Человек, который не знал Гиермо Мантилию
(памяти самого доброго старика Г.Г. М)
   
   Гиермо Мантилию знают все (вернее, знали все до недавнего времени). Он - известный лодочный музыкант. Рыбаки, торговцы червленной шерстью, их дочери, уличные попрошайки и худая карлица из Мантегеды - все знают Гиермо Мантилию.
  Ну, возможно, кто-то на юге и не знает Гиермо Мантилию, но наверняка, не в наших краях. Здесь его знают все. Едва только луна оторвется от неба, чтобы поплыть обратно - к черному Проходу, а листья маслины засеребряться, заставляя встать спящих под ними влюбленных - Гиермо Мантилия начинает играть.
  Во время игры он стоит в серой, длинной лодке, шуршащей по стеклянной утренней воде, где нет ни мух, ни ос, ни прочей противности, о которой нет нужды говорить, ибо все мы о ней хорошо знаем. Это мог  быть самый берег, или заросли чаппораля на спуске Чикоме, а то и сам Порог Дъявола, где только в прошлом году утонуло десять человек. Главное - сказал нам как-то Гиермо, чтобы в этом месте была тишина. Он играет все время, пока солнце исходит из восточного края неба, изредка останавливаясь, чтобы пообщаться с проплывающими вдоль него рыбами и перевести дух.
  Надо признать, что среди людей находились и такие, кого его музыка страшно раздражала, и те, кому мешала провести в неге последние несколько минут перед подъемом, а кто-то еще относился к ней как к будильнику, а то и не слышал её вообще.
   Но кто бы вы ни были - адепт Музыки или торговец рыболовной снастью на улице Чакшире, вам пришлось бы признать, что раз услышав музыку Гиермо, вам её не забыть уже никогда. Она  ни разу не повторялась, и между тем каждая нота из неё была естественным продолжением предыдущей, подсказаная не талантом, а угаданная душой.
  Никто из жителей поселка не знал точно - на каком инструменте играет Гиермо и кто пишет ноты для его утренних концертов. Примерные жены считали, что он - какой-то мелкий пророк, который был послан небесами в честь святого Цезарцио, мощи которого прибило к нашим берегам ( по-крайней мере, ходили такие слухи и на этом основании женой пастора Виндебе был выращен  небольшой садик на взморье). Находились и такие, что думали наоборот - мол бы, Гиермо знается с дьяволом, который терзает его душу уже в течении 300 лет, и та воет подобно прокаженному на костре -  но этих считали завистниками, которым не дает покоя слава Гиермо.
   Многие девицы тешились мыслями о присутствии тут некоей несчастной любви, хотя сам Гиермо - высоченный косоглазый увалень, имевший в своем характера такую черту как нелюдимость, никак не давал юным сеньоритам какого-либо повода думать о нем, простите, настолько плохо.
  И все-таки легенда была уже рождена и накрепко привязалась к личности косоглазого музыканта.
  Решили все-таки, что Гиермо был влюблен в Падшую Анну - та являлась дочерью приезжего торговца акепете и умерла в Пасхальную ночь четыре года назад от странных болей в желудке. Свое прозвище- Падшая, эта девица заслужила после того, как накануне своей свадьбы с сыном Огавьо Манори, достопочтенного сеньора из Базеке, её застали в объятиях приезжего комивояжера.
  После её смерти ровно три дня в поселке стояла гробовая тишина- Гиермо не играл, и даже не выходил из дома, чтобы почистить свою лодку. Вот этот самый повод и дал жизнь самым сокровенным сплятням, когда-либо жившим в наших краях. Хотя я, по своему уж цинизму и неверию, склонен полагать тут ежегодный запой, который странным образом совпал по времени со смертью несчастной.
  И вот, Падшая Анна - Господь свидетель - умерла, а музыка Гиермо продолжала звучать, раз от разу становясь все более тонкой и как заметил гончар Баубилио - " все более закавыкастей".
  И, наверное, не было бы этому конца и края, как если бы ни один случай, который разом положил конец всей истории. Одним днем, когда остатки серой пыли мелким парадом обметали все что не поподя, в наш поселок заявился некий человек, с виду напоминавший городского чиновника. Он въехал в город незаметно, когда наступила сиеста, и в широких полуденных дворах ходили лишь одуревшие от жары куры и мацедос - мелкая разновидность индюшек.
