Лучшая Из Песен

Предуведомление: названия Кринн, Ансалон, Палантас, Лэмиш и др., имена Чемош, Числев, Паладайн, Ариакан, Такхизис и пр. являются собственностью TSR Inc. Моя глубочайшая признательность и восхищение M. Wais и T. Hickman (даже если они не могут этого прочесть) за создание мира, в котором я размещаю действие этого рассказа.

     ЛУЧШАЯ ИЗ ПЕСЕН
     (Хроники Второго Катаклизма)

RenFree

Благодать была красивым городом. Она лежала в небольшой горной долинке, как драгоценная безделушка в лавке ювелира - в оправе из бархатно-зеленых склонов, чистейших, заливисто звенящих речек и белых облаков. Когда мы в первый раз увидели ее с высоты, у меня аж дух захватило, а Морин, кажется, даже всплакнула. Она была жрицей, а жрицам (и жрецам, разумеется, тоже) по рангу положено иметь душу, отзывчивую к прекрасному.

-Лисса, - сказала она, шмыгнув носом, - Я видела Утеху до того, как ее сожгли в Войну Копья. Я видела ее осенью, когда вэллины горели золотом и медью, как королевские ризы - но даже тогда Утеха была не так прекрасна.

Кто бы сомневался. Если Морин говорит, значит, так оно и есть. Жрица знала все на свете, и, честно говоря, удивительного в этом было мало: выглядела она лет на тридцать, но я поставила бы свою лютню против гнилой подметки, что она вполне могла обниматься с парнями на одних танцульках с моей прабабушкой. Была в ней эльфья кровь, знаете ли.

Мы  начали путешествовать вместе два года назад, и с тех пор успели выработать четкое разделение обязанностей: я зарабатывала деньги, а Морин была для нас обеих самой надежной защитой. Жрецов мало кто осмеливается тронуть - себе дороже. Это она придумала идти в Благодать, раскопав где-то легенду о том, что этот город в северных отрогах гор Халкист стоит с тех пор, как существует мир, и ни одна война из бесчисленного множества войн, бушевавших на Ансалоне за всю эту невообразимую бездну столетий,
не смела еще наложить на него свою лапу. Раньше мне в это не очень-то верилось, но теперь, когда мы пробирались по еле заметной, головоломной тропинке, а город то показывался, то исчезал в разрывах между скал и деревьев, словно записная красотка, кокетливо приподнимающая вуаль, я начинала думать, что может быть, не такая уж это и сказка.

Единственную дорогу к Благодати запирала крепость под названием Оплот (похоже, местные жители просто обожали красивые имена). Она пряталась где-то за поворотами дороги, за поросшими лесом склонами, но миновать ее было невозможно даже по таким вот полузвериным тропкам: если хочешь попасть в Благодать, дай посмотреть на себя ее стражам. Ну и отлично. Стражи посмотрят на нас, а мы, коли придет охота, посмотрим на стражей.

Было уже далеко за полдень, но жара не спадала. Даже здесь, под кронами деревьев, воздух был густым и вязким, как расплавленное олово, и чуть ли не обжигал горло при каждом вдохе. Не было слышно ни птиц, ни насекомых; только ветер время от времени вяло теребил листву, не принося ни глотка прохлады.

Тропинка  крутанулась,  в  очередной  раз попытавшись поймать себя за хвост, и вывела нас к крошечной прогалине у самого обрыва. Тут Морин остановилась и заявила, что я могу поступать, как вздумается, а она, Морин, в ближайшие пару часов не сделает больше ни шагу. У меня у самой от бесчисленных подъемов и спусков гудели ноги, и одним богам было ведомо, сколько таких подъемов и спусков нам еще предстояло одолеть, поэтому возражать я не стала. Мы уселись на жесткой выгоревшей траве, с наслаждением
вытянув ноги, и некоторое время молча любовались на раскинувшуюся внизу Благодать.

Город замер - редко-редко на улицах можно было заметить одиноких прохожих, казавшихся с такой высоты не больше тараканов. Даже здесь, на севере, люди за это лето научились устраивать себе дневной отдых иначе жару было не пережить.

-Ладно, - я потянулась к своему мешку, - Раз уж остановились, давай что-нибудь...

Тут-то все и случилось.

Морин вдруг напряженно вытянула шею.

-Ты слышишь?

-Что? - не поняла я и почти сразу услышала. Звук, которого вся моя прежняя жизнь научила меня бояться пуще чумы и кровавой лихорадки: тихое, но отчетливое побрякивание стали о сталь.

Морин взвилась на ноги, потянувшись рукой к горлу, к жреческому медальону, но было поздно: из-за большого валуна по левую руку от нас метнулась черная тень, в два прыжка покрыла разделяющий нас десяток футов и оказалась невысоким мужчиной в полуночно-черном доспехе. Морин, вскрикнув, сложилась пополам: рука у нее была вывернута за спину под таким углом, под которым человеческие конечности сгибаться не в состоянии.

-Только попробуй, ведьма, - мурлыкнул черный, - Только попробуй.

Морин, закусив губу, медленно кивнула.

Времени на все ушло не больше двух ударов сердца. Я сидела, прижавшись спиной к горячему камню; мысли метались, как кролики в силке. Бежать? Черный рыцарь пока не обращал на меня внимания - еще не поздно задать стрекача вверх по тропинке. Вряд ли он в своих доспехах меня догонит. Однако ноги мои были другого мнения - несмотря на жару, они, казалось, примерзли к земле. Те немногие мгновения, когда я пыталась заставить их двигаться, все и решили.

Из-за того же камня вышли еще двое в латах - мужчина и женщина. На нагруднике у мужчины красовалось изображение лилии, у женщины, как и у того, что скрутил Морин - трезубец. Лица всех троих закрывали забрала шлемов, выполненные в виде драконьих морд. Как им не жарко? - мелькнула дикая мысль.

Тот, что с лилией, остановился посередине прогалины, а женщина быстрыми шагами направилась ко мне. Я зажмурилась и попыталась слиться с камнем.

Жесткие пальцы схватили меня за локоть, едва не вывернув сустав, рывком подняли с земли и протащили несколько шагов до того места, где стояла Морин. Там я открыла глаза, взглянув прямо в ничего не выражающую драконью маску.

-Именем Ее Темного Величества, - сказал рыцарь Лилии. Голос его из-под забрала звучал глухо, - Вы арестованы.


Тот, что вышел на прогалину первым, перехватил левой рукой оба запястья Морин, а правой стиснул мне предплечье; воительница, освободившись, направилась к нашим брошенным вещам. И тут на сцене появился новый персонаж.

Он (она?) был закутан в какое-то черное рванье и выскользнул из-за того же самого валуна, откуда прежде вышла тройка темных рыцарей. Метнулось воспоминание о том, как в детстве на ярмарке я видела бродячего мага, достававшего на потеху площади из старой шляпы одного цыпленка за другим. Сколько их там еще?

-Жрица, Гиннель, - не оборачиваясь, бросил рыцарь с лилией, - Надо довезти ее до Оплота без приключений. Ты можешь что-нибудь сделать?

Тот, кого назвали Гиннелем, кивнул и пододвинулся ближе. Я уставилась на него во все глаза, позабыв и про цыплят, и про невеселые перспективы. Гиннель был все-таки мужчиной, но, кроме того, он был эльфом, чистокровным и несомненным эльфом, судя по темным глазам и волосам, скорее всего из Сильванести. Возраст его, как и у всех эльфов, определению не поддавался, а на груди, поверх лохмотьев, висело изображение черепа. Жрец Чемоша Повелителя Мертвых.

Я  знала, конечно, про темных эльфов - изгоев, парий, которым навсегда запрещен вход в страну своего народа, чьи именами не желает осквернять уста ни один их соплеменник. Зимуя лет пять назад в Палантасе, я не раз видела тамошнюю Башню Высокого Волшебства и слышала передаваемые страшным шепотом истории о ее хозяине - каком-то эльфе, обратившемся к черной магии и, кажется, сделавшем на этом почтенном поприще неплохую карьеру. Добрая половина этих историй казалась с первого взгляда отчаянными вра-
ками, да и плевать мне было, в общем-то, и на магов, и на эльфов - светлых там или темных. Но вот один из них стоял передо мной во плоти - и я закипала от профессионального любопытства.

Внимание Гиннеля, тем временем, было целиком сосредоточено на Морин; та же повела себя странно. Подавшись вперед, не делая попыток защитить себя молитвой, она жадно вглядывалась в его лицо, жадно, нетерпеливо и... радостно?

Темный эльф, однако, ответной радости не выказывал. Сосредоточенно нахмурившись, он простер руки ладонями вниз, опустил веки, и его губы зашевелились в молитве, слов которой было не разобрать. И хорошо, что не разобрать.

