Олеся

Я художник. И я уже два с половиной года пытаюсь нарисовать ее лицо. Карие прожигающие глаза, брови ниточки, аккуратный маленький, чуть вздернутый носик, и такие мягкие, пухлые губы. Но я, черт побери, не могу перенести на бумагу то, что так хорошо представляю, и то, что рисовал уже один раз. Я переломал сотню карандашей, и порвал кучу ватмана. Из-под моей профессиональной руки не выходила ничего даже близкого к этому образу. Меня это раздражало. За это время я смастерил себе маленькую студию на чердаке своего дома и в итоге переехал туда. Очень хорошо помню, как это началось. Прямо наваждение. Переполненный переход одной из центральных улиц жил даже ночью. Конечно, в это время суток не было много заказов. Да что говорить. Их вообще не было, но идти домой мне не хотелось. Именно в ту ночь. Хотя там меня ждала жена и всегда вкусная горячая еда. Я уже начал собирать свои причиндалы. Мольберт, доставшийся мне от отца, вдруг заклинил и отказался закрываться. Рискуя растерять все свои богатства по дороге, я вел с ним молчаливый бой.
-А Вы меня можете нарисовать?
Вот повезло соседу. Ночью портрет стоит в два раза дороже. Хоть он и совершенно не компетентный в этом ремесле человек. Ну, подумайте сами. Вы отдаете ему две минимальных зарплаты, а он Вам кусок бумаги с совершенно не знакомой Вам личностью. Вечно путает с тенями, по этому лица получаются квадратными и какими-то не живыми. Некоторое  сходство естественно наблюдается. Но это только пугает заказчика. В итоге у него испорчено настроение и оба не довольны.
-Михалыч, ну что они от меня хотят? Отрастила хлебало, а на меня зырит,  как будто я мамонта нарисовал. Ты ж понимаешь. Я зеркало! Что вижу, то отображаю.
У него даже кличка в нашем переходе, Зеркало. Сидит он под большой табличкой написанной от руки. «Зеркальное отображение». Ну что тут скажешь? Обижать не хочется, а люди ведутся. Пусть работает. Вот и в этот раз кому-то не повезло. Я посмотрел на Юрку. Он мирно посапывал, закутавшись в старинное драповое пальто.
-Так что? Нарисуете?
Передо мной стояла девочка-подросток. Фифа вся такая. Ну как она интересно оплатит мне часовую работу. Да и время уже час ночи.
-Иди домой, детка. Мамка, небось, извелась вся.
-Я Вам не детка, и заплатить готова в три раза больше, чем Вы скажите.
Я присел на складной стульчик. Ох, ну что за ночь. Мне еще топать и топать до дома. Тут рядом, но перспектива тащить на себе эту махину, совершенно не радовала.
-Сколько?
-Пять сотен. А лучше шесть. Я ведь с утра тут. Не жравши.
-Рисуй, – она присела напротив и перестала двигаться.
Вот бабы пошли. Ну наглось.
Я начал работу.
-А Вам, сколько лет, если, не секрет? –меня всетки волновала судьба этой девчонки. Как она сейчас до дома доберется. Темень. Польстится кто. Время-то какое.
-29…
Странно. Обычно дамы преуменьшают свой возраст, раз этак в десять. Рисовал тут одну бомбу. По другому не скажешь. Даже по самым малым подсчетам ей было около 50ти. Я чуть не прыснул, когда она гордо заявила
-Тридцать… - потом подумала и добавила - два.
Да мне-то что. Увидел один раз, и забыл. Но очевидно же. Вот люди.
-29 говорите. Не скажешь…
-А никто не скажет, мы с сестрой из детдома. Там, знаете ли, не особо вырастешь.
-Да.. Тяжело. Я телевизор на днях смотрел. Детдом какой-то расформировали. На Дмитровке. Начальство проворовалось, к детям отношение никакое. Иногда били без повода. Кормили через раз, всю гуманитарку по домам растаскивали. Ужасно, конечно
- Это наш, - прошептала девчонка - сволочи, жаль не перестреляли там всех. Но как же. Мы гуманные. Иногда ночью проснешься, от того, что желудок сводит. К нянечке подойдешь, так она, когда добрая, кипятка в стакан не мытый плеснет, а когда и по лицу съездит. «Отожрались тут, на дармовщине, вас бы на зону всех, преступники малолетние»
Она замолчала. Ну и что теперь? Сейчас встанет да уйдет. Настроение ей испортил. Ишь, цаца. Сам свое детство хорошо помню. У меня, конечно, лучше было. Что уж тут. Но родители старой закалки. Партработники. Тут особо не погуляешь. Правда, кормили досыта.
