Дядя

Воспитывался я преимущественно бабушкой после развода отца с матерью и мужское влияние сказалось на мне более всего от дяди Анатолия. Жил он в соседнем нашем родовом доме и с пятого класса помогал мне разобраться в хитроумных задачах по математике, где в одну трубу вливается в бассейн и в две трубы из него зачем - то выливается. Сам он был одарён сообразительностью от природы и сдаётся мне, школьного курса не проходил. Жил он в доме с семьёй своего родного брате Леонида.
Оба были физически крепки, весом около девяносто килограммов, многое умели, как и положено мужикам, выросшим в частных домах. И крышу листовой сталью покрыть, и сруб срубить, и отопление смонтировать, и с электрикой разобраться, вырыть колодец, да мало ли чего в хозяйстве не приходилось делать. А делали они в основном всё самостоятельно. Характеры же и судьбы братьев были исключительно разные.
А первое знакомство с дядей Анатолием произошло у меня в возрасте лет примерно семи. Именно знакомство, ибо слышал я от взрослых, что есть у меня дядя Анатолий, где-то далеко отбывающий срок. В том, 1953 году вещь ни для кого не удивительная.
Как-то стою я к вечеру на самодельных ходулях у ворот, пытаюсь ходьбу освоить. Вижу подходит ко мне своеобразный мужичёк. Волосы пострижены наголо, на ногах кирзачи, костюмчик хлопчатобумажный, за плечом небольшой узелок, лицо несколько измождённое, но весёлое.
- Здесь живёшь, спрашивает.
- Здесь, с опаской сначала отвечаю я.
- Кто дома сейчас есть? Тётя Клавдя дома?, - это мать его.
- Дома, говорю.
- А тебя не Колей случаем зовут? – удивляет он меня, и я начинаю догадываться.
- А не дядька ли Анатолий будешь?

- Точно, я и есть.
Вот так и познакомились.

Ну, дома конечно радость – Толя досрочно вернулся. За столом вся родня собралась отметить возвращение.

Не все фронтовики любят вспоминать войну и всё пережитое. Это я по своему отцу знаю. Воевал отец героически начиная с войны с финнами в 1939 году, а закончив в 1945, в мае маршем на Прагу, для спасения города. Начинал отец рядовым, по всеобщей мобилизации, а заканчивал капитаном, командиром полковой разведки. О его славной фронтовой биографии я больше узнавал от матери, чем от него самого. Рассказы о войне видимо тревожат людей тяжёлыми воспоминаниями и поэтому редко фронтовики заводят разговоры о войне.
 Так и мой дядька. Он воевал рядовым пулемётного расчёта, много видел, пережил, выжил и тоже не любил «трепаться» на военные темы. Но однажды как-то под водочку разговорился и около четырёх часов рассказывал о войне, плене, побеге, ранении. Этот документальный рассказ и предлагается вашему вниманию.
              Бои шли на территории Белоруссии. Атака русской пехоты захлебнулась под огнём противника, и бойцы были вынуждены отступить в свои окопы. Анатолий, раненный в поясницу, остался лежать на поле боя, так как сил встать не было. Он лежал на спине среди трупов и редких других раненных. С наступлением темноты санитары утаскивали с поля боя раненых, тех, кого смогли обнаружить. Анатолию не повезло, его не обнаружили. Он остался на поле.
Попытался сам себя перебинтовать, но только размотал по полю бинт, перекатываясь по земле, стиснув зубы от боли. Подняться на ноги или ползти не было никакой возможности. На следующий день атаки не было и он весь день лежал на спине. К вечеру к нему подползла группа немцев – то ли их разведка, то ли их санитары. Увидели, что он жив, стали совещаться. Насколько он понял, сначала хотели его перебинтовать, но, похоже, пожалели своих бинтов и оставили его беспомощным. Потом с нашей стороны появилась группа бойцов. Он слышал как они переговариваются и из последних сил начал размахивать лёжа рукой, пытаясь кричать:
- Давыдов я! Раненый.
Бойцы наконец заметили его и эвакуировали к своим позициям. Потом медсанбат. Залечили. Рана оказалась не опасная и через месяц снова фронт. Опять леса и поля Белоруссии.
По середине линии фронта, на поле стоял большой двухэтажный дом с подвалом. Очередная атака русских была отбита врагом и при отступлении в этом доме укрылось бойцов восемьдесят. С наступлением темноты старшины доставили ужин с непременными фронтовыми ста граммами. Но к этому времени в живых осталось человек двадцать. Не нести же ужин и водку обратно.
Когда же водка была выпита, молоденький лейтенант, такой же пацан, как и Толя, заявляет, что надо определится с позицией и отправляется в ближний лес в разведку. С собой берёт и Анатолия.
В темноте они долго плутают по лесу. Слышат рёв танковых моторов. Лейтенант объявляет, что это им в поддержку выделенные два танка передвигаются по лесу. Пацана-лейтенанта развезло от выпитого и он выблевал в воронку от снаряда.
Танк приблизился. Его сопровождали автоматчики в масхалатах. В действиях его просматривался смысл и система. Он останавливался, автоматчики прятались за него. Потом следовал выстрел танковой пушки и он снова начинал движение.
- Давыдов, идём к танку, это свои, - приказал лейтенант.
Но оказалось, не свои. Когда лейтенант похлопал по плечу бойца в масхалате и он обернулся – оказалось немец. Это такая их группа перед отступлением расстреливала свои покинутые блиндажи, двигаясь по карте. Что бы не оставлять укрытия русским. Танк вставал перед блиндажом, прицеливался и выстрелом уничтожал его. Возможно, что немцы предполагали, что блиндажи заняты русскими.
Итак, немец в масхалате мгновенно сориентировался и ухватил лейтенанта за автомат, висящий на шее. К нему на помощь бросились и другие автоматчики. Сопротивляться было бесполезно. Их разоружили и жестами объяснили, что они должны следовать за танком и подчинится конвою. Так начался плен.
Сильна натура русского человека! В ситуации неопределённости, между существованием и возможно расстрелом случилась и комичная ситуация. Танк встал на исходную позицию и изготовился к очередному выстрелу. Немец – конвоир приказал пленным лечь за танк в ряд и сам лёг на землю последним. Выстрел танкового орудия, открывается башенный люк и оттуда вылетает ещё горячая гильза и по случайности попадает конвоиру в голову. Немец в обиде плюётся, что-то орёт сквозь рёв танкового двигателя, а танк начинает движение дальше. И дальше происходит следующее. Всё повторяется снова. Танк встаёт, пленные и немец ложатся, выстрел, открывается люк, вылетает гильза и опять… немцу по голове. Он вскочил на ноги, беснуется, пытается переорать рёв танка.
- Не застрелил бы по обиде, - прикидывает Толя.
В следующую стоянку процедура повторяется, только на этот раз немец ложиться в ряду уже первым к танку. Выстрел, люк открывается, вылетает гильза и, о ирония ситуации, опять немцу по голове. Тот опять вскакивает, ругается, плюётся, но пленных не трогает.