Морин словно очнулась от сна и теперь дернулась назад, но рыцарь Трезубца держал крепко. Она тоже зашептала молитву, но даже мне, мало что понимающей в жреческих делах, сразу стало ясно - это было все равно, что пытаться рыбацкой сетью поймать ураган. Жрец Чемоша был несравненно сильнее Морин; не обратив на ее сопротивление никакого внимания, он спокойно продолжил начатое, а закончив, коснулся двумя пальцами Крылатой Кошки Числев на ее груди. Морин тихо, задушенно ахнула. Ясное золото ее медаль-
она, сиявшее, казалось, своим собственным светом, разом потемнело, стало холодным и тусклым, словно много веков пролежало, не видя солнца, в заброшенном склепе. Гиннель удовлетворенно кивнул, повернулся и, не сказав ни слова и ни на кого не глядя, пошел прочь с прогалины.

Я зачарованно смотрела на его удаляющуюся спину, когда мое внимание привлек странно знакомый звук. Обернувшись, насколько позволяла хватка рыцаря Трезубца, я почувствовала, как невидимая петля перехватывает горло.

Темная воительница, все это время деловито копавшаяся в наших пожитках, вертела теперь в руках какой-то продолговатый предмет. Мою лютню! Я поняла, что сейчас случится, и помертвела.

-Нет, - я сама удивилась, как тонко и беспомощно прозвучал мой голос, - Нет, пожалуйста, не надо...

Женщина несколько раз неуклюже провела пальцем по струнам. Лютня взвизгнула.

Я рванулась, как бешеная, почти выдернув руку из сустава, и схватила рыцаря Лилии за стальной наруч.

-Не надо! Скажи ей, пусть перестанет! Пусть перестанет... Нет!

Воительница отчетливо хмыкнула и, пожав плечами, швырнула мою лютню через плечо. Болезненно звякнув на прощание, лютня исчезла за краем обрыва.

-Ну вот она и перестала, - сказал лилиеносец, стряхнув мою руку.

Из меня словно выпустили разом весь воздух. Я почти не чувствовала, как мне скрутили за спиной руки, как женщина с трезубцем снова подхватила меня под локоть, не слышала, что, обернувшись, сказал Гиннель рыцарю Лилии. Нас потащили вниз по тропинке.


Путь вниз с гор остался в моей памяти каким-то мутным, тошным пятном. Я механически переставляла ноги, останавливалась, когда меня дергали за руку, по первому тычку снова шла вперед и не почти не отрывала взгляда от земли. В себя я начала приходить, когда уже в сумерках мы вышли на дорогу, ведущую к Оплоту, и разбудило меня от тупого оцепенения то, что мне ужасно захотелось попИсать.

Привязанные  к дереву, нас ждали лошади. Нас с Морин погрузили в седла, и отряд рысью двинулся на север, к крепости. Не успели мы проехать и ста футов, как далеко впереди, там где, неразличимый во мраке, прятался Оплот, раздался низкий, утробный, пробирающий до костей рев, от которого я невольно пригнулась. Почти сразу же чуть в стороне, словно небольшая горная лавина, прозвучал ответ. Драконы. Вот почему мы не видели никаких следов вторжения на улицах Благодати. Темные рыцари на драконах захва-
тили крепость и взяли город за горло. Им даже не нужно было оставлять там гарнизон - владея Оплотом, они в любой момент могут перекрыть поставки продовольствия и уморить Благодать голодом.

Но судьба сказочной Благодати мало интересовала меня в тот момент. Моя собственная судьба предстала передо мной, как на ладони: нас везли в Оплот и у меня не было ни малейших иллюзий насчет того, что с нами будет, когда мы туда приедем. Точнее, у меня не было ни малейших иллюзий насчет того, что будет с Морин.

Но мне, мне самой, может быть, удастся отвертеться. Если представить себя случайной попутчицей... Я презирала себя за эти мысли, гнала их прочь, но они возвращались, словно вороны на падаль. К тому же, была еще одна мелочь...

-Ты знаешь, - как можно дружелюбнее обратилась я к рыцарю Трезубца, державшему поводья лошади, на которой сидела Морин. Проще было, конечно, заговорить с той, что выкинула мою лютню, но я не смогла себя заставить, - Я ведь бард. Меня зовут Лисса из Тарсиса.

Рыцарь что-то неразборчиво хрюкнул из-под забрала. Добрый знак.

-А ты, наверно, слышал, что любой, кто обидит барда, наживет проклятие на голову себе и всем своим потомкам. До седьмого колена, добавила я для внушительности. Действительно, ходила такая легенда, хотя сама я в нее ни на грош не верила. Если б это было так, от проклятий уже мучилось бы пол-Ансалона. Однако попробовать стоило - хуже, во всяком случае, не будет.

-Закрой рот, - буркнул рыцарь, - Ее Темное Величество защитит своих слуг.

-Может быть, - согласилась я, - Но знаешь, говорят...

-Заткнись! - это была уже стерва, что выкинула лютню.

Рыцарь Лилии, ехавший впереди, придержал коня. Все остальные тоже остановились.

-Что здесь за шум?

-Эта шлюшка пытается нас запугать.

В голове у меня вспыхнуло, словно кремнем как следует ударили по огниву.

-Сама заткнись!  -  рявкнула я на тетку с трезубцем. Та от неожиданности шарахнулась, - Не смей меня так называть! От шлюхи слышу! Не защитит вас никакое темное величество! Надо очень - такое дерьмо защищать! С безоружными вы здорово воюете, герои, мать вашу! - я не видела их лиц, но услышала, как рыцарь Лилии со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Хорошо. От бешенства запирало дыхание, стучало в ушах, перед глазами плыли цветные пятна. Может быть, я просто устала бояться, - Куда вы нас
везете? - заорала я, повернувшись к лилиеносцу, Что мы вам сделали? Что я вам сделала? Я вас знать не знаю! Или вам все равно, кого убивать? Или вы все просто свора убийц? И я не шлюха, слышишь, ты, с горшком на башке! Я не...

Его  движения я не заметила, но почувствовала, как мне под дых ткнулось что-то ужасно твердое и поняла, что лежу лицом на лошадиной гриве и не могу дышать. Очевидно, я ошибалась, предполагая, что хуже быть уже не может. Еще как может. Рыцарь вздернул меня за воротник туники и добавил по носу; в глазах полыхнуло, рот и подбородок залило теплым. Следующий удар пришелся в ухо; я обморочно подумала, что наверно, он убьет меня прямо здесь. Лилиеносец снова занес кулак, но удара не последовало. Вместо
этого раздался тихий, мелодичный голос:

-Хватит, сэр Джерн. Тебе нужно доставить их в Оплот без приключений - твои собственные слова. Да и немного чести бить женщину, связанную к тому же. Достаточно.

Это был Гиннель, жрец Чемоша. Я о нем почти забыла. Рыцарь Лилии издал такой звук, какой издает волынка, когда из нее выходит последний воздух, однако руки убрал и поспешно отодвинулся от эльфа подальше.

-Еще слово, - прошипел он в мою сторону, отъезжая, - И будешь искать свой язык на дороге.

Не то, чтобы я была способна в данный момент сказать хоть слово, но почувствовала, что это не пустая угроза. Я наконец смогла вздохнуть и понять, как мне больно. Слезы бежали по щекам, откуда-то из середины груди поднималась дурнота, с подбородка капало.

-Дай ей воды, - бросил Гиннель рыцарю Трезубца, что держала под уздцы мою лошадь, и снова занял свое место в хвосте колонны.

Теплая вода пахла соломой и была щедро разбавлена текущей из носа кровью. Я сделала глоток, почувствовала, что на втором меня стошнит, и больше пить не стала, только мотала головой, стараясь, чтобы как можно больше пролилось на лицо. Вроде бы полегчало. Но вода, как и все хорошее в жизни, быстро кончилась; рыцари пустили коней в галоп.


Глубокой ночью мы подъехали к Оплоту. Вопреки всем законам природы, с наступлением темноты жара только усилилась, сделавшись, как говорят в Тарсисе, такой, что хоть ложкой черпай. Огни были погашены, поэтому крепость осталась для меня лишь непроглядно-черной бесформенной громадой на фоне лиловатого ночного мрака. Нас с Морин стащили с седел и, не мешкая, отволокли в караулку.

Дальше дела пошли споро.

Оба рыцаря Трезубца отдали салют и вышли; на их месте через полминуты нарисовался гигантского роста пожилой воин с языком пламени на нагруднике. Он был без шлема и при ходьбе заметно припадал на левую ногу. Лилиеносец вытянулся перед ним во фрунт.

-Ну, - сказал хромой, ни к кому в особенности не обращаясь, - Кто у нас здесь? А, жрица Числев, - он подошел к Морин вплотную и некоторое время рассматривал ее, склонив голову набок, - Как тебя зовут?

