Любовь поваренка

В далёком далеке от железных цитаделей человечества, в зелёной долине невысоких гор стоял маленький кирпичный город, в котором, на улице с нежным названием "Цветочная", находился обыкновенный пятиэтажный дом со столовой и парикмахерской. Дом этот строился жарким летом. Но не просто жарким, а одним из самых жарких за прошедшее столетие. Поэтому кирпичи, из которых он был сделан, нагрелись, да так и не сумели никогда остыть, поддерживаемые изнутри потоком тепла от нагревательных труб и человеческого дыхания. Ветер занёс в почву семена цветов, почва попала в бетонный раствор. Семена в тепле проросли, дали зелёные ростки, цветы и семена, а те семена -- ещё цветы и так далее. Короче говоря, вы догадались, что жителям этого злополучного дома житья не было от бесконечных ромашек, одуванчиков, лютиков и колокольчиков, которые вырастали, казалось, прямо из стен, появлялись из-под плинтусов, свисали из-за шкафов и гардин.

Посетители столовой (которая находилась на первом этаже), например, никогда не удивлялись, если в тарелке вкусного мясного супа им попадались жёлтые лепестки или белые невесомые пушинки. Впрочем, об этой столовой и будет в дальнейшем речь идти в этой удивительной для нынешних времён истории.

А дело всё в том, что именно в этой столовой работал наш маленький герой -- поварёнок Эдик, которому от роду исполнилось целых шестнадцать лет, но выглядел он намного моложе -- на все двенадцать или даже четырнадцать.

Вечером Эдик оставался сторожить и проверять большие горячие котлы, подметать пол и домывать грязную посуду, короче говоря он просто жил здесь, среди бесконечных тарелок, тазов с хлорированной водой, запаха дрожжей и прокисшего молока. Он закрывал двери на тяжелый замок около десяти часов вечера, а открывал в шесть утра, когда в дверь начинали барабанить первые пришедшие на работу повара. Он вскакивал, словно ошпаренный со своей жёсткой кровати под центральной лестницей, бежал мыть лицо и руки, чистил овощи, двигал стулья и столы, встречая своей работой пухлое утреннее солнце, начинавшее заглядывать в дальние окна за кассой ровно в половине восьмого. Потом старший повар открывал занавески и фрамуги и Эдику становилось веселее, он танцевал в вальсе тополиных пушинок и ранних автобусов, развозящих людей на работу. В восемь приходила Настенька -- его подручница, толстая, слегка косоглазая, но всё равно симпатичная, весёлая и веснушчатая. С её приходом работа становилась ещё красивее и интереснее: они вдвоём таскали полотенца и подносы и даже подносили небольшие баки и котлы, в которых варилось что-то серое. В полдевятого начинало пахнуть жареным луком -- дневные щи были уже почти готовы.

Без пятнадцати девять последняя луковица оказывалась на длинной и чёрной жаровне, а ещё спустя несколько минут вся подготовительная суета заканчивалась -- начинался рабочий день.

Стеклянные двери столовой ровно в девять открывал старший повар и небольшое помещение наполнялось требовательным шумом вечно голодных клиентов. В этот момент у Эдика и Настеньки наступала короткая передышка -- минут двадцать, которые они проводили за чашкой чая, сидя у Эдика в закутке под лестницей. В эти утренние часы Настенька без умолку рассказывала о новых покупках её богатой тётушки, которая жила то ли в Москве, то ли в Петербурге -- об этом Настенька знала лишь приблизительно. Впрочем, это и не было особенно важно, просто было не лишне знать, что есть на свете такой человек, о котором было бы интересно поболтать в свободную минутку.

-- А ещё, -- говорила Настя. -- Она купила американские сапожки с золотыми застёжками! -- С золотыми?! -- поражался Эдик.

-- Ну нет, конечно, -- слегка смущалась Настенька. --

Позолоченными, или, может быть, только вообще покрашенными жёлтым, но всё равно они очень красивые.

-- А ты их видела?!