Дальнейшая судьба – лагерь для военнопленных на территории Белоруссии. Лагерь обычный, для солдат. Не печально знаменитые лагеря смерти, а обычный, трудовой, где военнопленные занимались в основном лесоповалом. Грустная ирония тех лет – дяде повезло валить лес сначала в немецком лагере, после войны – валить лес в советском лагере. Системы мало чем отличались.
Однажды его послали разгружать автомашину с мясными консервами. Работа производилась под присмотром автоматчиков. Голод в лагере, вещь обыденная – что у немцев, что у нас. Банка консервов мгновенно исчезла подмышкой, однако конвойный что-то заметил и подбежал с возгласом по-русски: вор! На скоро обшмонал Анатолия. Тот стоял подняв руки к верху, с консервной банкой, кое-как держащейся подмышкой. Наказание оно – расстрел на месте. По спине струился холодный пот. Получилось, что суете обыска немец не догадался о подмышке и не обнаружив банку, отошёл от него.
Потом следовал перерыв в работе, график которой немцы соблюдали весьма пунктуально. Конвойные отпускали пленных погреться к костру, а сами уходили на отдых в другую сторону и не мешали отдыху. Тут спокойно банка консервов была вскрыта и поделена полуголодными людьми.
Теперь необходимо объяснить, как охранялась территория лесоповала. По углам четырёхугольника в лесу располагались автоматчики и воображаемая линия между постами служила границей, заход за которую наказывался расстрелом без какого-либо предупреждения.
Фронт приближался, русские теснили немцев. Это ощущалось и сказывалось на поведении охраны. Когда пленные приближались к запретной линии, то стали замечать, что охранники становятся как бы рассеянными, отворачиваются в сторону и как бы не замечают, что  пленные находятся близко у роковой линии.
В первый раз рванули вчетвером, но были вскоре пойманы немцами и водворены обратно, без наказания. Второй раз их поймали власовцы, что было особенно обидно. Хоть и предатели, но всё же русские. Могли бы и пропустить.
А фронт тем временем приближался и поведение немцев в отношении пленных всё более менялось в сторону смягчения. Боялись, видимо, что и сами смогут оказаться в русском плену. Ведь к ним меры будут приниматься адекватные.
В третий раз сорвались вшестером. Шли по ночам, днём хоронились в лесу. Набрели на брошенный хутор. В подвале обнаружили оставленные банки с вареньем, наелись. С собой в котелки набрали.
В лесу поймали двоих власовцев. Те просили оставить в живых, Обещали напоить вином, точнее показать винный погребок на одном из хуторов. Погребок измученным и голодным солдатам был в самый раз. А вот о дальнейшей судьбе власовцев что-то дядя не пояснил.
Из котелков варенье выкинули, а в запас, на дорогу, налили в них вина. Слегка охмелевшие и осмелевшие вышли днём на шоссе и побрели к себе, на восток. На запад почти вереницей двигались немецкие автомашины с отступающим воинством. В кузовах грузовиков сидели солдаты, загруженные награбленным в наших деревнях, барахлом. На оборванных русских пленных почти не обращали внимания и даже иногда из немецких кузовов к ним летела кое-какая одежда из награбленного, обременительная при поспешном отступлении.
На одном из поворотов шоссе солдаты наткнулись на брошенный немецкий грузовик. Оказалось у него отсутствовали тормоза. Тут в их группе и водитель оказался. Далее, на восток, уже ехали на грузовике. А поскольку машину вёл водитель изрядно под хмельком по середине шоссе, то встречные немецкие водители стремились уступить дорогу, шарахаясь на обочину.
Едем, едем и замечаем, что встречные машины с отступающими немцами перестали попадаться. Значит близко линия фронта. Линии, как таковой, не было вообще. Отступление немцев видимо носило панический характер.
Вдруг видим впереди на шоссе советский танк. Всё, значит, добрались до Родины. Ну, естественно, хоть и без тормозов, машину остановили. Танкисты – танк. Обниматься начали. А танкисты первым делом вопрос задают:
- Где ребята винцом разжились?
Объясняем, где тот подвальчик расположен, в тылу у немцев, километров восемьдесят в тыл к немцам по шоссе. Естественно, танкисты в танк и вперёд. Да плевать они хотели на эту отступающую сволочь!

