Тоска

Джудит подкатила инвалидное кресло к столу на фигурных ножках. На нем ле-жало три альбома с фотографиями, один на другом. Тот, кто сидел в кресле и не мог передвигаться сам уже два года из-за больных ног, снял руки с подлокотников и по-ложил их на столик. Адриан (так звали больного) сделал уверенное движение левой рукой, и Джудит, как всегда, ушла пить свой утренний кофе, оставив Адриана само-го.
Он потрудился покрутить колеса руками и подъехал поближе к альбомам. Он приказал прислуге найти их, но пыль с них не стирать. Адриана взглянул на альбо-мы. «Почему их положили друг на дружку, я ведь не просил этого делать?!»
Эти альбомы запечатлели моменты его жизни, каждый свой период. Адриан уже тридцать лет не фотографировался, думал, что это именно снимки отнимают у человека молодость. 
Верхний. Что в нем? Он открыл первую твердую, раскрашенную страницу с более-менее новыми фотографиями. Он с женой Лизой. Она в белом, ослепительно белом платье и в прекрасной фате, украшенной цветами. В руках у Лизы розы. Сза-ди еще человек двадцать.
Он перевернул несколько страниц. Теперь со снимка на него смотрело восемь пар глаз. Они с женой и их дети, Стивен и Сюзан. Все тоже улыбаются. Где это бы-ло? Наверное, в старом доме в Кеннвуде. Сорок лет назад.
Он закрыл альбом, и прикоснулся ко второму. Приоткрыл его, затем закрыл и отложил в сторону.
Третий альбом. Самый скромный. С обложки на Адриана смотрел мальчик, ко-торый, казалось, кривляется, подражая взгляду Адриана. Это он сам. Фотография желтая, с покоробленными краями. Адриан открыл альбом, и внимательно рассмат-ривал каждую фотографию. По мере того, как изменялось выражение его лица, можно было понять, что он переживает.
Вот он с ребятами на первой рыбалке. Он в длинных шортах, босиком. В руках у всех удочки. Какие лица!..
Вот он в горах с отцом. Вот он маленький-маленький лежит на кровати с со-ской. Адриан долго смотрел на эту фотографию. Он не верил, что тот комок плоти на снимке – это он сам.
– Джудит! -– позвал он.
Она подошла с чашкой в руке.
– Посмотри на это, он указал ей на ту фотографию. –Это я… – он перевернул снимок, прочел и взволнованным голосом сказал: – Это я в год.
– Мистер Адриан, врач сказал вам нельзя нервничать. Давайте я прикажу Тому, чтобы он прогулял вас в парке.
– Мне нельзя нервничать? Да знаешь ли ты, что такое в восемьдесят три года смотреть на свою молодость? Ты в свои тридцать будешь мне указывать, можно ли мне нервничать?
– Но, мистер Адриан, это не я настаиваю на этом, а врач, я думаю ему-то можно поверить.
– Уйди, если ты не в состоянии разделить единственную радость старого чело-века. Уйди, если тебе наплевать на мои чувства. Быть может это то, ради чего каж-дому из нас стоит прожить долгую жизнь… – его голос начал срываться.
Джудит посмотрела на него, но не уходила.
– Оставь меня одного… – он отмахнулся от нее, как от причины своей старости и Джудит вышла. Таким Адриана она никогда не видела…
…Вот он на пони. Это было, когда он упал с него, и поломал руку. Сначала все думали, что это всего лишь ушиб, но все-таки отправились к врачу. Над Адрианом все мальчишки смеялись, что он не может бегать из-за гипса.
Еще один младенец смотрел на Адриана со следующей фотографии. Он закрыл лицо руками старика, полными складок и синих-синих вен. Казалось, его синие гла-за растеклись по телу своей краской, и от этого стали мутными, почти однотонными.
Глаза Адриана светились. Слеза скатилась, и упала на халат. Он долго смотрел в окно за столом, не моргая. О чем или о ком он думал? О себе…
Легкий ветерок тронул белую занавеску, и Адриан опустил глаза… на альбом. Он листал его, не переставая. Теперь он не смотрел подолгу на каждый снимок. Ему было больно… от зависти, от той черной зависти, которая порождает в наших серд-цах желание убить. Как он ненавидел того мальчишку, который смотрел на Адриана с матовой бумаги и улыбался! Тот маленький человек радовался жизни, радовался детству, радовался… радовался… радовался…
Он радовался себе, и не знал, что в восемьдесят три года будет ненавидеть сам себя. В чем виноват тот мальчик? В старости?
Альбом закончился, и больше не было блестящих глаз, блестящей воды, бле-стящей листвы. Больше не было маленького Адриана. Был лишь тот, кто сидел в кресле и безжалостно заливался слезами. Его морщинистое лицо дергалось, как и плечи. Он ревел, как маленький, ревел, и не мог остановиться. Его детство навсегда останется в этом альбоме как доказательство того, что и этот человек когда-то был человеком.
А теперь опять тоска, опять Джудит заберет его, и Том будет катать его в парке, а он звонить в колокольчик, когда проголодается.
Опять начнется тоска, с которой ему жить. Опять тоска.