Записки рыболова-любителя Гл. 87-90

К тому же приехали Сашенькины родители, нужно было уделять время и им. Тесть мой, правда, уже самостоятельно ездил рыбачить на залив у станции или на Прохладную и однажды так увлёкся, что опоздал на последний автобус в Ладушкин, шёл пешком и пришёл домой за полночь. Дома, конечно, уже волновались, а Николай Степанович был весел, гордо вывалил улов в раковину на кухне:
- Ну разве можно было оторваться? Такой клёв!
Как-то они поехали вместе со Славиком на Прохладную. Славик на щук, а Николай Степанович - ловить плотву, но взял с собой и свой новый спиннинг - потренироваться бросать, так как раньше он этим делом не занимался. Тесть остался прямо в Ушакове, у моста, а Славик отправился в верховья. Обегал всю речку и ничего не поймал, а Николай Степанович сделал всего несколько забросов и вытащил щуку, первую в своей жизни. Он искренне удивился, что Славик ничего не поймал:
- Ну, я думал, Вы мешок притащите, раз уж я сумел одну выловить.
- Бывает и на старуху проруха, - отвечал Славик, делая вид, что нисколько не огорчён.
Но ещё большая неудача постигла нас, когда мы со Славой попытались рыбачить на лесном озере у Пёрышкина. Мы отправились туда как-то вечером со спиннингами. Решили попробовать поблеснить на ближайшем, большом озере. Одной своей стороной это озеро подходило к железной дороге, точнее к лесной дороге между Ладушкиным и Пёрышкиным, проходящей рядом с железной дорогой, а другой - вплотную примыкало к огороженной колючей проволокой территории воинской части. Вообще-то и со стороны дороги на берегу озера стоял (а чаще лежал) дряхлый столб с заржавленной вывеской "Запретная зона", но на него обычно никто внимания не обращал, хотя иной раз из-за колючей проволоки часовые покрикивали рыбакам, чтобы сматывались отсюда, а то стрелять будут. Рыбаки были уверены, что озеро и рыбу в нём охраняют для офицеров части, многие из которых сами были заядлыми любителями рыбалки.
Мы со Славой разошлись по берегу, я - налево, он - направо, и из-за кустов и деревьев друг друга не видели. По дороге протарахтел трактор. Слышно было, как он остановился где-то недалеко от Славы, какой-то разговор, потом трактор снова затарахтел и проехал в обратную сторону. Вскоре я решил сменить место и направился в сторону Славика, но нигде его не нашёл, на крики он тоже не отзывался. Может, на маленькое озеро ушёл? Сбегал туда - нету. Уж не забрали ли его?
Я отправился в Ладушкин и вместо рыбы принёс Аллочке весть, что Слава потерялся. Искать надо скорее всего в воинской части. "Да, может, так отпустят?" - высказала надежду Валя Тихомирова. Решили подождать. И вскоре явился... не Славик, правда, а солдат за Славиным паспортом. Слава же появился часа через два после этого.
- Ну и бдительный народ у вас тут! - рассказывал он. - Эти двое, что на тракторе, обыкновенные работяги, не поленились остановиться, потребовали документы. А откуда они у меня? Спрашивают, кто такой? (А у Славика вид был явно не местный, и даже не русский, да ещё бородка клинышком, японская куртка, вполне мог за иностранца сойти.) В гостях здесь в Ладушкине отдыхаю. У кого? У Тихомировых из ИЗМИРАНа. Намгаладзе я решил не называть, мало ли что. Не видите, что ли, что здесь запретная зона, говорят. А столб и в самом деле рядом. Поехали, говорят, с нами. И отвезли в часть, привели к дежурному. Я сказал, где квартирую. Тот послал за моим паспортом. Когда паспорт принесли, дежурный (майор какой-то) изучил его и спрашивает: "А что это Вы - прописаны постоянно в Ленинграде, работаете в пограничной области - Мурманской и отдыхать сюда приехали - поближе к границе?" "Да, случайно, - говорю. - Просто друзья здесь живут." Прочитал он мне мораль про пограничный режим и запретные зоны и отпустил с Богом."

