Путешествие из Купавны в Москву

Путешествие из Купавны в Москву
Встали мы очень рано — часов в одиннадцать. Быстро навели утренний туалет и уже в двенадцать сели завтракать. Это был самый обычный трудовой день, и поэтому я должен был ехать в Москву в институт, папа на работу, а мама оставалась дома готовить. После завтрака оказалось, что, несмотря на спешку, мы опаздываем, и что скоро на станции должен начаться обеденный перерыв.
Папа собрался и ждал маму, я собрался и ждал папу, а мама ждала нас обоих и только всё время повторяла, что один, как маленький, а другой хуже маленького, то есть папа (любя, конечно). Наконец все были в сборе, и папа отправился в “Кошкин домик”. Пока папа находился в Кошкином домике, погода сильно изменилась. Солнышко спряталось, а по небу поползли тяжёлые серые тучи, и пошёл дождь. Настроение у всех окончательно упало, так как наметился срыв поездки по самой дурацкой причине.
И вдруг, как всегда, на помощь пришла мама со свойственной ей, как она выражается, технической жилкой. Она предложила снять наши приличные костюмы, положить их в сумку на колесиках, одеться в то, чего и промочить не жалко (а такого у нас на даче хоть отбавляй), быстренько добежать до станции, скоренько переодеться и спокойно ехать сухими в Москву на работу — удобно и практично.
Папе мысль очень понравилась, и он азартно приступил к её исполнению. Он надел чьи-то брюки, старое пальто, которое кто-то лет тридцать назад свёз к нам на дачу, потому что оно вышло из моды, боты сестры маминой подруги, которые были ему совсем как раз и лишь слегка хлопали каблучками, и прорезиненную косынку, которая уже давно никому конкретно не принадлежала. Этот костюм, видимо, придал ему решимости, и папа принялся за моё переодевание.
Ещё раз услышав, чем отличается настоящий мужчина от пижона, и сражённый маминым аргументом, что “Папа уже такой большой, а ничего не стесняется”, я оделся как достойный родителя сын, взял сумку на колёсиках, и мы отправились.
Шли мы, растянувшись метров на двадцать. Впереди шла мама под зонтом, следом шлёпал по лужам своими ботами папа, а сзади на некотором удалении семенил я, таща сумку на колёсиках и прикрывая на ходу лицо от случайных прохожих, которые останавливались, несмотря на очень сильный дождик.
Вдруг я услышал вдалеке стук колёс и увидел, что папа резко рванул вперёд. Мама очень быстро побежала за ним, наверное, испугалась, что он забудет переодеться и уедет на кафедру в чужих ботах. Я старался не отстать, на всякий случай. Подбежав к станции, мы увидели поезд и тут же услышали протяжный гудок, свидетельствующий о том, что остановки не будет. Поезд был явно не наш, мы облегчённо вздохнули, посчитали вагоны, пересекли пути и пошли на платформу. На платформе было много народу, но все уступали нам дорогу, и мы даже протиснулись под навес. И тут папа попросил нас с мамой, чтобы мы его загородили со всех сторон, пока он переоденет штаны и боты. Я понял, что мама колеблется, и наотрез отказался, предложив переодеваться за платформой. Совершенно неожиданно мама, которая так любит папу, перешла на мою сторону, и папе ничего не оставалось, как последовать за нами из-под навеса обратно под дождь под недоумённый ропот дачников. Я норовил отойти подальше от платформы в мокрые кусты, мама тоже была намерена увести папу от любопытных глаз, а папа разумно сопротивлялся, поскольку дождь становился всё сильнее. В конце концов, ливень так припустил, что даже у меня чувство стыдливости куда-то подевалось, я достал свой и папин костюмы и стал стягивать с себя чью-то лыжную пару. Мама одной рукой прижимала к себе сухие костюмы, прикрывая их своим телом от ветра с дождём, а другой рукой поддерживала папу, который виртуозно балансировал в луже на одной ноге в боте, а с другой ноги снимал не по росту длинную брючину. Те, кому не хватило места на платформе под крышей, и кто наблюдал наше переодевание, звали своих друзей из-под навеса, и, надо сказать, желающих поменять сухое место на забавное находилось немало.
Вдруг показалась электричка, и интерес толпы переключился на подготовку к взятию поезда на абордаж. Мы закончили переодевание уже при меньшем внимании со стороны зрителей, в последний момент втиснулись в битком набитый тамбур, поневоле касаясь мокрых плащей и корзинок, и даже толком не попрощались. Поезд вздрогнул и такая родная (теперь опустевшая) платформа вместе с нашей мамой сначала качнулась, а затем поплыла всё быстрее, пока пейзаж за мокрым стеклом стал почти незнакомым.
1982 г.