Неспящий

Винсент Шарапов
Неспящий

На самом деле, конечно, я – ни *** не настоящий таксист. Я обладаю хуевой тучей талантов и помимо умения водить машину. Просто: в Стране Великих Невозможностей я, как и невъебенное количество других хеуплетов, круглыми сутками проверяю на себе действие принципа «shit happens» своим собст-венным уникальным способом. Дорогой Форест, shit действительно happens с той или другой периодич-ностью, и кому, как не мне, это знать, несмотря на то, что я не самый главный долбоеб под Луной, и «Ос-кара» мне за это никогда не получить. Shit – неотъемлемая часть моей злоебучей повседневной жизни. Оно то - падает мне на голову, то - залепляет мне глаза со ртом, а то – я в него въезжаю, то – говно само прется в мою машину, хоть стреляй. Такая хуйня…
То, что перед вами – так называемый «поток сознания». Имеется в виду, что вы как бы находитесь у меня в голове и наблюдаете образы, проносящиеся в моем сознании со скоростью 120 км/ч. Голова моя нахо-дится в это время в моей машине, которая с той же скоростью мчится по ночной дороге *** поймешь за какими приключениями. То есть: вы как бы испытываете то же самое говно, что и я. Резонный вопрос – почему так много матерщины? Ведь - если вдуматься - никто не оперирует у себя в мозгу такими слова-ми, как «хуй» или «****а» и звучными словосочетаниями типа «****ы в рот». Отвечу. Сие есть - безус-ловно - не более, чем «поэтическая вольность», впендюренная сюда с целью добавить больше вырази-тельности излагаемому и создать иллюзию настоящего разговора «по душам». В этом случае все «хуи» и прочее оказываются на своем месте и служат, как в устной речи – исключительно для связки. В конце то концов, господа хорошие, мы с вами живем в стране, где не материться просто нельзя. И любые выска-зывания на тему «засорения Великого и Могучего» я считаю чистым долбоебизмом. Да – татары с мон-голами нам здорово подосрали в свое время – однако, Великий и Могучий Русский Язык стал от всех их татарских добавлений еще более великим и могучим, не перестав при этом быть Русским. Кто-то может не согласиться со мной и спокойно идти на хуй вместе со своим несогласием. Ваше мнение для меня яв-ляется фактором малоебущим – я объясню, почему. Развивая предыдущую мысль о потоке сознания, могу сказать следующее: как вы находитесь у меня в голове – так и я нахожусь в голове у вас, раз уж вы все это видите, так что вы физически не можете не материться вместе со мной. Это – раз. Два – это то, что существуете ли вы вообще, для меня лично совершенно недоказуемо, и, стало быть – мне полностью похую мнение несуществующих личностей. Я здесь один, как в попе дырочка, и все. Нет ни хуя, кроме меня, моей машины и этой ебаной черной дороги, которая ведет не то из А в Б, не то – от скуки к при-ключениям, а, в конечном счете, все равно – из ****ы в могилу.
В любом случае, тему нашего сегодняшнего разговора я бы определил как «Все бабы – ****И». От ду-ши надеюсь, что мне не придется извиняться перед дамами за то, что я скажу. Я рассчитываю на то, что подавляющее большинство женщин покинули нас еще после первых матюгов в самом начале, а те, что остались – остались исключительно из любви к искусству. Смело причислю последних к настоящим мужчинам. Честь им и хвала, как говорится! А кто не с нами – тот против нас, и – ****ец.
Итак, дорогие мои, кому из вас не приходило в голову, что все зло в жизни – от баб-с? Бабы – самые на-туральные ****И, все подряд. Может, разве – кроме тех, кто зарабатывает ****ством на жизнь. Слышу возгласы одобрения. Да, как ни парадоксально это прозвучит, наименее ****И из всех – именно ****и. Ведь они не пытаются оправдать свое ****ство высокими помыслами. Подставлять жопы и сосать *** для них – всего лишь работа, не хуже и не лучше остальных. Почти никогда поведение этих, по сути без-обидных, тварей не приводит к тяжелым последствиям для жизни и души Человека, хотя – не будем за-бывать про сифилис и ментов. В сущности, каждая из них может быть, тем или иным способом, оправда-на перед лицом Вечности. Частенько, такая фря может быть хорошей собеседницей или, даже - профес-сионалкой, мастером своего дела, что тоже очень неплохо. Ваш покорный слуга лелеет мечту когда-нибудь написать книгу под названием «Любовь и тайны. Sunset bitch». В каждой ****и есть ТАЙНА, и некоторые из них могут вызывать у нашего брата ЛЮБОВЬ. Такие случаи уникальны, но – не редки. Правда, упаси Бог какого-нибудь джентльмена даже думать о браке с *****ю. С кольцом на пальце ****и имеют свойство моментально переходить в разряд ****ЕЙ. Именно последних, ****ЕЙ с большой буквы, следует опасаться в первую очередь. Такая падла не остановится ни перед чем, чтобы высосать из человека кровь, залезть в печенки и взорвать их изнутри, вытрясти из человека душу, вывернуть его на-изнанку и выбросить в унитаз, как использованную прокладку. Я видел людей, подвергшихся нападению этих зверюг – жуткое зрелище! Посмотрели бы вы на меня!
Форест, Форест!.. Твоя мама была отчасти права, когда говорила, что жизнь – коробка шоколадных кон-фет…
(Вам далеко?.. Нет, мне совсем в другую сторону… Сколько, сколько?.. Нет, не повезу…)
Пошел ты на ***, мудак ****ый!.. Я тут, ****ь, что – благодетель-бессребренник - или как?! Я заливаю в бак, *****, свои собственные деньги, а мне они не с неба валятся.