88

Уехали Ляцкие, приехали Брюнелли. На стареньком "Москвиче" выпуска первых послевоенных лет. Борис Евгеньевич, его жена - Людмила Михайловна и младшая дочь - Лиза. Был июль месяц, но погода, как назло, испортилась, похолодало, пошли дожди.
Людмила Михайловна - довольно бойкая в противоположность своему несколько чопорному мужу, жизнерадостная женщина значительно моложе Б.Е., как и он - добросердечная, работала в научных библиотеках сначала ЛГУ (в Горьковке), потом ПГИ, хорошо знала всех сотрудников и учеников Бориса Евгеньевича и с последними была запросто. Я часто бывал у них в гостях и в Апатитах, и в Ленинграде, и всегда меня принимали очень радушно, терпя мою скверную привычку курить в жилых комнатах. От этого один раз пострадал их шикарный белый пудель Фомка. Я поставил блюдце с окурками на подоконник как раз на то место, где он имел привычку сидеть и глядеть в окно. Он и уселся задом в пепельницу, а когда соскочил, вся кудрявая шерсть на его заду была увешана окурками, спичками и пропудрена пеплом.
Людмила Михайловна интересовалась нашей жизнью в Ладушкине, а я не жалел красок и приглашал в гости. Брюнелли уже несколько раз отдыхали в Прибалтике, в Литве, но не на море, и на этот раз соблазнились моими живописаниями. Мне же их приезд был весьма кстати. Я писал диссертацию, и иметь под рукой Б.Е. было очень удобно.
Поселились Брюнелли прямо над нами в квартире Бирюковых, которые куда-то уехали в отпуск. У Бирюковых был телевизор с антенной, настроенной на Польшу и обеспечивавшей качественное изображение и звук. Программы польского ТВ были тогда очень интересными и разнообразными. Регулярно шли циклы лучших зарубежных кинолент (фильмы знаменитых режиссёров или с участием знаменитых актёров, исторические, детективы, вестерны, классика и т.д., и т.п.), масса эстрады, шоу из Италии, Сопотские фестивали, мультфильмы. Так что вечерние развлекательные программы гостям были обеспечены и, действительно, пользовались популярностью.
А вот природа в окрестностях Ладушкина оказалась для Людмилы Михайловны явно не такой, какую она ожидала из моих рассказов.
Приехали на станцию, пошли на залив.
- Ой, какая гора! - воскликнула Людмила Михайловна. - Спуститься-то мы спустимся, а как обратно залезем? У Бориса Евгеньевича ведь нога больная!
- Поднимемся, - бодро утешил её я. -Там есть более пологое место (не намного, впрочем, но действительно есть).
Спустились к заливу. Штормило. Вода в заливе была мутная, песчаная полоса у берега сузилась от прибыли воды, на неё нанесло много мусору, да ещё коровьи лепёшки.
- Это что? Ваш пляж? - ужаснулась Людмила Михайловна.
- Да нет, можно подальше пройти - к пионерлагерю. Там получше.
Я и сам был удручён. Прошли аж до Лысой горы, но обстановка и там была не для загара: хотя и светило солнце, но дул сильный ветер. Мои гости устроились под соснами в кустах на надувных матрасах и достали взятые с собой книжки.
- А вообще-то не так уж и плохо, - заметила через некоторое время Людмила Михайловна.
"Ну, слава Богу!" - вздохнул я про себя.
Да, погода всё портила. Но зато был автомобиль! Брюнелли ездили на нём на Бальгу, к Чёртовому мосту на Берлинке, в Калининград, и постепенно первоначальное разочарование рассеялось. Я сводил их к лесной колонии аистов, о существовании которой вблизи станции и сам узнал недавно, а, может, и был первооткрывателем - среди наших знакомых, по крайней мере.
Как-то я бродил по задворкам Ульяновки в поисках червей для рыбалки и вышел на заболоченный луг, через который вилась тропка к высокому сосновому лесу, примыкавшему, вернее, укрывавшему в себе воинскую часть, из-за чего мы редко в нём бывали - то и дело на колючую проволоку натыкаешься. На этой тропке я обнаружил останки растерзанного аистёнка, пройдя по ней немного - ещё одного. "Стрелял их тут кто-нибудь, что ли?" - недоумевал я. И тут заметил, что над лесом плавно кружатся аисты, причём не один-два, как обычно, а много, не меньше десятка. Вообще-то аисты в Калининградской области не редкость. Часто они селятся прямо в посёлках, сооружая гнёзда, например, на полуразваленных башнях немецких кирх, вообще на изолированных и достаточно высоких сооружениях, будь то насосные станции, трансформаторные будки, столбы проводных линий, трубы бездействующих предприятий и тому подобное. В Ладушкине, например, одна семья регулярно селилась на трубе, торчавшей из крыши здания столовой, и аисты без помех жили и выводили потомство в самом центре нашего города, рядом с вокзалом.
