В гостях у смерти

5. Мурашки по черному асфальту, который захлебывается в потоках несмываемой грязи. Скользящие молнии светящихся брызг. Бесконечные круги, которые покажутся галлюцинацией мутному отражению в коричневой луже, когда солнечное утро высушит ее без следа. Стеклянный сумрак дрожит, содрогаясь от сильных порывов ветра, пронзающего все на своем пути. Сырость змеиными кольцами сжимает в удушливых объятиях. Ни что не заглушит ее рыданий.
Опять идет снег. Мелкий дождь из мерцающих серебряных гвоздиков. Весна! Так же странно, как и то, что мертвые боятся смерти. На этой улице нет фонарей,  жители ее домов давно забыли, что такое свет…
Бурые, морщинистые  елочки паркета издают отвратительный звук, сравнимый разве что со скрежетом металла по стеклу. Обои цвета кислой тушеной капусты с едва заметным узором, разбежавшимся по стенам, словно тараканы. Огромный полупустой шкаф, в ящиках которого аккуратно разложены тряпки с заплатками, которые уже, наверное, и сами не помнят, когда были одеждой в прямом смысле этого слова. В мутном сероватом глянце  его огромного зеркала виднеется пыльный коридор в никуда. Это – горделиво отражающийся телевизор, который не показывал ничего, кроме замысловатой паутины, и  служил лишь украшением интерьера, если можно украсить бездушным ящиком этот хаос отвратительных ощущений. Коробки, комоды в которых на протяжении всей  жизни с трепетной любовью постепенно накапливается и потом  хранится всякий хлам. Пожелтевшие газеты, которые вот-вот превратятся в труху, несколько фотографий. Деревянный стол с резными ножками. Смехотворная вазочка в горошек. Старые потрепанные чемоданы, которым остался билет в один конец. Запах пыли и прогорклого нафталина. Запутанные клубки ниток, поскрипывание навсегда потерянных монет и шпилек под ногами. Изредка постанывают жесткие пружины в матрасе. Кровать почему-то стоит ровно по середине. Пара непонятных репродукций, окаймленных сошедшей позолотой рам. Загадочный портрет женщины, которая смотрит прямо в душу: глаза в глаза всякому, кто пытается ее рассмотреть. С высоты потолка за всем этим великолепием наблюдает давно перегоревшая лампочка. Плафон, засиженный мухами, когда-то был белым. Стрелки стенных часов с неподвижным маятником слились и замерли на двенадцати.
Вот и все, что осталось от человека.

  4. В этом обшарпанном подъезде с гордой надписью Metallica на стене можно было часто встретить эту девушку. С виду – самую обыкновенную девушку, сидящую на ступеньках ненавистной парадной в клубах сигаретного ( а может, и не только) дыма. Ее удивительные янтарные глаза поражают своей безжизненностью и холодом. Ее взгляд непохож на простое отчаяние. У многих складывалось впечатление, что «маленькая девочка со взглядом волчицы» была написана про нее. Под ее грубой косухой и потертыми джинсами – смущающие многих шрамы и следы от недокуренных сигарет. На изящных запястьях – сероватые манжеты, с засохшими красно-бурыми пятнами. От них ей уже не избавиться. Они – часть ее жизни, если можно так назвать ее бесцельное существование, время от времени прерывающееся и не раз возвращающееся к состоянию, похожему на рождение. Именно это состояние она ненавидела больше всего. Она слишком устала. Устала глотать слезы, потом – лезвия, ходить по краю, потом – по карнизу, бояться жизни, потом – сводить с ней счеты. Устала от всего того, что гордо называют жизнью, за что люди так судорожно цепляются, обычно – безрезультатно. Во всяком случае, – бесплодно. Она устала с наивной надеждой заглядывать в лица людей и видеть нелепые, ничего не выражающие, замершие взгляды. Обыкновенно внимательно созидающие грязь под ногами. Устала ловить солнечных зайчиков, очевидно, потому, что не осознавала бесполезность затеи. Протягивать к людям руки и вновь не ощущать ничего, кроме беспомощности при виде того, как ее тонкие, нежные пальцы стремительно пронзают прохожих, которые оказываются лишь проекциями на белоснежном экране сознания. Проекциями чего-то большего, каждая из них неосязаема и необъяснима. Вполне возможно, она сама была такой же. А может, она была и вовсе невидимой, но не догадывалась об этом. Все, о чем она думала, чем жила, оставалось там, где-то в черной бездне ее зрачков-бусинок.
Так я похоронила Надежду.

3. Как-то раз ей довелось стать свидетельницей того, как …люди «зарабатывают» деньги. Она познакомилась с ним совершенно случайно. Этот гордо звучащий  заимствованный Бизнес, которым умело прикрываются и недалекие любители наживы, и искушенные ненасытные хапуги, был всей сутью его жизни. По-другому и быть не могло: тот, кто хоть раз оказался вовлечен в эту канали…ой, цивилизацию, где единственной целью являются деньги «любой ценой» (как ни парадоксально) – не вернется. Он уже с упоением занимается копанием в грязи…его засасывает. Он в бесконечных поисках. Только не то ищет.  Таких, как он можно распознать по целому ряду, вероятно, все-таки приобретенных, рефлексов. Среди них, к самыми распространенным можно отнести обильное слюноотделение и зуд (главным образом, распространяется на ладони, в отдельных случаях – по всей поверхности тела). Появляются при наличии таких факторов, как зеленый цвет, шелест купюр и др. Все с пристрастием относятся ко всему, что блестит. У всех наблюдаются приступы истерического смеха и очень странное выражение лица, которое можно охарактеризовать как крайнее изумление,  в случаях, когда кто-то произносит слово «Честность». Дело в том, что они не знают этого слова. Правда, замечено, что изначально у людей, еще только «входящих в бизнес» встречаются атавизмы, проявляющиеся в некой неловкости, отдаленном подобии некогда существовавшей совести. А выражение «честно говоря» в их употреблении несет еще меньше смысловой нагрузки, чем русские национальные междометия из трех букв. Вспоминается старый анекдот, который он любил рассказывать:
 Сантехник с учеником работают. Первый второму:
«Вот, держи инструменты. Смотри и учись». С этими словами он ныряет в содержимое канализационного люка. Через некоторое время возвращается: «Ну, видел?!» - «Видел!» – «То-то же! Учись! А то так и будешь всю жизнь только инструмент держать!»
Честность? Человек? Чувства?
Так я похоронила Веру.


