К вопросам языкознания

Как-то после Великой Эфиопской социалистической революции в нью-йорскую ассоциацию новых американцев зашел фалашский негус и спросил, нет ли какого-нибудь более легкого способа выучить английский язык.
 - Ваше величество, - смело ответил ему чиновник, - В изучении языков королевских путей нет.


Аристарх Иегудилович Зозуля был человеком талантливым, но ленивым. Он строго следовал китайской заповеди, которая гласит: «Если какое-то дело долго не делать, то оно сделается само». По-этому когда он увидел на заборе объявление, что в Доме пожарных идет запись всех желающих изучать французский язык во сне, то сразу же решил, что это для него.
Занятия проходили спокойно и вяло. Люди по одному или группами заходили в большую комнату с кроватями и ложились спать. И так целый месяц.
Ровно на тридцать первый день вместо привычного уже сна в комнату вошел незнакомый человек и сказал, что обучение окончено и что сейчас он всем покажет бумагу на которой будет написан специальный ментальный сигнал включающий понимание французского языка и затем показал им транспорант со словом тротуар, но только написанное с тремя «р» и латинскими буквами.
Кровь ударила Аристарху Иегудиловичу в голову и он понял, что понимает французскую речь как родную.
Тут человек добавил, что по результатам теста проведенного во сне лучший ученик группы награждается путевкой в Париж. И тут же лучшим назвал товарища* Зозулю.
Второй раз удар крови был столь силен, что из бедной головы товарища чуть не выскочила речь родная.
 - Без обмена валюты, - добавил человек и тем самым спас Аристарха Иегудиловича от неминуемой смерти. Потому-что если б и валюту меняли, то кто бы такое перенес.

*По этому слову многоуважаемый читатель уже понял когда и где происходит действие рассказа и вспомнил, что значила тогда и там бесплатная поездака во Францию для человека с такими неудобопроизносимыми именем, отчеством и фамилией. Если, конечно, многоуважаемому читателю повезло в жизни и он бывал в том месте, да еще и в то время, а кроме того отличает благозвучную фамилию от неудобопроизносимой, как это понимали там и тогда местные жители.

***
Ну с обменом или без, а в номер парижского отеля «Мерифик» Аристарх зашел имея при себе малую толику франков.
Размерами, не говоря уже о роскоши, номер намного превосходил родную аристархову квартиру, оставшуюся в далеком приморском городе.
Поборов естетвенное желание проваляться весь отпуск в этой огромной кровати Аристарх Иегудилович отправился на улицу. В голове у него цветастым колейдоскопом кружились все парижские достопримечательности, которые он намеревался увидеть, услышать, попробовать и прочувствовать.
Если бы у Аристарха было желание и время разобрать это кружение и расположить его в алфавитном порядке, то получился бы маленький и элегантный список.
Вот такой:
Ах, французские женщины!
Боже, француженки!
Лувр.
О, парижанки!
Ох, эти французские женщины!
Парижская опера.
Француженки!
Французские женщины!
Эйфелева башня.
Но ни времени, ни желания он не имел и по-этому ринулся покарять Париж, как тысячи людей до него, без цели, без плана, но с франками, с колейдоскопом и с французским языком, который он выучил в Доме пожарных своего родного приморского города.
Видимо этого оказалось достаточно, потому что вечером Аристарх вернулся в номер с неимоверно, лучезарно красивой женщиной. На вид ей было лет двадцать – двадцать пять. На голове у нее была огромная копна светлых льняных волос. Глаза у нее были голубые-голубые, как небо в июле. Губы напоминали перезрелые вишни, а ушки были прозрачные и ризовые. От ее длинющих, стройных ног комок подкатывал к горлу, а от линии крутых бедер становилось нечем дышать. Талия ее была тонка, груди великолепны, улыбка сверкающа...
Впрочем все это так, к слову, и к рассказу имеет весьма отдаленное отношение.

***
Когда утром Аристарх проснулся и открыл глаза, то увидел ее свежую, сумасшедшую, счастливую, у двери.
 - Милый! – сказала она. – Ты был великолепен и подарил мне лучшую ночь в моей жизни. У меня уже нет времени сказать как я счастлива. Прочти ту записку, что я оставила на прикроватном столике и ты все поймешь сам.
И она выпорхнула за дверь. Счастливая, сумасшедшая, свежая.
Аристарх взял записку в руки, повертел ее и положил на место.

***

Тут следует разяснить, что не просмотрел он это письмецо по простой и единственной причине. Аристарх Иегудилович Зозуля, свободно говорящий по-французски, на том его диалекте, который используют парижане и жители Иль-де-Франс, родины камамбера и каберне, совершенно не умел читать. Как ребенок умеющий говорить, но не умеющий писать и читать, Аристарх мог прочесть по-французски одно единственное слово, тот самый «тротуар» с тремя «р». Таковы издержки метода, применяемого в Доме пожарных ныне далекого приморского города.