-Морин Тихий Шаг, - жрица вздернула подбородок - не столько из гордости, я думаю, сколько потому, что собеседник был выше ее чуть ли не на две головы.

При этих словах темный эльф, до того смирно сидевший в углу на сундуке, повернул голову. Морин этого не заметила - она смотрела на хромого. Жрец прикрыл глаза рукой.

-Гиннель, - тихо сказал хромой, который, очевидно, был здесь командиром, - Твои услуги больше не нужны. Я тебя не задерживаю.

Эльф чуть тряхнул головой, встал, поклонился и вышел, не оглянувшись. Морин не отвела взгляда от хромого. Тот немного помолчал, потирая шею над воротом кольчуги.

-Что ж, Морин Тихий Шаг, пришло тебе время прогуляться вместе со своей Крылатой Кошкой в страну счастливой охоты. Ты ведь не в обиде?

Жрица, бледная даже в теплом свете факелов, только сглотнула.

-Я бы  отдал  приказ  прямо сейчас, - продолжал хромой, словно обсуждая, какая паршивая была сегодня погода, - Но на дворе ночь и я не хочу будить ребят. Так что придется подождать до рассвета. Ненавижу откладывать эти вещи, но такова жизнь. А это кто такая? - ткнув пальцем в мою сторону, отнесся он к лилиеносцу, по-прежнему стоящему навытяжку. Ну вот и моя очередь, подумала я, но как-то отстраненно. Во мне уже не осталось ни страха, ни злости, ни надежды. Все, чего я хотела - чтобы нос перестал
болеть и чтобы все кончилось побыстрее.

-Называет себя Лиссой из Тарсиса, бардом, сэр командующий, - отчеканил рыцарь Лилии. Хромой развернулся на каблуке и заглянул мне в глаза (хотя ему и пришлось для этого порядком пригнуться). Левая бровь у него была короче правой, а на губах играла ласковая улыбка, при виде которой я в другое время испугалась бы до полусмерти. Сейчас мне было просто скучно.

-Так-так-так, - пропел он, - Лисса из Тарсиса, ну надо же, какая честь. Знаменитая певица, сочиняющая такие забавные песенки. О пятиглавой драконице Такхизис и мельниковом сыне. О Повелителе Ариакане, семи лягушках и шелковом платочке. Ужасно смешные песенки. Обхохочешься.

Образованный сукин сын, равнодушно подумала я. Все песни, что он назвал, действительно принадлежали мне, причем конкретно эти были, кажется, еще из самых невинных. И я сама же им сдуру представилась!

-Поразительно, - сказала я в пространство, - Где только не встретишь ценителей прекрасного.

У хромого дернулась верхняя губа и мне показалось, что сейчас он меня укусит. Но он только процедил, выпрямляясь:

-Ну, здесь тоже все ясно. Подожди рассвета, госпожа певица. Джерн!

Рыцарь Лилии вытянулся еще больше, хотя, казалось бы, куда уж больше.

-Возьми караул и отведи их в подземелье. Потом свободен.

Лилиеносец отсалютовал, схватил левой рукой меня, правой - Морин и потащил к двери. Когда мы проходили мимо хромого, тот дернул подбородком в моем направлении.

-Да, Джерн, постой-ка. Что это у нее с лицом?

Рыцарь Лилии замер на полушаге.

-Она оскорбляла достоинство рыцарей Такхизис, сэр командующий. Я... не сдержался.

Хромой тяжело вздохнул.

-Она могла тебе реально навредить?

-Нет, сэр командующий. Не могла.

-Что на этот счет гласит Кодекс?

-Ненужная жестокость не приближает воина к священной цели, как по писаному выпалил Джерн, - но затмевает ее сияние.

-Самоконтроль, сэр Джерн, - после паузы наставительно сказал хромой, - Ясное вИдение цели - вот чего требует от нас Темная Леди. Кулаками махать любой дурак научится. Пять суток ареста.

-Но, сэр...

-Пять суток.

Минуту назад мне казалось, что я уже не способна бояться, но от нотки, проскользнувшей в голосе хромого, спина моя мгновенно взмокла и так же мгновенно высохла. Что-то в нем было, в этом голосе, что напоминало об отрубленных головах, насаженных на свежеоструганные колья. Вы мне не поверите, но я посочувствовала лилиеносцу.

Тот между тем гаркнул "Да, сэр! ", отпустил нас, выскочил из караулки, словно за ним гналась свора бешеных собак, и почти сразу же вернулся с двумя рыцарями Трезубца - трудно было сказать, теми же самыми или другими. Хромой командующий, кажется, совершенно потерял интерес и к нему, и к нам.

-Этих двоих, - кивнул в нашу сторону лилиеносец, обращаясь к стражникам, - Запрете до завтрашнего утра. Я арестован на пять суток.

Отстегнув от пояса меч, он аккуратно поставил его в угол, снял шлем и вышел, оглянувшись на меня. Он был молод, и довольно недурен к тому же - с рыжеватыми, волнистыми волосами и ямочкой на подбородке и в глазах у него стояла неподдельная, сердечная ненависть. Я собралась было обольстительно ему улыбнуться, но сил не хватило.

Рыцари Трезубца двинулись следом, подхватив нас под руки. Волокли нас с такой скоростью, что мои ноги если и касались земли, то только случайно. Это было хорошо - не знаю, смогла бы я в моем тогдашнем состоянии идти сама. Болел уже не только нос - все тело невыносимо ломило от тряски верхом, от побоев, от долгой неподвижности. На то место, куда в первый раз пришелся кулак сэра Джерна, словно подвесили свинцовую гирю. Связанные руки онемели. Мочевой пузырь грозил разорваться.

Таким образом мы продефилировали через пустынный внутренний двор, по лабиринту каких-то построек, в донжон и вниз по крутой винтовой лестнице, в подземелье.

Откуда-то пахло кухней. Наши конвоиры несли зажженные факелы и я крутила головой, стараясь в их пляшущем свете разглядеть и запомнить как можно больше. Не то, чтобы там было много чего запоминать - неровные каменные стены, грязноватый пол да груды каких-то ящиков - и в любом случае мне, по-видимому, уже не удастся вставить это в балладу, но привычка брала свое.

Подземелье оказалось коротким коридором с тяжелой, окованной стальными полосами дверью на входе и семью такими же дверями внутри - по три в каждой стене и одна в торце. Как раз у нее нас ждал сэр Джерн.

Интересно, машинально подумала я, он сам себя запрет?

Однако узнать это мне было не суждено. Один из конвоиров отпер дверь справа от той, у которой стоял рыцарь Лилии, а второй развязал нам с Морин руки и по очереди втолкнул нас внутрь. Дверь лязгнула и я услышала, как ключ поворачивается в замке.

Оставалось только ждать.


Камера  была довольно просторна и явно рассчитана больше, чем на двух узников. Факел, оставленный одним из охранников, горел хоть неярко, но ровно. Было прохладно. Откровенно говоря, было холодно, но после удушающей жары, царившей наверху, это было именно то, что надо. Так что, облегчившись наконец на стоящее в углу ведро и вытянувшись во весь рост на охапке подгнившей соломы, я почувствовала себя почти хорошо. Странно, но мысли о смерти не тревожили меня - может быть, потому что я слишком уста-
ла, чтобы думать хоть о чем-нибудь, а может быть, потому что, будучи живыми, мы не можем или не хотим вообразить себе смерть, гоним ее от себя. Смерть лежит за порогом разумения живых. Пока мы живы, мы бессмертны.

Морин сидела на соседней куче соломы, обхватив руками лодыжки и положив подбородок на колени, и молчала, словно бродя мыслями где-то далеко. Тишина действовала мне на нервы. Я откашлялась.

-Морин, - вопрос прозвучал неуверенно, - Ты можешь что-нибудь сделать?

Жрица глянула на меня, словно удивляясь, кто я такая.

-Например?

-Ну, не знаю, - я чувствовала себя глупо, - Ты здесь жрица, в конце концов. Помолиться Числев, вдруг что-нибудь получится?

-Ничего не выйдет, Лисса. Ты думаешь, я не пыталась? Этот... - ее голос странно дрогнул, - Этот темный жрец, он силен, как я не знаю кто. Предпочитаю не думать о том, чем он заслужил такую милость Повелителя Мертвых, но блокировал он меня накрепко. Стоит мне хотя бы помыслить о молитве, и в голове начинается такая каша, что мне кажется, я схожу с ума. Нет, - добавила она с горечью, - от меня теперь никакого толку.

-А снять это заклятие никак нельзя? - на всякий случай спросила я. Ответ был именно тот, что я и ожидала.

-В данной ситуации - никак.

-Это молитва, а не заклятие, - задумчиво сказала Морин, когда молчание стало почти осязаемым, - Она исчезнет сама собой, если умрет тот... - снова непонятная заминка, - ... ублюдок, который ее наложил.

