Что там, за холмом?

Много уже было всего про человеческую память сказано. Многое ещё скажут. Бывает, познакомишься с кем-нибудь, спросишь его имя и телефон, пообещаешь позвонить – а через пять минут глядишь: и имя, и телефон из головы вылетели. С другой стороны, глупости всякие, воспоминания детские, так прочно в мозгу застревают, что потом их с собой всю жизнь носишь. Но бывают и другие воспоминания – о вещах, которые и забыть-то нельзя, но и думать про которые трудно, потому что память как бы барьер перед ними поставила, словно защищает от чего-то.

Ну я, конечно, понимаю, о чём вы сейчас подумали – выпил человек лишнего, побуянил, дров наломал, а с утра ему даже думать о совершившемся стыдно. С этим не поспоришь, и такое порой случается, но я другое в виду имел... А, собственно, чего я на голом месте философию развожу – читайте дальше и сами всё поймёте.

В середине семидесятых забрасывало меня волею судьбы в Сибирь, на строительство железнодорожной магистрали общегосударственной важности. Хотя про волю судьбы-то я загнул – это сейчас, через двадцать пять с лишним лет, можно так говорить. А тогда всё просто было – вызывает тебя главный инженер и сообщает: «Так и так, Иван, направляем мы тебя на месяц в Сибирь, содействовать, так сказать, стройке века». Ну что на это скажешь? Откажешься по дури, а потом глядишь, проект века провалится.

Да у меня и в мыслях не было отказываться. Я в этот край, как говорится, с первого взляда влюбился. Природа там изумительная, нетронутая. Зверья всякого и птицы – полным-полно, да и люди, когда таковые встречаются, тоже душевные… А ещё я там земляка встретил, Кирилла Митрофановича Панкратова, по прозвищу «Домкратов». Мы с ним всё детство в нескольких километрах друг от друга провели, а так и не познакомились. А в Сибири, как повстречались, так и сдружились тут же крепко. Кирилл чуть ли не с самого первого дня эту магистраль строил. Он и сейчас там, в Сибири, живёт, внуков растит. Короче говоря, для меня каждая командировка праздником была. Вот только по жене своей молодой я иногда скучал, но с этим уж ничего не поделаешь. На то она и жена.

Однажды, в начале июля это было, не завезли нам вовремя костыли. А без костылей, как известно, колею прокладывать никак нельзя, даже если и рельсы, и шпалы имеются. Незаменимая это в железнодорожном деле вещь, костыли. Так и образовался у нас вынужденный простой, трёхдневный перекур, иными словами. Ну мужики-то ясно как время проводили – набрали водки и в сарай, чей-нибудь день рождения праздновать. Я тоже хотел вначале присоединиться – делать-то всё равно нечего – но Кирилл меня в сторону отозвал и говорит: «Не воспользоваться ли нам, Ванька, случаем и не исследовать ли окрестности? А то ты всё время пашешь за троих, и кроме шпал своих ничего не видишь. Жене-то, когда вернёшься, что рассказывать будешь?»

Ну с этим я только согласиться мог. Как известно, строительство железной дороги – дело непростое, шумное и, прямо сказать, грязное. И шпалы куда-то складывать нужно, и рельсы, и деревья срубленные, да и людям тоже где-то жить надо – в общем, на километр во все стороны от магистрали ни о какой нетронутой природе говорить не приходилось. А уж про зверьё и вовсе позабыть можно было. Поэтому домкратовская идея мне как-то сразу по душе пришлась. Вот только опасался я немного, что начальство про нашу «экскурсию» узнает и заругается – нехорошо всё-таки с рабочего места без спросу отлучаться, даже если работы-то нет. Но Кирилл меня успокоил: «Во-первых, - говорит. – Нет здесь сейчас начальства. Бригадир в город уехал, костыли выбивать, значит я, как замбригадира, тут за старшего. А во-вторых, никто нашего отсутствия и не заметит – все ж водку пьянствовать отправились».

Короче, не теряя времени, взяли мы с Кириллом необходимые вещички – пару ружей, палатку, водки три бутылки и закуску кое-какую, сели в полуразбитый «газик» и покатили куда глаза глядят. Я ещё с собой фотоаппарат прихватил – старую «Смену» - чтобы фоток по дороге наделать и по возвращению жене показать.