  Никуда не сворачивая, он направил свою повозку прямо к дому вдовы Мэгуэрас, и до вечера никто в поселке не подозревал о его существовании. (Собственно, эту информацию мне дала сама вдова после всех событий, в контексте которых этот малозначительный факт - появление незнакомца, приобрел огромный вес.)
  Но не далее как к вечеру, злые силы, до этого мирно дремавшие в заливе Манлопетос, зашевелились и выныривая из темной воды в обличии сов и ужей, понеслись к трактиру " Сухой лодочник".
  Ровно отсюда и до самого юга, это был единственный приличный трактир, и людей здесь было побольше чем лодок в море в рыбный сезон. Когда вы подходили к трактиру - а лезть для этого пришлось бы высоко в гору, по каменистым платам, на которые до Мануэля Санаоре - хозяина " Лодочника" забирались лишь ящерицы, то сначала вам за воротник попадал лишь шум и соленые брызги залива, и только миновав Колючего Джо (местная достопремечательность в виде кактуса), ваше ухо и прочие органы чувств с радостью ловили звуки и запахи вечернего веселья. Расчет хозяина был прост- ни одна порядочная католичка и тем более протестанка - не полезет в гору, чтобы вытащить  своего  мужа или жениха из объятий Бахуса.
   Многим из нас ( за дополнительную плату) Санаоре стелил солому, ибо спускаться обратно по горе после обильных возлияний не было никакой мочи. Иногда веселие в "Лодочнике" затягивалось дня на два, и тогда старый прощелыга едва успевал подсчитывать барыш.
  Увидеть в трактире Гиермо и тем более поговорить с ним там - большая неожиданность, ибо как было сказано, он был небольшой охотник к любому откровению, кроме музыкального. Ах, как я помню его! Сидел он всегда в левом углу, за небольшим столиком, отденным от всего зала какой-то непонятной выцвевшей занавеской, которую местные остряки прозвали личной принадлежностью сеньоры Санаоре. Заказывал он, обычно, не пиво, и не пейотовую текилу, а странного вида сладкое вино ( я пробывал его), которое оказывало на него немедленный и безотказный эффект. Он засыпал и адски храпел прямо перед глазами у рыбаков, весело подзадоривающих спящего произвести более приятную мелодию.
  В тот день он тоже был там, как всегда за своим столом. Но по обыкновению, не храпел, и даже не пил, а просто казался погруженным в свои глубокие мысли. Я сидел  как раз напротив, так что по удаче мне пришлось стать свидетелем самого невероятного происшествия, какое я когда-либо видел. Прошел уже не час и не два, с тех пор как Старый Санаоре открыл двери первому вечернему посетителю,  уже слышались первые за вечер рыбацкие песни, и начали раздаваться там и сям сладкие непристойности - так мужчины, разгорячившие свое воображение разнообразным питьем предавались словесным наслаждениям - как вдруг дверь тихонько скрипнула и в неё вошел чужак. Вида он был строгого, но необычайно окрыленного - и это было так заметно, что двое, сидевшме возле двери - Энрике Португалец и Аурелиано Панчолле даже прекратили пить и подняли головы, рассматривая незнакомца. Он спокойным взглядом  обвел помещение и произнес как приговор.  " И прийдет новая Гоморра, и восцарствует новый Содом, там где божии твари предаются поруганию имени его".
- Чего? - спросил охмелевший Португалец, - ты еще откуда взялся?
- Я пришел не сам, меня привело сюда слово Господние, которое всегда остается истинным и не знает никакого милосердия, к тем, кто забывает о нем! Господь умер, для того чтобы мы узнали о силе добра, а не впали в грехи, ибо нельзя быть в один час любящим бога и любящим дьявола. Знайте, грешники - в этом мире много путей, - но путь Бога всего один, а путей Дьявола много. Вы - примерные семьянины и хорошие, дай Бог, прихожане. Но Дьявол хитер и он дал вам вино и пиво, которые отберут у вас вашу веру и заставят служить себе.
