Старик Хабибурца

Уж много лет минуло с тех пор, как бросил Хабибурца с родом кочевать, как будто сухой сук от дерева отломился. Ушел в тайгу жить один... Глаза видят, руки-ноги крепки, оружие в порядке, голова хоть и седа снаружи, да и внутри светла: большего не надо старому эвенку. Ушел восвояси, оленей не взял. "Ухожу", - только от него услышали. И пес молодой за ним...

...С первой света полосой поднялся старый Хабибурца, учуяв утро остывшим костром. Решил не добывать еды - в сумке впрок запасена, на день довольно. Умылся снегом, встал у ручья на колени: во рту воду погонял - выплюнул, и напился вдоволь. Выбрал старую тропу, на лыжи и вперед. Просто пошел, не зная причины. Лыжи запросто скользят - хорошо идти. Будто б не старик по тропе идет, а тропа сама старика несет - по распадку, по морозцу...

Долго шел Хабибурца, полдень-сопку перевалил - не заметил. Старик думал, что Солнце всегда рядом - разве что ночью его нет, да и то оно под землю спускается, а оттуда снова рядом - полыхаем-костром; а когда спишь, то сам куда-то пропадаешь: нет тебя - и Солнца нет. Старик вспомнил о потерянной жене - она тоже всегда была рядом, даже когда он уходил за многодневной добычей: рядом внутри - теплым ожиданием, рядом снаружи - теплой одеждой. А, потерявшись, заметалась она диким воплем-огнем в голове Хабибурцы. Да прокатились круглые года: утих вопль, погас огонь. Остался след - редкая слеза на старой ладони. И Солнышко в небе...

"Хорошо", - думал старик, - "Забыл о чуме". Под тобою - земля, над тобою - небо. Как ребенком между шкурами. Нету чума - дымовушки. Случаем проснешься ночью: лунный свет - молоко матери. А звезды, звезды все расскажут: куда идти, чего ждать, как жить, - да еще древней сказкой приласковят. А дождик - посыляга неба - нечего его бояться: накрылся сверху шкурой как нору вырыл. Иль под густым кустом - в берлоге пустой. Шатун Хабибурца. Только в грозу - отдушину неба - не на месте душа - молнии ломаются жуткой пляской, гуляют, горят напоминаями. Сжег он тогда свой чум, самый большой: высоко полыхал, громко кричал, день у ночи отнять хотел.

...А собака бежит следом, рядом, впереди, кругом. Большой, мохнатый, добрый. Немолодой уже тоже, а все играет щенком да лает. Смешно бывает. Деда любит, хозяина. И тот к нему по-родному. Всегда баловал - ласкал тайком, в худшие времена лучшим куском кормил. Пес незаменимый - куда б дед без него: тот и сторож, и в охоте друг. Принесет, бывало, зверя - поделится. Косматый дружище. Под одной шкурой порой спят спинами впритирку: греются друг о друга. Также и с женой они в стужу утеплялись. Не успел Хабибурца детей нажить, а собаку Племяшом назвал, по-эвенкийски.

Шел старик, не поспешал, мясо по пути ел, и водицей запивал, на кострочках гретой. Эх, день-денечек, морозный  - а не холодный! Разгулялся было, да пора к вечеру на поклон. Устал старик, передых-перекур по душе ему. А за ним уж и ночь - идти некуда.

Разжег костер. Руки согрел. Поставил чаёк, особый, на травах. Чаёк - браток. Мясца достал, с псом поделил. Сладко жевать, пока зубы целы. Еще просит – ух, собачища! - сам ищи в лесу! Вот насытились, подогрелись. Хорошо широко зевнуть. И собака за тобой, и завалилась на снег как подкошенная - не холодно же ей! Отошел старик к большой сосне, помочился, снег пронорил, до самой земли. Легко теперь. Растянулся на шкуре, улыбнулся небу. Редко птица пролетит. Зима...

"Не крадись, вечер, я свой". Вынул трубку, табак, огниво. Закурил, дым потянул.

Трубка старая, еще глупым дитём у папки украл. Тот нашел, отлупил, а обратно не забрал – почему, не помнится. Давнишняя трубка. Еще молодым новую хотел - да руки не дошли, так и донес до старости. А табак у Хабибурцы свой. Случаем нашел - разжигал костер сухой травой, и вдруг дымок ноздрей поймал - вкусный запах. А поглубже вдохнешь - головою уплывешь. А как выплывешь - тайга вокруг хороводит, звучит, оживает по-новому. Непонятно и приятно. 

Мало травы такой в тайге - редко курил Хабибурца. Да и не хотел чаще: дым, такой или другой, а как темная чаща, а без дыма в голове чище. Но в этот вечер раскурился старик...