- Конечно! -- моментально отреагировала Настя. -- Их привозила моя мать позавчера. Да-да. Позавчера. И ещё она привозила... Настенька помусолила пальчик. -

- Да, -- подтвердила она. -- Ещё привозила юбку, такую кружевную, ты знаешь, у меня есть такая, я раньше купила... Хи-хи-хи...

Эдик тоже улыбнулся, порадовавшись за неё. -- Ну ты увидишь, я завтра в ней приду... Да... Ведь

тётушка решила мне её подарить! Эдик опять порадовался, но в этот миг раздался зычный крик поварихи тёти Клавы -- пора было жарить котлеты. Собственно с этого момента всё и началось. Эдик приподнялся, чтобы бежать исполнять поручения, но Настенька ухватила его за руку, и, прищурившись, спросила:

-- Эдечка, как ты думаешь, мне подойдёт эта юбка?

Эдик сперва слегка растерялся, так как не был искушён в таких делах, но потом решил, что конечно это будет здорово.

-- Да, Настюша, -- сказал он наконец успокоившись. --

Это будет очень красиво. -- Правда? -- и тут Настенька слегка зарумянилась. --

Ты знаешь... Пойдёшь со мной в кино? Сегодня вечером! Я уже и билеты купила. А?

- Я? -- опять растерялся Эдик. -- Я... Конечно... Ты за мной заходи, ладно? Зайдёшь? Настенька сорвалась с места и, встав рядом, покрепче взяла его руку:

- Зайду! Нет, ты скажи, ты правда хочешь пойти со мной в кино?!

- Да, -- сказал вконец сбитый с толку Эдик. -- Ну я побежал! Там тётя Клава! Мне сейчас влетит...

- И он, скоро хлопнув непрочной фанерной дверью, выбежал из своей каморки, но сразу не бросился на крик, а осторожно, на цыпочках, завернул за угол и прильнул глазом к щёлке на стене, прямо над его кроватью. Он увидел Настеньку, сидящую на его стуле и держащую в руке его стакан с недопитым чаем. Настенька слегка взболтнула жидкость, потом осторожно отпила глоток и улыбнулась. Эдику перестало быть так тревожно и беспокойно, как ещё мгновение назад. Он вдохнул побольше воздуха и, понурив голову, побрёл на крики тёти Клавы, с каждым разом приобретающие всё более зловещие оттенки. Удивительные события начались где-то к полудню. Ещё в то время, когда лучи солнца, проникающие во второе окно, едва не доползли до кассы, Эдик почувствовал лёгкий сердечный укол -- свет на мгновение стал чуть ярче и в дверь столовой влетел ветер, неся пригоршню белого пуха. Эдик вдруг ясно почувствовал, как зашатались на улице тысячелетние тополя под лавиной тёплого африканского ветра. Бетонные колонны, поддерживающие потолок, оплавились. Стало душно.

Эдик помотал головой, но наваждение не спадало. Из этого состояния его вывел голос, звучащий из очереди:

-- Мальчик! Положи мне две котлеты! А лука нету?

Эдик поднял голову и всё встало на свои места -- колонны вернулись в прежнее положение, а жёлтый африканский ветер унёс запахи слонов, жирафов и носорогов дальше на север.

- Мальчик? Ну что ты как неживой? -- капризно прохрипел всё тот же голос. -- Лука-то нету, я тебя спрашиваю? Эдик быстро помотал головой.

- Нету, -- виновато сказал он. -- завтра будет...

А дальше всё продолжалось как прежде. Снова гремела медь и сновали старшие повара, кричала тётя Клава, сетуя на кучу одуванчиков, высунувших свои золотые головки из-под фундамента главного котла. Тётя Клава принесла из хлеборезки большой нож и обрезала их под самый корень. Чтобы уничтожить остальные семена она ещё побрызгала сверху землю кипятком. Около половины первого кончились котлеты и Эдик раскладывал на тарелки квашеную капусту. Вдруг сзади его кто-то тронул за плечо. Это, конечно, была Настенька, слегка раскрасневшаяся от работы. В её непроницаемо чёрных глазах блуждали неясные, будто летние звёзды, бесцветные далёкие огоньки.

