечера, а встаёт солнце в полшестого утра.
Я очень рад, что тебе удалось посмотреть "Затворники Альтоны". Я ещё не видел, посмотрим в Ленинграде вместе. Молодец, что покупаешь книжки.
Ну, вот и всё. Целую тебя, моя славная.
Твой Саша.

10 апреля 1969 г., Апатиты.
Дорогая Сашуленька!
Получил вчера твоё письмо от 6-го апреля. Моё предыдущее письмо ты к этому времени, конечно, ещё не получила, так что я пока не знаю, как ты относишься к идее о твоей поездке в Ленинград. Возможно ли это? У меня пока без перемен. Счёт идёт, но медленно. Местные вычислители обещают всё закончить до 20-го, но я и за этот срок волнуюсь. Работа на машине у меня начинается обычно около пяти часов вечера, а первую половину дня я маюсь, ломаю голову над кренделями, которые выписала машина в предыдущий раз, ищу ошибку, с нетерпением жду вечернего счёта, и так каждый день. Вот сегодня вечером должно выясниться, правильно ли идёт счёт, то есть нет ли опять ошибки в программе.
Прочитал первые две книги "Иосифа и его братьев". Впечатление очень сильное, хотя местами тяжело читать, некоторые же страницы я перечитываю по несколько раз, буквально цепенея от восторга.
Весна подошла и к Апатитам. Уже второй день температура +2°+3°. Скоро, по-видимому, здесь будет грязно, так как снегу много, и он начинает помаленьку таять и превращаться в кашу. К тому же по ночам выпадает новый снег, подмораживает, утром гололёд, а днём мокро.
Настроение у меня неважное, так как хочется домой, к тебе, а достаточно отчётливого конца не видно. Но будем надеяться, что максимум через две недели мы, наконец, увидимся. Я по тебе очень соскучился.
Нежно тебя целую.
Твой Саша.

14 апреля 1969 г., Апатиты.
Дорогая Сашуленька!
Я очень рад, что мой план тебе понравился. Сознаюсь, что в этом я и не сомневался, ведь я знаю, как ты рвёшься в Ленинград. Вчера я получил письмо от Любаши с Жоркой. Я им писал из Апатит, чтобы они мне доносили об обстановке в смысле получения квартиры. Так ребятки пишут, что они вселятся, по-видимому, 20-го и будут готовы принять нас с тобой. В своей квартире они уже были, мыли и убирали её. Любаша, конечно, ликует, и я искренне рад за них обоих.
Что же касается денег на билеты в культурные места, то увы! - у меня здесь минус 50 р. (должен Борису Евгеньевичу), да ещё перед отъездом предстоит занимать на дорогу и расчёт с гостиницей. В этот раз я потратился на Севере крупнее обычного: живу в гостинице, это 1 р. в день + 2р50к на пищу + то, что было пропито во время школы. Надеюсь, что ты не очень будешь осуждать меня за это и простишь сей грех. В Ленинграде же меня ждут две стипендии (за март и апрель) + немного есть на книжке. Я думаю, этого нам хватит на безбедное времяпровождение в Ленинграде. Что касается билетов, то я постараюсь их достать, как приеду, а приеду я в Ленинград скорее всего числа 20-го.
Мой счёт идёт нормально, к тому же с сегодняшнего дня мне выделяют дополнительные часы, и если ничего не случится, то за эту рабочую неделю я всё должен кончить.
Тебе я советую лететь самолётом - сэкономленное время, я думаю, стоит разницы в цене между билетами на самолёт и на поезд. И обязательно дай мне телеграмму на адрес общежития.
Нy, вот, лапонька, это пока всё. За билеты не беспокойся, может, Любаша всё же сможет что-нибудь достать, а если нет, то я приложу все силы по приезде. В любом случае, я думаю, скучать мы не будем, не так ли? Сейчас напишу Любаше, чтобы она попробовала занять где-нибудь до моего приезда. Ты не очень огорчена?
Нежно тебя целую...
Твой Саша.
_____________

