Полигон рассказ - часть 2-3

АНДРЕЙ ОРЛОВ, "П О Л И Г О Н"

ЧАСТЬ II (3)



По-настоящему, Лёха его вовсе не удивил. Не на луне рос Серёга и при желании давно бы вычислил Лёхин интерес. Но дело было не в этом. Не то чтобы про Лёху говорили, будто он был слаб до мужского пола… Где та прозорливая тварь, которая его бы заподозрила в столь мерзком непотребстве и попрании мужских догм?

Напротив: широкоскулая и широкоплечая морская душа с портрета на музейном стенде — например, про легендарные конвои союзников в войну, про героев Балтики и Кронштадта и прочую славную летопись нашего Отечества, овеянную красивыми смертями моряков и десантников на фоне грозной пучины и роковых девятых валов.

Лёха ведь правда был неотразим в форме и по-человечески обаятелен, и сам чёрт знает, кто запихнул его, как и Серёгу, в жуткую безбабью глухомань (матросская ты, бля, доля!) — подальше от противоположного пола, на душу населения которого так не хватает нормальных, производительных самцов? Можно бы сказать «война», да ведь не война, — а так, суровая псевдонеобходимость плюс тотальный похуизм руководства, которому половой вопрос по обе стороны этой проблемы — до глубокой генеральской задницы. Сука-жизнь и сука-ебля!..

В таком коллективе, какой сложился на Полигоне — маленьком, замкнутом на себя и с аскетичным укладом внутренней жизни — у каждого рано или поздно в голове заводятся тараканы. Тут можно и замуж друг за друга повыходить, и почти ничего удивительного в этом не будет! Но маются парни в самом расцвете сил, неся этот незаслуженный крест, который и не кара божья, а так — недоразумение, нонсенс и обычное земное ****ство во всей его полномасштабности.

Сергею, по совести, ни изворачиваться, ни мучить несчастного Лёху-братишку не хотелось: все-таки симпатизировал, что бы он тут ни плёл, ёбарь оголтелый, любовничек флотский из глубокого подполья, маразм в тельняшке, юная ясноглазая ****ь с яйцами, позор нации и христопродавец всех краснофлотских знамён и вымпелов разом!

— Как ты меня заебал! — выдохнул опять Сергей в лицо Лёхе, и медленно, нехотя стал расстегивать штаны с обеих сторон.

 

Лёха оторопел… Сначала он даже не поверил… Его начало поколачивать, трясти. С чифиря или так?

Он сидел на банкетке ни жив, ни мёртв, белый, как полотно, под пристальным взглядом Сергея, с этой предательски нарастающей дрожью.

Сергей тоже запутался и сейчас мало что понимал. В глубине души ему польстило, что именно Лёха нарисовался в этой неизбежной ситуации, предложив ему такие вот отношения, обычно не задающиеся у нормальных парней да и не нужные большинству из них на гражданке. Но тут уже был не природный позыв, а какой-то надрыв, когда всё сложнее, путанее, стыдливее. Лёха, который был в полном порядке, с низу до верху, даже по-своему влёк. Но по-другому, совсем. Умел же он снимать напряги и согревать душу в минуты Серёгиной слабости! Рядом с Лёхой можно было забыть о чёрной меланхолии и посмеяться над всеми видениями,  что рождались в недрах воспалённой от вечного недосыпа и прибрежной скучищи Серегиной головы...

Сергей, говоря честно и до конца, мог бы вернуть Лёхе его собственные слова: «ты красивый, сильный, ***стый», ещё бы он мог добавить от себя, уж если совсем начистоту, не притворяясь: «Мне нравится твоё открытое лицо, честная улыбка, умение дружить, жизнерадостность… и преданные, то грустные до боли, то лучистые до безумия глаза...»

Блин! И угораздило же Лёху втюхаться в него так, по-бабьи, по самые помидоры! Ну как это так может быть?.. Похуй?! Никак нет: похуй это может быть только последней свинье на их полигонной подсобке...