Вопрос был исчерпан. Темный эльф, это было очевидно, пребывал в добром здравии и умирать в ближайшую сотню лет не собирался.

Снова тишина. Я машинально накручивала на палец соломинку. Подбежавшая крыса пощекотала мне руку длинными усами; я с наслаждением щелкнула ее по носу. Мысли были вялыми и неповоротливымиыми, как выброшенные на берег черепахи, и, как те черепахи, оставляли за собой широкие осыпающиеся борозды. Молитва. Заклятие. Что-то надо сделать. Что-то. Нельзя умирать, как овцам на бойне. Это непристойно. Если есть хоть крошечная, хоть иллюзорная возможность...

-Хорошо, Морин, - сказала я, - Ты не можешь молиться. Но давай я попробую, а?

Морин так на меня посмотрела, словно я предложила ей прогуляться до Бездны и нащелкать Пятиглавой Драконице по пяти носам.

-Ты?!

Я прекрасно ее понимала. Боги всегда были для меня скорее какими-то отвлеченными понятиями, чем реальной силой. Они существовали в одном мире, я - в другом. Иногда, когда в кармане заводилась лишняя монета, я приносила жертву Бранкале, Небесному Барду, которого эльфы еще называют Астарином, но делала это от случая к случаю и как бы авансом. Как-то мне до сих пор не подворачивалась возможность убедиться в его милости, но я подозревала, что даже у него не было особых оснований числить меня в люби-
мицах.

-А что? - сказала я как можно увереннее, - Во всяком случае, это не повредит. Ты только скажи, что надо делать.

-Не знаю, Лисса... - жрица явно колебалась.

-Да ладно тебе, Морин, - поднажала я, - Хуже-то не станет. Ну не откликнется бог, но он ведь и так не откликается. Или ты боишься выдать свою тайну? Так я никому не скажу, обещаю.

-Нет никакой тайны. Сосредоточься и говори. Даже не обязательно вслух. Важна не форма, а вера. Ты просто говоришь с богом о том, что тебя тревожит, а он отвечает. Или не отвечает.

-А как узнать, ответил он или нет?

Морин усмехнулась.

-Ты не ошибешься, Лисса, поверь мне.

И всего-то? Я закрыла глаза. Сосредоточься и говори. Это то, что я умею делать - сосредоточиться и говорить. Единственное, что я умею. Если все так просто, любой дурак может стать жрецом.

Все оказалось совсем не просто.

Мысли скакали, как коровы, которым под хвост попала колючка, и не желали останавливаться на разговоре с богом. Я думала о том, каково это - когда тебе отрубают голову. Больно? Думала о том, на что это похоже - летать на драконе. О рыцаре в соседней камере и о том, как неплохо было бы повстречаться с ним при других обстоятельствах. Я думала о чем угодно, кроме того, о чем было надо.

Нет, так не пойдет.

Форма не важна, сказала Морин. Важна вера. С верой у меня было туговато, но когда тебя загоняют в угол, вера, как сборщик податей, появляется, откуда не ждешь. А форму я знала только одну. Песню.

Я покрепче зажмурила глаза и запела.

Сначала было трудно. Слова не шли. Я разозлилась, как злилась всегда, когда стихи отказывались ложиться на мотив. Я стала подыскивать рифмы, ритм, образы и паузы, модулировать голос, чтобы он соответствовал тому, что я хочу выразить. Я сосредоточилась. Сосредоточилась и заговорила.

Я обращалась ко всем богам, какие приходили на ум. Я просила Крылатую Кошку не бросать свою жрицу в час отчаяния. Я просила Небесного Барда дать его непутевой дочери еще послужить ему словом и музыкой. Я умоляла Платинового Дракона Паладайна пролить на нас свой свет, а Кири-Джолита - обрушить стены Оплота на головы нашим палачам или послать их всех куда-нибудь, куда ворон костей не заносил. Я уверяла Такхизис, Королеву Тьмы, что мы никогда не делали ничего плохого ни ей самой, ни ее слугам, а та
песня о мельниковом сыне была всего лишь пьяной шуткой - истинная правда, кстати говоря. Я говорила со всеми вместе и с каждым в отдельности и мне казалось, что они отвечают, но слов их я не могла разобрать. Коротко говоря, это была лучшая из моих песен. Если бы мой учитель, Квилон по прозвищу Не Гуляй был тогда рядом, думаю, он бы мною гордился.

Я не знаю, долго ли я пела - время мчалось, не двигаясь с места. Наверное, долго, потому что под конец голос у меня заметно сел. Но закончила я не раньше, чем песня, словно живое существо, сама потребовала этого.

Выведя, наконец, последнюю ноту, я осторожно открыла глаза.

Ничего не изменилось.

Не спрашивайте, на что я рассчитывала - что перед нами вдруг появится какой-нибудь бог во плоти, что откуда ни возьмись прилетят Соламнийские рыцари на серебряных драконах и возьмут Оплот штурмом, что хромой командующий передумает и прикажет нас отпустить, что в стене внезапно откроется выход. Вы будете смеяться, но я действительно рассчитывала на что-нибудь подобное.

Выхода не было, не хлопали крыльями серебряные драконы, никто не собирался нас отпускать. И конечно, не было и следа богов. Были только я и Морин, и в оранжевом свете факела я увидела, что жрица плачет.

-Лисса, - прошептала она, - Лисса... Какая красота... Я обо всем забыла. Это было так прекрасно, ты не представляешь...

Я  только  рукой махнула и легла ничком на солому. Неотвратимость судьбы предстала передо мной во всей своей безобразной наготе и меня охватило черное, тупое отчаяние, бессильный ужас. Все впустую. Жить нам осталось пару часов и помощи ждать неоткуда. Да и кто мы такие, чтобы рассчитывать на помощь? Какое дело до нас богам? Сколько людей уже погибло, которые были ничем не хуже, а часто лучше нас, людей, эльфов, карликов, кендеров... детей... Ну и что с того, что нам хочется жить? Они тоже хотели
жить, а попали в жернова, - Наглая крыса вернулась - а может, это была ее сестренка? Я не стала ее отгонять, - И жернова их перемололи, и даже не заметили. Боги не стали их спасать, не станут и нас. Пару часов - и все. И ничего больше не будет. Я лежала неподвижно, пыталась это представить и не могла, а внутри, в горле, в животе, в душе торопливо шарили маленькие, липкие ладошки страха. Пришла наша очередь, и ничего тут не попишешь.

Пальцы Морин впились мне в плечо и я чуть не заорала от неожиданности.

-Лисса, - выдохнула жрица, - Ты слышала?

-Что? - я вскочила, как ужаленная, неосознанно радуясь, что можно отвлечься, - Где?

-Там, наверху. Как будто что-то грохнуло.

Я прислушалась. Тишина.

-Морин, над нами полсотни футов земли. Что там может грохотать?

-Не знаю. Но что-то грохнуло, я уверена.

-Может, рыцарь во сне с кровати упал, - ляпнула я.

Морин нервно захихикала.

-Они, наверно, и спят в доспехах, - выдавила она.

Я тоже прыснула.

-И моются.

-И...

Я посмотрела на Морин. За этот день она, казалось, постарела лет на десять. Или на пятьдесят, если считать по-эльфьему. Но в глазах у нее прыгало лихорадочное, отчаянное веселье. Я и сама чувствовала подступающий смех, как щекотку, но только не снаружи, а внутри. Это страх смерти бродил во мне, ища выхода, и я ничего не могла с ним поделать. Несколько мгновений я еще сдерживалась, а потом захохотала в полный голос. Морин присоединилась ко мне. Вцепившись друг в друга, с текущими по щекам слеза-
ми, мы смеялись, как безумные, тряслись, раскачивались, взвизгивали, замолкали на миг, а потом смотрели друг на друга, добавляли какую-нибудь новую смачную подробность частной жизни рыцарей Такхизис, и заливались пуще прежнего. Наш дикий хохот отражался от стен камеры причудливыми эхо. Это истерика, подумала я. Ну и пусть. Что бы это ни было, оно уносило с собой боль, унижение и ужас, и я не хотела, чтобы это кончалось.

Мы все еще смеялись, когда холодный земляной пол нашей темницы встал дыбом у нас под ногами.


Веселье словно ножом обрезало. Стены камеры заходили ходуном, пол вспучился, взбрыкнул, как норовистый конь, и неровно затрясся. Сверху раздался оглушительный гул, грохот, треск. Невозможно, но мне казалось, я различаю крики. Молитва, подумала я. Моя молитва.

Но  как  следует  это осознать времени не было. Одна из стен дико накренилась и факел, оставленный добрым рыцарем Трезубца, выскочил из держателя на кучу соломы. Задымилось. Я вскочила и метнулась туда. Пол, раскачивающийся, словно палуба корабля в шторм, швырял меня из стороны в сторону. Морин, оказавшаяся умнее, поползла к факелу на четвереньках. Она добралась до цели первой и принялась раскидывать тлеющую солому голыми руками. Упав по дороге несколько раз, я бросилась ей на помощь, затаптывая
то, что она успела выбросить. Пожара я не боялась в камере, кроме соломы, гореть было нечему, но вонючего дыма было столько, что глаза уже начинали слезиться.

