Там, где цветет полынь... Глава 12

Юджин был бесконечно счастлив со своей невестой.
Они с нетерпением ожидали грядущей свадьбы, про-водя долгие зимние вечера в беседах о сладостях медового месяца, об их замечательной любви.
День Святого Валентина стал для Юджина настоящим праздником, он был так счастлив, что его никуда не услали на выходные, но Гвен не могла ничего поделать со своим печаль-ным настроением. Увидев его в пятницу таким красивым, та-ким элегантным, таким манящим, особенно ярким в мерцаю-щем зимнем утре, она потеряла последнее самообладание. Но она не выказала своих переживаний. Она лишь потихоньку подглядывала за ним и восхищалась его красотой.
Даже хотя Юджин ответил на ее письмо, дальнейшее молчание и дружеские взаимоотношения усиливали ее надеж-ду, хотя ей следовало бы признаться себе, что эти надежды были тщетны. Но она не могла, это звучало слишком жестоко для ее чувствительного сердца.
Гвен была в полном отчаянии, поэтому она решила поговорить откровенно. Она подошла к Юджину и попросила его выйти, чтобы поговорить, но как только он это сделал, ее позвали на занятия.
Один или два раза за время урока Юджин заглядывал в комнату Гвен, это заставляло ее поторапливаться. После занятия у нее состоялся краткий разговор с одним из учеников о предполагаемом подарке для Юджина. И она дефилировала по коридору, Юджин вышел из своего кабинета и быстро направился к ней.
- Вы знаете домашнее задание на понедельник, сэр? - спросила она, пропуская его в комнату и затворяя за собой дверь.
- Я надеюсь, ты теперь мне его дашь.
- Не будете ли вы столь любезны передать мне книгу?
В понедельник у нас занятия по домашнему чтению, не так ли?
- Кажется:
- Тогда... Глава 1. Пересказ отрывка вот от сюда: и
до: конца этого абзаца. Слова на карточке, что у тебя есть. Глава 2. Чтение и перевод. И литературный перевод вот этого абзаца.
- Но это же слишком!
- Разве? Это научит тебя не пропускать занятия.
- OK, спасибо, - он уже собрался уходить.
- Я собиралась поговорить не только про «Троих в лодке...»
- «...не считая собаки», - его бровь взлетела дугой.
- Именно. Но... я хотела, чтобы ты знал; я не знаю, за-чем...
- Я так ничего еще не сказал своей невесте.
- А зачем ей это знать?.. Хотя я уже рассказала вчера своему супругу.
- И что?
- Его реакция была прямо противоположна той, какую я предполагала. Он назвал меня творческой натурой, которой нужно было это приключение, чтобы выбраться из этого боло-та.
-
- Я так не думаю. Но это действительно помогло мне подняться на новую высоту. Я - не Шекспир, не Байрон, и да-же не Эмили Дикинсон. Я – «поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка».
- Гвен, пожалуйста, перестань.
- Я знаю, что я ничтожество.
Он ничего не ответил, он листал журнал, а для Гвен это было совершенно невыносимо. Это ее даже обижало, но она старалась сохранять спокойствие.
- Я пытаюсь понять тебя, - сказал Юджин.
- Слава Богу, что хоть кто-то пытается это сделать.
- Что-то трудно в это поверить:
- И, тем не менее, это так... твой внезапный порыв был для меня неожиданным, слишком уж много разочарований, расставаний и обид было в моей жизни, так что когда теперь у меня есть что-то настоящее, я беспокоюсь о сохранности этого сокровища.
- Ты слишком откровенна. Это замечательная черта, очень редкая в наши дни, но очень трудно жить с такой от-кровенностью среди людей.
- Что же:
- Уже почти семь.
- Ты спешишь?
- Нет, но этот разговор слишком для меня тяжел.
Гвен отвернулась к окну, и обжигающие слезы за-струились по ее щекам. Он пытался не издать ни звука. Глубо-кая тишина повисла и становилась все тяжелее с каждой ми-нутой.
- У тебя еще все впереди, - наконец-то сказал Юджин.
Гвен дважды всхлипнула и ничего не ответила.
Рабочий день уже завершился. Она слышала, как уе-хал Юджин. Гвен плакала, но ей нужно было ехать домой - в офисе уже никого не осталось. Она не хотя оделась и медленно вышла из здания.
Ее отчаяние достигло самой высокой точки. Гвен оста-вила машину в офисе и задумчиво побрела домой, глотая безудержные слезы. Она была одна, но, увидев огни исчезаю-щей за поворотом машины Юджина, ее сердце еще более за-щемило одиночество. Гвен была печальна, несчастна, ее душа умирала, и никто не мог помочь ей.
Холодный, колючий ветер валил с ног, густой снег укутывал землю и слепил глаза. Снежные хлопья запутыва-лись в волосах Гвен. Она не обращала внимания на то, что шла с непокрытой головой через бесконечный буран. Отча-явшейся женщине было жарко и невыносимо больно. Она шла вдоль трассы. Только внезапные вспышки машин освещали ее путь.
Полусознательно она чувствовала, что близка к обмороку. Последняя вспышка мелькнула в темноте, и Гвен упала на дорогу...
Гвен открыла глаза в палате реанимационного отде-ления. Она увидела двух сестер, копошившихся возле ее кро-вати. А в углу, свесив голову и сложив молитвенно руки на ко-ленях, сидел Антуан, совершенно убитый горем.