После своей свадьбы Люба с Жоркой два года мыкались по частным комнатушкам, но им было что ждать; родители ссудили им деньги на кооперативную квартиру. Дом, наконец, построили - кирпичную 12-этажную башню на проспекте Смирнова рядом с платформой Ланская. Их двухкомнатная квартира с лоджией находилась на 11-м этаже. Отделано всё было сравнительно аккуратно, паркетные полы. К тому же в квартире целыми днями возился Жоркин отец, Павел Антонович, бывший в своё время краснодеревщиком. Он оборудовал стенные шкафы, покрыл лаком паркет, встроил на кухне стол вокруг раковины, а потом смастерил шикарный сервант. Пока же из мебели имелся только упоминаемый в Любином письме спальный гарнитур.
На новоселье и майские праздники в Ленинград приехала Сашенька. Поселились мы с ней, однако, не у Любы с Жоркой, где спать пришлось бы на полу, а в общежитии на Шевченко, в отдельной комнате, принадлежавшей гостиничному фонду университета, - это пошла мне навстречу комендантша нашего общежития, Мария Ивановна. На новоселье мы подарили Любке с Жоркой дешёвую люстру, были родственники и приятели Жорки и Любы: Вавка Верещагин со своей подругой, Люська Балуева, Лёшка (она) - теоретик из Жоркиной группы, Боря Виленский - курсант Военно-медицинской академии, знакомый ещё по Калининграду, кто-то ещё.
С Жоркиными друзьями, в основном теоретиками, я как-то не находил общего языка, мне они казались пижонами, хотя это справедливо было, пожалуй, только в отношении Вавки. Во всяком случае чувствовал я себя с ними как-то скованно. Помню, однажды я попытался поделиться впечатлениями об английском фильме "Ричард III" с Лоуренсом Оливье в главной роли. Фильм мне очень понравился, а Вавке - нет. "Почему?" "Это не Шекспир!" "Почему же?" "Не Шекспир - и всё. Возьми Шекспира и почитай". Больше у меня не возникало желания с ним о чём-нибудь беседовать.
Мы с Сашулей гуляли по Гавани, я познакомил её с Вахой, и мы с ним сводили её в гаванский пивбар (при полнейшем равнодушии Сашеньки к пиву), затащил я её и на хоккей в "Юбилейный", в кафе "Мерани" на Большом проспекте Петроградской стороны. Ходили куда-то и в "культурные места" - в кино, конечно, на концерты или спектакли, наверняка, но что именно смотрели или слушали в тот раз - не вспоминается.
Ходили с Сашенькой и Славиком Ляцким в гости к Димуле Ивлиеву, кажется, в последний раз в таком сочетании (Славик тоже приезжал на майские праздники в Ленинград), распивали "Тетру" - грузинское полусухое вино, которое раздобыл для нас Володя Степанов. Были ещё Лизункова, Танька Рассказчикова, Володя Барсуков. Славик приставал к Сашеньке с расспросами: отчего она всё время молчит? От избытка ума, или от недостатка? Сашенька же просто не чувствовала себя в этой компании запросто, как в Ладушкине.
Дни пролетели быстро. Сашенька уехала в Ладушкин, я оставался ещё по своим аспирантским делам в Ленинграде. В мае предстояло распределение. Я побаивался, как бы не направили преподавать куда-нибудь в провинциальный вуз, так как из ПГИ официальной заявки на меня ещё не было.

