III

Яркое зимнее солнце наполнило своим светом всю комнату. Его лучи как бы говорили тихо и нежно: "Вставай!" Миша любил так просыпаться - ни от будильника, ни от маминых криков не получал он того энергетического заряда на весь день, как от желтого солнечного света. Этот природный способ побудки не оставлял ни каких прав на плохое настроение.
Наконец­то Лена приехала из своего санатория! Эта ее дурацкая болезнь... Хотя все болезни дурацкие, но... В октябре Лена даже говорила, что, может быть, придется ехать лечиться в Германию... Теперь об этом вроде как речи не шло, но все же...
Сегодня. Памятник Великому русскому юбиляру... Полдень... Все каникулы после Нового года Миша ждал этого дня... От скуки он даже прорешал весь Рыбкинский задачник по геометрии...

Миша влетел в квартиру и упал на мягкое кресло, стоявшее посреди его комнаты. "Нет, спасибо, я не буду есть. Да ел. Нет, мне не кажется, что я пришел слишком поздно. Нет, со мной ничего не случилось... Серьезно. Не волнуйся, я разберу... Только завтра... Спокойной ночи, мама! Спокойной ночи, папа!"
Адреналин полностью заменил кровь... О сне не могло быть и речи... Сегодня мир рухнул.

Все началось с того, что, Лена пришла в четверть на Пушкинскую площадь и, получив букетик мимоз, купленный там же в переходе, сообщила, что еще давно обещала встретиться с одними хорошими знакомыми, а вчера совсем забыла про это, поэтому, если он, Миша, не возражает, то пусть они подождут этих самых знакомых еще минут пятнадцать...
Выбора не было. Миша уже тоскливо смирился с мыслью целый день гулять с какими­нибудь очередными Лениными "подругами детства", которые почему­то все не отличались особенным интеллектом...
Однако знакомые оказались не друзьями детства. Это была новая тусовка, с которой Лена познакомилась в санатории.
-Привет! Давайте я вас всех познакомлю...
Лена принялась представлять всем Мишу. "Очень приятно!" Итак, Маша, Оля, Аня... Коля, Дима, Леша... Вроде бы запомнил...
-А где остальные? - спросила Лена у одной из пришедших девочек, огненно рыжей (кажется, Оли).
-Андрей уехал со своим классом в Новгород, Даша заболела. А Илья просто не смог так рано - у него утром английский. Мы с ним договорились, что он к двум будет у Чистых прудов.
-Вы ничего не имеете против Бульварного кольца, молодой человек? - обратилась к Мише другая девочка, со смуглым лицом и длинными черными волосами (эта, вроде бы, - Маша).
-Нет, не имею...
-Тогда пойдем!
Новые Ленины знакомые разговаривали, в основном, о санатории. О том, как Дима с Колей намазали какого­то Васю, о том, как, когда в палату к девочкам постучала медсестра, Леша, Коля и Илья (на встречу к которому они сейчас шли к Чистым прудам) возвращались в свой номер по балконам, о том, как у Лены сломалась лыжа, и как Илья, дав ей палку, вез ее за собой.
Кто же такой этот Илья?.. И почему они все так странно замолкают, когда произносят его имя?.. Как­будто боятся проговориться... Самые неприятные догадки лезли Мише в голову... Неужели она подцепила себе кого­то в этом идиотском санатории...
Покончив с интересными и не очень событиями из санаторной жизни, новые Ленины знакомые приступили к романтическим историям из собственной биографии. Мише становилось неимоверно скучно... В чужой компании, когда она объединена общими воспоминаниями и только о них и говорит, находиться невозможно... Леша (довольно высокий молодой человек в кожаной куртке и с банданой Metallica на шее), пользовавшийся, по­видимому, отсутствием своей девушки (Даши), вдохновенно рассказывал о своих любовных похождениях. Список этого Дон Жуана казался бесконечным... К Трубной он перебрал уже шестерых и явно не собирался заканчивать... Все его истории, довольно мерзкие, часто сопряженные с подловатым поведением рассказчика, вызывали у слушателей восторг. И что самое удивительное, Лена тоже с интересом его слушала. Вообще, Ленино поведение было каким­то странным... Она почти не разговаривала с Мишей... И букетик куда­то делся...
Продолжать гулять больше совсем не хотелось... Рыжая Оля чего­то говорила про Алсу... Она даже "Лолиту" прочитала после того, как клип посмотрела... Надо было что­то отвечать...
Так они дошли до Чистопрудного бульвара. У памятника Грибоедову стоял молодой человек с короткими блондинистыми волосами. Он помахал ребятам рукой и пошел к ним навстречу.
Миша бросил взгляд на Лену. Ему показалось, что ее лицо как­то странно изменилось. Ее черные глаза смотрели на приближавшегося блондина в кепочке "Chicago Bulls", к груди которого были приколоты розовые значки "Илюха" и "Я крутой". Мишины догадки переросли в уверенность. "Развернуться, в метро и больше никогда не видеть..." - промелькнуло у него в голове. Однако первому порыву он не поддался. С трудом изобразив на лице что­то похожее на улыбку, Миша пожал Илье руку.
-Здравствуйте! Меня зовут Илья.
-Михаил, - сухо ответил Миша.
-Очень приятно было познакомиться. Я много слышал о вас (можно "на ты"? OK) от Лены. И очень хотел познакомиться...
-Я ничего о вас не слышал, но, все равно, рад познакомиться.
-Мы же вроде бы договорились перейти на ты...

Миша не находил себе места. Все его попытки "опустить" Илью были безрезультатны. Тот легко парировал их. Нараставшее в Мише негодование мешало ему вести пикировку, и через пол часа он вынужден был замолчать.
Илья хорошо знал Москву и довольно интересно рассказывал о многочисленных домах и церквях, мимо которых они проходили. Вообще, Миша должен был признать, что если бы он познакомился с Ильей в другой ситуации, он хотел бы подружиться с ним. Но теперь, когда Лена смотрела на Илью влюбленным взглядом...
В темноте Илья ориентировался так же хорошо, как и днем. О подсвеченных зданиях он рассказывал так же живо, как и об освещенных солнечным светом. Дойдя до нового лужковского торгового центра, ребята пошли в ресторан. Миша съел один куриный гамбургер - больше ничего не хотелось. К половине десятого, досыта наевшись, ребята сели в метро "Охотный ряд" и поехали по домам...

Миша встал и, походив немного по комнате, вернулся в кресло. В руках у него была ручка и бумага.

"Прощай!
Сегодня я понял, что больше не нужен! Другие достойны твоей чудесной улыбки, твоих ласковых слов...
Что ж, я повинуюсь и, нисколько не желая навязывать свое общество, ухожу...
Допустить, чтобы ты общалась со мной из жалости или по­привычке, я не могу!
Миша"