С дорогами, конечно, проблема была – не было этих дорог. Домкратов грузовик по тропинкам лесным гнал, а я только рядом сидел, помалкивал и в душе надеялся, что друг мой знает, куда едет. Лишь только когда меня часа через три от тряски мутить начало, я не выдержал и спросил Кирилла, куда мы, собственно говоря, направляемся. Он в ответ только плечами пожал, но потом добавил: «Здесь в тайге, Ваня, главное – не куда ты едешь, а как выбираться будешь. А насчёт этого ты не бойся, я дорогу назад помню, к тому же у меня с собой компас есть.» Тоже мне, успокоил! Я ещё с полчаса потерпел, но когда почувствовал, что если дело и дальше так пойдёт, то я, кроме грузовика, ничего за эту поездку не увижу, сказал прямо: «Останавливай, Кирилл, машину. Лес он лес и есть. Что тут, что через сто километров, всё одно. Давай лучше воздухом дыхнём и на природу полюбуемся». Кирилл согласился: «Ладно, Ванька, давай только до вон того поворота доберёмся. Там, по-моему, просвет виднеется».

Доехали мы до поворота и правда: прямо за ним – открытая местность, луга зелёные, а чуть в отдалении – холм огромный, почти до самой верхушки лесом покрытый. Под холмом же – избушки стоят, штук десять от силы. С виду старые, но чистые и ухоженные; из труб дым валит, во дворах кур полно, а на крыльце ближайшего к нам дома два мужика бородатых сидят: один коренастый такой, полный, а другой повыше и похудее.

Я Кирилла по спине похлопал и говорю, по-дружески: «Ну ты даёшь, Домкратов! Обещал природу показать нетронутую, а сам завёз в самую что ни на есть густонаселённую местность. Молодец, нечего сказать!» Кирилл, похоже, и сам не рад был, оправдываться начал: «Вань, я женой своей, Верой Капитоновной, клянусь, руку на отсечение даю, не должно здесь этой деревни быть! Я перед отъездом все карты внимательно изучил и накакой деревни на них не видел». Я отвечал: «Полно тебе, Домкратов, извиняться. Хуже было бы, если бы мы с тобой в чаще заблудились. А здесь - и местность красивая, и цивилизация какая-то имеется. Давай-ка лучше с местными жителями познакомимся». Взяли мы наши рюкзаки и направились к бородачам.