Летом аистов можно встретить практически на каждом поле, но в одном месте - лишь пару, от силы две. И если в посёлке живёт семейство аистов, то обычно лишь одно. Похоже, что эти птицы расселяются по строго определённым зонам достаточного размера, чтобы можно было прокормиться безо всякой конкуренции. А тут такое сборище! Я пошёл по тропинке к лесу. По дороге мне ещё попадались останки аистят, а едва я вошёл в лес, из кустов выскочил серо-сизый, а не чёрно-белый, как родители, аистёнок и неторопливо зашагал передо мной по тропинке. Когда я попытался приблизиться к нему, он ускорил шаги, потом свернул в сторону, но взлететь не пытался.
А что творилось надо мной! Между соснами, как-то не задевая веток, пролетали аисты, хлопая крыльями при посадке на дерево. Чуть ли не на каждой сосне было гнездо. Весь лес был наполнен каким-то сухим щёлканьем и трещанием - эти звуки издавали своими клювами аисты. Здесь в лесу при таком количестве они казались не добрыми птицами из сказок, а скорее - доисторическими птеродактилями. Все кусты под деревьями были белыми от их помёта. Ощущение, честно говоря, было немного жутковатое - не дай Бог, накинутся скопом, но тем не менее захватывающее. По лесу бегало довольно много аистят, на которых взрослые, похоже, не обращали никакого внимания. Я понял, что это вывалившиеся из гнезда птенцы, брошенные на произвол судьбы. Большинству из них было суждено погибнуть от голода или от хищников - не вываливайся раньше времени! Похоже, что родители признавали за своих лишь тех, кто оставался в гнезде.
Больше я таких колоний не встречал. По-видимому, это редкое явление и связано с изобилием подходящей пищи - тех же лягушек на болоте, близостью залива, куда аисты летали побродить в камышах. Я час-то наблюдал, как они подолгу простаивали в воде, пытаясь поймать рыбку. Вообще-то ведь сосновые леса обычно растут на сухих местах, а аисты кормятся в низинах, здесь же сосновый лес примыкал к обширным низменным лугам. К тому же сосны росли с не очень обширными и густыми кронами, так что большим аистам можно было развернуться в полёте вблизи гнезда, которое они устраивали на развилках кроны, свободных от мелких веток.          
На это место я и водил семейство Брюнелли, только долго наблюдать за аистами нам не пришлось. Появился солдат и прогнал - не положено, запретная зона, не видите - колючая проволока рядом. Мало им двух рядов колючей проволоки, ещё и близко не подходи. Но, впрочем, для аистов, наверное, и колючая проволока была кстати - всё меньше непрошеных посетителей. Хотя людей они в общем-то не боятся - живут ведь в посёлках.
На Новый, 1982-й год мы с Сашенькой получили от Брюнелли поздравительную открытку, на которой было изображено: вверху - охотник рассказывает байки приятелям, а внизу - то же самое проделывает его пёс, окружённый дворнягами. На полях открытки было написано: вверху - "Часто вспоминаем и любим Вас", внизу - "...300 метров до моря". Не забыть Людмиле Михайловне разочарования, вызванного несоответствием моих рассказов действительности.
Тем не менее года через четыре после первого визита семейство Брюнелли снова приехало отдыхать в наши края. Правда, теперь они поселились в Зеленоградске, сняли две комнаты в домике, действительно отстоявшем от моря (не от залива) в 300-х метрах, если не ближе. Погода опять была неважная, но пляж и море были рядом. Жильё им подыскал Костя Латышев, его мама работала в Зеленоградске в пионерлагере. Мы с Костей метили тогда Бориса Евгеньевича Косте в оппоненты.
А в то лето 1969 года я забрал со станции домой пишущую машинку, писал и печатал начерно текст диссертации, относя готовые куски Б.Е. на прочтение. То ли я хорошо писал, то ли Б.Е., будучи в отпускном состоянии не слишком придирался, во всяком случае дело шло довольно быстро, и к концу лета я практически закончил работу над текстом. Оставалось подготовить рисунки, размножить их и оформить всё начисто. Этим я собирался заняться уже в Ленинграде, где предстояло доложить диссертацию на кафедре, чтобы получить рекомендацию к защите, и довести до защиты диплома моего подопечного - Серёжу Кравченко.