Справившись наконец с последним пучком соломы, я села на пол и перевела дух. Факел погас. Где-то справа в кромешной тьме кашляла Морин. Наученная горьким опытом, я на карачках поползла на звук, нашла жрицу и мы, прижавшись друг к дружке, уселись на середине камеры. Или по крайней мере, на том, что мы сочли серединой.

-Что это, Морин? - шепнула я, - Землетрясение?

-Не знаю. Никогда не слышала, чтобы в этих краях случались землетрясения. Но это горы, в конце концов. Может быть.

А может быть, и нет, подумала я. Может быть, моя молитва все же достигла чьих-то ушей. Но вслух я этого говорить не стала.

Не  знаю, сколько времени это продолжалось. Судороги земли то затихали, почти сходя на нет, то возобновлялись сильнее, чем прежде, и тогда нам приходилось изо всех сил вцепляться друг в дружку, чтобы нас не расшвыряло по разным углам. Словно сами основания мира, столбы, поддерживающие кузницу Реоркса, дрожали и гнулись под нами. Грохот некоторое время еще доносился сверху, потом затих. Я боялась, что стены камеры обрушатся на нас, но они выдержали. Наконец земля, дрогнув в последний раз, успоко-
илась; некоторое время мы еще сидели, не решаясь шевельнуться, потом разжали объятия.

-Морин, - еле слышно выдохнула я, - Если замок рухнул, то нас могло завалить здесь наглухо.

-И что ты предлагаешь?

Предложить мне было нечего. Тем не менее я прикинула, где должна находиться дверь и, не осмеливаясь встать, на коленях поползла в том направлении. Дверь отыскалась, хотя и совсем не там, где я рассчитывала; я для порядка постучала в нее кулаками и пятками и несколько раз крикнула. Конечно, никто не отозвался. Я ощупью вернулась к Морин и уселась на прежнем месте, не говоря ни слова.

Мне казалось, что прошло недели две, прежде чем до нас донеслось громыхание замка.


Мы снова прижались друг к другу; я чувствовала, как Морин трясется всем телом. Ну, вот оно, подумала я, перестав дышать. Ключ ворочался в замке бесконечно долго. Наконец дверь распахнулась и я, не сдержавшись, громко застонала от облегчения.

Фигура в дверях была одна, была без шлема и не делала попыток войти в камеру. Она просто стояла и смотрела на нас. В руке у фигуры был факел, свет которого заставил меня зажмуриться.

-Вы свободны, - сказал Гиннель, темный эльф, жрец Чемоша.

Несколько раз глубоко вдохнув, я разжмурилась и вгляделась в вошедшего, отмечая мимоходом странные перемены. Хоть и по-прежнему с непокрытой головой, Гиннель был теперь одет в доспехи, такие же, как у всех темных рыцарей, но без знаков различия. Медальон с мертвой головой исчез вместе с лохмотьями. На бедре висела тяжелая шипастая палица.

Я обернулась на Морин. Подавшись вперед, с подавленным ликованием на лице, она во все глаза смотрела на Гиннеля, словно хотела броситься ему на шею и не могла решиться. Я ее, в общем, понимала, хотя и не была уверена насчет бросания на шею. Что-то мне говорило, что он может и не обрадоваться.

-Что... - голос у меня сорвался. Я прочистила горло и попробовала снова, - Что случилось?

-Оплот рухнул, - не глядя на меня, спокойно сказал эльф, - Вы можете идти, куда захотите.

-Землетрясение? - осторожно спросила я.

-Катаклизм.

Стены камеры вокруг меня закружились во все убыстряющемся темпе. Катаклизм. Такое уже было однажды - триста с лишним лет назад, когда огнедышащя гора рухнула на гордый Истар и увлекла его за собой на морское дно. Тогда весь мир изменился до неузнаваемости - моря стали сушей, горы поднялись там, где раньше были пустыни. Разруха, голод, хаос... Неужели снова?

Гиннель отвернулся и шагнул в коридор. Сквозь дурнотную муть до меня, как из-под воды, донесся охрипший голос Морин:

-Отец... - и громче, - Отец!

Мир разом пришел в фокус. Она что, рехнулась на радостях? Но Гиннель замер на месте и медленно обернулся. Ну и ну, только и подумала я, если бы я написала такое в балладе, Квилон меня бы высмеял.

Эльф сделал четыре стремительных шага и остановился прямо над нами, глядя на Морин сверху вниз. При виде его лица мне моментально захотелось заползти куда-нибудь в темный угол и долго-долго лежать там, не шевелясь.

-Ты, - оскалившись, почти выплюнул он, - Не смей меня так называть, ты... человечье отродье. Вытряхивайся отсюда и катись на все четыре стороны. Кстати, я собираюсь в Лэмиш, и от души тебе советую выбрать какое-нибудь другое направление. Мир велик.

Морин, сощурившись, медленно встала на ноги; она была одного с ним роста. У меня пропали последние сомнения. В этот момент, глядя друг на друга, словно сквозь прорези забрала, они были невероятно, безошибочно похожи, если не считать того, что отец выглядел порядочно моложе дочери. Да, не такой я воображала себе встречу разлученных родственников.

-Не бойся, - усмехнулась Морин, - Не стану я тебе надоедать. Мне просто всегда хотелось на тебя посмотреть. Только посмотреть, больше ничего. Ну вот, я и посмотрела. Не могу сказать, что увиденное меня порадовало. Ты струсил тогда, и струсил теперь. Отправляйся в Лэмиш. Твоя трусость от тебя не отстанет.

Я переводила взгляд с одного на другую. Лицо Морин пошло красными пятнами; лицо ее отца снова потеряло всякое выражение. Он должен был сейчас, по всему, развернуться и уйти. Но он не уходил.

-Скажи мне только вот что, - продолжала жрица, тоже, хотя и с очевидным усилием, овладев собой, - Зачем ты сюда пришел? Почему ты нас выпускаешь?

-Я потратил  на  тебя, - бесстрастно сказал Гиннель, - свою последнюю просьбу к Повелителю Мертвых. Ей можно было бы найти лучшее применение и наверно, мне еще придется за это заплатить. Но тебе этого не понять - тебе и всему твоему безмозглому племени, так что хватит об этом. Главный вход в подземелье завалило, но на середине винтовой лестницы есть боковая дверь, ведущая в ров. Я оставлю ее открытой, он нахмурился, словно вспоминая о чем-то, - Да, и не бойтесь наткнуться на рыцарей. Живых здесь
не осталось. Мое почтение.

Он повернулся и сделал шаг к выходу.

-Да нечего тут понимать, - тихо сказала Морин ему в спину, - Ты не только трус, ты еще и предатель.

Гиннель, не замедляя шага, воткнул свой факел в скобу на стене туда, где раньше был тот, первый, и шагнул на порог. Мне нестерпимо хотелось как следует себя ущипнуть, чтобы убедиться, что все это не сон. Но это, конечно, был не сон.

-Эй! - крикнула я вслед закованной в черную сталь спине, - Гиннель! Заклятие-то сними!

Эльф обернулся на пороге и посмотрел на меня в первый раз с тех пор, как вошел в камеру.

-Это не нужно, - сказал он, и теперь у него в голосе была боль, Богов больше нет, а значит, и молитвы потеряли силу, - он снова перевел взгляд на Морин и криво, неприятно ухмыльнулся, - Привыкай... дочка.

Он вышел в коридор. Я чувствовала, как откуда-то из живота волной поднимается, угрожая захлестнуть, бешеная, пьяная радость. Живы! Живы, холера нас забери! Рыцарей Такхизис больше нет, мы свободны!

Стоп. Я закрыла глаза и сдавила кулаками виски.

Как это нет? А этот, в соседней камере? Может быть, он жив. Наверняка жив. Чувствуя себя полной дурой, я вскочила и бросилась за жрецом.

-Постой! - выдохнула я, догнав его уже у входной двери, - Подожди. Там, в другой камере, тот рыцарь Лилии, - я, хоть тресни, не могла вспомнить его имени, - Ты можешь его выпустить?

Эльф рассматривал меня, чуть подняв брови, словно какого-то невиданного зверя.

-Какое тебе до него дело? После того, как он с тобой обошелся?

Действительно, какое?

-Он человек, - тихо сказала я, - И я тоже человек.

Что-то дрогнуло в узком, бледном, молодом лице с такими старыми, старыми, всезнающими глазами. Сколько же ему лет? - мимолетно подумала я. Двести, никак не меньше. А то и больше. Гиннель пожал плечами и, ни слова не говоря, протянул мне тяжелую связку ключей; к каждому была пунктуально приколота кожаная бирка с номером.