Так вот, жизнь – коробка конфет, и никогда не знаешь, с какой начинкой вытащишь. Я ведь не собираюсь запоносить всех женщин на свете. Есть среди них и хорошие – их можно любить, и они любят тебя – только мне, как назло, последние несколько лет постоянно попадаются совсем другие представительницы «прекрасного пола». Я ведь, любил женщин и люблю до сих пор. Женщины с эстетической точки зрения – существа очень красивые и ладные, хотя недостатков хватает у любой. Приведу пример. Очень многим моим знакомым страшно нравится Ума Турман. Я почти уважаю ее как актрису, но вот как женщина она – не в моем вкусе. Когда я гляжу на манекенщиц, у меня не возникает мысли, что ко всему ЭТОМУ Бог мог дать им еще и ум с совестью. Поэтому, такой тип женщин всегда вызывает у меня легкую неприязнь. Правда, говорят, что Ума Турман – очень умная и милая в общении дамочка – не зря в свое время она была замужем за Гэри Олдманом, но – пока сам не проверял и соглашаться сразу не стал бы. Короче го-воря – не нравится она мне. Однако (сейчас я подхожу к главному!), я здорово переменился к ней после того, как посмотрел в Интернете ее частные фотографии – на каком-то диком пляже – в голом виде. И вот сейчас – внимание! Прочувствуйте – уж если у Умы Турман такая плоская задница, кривая спина и от-вислые сиськи, то - что говорить про остальных баб! Не спорю – есть телки с идеальными фигурами, шел-ковой кожей и охуительными глазами. Но ведь они – не Ума Турман, понимаете, о чем я?
Как-то раз я – от скуки – потратил пятьдесят рублей на миньет. Девочка была очень ладная. Чистенькая такая. Стройные ноги и мордочка очень симпатичная. Где-то даже – элегантная, попалась ****ешка. Я подсадил ее часов в двенадцать ночи на пустой автобусной остановке. Она тихонько стояла и курила. Я подошел к ней и спросил, куда она едет. Она помотала головой. Я спросил, не работает ли она, и она кив-нула в ответ. Она спросила, нет ли у меня желания, и я согласился. Так она минут пятнадцать пускала слюни мне на *** – все правда без толку – работала, можно сказать, с огоньком, пока мне все не остопиз-дело и я ее не остановил. Мы еще минут пять покурили и поболтали у меня в машине, и она рассказала, что трех-четырех клиентов за вечер ей вполне хватает на содержание ребенка. Все было очень мило и спокойно. Я отвез ее, куда она сказала, и поехал дальше, а по пути все думал о ней – какая она милая и невредная бабенка. Такую хочется взять замуж. С другой стороны – кому на хуй нужна такая жена. Од-ним словом – я к ней проникся, и она – хоть на один вечер – подлечила мою ободранную и исхудавшую душу. Я рассказал это затем, что иногда попадаются конфеты, которые ел бы и ел, пока бы все зубы не высыпались к хуям собачьим. Но – чем тогда жевать остальные – вдруг да попадется еще хорошая?
Три раза за все время я подсаживал баб, с которыми, в конце концов, ездил чуть не до утра, послав на *** все калымы. Всем известно, что мы – мужики – народ, в общем-то, влюбчивый и по-детски наивный. Особенно – мужики одинокие и безхозные. Бля буду – хоть раз в жизни, но каждый из вас попадал на мое место. Это – один из фундаментальнейших законов природы, а против природы – не попрешь, будь ты хоть таксист, хоть Альберт Энштейн. Видел раз фильм, где Мэрилин Монро оказалась в одной гостинице с Аликом и пришла к нему в номер. Так автор Теории Относительности чуть ли не на говно исходил ради этой крашенной актриски – а как же! Целая Мэрилин заметила в нем мужчину в расцвете сил, а не вели-кого физика (хотя, было наоборот), и самолично заявилась к нему в номер. Кончилось, конечно, хуево. Как и должно было…
… По-моему, кто-то махал. Да ладно, проехали…
Первой было, по-моему, лет двадцать, не больше. Она раскрутила меня (а меня и раскручивать не надо) на двухчасовую экскурсию с ветерком. С заездом в ночной магазин за чипсами-орешками и пивом. Всю дорогу болтала без умолку, затащила меня на пляж, где мы полюбовались черной водой, подышали тух-лым морским воздухом и послушали плеск воды. Ейный ебарь, оказывается, смотрел футбол по телевизору, а ей, видите ли, не нравится, когда смотрят в телевизор, а не на нее. Вот и пошла чувиха погулять, пособирать приключений на свою тощую детскую жопу. В конце концов, она запросилась домой, и я был просто в шоке, когда она спросила, не хочу ли я ее снова увидеть. Я сказал, что и прощаться пока не хо-чу, но она все-таки вылезла, а перед уходом подставила мне прыщавую щечку и взяла с меня обещание быть здесь завтра с десяти до пол-одиннадцатого. Весь калым у меня пошел в ****у в ту ночь. На сле-дующий вечер я, понятно, приехать не смог, как ни выебывался, так что – *** ее знает – приходила ли она.