86

25 мая 1969 г., Ленинград.
Дорогая Сашуленька!
Получил вчера твоё письмо, а сегодня перевод. Последние три дня я живу в общаге (а то жил у Любы с Жоркой), здесь удобнее заниматься, к тому же Ваха уехал домой к кому-то на свадьбу, и я в комнате один.
Статья медленно, но движется. Задерживает не столько писание, сколько расчёт концентрации по периодам и построение всяких графиков. Обрабатываешь ли ты Ловозерские данные? По идее в Ловозере должно быть два характерных периода, соответствующих случаям, когда "колено" севернее или южнее Ловозера. У тебя как будто бы так и получалось?
А послезавтра распределение. Б.Е. приедет завтра вечером. Из Министерства бумаги пока нет, в Университет же из ПГИ пришла копия заявки, которую ПГИ послал в Министерство. Указана ставка: мнс, 180 р. и гарантируется комната. Надеюсь, что Б.Е. отстоит меня.
Купил для Иринки АЗБУКУ - книжку вроде букваря, по которой рекомендуется учить читать дошколят.
Переплёл Солженицына. Прочёл "Раковый корпус" - пожалуй, лучшее из читанных ранее его произведений. Вот, пожалуй, и все новости. После твоего отъезда мне в Ленинграде стало неуютно даже у Любаши, не говоря уже об общаге. Правда, отсутствие рыбалки в какой-то мере компенсируется футболом. Но "3енит", паразит, опять проиграл, в моём присутствии. Завтра опять пойду, пусть попробует только проиграть.
А вот твоё отсутствие ничем не компенсируется. Ну да ладно. Недолго ещё маяться. Крепко тебя целую. Твой Саша.

P.S. Сумку для рыбалки в камышах мне шьёшь? А сапоги не смотрела? Не забудь, пожалуйста, об этом, лапонька.

"Раковый корпус" дал мне на сутки Сашка Шабров, и я за одну ночь прочитал затрёпанный уже машинописный экземпляр этой повести. Читал, лёжа на раскладушке в большой комнате Любки с Жоркиной квартиры на Смирнова. Кое-что в стиле изложения не очень нравилось, раздражало даже, но в целом впечатление было потрясающее. Мечталось увидеться с Солженицыным и поговорить с ним...

27 мая 1969 г., Ленинград.
Здравствуй, дорогая лапонька!
У меня три новости. Увы, начать придётся с печальной, омрачившей Димин отпуск - умер Юра (1). Подробностей я не знаю. Мне сообщила об этом Света Зайцева, а ей написал Дима.
Вторая новость приятная - сегодня я официально распределился в ПГИ, хотя заявка из Министерства так и не пришла. Правда, понервничать пришлось изрядно, особенно томительно было ожидать у дверей, когда тебя вызовут. А прождать пришлось часа два. Прошло всё благополучно благодаря присутствию Бориса Евгеньевича, которого хорошо знают многие из комиссии (Пенкин, Занадворов, Каган и др.). Почти всех остальных (неленинградцев) позагоняли в медвежьи углы.
А третья новость - неожиданная. Пока мы гадали, как быть с Иринкой, наши родители списались между собой, и мой папа уже везёт Иринку во Владимир (по дороге в Ленинград). Об этом Любе по телефону сказала моя мама. Я, к сожалению, не был при этом телефонном разговоре.
Ну вот и всё. Крепко тебя целую, моя славная.
Твой Саша.

(1)Юра - приятель Димы ещё со школьных лет, знакомый через Диму и нам с Сашенькой. Скромный, приятный молодой человек, книголюб, имевший возможность приобретать по знакомству некоторые издания, сразу становившиеся дефицитными, из серии "Библиотека поэта", например. У него как-то вдруг что-то случилось с почками и вылечить его не смогли.

Итак, я распределился на Север, в Апатиты, в ПГИ. Прощай, Ладушкин! Хоть я и полюбил его, но о предстоящем расставании не жалел, так как успел уже полюбить и Север. Мечтал о том, как мы с Сашенькой будем там налаживать новую жизнь, ещё более интересную...

