Грибочки

Необычайно грибной был июль. Каждый год мои любимые друзья, взяв отпуска, независимо от цейтнотов бизнеса и напрягов службы, съезжаются на Селигер. Место называется мыс Бык. А в народе  - попросту, Бычок. Высокие сосны, изрезанный маленькими бухтами берег. Эдем.

Я у них – эксперт по грибам. Насчет чего другого не скажу, но по грибам – я.

В том необыкновенно грибном июле, когда на белые наступали около палаток, на берегу, по дороге к волейбольной площадке и при кратковременной отлучке по естественным надобностям, грибы к костру таскали все. И взрослые, и дети. Все сваливали в одну большую картонную коробку, и не разобрать было, где чьи.

Я, как могла, оттягивала момент их чистки. Я люблю это дело, но тут уже был явный перебор.

И вот, перед лицом розового заката бреду, наконец, к озеру, волоку за собой коробку. Нижние пласты хорошо утрамбовались. Выколупываю деформированные белые из крошева сыроежек и липких подберезовиков. Ох уж эти дети. А сыроежки-то зачем? Сосновые иголки, ветки какие-то, мох, папортник, жучки-паучки. Грибы выдраны от всей души – с ножками, корнями и грибницей. Каша, одним словом.

Подгребают два доброхота, вооруженные ножами. Ну, чего. Давайте. Ты, только, сортируй.

Да тут уже не разберешь ни хрена. К тому же, начинает темнеть. Сваливаю в мусорный пакет все, кроме белых. Вот это – режьте вот в этот таз. А пакет я выброшу.

***

Мои дорогие. Костер отбрасывает теплые блики на ваши лица. Я наслаждаюсь. Вот ради этого и живу.

Три чугунные сковородки с грибами пустеют медленно. Да, вкусно. Но сколько можно? Позавчера – жареные белые, вчера – жареные белые. Я на них уже смотреть не могу. Кто-то, светлея лицом, предлагает: а давайте завтра наложим на грибы эмбарго. Чтобы ни одна сволочь ни одного мухомора к костру не тащила. Друзья соглашаются с энтузиазмом. Все равно натащат.

***

Видимо, это, случайно брошенное кем-то, слово «мухомор» застревает в моем подсознании. И начинает, медленно, но верно, прорастать в сознание.
ТАМ БЫЛА БЛЕДНАЯ ПОГАНКА. И очень даже просто. Кто-нибудь из детей сорвал, а я пропустила. Я отчетливо себе представляю ее пластинчатую грязно-серую шляпку. Ну да, шляпка отломилась от ножки, не отличить от невинной сыроежки. Погодите. Я же сыроежки выкинула. Ну да. Все выкинула, а одну пропустила. В темноте-то. А может, и не одну.

У меня холодеют руки и ноги, пот стекает по спине. Возможно, это от костра. Так, а дети ели? За ними трудно уследить, они то подбегают подзаправиться, то снова уносятся в темноту. А мой ребенок ел? Дочь очень любит грибочки. Правда, вчера уже отказывалась.

Я бросаюсь к ближайшей сковородке и молниеносным движением запихиваю себе в рот три полные столовые ложки. Пока не передумала. Вот. Так будет справедливо. Хотя ужасно, если она останется сиротой. Господи. Смогут ли ее воспитать без меня как следует.

***

Сколько нам осталось? Я припоминаю. Вообще-то зависит от количества съеденного, и от того, сколько, собственно, в жареве было ядовитого гриба. Может, кто и выживет. Взрослый человек испытывает первые симптомы часов через восемь-двенадцать. Умирает, если я правильно помню, на вторые сутки. Дети быстрее.

Обвожу глазами компанию. Беспечные, веселые, доверчивые. Мне хочется плакать. Родные мои. Сказать? А что я им скажу. Все равно, уже поздно. Пока до города доберемся, будет поздно. Промывание желудка? Ну да, если всем выпить по ведру воды, может это и даст что-то. Сказать: кто не ел грибов, не ешьте? А кто ел? А может, и не было бледной поганки, кто ее знает. Я же все сортировала тщательно. Сколько лет уже я грибы собираю, пока все было нормально. Ну, а если представить на минуту, как я встаю и объявляю: «Друзья мои! Кажется, среди этих грибов есть бледная поганка. Но это неточно». Бред, невозможно.

Так, а симптомы? Я читала когда-то. Лихорадка, холодный пот, похолодение конечностей, рвота, судороги. Ну, конечности у меня еще до того, как я этих грибов съела, похолодели. И пот тоже – налицо. Еще раз присматриваюсь к окружающим. Валентина что-то бледновата. Алекс отказывается играть на гитаре, ссылаясь на головную боль. Вот и дочка пришла: мама, я спать хочу. Что с ней? Обычно ее никакими силами в постель не затолкать.

***

Мне страшно и, видимо, поэтому я не пьянею. Хотя и принимаю все возможные меры. Ребенок уже уложен, и свои последние часы я хочу прожить во хмелю, весело. А в противном случае я умру еще раньше, не выдержав чудовищности мною содеянного.

Вдруг слышу: эй, кто-нибудь, придержите Алехину, она сию минуту упадет лицом в костер. Ну, слава Богу. Наконец-то. Кто-то пристраивает мою бедовую головушку на своих дружественных коленях.

***

Когда ко мне возвращается сознание, стоит глубокая ночь. На небе звезды, стало прохладно. У костра, кроме меня, три самые упорные подруги полуночничают за неспешным разговором.

Они радуются: а вот и ты проснулась. По маленькой?

Я точно помню, что это место называется Бычок. Осталось выяснить, что такое Бычок.
Поднимаю лицо к звездам. Потом, тщательно артикулируя, выговариваю: «Девчнки. А Бычок – это остров?» «О! – говорят они. – Это уже интересно». «Надо еще принести, и выяснить все до конца», - бросает Сашка и исчезает в темноте.

Более здравомыслящая Катя говорит: «Все-все-все. Спать–спать-спать». Я капризничаю, настаиваю на чистке зубов, бойко рассуждаю про кариес. Катя светит мне фонарем. Балансирую у воды с полотенцем, мыльницей, пастой и щеткой. Все, по очереди, падает. Как это у меня получалось раньше. От холодной селигерской воды сознание постепенно проясняется. Что-то я важное забыла. Страшная мысль пронзает меня. Я вспоминаю все. Грибочки!
Боже, ведь у меня была потеря памяти!

«Катя, - спрашиваю я шепотом, - а ты грибы ела?» «Ну, ела», - говорит она с оттенком недоумения в голосе. «И как?» «Вкусно, как обычно». «Слушай, а что если там был ядовитый гриб?» «Прекрати свой пьяный бред», - сердится Катя и я, непонятая, иду спать.

Какой там сон! Я напряженно прислушиваюсь к собственным ощущениям. Руки-ноги холодные? Ледяные. К тому же, начинает мутить. Начинает трясти. Кажется, это судороги. Прислушиваюсь к ребенку. Ребенок дышит.

***

Меня будят нежный щебет птиц и ласковые солнечные лучи. Рядом, разметавшись, сопит дочь. Розовая, теплая, вполне живая. Выхожу из домика. У костра пьют кофе мои друзья. Счастье. Вот оно, счастье. Сча-а-а-астье. В коробке уже лежат новенькие, только что собранные грибочки. Все прячут глаза.