Не могу сейчас вспомнить, не в том же ли 69-м году к нам в Ладушкин впервые приезжали в отпуск Бургвицы - мои любимые дядюшка Вова и тётушка Тамара? Хорошо помню, что было начало сентября, число 5-е, примерно. В день их приезда я сразу после обеда повёл дядю Вову в лес - тётя Тамара устала с дороги и прилегла отдохнуть. Уже начали появляться грибы, и мы, гуляючи недалеко от дома по утоптанным тропам, нашли пару молоденьких подберёзовиков и один беленький. За грибами потом ходили часто, через день. Дядюшка мой подслеповат, а очки носить не любит, не привык, ему всё больше сыроежки попадались, зато тётушка Тамара работала за нас двоих, у неё на грибы какое-то особое острое зрение, да и чутьё, пожалуй. Она находила белые иной раз прямо у нас под ногами. Мы несёмся по лесу, а она на одном месте шарит, где мы уже пробежали, и выуживает белые из травы. Потом и я освоил эту технологию - нашёл белый, ползай вокруг и буквально руками обшаривай траву рядом, обязательно ещё найдутся. Молоденькие белые обычно росли под дубками семействами и не сразу пробивали головками травяной ковёр, так что увидеть их порой и нельзя было, а нащупать можно.
Сентябрь в этом году был тёплый, так что можно было и купаться в заливе, и я даже заставлял дядюшку лазить со мной по камышам с удочкой. Ходили пешком из Ладушкина на Лысую гору, по дороге от шоссе к заливу собирали грибы, опять же белые, а потом загорали, рыбачили, купались. Как-то ездили на станционном фургоне за грибами по корневскому шоссе, перебирались вброд через Корневку. Попадались и там белые, но больше всего набрали волнушек, засолили их под тёти Тамариным руководством, и получились они очень хорошо.
Ладушкин Бургвицам очень понравился. И зачем куда-то на Север ехать?

89

В начале октября я уехал в Ленинград.