3 июня 1969 г., Ленинград.
Дорогая моя Сашуленька!
Я уже два дня назад получил твоё второе письмо, а вот сегодня только собрался ответить. Писать особенно не о чем. Кончил, наконец, писать большую статью (текст), но осталась ещё некоторая возня с рисунками. Отдельно надо написать две маленькие статьи для "Геомагнетизма". Экзамен (1) и доклады этих статей будут 5-го, а не 4-го, как предполагалось, из-за симпозиума по космическим лучам, который будет проходить 3-4-го в Ленинградском физтехе, 4-го доклад Альфвена.
Живу я сейчас у Любаши, так как в общежитии в свою комнату я поселил ПГИшников - Валю Ролдугина и Лёню Лазутина. Когда Лазутин знакомил меня с одним москвичом из НИИЯФа, то представил меня так: Намгаладзе, ПГИ, т.е. теперь я считаюсь полноправным членом этой конторы.
Со дня на день ждём папу, он должен был быть в четверг-пятницу, но вот уже воскресенье, а его всё нет. По-прежнему не пропускаю футболы. Последнюю игру "Зенит" меня порадовал: вырвал победу на последних минутах.
Брюки я в химчистку сдал, а вот совсем позабыл про твои сапоги и туфли. Постараюсь завтра отнести в ремонт. Купил пластиночки: Вивальди (Баршай) и Бах (ф-но). А теперь, лапонька, такое поручение - закажи, пожалуйста, в библиотеке ИЗМИРАНа следующие журналы или фотокопии статей... Они очень понадобятся мне в Ладушкине. Крепко целую.
Твой Саша.

(1)5-го июня я сдал свой последний экзамен - кандидатский минимум по специальности, который проходил в форме научного доклада на заседании кафедры.

87

На последнее лето, думалось мне, я вернулся в Ладушкин. Ну, в гости, может, ещё когда съезжу, всё же здесь остаются друзья, все с квартирами, примут всегда с радостью.
Предстояло писать диссертацию, работа была в основном закончена и одобрена Борисом Евгеньевичем. Предстояло принимать гостей: в Ладушкин собирались приехать на летний отдых семейства Ляцких и Брюнелли, которым я в ярких красках живописал прелести здешних мест и обещал устроить жильё - многие из знакомых разъезжались на время летних отпусков и оставляли ключи от своих квартир.
Вскоре после моего приезда из Ленинграда, числа где-то 13 - 14-го июня, наша ладушкинская компания (Тихомировы, Чмырёвы, Силячевская, мы с Сашенькой) собралась с ночёвкой на Бальгу. На станции взяли большую палатку, резиновую лодку, и Костя Старостин отвёз нас на Бальгу на станционном фургоне. Стоял тёплый июнь, вода в заливе уже прогрелась, вполне можно было купаться, ну а мы с Виталиком, конечно, надеялись порыбачить. Лодка оказалось худой,сколько Виталька с ней ни возился, надёжно заклеить проколы не удалось, и мы решили ловить традиционным способом - взабродку в камышах. Правда, камышовые заросли находились довольно далеко от нашего бивака - место выбирали прежде всего для купания, поэтому вечером порыбачить не удалось. Пока разбивали палатку, заготавливали дрова, разводили костёр, солнце село, и на рыбалку уже времени не оставалось, пока дошли бы - уже стемнело. Ну а спозаранку, ещё до восхода, на зоре мы с удочками помчались в камыши.
Утро было идеально тихое, рыба плескалась повсюду вокруг - и на открытой воде, и в камышах. Мы предвкушали успех мероприятия. Закинули удочки сначала у края камышей, на открытой воде, где поглубже, но клёва не было. А сзади, в камышах, рыбьи всплески учащались. Полезли в гущу камышей, где глубина была всего по колено, а кое-где и меньше. Рыба явно вся собралась здесь, над чистыми участками дна её было хорошо видно, но на крючки с наживкой она не обращала никакого внимания, ни на хлеб, ни на червя. Наконец, я выловил одну крупную плотву, схватившую таки сдуру насадку. Когда я взял её в руки, из анального отверстия струей брызнула икра. "Э, да она, похоже, нереститься собралась!" - сообразили, наконец, мы с Виталькой.
И, действительно, вскоре, часа через два после восхода солнца, вода вокруг нас буквально закипела. Рыба лезла на мелководье, где яростно билась о пучки камышей и друг о друга, собираясь рядом по две-три штуки. Поколотившись так несколько секунд, рыбины замирали в изнеможении на некоторое время, а потом продолжали своё священнодействие. На нас они практически не обращали внимания. Правда, когда мы пытались подойти вплотную к отдыхавшим экземплярам, они собирались с силами и как бы нехотя отплывали на метр-другой в сторону, так что схватить их вначале никак не удавалось. А потом мы приспособились: стоишь себе неподвижно, и какая-нибудь пара обязательно подплывает и начинает биться прямо об твои ноги, а как только затихнет - наклоняйся и хватай руками. При этом замирают они, не отходя друг от друга, буквально прижавшись боками. Несколько раз нам удавалось схватить по паре, беря сразу обоих в охапку за бока. В основном это была крупная густёра, реже плотва. Поймав таким образом десятка два рыбин, мы не стали больше браконьерничать - всё же это не рыбалка, а на уху и так хватало. Солнце уже пекло вовсю, и мы пошли поднимать остальных загорать и купаться.