А Лёха, Лёха меж тем разволновался не на шутку… Боясь и вздохнуть, он молча наблюдал, как Сергей медленно, стоя вплотную над ним, приспускает брюки вместе с трусами и неторопливо достаёт на свет божий всё своё хозяйство, которым он нераздельно владел вот уже двадцать лет и которое однозначно отличало его от женщины.

— Барсучий бог!.. — восторженно пролепетал Лёха. У него мгновенно закружилась голова, отпала челюсть и вдруг ничего больше не осталось внутри, кроме безбрежного, как небо над океаном, неприкрытого вожделения.

Он сам преклонил колена, предварительно достав из своих штанов Серёгиного кровного побратима, и начал делать то, что среди простых парней называется разухабистым, но простым и точным словом — «отсосать»…

Тут пахло не только теорией. Попутно Лёха доставлял удовольствие себе самому — и это странным образом ещё больше стало заводить Сергея. Заводить всерьёз… Вскоре Сергей настолько был охвачен жаждой полного обладания, что, обхватив Лёхину голову за стриженый затылок, начал двигать свое орудие в режиме хорошо смазанного поршня, стремясь затолкнуть его как можно глубже. Лёха, спазматически морщась, терпеливо вбирал в себя этот ствол… Казалось, теперь он был готов вытерпеть всё что угодно!

Откуда Лёха понабрался мастерства, можно было только гадать. Но ведь Сергей ничего не знал о его прежней жизни. А если и не было там ничего подобного, то интуиция, видно, имеет свойство вести человека, добывая из тайников сокровенные залежи, или же всякая наука обретает плоть на практике так же споро, как мудрость приходит на переломе добра и зла, в их смертельном поединке... Словом, Лёха делал своё дело весьма искусно. Вскоре Сергей почувствовал, что возбуждение в нём перевалило за ту черту, где кончается разум и начинается чистое биение обезумевшей плоти:

— Лёх, слышь, тормозни, — шёпотом скомандовал он, — не хочу так сразу...

Лёха искусно пригасил Сергеево перевозбуждение, слегка поглаживая его напряжённые ноги и скользнув пару раз ладонями по ягодицам.

— Говоришь, ****а не жопа? — поднял Лёхину голову на себя Сергей, опустив свою пятерню на его макушку. — Надо проверить…

Его глаза хищно сверкнули.

— Ну наконец-то!… — простонал с благодарной улыбкой Лёха и сбросил свой бушлат на пол между банкетками. Он быстро встал на четвереньки, свесив голову вниз, слегка расставил ноги и оттопырил назад свою округлую, накачанную задницу... Выглядело это всё как в сюрреалистическом сне или в одном из тех видений наяву, что лишь два часа назад порождала паскудная караульная ночь, сатанински вытанцовывая зловещими тенями ног вокруг кнехта на причале...

Сильный и отнюдь не робкий Лёха на четвереньках, в этой совершенно нелепой позе добавил Сергею возбуждения. Его инстинкт зверел. О нежности и ласке думать не приходилось, — лишь бы утолить плотоядный порыв, смять, раздавить и сделать частью самого себя это молодое и во всём подвластное тело, в котором был заточён дух Лёхи, его славного матросского кореша и его теперешнего верноподданного раба. Сергей приблизился вплотную к нему, и медленно стал погружать свой мокрый, нетерпеливый член в горячий, сжатый будто в ужасе расстрела (и оттого похожий на сомкнутый рот партизана, преданного в самый неожиданный момент) Лёхин зад.

Вначале преграда казалась неприступной, но постепенно плоть сдалась и расступилась, осторожно пропуская внутрь гигантский ствол Сергея.

Лёха застонал и вздрогнул всем туловищем. От удовольствия или от боли? Сергею некогда было думать об этом…

Внутри Лёхи было тесно и жарко, очень жарко. Ощущения были действительно необычные: Сергей чувствовал, как Лёха судорожно обхватывает его изнутри, вздрагивая и покрываясь мурашками, как они оба напрягаются, только каждый — на свой лад, как увеличивается в объёме то, что и без того раздулось неимоверно, рискуя «сорвать все гайки» в своем неистовом порыве двигаться дальше.