11 октября 1969 г., Ленинград.
Здравствуй, дорогая Сашуленька!
Прости, что задержался с письмом, но в этой беготне у меня не было ни минуты свободного времени в спокойной обстановке. Настроение у меня поганое, хочу домой и, наверное, скоро приеду. Но расскажу всё по порядку.
Во-первых, ноги у меня стёрты в трёх местах, поэтому еле хожу, а ходить приходится без передыху. Переодеться же не во что - вся моя старая обувь пропала (спёрли или выкинули в общежитии).
Далее, с Б.Е. я встретился в первый же день, отдал ему всё, что напечатал. В Сочи он не едет, а уехал вчера в Апатиты, откуда обещал дней через 10 выслать мою работу со своими замечаниями в Ладушкин, где я, соответственно, и должен быть к этому времени. Деньги я ему отдал, хотя почему-то он пытался оставить их мне.
В третьих, я полтора дня пытался устроиться в общежитии, так как моё место в четвёрке оказалось занятым, мотался между 4-м общежитием, жилотделом и 1-м общежитием, ругался до остервенения и, наконец, приткнулся в 1-й общаге. Описывать всё подробно просто противно - бардак невообразимый. Беда ещё вот в чём - для того, чтобы прописаться в 1-м общежитии, мне нужно выписаться из 4-го, а также... выписаться из Ладушкина (1), чёрт побери! Что делать - пока не знаю. Наверное, плюну на всё и уеду.
У Любаши с Жоркой всё в порядке. Мама с папой уехали 3-го. Сына они назвали Андрюшкой; парень маленький, похож на Жорку, здоровый (2), крикливый в меру, ест хорошо. Позавчера были крестины с участием Любкиных и Жоркиных друзей. Леньку Виленского провозгласили крёстным отцом.
Стипендию я получил. Дела мои здесь до отъезда - выяснить, как быть с пропиской, придумать и растолковать дипломанту, что делать дальше и кое-что почитать в БАНе. Да, ещё неприятная новость. В одной из моих последних статей рецензент нашёл ошибку - в чём дело, я пока ещё не разобрался.
Пиши мне на Любин адрес. Крепко, крепко тебя целую. Рвусь в Ладушкин. Поцелуй доченьку и бабушку. Как Иринка себя ведёт?
Твой Саша.

(1)Летом, появившись в Ладушкине впервые после весеннего бегства от вызова в милицию, я от греха подальше прописался в своей, то бишь в Сашенькиной квартире, ну их в баню, хотя меня никто и не беспокоил больше по этому поводу. Теперь же надо было выписываться, чтобы перепрописаться в Ленинграде, несмотря на то, что у меня в паспорте стоял штамп временной ленинградской прописки сроком на три года.
(2)Андрюшка родился 1-го августа. И в октябре ещё никто не знал, что у ребёнка родовой вывих ножки и патология мочевого канала, это ещё предстояло узнать, пережить (Жорка рыдал) и излечить: месяцы во младенчестве с растяжками для вправления ноги, три операции в разные годы по прокладыванию мочевого канала в положенном месте, а для этого - найти хорошего специалиста, попасть к нему, устроить ребёнка на операцию... Всё это легло на плечи не столько даже Любы, хотя и ей, конечно, досталось, сколько нашей мамы, проявлявшей по отношению к своим внукам ещё большую самоотверженность, чем по отношению к своим детям.