-Еще что-нибудь? - он смотрел на меня, по-прежнему подняв брови, - Ты сильно меня обяжешь, если вспомнишь это прямо сейчас, а не побежишь за мной до самого Лэмиша.

Прижав связку к груди, я помотала головой.

-Ничего.

-Рад слышать.

Гиннель резко повернулся и вышел; шаги его подбитых железом ботинок прогрохотали вверх по лестнице, становясь все тише и тише.


Я привалилась к дверному косяку и немного постояла, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли. В поясницу врезалась скоба с болтающимся на ней тяжелым замком. Колени мерзко дрожали. Из камеры с факелом в руке вышла Морин, собранная и мрачная. Я и сама чувствовала, как недавнее ликование оставляет меня, тает, как неупокоенный дух при первых лучах зари, сменяясь сухой, холодной решимостью. Ничего еще не кончилось. Я отыскала в связке ключ под номером четыре и пошла к двери в торце коридора.

Ключ подошел сразу, но порядком заржавевший замок не спешил открываться. Морин держала факел. Я пыхтела над замком минут пять, нетерпеливо ругаясь сквозь зубы, и думала о том, что сказала Гиннелю. Я сказала ему правду, но не всю правду. Мне было жаль рыцаря, имя которого выскочило у меня из памяти; сняв свой дурацкий шлем, он обрел лицо, и я боялась, что, поступи я иначе, это лицо станет преследовать меня по ночам. Но кроме жалости, было еще и злорадство, и стремление насладиться победой, и едва
ли не сильнее всего этого - нестерпимое желание полюбоваться на выражение лица сэра Как-Его-Там, когда он увидит, кто его освободил.

Наконец заскрежетало; замок свалился с петель. Я распахнула дверь, взяла у Морин факел и выставила перед собой; возобновлять знакомство с рыцарскими кулаками у меня не было ни малейшего желания.

-Эй, ты! - крикнула я, - Рыцарь! Выходи! Гауптвахта отменяется!

Он стоял почти рядом с дверью, более чем слегка помятый, и щурился на свет. У меня хорошее воображение, но, признаюсь, я не ожидала увидеть на его лице то, что увидела: полное, непередаваемое, сияющее счастье. Я растерялась, но в следующий миг он разглядел меня, и в лицо ему словно плеснули холодной водой.

-Какого... Откуда ты здесь взялась?

-Замок рухнул, - невинно сообщила я. Он, кажется, не особенно удивился - конечно, он же был через стенку от нас и наверняка все испытал на собственной шкуре. Ничего, милый, погоди чуток, - И Гиннель нас выпустил. Но он уже ушел, - Теперь рыцарь смотрел на меня, широко раскрыв глаза. Вот и чудно. Я выдержала паузу; здесь он должен что-то сказать.

-Гиннель? - не обманул моих ожиданий рыцарь.

-Ну да, - я все еще держала факел наперевес - так, на всякий случай, - Он оказался отцом Морин, ты можешь себе представить? И выпустил нас. А мы выпустили тебя. Ты свободен.

-Лжешь.

-Зачем бы мне? Но если не веришь, пойди посмотри сам. Жаль, Гиннель уже ушел, а то бы он тебя просветил.

Рыцарь издал странный звук и привалился к стене.

-А... - он сглотнул, - А остальные?

Я пожала плечами.

-Гиннель сказал, в живых остались только мы.

Тут я почувствовала, что хватила через край. Рыцарь побелел весь, от края волос до ворота кожаной рубахи, и я испугалась, что он сейчас рухнет замертво. Но, к его чести, он довольно быстро овладел собой.

-Выходит, я обязан тебе жизнью, - сказал он глухо, отлепляясь от стены.

-Выходит, - сладко улыбнулась я.

Он склонил голову.

-Чем я могу отплатить моей спасительнице, как велит мне долг чести?

-Лютней, - выпалила я, не успев даже как следует удивиться.

-Чего-о?! - вскинулся рыцарь.

-Я говорю, лютней. Ты выкинул мою - ты или одна из твоих, неважно. Мне кажется, будет честно, если ты возместишь мне потерю.

Теперь вид у него был почти жалобный.

-Да где ж я ее тебе найду?

-Если не найдешь ту - что ж, я согласна на новую. И мне до фонаря, где ты ее возьмешь. Заложишь свои железяки, в конце концов. Достань мне лютню - и мы квиты. Договорились?

-Договорились, - не без колебания ответил рыцарь и, явно не желая больше оставаться в моей компании, поспешил к выходу. Нами с Морин, в общем, тоже нечего было больше здесь делать. Нет, оставалось еще кое-что. Я снова отдала Морин факел и по очереди открыла двери остальных пяти камер. Все они были пусты. Вот теперь все.


Ров, когда-то, видимо, наполненный водой из какой-то горной речки, за нынешнее лето успел пересохнуть. На дне, там, где оно не было завалено камнями, оставалось примерно по щиколотку кишащей головастиками грязной воды. Мы выбрались с противоположной стороны, хлюпая и чмокая. Я глубоко вдохнула и обернулась.

Оплота больше не существовало.

Стены из светло-кремового камня частью раскрошились, частью сползли в ров. Фундаменты смотровых башенок торчали гнилыми пеньками. Донжон рухнул и все почернело от копоти, словно здесь несколько дней подряд бушевал пожар. Но никаких следов огня видно не было.

И на фоне всего этого, как в безумном сне, неизвестно каким чудом уцелевшая и даже не покосившаяся, возвышалась рама ворот с наглухо закрытыми створками.

Но это было еще не все. Это не была даже малая часть.

Поросшие лесом горы, еще вчера подступавшие вплотную к дороге, исчезли, как не были. На их месте, насколько хватало глаз, тянулась серая, неровная, каменистая равнина, поверхность которой там и сям разбивали огромные скалы, словно земля, однажды извергшая из себя предгорья хребта Халкист, вдруг передумала и втянула их обратно, оставив снаружи только самые верхушки. Оплот или то, что от него осталось, стоял посреди этого нового пейзажа, как на ладони.

Небо было красным, багровым от края до края, и по всему горизонту в эту красноту поднимались черные облака - то ли пыль, то ли дым.

Желудок у меня перевернулся раз и другой. И это все - моя молитва? Я озиралась кругом и в глаза мне кидались все новые и новые детали полного и окончательного опустошения. Вот торчащие к небу обломки подъемного моста. Вот среди остатков смотровой башни вполсилы трепыхается на ветру черный флажок с неразличимым отсюда символом. Вот, сразу за нашими спинами, перечеркнувшая дорогу широкая трещина, в которой что-то дымится. Я не стала смотреть, что.

Я снова повернулась лицом к разрушенной крепости, и тут сообразила, что Морин уже довольно долго не сводит с меня глаз. Рыцарь исчез куда-то по своим рыцарским делам, мы остались одни. Вид у жрицы был слегка ошарашенный, но только слегка. Я ей позавидовала.

Понимаете, мне нужно было задать ей вопрос. Я не хотела его задавать, не хотела знать, но мучиться неизвестностью не могла тоже. Несколько минут я собиралась с силами. Сердце мое придавила глухая чугунная плита, не дававшая свободно дышать. Жрица молчала и в ее глазах я видела, что она знает, о чем я хочу спросить, но не хочет облегчать мне задачу.

-Морин, - выдавила я наконец, - Это что - ответ на мою молитву?

-Тебе честно сказать?

-Конечно, честно, прах тебя побери! - озлилась я, - Зачем я, по-твоему, спрашиваю?

Соври, умоляла я ее мысленно. Ну пожалуйста, соври.

-Как скажешь. Но мой ответ тебе не понравится. Я не знаю.

-Что значит - не знаешь? - на чугунную плиту, кажется, взобрался рыцарь в полном вооружении, - Ты жрица или нет?

-Уже нет, - бесстрастно сказала Морин, - Боги ушли, мне некому больше служить. А когда ты молилась, я была лишена власти и ничего не чувствовала. И даже если бы чувствовала - кто я такая, чтобы толковать пути богов? С ними говорила ты. Только ты сама и можешь ответить.

-Но это могло быть..?

-Наверное, могло.

Наступило долгое молчание. Я восстанавливала в памяти те минуты в подземелье, проговаривала снова слова песни, вспоминала, как мне казалось, что боги мне отвечают. Что они говорили? Этого я не знала тогда, не знала и теперь. Я даже не была уверена, говорили ли они что-нибудь вообще.

-Перестань, Лисса, это бесполезно, - сказала наконец Морин, - Должно пройти время. Сейчас у нас есть другие дела. Нам нужно вернуться в Оплот и попытаться найти еды и воды. И оружие.

-Оружие? - тупо переспросила я, - Какое оружие?