- Эдечка... -- она подёргала его за рукав. -- Я тебе наврала.

- Чего? -- спросил Эдик.

-- Я про юбку и сапожки. Нету их у меня. Ты теперь на меня наверное совсем обидишься... Эдик улыбнулся: -- Да не-еее, Настюна, бог с тобой.

Настенька обрадовалась.

-- Ты что, правда? Совсем не обидишься? И пойдёшь со

мной, с такой?

- Пойду! -- ободряюще сказал Эдик. -- Заходи за мной вечером.

- Настенька улыбалась во все щёки. Потом не удержалась -- чмокнула Эдика прямо в губы и убежала. И в этот момент Эдик вновь почувствовал прилив необъяснимого ощущения, он вдруг почувствовал, что мир мал, а внутри его собственной души кроется какая-то пустота -- так неизвестные кладоискатели находят в старинном подвале заложенное кирпичом помещение. Эдик на секунду ужаснулся и облил себе фартук компотом. Но это неожиданное происшествие не сбило его с толку. Эдик перевёл взгляд на очередь и посмотрел людям в глаза. И увидел то, чего не видел раньше и вроде, даже, совсем не догадывался.

Вон у того толстого дядьки в шляпе глаз совсем не видно, нет-нет... Что-то выглядывает из-под ресниц, что-то липкое и скользкое, бр-р... неприятное. А вот у этой девочки глаза большие и карие, словно вишенки с косточками.

"Сладострастие для свободных душ есть счастие" -- пришли ему на ум слова, которые он вроде бы нигде не читал. А девушка меж тем отвернулась. Эдик заволновался, но потом вспомнил о Настеньке и успокоился. В Настенькиных глазах почудилось ему нечто тёплое и красивое, как колокольчик, выросший неделю назад над батареей отопления. Эдик ещё мгновение рассматривал очередь, потом сказочное ощущение пропало и мир снова ограничился стойкой и позвякивающим кассовым аппаратом. Кто-то снова спросил про лук.

-- Да нет лука, нет, -- с досадой ответил Эдик назойливым покупателям. "Да сдался им этот лук,"-- подумал он про себя. Потом опять прибежала Настенька и они вместе отправились мыть посуду. Им было весело вместе. Настенька была большой проказницей и брызгалась в Эдика тёплой жирной водой. Эдик вытирался рукавом рабочего халата и от души хохотал, а Настенька тоже смеялась и в конце концов разбила тарелку.

Осколки они унесли вместе, у бака для мусора немного задержались и Настенька ещё раз поцеловала Эдика в губы. На этот раз несколько дольше. Меж тем часы пробили три. В это время опять был небольшой перерыв, когда Эдик и Настенька вытирали столы, а тётя Клава и другие поварихи отправились посмотреть кофточки в соседний магазин "Модная одежда". Настенька часто касалась своей пухленькой ручкой руки Эдика и радостно улыбалась, говоря что ей необыкновенно приятно быть с ним. Эдик улыбался ей в ответ, механически шлёпая тряпкой на стол, заваленный хлебными крошками и огрызками от яблок. К половине четвёртого вернулись повара.

-- Уффф, -- сказала, вошедши, тётя Клава, -- Жарко-то как! Наверное скоро гроза будет! -- - Наверное, -- улыбнулся Эдик. Он чувствовал, что так и будет. И верно. Спустя пятнадцать минут донёсся далёкий гулкий звук -- это был гром, звучащий из-за зелёных гор, которыми, как я уже говорил, был окружён город.