В конце октября я вернулся в Ладушкин, где должен был получить от Б.Е. свою работу с его последними замечаниями. К ноябрьским праздникам возвратился из длительного рейса на научно-исследовательском судне "Академик Курчатов" Юра Шагимуратов и привёз кучу впечатлений. В это же время в Калининграде оказался и Славик Ляцкий, приезжавший к Аллочкиным родителям, жившим в Калининграде, навестить свою дочку Юлю (или, может, привёз её к ним на зиму). Славик был у нас в Ладушкине, когда вся наша компания собралась по случаю праздников у Тихомировых.
В центре внимания был, конечно, путешественник, посетивший Рейкьявик и Лас-Пальмас, Дакар, Брест и Бостон. Расспросы, расспросы... О ценах, зарплатах, мелочах быта, нравах, машинах, магазинах, кино, музеях, но больше всего о ценах и зарплатах. Ничего особенно нового мы не узнавали, если не считать деталей, но эти детали, увиденные и рассказанные хорошо знакомым тебе человеком, составляли увлекательную живую картину, лучше всякого кино. Ну, например, в музее в Бостоне тебе на подносе подают рюмку вина, и это входит в стоимость билета. В Лас-Пальмасе во всех магазинах знают, за каким именно тряпьём гоняются русские моряки - нате, пожалуйста. В Дакаре вот такие маски можно купить. В Рейкьявике живут на редкость демократично - вот дом министра, такой же как у рядового трудяги. И что там овцы едят? - одни гейзеры, а все в шерсти. Больше же всего понравился Шагимуратову заход в Брест благодаря одному французу, который водил их по кабакам и показывал, что и как едят и пьют французы. В общем, живут "там", как в анекдоте сказано: "Загнивают, паразиты. Но какой запах!"
С капитаном Шагимуратов непрерывно скандалил - тот не позволял ему дежурить у трапа в босоножках на босу ногу и вообще придирался.
Было и ЧП. Один из научных сотрудников, специалист по космическим лучам, молодой парень из ИЗМИРАНа попытался было в Бресте удрать, но сопровождающие его изловили и вернули на корабль - из боязни, что их накажут - не уследили, мол, и не пустят в следующий раз в рейс или не выпустят на берег при очередном заходе. Тогда бедолага завернул в полиэтилен свои документы, оттиски статей, сунул всё это за пояс, вылез из иллюминатора и бросился вплавь к желанному берегу. В это время его вызвали по "матюгальнику" к помощнику капитана. Ждут, его нет. Послали за ним - в каюте нет. Стали везде искать - нету! Сообщили на берег французам. А парень в это время мучился у волнореза, пытаясь забраться на него. До берега плыть было далеко, и он поплыл к пирсу, но было довольно сильное волнение и вылезти на пирс ему не удавалось. Французы его подобрали и отвезли обратно на корабль, где беглец до конца рейса был посажен в каюту под арест. Дома его сочли свихнувшимся, отправили в больницу, потом вроде бы выпустили с Богом...
Прощаясь, Слава сказал мне: "А ничего у вас компания. Юра Шагимуратов мне очень понравился". И мне почему-то было лестно это слышать, будто меня самого похвалили.

В середине или конце ноября я вновь в Ленинграде. До окончания аспирантуры остался месяц с небольшим, в течение которого нужно было закончить оформление диссертации и представить её на заседании кафедры для получения рекомендации к защите, т.е. пройти предзащиту. Остальные хлопоты, связанные уже собственно с защитой, переносились на следующий год, когда я уже должен был работать в ПГИ.
Но на мне висела ещё одна забота - мой дипломник, Серёжа Кравченко. Он сам напросился ко мне, т.е. выбрал меня в качестве руководителя дипломной работы где-то ещё в начале года. Я согласился. Он производил на меня в общем неплохое впечатление, и я взялся опекать его, причём не только в плане дипломной работы.
Мы вместе ходили пить кофе, обычно в "Сайгон" - так именовалась студентами кофейная забегаловка на углу Невского и Литейного проспектов под рестораном "Москва", болтали о том, о сём, беседовали "за жизнь". Сережа во всём со мной соглашался, поддакивал, делал вид, что ему страшно интересно всё, о чём я говорю. Я же не сразу и заметил, что он просто делает вид. На лето наши встречи, естественно, прервались. По части дипломной работы Серёжа был полностью и подробно озадачен: я достаточно чётко сформулировал ему, что, в какой последовательности и к какому сроку нужно делать. Серёжа бодро отвечал, что ему всё ясно, и всё будет сделано.
Но вот уже ноябрь, защита диплома на носу, и я с ужасом выясняю, что ничего ему не ясно и ничего не сделано. Причём до последнего момента этот разгильдяй водил меня за нос и уверял, что всё идёт нормально, он вовсю трудится и скоро принесёт показать мне результаты. Оказалось, что он обыкновенный сачок, но к тому же ещё трепло необыкновенное, изображающее из себя творческую личность. Разочарование моё было велико, а ещё больше была досада на собственную слепоту - не раскусил сразу этого гуся, душу ещё перед ним изливал.
Но за его дипломную работу и я отвечаю, нельзя же теперь просто плюнуть на него - поступай, мол, как знаешь. Пришлось придумывать авральные варианты и заставлять его работать под неусыпным контролем. Кое-что и кое-как он всё-таки сделал и защитил в конце концов дипломную работу со скрипом на три балла, причём на защите я с ужасом выяснил из его ответов на вопросы, что он ещё и элементарно безграмотен в физике - и это мой дипломник! Как он вообще-то до сих пор учился, сдавал экзамены, многие на "хорошо", а некоторые даже на "отлично"? Наверное, пожинал плоды своего актёрства. Ему бы, наверняка, удавались роли положительных героев в производственных фильмах, у него и внешний вид подходящий - вполне положительный... Ну, да Бог с ним. Кстати, много позже я узнал, что сразу после окончания университета его забрали служить офицером на два года, в армии он и остался. Нашёл своё место.