— Ну-ка расслабься… — приказал Сергей, облизывая пересохшие губы. — Обоим больно... Терпи, матрос! Распусти мышцы, я уже там, чё ты сжался-то...

И надавил уже посильнее.

Превозмогая стон, Лёха ответил:

— Не дрейфь… Ты всё делаешь здорово… Мне хорошо… Даже слишком… Это потому, что у тебя большой…

В этом месте Сергей медленно, но верно въехал в Лёху до конца, по самые «не балуйся».

Тот в открытую застонал:

— М-м-м-м!.. Я думал не войдёт. Отрастил елдень… — Лёха попытался обернуться: — Ну, давай, двигай уже куда-нибудь!! Чего ждёшь, бля?!!

И беспомощно уронил свою голову на сомкнутые запястья собственных рук.

Сергей обнял Лёху за пояс и начал двигаться. Вначале потихоньку, потом сильней и сильней…

Через несколько минут он уже толкал его под ягодицы что есть силы, придерживая руками под рёбра.

Лёха совсем обезумел. Сквозь зубы он не то орал, не то хрипел всякую ерунду, типа: «Ну!.. Ну же! Сделай меня! Сделай! Давай ещё! Задвинь мне на всю, чтобы я почувствовал! Я так ждал тебя, с твоим жеребячьим ***м… Так хотел! Трахай сколько сможешь, а потом кончи, прямо в меня, не вынимая! Ну что ж ты, бля, братан, давай, двигай резче! Жестче, я сказал!.. Не бойся, не порвешь! Я хочу тебя, всего до конца! До конца, слышишь? Всего!!!»

Этот неожиданный мазохизм взвинтил Сергея до предела. Он смотрел, как его член выходит из Лёхи и снова входит в него, будто протыкая его насквозь, он хлестал упругие Лёхины ягодицы ладонями до появления ярко-розовых клякс, расплывавшихся на глазах, ещё яростнее раздирал их пальцами в разные стороны, как апельсиновые половины, чтобы вогнать член по корень, в самые недра Лёхи, хотя глубже уже было некуда, — глубже было бы просто не совместимо с Лёхиной жизнью…

Лёха отдавался неистово. Сергей уже проваливался в это чувство, которое не испытывал очень давно. Оно стремительно приближалось, рождаясь где-то глубоко внизу живота и пронзая бедра сладким, сжимающим все естество, спазмом.

Лёха перестал самоуничижаться и уже просто глухо подвывал в такт движениям Сергея, будто хныкал. Внутри его задницы стало свободнее, но всё равно теснее, чем у женщины во влагалище… И горячо, как в печке...

Сергей изогнулся в последнем рывке, и оргазм накрыл его с головой… Он кончил страшно — прямо внутрь Лёхиной задницы, прямо в её жгучую глубину… Волны пенились, бурлили и бились о борт одна за другой… Почему-то именно в этот момент он вспомнил ещё раз: «Да, жопа это не ****а… Это совсем по-другому…»

Сергей бессильно навалился на широкую Лёхину спину и шумно выдохнул из груди остатки воздуха. Член сам собой выполз из жгучего естества и, постепенно расслабляясь, улегся как змея на мошонке между растерзанных  Лёхиных ягодиц. С него всё ещё струились последние млечные капельки.

— Серый!.. — подал голос измученный Лёха.

— А? — отозвался Сергей. — Ты ещё жив?

— Не-а, — простонал Лёха, — я там… Но щас спущусь. Уф-ф-ф… Ну ты и продрал! Я же сидеть теперь не смогу!

— Сам хотел. Орал как резаный. Давай, давай…

— Задницы — твой конёк. Понял?