-А Вы всегда здесь? Я сестру приведу, она тоже портрет захочет.
-Каждый день.. - я посмотрел на нее, глаза блестят, кожа смуглая. Мать то не особо папашу выбирала. 30 лет назад браки такие не приветствовали, смешанные.
-А как в детдом попала?
-Подбросили нас с Аленкой. Совсем крохи были. Не пожалела, зараза, ненавижу ее.
Ясно. Замужем то мамаша и не побывала. Или побывала, но уж не за тем с кем девчонок заделала. Бывают же. А я своей говорю: «Машк, дитя, что ль заведем? А то скучно уж совсем» Не хочет. Мало зарабатываю, видишь ли. Да уж прожили бы как-нибудь. А то жизнь уходит, а смысл в ней тогда? Кто в старости кормить будет.
-Вы хороший…
О чем она? Думает, я ей портрет бесплатно отдам. Не хороший я. Нет во мне жалости. Ну подумаешь детдом. Многие оттудова. Вон сосед мой. По переходу. Юрка. Ему лет 60 уже. Войну ребенком пережил. Матери сестер лишился. Отца танком свои же переехали. У тетки жил.
-Вы меня не правильно поняли, я заплачу. Просто Вы хороший.
Чтой-то? Мысли что ли читает. Ведьма какая-то. Толи я вслух сказал. Совсем тут продрог. Я мазанул углем по бумаге и поднял на нее глаза.
Мы стояли в воде по пояс, и по детски хохоча, набирали ее ладонями и брызгали друг другу в лицо. Она визжала от удовольствия. Солнце переливалось в ее мокрых волосах и играло с ними, прыгая звездочками бликов. Я нырнул и подхватил ее упругие икры. Даже мутная вода не смогла скрыть великолепие ее молодого тела. Я стянул с нее купальные трусики и, поднявшись над водой, размахивал ими, как захваченным у врагов знаменем.
-Отдай! – она смеялась - Отдай глупый!..
Пытаясь угнаться за мной, она протягивала руки и шла вперед, не переставая смяться. Вода сковывала ее движения. Я встал и улыбнулся. Она моя. Это чудо, этот ангел мой. Почему у нее нет крыльев? Она, наконец, схватила меня и обвила ногами
-Глупенький мой, как же я тебя люблю… Выхватив у меня часть купальника, она на секунду исчезла под водой. Секунда. Две секунды. Что за шутки?
-Солнышко? Эй? Пошли на берег. Слышишь?
Тишина. Я видел ее тело у своих ног. Какая странная поза. Звездочка под водой. Ага. Решила напугать меня. Ну уж нет. Я нырнул и, подняв ее на руки, подумал, что за такое представление защекочу  до полусмерти. Не меньше. Голова как-то странно откинулась на моем локте. Одна рука свесилась, а ноги подогнулись. Господи. Я побежал на берег. Уложив ее на песок, разорвал стягивающий грудь купальник. Что делать? Я бил ее по щекам. Плакал. Давил руками на грудь. Зажимал ей нос, и пытался раздвинуть сжатые губы, что бы сделать искусственное дыхание. Разводил легкие ручки веточки в стороны. Ее рот приоткрылся и из него выбился тонкий фонтанчик воды. Еще один. Я тряс ее за плечи беспрерывно. Она приоткрыла глаза и улыбнулась. Я присел  рядом и дрожащей рукой выцепил из валявшихся рядом джинц пачку Парламента. Закрыл глаза и затянулся.
-Никогда больше не пугай меня так, слышишь? Никогда! – я орал. Отшвырнул сигарету и начал одеваться. Она лежала абсолютно голая на безлюдном песчаном пляже и улыбалась. Я всегда удивлялся ее ровному загару, который бархатом покрывал ее тело. Тело ангела.
Мы ехали домой молча. Я злился, понимая, что мог потерять самое дорогое, ее присутствие в этой машине, в нашей кровати, на кухне, ее жизнь. А она улыбалась, показывая ровный ряд белых зубов. Эту улыбку я мог больше не увидеть. Никогда. Она повернулась ко мне и внезапно крикнула
-Михалыч! Михалыч! Уснул что ли, етить…
Юрка протягивал мне зеленую бумажку.
-Что это?
-На вот…- он замялся.. -Из кармана у тебя выпала… 
Я взял банкноту и удивился. Из моего кармана? Такие деньги? Юрка быстро собрался и ушел. Пока я смотрел на сотню долларов неизвестно как взявшихся в моем кармане. Собрал мольберт и поплелся домой.