– Здорово, мужики! – говорим.
Тот, кто повыше, оглядел нас с головы до ног, словно пришельцев каких космических.
– Шшдорово, - сказал он наконец. Второй же мужик рта не открыл, только пялился на нас пристально из-под густых бровей.
– Меня Иваном зовут, - представился я. – А вот это – друг мой, Кирилл Панкратов, по кличке Домкратов. Путейцы мы, железную дорогу тут неподалёку строим.
Высокий бородач постоял чуть-чуть в раздумье, словно информацию переваривая, а потом кивнул. Второй же вообще никак не отреагировал. Немногословные нам, однако, мужики попались.
– А вас как зовут? – попытался я завязать разговор.
– Михалышш я, – ответил высокий. Я сразу для себя решил, что во рту у него один зуб, от силы два.
– Приятно познакомиться, – сказал я. – А как друга вашего величать?
Михалыч, как мне показалось, чуточку ухмыльнулся.
– Егоркой его шшовите. Он на Егорку отшшывается.
– А село ваше как называется? – спросил я, хотя, честно говоря, беседа эта не доставляла мне ни малейшего удовольствия.
Михалыч помолчал немного, потоптался с ноги на ногу, а потом плечами пожал, так ничего и не ответив. Я, признаться, от такой грубости был готов назад к грузовику возвращаться, но тут вдруг Михалыч промолвил:
– Водка ешшть?
Водка была, в рюкзаке у меня за спиной лежала, но мне что-то делиться с грубиянами не хотелось. Не то, что жалко было, а так, из принципа. Я уже собрался отказать, но Кирилл, добрая душа, опередил.
– Есть конечно! – сказал он и, не медля, вытащил поллитра из моего рюкзака.
У Михалыча в момент взгляд потеплел.
– Шшаходите в ишшбу, – сказал он, открыл дверь и вошёл первым.
Мы последовали за ним внутрь. Последним вошёл Егорка и сел на лавку возле стены. Мы же уселись за большой стол без скатерти, в центре комнаты. Внутри изба оказалась довольно просторной, чистой, но какой-то пустой. Знаете, в наших избах обычно книжки стоят, украшения, безделушки всякие. Здесь же – ничего подобного. Только четыре деревянных стакана на столе и груда мисок возле печки. А ещё топор в углу валялся.
Михалыч молча водку разлил, а я тем временем закуску нехитрую из рюкзака достал – ну, хлеб, лук, соль и так далее. Выпили мы, закусили малость, а потом я спросить решился, чтобы хоть как-то молчание это гнетущее нарушить:
– Много у вас тут людей-то живёт, Михалыч?
Собеседник мой зашевелил губами, словно считая про себя, а потом ответил:
– Двадшшать шшесть шшеловек будет.
– А где все остальные? – поинтересовался я.
Михалыч неопределённо махнул рукой.
– Там.
– А бабы у вас тут есть? – поинтересовался Домкратов. Он, когда чуток выпьет, мастер идиотские вопросы задавать.
– Ешшть, – прошепелявил Михалыч.
– А почему они к нам не присоединятся? – не унимался Кирилл.
– А шшачем? – ответил вопросом на вопрос Михалыч и, прищурившись, улыбнулся. Тут я заметил, что во рту у него все зубы были целёхоньки – белые, ровные, любая фотомодель такими бы гордилась.
Я решил поскорее сменить тему.
– Давно вы тут живёте, Михалыч?
– Давно, – ответил он. – Прадед мой тут шшил. И до него, наверно, шшили, только меня тогда не было.
– А вы часто в город ездите? – спросил Кирилл.
Михалыч, похоже, удивился. Даже у хмурого Егорки интерес в глазах засверкал.
– Город? – переспросил он. – Какой-такой город?
Домкратов от изумления даже присвистнул.
– Так вы что, никогда в городе не были? Вот-те на!
Я заметил, что Михалыч начал хмуриться и решил спасать положение.
– Ну что ты, Кирюха, до ближайшего города же отсюда ехать и ехать! Километров двести пятьдесят, по меньшей мере, будет!
– А водка там ешшть? – спросил вдруг Михалыч.
– А как шше, ешшть, – ответил Кирилл. Я его тут же под столом ногой изо всей силы пнул, чтобы не дразнился. Просто мне почему-то на ум лежащий в углу топор пришёл. А ещё, забытые нами в грузовике ружья.
Мужики, правда, на издевательство внимания не обратили, только переглянулись.
– Недалекоооо... – протянул Михалыч задумчиво.
Я решил, что пора опять тему разговора менять.
– Красивые у вас тут места, – говорю. – А мы вот, собственно, поэтому сюда и заехали: на природу полюбоваться, чтоб было, о чём потом дома рассказать.
Михалыч не ответил, а только взял пустую бутылку из-под водки и принялся внимательно разглядывать этикетку, временами причмокивая, будто от удивления.
– Холм тут у вас замечательный, – продолжал я. – Мы вот с Кириллом думаем подняться на него, пока не стемнело. Оттуда, наверное, вид изумительный открывается. А что там, кстати, за холмом будет?
Михалыч поставил бутылку на стол, пристально поглядел мне в глаза а потом ответил коротко:
– Нишшего.
– Ну как так ничего? – переспросил я. – Не может такого быть, чтоб ничего не было!
Михалыч покачал головой.
– Шшовсем нишшего.
С этими словами он встал и направился к двери. Егорка его, правда, опередил и первым из избы выскочил. Тут до нас с Кириллом дошло, что мужики на нас больше времени тратить не собирались. Но это и к лучшему, рассудил я. Странные они были какие-то, мужики.
Кирилл, однако, по своему обычаю, опять глупость сморозил. Когда мы из избы вышли, он Михалыча чуть в сторону отвёл и спросил тихонько:
– Слышь, Михалыч, а Егорка-то, никак, немой будет?
– Нет, – ответил тот.
– А чего он за всё время ни слова не сказал?
– А шшачем? – нахмурился Михалыч.