Все вздрогнули. Эдик ощутил, уже третий раз за сегодняшний день, приближение тревожных, волнующих событий. Ему почудился вдруг жёлтый осенний лист, который безжалостный осенний ветер треплет и подбрасывает, для ветра лист лёгкий, невесомый. Эдик с ужасом чувствовал, что он вовлечён в необъяснимый круговорот ветров, где северный передувает южный, а восточный соревнуется с западным. Эдик услышал шум -- это перед ураганом волновались листья тополей, растущих на городских улицах. Слегка мигнул электрический свет. Котлы изменили гудение. Они гудели как большие июльские шмели, а стали как огромные майские жуки. Пылинки у входа поднялись и завертелись крошечными вихорьками, обозначая вошедший сквозняк. Сквозняк побродил меж столов и пошевелил крашеные хной волоски на голове тёти Клавы.

-- Точно, гроза, -- сказала тётя Клава и, вздохнув, побрела к кассе, оторвала чековую ленту и села за счёты подводить баланс. Через десять минут перерыв был окончен и все снова увлечённо принялись за работу, только в груди у Эдика будто забилось второе маленькое сердце -- оно перебивало своими ударами первое и мешало думать о работе. А работа у Эдика была теперь более ответственная: он перетаскивал большие стопки тарелок их мойки на раздачу. Руки его были скользкие, он один раз даже чуть-чуть не выронил тарелки.

-- Что с тобой, Эдечка? -- насторожённо спросила внимательная Настенька. Эдик обернулся к ней, неловко заулыбался и пожал плечами. Он даже не знал, что ей ответить.

Посетителей становилось всё меньше и меньше, непогода загнала людей в дома, да и обеденное время уже кончилось. Вот уже и последний посетитель ушёл, негромко хлопнув входной дверью, и вслед за его уходом солнечный свет в зале заметался и погас -- тяжёлая угольная туча повисла над долиной. Повара бросились закрывать окна и фрамуги, но поздно -- где-то в дальнем конце зазвенело разбитое ветром стекло,а двери под его напором заскрипели и зашевелились словно живые.

-- Всё!!! -- зычно закричала тётя Клава. -- кончай работу! Тётки удовлетворённо засмеялись и, стянув рабочие халаты, вышли на середину зала, сдвинули два стола, вытащили карты и уселись играть в подкидного. Эдик тоже присел на краешек стола, но глядел не на тёток поварих, а вдаль, за начинавшее уже покрываться туманом стекло.

Набравшись духу, Эдик снова решил сосредоточиться и в этот раз уже отчётливо увидел бегущих под дождём людей, услышал шум ручьёв, бьющих с высоких небесных карнизов, почувствовал сырость и свежесть, которую принесли в город безымянные воздушные странники. Сзади, видимо, опять появилась Настенька, потому что тётя Клава вдруг приподнялась из-за стола и крикнула:

-- Эй! Настасья! Там ещё тарелки недомытые остались.

Сбегай, а? Только живо! Эдик оглянулся и увидел, как Настенька вздохнула, повернулась и, завязывая на ходу фартук, отправилась в мойку. По стёклам слегка побарабанили. Эдик уже собирался ид

ти открыть дверь, но понял, что это тяжёлые грозовые капли, и остался сидеть на месте. Однако нет, сквозь ритмичный шум дождя действительно доносился стук, как будто кто-то жалобно просил о том, чтобы его впустили. "Пойду посмотрю," -- решил Эдик.

И в этот момент сверкнула молния и раздался громовой раскат, такой, что, казалось, земля вздрогнула под ногами, а в открытые кастрюли с картофельным пюре и капустой посыпались кусочки штукатурки. Эдик шёл к двери и по мере того, как он к ней приближался, волнение становилось всё сильнее и сильнее. Но он пересилил себя, подошёл и открыл дверь. За дверью никого не было, и даже ничего, только молочная завеса ливня, какого уже давно не видели здешние места. Эдика с ног до головы обдало ворохом брызг, он чуть не задохнулся -- настолько свеж и чист был воздух снаружи. Дождевые капли лупили так, как будто хотели за эти короткие минуты дождя измолоть асфальт и железо, смешать городок с пылью.

