Друг

Солнце клонилось к закату. Заснеженные белые сопки запылали яркими нереальными огоньками, словно вечерние фонари, зажжённые чьей-то прислужливой рукой. На, слегка приправленном чернотой, восточном небосклоне замерцали первые вечерние звёздочки. По городским крышам побежали причудливые тени. И вот уже весь город погрузился в чудесную огненную дымку, словно умоляя солнце остаться, задержаться хотя бы на миг. Город грустил, оплакивая уходящий день.

 По улочкам грохотали трамваи, развозя по домам уставших людей. Летний зной за день размаривал и изматывал так, что вечерняя прохлада воспринималась как приятное утешение. Последние лучи приятно согревали щёку, но уже не были такими навязчивыми и жаркими, как днём.  Ветерок из раскрытого окошка освежал кожу прохладным поцелуем. И в это мгновение всё было хорошо. На миг куда-то девались все проблемы и неурядицы. Куда-то улетала усталость. Куда-то улетала тоска…

Человек сидел у раскрытого окна и смотрел на затихающий город. Внизу сонными муравьями суетились люди. Что-то бормоча, проносились автомобили… Вон там повезли вечерний хлеб в булочную. Чёрт… Как захотелось куска свежей булки с молоком и вишнёвым вареньем… Как захотелось попасть туда, где всего этого было в избытке. Попасть в детство… В прошлую жизнь… Как захотелось вкусить всего этого в последний раз…

Старик встал с кресла и, медленно перебирая уже почти неживыми ногами, подошёл поближе к окну. Он обернулся, рассматривая на озарённой вечерним солнцем стене свою тень.

– А ты хочешь вишнёвого варенья?– Старик усмехнулся. – С кусочком свежей булочки?

– Конечно! Ты ещё спрашиваешь…– ответила тень.

– Знаешь, я бы сейчас отдал всё то немногое, что у меня осталось в этой дреной жизни, что бы хоть на минуту попасть туда…

– Куда?

– А то ты не знаешь?

– Я то может и знаю, но по правилам я это знать на должна… А если бы здесь сейчас была не я. Ты и так не многим утруждаешь себя в последнее время. Так что будь добр… Если уж начал говорить, то говори внятно.

– Какая же ты ворчунья…– Старик снова улыбнулся. – Ну что ж… Присаживайся. Давай поговорим. Тень благодарно кивнула и присела в свободное кресло.

– Сколько я уже тебя знаю?

Тень пожала плечами.

– Всю жизнь… Мы появились на свет одновременно.

– А как давно мы с тобой общаемся?

– Что старая развалина? Склероз замучил? Пять лет.

Старые морщинистые губы изогнулись в ухмылке.

– Тебе бы на моё место… И эти пять лет общения и семьдесят три года знакомства дают мне право говорить с тобой начистоту?

– Спрашиваешь… Никто не знает тебя лучше, чем я! – Тень слегка нагнулась вперёд и, предав голосу мягкость, добавила, – Мы ведь друзья. Говори, что случилось?

Старик насупился. Потом взглянул на собеседницу глазами, полными тоски…

– Я устал.– Он встревожено взглянул на тень. Но она не смеялась, не упрекала, не умоляла… Она просто смотрела на старика. Конечно. Она же всё понимала. Всё чувствовала. Она чувствовала всю ту боль, что томилась в нём.

Тень вздохнула, встала с кресла… Потом беззвучными шагами прошлась по комнате, заложив руки за спину. Что сказать, когда любые слова будут пусты?..

– Ну и что ты предлагаешь?

– Я пожалуй пойду. Я хочу уйти, понимаешь?

– И чего ты ждёшь от меня? Одобрения или уговоров этого не делать?

– Понимания.

Тень подошла поближе. Пустыми прозрачными пальцами коснулась его плеча.

– А ты готов к этому?

– А что мне делать здесь?– В глазах старика заблестела слеза.–Жизнь моя пуста и я пуст вместе с ней. Я, видишь ли, даже в булочную сходить не могу. Сижу в этих четырёх стенах. Немощный и больной.

Он утёр рукавом мокрые щёки.

– Ты взгляни на меня. Старая, никому не нужная развалина… Что держит меня здесь, не знаю. Сын погиб в Афгане. Жена умерла. Уже десять лет скоро… Друзья, знакомые – все там! А меня что-то держит здесь. И я уже устал ждать, когда придёт моё время. Понимаешь, устал!

 Тень молчала. Всегда говорливая и бойкая, сегодня она молчала. Ей нечего было сказать… – Я одинок.

Тень подняла голову и взглянула на старика. И тут он впервые увидел её глаза. Тень смотрела на него. И было в её взгляде что-то родное и тёплое. Были тут и глаза его жены – нежные и ласковые, и глаза матери – тёплые и преданные, и глаза сына – бойкие и весёлые, и глаза друга – понимающие и верные.

– Ты не одинок. Я с тобой. И я тебя не оставлю. Идём.

Они стояли на подоконнике и смотрели на закат. Сопка стала алой, как кровь, а облака пылали огнём. Ветер вечерней прохладой дышал в лицо. Тень держала старика за руку. И какое-то тепло исходило от неё. Тепло, рождённое добром.

– Ну что, друг, ты готов?

Старик улыбнулся спокойной улыбкой.

– Меня уже давно никто так не называл. – Он взглянул на заходящее солнце и тяжело вздохнул.– А знаешь, чего мне сейчас хочется? К морю… Я хочу к морю.

– А ты прислушайся… Слышишь, как шумит прибой? И волна за волной набегает на берег… Чувствуешь солёный привкус бриза на губах? Вдохни, попробуй.

Старик вдохнул полной грудью. Потом улыбнулся и посмотрел на друга.

– Да! Я чувствую! Чувствую его. Вон волна набегает на волнорез и пеной разбивается о камень… Слышишь? Крики чаек. Они словно зовут с собой – «Лети…Лети…»

– Ну, так полетели?

Последний лучик солнца скрылся за горным хребтом. Город погрузился в вечерний сумрак. Горожане разбрелись по своим коморкам, поближе к семьям, к телевизорам, к домашнему теплу. И никому уже не было дела ни до этого солнца, ни до этого моря, ни до этих гор… А волны всё так же набегали на волнорез и где-то далеко всё так же кричали чайки «Лети… Лети…» Но их слышал только тот, кто хотел их услышать… В последний раз… И навсегда.