***
Через пару минут в дверь постучал, а после приглашения вошел мужчина, которого раньше, в старые, добрые времена называли коридорный, а последние, этак, лет восемьдесят – дежурная по этажу, что явно не соответствует полу вошедшего.
 - М"сье что-нибудь угодно? – спросил он.
М"сье было угодно получить дымящуюся чашечку ароматного швейцарского кофе. Того самого, который получается если к только что помолотым зернам аравийского кофе добавить тонкого шеколадного порошка. Сахар по вкусу.
А вкус, как видно, у м"сье был, потому что он заказал себе еще нормандского сыра. Да не простого какого-нибудь бри, а такого, с тонкими прожилками голубой плесени, для которого и названия-то в других языках нет. Не называть же его «голубой сыр», как это делают по своей простоте дремучие янки, путая его постоянно с ракфором. Хотя любому мало-мальски культурному человеку известно, что рокфор родом вовсе не из Нормандии, а с правого берига Луары, и вкус у него резче, и аромат грубее.
Еще м"сье попросил фрукты и бутылку шампанского Моё, снова показав себя человеком знающим. Потому что Моё хоть чуть более сладкое, чем, например, Вдова Клико, шампанское, зато чуть менее терпкое и уж к нормандскому сыру подходит несравненно больше.
Когда успевший помыться, побриться и одеть все свежее м"сье, получив все вышеперечисленное, вручил коридорному щедрые чаевые, то полностью и окончательно покорил его сердце.
 - М"сье! Прошу простить меня за назойливость, но не мог бы я выполнить какое-нибудь особое ваше поручение?
 - Нет, спасибо, - ответил м"сье. – Хотя постойте. Прочтите пожалуста, эту записку.
 - С огромным удовольствием.
Коридорный взял протянутую Аристархом записку и пробежал ее глазами. Лицо его помрачнело. Он опустил глаза, молча сунул бумажку в Зозулин нагрудный карман, сгреб м"сье за шкирку и вышвырнул из номера. Затем вышел сам, запер дверь и ушел по коридору, завернув за угол.
С проклятиями Аристарх Иегудилович вскочил с пола и бросился вслед неблагодарному обидчику. Но того и след простыл.

***
У портье глаза вылезли на лоб, когда через каких-нибудь пять минут, весь горя праведным гневом, Аристарх рассказывал как был вышвырнут из своего номера.
 - Простите, м"сье, но если бы это рассказали не вы, я ни за что бы не поверил бы. Я и сейчас не верю, что Пьер, наш Пьер, способен кого-либо вышвырнуть из номера. Ни при каких обстоятельствах. Вы говорите, он сунул вам эту записку в карман. Позвольте я на нее взгляну. Может быть нам это что-то объяснит.
С утроенной вежливостью портье взял бумажку и прочел ее. По лицу его было видно, что он перечел ее еще раз. И еще раз. Потом гневно схватил Зозулю за шиворот, вытолкнул из гостинници и швырнул скомканную записку следом.
Поднявшись с земли Аристарх попытался открыть стеклянную дверь отеля, но она была заперта, а в холле не было ни одного человека.

***
Зосуля молча пересек площадь, молча зашел в кафэ, заказал себе большую рюмку кальвадоса, этого напитка для пессимистов, молча уселся за стойку бара.
Он ничего не понимал.
Погода стояля великолепная, солнце светило вовсю, в кафэ не было ни души и бармен, больной той нервической болезнью, какой страдают все бармены мира, начал задавать Аристарху Иегудиловичу вопросы. Причем совершенно не требуя на них какого-либо ответа.
 - Погода сегодня прекрасная, не правда ли? Как вам понравился последний матч? Что вы думаете о нашем новом президенте? Вам нравятся парижанки?
Аристарху так хотелось рассказать кому-то о своих бедах, так хотелось что бы кто-нибудь послушал его ругань в адрес гостинницы, что уже через минуту он ответил бармену на его последний вопрос, а через две поведал свои невзгоды.
 - Давайте вашу писульку сюда, - просто решил вопрос бармен, - И я живо объясню вам в чем дело.
Он сам вытащил записку у Аристарха из кармана и начал медленно читать ее.
Дойдя до средины он поднял на Зозулю белое, как мел, лицо. Прямо на глазах оно покрывалось крупнуми, с градину, капляму пота. В глазах застыл ужас.
Не говоря ну слова, бармен сунул бумажку Аристарху Иегудиловичу в руку, вышел из-за стойки и отработанным приемом вышвырнул его из кафэ.
Днем, посреди Парижа на теплом асфальте лежал человек. Он лежал вниз разбитым лицом и ему не хотелось подниматься.