В конце июня приехали Ляцкие с детьми - Юлей и полугодовалым Артуром. Поселились они в свободной квартире Шагимуратова, плававшего в том году на "Курчатове". Ознакомившись с окрестностями Ладушкина, Славик не преминул съязвить:
- Ты же говорил - на берегу залива, а до залива час переться нужно.
- Это с коляской, и если в Шилино. А до Берегового - 35 минут спокойной ходьбы. И потом я говорил, что станция на берегу залива, а не жилой дом.
- Ну, ладно, посмотрим, как тут у вас с рыбалкой.
Славик был заядлый рыбак, на Севере любил сутками напролёт обегать со спиннингом отдалённые за десятки километров от Апатит безлюдные озёра, охотясь в основном на щук, а в Лопарской с удочкой ходил вдоль речек и ручьёв и ловил форель. На заливе в камышах ему рыбачить не понравилось - техника ловли была непривычной, я таскал краснопёрок одну за другой, а у него не получалось, к тому же он хотел ловить по-своему, полагаясь на свой опыт, но ничего не выходило.
- Да и что это за рыба - плотва! Ты же говорил, что у вас тут щуки много.
За щуками мы поехали автобусом на Прохладную, с ночёвкой. Отошли километра три вверх от Ушакова и начали спиннинговать. Лишь на заходе солнца Славику удалось подцепить щуку примерно на килограмм, у меня же и поклёвок не было. На ночь развели костёр, из головы, хвоста и плавников щуки сварили уху, забросили донки, сидели, болтали о том, о сём. Вдруг зазвенел колокольчик.
- Коровы, тут бродят, что ли? - высказал я дикую мысль, и тут до меня дошло: - Это же донка звенит!
Бросились к крайней донке - что-то есть. Вытаскиваем - уже на берегу с крючка сорвался щурёнок на полкилограмма.
- На червя взял, что ли?
 Крючок был вообще голый.
- Наверное, мелочь какая-нибудь сначала села, а потом её щурёнок схватил.
Больше колокольчик нас не беспокоил. От тепла костра и сытости мы разморились и уснули. Проснулись перед восходом от холода, обычного в предутренние часы на реке. Проверили донки. Крючки обглоданы, но ничего не поймалось. Светало, и мы взялись за спиннинги. Славик умчался от места ночёвки куда-то далеко, и вскоре его не было ни видно, ни слышно. Часа два я старательно, но безуспешно блеснил. Встало солнце и принялось жарить меня, одетого с ночи в телогрейку и уже достаточно согретого блеснометанием. Я разделся и полез в воду купаться, решив плюнуть на щук. Вскоре появился Славик, весь взмыленный. Его упорство было вознаграждено парой щурят. Он тоже искупался, мы ещё малость подремали и отправились домой.
Славик с Аллочкой часто ходили с детьми в лес загорать, собирать землянику, у них был законный отпуск. Я же продолжал ездить на работу на станцию, писал свой труд, так что порыбачить со Славой удалось ещё только раз. (продолжение следует)