Тут уж я не выдержал, схватил Домкратова за рукав телогрейки и за собой потянул: «Пошли, мол, а то стемнеет и вообще ни черта не увидим!» Когда же мы немного от деревни отошли, я ему выдал всё, что про его выходки думал. Местные жители, конечно, некультурные попались, но это ещё не повод, чтобы нескромные вопросы им задавать. Тут же тайга – что случись, наших останков и через десять лет не найдут.

За эту головомойку Кирилл на меня всю дорогу до холма дулся, разговаривать не хотел. Я же, воспользовавшись случаем, фотоаппарат достал и принялся щёлкать направо и налево, но не слишком, дабы для вида с вершины холма несколько кадров приберечь.

Сам подъём оказался несложным: деревья были редкими, подлеска тоже почти не было, а вся земля под ногами была завалена сухими листьями. Единственное, что меня смущало, так это отсутствие тропинок. Поневоле вспомнились слова Михалыча. Может, и правда с верхушки-то вида не будет никакого? Может, зря мы лезем-то?

Последние несколько метров уклон стал много круче, листья под ногами сменились камнем и лезть стало значительно труднее. Панкратов, для которого такие подъёмы привычнее были, вперёд полез, а я уж кое-как за ним, почти на четвереньках, за веточки всякие хватаясь, чтобы вниз не сползти. В итоге, Кирилл минуты на две раньше меня вершины достиг. По крайней мере, мне так показалось, потому что он за камень зашёл и из виду пропал.

Я, не останавливаясь, продолжал лезть, вдруг слышу домкратовский голос – но только какой-то странный, ледяной, вроде бы и не его даже.
– Эй, Вань, ты лучше сюда не ходи.
– Это ещё почему? – прокричал я в ответ.
– Не ходи, и всё тут! Нечего тебе тут делать! – рявкнул в ответ Кирилл. Правда, он покруче сказал, но я уж его слова здесь в точности воспроизводить не буду, дабы читателей не смущать.

Честно говоря, тут уж я всерьёз разволновался. Домкратов был человек прямой и временами резкий, то такого мне от него выслушивать не приходилось. Не похоже это было на моего друга Домкратова!
– Что ты там такое увидел? – крикнул я.
– Ничего тут нет! – прокричал в ответ Кирилл. – Совсем ничего, понял? Поворачивай назад немедленно! Спускаемся!

Ну, такие шутки со мной не проходят. Упрямый я человек с рождения. Ещё отец мне, бывало, в детстве за упрямство подзатыльники отвешивал. Уж если долез я почти до вершины холма, то и танковая дивизия меня назад повернуть не заставит, пока я фоток не наделаю. Пополз я, короче говоря, быстрее.

Добрался я, наконец, до последнего камня, заглянул за него, и открылась мне такая картина: на вершине холма площадка небольшая, дай Бог, три на три метра, заваленная листьями почерневшими и ветками сухими. Посреди площадки – Домкратов стоит, спиной ко мне, и трясётся мелкой дрожью. Перед ним же, с другой стороны холма, тьма тьмущая. Хотя, и не тьма в общем-то, то есть не тьма в привычном нам смысле. Для нас, тьма – это, в принципе, просто недостаток света. Но нашей обычной тьме всегда присущи оттенки, неровности, огоньки всякие тусклые, еле заметные движения воздуха. Здесь же – ничего подобного. Бездонная чернота. Я обратил внимание, что сопровождавший нас всю дорогу лёгкий освежающий ветерок внезапно прекратился. Не было ни ощущения холода, ни тепла, ни каких бы то ни было запахов. Мне почему-то пришло в голову, что так, наверное, выглядела бы тень, если бы она протянулась в бесконечность, так и не встретив на пути поверхности, на которую упасть. А ещё почему-то вспомнилась поговорка о том, что «ночью все кошки серы». Интересно, думал ли автор поговорки о кошках, которых нельзя разглядеть во мраке? Откуда он узнал, какого ОНИ цвета?