Ну, потом как положено, фильтрационный лагерь. В военное время вещь обязательная, необходимая. Мало ли кто может под видом беглых военнопленных пересечь линию фронта, тем более про наступлении, желающих спасти свою шкуру предателей, вполне мог спасти своевременный переход линии фронта, да ещё под чужими документами. Не зря военных преступников, принимавших участие в кровавых пирах захватчиков, искали и преследовали без применения к ним срока давности.
Месяц проверки и Анатолий снова на передовой. Тогда ещё он ни в чём не был виноват перед законом и с советским лагерем ему пришлось познакомиться после войны.
 
Победителей страна встретила разрухой и безработицей, что в тех условия было вполне естественным. Всё-таки победа далась огромными потерями. В наше время, на исходе ХХ века страна разрушена в большей мере даже без войны, благодаря предателям во власти и разрушительной тайной деятельностью врагов СССР и России. А тогда действительно страна очень сильно пострадала от врага явного и очевидного.
Надо было выживать, а вернувшиеся с фронта люди, точно так же как после любой войны, нуждались в реабилитации. Психика была повреждена. Толю с кампанией первый раз посадили за взлом ларька с продуктами. В лагере по тем временам работали за зачёты. То есть во всю применялась теория Льва Толстого о лечении трудом – за перевыполнение норм выработки полагались различные поощрения, в том числе сокращался срок отсидки. День мог идти за три. Человек он физически сильный и на лесоповале работал в бригаде «накатчиков», грузчиков брёвен на платформы, куда отбирались люди далеко не слабые. Так, что десять лет срока сократились до трёх.
В последствии Анатолий много лет отработал бригадиром на асфальтовом заводе дорожно-ремонтного строительного управления, где с доски почёта его портрет, вполне заслужено помещённый, не был снят даже на период его последней, в чём-то несправедливой отсидки.
Когда пришла разнарядка послать то ли в Йемен, то ли в Сомали рабочего-инструктора для обучения работе на асфальтовом заводе, начальство предложило загранкомандировку Анатолию, как наиболее достойному.
- Позвольте, вы же о моих сроках забыли. Кто же меня из Союза выпустит, - охладил Толя намерения начальства. 

Дядя мой, Анатолий Арсеньевич, прожил жизнь истинно русского, простого человека, символизируя собой истинно русское терпение, русское трудолюбие, русскую отчаянность, русскою сметку, русскую серединку, те качества, за счёт которых держится  Россия и сегодня, вопреки стараниям разных Сахаровых и Солженицыных,  Березовских и Ельциных, Гайдаров и Чубайсов и прочей масоно-«демократической» публики.