Поначалу ее мысли путались, а первое чувство, кото-рое она осознала, была жуткая физическая боль. Она поднесла руку к голове: рана была чуть повыше виска. Но к счастью для Гвен ее память начала связывать разорванные нити, что по-могло ее вспомнить все, что случилось. Она разбудила в созна-нии весь день, грустный вечер, буран, дорогу, останавливаю-щуюся машину, ее падение. Наконец она спросила: «Как я тут оказалась?»
Ответа не последовало. Антуан, глотая слезы, поднял-ся и направился к двери. Гвен поняла всю глубину того горя и раскаяния, что скрывались в этом его молчаливом уходе. Она остановила его, протянув к нему руки:
- Ты больше уже не любишь свою малышку?
- Не люблю?! О, моя дорогая, - вскричал он, падая на колени подле ее кровати. - Я не люблю тебя! Боже мой! Это ты должна была уже перестать любить меня, и была бы права, потому что я - ничтожество! Как я несчастен! - он расплакался. - Простишь ли ты меня когда-нибудь
Гвен жалостливо посмотрела на него. Но сестры заста-вили его уйти, чтобы отдохнуть - он не спал всю ночь.
Когда Антуан вернулся часа через два или три, Гвен металась на постели. В его отсутствие ей стало хуже: врачи предсказывали мучения. Глаза больной лихорадочно блесте-ли, ее лицо горело, речь становилась прерывистой. Врачи за-претили любые вторжения в ее палату.
К ночи ей стало совсем плохо. Все это время Антуан дежурил у двери.
Следующие два дня прошли без особых изменений в ту или иную сторону. Гвен была без сознания.
Третья ночь, как казалось, принесла некоторые улуч-шения в ее состояние. Она даже пришла в себя. Она подошла к двери, и ей показалось, что она услышала знакомый голос.
- Юджин!
В тот же самый момент в коридоре появились медсе-стры. Гвен стояла в двери с распущенными волосами, босая, в ночной сорочке, у ее ног красновато-алое пятно все увеличивалось. Бедная девочка была бледна, ее глаза ярко блестели каким-то безумным светом, ее лихорадочное возбуждение перерастало в бред, ей хотелось бежать к Юджину, только увидеть его, может быть, в последний раз. Ее щеки горели, температура все поднималась, ее колотило так, что иногда передергивало все тело, а зубы сильно стучали. Трое женщин порывались увести ее, но Гвен сопротивлялась, лепетала какие-то бессвязные слова, но очень скоро она запрокинула голову, снова прошептала имя Юджина и опять потеряла сознание.
Еще одно обследование, результаты последних анализов заставили врачей придти к заключению, что у Гвен не про-стая простуда или пневмония. Диагноз звучал страшно: крово-излияние в мозг, вызванное разрастанием гематомы, да в добавок у нее открылось сильное кровотечение, как следствие начавшегося отторжения плода – оказалось, что Гвен была беременна.
Всю ночь она провела в бреду; всю ночь она говорила о Юджине. Иногда она произносила имя Антуана, обвиняя его в том, что он убил ее. Каждый раз, слыша эти слова, ее муж начинал плакать, думая только о том, как бы исправить ситуа-цию.
Утром ему разрешили ее увидеть. Антуан подошел к ее постели, поцеловал ее горячую полупрозрачную руку и вышел.
Юджин ничего не знал о ее болезни.
Около двенадцати Гвен стало хуже. Встал вопрос о том, что ребенка оставлять было нельзя, т.к. можно было потерять саму Гвендолин.
Ее ввезли в операционную.
Изможденно Гвен приподняла голову, испуганно озираясь и пытается понять, что же случилось, почему ее привезли сюда.
Мужчина, рослый бородач в блекло-зеленом халате двое – врач-анестезиолог производил впечатление доброго здоровяка, что и успокаивает, и обезболивает.
Мужчина вколол в вену иглу с обезболивающим препаратом. Гвен вздохнула и сжала веки с такой силой, что ресницы затопорщились.
Хуруг быстро и точно вставила внутрь расширитель с желобком кровостока, затем выверенным за многие годы движением обнажила шейку матки, слегка вытягивая ее щипцами. Сокровенное русло жизни чуть шире бутылочного горлышка; оно конвульсивно сжалось. Его нужно было разомкнуть. Пальцы хирурга втискивают в устье матки стальной штырь, похожий на слесарный керн. Вытаскивает его и следом другой - на полмиллиметра толще. Затем еще толще... Наконец, последний штырь толщиной с палец. Устье разомкнуто. Оно раскрылось не в пароксизме страсти, а как замок под отмычкой, как створки раковины под ножом...
Внутри матки исчезли щипчики на длинных стеблях, и сразу же по желобу расширителя потекла в подставленный лоток красная смола жизни. Трагический парадокс живой материи, научившейся мыслить и вмешиваться в естественный ход природных событий...
В дело пошел стальной скребок.
Звучно хлюпал кровоотсос.
Губы Гвен бессвязно шевелились; она слегка постанывала. В нежном таинстве женского чрева снует сверкающая сталь. Сношение с Князем Гибели. Лицо Гвен исказила гримаса муки, страдания... И вот уже на лотке операционной сестры появился тот самый комочек несостоявшейся жизни, который мог бы все изменить в жизни Гвен, но судьба и Бог решили иначе.
Прерывание жизни занимает столько же времени, сколько и ее зачатие.
Анестезиолог перевалил безвольное тело Гвен на каталку. Ее увезли в палату. Там она должна очнуться...
Но этого не случилось… Гвен становилось все хуже, сознание не пробуждалось, кровотечение усиливалось... Вече-ром врачи были вынуждены подключить ее к аппарату ИВЛ... Антуан в этот день не приходил... Он еще ничего не знал о ее состоянии...