— Ну что ты, бля, несёшь? Заладил! — простонал уже Сергей. — Нужны мне эти говённые задницы! С меня твоей надолго хватит…

— Как это «хватит»? — испугался Лёха и чуть не сбросил с себя Сергея. — Уже всё?

— Шутки понимать надо, Лёх. Я хотел сказать, что если буду скучать, то по одной заднице — твоей.

— А-а, — Лёха успокоился. — Спасибо…

— Служу Отечеству! А если конкретней: на здоровье, приходите ещё.

— Конечно приду, — и Лёха странно рассмеялся.

— Ты чего? — вяло проворчал Сергей.

— Ничего! Отечество-то у нас с другой стороны, а мы с тобой ****опредатели. Представил себе? Давай-ка встанем с пола и отдохнём немного… — предложил Лёха. — Чайку попьём, покурим. Слазь отсюда, я тебе не койка.

— Ох и злыдень, — покачал сокрушённо головой Сергей, чувствуя себя опустошённым. Но по всему телу разливалась приятная ломотная истома. Впервые за последние полтора года службы он был «сыт», действительно «сыт», по-настоящему! Это вам не в туалете, сам с собою, правою рукою…

— Лучше быть ****опредателем, чем ****острадателем, — резюмировал Сергей, когда нехотя поднявшись с пола, оба расползлись по своим банкеткам.

— Ну как, тебе хоть понравилось? — робко спросил Лёха.

Сергей закрыл глаза, чуток подумал:

— Давно такого не было…

— Правда?

— Кривда. Тебя кто сосать научил, ****ёныш? — поддел его Сергей.

— Никто, — Лёха стушевался, исподлобья глянул на Сергея.

— Ещё скажи, что в первый раз.

— В общем, да.

— Не звезди.

— Просто я видел, — уклончиво ответил Лёха. — Я же не всё сочиняю про баб.

— Да ладно, нравится — соси. Но для меня это открытие.

— И чинарик из моего рта не добьёшь теперь?

— Да нет, я не о том...

— Я ж хотел, чтоб тебе понравилось.

— А если бы я в рот кончил...

— Проглотил бы.

— Серьёзно?!! — Сергея аж перекосило. — И не западло тебе?

— От тебя — нет.

— А чего во мне такого особенного? Всё ж горькое, да чмошное.

— Я это не могу объяснить, я это просто чувствую, — улыбнулся Лёха.

— Жопа — не ****а, — скосив глаза, брезгливо тронул мокрый липкий член Сергей. — Надо же... (Он будто привыкал к этому обстоятельству).

— Я говорил: не пожалеешь...

Сергей мечтательно вздохнул, уже почти подрёмывая:

— Надо будет написать эти слова золотой краской в Красном уголке…

— Ладно, писатель, я сейчас… — Лёха поднялся со своей банкетки и с полуспущенными штанами заковылял к выходу из дежурки.

— Ты куда? В Красный уголок? — приоткрыл глаза Сергей.

— Сейчас приду, сказал… Должен же я привести нас в порядок…

Лёха вернулся через минуту с мокрым полотенцем и бережно обтёр им сначала, член Сергея, потом, с двух сторон, себя.

— Ну вот, теперь порядок, — и, сложив полотенце, присел рядом. — Слышь, Серёг, я хотел спросить тебя…

— Спрашивай…

— А мне бы ты позволил сделать с тобой то же самое?..

Сергею на миг показалось, что это издевка, однако все было похоже на неожиданно нахлынувшее чувство пионерского стыда. Это так же быстро ушло, как и пришло…

Лёха тем временем протянул руку и легонько пощекотал им Серёгину задницу. Сергей тихонько ударил его по руке. Но Лёху это не смутило: он криво хихикнул и начал медленно имитировать пальцем движения члена — туда-сюда...

Сергею надоело — он перехватил кисть и больно крутанул её. У Лёхи на глазах навернулись слёзы. Но он стерпел и даже улыбнулся:

— Отпусти. Значит, никого ещё не было.

Теперь Сергей дал ему по шее:

— Убери руку!