90

Не считая этих забот с Кравченко, всё шло нормально, и тут... грянул гром, скажем так. Ибо известие, которое я получил из университетского отдела аспирантуры буквально ошарашило меня: из ПГИ, а точнее из Кольского филиала Академии Наук пришла бумага, в которой сообщалось, что КФАН не может взять меня на работу ввиду отсутствия вакантных должностей.

1 декабря 1969 г., Ленинград.
Милая Сашуленька!
Ты, наверное, уже знаешь (из письма Б.Е., которое должно было придти в Ладушкин) о наших с тобой новых неприятностях. Моё зачисление в ПГИ под весьма реальной угрозой - в дело, по-видимому, замешаны органы (1). Это известно ещё не на 100 %, но очень похоже, что так. Отчаиваться ещё рано, но готовиться надо ко всему. Сегодня я послал Б.Е. письмо, в котором прошу его ходатайствовать за меня перед президентом КФАН Козловым. Вчера с большим трудом дозвонился до Апатит, но застал только Людмилу Михайловну, она обещала передать Б.Е. мою просьбу поговорить с Козловым. Шансы на успех, правда, невелики... На кафедре на меня смотрят как на тяжело больного, сочувствуют, но помочь не могут. Мне же пока остаётся ждать окончательного решения этого вопроса в ПГИ. Я представляю, каково тебе было обо всём этом узнать, но не расстраивайся очень - как-нибудь не пропадём.
10-го числа у меня предзащита. О печатании начисто я договорился с машинисткой, обойдётся, правда, дороговато - от 15 до 20 рублей (15 коп страница). В понедельник с Димой постараюсь отдать на фотографирование рисунки. У Любы с Жоркой всё в порядке, Андрюшка здоров.
Крепко, крепко целую тебя, моя лапонька. Не унывай.
Твой Саша.

(1) То, что "в дело, по-видимому, замешаны органы" - было в этот момент чистой гипотезой, основанием для которой были только мои визиты к Лужбину в начале года. Впоследствии через  Б.Е. выяснилось, что инициатива составления упомянутой бумаги из КФАН действительно шла не от руководства ПГИ, а от 1-го отдела. Был ли он информирован о моих ладушкинских похождениях, или не осталось незамеченным моё поведение во время зимней школы в Апатитах, встречи с Подгорным, первоапрельский семинар - так и до сих пор неизвестно. Позже я узнал, что, когда Игорь Кузьмин (начальник "Наири") оформлялся через 1-й отдел ПГИ в заграничную командировку, его спрашивали, как он относится ко мне, хотя я никогда в ПГИ официально не числился - только приезжал в командировки, будучи аспирантом ЛГУ.
В тот же день, 1-го декабря, Борис Евгеньевич писал мне из Апатит:

Добрый день, Саша!
Я разъехался с Вами - ждал Вас в Ленинграде, потом послал письмо в Ладушкин, но Вы в это время, видимо, ехали в Ленинград. Письмо послал сбивчивое, и если Вы его не получили - не беда.
На меня письмо КФАН произвело очень неприятное впечатление - я даже начал в ЛГУ разговоры о возвращении. Первая реакция относительно Вас была - и не пытаться преодолеть возникшую трудность. Дело в том, что предстоит ещё урегулировать вопросы о супруге и о квартире. Если люди не хотят идти навстречу, то любой пустяк может превратиться в непреодолимое препятствие. Поэтому первой реакцией было - постараться избежать тех мест, где заранее испорчены отношения, и переждать год-другой на преподавательской работе в новом месте. Что здесь можно было бы рекомендовать - не знаю. Может быть, Калининградский университет, может быть, Тольятти - это надо было бы списываться.
Однако в общем-то можно посмотреть на вопрос и иначе. Здесь Сергей Иванович (Исаев - директор ПГИ) не принимал участия в составлении письма КФАН, он и не в курсе (едва ли я ошибся), да и не так уж настроен против Вас. Я говорил с ним, стараясь убедить, что нам нужны специалисты, и что следует закрыть глаза на возможное известие. Квартирный вопрос может оказаться более трудным, поэтому я просил о Лопарской, имея ввиду комплекс Лопарская-Мурманск, а не Апатиты. Моя Людмила Михайловна полагает, что Вам со Славой лучше было бы жить в разных городах. Положение дел на сегодня не ясное. Считаю весьма вероятным, что устроиться в Лопарской можно было бы (придётся, конечно, обещать и кланяться); здесь, я думаю, не стоит и пытаться устраиваться - не стоит дразнить начальство, раз уж так получилось. Однако 100 %-ной гарантии нет ни на что, Сергей Иванович обещал узнать. Я ведь и сам узнал всё поздно, а ему сообщил только вчера.
От Вас требуется, во-первых, чтобы всё с диссертацией было бы в норме, и чтобы ЛГУ Вас отчислял не просто потому, что срок вышел, а потому что Вы сдали диссертацию и выполнили план. После этого ЛГУ должен был бы направить Вас сюда. Смогут ли они выписать направление - не знаю. Возможно, по первому письму и потому, что как-то распределять надо - выпишут. Тогда придётся приехать сюда, хотя твёрдой уверенности в поведении Президиума и нет. Возможно, что-то прояснится заранее, но, может быть, и не выяснится. Думаю, что это было бы даже лучше - больше шансов, что всё кончится благополучно.
Хотелось бы, чтобы Вы не очень торопились с Сашенькой - мало ли что.
Положение таким образом представляется скорее неопределённым, чем безнадёжным. Пишите и оформляйте диссертацию - это самое разумное в данный момент. Надеюсь, что возможность устроиться  здесь не полностью потеряна, тем не менее, если представится возможность узнать о преподавательской работе - узнавайте, может быть, даже стоит написать, но окончательное решение лучше принять после визита сюда.
С наилучшими пожеланиями
Брюнелли

11 декабря 1969 г., Ленинград.
Милая Сашуленька!
Прости, что я сразу не ответил на твоё письмо - эти дни не было ни минуты свободного времени. Но вот теперь можно хоть немного передохнуть.
Предзащита прошла в общем сносно. Правда, никто ничего не понял из того, что я говорил, а Распопов пытался мутить воду (ведь у него свои "теории"), однако в конце концов к защите рекомендовали, что и требовалось.
Назначили оппонентов - Ваньяна, Оля и в качестве организации - ИФЗ. Последнее меня не очень-то радует. Как выяснилось, в последнее время Гульельми занимается тем же, что и я, и похоже на то, что отзывы на мои последние статьи писал он. По-видимому, придётся частным образом беседовать с ним, так как отзыв от ИФЗ будет писать скорее всего он.
Из Апатит пока ничего нового. Возможно, что через неделю я туда съезжу и разведаю обстановку. Пока же вопрос о работе висит в воздухе. Ну и чёрт с ним. Прилагаю здесь письмо Брюнелли от 1 декабря. В нём нет ничего конкретного, но во всяком случае Б.Е. теперь считает, что какие-то шансы попасть в ПГИ у меня есть. Я думаю, что пока всё-таки имеет смысл туда стремиться, хотя бы даже на первое время и в Лопарскую. В любом варианте мы с тобой, конечно, не пропадём, и мне было очень приятно узнать из твоего письма, что ты не падаешь духом, хотя, конечно, и очень расстроена. Нам ведь не привыкать, а бывает и хуже. (продолжение следует)