Матильда

Посвящается Авдеевой Д.С.


БУДНИ
PАЗМЫШЛЕНИЕ О ЛЮБВИ

Матильда была черной, жирной кошкой, с короткой шерстью. У нее был взгляд старой женщины, и ее кошачий рот умел улыбаться удивительно разно. Самым обыденным выражением ее улыбки был сарказм и самым редким - кротость, так она улыбалась только хозяйке.
Ее хозяйка была стара и одинока, к тому же, много работала. Матильда жалела ее. Хозяйка была единственным существом, которое любила Матильда, а Матильда единственным существом, которое любила хозяйка. В ее жизни не было ничего упоительнее ежевечернего лежания на полных коленях хозяйки, когда она чесала её уши и шею под бархатным ошейником, и они обе, вслушиваясь в тишину, отдыхали от дневной суеты. Матильда прощала хозяйке все - и скверный характер, и вечную занятость, и противно-скрипучий принтер на её рабочем столе, и даже то, что в хозяйкиной квартире немного было мест уютных для Матильды. Хозяйка жила аскетично, среди множества книг; у нее не было мягких диванов и кресел, она сидела на жестких стульях даже тогда, когда делала макияж. Матильду расстраивало также отсутствие в доме птичьей клетки или аквариума с рыбками, ей хотелось иногда, для развлечения, доставать их из воды и рассматривать на свету переливы блестящей чешуи.
Однако Матильда любила их дом и общую жизнь в нем. Она спала с хозяйкой в одной кровати, ей было разрешено лежать на животе, на спине, на груди хозяйки, её не сгоняли с подушки, её не ругали, если под утро она щекотала хвостом хозяйкин нос или нарочно, из озорства, дышала ей в самое ухо. Она отлично питалась и ни в чем не знала отказа.
Матильда гордилась хозяйкой. Хозяйка была очень умна, влиятельна, богата и, по мнению Матильды, очень красива; хозяйка была похожа на большую хищную кошку - на львицу была похожа хозяйка. И её голос, резкий для слуха людей, был приятен Матильде, напоминая неторопливое, повелительное рычание крупного животного. Этот самый голос часто, убаюкивая Матильду, читал ей стихи. Если бы Матильда умела говорить, она декламировала бы их не хуже девушки из интеллигентной семьи. Особенно ей нравились стихи Оскара Уайльда в оригинале и сонеты Шекспира в переводе Финкеля. У Матильды был неплохой вкус, ей не раз говорила об этом хозяйка. Она была умна, это чувствовалось в её оценивающем, медленном взгляде, в тягучем мраке её зрачков. Она была удивительной кошкой. Люди, посещавшие хозяйку, замечали это и восхищались ею. Матильда была благодарна хозяйке за гармоничное развитие ее личности.
Только раз в жизни Матильда поступила с хозяйкой грубо, воспоминание об этом случае до сих пор заставляло Матильду съеживаться от стыда. Тогда Матильда была недовольна хозяйкой и, в отместку за невнимание, оцарапала ее руку. Хозяйка заплакала, конечно, не от боли, а от обиды, и Матильда растерялась. Она никогда раньше не видела, как плачет хозяйка, какие старые становятся у нее глаза, и как беспомощно вздрагивают тонкие губы. О, как извинялась Матильда, как хотела она заговорить человеческим голосом! Она лизала соленые от слез щеки хозяйки, ее горбатый нос, сосредоточенно-несчастный лоб, она прижималась к хозяйкиной руке, и мурлыкала, как только могла нежно.
А потом, уже вечером, сидя на книжной полке между томиком Блока и часами, почесывая хвостом седеющий подбородок, Матильда размышляла о случившемся. Она не хотела, чтобы хозяйка отнеслась к этому слишком сложно, было бы лучше если бы она просто наказала ее, шлепнула, например, тапком разок-другой (без свидетелей Матильда с легкостью бы это пережила), оставила без вкусной еды (один день без сырого мяса - не смертельно), не гладила какое - то время... Но хозяйка могла начать анализировать досадное недоразумение, сделать выводы, разочароваться, завести другую кошку. Сердце Матильды трепетало от ярости, когда она представляла себе как молодая, счастливая своей юностью конкурентка, сидит на прекрасных коленях ее прекрасной хозяйки. Впрочем, опасения были безосновательны, не такой была любовь хозяйки, чтобы ее можно было разрушить каким-то жалким разочарованием, пошатнуть обидой. Она была великодушна, она умела прощать.
В те дни, когда Матильда вела себя особенно хорошо, когда она весь день спокойно лежала на табурете, свернувшись клубком и магнетически желтым взглядом внушая хозяйке вдохновение, хозяйка разговаривала с Матильдой. Матильда была конфидентом хозяйки. Хозяйка рассказывала ей свои секреты, ругала своих друзей за отсутствие чуткости или неблагодарность, жаловалась на нездоровье и усталость, рассказывала о своих романах. Матильда ложилась на колени хозяйки, пристраивала брюхо в мягких складках ее шерстяной юбки и готовилась слушать приятные раскаты мелодичного хозяйкиного рычания.