— Ты чё размахался-то, больно же, — пожаловался Лёха. Но больше, на всякий случай, не лез.

Сергей с решимостью подтянул штаны, стал застёгивать.

Для Лёхи это было равносильно подлому предательству.

— Понятно! — он быстро соображал. — Наигрался, мальчик… Ну что ж… Я сам того хотел. Получил, так сказать, отвали… Ладно, не части так, пуговицы оторвешь…

Лёха отвернулся от Сергея и с досады что есть силы пнул его автомат, что стоял у стены. Автомат с жутким грохотом отлетел в угол и остался лежать там.

Сергей помялся. *** знает что такое! Это уже слишком...

— Лёх, — обратился он как-то задумчиво.

Лёха не отзывался.

— Я по-твоему уже пидор?

— Дурак ты, а не пидор! Вот ты кто…

— И на хрена мне это всё, а?

— Да лучше бы ты пидором был! Может, не задавал бы столько вопросов! —  в сердцах выпалил Лёха.

Сергей вспылил, заиграл желваками, и мягко, без особой, правда, силы въехал кулаком Лёхе под дых: Лёха согнулся, хватая беспомощно воздух.

— А вот это профилактика, — сказал Сергей. — Надеюсь, понял?

Лёха с трудом разогнулся, вид он имел жалкий: не от боли даже, от внезапного унижения.

Сергей нервно сдёрнул свой бушлат. Уже у двери добавил:

— Спасибо за гостеприимство, Лёх! Счастливой вахты!

— Стой, — с трудом выдохнул вслед Лёха. — Ты ничего не понял! Подожди…

— Я понял, сосёшь ты классно. Продолжай в том же духе.

И резко захлопнул за собой дверь.

 

Ночь кинулась Сергею на грудь, как заждавшаяся, хоть и не любимая жена. Куда идти? Известно куда — на причал, к ненавистному катеру, на кнехт?

Сергей закурил полувыпотрошенную сигарету: мятая пачка была почти пуста, одни табачные крошки. Без курева к концу вахты он с ума сойдёт.

Ноги никуда не несли, в башке был вакуум. Вдалеке урчало море и настырно пела свою песню упрямая рында… Чернели силуэты полигонных построек. Луна свирепо пялилась на Сергея своим дьявольским бельмом…

Какого *** он ударил Лёху? Что он вообще за фрукт, кто с ним будет дружить?! Взял и всё испортил, сволочь, плюнул, можно сказать, в лицо парню. Думал, наверное, себе, что лицо это будет ангельским, с венчиком из лавра, а оно оказалось бритым, матросским... Оно хуи сосёт, матерится и воняет табаком. Сергею захотелось пойти и повеситься от такого горького разочарования в жизни.

БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ… — гудело вдали…

Он не заметил, как сзади появился Лёха. Блин, оказывается, Сергей так и не сделал ни шага от кочегарки… Даже не воспринял полосы света, упавшей на него из раскрытой двери.

— Пойдём в тепло, дурак, — Лёха стал лицом к лицу, не боясь очередного удара.

Сергей вдруг ощутил едкий спазм в горле. За что ему всё это? Он же мразь, свинья, насквозь правильная и трижды вонючая. Он как то бельмо на глазу мира, одинокое, холодное и инородное тело в пустом небе своей промозглой жизни.

— Лёх, — он изо всей силы сдерживал непрошеные слёзы, но глаза предали его и заблестели. — Прости, Лёх, — и он так же, изо всей силы, обнял вахтенного, чувствуя, как сразу облегчённо, позорно намокли щёки.

— Ну, пойдём, — выждав, тихо сказал Лёха. — Пойдём отсюда... Увидит ещё кто…




1995-2001 © Андрей Орлов. Все права защищены.
Перепечатка и публикация разрешается только с согласия Автора.

Текст впервые опубликован на сайте "COMUFLAGE@КОМУФЛЯЖ" и выложен здесь с согласия автора.