А потом я поймал себя на мысли, что ерундой себе голову забиваю. Встряхнулся я, достал свою «Смену» и несколько снимков сделал, прямо в черноту объектив направив. Странное дело: мне показалось, что при съёмке обычных щелчков не раздалось. Неужто сломался аппарат? Чтобы это проверить, подошёл я осторожно к самому краю пустоты и совой прокричал. Крик мой как раздался, так тут же и замолк, словно кто-то рукоятку громкости повернул. Подобрал я тогда валяющуюся под ногами корягу и запустил её, что было силы, в темноту. Коряга как только края достигла, так тут же из виду пропала, хотя мне показалось, что я удар глухой услышал, но не из темноты, а как бы со всех сторон одновременно. А потом голос Кирилла послышался, ещё более ледяной и безжизненный, чем раньше.

– Эй, Ванька, я сейчас прыгать буду.
– Что-о-о-о? – завопил я. – Что на тебя нашло такое? Куда ты прыгать собрался?
– Туда, – ответил Кирилл, пальцем на черноту указывая. – Ты спускайся вниз. Бери грузовик. Езжай всё время на юго-восток, тогда доберёшься. Если ребята спросят где я, придумай что-нибудь. Прощай.

Тут я лицо его разглядел: бледное всё, глаза выпученные, кровью налитые, нос острый какой-то, а губы дрожат. Увидев такое, я времени терять не стал – прыгнул между тьмой и Кириллом и пинка ему хорошего отвесил – такого, что он назад отлетел и с холма вниз кубарем покатился. Я испугался даже: стукнется вот так башкой о камень, а мне потом убийство припишут. Зря волновался, правда: он, как катиться перестал, так сам мгновенно на ноги поднялся и, ни слова не говоря, быстро-быстро вниз по склону поспешил. Я еле за ним поспевал.

Добрались мы до деревни, а там Михалыч с Егоркой стоят. Михалыч ничего не сказал, только ехидный взгляд на нас бросил – мол, что я вам говорил! Домкратов тут же рюкзак мой открыл, оставшиеся бутылки с водкой достал и Михалычу вручил. Тот кивнул удовлетворённо, а потом Егорке что-то прошипел, а тот ему так же ответил. Что именно – не знаю. Знаю одно: больше такого наречия я за всю свою жизнь не слышал. Ни от одного человека.

Как мы назад добрались, я не помню – может быть, задремал в пути. А ещё через неделю настал мой срок домой возвращаться. Как я только до первого мало-мальского городка добрался, так сразу плёнку на проявку отдал. Получил же назад – пустые белые карточки. Ни что на холме снимал, ни что внизу, перед подъёмом – ничего не получилось. Мужик, что плёнку проявлял, на меня как на идиота смотрел. Ну и чёрт с ним. Жаль только, что «Смена» моя после этого ничего, кроме белых кадров не выдавала. В три разные мастерские носил – везде только руками разводили.

Было у этой истории и небольшое продолжение. Вернулся я, значит, в Москву, вошёл в квартиру, с женой расцеловался, как полагается, и в спальню переодеваться направился. Открываю дверь в комнату и чувствую: что-то не то. Что-то непривычное там появилось. Осмотрел всё вокруг – нашёл, в чём дело: на полке, что над столиком в углу – там жена моя книжки свои держала – лежит коряга. Самая обычная, ничем ни примечательная. Я к жене: «Зачем корягу принесла?» А она в ответ: «Так я думала, она твоя, Ванюша! Однажды, пока тебя не было, слышу я, что в спальне вроде бы как филин угугукнул, а потом стук раздался. Я туда – гляжу, а на полу коряга лежит. Я удивилась сперва, конечно, но потом решила, что это ты её из предыдущей поездки привёз. Любишь ты сувениры всякие странные».

Вот, собственно говоря, и вся история. С Кириллом Домкратовым мы после этого ещё не раз встречались: и по работе, и просто так. Пару раз я у него всё-таки поинтересовался, что же он там в темноте разглядел. «Ничего,» – отвечал он, лишь плечами пожимал. Да я знаю, что ничего. Сам, как говорится, видел. А про деревушку ту затерянную я больше никогда ничего не слыхал. И знаете, где-то в глубине души я даже рад, что не слыхал. А ещё я доволен, что друга своего, Кирилла, тогда от прыжка удержал.