- Что ты говоришь, добрый человек? - подал голос Мау Чикосте, он сидел тут же и курил свою трубку, - ты хочешь сказать, что мы, по твоему, не являемся добропорячными христианами? Уж что это получается - если моряк после трудового дня, выпил кружечку другую пива - так он уже злодей и грешник?
- Сам Иисус пил вино, - поддержал его Малыш Эмилио, нищий калека с улицы Чекшире. Сегодня у него был праздник - его достопочтенная кузина Флорезиния одарила его тремя песетами.
- Ни одно деяние против нашего Бога, Бога единого и истинного, не проходит бесследно - словно не расслышав, убежденно произнес чужак, -  Вся жизнь - это жизнь испытаний божих, и так или иначе, вас настигнет кара. Вы сами  её выбрали, а дьявол лишь подписал приговор, ибо Господь наш не жесток, а милосерден, и не причиняет зла обидившему его. Но убивая свою душу этим вином, вы убиваете частицу Божественнного на земле. А там, где нет Бога, появляется Дьявол.
  Я не знаю, что чувствовали другие, но мы с приятелем Жозельмо чувствовали раздражение. Да, мы знали, что питие есть грех. Но это был не самый страшный грех, на который, по нашему мнению, божественное провидение закрывало глаза.
-  Но наступит миг, когда закончится вино, и когда уйдут женщины, и на краю жизни на вас посмотрит оскаленное лицо Люцифера! Ибо вы прогнали Бога, и позвали Дьявола...
 Кто-то икнул. Кажется, это был старый Манго, которому раз от разу становилось труднее взбираться на гору.
- А я не верю в Бога, - внезапно раздался мрачный голос за занавеской.
Это был наш Гиермо. Странно, но никто из нас до сих пор не знал, что Гиермо - богохульник, или как говорят сейчас о таких в Европе - атеист. А может, он просто хотел избавиться от чужака, кто знает.
-Он не верит в Бога, - торжественно повторил за ним проповедник, а в том, что чужак был проповедником уже не возникало никаких сомнений, - он не верит в Бога, потому что  Дьявол овладел его душой! Пропащий!
- А я и в Дьявола не верю, - спокойно возразил Гиермо Мантилия, - я считаю, что это выдумали такие никчемные люди как ты, чтобы оправдать собственную никчемность и заполнить несуществующим смыслом свою короткую жизнь!
- Как ты смеешь.., - закричал чужак и затряс руками. Затем что-то остановило его, он оглянулся и посмотрел пристально в глаза Португальца, -  у Дьявола всегда находится адвокат, но время близиться. Истина наступит. Пророк уже спустился на эту землю, к вашим берегам и я пришел возвестить о нем.
- Моей Марии тоже являлся во сне Святой Цезарцио, - пробомотал Энрике Пртугалец, - честное слово, являлся. Правда, он во сне был похож на Антонио Мендосу, нашего соседа, но Мария утверждает, что это был Святой Цезарцио. Моя жена получше любого пастора знает, где какой Святой.
- Бывают праведные жены, - согласился с ним пастор, - но скоро вы все ощутите как отовсюду спуститься дух праведности, ибо дух праведника уже спустился и пребывает среди нас. И я явился посланником его, чтобы...
  Нам так и не суждено было узнать, зачем таки чужак явился сюда, потому что громкий смех Гиермо сделал невозможным расслышать его слова.
- Праведники? - захлебывался он от странного и необъяснимого веселья- если они такие же, как и ты, то горе нашим краям! Особенно тебе, - он кивнул в сторону хозяина трактира, мрачно стоявшего за своей стойкой- особенно тебе, Санаоре....
- О несчастный, - ужаснулся проповедник, - ты не знаешь Господа, и твое сердце не знает Господа, и твоя душа не знает господа!
- Не знают, - согласился Гиермо, - я никогда не видел Господа, и никто из них, - он кивком показал на нас, -никто из них тоже не видел его, и я на своем веку не видел ни одного человека, который бы видел Господа.
- Неужели ты, несчастная твоя заблудшая душа, думаешь, что Господа нашего, святого и единственного, можно увидеть глазами? - искренне удивился проповедник.