Вообще, такие встречи здорово поднимают настроение и, как минимум, помогают убить скуку. Так что – как ни уговариваю себя, что время - деньги, а все бабы – ****и, все равно – сажал, сажаю, и буду сажать. *** знает – может, мне когда-нибудь повезет вытащить ту самую конфету…
(Сорок. Да, погодите, я кнопку вытащу. Расчет сразу… Нет, я не думаю, что вы обманете. Просто, мне нужно заправиться… А десяток нету? Ладно, разменяем на заправке…)
О чем это я? А! О! Вторую я посадил пару недель назад прямо на трассе. Я, честно, всегда удивляюсь, что люди делают в таких местах среди ночи. Эта шкура шла с дачи. Она просила подвезти две остановки, и если б я знал, чем это мне грозит, я бы ее вообще не посадил – пусть бы ****овала сама, куда хочет. Гнида завалила мне весь салон ебучими пакетами и, вдобавок, повесила свою сраную куртку не куда-нибудь, а – на спинку моего сидения. Еще я терпеть не могу, когда в моей машине разговаривают, как на похоронах, а у меня, между прочим – глушитель дырявый. Бурчит, сука, себе под нос, как будто я ее слышу. Все время приходится переспрашивать, а она, оказывается, всего-навсего время хотела узнать. **** тебя, сколько времени – часы носи, ***соска! То ей - закурить, то ей - поссать приспичит. Потом попросила остановить – ей надо было срочно переодеться. Вылезла посреди дороги и давай шмотки ме-нять. Тут я ее рассмотрел. Это была такая кругленькая, сисястенькая шкурка небольшого роста и на мор-де у нее было написано, что она – пьяная вонючая ****ь с деревни «Нижние ****юки». Что меня дернуло согласиться с ней «маленько отдохнуть по-человечески» - не имею ни малейшего представления. Хотя, наверно – все та же скука и надежда вытащить нужную конфету. «Купи водочки», - сказала она, а я сразу: «Гондоны брать?» Тут она разулыбалась и опять что-то прошептала себе под нос. Я переспросил, а она мне: «Я не пользуюсь». Купил я ей бутылку водки (сам то я не пью, тем более - за рулем), взял гондонов, и поехали мы опять же на пляж. Я знаю одно место – возле дач, где нам никто не помешал бы. Там, прав-да, берег сильно крутой и деревья у самой воды, так что пришлось долго изъебываться, пока мне удалось нормально поставить машину. Она сперва негодовала, почему я взял поллитру вместо четушки, но потом преспокойно выхлестала почти всю бутылку в одиночку, запивая лимонадом. Она откинула спинку сиде-нья и стала пытаться раздеться. Получалось у нее хуевато, потому что ее порядком развезло от водки. Я завел печку, вышел из машины и, обойдя вокруг, полез с ее стороны. Это было уморительное зрелище: она закинула голову и аж дугой выгибалась, поднимая задницу, чтоб снять трусы. Я сам пил раньше и бывал в подобном состоянии, когда трудно раздеваться, лежа на спине. Поэтому я предложил помочь. Она гордо отказалась, и все продолжала кожилиться, а я сидел над ней, упираясь задом в приборную па-нель. Эта падла таки спустила трико, колготки и трусы до колен, потом вытащила одну ногу и, обесси-ленная, положила ее на водительское сидение. На левой ляжке, вызвавшей в памяти пирожковое тесто, обнаружился охуенный шрам, как от ожога. Она не могла уже поднять голову и так и лежала с открытым ртом и закатившимися глазами. Мне показалось, что она сейчас заснет, я взял ее руку и вложил в нее хуй, который даже не собирался вставать. Это ее разбудило, и она рывками стала поднимать голову. «Ку-ку», - сказал я. «Не спи – работать надо». Она извергла из себя рык пьяной медведицы, что-то вроде: «А хуйли ты» и опять уронила голову. Я молча разглядывал тело, лежащее на сидении моей машины как будто в гинекологическом кресле. ****а красавицы – вся в завитушках – глядела точно вниз. Мне стало нехоро-шо при мысли о велюровой обивке. Пахло все это просто непередаваемо. Однако, мне настоебало сидеть в неудобной позе, ожидая пробуждения прекрасной принцессы, и я стал – робко так – пытаться расшеве-лить ее. Я поцеловал ее взасос, и тут она очнулась. «Ты целоваться не умеешь», - доверительно сообщила мне она. «Ты научишь?» Она пару раз довольно вяло потрогала мой хуй, опять проревела что-то невра-зумительное и начала подниматься. С этого момента пошел полный бред. Матрена, похоже, совсем забы-ла, где находится, и погнала натуральную пургу. «Я зря, что ли, с зеком живу? Ты за кого меня принима-ешь, пидарас ебаный? За шлюху, да? За шлюху? Работай?!», - и так далее. Я пытался говорить ласково и примирительно – ни хуя не помогло. Она продолжала буровить в прежнем ключе: «Не стоит у него, по-нимаешь? Не стоит у него!..» Я слез с этого орущего чудовища и обратным порядком обошел машину. За это время падла умудрилась самовозбудиться настолько, что принялась своей грязной ногой давить на сигнал, продолжая оглашать окрестности истошными воплями. Я сбросил ее конечность с руля, застегнул ремень, надел рубашку и куртку, завел двигатель и тихо сказал: «Погнали». Она как будто что-то поняла и сразу затихла. Полежав без движения еще минуту, тварь, громко кряхтя, приняла вертикальное поло-жение и обвела вокруг мутными глазами. «Н-сок де?» «Тебе виднее». Я терпеливо ждал, пока она искала носок, пока натягивала шмотье, но, когда она начала краситься, я решил трогаться. Было почти светло и заметно похолодало. Всю дорогу она молчала и лупилась в окно. Мы уже подъезжали, когда она положи-ла руку мне на ляжку и нежно просипела: «Ты обиделся? Я тут ****ела на тебя, да?» Каково?! Я хотел выбросить недопитую водку, но она выхватила бутылку у меня. Так она и несла ее, открытую, сгибаясь под тяжестью своих многочисленных пакетов, и булки перекатывались под красным трико, как поросята в мешке. Я плюнул ей вслед и поехал отсыпаться.