***
 - В чем дело? Почему вы здесь лежите, гражданин? Ваши документы!
Зозуля поднял от земли глаза и увидел полицейского.
 - О, Господи! Вот он-то мне и поможет, - подумал Аристарх Иегудилович и, судорожно вытаскивая из кармана портмоне, начал рассказывать, как еще сегодня утром он проснулся счастливый и довольный собой.
Дослушав до конца, полисмен коротко бросил:
 - Давайте сюда вашу бумажку.
Прочел ее и так же коротко сказал:
 - Этого нам еще не хватало!
Затем выхватил окуда-то дубинку и с силой ударил Зозулю по голове.

***
Когда Аристарх Иегудилович очнулся, стояла ночь. Он лежал в грязи, на земле, в каком-то тупике. Голова дико болела и была покрыта коркой запекшейся крови. Документы и деньги исчезли. Его трясло от холода. Страшно, безумно хотелось есть. По лицу пробежала крыса, волоча за собой свой голый, жирный , длинный хвост. Начались рвотные спазмы, желудок выворачивало, но он нучего не мог отдать. От рук и одежды исходила омерзительная вонь. Рука сжимала какой-то клочек бумаги. Зозуля ничего не понимал. Ничего.

***
 - Эй, вставай, - сосед по ночлежке тряс Аристарха за плече. – Сегодня мы хорошо заработаем. В порт пришел карабль с пшеницей. И мешки, говорят, не тяжелые, по пятьдесят килограммов, не больше. Вставай, говорю!
По восемнадцать часов в день, с шести утра до полуночи Аристарх Иегудилович разгружал и загружал корабли, перетаскивая тяжелые мешки, коробки, ящики, что бы заработать пригорщня франков. Он платил за ночлег, покупал хлеб, сыр и вино (какая еще еда дешевле во Франции), а оставшиеся крохиоткладывал, откладывал и откладывал на билет.
Когда последний мешок был разгружен, к Аристарху подошел его сосед по ночлежке, отдал заработанные деньги и сказал:
 - Тебя зачем-то хочет видеть капитан корабля, сходи к нему. Я рассказал, что ты собираешь деньги на билет домой. Может быть он поможет тебе.
Увидев Зозулю, капитан сказал по-простому:
 - Я долго плаваю, но первый раз вижу человека, который работает так хорошо. Тебе надо домоы, мы идем в твою страну. Поступай ко мне мотросом. И меня не интересует, что ты натварил в прошлом.
Второй раз капитан обратился к Аристарху Иегудиловичу, когда на горизонте уже появился его родной город, и, стоя на палубе, Зозуля разглядывал родной шпиль знаменитой на весь мир крепости и золотую громаду возвышающегося над городом собора.
 - Мой матрос! - капитан подошел не слышно. – Я не ошибся в тебе. Редко кто на этом корабле получал от меня предложение остаться. Только штурман, скоторым я плавая уже двадцать лет, и вот тот чернокожий матрос. Мы вместе двенадцать. Однаждый он спас меня, Оставайся и ты. Мне нужен хороший боцман, ты будешь им.
 - Мой капитан, ты же знаешь, я не могу согласиться. Спасибо, но нет.
 - Я знал, что ты так ответиш. Что я могу сделать для теб1? Хочеш, я подарю тебе ситроэн?
 - Мне ничего не надо, только прочти эту записку.
Капитан внимательно прочел написанное и глядя прямо в глаза Аристарха, сказал:
 - Мой матрос, ты должен простить меня, но я должен выкинуть тебя за борт.
Мощные руки капитана подняли Зозулю и швырнули его в воду.

***
Каким образом Аристарх Иегудилович проплыл несколько киллометров оставшихся до берега, как добрался до своей квартиры, он не помнил. Он просто сидел у себя на кухне, опершись руками о стол, закрыв глаза, и плакал.
Тут надо сказать, этот день был как раз днем возвращения Зозули из поездки. По-этому не удивительно, что незапертая дверь распахнулась и в квартиру зашел друг зозулиного детства, в совершенствии, кстати, владеющий французским и читающий Монэ, Сюрэ и Модильяни прямо в подлиннике.
 - Аристарх, здорово! – закричал он. – НУ, рассказывай. Как там Париж, как парижанки?
 - Какие парижанки? Какой Париж? – у Зозуля начал сбивчиво рассказывать приятелю свои злоключения. – Вот эта чертава писулька, на читай. Может быть ты объяснишь мне в чем дело.
Друг с осторожностцю взял записку, осмотрел ее, на всякий случай посмотрел на обратную сторону и сказал:
 - Слушай, я не могу ее прочесть. Здесь, видимо, было что-то написано, но все смыла морская вода.