- Когда я встретила его, он не показался мне красивым. Да и потом... Он был элегантен, изящен по-мужски, но не красив, - начала однажды хозяйка.
- Мур-р-рр,- понимающе протянула Матильда, она и сама не слишком ценила в мужчинах красоту.
- Была осень, вечер, но еще не смеркалось, только что прошел дождь и деревья, заборы, трава, дорога, - все было мокрым.
Матильда слегка ударила лапой руку хозяйки: описание прелестей сельской природы, которой Матильда не видела и не знала, можно было опустить, слово «любовь» для Матильды связывалось с урбаническим пейзажем, с видами железных крыш, обрамленных волнующе-хрупкими карнизами, с темными провалами раскрытых в ночь форточек.
- Хорошо, - согласилась хозяйка. - Он оказался писателем, впрочем, это не странно.
Матильда улыбнулась мудрой, уставшей улыбкой, два тоненьких острых клычка сверкнули в полутьме комнаты.
- Ты целовала его?- взглядом спросила она у хозяйки. Хозяйка поняла, как всегда.
-Да, и не раз, но не сразу, - ответила она, и они обменялись долгими взглядами женщин, которым было, что вспомнить и чем поделиться.
Обе они давно относились к мужчинам скептически, считали их лишними в своей жизни, обе кокетничали с ними, по старой привычке.
Матильда имела склонность к самоанализу, она с удовольствием рассматривала себя со стороны и задумывалась над природой своих чувств к хозяйке. Матильда с детства знала какие чувства могут быть у кошки, такой глубокой привязанности к кому бы то ни было у существа, которое гуляет само по себе, быть не могло. Матильда считала, что среди ее предков затесалась собака, и собачий ген застрял в ее голове. Гордиться тут было особенно нечем, собаки - существа неэстетические и грубые, но некоторые их черты казались Матильде достойными, и она не понимала, отчего Творец наделил ими таких убогих существ. Она хотела, например, быть такой же сильной и страшной, как собака, чтобы защищать хозяйку. Ведь только Матильда знала, как иногда боится хозяйка. Когда хозяйка боялась во сне, Матильду будило гулкое лихорадочное биение ее сердца, если хозяйка боялась наяву, то мерила комнату тяжелыми шагами или пила что-нибудь успокаивающее - не валерьянку. Валерьянку хозяйка в доме не держала. Почему - неизвестно, вероятно, она была против кошачьего алкоголизма. Сама хозяйка употребляла спиртное крайне редко, только когда собирались гости. Однажды Матильда, пока никто не видел, попробовала, что они пьют, это оказалось невкусно и долго жгло язык. Хозяйке от этой гадости почему-то становилось весело. Это веселье не радовало Матильду, её вообще не радовали гости, когда они приходили, она злилась и ревновала хозяйку. Она пряталась между компьютером и ящиком для хранения архива и представляла себя забытой канцелярской принадлежностью или, в минуты наибольшей агрессии, ложилась на ковровое покрытие унитаза и, когда гостям приходила нужда им воспользоваться, необходимо было звать хозяйку.
Кроме Матильды и хозяйки, в квартире обитала Маня, ну, не то чтобы обитала, достаточно часто появлялась. Хозяйка называла Маню помощницей, Матильда - домработницей. Для Матильды Маня была человеком иной, чем хозяйка породы, она была человеком служебным. У неё были большие натруженные руки, от её одежды пахло кухней, и походка у нее была такой тяжелой, что бронзовая лампа на столе в гостиной взвизгивала от ее шагов и книги на полках вздыхали испуганно и возмущенно. Манина голова слишком уверенно сидела на ее крепких плечах, от каждого её движения веяло спокойствием и каким - то мещанским благополучием, у нее не было того напряженного внимания к жизни, которое всегда отличало хозяйку. Хозяйка и её Матильда, в отличие от Мани, способны были чувствовать мировые скорби, размышлять о временах и судьбах. Матильда, лежа на подоконнике, рядом с единственным в доме цветочным горшком и, наблюдая из окна оживленную улицу, знала, что она и хозяйка живут и творят для всей этой разноликой толпы, суетящейся внизу. Матильде казалось это справедливым, что они живут здесь наверху, а те другие - внизу. Матильда считала Маню чужой, смирялась с ее присутствием в доме, но не любила ее. Она никогда не позволяла ей гладить себя, и когда Маня, опустившись на колени и улыбаясь, тянула к ней руки, Матильда медленно и угрожающе выпускала все еще острые когти. Только хозяйка могла безбоязненно прикасаться к ее жесткой, как стариковская щетина, шерсти, только на свою хозяйку это избалованное существо смотрело с нежностью и беспокойством. Только Матильда знала хозяйку одновременно как старую женщину и как дитя, как львицу и как котенка.