Не считаю, что оконфузился, честно. Видели бы вы эту мразюку, как видел ее я! Где-то, даже радостно, что не побывал я в этой вонючей ****е. Одиночество – одиночеством, но надо же и уважать себя…
…А народ-то - кончается. Уже с полчаса, как начало светать…
…И, все-таки – вернемся к нашим баранам. Овцам – вернее. Если пораскинуть мозгами, то получается, что бабы не виноваты в своем ****стве. Скорее – валить надо на устройство этого мира. Может быть – на генетику. Самым верным, видимо, можно считать утверждение, что ****ЯМИ делаем их мы – мужи-ки. Не в том смысле, что мужики подталкивают на ****ство своим поведением – дело тут в нашем к ним отношении. Дерьмо, например, не виновато, что запах его кажется нам неприятным. Кстати, мухи, вот, наоборот – оченна даже балдеют от вони. Поэтому, допускаю, что на какой-нибудь Альфе Центавра ****ство не только считается нормой для женщин (у нас, кстати – почти тоже), но и является самым чу-десным и привлекательным женским свойством для тамошних долбоебов. По большому же счету – да-вайте смотреть правде в глаза – так ли уж нам неприятно бывает порой испытывать всевозможные пере-живания-****острадания по вине этих сучек? В большинстве из нас есть, не ошибусь, нихуевая примесь мазохизма. Все мы этим страдаем в той или иной мере. Да взять хоть великих – Пушкин так прямо честно сознавался, что обмануть его не трудно, поскольку он сам обманываться рад. Так что – будем честны, господа, мы с вами – те еще долбоебы.
Второй случай, как и первый ничего никому не доказывают. Третий же – показательный в плане разъяс-нения моей точки зрения на предмет сегодняшней беседы. Только, с такой охуенной силой попав ногами в жир, как я, и начинаешь относиться к бабам, мягко говоря, пристрастно.
Третьего дня калым у меня вышел ***венький, несмотря на теплую погоду и преддверие выходных. Я прокатался до двух ночи, заработав едва шестьдесят рублей. Устала спина и затекла задница. Поймав се-бя на том, что уже полчаса я катаюсь совершенно бесцельно, я решил, что на сегодня пора завязывать. В таких случаях невъебенно приятно бывает потратить последнее на пиво, чтобы не спеша прихлебывать за рулем по дороге домой. Я ехал, полулежа на боку и откинув свободную ногу на пассажирское сидение. Горели фонари. Я старался катиться медленно и плавно, не перебивая кайф. Однако, не успел я отпить и трети бутылки, как мне почудилось какое-то движение справа по борту. Она стояла на обочине и махала, не особенно стараясь. Я подрулил к ней, заткнул пробку и опустил стекло.
- До Ельцовки, - Я заметил, что она пьяненькая и что у нее – короткая стрижка. Метрах в трех позади нее маячили два пацана лет двенадцати. Я еще удивился, как это они додумались снимать такую тетю.
- За деньги.
Она как-то повела головой и ответила, стараясь правильно выговаривать слова:
- А вы планировали везти меня бесплатно? Конечно – за деньги. Сколько это стоит?
- Ну, тридцать, скажем.
Она кивнула, сказала что-то пацанам и села на заднее сидение.
Я ехал и держал бутылку в левой руке, боясь расплескать. Мы молчали. Слышно было лишь, как она чир-кала зажигалкой. Я смотрел на дорогу, бегущую под колеса, сквозь полуопущенные веки. Голова моя была свободна от мыслей, а душа – от переживаний. Шкура, что сидела за моей спиной, меня совершенно не интересовала. Она была для меня последней пассажиркой в неудачную ночь.
- Вам в саму Ельцовку или на остановке?
- Конечно – в саму.
- Тады – ой.
Вот и весь разговор. Молчаливые пассажиры меня лично не сильно напрягают – не то, что некоторых. В тишине есть свой особый кайф, даже если сильно скучно и все давно осто****ело. Я не ожидал, что ей захочется продолжить беседу с моей спиной. Мы почти подъехали, когда она опять заговорила:
- Вы неровно ведете машину.
- Ради Бога, простите. Я сейчас же начну исправляться.
- Ну почему же – простите. Вам вроде не за что извиняться. Просто, такое впечатление, что это не ваша машина.
Я промолчал, потому что начал поворачивать. Я ехал и ждал, когда она скажет, где остановиться или свернуть.
- Вы проехали.
- Что вы говорите? Сейчас развернусь.
Я развернулся и опять проехал поворот. Дамочка хмыкнула:
- Ну, вы опять проехали.
- Да что же такое со мной сегодня?! То веду неровно, то повороты проезжаю. Кстати, я не знаю, куда вам, хотя тут и дурак бы догадался, наверное.
- Разве я не сказала? Лесосечная, 2.
- Вы как раз и не сказали ничего. А где это?
- Вы откуда сами?
- Местный.
- Что же вы – Ельцовку не знаете, что ли?
- Не как пять пальцев, по крайней мере.
- Тогда – вот по этой дороге. Ага. А теперь – под арку.
- Здесь – налево?
- Да. Стоп.
