Время перецветья Глава 1

  В воздухе, силуэты машин казались громоздкими…обрывки бумаги, мусора и одинокие фигуры бредущих по утренним делам пешеходов, вносили какую-то скуку и серость в общегородской колорит.
6.20. Плотнее закутавшись в поношенную куртку, я заторопился к автобусной остановке, превозмогая ломоту, разлившуюся по всему телу.
  Первым подошёл трамвай. Быстро прошмыгнув на заднюю площадку, я примостился на одном из этих жёстких, пластмассовых сидений. Трамвай быстро наполнялся публикой с сонными, не выспавшимися лицами  Размеренное покачивание вагона расслабляло. Я почти задремал, балансируя между сном и явью, и не обратил бы никакого внимания на двоих странного вида незнакомцев, расположившихся напротив, пока один из них не закричал, заглушив шум трамвая.
- Они чудовищно проницательны. Вгрызаются в мозг, выворачивают душу на изнанку.
  Я смотрел на них во все глаза, более того я не мог оторвать от них взгляда. Одеты они были крайне нелепо – костюмированные оборванцы, стащившие ящик с театральным реквизитом. Лица со следами грима. Губы у одного малинового, у другого синего цвета. Первый: в зашарканной лакейской ливреи, какие носили в конце прошлого века. В мятой, грязной сорочке с надорванным воротничком, в широких полосатых штанах, заляпанных краской и домашних шлёпанцах – на боссу ногу. Второй: в длинном распахнутом фраке, с налипшим  пухом на голое волосатое тело, темных лоснящихся штанах. На его худой жилистой шее болтался красный галстук, но обувь – новёхонькая, если не считать, что давно вышла из моды.
- Я так не могу. Я слаб перед ними. - Закричал  синегубый.
Второй перебил его:
- А никто и не требует правильных решений. Важен процесс и убеждённость, что ты прав, а на остальное, можно класть большую кучу.
Затем оба замерли, переглянулись и зашлись нервным смехом. Удивительно, но никто из пассажиров не реагировал. Я сначала решил, что никто не хочет связываться с зарвавшимися хулиганами, но вскоре понял: для остальных они просто не существуют.
  Малиновогубый, воспользовавшись моим замешательством, ловко подсел справа, придвинулся вплотную, цепко ухватил мой локоть. Синегубый развалился на соседнем сиденье напротив.
- Я признаться, как человечешко изначально гадкий – посмеюсь над вами.
Улыбнувшись гадливой улыбочкой, он фамильярно похлопал меня по плечу. Я попытался отпрянуть, его хватка была парализующей.
- Так вот! – он выдержал паузу, измеряя степень моей покорности. – Я, например, сегодня вообще, свинюсь целый день…то на диванчик прилягу, то книжечку возьмусь почитать …вашу!
  При слове «вашу» больно ткнув меня длинным пальцем. Я съежился от боли: « Если ткнёт ещё – наверняка сломает ребро».
- Непременно сломаю, - расхохотался  он. – Вы говорите: Искусство, искусство, преданность идеям – чушь всё это. Если хотите залезть кому-нибудь под юбку, - он внимательно всмотрелся в меня, - вижу что хотите, или у вас там чешется ещё какое-нибудь место, то не морочьте почтенной публике голову, и не портите столько бумаги – сырьё нынче дорого. Показно зевнув, он ухмыльнулся. – На меня, хотя тоже, временами накатывает такая тоска, хоть на стенку лезь. Я сам настолько ленив, эгоистичен, что просто жуть. А все мои рассуждения о добре и сочувствии – дрянь полнейшая. ( упоминаний о добре и тем более сочувствии, я ни разу не услышал). Я, батенька, кровушку люблю.
  С этими словами он подошёл к сидевшему неподалёку старичку и резко всадил в него заострившуюся руку. Несчастный встрепенулся и стал оседать.
- Их всё режешь, режешь…и никакой благодарности. И портиться стали быстро, никакого удовольствия…рутинная работа, да – рутинная работа. Когда он выдернул руку, она не запачкалась – я обратил на это внимание.
  Я замер как парализованный кролик, и с ужасом смотрел на происходящее. Синегубый между тем,  сунул мне под нос листок бумаги. Я молча взял его, развернул и стал читать, что в нём написано. Другого выхода у меня не было.
« Если у вас вопросы накопились к моей персоне – немедленно отпишите, очень буду рад. Ответ пишите на старый адрес, ибо переездами в ближайшее время озабочен  в малой степени.
P.S. Один из билетов обязуюсь оставить, только известите, о своём на сей предмет намерении.
                Искренне Ваш, Димитр Благоев.»

  Я ничего не понял: какой Димитр? Какой Благоев? При чём здесь вообще, болгары, и о каких билетах идёт речь?
Когда я оторвал взгляд от бумаги, незнакомцев уже не было. Куда они пропали – неизвестно…
  Между тем в вагоне началась суматоха. Старичок съехал на пол. Его пытались привести в чувство, но тщетно. Больше всех старалась какая-то рыжая тётка, делавшая попытку искусственного дыхания. Парик её сбился и съехал на бок. Часть людей в основном пожилые, старались принять участие в судьбе несчастного. Молодежь угрюмо отмалчивалась, делая вид, что происходящее к ним не относится, лишь нездоровый огонёк праздного любопытства мелькал в их настороженных взглядах…Запах смерти всё отчётливей разливался по вагону.
  На ближайшей остановке  тело вынесли, где на удивление уже ждала «скорая». Появилась масса людей, мелькнул милицейский мундир… В суматохе забыли трость старика, теперь она сиротливо валялась в углу зловеще подрагивая в такт движения трамвая…