ПОЯВЛЕНИЕ МАТИЛЬДЫ
РАЗМЫШЛЕНИЕ О ДОВЕРИИ И ВЗАИМОПОНИМАНИИ

Матильду хозяйке подарили. Это случилось давно, лет 18 назад. Хозяйка тогда еще жила со своей мамой и только что рассталась с последним в своей жизни любовником. Они встречались с ним 16 лет, из которых последние 5, он обещал развестись с женой и жениться на хозяйке, но неожиданно эмигрировал в Израиль, не предупредив хозяйку ни словом и не попрощавшись. Все это Матильда узнала впоследствии, тогда, когда она только начинала жить в доме, ни хозяйка, ни ее мама об этом не говорили.
Матильда помнила, что в дом ее принесли в небольшой корзине две какие-то говорливые, шумные женщины. Она не была подарком на праздник или на день рождения, она была утешением, заменой несостоявшейся семейной жизни, ребенка. Хозяйка не была готова воспринимать что-либо или кого-либо в этом качестве.
Хозяйка достала ее из корзинки, почувствовав прикосновение ее рук, Матильда перестала бояться, она подняла желтенькие, треугольные глазки и посмотрела в лицо хозяйке. Хозяйка улыбалась серьезной сдержанной улыбкой и слегка хмурила брови, она смотрела в желтые глаза Матильды серыми длинными глазами, приученными к сосредоточенности и проницательности. Хозяйка удивлялась Матильде, у нее раньше никогда не было животных, и сейчас этот черный, перепуганный комочек на ее ладони казался ей милым, но несуразным новшеством в ее давно сложившейся жизни. А Матильда, чувствуя тепло и уютную мягкость хозяйкиной ладони, лизала ее, как еще совсем недавно лизала материнский живот.
Первые месяцы в доме хозяйки Матильда была предоставлена сама себе. Ей подарили клубок синих ниток, с которыми она играла на паркете, ее иногда гладила хозяйка, ею изредка и как-то грустно умилялась старая женщина - хозяйкина мать. Матильде казалось, что она живет также как все в этом доме, в ее новой семье: сосредоточенно и энергично, обдуманно, скрытно, молчаливо. Однако она была любознательна и молода, в доме, где каждый был занят своим, непонятным для Матильды делом, она скучала. Она искала себе развлечения, изучая квартиру, забираясь в самые труднодоступные уголки. Ее любимым местом стал шкаф хозяйки, она могла часами лежать среди хозяйкиных блузок, чулок, юбок и свитеров, пахнущих духами и сигаретным дымом, потому что тот, с кем еще совсем недавно была хозяйка, много курил. Еще Матильда полюбила подоконник в гостиной. Качаемые ветром кроны деревьев, жестяные крыши, антенны, разноцветные окна по вечерам, - все это нравилось Матильде, все это ее влекло. Хозяйка, казалось, оценила проснувшуюся в Матильде любовь к созерцательству. Однажды в сумрак обе они сидели у окна, хозяйка на стуле, Матильда у цветочного горшка, поодаль друг от друга, как будто чужие, и смотрели в квадратный двор, на колючие подтаявшие сугробы, на запыленные недавней метелью скамейки.
- Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черную горит. - Как бы в задумчивости прочитала хозяйка и украдкой взглянула на кошку. Комната полнилась серостью сумрака, Матильда посмотрела на хозяйку заинтересованно и понимающе. Хозяйка заметила ее взгляд и поняла его, но решила, что ей показалось, и постеснялась откровенничать с кошкой. Хозяйкино сердце, ослепленное разочарованием, не спешило открываться и снова любить, и растрачивать оставшуюся нежность. Но она погладила Матильду за иллюзию понимания. Ей показалось, что кошка, смотревшая с ней в одно окно, также радовалась стихшей метели, и крадущейся дремотный сумрак также томил ее непонятным волнением. Хозяйка давно ощущала потребность, чтобы кто-нибудь разделял ее настроения, именно настроения, а не убеждения и принципы. Она всегда смущалась рассказывать людям о том, как она пьянеет от грозы, как будоражит ее июльский ливень, и никто не хотел, не мог или не успевал в ней этого заметить. А кошка, кажется, смогла. Почему бы нет? Во всяком случае, хозяйка увидела в ее взгляде то, чего никогда не встречала во взглядах людей.