Я подрулил к подъезду и, не глуша двигатель, ждал расплаты.
- Сколько я вам должна?
- А вы не помните?
- Посмотрите на меня, пожалуйста.
Я неловко повернулся и слегка потянул какую-то мышцу в спине. Она сидела в уголке, держа в одной руке две десятки и длинную сигарету в мундштуке. На ней была сиреневая кофточка и юбка, прикры-вающая колени. Сигарету она держала, как свечку.
- Что же. Я посмотрел. Нравитесь.
- Возьмите. – Она протянула мне двадцать рублей. Я взял их в руки и усмехнулся:
- По-моему, должно быть больше. Или вы сбросили за неровное вождение?
- Не надо ерничать.
Она вздохнула и откинулась на спинку. Дальнейшее вдруг представилось мне абсолютно ясным и логич-ным. Я бросил деньги на сидение и отвернулся.
- Почему вы все время молчите?
- Я не молчу. Я ерничаю.
- Да, вы именно ерничаете. Боже, какая я пьяная. Просто, понимаете, тут третий день у меня день рожде-ния. Я устала.
- И теперь не хотите домой?
- Да.
- Могу ли я чем-то помочь вам?
- А как вы думаете?
Как по нотам.
- Хотите пива?
- Пива?
- Пива.
- Не знаю… Наверно, хочу.
- Так едемте.
- Я, вообще-то, не люблю мешать.
- Смотря с чем. Было что-то, с чем нельзя мешать?
- Да много всего было.
Мы подъехали к магазину, и я спросил, какое пиво она предпочитает. Спрашивать про гондоны на этот раз мне показалось неуместным. Я вынул ключи и пошел в магазин. Когда я вернулся, она сидела на прежнем месте, пряча лицо в тени.
- А вы пьете пиво за рулем?
- Во-первых – это безалкогольное, а во-вторых – как видите, бутылка закрыта. Вы пейте, а то у вас и так теплое.
- Да что вы? Я люблю пиво любой температуры. Пиво – прелесть. Вы мне откроете?
Я открыл и, насколько мог, галантно протянул ей. Когда она брала у меня бутылку, наши пальцы на мгновение соприкоснулись, я смутился и опять отвернулся.
- Так у вас третий день дня рождения, насколько я понимаю?
- Вы опять ерничаете?
- Ничуть. Я повторяю ваши слова. И, кстати, не вижу ничего, над чем стоит смеяться. Вот я, например, родился второго, а записали – третьим. Теперь я, вполне законно, гуляю два дня.
Она засмеялась, потом, несколько жеманно, спросила, будем ли мы стоять здесь – у магазина и пить пиво. Я снова подвез ее к подъезду и заглушился.
- Так вы не хотите домой?
- Может, я просто поддалась вашему обаянию. Повернитесь ко мне. Я не люблю разговаривать со спи-ной. Да, я не хочу домой.
- Вы так гордо это сказали.
- Вы опять? Почему вы все время ерничаете?
- Я честно больше не буду.
- То-то же.
- Если нам с вами предстоит вместе коротать время, я предлагаю познакомиться.
- Я думала, с этого следует начинать.
Она замолчала, ожидая моей реплики. Я не замедлил:
- Так как вас зовут.
Девушка набрала воздуха и тихо произнесла:
- Надежда.
- Красиво. А меня – Тимур. Что же, Надежда, чем мы с тобой будем заниматься дальше?
- Я не помню, чтобы мы перешли на ты.
- Простите, пожалуйста. Мне просто показалось, что вы чуть помладше – вот я и взял на себя смелость. Но я торжественно клянусь, что больше такое не повторится.
Она наклонилась ко мне, взяла за ворот, и с легкой угрозой прошипела:
- Не надо ерничать, Тимур, - Потом откинулась обратно. Она достала зеркальце и, как бы в сторону, про-изнесла: - Какая я завтра встану? Ужас!
- Я думаю, утром вы будете столь же прекрасно выглядеть, как и сейчас.
Видно было, что ей понравилось. Даже в темноте я то ли увидел, то ли почувствовал, как она расцвела. Я даже удивился, как легко из меня вылетела эта фраза. Я не считал себя мастером подлизывания.
- Можно я пересяду к вам, раз уж у нас завязалась беседа? Я прекрасно понимаю, как неприятно говорит со спиной.
- Тебе надо было давно это сделать.
- А разве мы уже перешли на ты?
Она опять засмеялась самым своим нежным и мелодичным смехом. Я обошел машину вокруг и открыл левую переднюю дверь ключом. Бутылка пива, что лежала на пассажирском сидении оглушительно взо-рвалась, упав на асфальт. Я чертыхнулся про себя, но не показал виду.
- Что это было?
- Это было всего лишь мое безалкогольное пиво, Надежда. Вторая бутылка.
- Как-то странно она взорвалась.
- Ну… Значит, ты еще не слышала, как взрывается пиво.
- Да, наверно.
Мы молчали на заднем сидении. Время от времени она поворачивалась ко мне, собираясь что-то сказать, но потом, видимо, теряла мысль. Наконец, Надежда заговорила:
- Расскажи мне о себе.
- Спрашивай.
- Я не люблю спрашивать.
Ей, наверно, страшно нравилось говорить «Я не люблю».
- А я – правда – не знаю, о чем тебе рассказывать.
- О чем хочешь.
- Вряд ли тебе интересно будет про «родился-учился». Про работу – и так все ясно. Про семейное поло-жение? Но мы не настолько близко знакомы. А вообще – разведен.
- Что хочешь.
