Романтическая легенда

Усталый от дневных блужданий
Уйду порой от суеты
Воспомнить язвы тех страданий
Встревожить прежние мечты ...
(А. Блок, «Ante Lucem» ).
-----------------
  Мутные облака в челнах собственных тел  и гонимые ветром лениво расползаются по жидким чернилам неба, разбрасывая в мгновенных порывах округлых форм, пышные зер-на в разинутые пасти отчаявшихся художников. И волосатая рука окаменевшего вообра-жения с принизывающим скрипом ржавого железа сдвигает вагон парализующей слизи сомнений с мятого кораблика надежды. Мельчайшие крупинки влаги, разбросанные пройденным дождем, сверкающим роем пронзают грусть и выдувают из флейты мнимой земной оси струящуюся дугу радующейся радуги. Разбуженная шумом мусорных баков, извергающаяся полость солнца дрожащими спицами лучей робко отскабливает от ночной пыли укаченные силуэты ночного города.
  - Господа! Прошу внимания! Вот сейчас уже становятся видны две фигуры, находящиеся на балконе одного из последних этажей высотного здания. Это мальчик с девочкой. Мальчик отрешенно смотрит в даль, опустив голову на сложенные руки, а девочка, лукаво улыбаясь, о чем-то ему воодушевлено рассказывает. Давайте послушаем о чем они гово-рят!
  - ... я выхожу на охоту.
  - На охоту?.. Интересно!
  На его бельмах были видны кровавые царапины от тщетных попыток рассудка-альпениста вскарабкаться не неприступную скалу разглагольствующего Идеала и сорвать в угасающей страсти столь долго лелеемый воображением эдельвейс понимания.
  - Пойдем уж, становится холодно.
  Двери одна за другой выполнили свои функции и они оказались в его квартире.
  Не запечатленный лоскуток городской жизни - содержимое его сознания, обрамленное видимостью неплотно прикрытого окна. Он настолько вывалился в страстном порыве не-прекращающейся речи, что, казалось, не удерживай его регулярный жест подношения ко рту дымящейся чашки слащаво-безвкусного чая, он так бы и воспарил к поднебесью ку-хонного потолка. Воодушевляемые сусальными речами и обрамленные конфузом, творче-ские фибры ее души под полусознательным контролем высвечивали на не оскверненной белизне бумажного листа чернильные фигуры. Она уже выпила свой чай.
  Неожиданно появившись в проеме двери М, вытянув руку, в которой сжимал яблоко, и, устремив пронзительный взгляд подавляющей решительности на Ж, быстро зашагал в ее направлении. Но в единое мгновение вся его воля испарилась, существо переполнилось умилением и упоительной ничтожностью пред охватившим его душу могуществом; как будто он сел в лужу эксерментов антропоморфированного Бога. Зрительные механизмы этой особы обладали ключами к потаенному туннелю, что ведет к сетчатке всеохваты-вающего пламени Кали.
  - Будешь яблоко?
  - Не-а.
  Не дойдя до, он резко повернулся и, усевшись за инструмент,  положил на него откусан-ное яблоко. Открыв гробовую крышку, он долго полоскал растопыренные пальцы в черно-белой мякоти минорномажорной  клавиатуры. В начале нежно, лирично; арпеджио, кото-рое он играл в правой руке, по неимоверной случайности грубо описывало те ступени, по которым ступали сапоги предшествующих странников в коридорах ее души. Позже, при-ближаясь к кульминации, он ужасно содрогался, и напряженная мина на его лице говори-ла о том, как он страдает; было понятно, что в этот период он был поистине счастлив, разрываясь и умирая с каждым разрешающим аккордом, снова возрождаясь и переполня-ясь надежды на септе. Он очнулся с затиханием прощальной длительности, прослезив-шись, повернулся и прошептал:
  - Неделю учился, пока смог сыграть.
  - Ты сам сочинил?
  - Да... Специально для тебя.
  Она лежала на полу, и поток распущенных волос свалившейся метлой венчал ее чело.
  - Нет... Я другая. - Едва слышно прошептала девочка, и ее взгляд углубился блестящим колодцем задумчивости.