- А чем же еще можно увидеть его? - не менее откровенно спросил Гиермо, - разве у человека есть нечто другое, что видит?
- Господа можно видеть только душой, если, конечно, она у тебя есть, - парировал чужак, - Господь приходит к любящим его, и говорит с ними.
- А где, по- твоему находится, душа - спросил Гиермо, делая большой глоток из своего стакана, - Врачи вскрывали тело человека и нашли все - они нашли сердце, они нашли почки и даже желчный пузырь, но они не увидели внутри него никакой души. 
- Душа невидима, потому что она священна, - отчеканил чужак, - только Господь может видеть её и добрые христиане.
Многие из нас закивали головами. То, что говорил сейчас чужак, мы уже слышали в местной церкви.
- А Дьявол? - глаза Гиермо спокойно и хитро блеснули, - Дьявола мы тоже видим душой, или же глазами или еще чем-то, что невидимое?
- Дьявол тоже является к нам в нашу душу, если мы зовем его, и тогда он овладевает ею полностью...
- А если Дьявол явится нам под именем Бога, как наша душа может отличить их - раз и дьявол, и бог - оба невидимые и кроме имени у них все общее?
- Богохульник, - прошипел священник- Бог творит добро, а Дьявол творит зло, неужели этих различий тебе мало?
- А как ты отличишь добро ото зла, человек? То, что одному добро- другому зло. То, что добро для сына богатого отца, плохо для его рабов.
- Это правда, - прошептал кто-то за моей спиной.
- Мы говорим о божественном добре, богохульник! Богу- Богу, кесарю- кесарево...
- А я говорю о людях, человек! - Гиермо хмыкул и закусил губу, он так делал всегда, когда нервничал, - зачем людям Бог, который их не может защитить, а, как капризный ребенок требует лишь поклонения и уничтожения грешников? Неужели этим людям помогут твои молитвы, если их лодочки унесет в море? Так что оставь свои разговоры, и ступай с миром....
  Но проповедник не думал так быстро сдаваться. Он с нововспыхнувшим жаром принялся восхвалять имя Господа, который пошлет на нашу землю святого, чтобы тот избавил её от таких грешников как Гиермо. В конце двадцатой минуты его блестящей речи, так странно звучавшей в " Старом лодочнике", нервы у Гиермо не выдержали. Он встал из-за своего стола, при этом его лба слегка коснулась тряпка сеньоры Санаоре и своей неуклюжей походкой направился в сторону чужака с явным намерением выставить его вон. Вот он дошел до него и схватил за грудки. Моя память явно запечатлела такую картину: Гиермо тащит чужака к выходу, тот отчаянно сопротивляется и вот, перед самым выходом, рука последнего нащупывает старый железный колышек, которым, Санаоре, по обыкновению отгонял диких собак и прочих нежеланных гостей. Итак,  рука проповедника крепко схватила железный кол, и как раз перед тем, как Гиермо собрался его предпроводить без чьей- либо помощи вниз по горке, он поднял кол вверх и что было силы ударил им по виску "грешника" Гиермо Мантилии. Мы услышали стон и звук, напоминающий хлюпанье воды, после чего Гиермо упал как подкошенный, а чужак продолжал стоять, оперевшись о дверной косяк, хватая воздух ртом как полуживая рыбешка.
   - Я убил грешник, - прошептал, или скорее прошипел он, - прости меня Господи.
 Еще минуту или две ничего не менялось. Кто-то предпринял попытку встать, но словно воздух внезапно стал тяжелым, путающим любую мысль. Наконец, кажется, это был Португалец, крикнул, чтобы позвали доктора и полицейских, а Мау поплелся выполнять его распоряжение.
- Откуда ты взялся? - подкладывая под проломленную голову Гиермо, старую тряпку сеньоры Санаоре, спросил у проповедника кто-то из рыбаков соседней деревушки.
- Я- посланник Бога, - как-то неуверенно ему ответил проповедник, до сих пор сжимавший в руке кол с кровью косоглазого музыканта - Бог открыл одному из наших отцов, что он послал к вам в поселок Святого Гиермо, который каждое утро, как только на море взойдет солнце, играет гимны в его честь и отгоняет злые силы от этого места.