- Надежда, обо мне почти нечего рассказывать, а то, что я молчаливый и занудный тип – ясно и так. Спроси меня. Так мне будет легче.
- Сколько тебе лет? - Мне начал нравиться звук ее голоса, а когда она положила свою руку на мою, я по-чувствовал в себе еще что-то, не вполне ожиданное.
- Мне тридцать два года.
- Боже, какая я старая. – Она запрокинула голову и тихонько застонала. Мне кажется, она сделала это чуть наигранно. Я все еще продолжал считать, что она меня младше. Лицо ее вдруг показалось мне смут-но знакомым – что-то из школы. – Поедем купаться?
- Купаться? Купаться. – Я с готовностью пересел за руль и завелся.
- Ты серьезно?
- Ну ты же сказала. Вообще, сегодня – вечер исполнения желаний. К тому же – представь, что я тоже по-пал под твое обаяние.
- Если так, то я согласна.
- Через магазин?
- Ты мужчина – решай.
- Тогда – через магазин.
И опять я остановился у магазина.
- Что тебе купить?
- «Баунти». Купи мне «Баунти».
- Пока не поздно – что еще пожелает дама? – Я открыл ее дверь и наклонился так близко, что почувство-вал ее запах. Странно, но духи тоже показались мне знакомыми.
- Минералки.
- Минералки?
- Да. Я тебя жду.
Пока ходил, все думал, откуда же я могу ее знать, да так и вернулся, ничего не вспомнив.
- Вот это – «Баунти», а это – минералка.
- Ой! Как ты догадался?! Я как раз хотела попробовать красный. Как здорово – красный «Баунти»! Спа-сибо!
- На здоровье.
Я сел за руль и понеслось.
Проехав с километр, я обнаглел, и попросил ее пересесть ко мне вперед – так, мол, удобнее разговари-вать. Она полезла между сидениями – как бы по кратчайшему пути.
- Так ты решила – в прыжке?
- Боже ты мой! Вот это я делаю только ради тебя. – Перед моим носом проехала очень симпатичная по-почка. Одна нога застряла, и я дернулся, чтобы помочь. Когда я увидел ее щиколотку и черный босоно-жек, на мгновение все поплыло перед моими глазами. В это мгновение я понял, что попал. В жир. Обеими ногами.
Я очень-очень влюбчив, господа. В институтские времена я вывел для себя закон, по которому день, ко-гда я не влюбился в кого-нибудь хоть на время поездки в автобусе, был днем плохим, неудачным. У меня были постоянные «объекты обожания» в поточных аудиториях и даже на других факультетах. Входя в вагон метро или автобус, я первым делом искал лицо, к которому мог приклеить взгляд до момента ее или моего выхода. Я просматривал школьный альбом, вспоминая, в каком классе и в кого я был влюблен. В каждом магазине у меня непременно была любимая продавщица, и, приходя за сигаретами, я всегда высматривал ее, не обращая ни на что внимания, из-за чего меня часто обсчитывали. Свои первые стихи я посвящал исключительно возлюбленным. Друзья подшучивали надо мной на эту тему. Сами-то они не придавали значения всяким мелочам и потому в любовных делах успевали гораздо больше меня. Они перли напролом, а я чаще всего обламывался из-за нерешительности, отягченной особо трепетным отно-шением к женщинам, вызванным все той же перманентной влюбленностью. Первые вершины я начал брать уже после армии, набравшись достаточно цинизма посредством ночного казарменного онанизма, и, обычно – в нужном подпитии, которое требовалось мне, чтобы развернуться в полную силу. Некоторое время я даже вел счет своим победам на специальном листочке записной книжки. Я начал меняться после первого крупного провала, и к концу списка почти полностью обуздал в себе романтика. К моменту встречи со своей будущей бывшей женой мне доподлинно было известно все о ****ском роде.
Именно тогда я впервые начал задумываться, а к разводу – окончательно определился в выводах, кото-рые привожу здесь. Все бабы - ****И – причем, это утверждение следует рассматривать не в денежно-физиологическом, а в жизненно-психологическом аспекте. Им – до ****ы, что ради них мы идем на пре-ступления или просто совершаем необдуманно-фатальные поступки, тянущие за собой целый воз послед-ствий, мельчайшее из которых – меланхолический алкоголизм. Им – абсолютно насрать на то, что мы разрушаем себя, свое «Я», лишь бы быть рядом с ними. Короче – им целиком и полностью поебать, на какие муки ада частенько обрекаем себя мы, влюбляясь в них. Именно поэтому я и называю их ****И.
Итак, все началось опять. Я гнал, как сумасшедший, когда она просила «с ветерком». Я останавливался, когда ее тошнило. Она кормила меня с руки шоколадным батончиком, и я почти терял сознание от вкуса ее длинных тонких пальцев.
- Вы чертовски милы сегодня.
- Что ты сказал?
- Я говорю – большое спасибо.
- Значит, я не ослышалась. - Она удовлетворенно усмехнулась и положила остатки шоколадки на прибор-ную панель. – А куда мы едем?
- Мне казалось – купаться.
- А вода-то холодная. Правда-правда, я точно знаю.
- И что?
- Я не хочу купаться.
- Так куда мы едем в таком случае?
- Ты – мужчина. Я все предоставляю решать тебе. Не люблю решать сама.
Я посмотрел на нее и молча повернул в обратную сторону.
- Тогда – пеняй на себя.
- И – куда?
- Ты отдала мне вожжи? Тогда – просто следи за процессом. Увидим, когда приедем.