2. Как и у большинства  девушек ее возраста, ее дневник начинался словами: «Кажется, наши взгляды встретились…Но…Черт возьми! Голова кружится… Неужели я влюбилась?! Да нет… Просто я сама себя «накручиваю», ведь я о нем ничего не знаю…Или… Я влюбилась???!!! Бог мой! Я никогда не была так опьянена счастьем! Мы сидели в кафе, и он внезапно сказал то, чего я всегда ждала, то, что я уже знала, и то, что я меньше всего ожидала услышать в тот момент…»
Вот, что она записала в своем блокноте через год : « Задачка: У тебя был приличный цветной телевизор. Когда ты его покупал, тебя не устраивали модель и дизайн, но денег на другой не было, кроме того, тебе очень нравилось проводить время перед ним. Через какое-то время качество звука и изображения резко ухудшилось, ты перестал его смотреть. Но вскоре понял, что по вечерам тебе одиноко без него, снова включил его и увидел, что все в норме. Но уже через минуту понял, что ошибся. Тебе очень надоели все эти мыльные оперы, ты не можешь уже ни смотреть, ни слушать его. Само его наличие, шипение, картинка ( раз в два дня она нормализуется на несколько минут) тебя раздражают. Выключить ты его не можешь, т.к. он сам включается сам каждый день…Что делать?…» Кто бы мог подумать, что она писала о любви.
Не берусь судить, была ли она права...
- С днем Рождения! – ты протягивал мне букет. – Давай начнем все сначала?!
- Разве возможно начать сначала хождение по кругу? Любовь -  опаснейший наркотик. Сначала боишься втянуться, потом потерять себя, позже – потерять свой наркотик – проснуться и осознать, что все это лишь сон…затем, пытаешься избавиться от зависимости. Две половины, образующие целое, перестают существовать. Это своего рода самоубийство.
Так я похоронила Любовь.

 1. Вот этот опрятный домик слева. Вкрапления красного кирпича, словно веснушки на лице задорного мальчишки. Таких нет среди его обитателей. Они из тех, кем не становятся, а рождаются. Здесь можно встретить стариков лет девяти, младенцев, которым уже впору воспитывать внуков; или тех,  чей взгляд навсегда замер, но сердце безропотно продолжает выбивать свой неповторимый ритм вопреки всему. Многие из них поначалу напоминают грубые восковые фигуры, которым неумелый мастер исказил лица чудовищными масками, и по рассеянности вылепил лишние пальцы или конечности. Они как пришельцы. Да они, в общем-то, и есть пришельцы. Они где-то там – между, в середине необъятного. Никто не поможет им избавиться от того мира, и ни у кого не поднимется рука лишить их права на этот. Они еще здесь, но их уже давно нет, с того самого момента, когда, впервые набрав воздух в крошечные легкие, с громким криком вошли в этот мир. Детство, прошлое и будущее имеет для них примерно тот же смысл, что и настоящее. На беду жизнь и смерть решили сыграть в кости. Каждый может стать ставкой в этой игре. Более того, он может стать…одним из тех, кем не рождаются. Самое страшное ощущение – это беспомощность. Но это уже другая история.
Я умерла через неделю после своего дня рождения. Клиническая смерть. Но меня удалось спасти. Больше всего я рада одному воспоминанию детства, которого никогда не будет у тех, кто в этом доме:
Гибкая скользкая стремительная линия переливается в неярком торжественном свете. На ней балансирует уставший канатоходец. Павлиньи перья на шляпке в первом ряду трепещут от возмущения: «Какая бездарность! И за что только деньги берут!» В одну сторону…- Зал охает. Конферансье с добродушной и уверенной улыбкой прячет проклятия в своих фальшивых усиках. В другую …чуть не упал. История повторяется. Но вот он собрал последние силы и с достоинством уверенно ступает по тонкой нити над пропастью. В зале настороженное хмыканье, сомнение и ожидание подвоха.
Одни говорят, что это трудно. Другие, напротив–«проще простого». А между тем, всего лишь осторожность, многолетняя тренировка и выдержка, называемые мастерством эквилибристики… Очень хочется зажмуриться, но нельзя.

0. Ты спросишь, где живет смерть? Нет такого дома и улицы, где бы она не жила. Она, как ни странно, живет в каждом из нас. Она каждый раз подходит к зеркалу вместе с тобой. Главное, не дать ей оказаться сильнее тебя. Увы, когда я это поняла, было уже поздно… Мурашки по черному асфальту, который захлебывается в потоках несмываемой грязи. Скользящие молнии светящихся брызг. Бесконечные круги, которые покажутся галлюцинацией мутному отражению в коричневой луже, когда солнечное утро высушит ее без следа. Стеклянный сумрак дрожит, содрогаясь от сильных порывов ветра, пронзающего все на своем пути. Сырость змеиными кольцами сжимает в удушливых объятиях. Ни что не заглушит этих рыданий.


 Постскриптум
Белого на белом невидно.