Добрался дымок до самого нутра. И разбудил песню. Запел старик негромко, но звучно, гортанно и хрипло, по-северному. Пел старик про все родное. Про тайгу - последнюю любовь. О ручьях, родниках, озерах, реках, что студеную воду берегут и несут, набираясь у неба сил. Про жар и холод, живущие рядом, сытость и голод, два испытания.

Про первый мосток, дитем через ручей сложенный. Про зверя-подранка, гонимого им по тайге много дней, чтоб добить - не оставить мучиться. Про то, что родина эвенков - это их тропы, а их судьба - смолистые насечки на стволах деревьев.

Старик пел о том, что его душа неслышной песней покинет тело, а то сгниет, обогатив почву. И на том месте встанет кедр - богатырь. И молодой тунгус собьет большую шишку и подарит подруге. Та ответит улыбкой.

Он пел о красавице-жене: он отыщет ее у истока всех рек. Он пел про время, лекаря-шамана, всё врачующего. Время катится, льется, бежит, убегает - все с собой забирает...

Старик пел о многом, забыв о словах. Он пел и знал, что жена его слышит, что мир вокруг него течет одним потоком, а песня впадает туда живым ручьем, питает его, переплетается, несется вместе с ним. Дальше, глубже, дальше, далеко...

Хабибурца - не старик, он песнезвучие, вырастает: многие руки потянулись к небу - вековыми лиственницами колышутся, упрямые ноги врастают в землю глубокими корнями-опорами: даже жарко ступням, а тело - живот – змея, река, озеро - древний океан, колеблемый луною. Волны волосы. Хабибурцева хребтина крепнет, вытягивается, растет в горный хребет посреди океана зелени. Скалы - позвонки. Голова тает - рассеивается, как ком земли, в прозрачно-тихое течение брошенный. Нет больше тунгуса, обнялись они с окружным миром, родились вновь и заполнили прежнюю пустоту, кувыркаясь в бурлящем течении.

А песня ведает большую тропу. Пролетела белой цаплей по распадку, по неведомым засечкам. И к широкой реке. Подхватилась там бродягой-ветром и вниз по течению, дальше и шире. Летит над головами народов, слышна скоплением птичьих голосов, раскатами грома, дробью дождей, завываньем пурги, шумом водных стихий... Встречает море бескрайнее - лети куда хочешь, а взмыла вверх. Умылась в облаках, узнала синеву. И выше от земли - камня-головы - через звезды-огни - к бескрайности... Кружит вдоль. Покружила и, пространство-время кругом замкнув, петлёй затянув, водоворотом всей вселенной устремилась вниз. Уже воронка, круче развороты, ближе камень-голова. Обернулась песня солнечным ветром, пронеслась над землей - и в большущий кедр.

Закачалось дерево - вернулась третина песни густым шумом в Хабибурцевы уши - кручины морские. А вторая треть через ветки, ствол и корневища - в воду подземную и дальше - к хабибурцевым корням-ножищам, поднялась по костям до живота-океана и оттуда, обновленной, снова улетать. А последняя треть песни, - солнечного ветра, пронесшись сквозь хвою, влетела белым светом в хабибурцевы глаза, сощуренные. Раскачалась многоцветом...

Улетела птица-песня последним выдохом дыма. Замолчал Хабибурца, к себе вернувшись. Поднялся, потянулся. Подошел к роднику - водному говоруну, рот с гортанью сполоснул от остатков дыма. Напился вкусно - погасил в животе угли песни. Хворосту в округе набрал. Разостлал шкуру, прилег боком, голову на плечо. Рядом камень круглый снегом укрыт. Счистил снег - под ним мох густой. Погладил мозолями. Приятный, мягкий. Как грудь молодой жены.

А собака задремала под дедову песню: телом ёрзает во сне - бежит за кем-то. И костришко закимарил - на тебе дровишек. Очухался костер, разгорелся, раздобрел, благодарит. И ты, пес, просыпайся, мясо доедать будем. Вскочил, будто б и не спал: хвостом мохнатым туда-сюда, на лучший кусок зарится - нет уж, брат, тебе и поплоше в радость.

Темнотища вокруг - ни зги не видно. Небо звездными огнями горит, да только звезды с темнотой заодно. А филину того и надо: сидит на дереве - добычу круглыми глазами ищет - не упустит. Ух, зоркий после заката. Никого внизу. А это что за красное пятно меж деревьев - светопляшет, темноту не признаёт ? Любознателен филин. Подлетел поближе, – присмотрелся... Видит: вон он откуда, теплый свет - у ручья теснятся три старых друга: Собака, Костер и старик Хабибурца.

___________________________________
октябрь 97