Она замолчала на некоторое время, уютно устроившись на пассажирском месте. Я смотрел на дорогу и был тогда почти безоговорочно счастлив. Вдруг она положила руку мне на плечо и тихо сказала:
- Я поеду с одним условием. Только, мне неудобно тебе говорить.
- Ну, тогда это не условие. Что значит – неудобно говорить? Считай меня своим лечащим врачом, хотя, я, скорее – художник. – Она все молчала, опустив нос. - Если тебе трудно говорить – не говори, конечно, но я все тогда беру на себя.
- Хочу домой, - вдруг сказала она.
Меня как по лбу ударило. Я сжал зубы и полез за сигаретой.
- Дай мне прикурить, пожалуйста.
- Давай, я лучше тебе один фокус покажу. – Я показал ей прикуриватель. – Вот, видишь эту штучку? Она вот так вот нажимается, а когда щелкнет и выскочит – можно прикуривать.
Надежда набрала полную грудь воздуха и аж привстала на сидении.
- У тебя как там шея?
- В смысле – мягкая, или – что?
- Мне вцепиться в нее хочется.
- А, это – пожалуйста. Кусай, рви – что хочешь. Все – для тебя. Но вот спички у меня кончились.
Она улыбалась, и ее зубы сверкали в свете встречных фар, как алмазы. Я до сих пор не до конца рассмот-рел ее лицо, но мне оно казалось невероятно красивым тогда.
Через пять минут полной тишины она спросила:
- Почему ты замолчал? Я тебя обидела?
- Я, вроде, и не болтал сильно. – Тут мне пришла в голову одна мысль, и я остановил машину. – Как ты думаешь – это будет романтично, если я почитаю тебе стихи? – Она промолчала. – Только, чужих я поч-ти не помню, и буду читать свои. Как ты?
Она опять положила свою ладошку на мою и прошептала:
- Да.
- Тогда – слушай.
Я вспомнил текст одной из самых своих старых песен. Я проверял его действие когда-то и знал, что чи-тать нужно шепотом. Я мысленно попросил у Бога, чтобы все получилось, прокашлялся и начал:
Утро. Ты просыпаешься и снова
Подходишь к окну.
Я снова вижу тебя. Я, молча,
Теку по стеклу.
Ты шепчешь: «Опять эта сырость».
Тебя бьет дрожь…
Я бы согрел тебя,
Но я – всего лишь дождь…
Ты плачешь. Наверно, ты хочешь стать
Таким же дождем.
Дождем, моросящим так близко
И так далеко – за окном.
Ты пальцем ведешь по стеклу –
Наверно, ты пишешь стихи…
Их смоют серые капли
Моей тоски…
Ах, если б я был великим –
Я бы сделал тебя рекой.
Если б я был всемогущим –
Я взял бы тебя к себе.
Не бойся стука в окно –
Это я пришел за тобой…
Но ты уходишь…
Я молча плачу на твоем стекле…
Она долго молчала, спрятав лицо в тени, а я с замиранием сердца ждал. Она затушила сигарету, достала окурок из мундштука и выбросила в окно. Представьте, каково мне было в эту длиннющую минуту! Стишок до сегодняшнего дня считался безотказным – у меня были случаи проверить. Я думал, если она меня сейчас же не поцелует – я приеду домой и нажрусь до зеленых соплей – насрать на все кодировки! Ну, скажи, что тебе понравилось! Вместо этого, она оправила юбку на коленях и тихо сказала:
- Хочу домой.
- Есть. – А что мне оставалось?!
В который раз уже за эту ночь я подвез ее к дому. Она попросила меня заглушить мотор, и я молча под-чинился. Я поставил машину не у подъезда, как в прошлый раз, а на стоянке рядом с каким-то «УАЗи-ком». Выходя, она что-то сказала, и я не расслышал сразу, погруженный в переживания:
- Что-что?
- Я еще вернусь. Не уезжай.
Мысленно я застонал от ее слов. Так значит, все отлично! Ей просто надо пописать. Писай, милая! Писай, солнышко! Я буду ждать.