ИГРА МАТИЛЬДЫ
РАЗМЫШЛЕНИЕ О ТВОРЧЕСТВЕ

Матильда любила развлекаться самостоятельно, без чьей-либо помощи. Люди, привязывавшие к веревочке фантик и бегающие с ней по комнате, воодушевлено взывая: «Лови мышку», - вызывали у нее презрительное недоумение. Мыши, кстати, вообще, не вдохновляли Матильду, она видела их только на картинке и никогда не пробовала на вкус. У Матильды была своя любимая игра – игра с тенью. В солнечные дни, когда светлые блики ложились на стены над книжными полкам, Матильда взбиралась под самый потолок, чтобы поприветствовать тень и предложить ей свою компанию. Матильда могла часами ходить наперегонки с тенью, проявлять чудеса изобретательности и коварства, чтобы ее обмануть, но премудрая тень предупреждала каждый ее шаг. Если Матильда останавливалась, тень останавливалась тоже, Матильда бежала, бежала и тень, Матильда прыгала – тень прыгала вместе с ней, растягивая по стене свое призрачное тело, задумывалась Матильда и тень издевательски принимала контуры задумчивости. Вредный был характер у этой тени. Она была темной, угрюмой, стоически-молчаливой. Дружба Матильды с нею была действительно безответной. Несмотря на это, Матильда любила тень, пленялась ее искушенным умом, неожиданной ловкостью, недобрым чувством юмора, и грустила, когда тень уходила вслед за закатом, смешивалась с толпой себе подобных и становилась темнотой.
Хозяйка понимала увлечение Матильды. «Что же вы делали с ней сегодня»? – спрашивала она всегда, чуть только тень уходила, и Матильда доверчиво поверяла ей обо всех проделках тени и ее волшебных превращениях. Хозяйка слушала внимательно и серьезно. Она любила иногда, взглянув в глаза кошке, видеть в них мир так непохожий на ее, где все живое имело голос, и вещи имели душу, и кошачья тень, важно ступая по книжной полке, загадывала загадки.