-О боги, Лисса, да очнись же! Любое! У меня нет больше власти, ты что, не поняла? Я не смогу защитить ни тебя, ни себя. Случилось что-то страшное, весь мир перевернулся, на дороге нас может ждать все, что угодно!

-А куда ты собираешься? - сказала я, чтобы что-то сказать.

-В Благодать, конечно, - Морин явно начала раздражаться, - Куда ж еще? Это довольно большой город, там наверняка есть храмы и должны остаться жрецы или маги. У меня есть к ним пара вопросов. И потом, ты хотела лютню?

При упоминании о лютне в голову мне пришло то, что казалось очень удачной мыслью.

-Слушай, Морин, зачем нам оружие, с нами же этот... - я кивнула в сторону развалин. Как же его зовут? Вот пропасть, не помню, - Он рыцарь, вот пусть и машет мечом. Его, в конце концов, этому учили.

Морин только фыркнула.

-Я буду считать, что мне посчастливилось, - бросила она, подбирая свой уже ни на что не похожий красный балахон и начиная спускаться обратно в ров, - Если не придется защищать и его тоже.


Внутренний двор представлял собой почти непроходимое месиво разрушенных стен, обвалившихся перекрытий и каменной крошки. Единственной целой постройкой оказалась конюшня, внутри которой бились и дико визжали лошади. Провозившись с четверть часа, мы смогли отвалить подпиравшее дверь массивное бревно и Морин вошла внутрь. Крылатая Кошка, может быть, и покинула ее, но талант говорить с животными остался - лошади очень скоро успокоились. Мы оставили в стойлах четырех, а остальных выпустили.

Кроме того, поилка была полна чистой воды, и это оказалось истинной удачей, потому что колодец во дворе безнадежно завалило камнями и мусором. Напившись, мы набрали, сколько смогли, в валявшийся здесь же мех и вытащили его на порог.

Рыцаря было по-прежнему не видно и не слышно. По двору бродили лошади. Осмотревшись, Морин сказала, что теперь надо разделиться и попытаться найти склад, или кухню, или что-нибудь, где можно запастись провизией. Я послушно кивнула и пошла прочь.

Я шла по превращенному в ничто замку, перебиралась через завалы, обходила остатки рухнувших стен. Я не помнила о том, что мне надо было искать. На каждом шагу меня встречали обломки, разбитые ящики, остатки мебели, какие-то искореженные железки. И трупы.

Темный эльф был прав - в Оплоте не выжил никто. Все рыцари Такхизис, оставшиеся в замке, умерли, не успев понять, что происходит, часовые на постах, большинство остальных - во сне. Тут и там я видела темные, изломанные силуэты - расплющенные камнями, наколотые на обломки балок, сгоревшие заживо в странном жару, опалившем стены крепости. Я стала подходить и заглядывать в изуродованные, неузнаваемые лица.

Две  вещи поразили меня. Первое - то, что они, похоже, действительно спали в доспехах. Второе - то, насколько все они были молоды за исключением хромого командующего, здесь, кажется, не было никого старше тридцати. Командующего я, кстати, нашла тоже, по крайней мере, мне показалось, что это он, хоть я и не смогла разглядеть лица. Но не думаю, что в Оплоте был другой рыцарь Пламени ростом под семь футов. Он лежал на выходе из кордегардии, придавленный рухнувшим со стены резным парапетом, и камен-
ное крошево вокруг его рук и ног было раскидано и разрыто, словно он до последнего пытался сбросить с себя свою смерть.

Меньше чем через три десятка шагов мне сделалось не до командующего. Я обнаружила казарму с обвалившейся крышей.

Никто из тех, кто там находился, не успел даже встать с постели. Присыпанные пылью каменные блоки черно лоснились от свернувшейся крови. В воздухе гудели тучи мух, потревоженных моими шагами. Висящий на покосившейся стене меч. Какие-то разбросанные тряпки. Шлем в виде драконьей головы с вмятиной на затылке. Торчащая из-под камня рука - месиво кольчужных звеньев, крови и сахарно-белых осколков костей.

У меня потемнело в глазах. Поверьте, никто не назвал бы рыцарей Такхизис ребятами, с которыми приятно иметь дело. Я не хотела умирать, я хотела выбраться на свободу. Но не такой ценой. Проклятье, не такой. Опустившись на камень рядом со смятым шлемом, я вспоминала, как просила богов обрушить Оплот им на головы. Просила? Ну вот и получи.

Но это, должно быть, совпадение. Гиннель говорил что-то о Катаклизме, о том, что все боги ушли. Это совпадение. А если нет? Если нет? Я поднялась и, как слепая, потащилась дальше, сопровождаемая омерзительным гулом мушиных крылышек.

Я обошла Оплот по широкому кругу. Я задыхалась. Накрывшая сердце чугунная плита обросла отравленными остриями; они становилось все длиннее и вонзались все глубже. Больше всего на свете я хотела закрыть глаза, но что-то мне не позволяло. Это было, как отрывать от раны засохший струп: и больно, и перестать не можешь. Я шла вперед, словно меня тянули на аркане, и смотрела.

Когда мне уже казалось, что я не выдержу больше ни секунды, передо мной снова возникла конюшня и вместе с ней - рыцарь. Он сидел на пороге, держа на коленях меч, и лицо у него было совершенно детское, потерянное, словно он увидел кошмарный сон, проснулся и понял, что этот сон стал явью. У меня не было сил на него смотреть. Я села поодаль и закрыла наконец глаза.

Не могу сказать, сколько прошло времени, прежде чем появилась Морин, неся на правом плече объемистый кожаный мешок. Но не это поразило меня настолько, что я на мгновение вышла из тошнотворного ступора, а штука, торчащая из-за ее левого плеча.

-М-Морин, - заикаясь, проговорила я, - Ч-что это?

Мне, конечно, было прекрасно известно, что это. Тяжелый арбалет, из тех, что натягивают ногой. Выпущенный из такой штуковины болт на расстоянии в двадцать шагов прошивает навылет быка, а человека практически разрывает пополам.

-Арбалет, - деловито ответила жрица, - Тяжеловат, конечно, и заряжается долго, но ничего другого не нашлось, - она оглянулась и заметила рыцаря, - А, отыскался. Прекрасно. Давайте поедим и пошли.

-Ты что, умеешь из него стрелять? - мне приходилось делать усилие, чтобы поверить собственным глазам.

Морин мрачно усмехнулась.

-Мой отец - эльф, знаешь ли.


Солнце уже успело взобраться довольно высоко, хотя в черно-багровом небе его было почти не различить. Мы поели здесь же, на пороге конюшни. Точнее, поела одна Морин. Я, проглотив пару кусков, почувствовала, что они сейчас полезут обратно. Рыцарь тоже машинально что-то прожевал, но скоро, видимо, забыл о еде и все остальное время просидел, сосредоточенно уставившись в пространство.

Морин закончила еду и стала собираться.

-Ты хотя бы можешь предположить, что там делается, в Благодати? спросила я, поднимаясь.

Взгляд рыцаря вдруг приобрел осмысленность. Он кашлянул.

-Вы... Ты... Я должен просить... - он явно не находил слов, - Позволь мне... Освободи меня от нашего договора. Я не смогу достать тебе лютню. Я не могу. Я должен остаться здесь.

Нет, у него точно мозги набекрень. Какие договоры после всего, что случилось?

-Считай, что свободен, - устало сказала я.

Морин понимающе кивнула.

-Хочешь дождаться своих?

Взгляд рыцаря метнулся к югу, словно ожидая, что из-за черной пелены, застилающей небо, вот-вот вынырнут синие драконы со всадниками на спинах. Но там не было никого. Рыцарь покачал головой.

-Нет. Не думаю, что здесь хоть кто-нибудь появится в ближайшие дни. У Орденов сейчас по горло других проблем. Мне просто нужно похоронить павших.

Брови Морин поползли вверх.

-И сколько же вас здесь было?

-Девяносто семь рыцарей.

-Ага, - сказала Морин таким тоном, словно это число приятно ее удивило, - Девяносто семь рыцарей. И еще по меньшей мере столько же прислуги. Ты хоть представляешь, сколько времени это займет?

-Это не имеет значения, - спокойно ответил рыцарь, - Павшие должны получить последние почести. Я один остался в живых - значит, это мое дело.

Вид у него был решительный. Он наконец нашел себе задачу и собирался лечь костьми, но выполнить ее наилучшим образом.

-Ну что ж, - жрица затянула тесемки мешка и поднялась, - Всяческих тебе успехов. Пошли, Лисса.

Я еще раз оглядела раскуроченный замковый двор, небо цвета вишневого сока и закрытые на засов ворота, запирающие пустоту.

-Не обижайся, Морин, - сказала я, - Но я останусь.