В зеркальце заднего вида я видел, как она вошла в подъезд. Какая-то шавка, видимо прикомандированная к этому подъезду, тоненько облаяла ее. Я включил магнитофон чуть слышно, повернул зеркало, чтобы было удобнее наблюдать за выходом, откинул спинку и блаженно вытянул ноги, приготовившись ждать. Через приоткрытую дверь мне были слышны далекие вопли поездов и шорох целлофанового пакета, пе-редвигаемого ветром с места на место. Где-то хлопнула дверь, где-то проехала машина. Было без пятна-дцати три, и в доме напротив горело единственное окно. Я курил и стряхивал пепел на улицу. Сзади мне послышалось что-то, и я поглядел в зеркало. Из подъезда вышла какая-то тень и двинулась прочь. Не она, вроде. Я прикрыл глаза и думал, что Бог все-таки есть и он все видит. Как пел когда-то Высоцкий:
«Кто не верил в дурные пророчества, В снег не лег ни на миг отдохнуть – Тем, в награду за одиночество, Должен встретиться кто-нибудь…»
Я слишком долго был один, если не считать коротких интрижек. Я даже придумал себе нечто вроде не-официального девиза: Тимур Харин может умереть тысячью разных способов, но причина будет только одна – одиночество. Нельзя сказать, чтобы я охуенно мучился от одиночества – нет, я привык к нему, как привыкают нищие быть нищими, а драконы – драконами. У Наумова есть такая строчка: «…Я в своем одиночестве – как в старом пальто» - так это про меня. Там дальше еще: «Оно укроет меня от холодных ветров. Оно укроет меня, ведь, со вчерашнего дня, я не верю в любовь», - я все еще верю, хоть эта вера и не спасает меня от холодных ночей и лапши «Доширак». И пусть все бабы – ****И, где-то по Земле должна же, ****ский род, бродить моя ****утая половинка, и некому, просто, взять ее за руку и перевес-ти через улицу. Где-то в этой груде отравленных конфет точно лежит одна, что станет лекарством от мо-их бесчисленных ран. Вот моя философия, Артемий. Вот что я вычленил. Вот что я вынюхал в великом множестве **** и ****енок. Вот что я вычитал в куче книг и книжонок, долгими ночами бывших моими единственными собеседниками. Черные полосы обязательно кончаются, вопрос лишь в том – успеешь ли дожить до этого момента…
Где-то в три мне опять показалось, что кто-то вышел из подъезда. На этот раз я глядел во все глаза и даже тихонько вышел из машины. Какая-то фигура довольно быстро удалялась по двору, пока не скрылась из виду. Было еще довольно темно, чтобы разглядеть, как следовает, но мне показалось, что Надежда в ее теперешнем состоянии не могла бы ходить так быстро, и вроде была пониже ростом. Я сел обратно и продолжил бдение…
… Полчетвертого я начал сомневаться. В четыре во мне теплилась лишь искорка надежды. В четыре пят-надцать я спекся. Я сел в машину и уехал без оглядки, хотя меня подмывало остаться до утра. Я убедил себя, что меня в очередной раз продинамили. Я ехал и обдумывал лекцию на тему «Все бабы – ****И».
Выгребая мусор из салона возле своего дома, я обнаружил на заднем сидении пачку белых «PallMall» с зажигалкой внутри и нетронутую минералку. Мне пришло в голову, что, может, она все же собиралась вернуться, да помешал то ли муж, то ли сон. Так или иначе – дело сделано.
Други мои, вот над чем я предложил бы вам подумать. Представьте себе, что все описанное – литератур-ное произведение, которому не хватает только концовки. Я предлагаю выбрать, как все должно закон-читься: они встретились, полюбили друг друга, жили долго и счастливо и померли в один день; или – са-ми понимаете.
Следующий день я решил начать раньше обычного. ****ская Надежда напрочь засела в моей голове и никак не хотела вылезать. Перебирая возможные варианты объяснения случившейся со мной ***ни, я вновь возвращался к анализу событий ночи. Какого хуя, например, мы сто раз подъезжали к тому подъ-езду, если допустить, что она с самого начала собиралась меня наебать? И как это, вообще, она могла со-бираться? Меня что – заранее выбрали как самого романтичного калымщика? Зачем было ей говорить, что она вернется? Это, что – новый способ мешания мужского рода с говном – оставлять их ночевать в машинах под подъездом? Сказала бы «Пока» - и ****ец! Может, это она выходила тогда, только машину не запомнила? Такое запросто могло произойти. Еще и вещи оставила… На самом деле: все объяснения легко укладываются в схему «Бабы – ****И», но тогда мне это еще не приходило в голову. Я еще не мог поверить, что все так плохо – поэтому решил разобраться на месте. Я прыгнул в машину и, насви-стывая что-то сентиментальное, поехал в Ельцовку.
Я обошел весь подъезд. Я позвонил в каждую дверь. Я спросил почти каждого жильца минимум по разу, не знает ли он такую Надежду – лет тридцать, моего роста, короткая светлая стрижка. А у ваших соседей, их сейчас дома нет - не в курсе? Нет? Извините. К концу опроса осталось не проверено несколько квар-тир, и, теоретически, она должна была быть в одной из них. Вечером я позвонил еще в четыре или пять дверей. Результат – нулевой. Оставалось предположить, что либо – кто-то ****ит, либо – она здесь все-таки не живет.
На следующий день я решил попробовать еще одно средство. Я повесил на подъезде объявление:
Девушка по имени НАДЕЖДА!
В ночь 1-го июня вы оставили вещи в желтой «Тойоте».
Позвоните 65-47-19 (днем)
Сегодня прошел третий день с тех пор. Ни одна падла мне не позвонила, что и следовало доказать. Днем я копнул адресную базу на тему Лесосечной, 2 и Надежд. Всего в доме их восемнадцать штук, но ин одна не живет в нужном подъезде. Я выбрал четверых, ***вато, правда, но – подходящих по возрасту. Завтра осталось проверить их и, если ни одна не подойдет – я в жопе. Глубокой и маленькой дырочкой. ****ь засраная, что ж ты меня так затрахала?!
Правда, по приметам мне должно, наконец, повезти именно в этот день. Смотрите сами, какие охуитель-нейшие совпадения: я сделал три попытки – раз; два – прошло три дня; и ТРИ – я три раза подряд сегодня доставал из коробки сломанную спичку! Если это – не знамение, то я – испанский летчик.
Господи! Я так прошу тебя, помоги! Прости, что поминал тебя всуе. Прости, что пил и прелюбодейство-вал. Господи! Прости, что ругаюсь постоянно грязными словами. Я, честно, Господи, ни разу больше не назову ни одну из твоих дочерей ****ью. Только ты уж помоги мне, Господи! Ну, нельзя же так мучить!
Слыхали – как я его? После такого – пусть попробует не помочь. Верю, что найду эту суку прямо с пер-вого раза, и – не отвертится…
(… ****ь! Куда ж ты прешься-то, корова злоебучая! Нажралась, падла, и тротуара тебе мало?)

июнь 2001 г.