ЮНОСТЬ МАТИЛЬДЫ
РАЗМЫШЛЕНИЕ О СВОБОДЕ

Матильдина хозяйка вдохновенно любила свободу. О свободе она писала, читала, говорила, боролась за нее. Свобода составляла смысл и соль ее жизни. О свободе расспрашивали хозяйку приезжавшие к ней люди с камерами, и хозяйка все что-то терпеливо им объясняла и давала какие-то книги. Матильда проявляла к свободе большой интерес. Она хотела поговорить об этом с хозяйкой, но не умела спросить. Для дискуссии о свободе красноречивых взглядов было явно недостаточно. Матильде было обидно, что она не знает чего-то столь важного для хозяйки. Ей казалось, это происходит от незнания жизни вообще. И однажды августовской ночью она перешагнула порог заоконного мира и ушла узнавать жизнь и искать понимания свободы.
Ветхость карниза и удаленность земли не пугали Матильду, как всякой настоящей кошке ей нравилось чувствовать высоту. Дом, в котором она жила с хозяйкой, оказался длинным и большим, он держал в своих каменных объятиях несколько однотипных квадратных дворов. В один из них Матильда спустилась по водосточной трубе. Было тихо, двор спал, и спал дом, спали машины, прижавшись к тротуару, спала стайка собак вокруг помойки. Матильда осмотрелась, мир сквозь пелену темноты показался ей прекрасным, и она почувствовала себя его хозяйкой. Веселое безумие охватило Матильду, она запрыгнула на крышу машины, оттуда спрыгнула на лавку, с лавки - на качели, потом - на бортик каменной вазы, предназначавшейся когда-то для цветов, а теперь забитой мусором. Она прыгала с предмета на предмет и смеялась счастливым, беззаботным, тихим кошачьим смехом, как вдруг почувствовала на себе чей - то взгляд. Пара чьих-то ярких глаз сверкнула во мраке, и сгусток темноты двинулся по направлению к ней. Ночью все кошки серы, но кот, приближавшийся к Матильде, был по особенному сер, он был сер как дым, как осенний туман, как грозовая туча, Матильда смотрела на него в волнении и восхищении, никогда прежде не встречала она котов.
- Какой красивый ошейник, - тягучим глубоким басом, рассматривая Матильду, произнес незнакомец.
Матильда смутилась и ничего не ответила.
- Вы, наверное, домашняя кошка?- предположил дымчатый кот.
Матильда кивнула.
- Вы здесь впервые? - продолжил он свои расспросы.
Матильда наконец решилась поднять на него глаза. Внешность у незнакомца была романтическая: вихрастая густая шерсть, жгучий разбойничий взгляд.
- Вы живете здесь?- Потупившись, спросила Матильда.
- Я живу везде, - ответил он. - Есть на свете места гораздо лучше этого двора. Я вам их покажу.
И она ушла гулять с ним в лабиринтах старинных переулков, вместе встречать рассвет. Матильда долго не возвращалась домой. Изредка пробегая по родному двору, она поднимала глаза на хозяйкино окно, форточка всегда была открыта. Как ни прохладна была августовская ночь, какой бы сильный ни был ветер, она оставалась открытой. Хозяйка ждала Матильду.
И когда она вернулась, хозяйка встретила ее и обрадовалась ей, и прижала к пахнущим пудрой щекам, и ни словом не упрекнула.
Потом Матильда все думала о свободе. Была ли свобода тем, что под ней подразумевал он, гулявший ночи напролет, любивший до исступления и живший так анархически дико? Или свободой было то, как любила его она и как ушла, решив вернуться к хозяйке? Или то, как хозяйка ее поняла и простила? Матильда спросила об этом у своего единственного друга, старого ворона.
- К-к-конечно, все это ваша к-к-кошачая свобода, - каркнул в ответ ей ворон.
- Какая же у тебя? – спросила Матильда.
Ворон задумался, встряхнул настороженно крыльями.
- Свобода – это, к-когда ты хром, слаб и стар, но никто не к-к-клюет тебя за это, к-когда не страшно жить.
- А у хозяйки? – поинтересовалась Матильда.
Ворон раздраженно потоптался на ветке.
- А у нее своя.
- Если у всех своя, - резюмировала Матильда.- Значит свобода в том, чтобы оставаться собой. Я поняла.


ПРАЗДНИК
ЕЩЕ ОДНО РАЗМЫШЛЕНИЕ О ЛЮБВИ

Все произошло неожиданно. Много лет хозяйка работала, писала какие-то письма, хлопотала о ком-то, чего-то добивалась, и вот, наконец, кому-то помогла, кого-то победила, и ее труд оценили, признали, наградили ее почетной премией.
Весь день не смолкал телефон, приходили и уходили какие-то люди, мелькали вспышки фотоаппаратов, а к вечеру собрались друзья хозяйки, чтобы поздравить ее, и зазвенели бокалы с шампанским, и радостный смех, и поцелуи. Хозяйка была счастлива.
Матильда не любила суеты. Она лежала на балконе и смотрела на звезды. Когда-нибудь она и ее хозяйка тоже станут звездами, хозяйка – большой, а Матильда – поменьше. Матильде нравилась эта мысль. Нравилась ей и другая мысль, о том, что без нее у хозяйки не было бы сегодняшнего праздника. Его сделали возможным те двадцать лет их прожитой совместно жизни, когда Матильда успокаивала, понимала, вдохновляла, поддерживала, зализывала кошачьим языком болезненные раны, нанесенные людьми, сердцу ее столь одинокой и столь нужной обществу хозяйки. Так в судьбу человека и человечества иногда вмешиваются одаренные кошки. Матильда не помнила какой поэт сказал, что все на свете «движимо любовью», главное Матильда твердо знала, что это действительно так.