Я затрудняюсь сказать, кто из них - жрица или рыцарь - удивился больше. Оба одновременно открыли рот, первая - собираясь высказать все, что она думает о моих умственных способностях, второй, не было сомнений категорически отказаться от моих услуг.

Но рыцарь, продемонстрировав нетипичное для своей породы благоразумие, не стал отвергать предложенную помощь, Морин же только швырнула в сердцах мешок обратно на землю.

-Лисса. Не будь дурой.

Я промолчала. Мне нечего было сказать. Я чувствовала, что должна остаться не ради тех, кто погиб в Оплоте по моей или не по моей вине мертвецам все равно, где гнить. Но той неподъемной, неумолимой тяжести, что давила мне на сердце - ей было не все равно.

-Ладно, - сердито сказала Морин, снова усаживаясь на порог, - Похоронить их, как следует, мы все равно не сможем...

Настала моя очередь удивляться.

-Мы?!

-Ты думаешь, я пойду в город, где произошло неизвестно что, в одиночку? Твои поэтические мозги, видно, совсем растрясло. Так вот, похоронить их мы не сможем. Тут две сотни трупов, а нас всего трое и у нас нет ни инструментов, ни времени...

-Я хотел похоронить товарищей, - вмешался рыцарь, ошалело переводя взгляд с меня на Морин и обратно, - А не всех подряд.

-Нет уж, - я посмотрела ему в глаза, - Если хоронить, то хоронить всех.

-Может, мне дадут закончить? - ядовито осведомилась Морин, - Давайте просто подожжем этот проклятый замок с четырех концов. Здесь есть, чему гореть - стропила, деревянные постройки, мебель. Огонь всех уравняет.

-Нет, - рыцарь покачал головой, - Так нельзя. Кодекс требует... Нужно приложить к этому какое-то усилие, иначе... - он замялся, махнул рукой, подбирая слова, - Иначе будет не по чести. Не по чести.

Я чувствовала, что в голове у меня все плывет. Мы только что нос к носу разминулись со смертью, пережили какую-то чудовищную катастрофу, нашли и потеряли пропавшего папу, а теперь сидели на развалинах своей тюрьмы и обсуждали с парнем, разбившим мне нос, как лучше отдать последние почести тем, кто собирался нас вздернуть. Похоже, за эту ночь мир действительно успел встать вверх тормашками.

Морин вздохнула.

-Ну, раз кодекс требует, тогда конечно. Тогда мне сказать нечего. Но не забывай, времени у нас - сутки, не больше. По такой жаре уже завтра здесь будет невозможно находиться. Невозможно и опасно. Твой кодекс не требует, я надеюсь, чтобы живые приносили себя в жертву покойникам?

Кровь бросилась рыцарю в лицо, но он сдержался и только покачал головой.

-Нет. Не требует, - короткое молчание, - Я думал сложить их в ров и обрушить стенку...

-Не получится, - перебила Морин, - Там с одной стороны дорога, а с другой - стена. Сплошной камень.

-Постойте, - вмешалась я, - А костер? Это можно?

Рыцарь задумчиво кивнул.

-Можно. Но где уверенность, что... - голос у него сорвался, Что все сгорит? - закончил он еле слышно.

-Мы сделаем все, что сможем, правда, - сказала я так же тихо.

Несколько минут мы посидели в молчании, чуть напряженном, но не враждебном. Какое-то единство установилось между нами за время этого разговора - единство в понимании того, ЧТО есть правильно и необходимо. Странное, неуместное чувство, его не должно было быть, не сейчас, не здесь, но оно словно бы облегчало душу.

Наконец Морин, насупившись, поднялась.

-Ладно, - буркнула она, - Раз решили, давайте делать.


Следующие день и ночь лежат на той полке моих воспоминаний, к которой я предпочитаю обращаться пореже. Спасибо судьбе, что к тому времени, когда мы начали эту работу, я уже была в той степени усталости, когда человек и окружающий мир как бы скользят независимо друг от друга по двум натянутым в разных направлениях струнам. Все же несколько раз эти струны умудрились зацепиться одна за другую, и тогда меня рвало желчью до помутнения в глазах. Однажды я, кажется, даже потеряла сознание, чего со мной
сроду не случалось.

В костер, сложенный посередине двора мы сумели положить меньше трети всех погибших; остальных было невозможно извлечь из-под завалов. Рыцарь рвался растаскивать обломки; кто его убедил, что это не в человеческих силах - Морин, или я, или обе вместе - не знаю. Может, он сам понял.

Так что мы просто обложили тех, до кого не смогли добраться, до времени деревяшками.

Помню,  однако,  как  мы выбивались из сил, пытаясь вытащить из-под парапета тело хромого командующего, и как Морин, повиснув на поводьях, осыпАла чудовищной площадной бранью тонконогую верховую лошадь, а та тихо, душераздирающе хрипела, скалила зубы и отказывалась налегать на веревку. Помню, как рыцарь навалился всем телом на два связанных вместе копья, и как они переломились с оглушительным хрустом, а он смотрел на оставшиеся в руках обломки и плакал. Как я дсама ержала какую-то толстую ржавую
цепь и, видимо, заснула стоя. Цепь вдруг рванула со страшной силой, содрав мне кожу с ладоней; я до сих пор не понимаю, почему меня не намотало тогда на блок.

Помню, как мы с рыцарем несли к костру девчонку лет семнадцати, у которой вся нижняя часть тела была раздавлена в кашу, и как ее длинная, сияющая, золотисто-каштановая коса прочерчивала след в покрывающей двор пыли. Через каждые три шага я останавливалась и пыталась положить косу ей на грудь, а коса все падала и падала.

День закончился, Оплот накрыла тьма. Воспользовавшись небольшой передышкой, я перевела взгляд на небо, подумала, что что-то не так с лунами, и тут же об этом забыла.


Мы закончили работу, когда ночь была уже на исходе. Оплот ждал огня.


Воспоминания мои снова обретают четкость с того момента, когда мы с Морин стояли рядом с главным костром, слишком уставшие, чтобы двигаться, или говорить, или думать а рыцарь подошел к нам с двумя факелами в руках. Налетевший ветер залихватски свистнул в руинах, погладил меня по щеке. По всему бывшему двору бывшей крепости уже пылало, метались тени; пламя трещало все громче.

Рыцарь протянул один факел Морин, другой - мне, потом вернулся и зажег еще два. Мы воткнули их с четырех углов погребальной пирамиды.

Сухое дерево занималось охотно. Веселые жадные язычки побежали по разломанным ящикам, бочкам, тележным колесам, нежно погладили обломки стропил и остатки разбитых баллист. Рыцарь потянулся рукой к поясу, но меча там не было - он остался, забытый, перед открытыми дверями конюшни. Доспехи, кстати, исчезли тоже, хотя когда он их снял, я не могла вспомнить. Он дернулся было за мечом, но остановился и просто отдал салют.

Пламя уже гудело. Ощутимо потянуло паленым мясом. Ярко-оранжевая лента обвила древко флажка, укрепленного рыцарем рядом с головой командующего; полотнище мгновенно вспыхнуло и осыпалось пеплом. Губы рыцаря шевелились, но слова невозможно было понять. Да и не нужно. Всматриваясь в огонь, я запела.

Боюсь, голос мой больше напоминал предсмертные хрипы раздавленной телегой вороны. Но огонь ревел, выл и бушевал, фыркал и взвизгивал, и аккомпанировал мне так, как больше не смог бы никто, даже Квилон. Он подхватывал мою песню, гибкими горячими пальцами очищал ее от шелухи и бережно возносил к темным, равнодушным небесам.

Я просила прощения у богов за то, что не нашла в себе достаточно мудрости, чтобы понять, чего хочу. Просила прощения у тех, кто сгорал сейчас в пламени, которое мне подпевало, потому что, может быть, моя глупость стала причиной их гибели. И даже если нет, даже если в том, что случилось с Оплотом, не было моей вины - все равно. Я просила прощения за то, что осталась жива.

Рыцарь смотрел на меня. Джерн, промелькнуло где-то на краю сознания. Его зовут Джерн. И Морин смотрела на меня и мне показалось - только на мгновение - что медальон, уже два дня висящий у нее на шее бесполезной желтой железкой, засиял прежним, живым и теплым, светом. Но наверно, это был только отблеск огня.


Ударивший с юга нам навстречу порыв ветра уложил ревущее пламя плашмя, его раскаленное дыхание обожгло мне лицо. Морин, вскрикнув, захлопала рукой по тлеющему рукаву балахона. Уходите, сказал огонь. Уходите, вам нечего больше здесь делать. Об остальном я позабочусь сам.

Джерн вернулся за мечом, Морин снова повесила на плечо арбалет. Я ждала их у изгаженного колодца. Спотыкаясь на каждом шагу, ведя в поводу лошадей, мы потащились к пролому в северной стене. Впереди нас ждала Благодать.

КОНЕЦ