Прошел год. С женой я развелся, и дела у меня пошли в гору. Старый армейский дружок пристроил как-то мои работы на выставку. Я как-то сразу вошел в моду и стал популярен. Ко мне приезжали банкиры даже из других городов с фотографиями своих детей, любовниц, матерей и жен. Я сутками сидел в мастерской и работал. Сколько лиц прошло через меня одному Богу ведомо. Кажется, это были сотни тысяч. Я отдавал заказ и начисто забывал, какого цвета глаза были у очередной красотки. Типичные модные в наше время лица. В свободное время я пытался нарисовать то.. Одно родное лицо. Но не мог. Злился, пил неделю, а потом снова брал заказы. Ко мне записывались за месяц. Отваливали большие деньги за черно-белые наброски. Мной восхищались в газетах и перемывали кости в желтой прессе. Я был богат и несчастен. В один из весенних, теплых вечеров я собрал мольберт, теперь уже не отцовский, а купленный за границей из натурального дуба, карандаши,  кисти, два складных стульчика и направился в переход. По дороге я думал, что поступаю по идиотски. Шел туда не ради заработка, я сам мог оплатить работу любого художника и даже не нашего столетия, вместе с этим переходом. А ради чего?
Юрка сидел на своем старом месте, под обновившейся табличкой «Зеркальное отображение». Я поздоровался.
-Михалыч? Ты что ль? А мужики говорили вроде за бугром ты. Пишут про тебя. От врут, а? – он глянул на мое кашемировое пальто…- или не врут?
-Врут, – ответил я и разложился рядом.
Странно все шли к Юрке, а у меня не было ни одного заказа. Да. Тупость, конечно. Мог бы сидеть сейчас в ресторане и жевать лобстера, желудок заныл. А мог бы вообще уехать в Испанию к другу, на его виллу погостить. Я посмотрел на работающего Юрку. Он по детски прикусил язык и выводил левый глаз престарелой бабе, одевающейся видимо в магазине «Пышка». Друг в Испании. А кто мне он. Мой сосед по переходу. Я вспомнил, как, Юрка мялся, отдавая мне сто долларов. Незаметно открыл портмоне, вытащил три хрустящие бумажки и положил их в его засаленную сумку. Больше наличности не было. Была пара кредиток, но вряд ли он поймет, что с ними делать. Я закрыл глаза и задремал.
-А Вы меня можете нарисовать? - я шарахнулся головой об стену и открыл глаза. Затылок  разорвало на кусочки, и я никак не мог сосредоточить зрение на сидящей передо мной девушкой с чем-то в руках.
- Только с ребенком. Вместе. Так можно? – голос казалось шел не от нее, а выплывал откуда-то из памяти.
- Вы?
-Что Вы? Я говорю, меня с ребенком нарисуете? Или мне к соседу Вашему сесть? - она встала.
-Нет, нет.. Конечно.. – я взял карандаш и понял, что не смогу. Я не могу нарисовать это лицо.
-Ну что нашли? – я посмотрел на девушку, она укачивала малыша одетого в синий комбинезон.
-Ага.. Нашли.. – улыбнулась она. Рядом с ней стояла ее копия. Только в черной курточке, а не в коричневой как у нее. Я переводил взгляд с одной на другую, ища как в детстве 10 отличий.
-Добрый день – сказала черная курточка.
-Добрый - прошептал я.. и уронил карандаш.
-Ну что же Вы? Я же говорила..  Сестру Вам приведу. Это Алена.
-Так давно было.. Уж год прошел.. - я не мог поверить в происходящее.
- Да хоть три. Я Аленке обещала. Она уж родить успела, а Вас все не было.
-Я.. Я уезжал.. –совсем тихо забубнил я..
-Михалыч, а не врут ведь, что за бугром был! От ведь.. етить.. Девушка! Садитесь ко мне, пока он сестру Вашу малюет - крикнул Юрка.
Я уже два с половиной года пытаюсь нарисовать ее лицо. Карие прожигающие глаза, брови ниточки, аккуратный маленький, чуть вздернутый носик, и такие мягкие, пухлые губы. Но я, черт побери, не могу перенести на бумагу то, что так хорошо представляю, и то, что рисовал уже один раз.
-Олесенька! – крикнул я - Поднимись детка, я еще раз попробую.
Послышался стук каблучков, и на мансарду поднялась Олеся. Моя жена.
- Да успокойся ты, глупенький. Все равно бес толку, чужая какая-то тетка получается. Андрюшку вон нарисуй. Пока спит.
Андрюшка это мой пятимесячный сын. Маленький карапуз. Его портретов, так же как и фотографий у нас сотни, с которых улыбается беззубой улыбкой его детское личико. У него определенно мои уши. И глаза. Маленькие голубые лужицы, обещающие стать озерами.