Эдик заметил как в беспрерывном дождевом танце летят сорванные зелёные листья, жёлтые, клейкие тополиные ветки, клочки бумаги и мельчайшие пылинки, которые, несмотря на сопротивление, всё равно прибивает к земле. Эдик уже повернулся обратно и собирался уйти, как вдруг услышал голос за спиной, голос тонкий, наверное девичий:

-- Эй! Вы работаете? Можно у вас поесть?

Эдик обернулся и увидел девчонку, она была быть может чуть старше его, но едва доставала ему до плеча.

-- Не-е, -- сказал Эдик, разглядывая её мокрые волосы,

за которыми она прятала почти половину своего лица. -- Закрылись уже.

-- Ну пожалуйста, -- взмолилась девушка и зябко вздрогнула. -- Я есть хочу! Эдик слегка разжалобился: -- Ну ла-а-адно, пойдём.

Девчонка благодарно улыбнулась и поправила волосы. На Эдика внимательно посмотрели её большие, прямо-таки ведьмины глаза.

Блеснуло прямо над крышей и снова ужасный грохот потряс затаившийся город. Эдик онемел, он также оглох и ослеп, так ярко отразилась вспышка молнии в глазах промокшей неведомой гостьи.

-- Ну чего ты? -- рассмеялась ведьма грозы. -- Пойдём!

И она взяла его за руку. -- Так... это... -- промямлил Эдик. И неизвестно почему добавил: -- Луку-то нет.

-- Фу! Лук! -- снова засмеялась эта замечательная ведьма. Эдик понял, что земля зашаталась, внезапно стало душно, из-под завесы дождя выплыли зелёные крыши противоположных домов.

-- Дождь кончается, -- сказал Эдик в пустоту.

-- Да, -- ответила гостья. -- Ты прав, мне пора.

Эдику захотелось закричать, но он не стал, потому что вспомнил, что именно так сходила с ума его екатеринбургская бабушка (или тётушка?). Когда начиналась гроза, она взбиралась на открытое окно и кричала: "Возьми меня с собой!!!"

Эдик в душе своей сказал то же самое, но в ответ услышал только смех, невероятно, умопомрачительно прекрасный смех, принадлежащий на этой планете разве только ведьмам да прекрасным феям.

Эдик долго, боясь издать хоть звук, прислушивался к этому смеху, а смех становился всё громче и громче и наконец Эдик понял, что это просто гром, а не смех вовсе.

Гостья исчезла вместе с потоком воды, льющимся с небес. Эдик, не помня себя, вошёл в столовую и побрёл в свою каморку, надеясь отдохнуть и оправиться. Он наощупь нашёл выключатель и зажёг свет. Грохнулся на кровать и обомлел: вся стена над ним была покрыта лютиками -- наверное цветы почувствовали влагу. Лёгкие жёлтые головки качались под дыханием поварёнка. Эдик лежал неподвижно: он никогда не видел столько лютиков сразу, он старался проследить переплетение их стебельков и разгадать смысл узора, ими образуемого. Так прошёл час или даже целых два часа, Эдик перестал ощущать время. Из состояния оцепенения его вывели раскаты звонкого смеха, звучавшего в ушах совсем недавно.

"Это опять гром", -- подумал Эдик и перевернулся на другой бок. Однако, что же это: в коридоре зазвучали шаги, они всё ближе... ближе... Эдик вскочил.

Дверь распахнулась и Эдик увидел Настеньку, весёлую и загадочную.

-- Эй, чего разлёгся?! Работы полно! -- звонко, как

никогда раньше закричала она. Из-под нависшей чёлки на Эдика сердито поблёскивали озорные ведьмины глаза.

-- Идём! -- снова заговорила Настенька. -- На улице так хорошо! Такое солнце! Они вышли в зал и Эдик сразу отметил необычность его

освещения -- стены, пол, горы посуды, столы, стулья -- всё носило неуловимый отпечаток голубого цвета -- настолько чисто и бездонно было небо над тополями.

1992