Отвратительная история

  Коммерсант Каблуков стоит, подбоченясь, подле Кулакова и говорит ему, указывая веточкой на лежащего в кустах нищего пьяницу Лопухова:
- Вот, Кулаков, и ты, когда-нибудь, может быть, будешь валяться вот так. Вся жизнь, брат, - превратности судьбы и воля случая.
- Совершенно невозможно, – отвечает ему фабрикант Кулаков. – Деньги-то ко мне так и липнут. Чуть только появиться тысчонка, глядь – к ней другая, к другой – третья. Не успеешь глазом моргнуть – полная мошна купюр. Совершенно это, брат, исключено. Это ты сдуру выдумал.
- А может и так, положим, случиться, что этот вот нищий с твоей женой гулять будет.
- Ты, Каблуков, совсем уж несуразности говоришь.
  И между ними происходит интересный разговор, после которого, Каблуков и Кулаков оставшись каждый при своем мнении, идут пить водку.
  Рано утром другого дня Каблуков звонит своему другу Ляпунову, владельцу известной в городе гостиницы и просит срочно представить в его распоряжение: лучшего в городе альфонса и мамзель по вызову, прехорошенькую, из новеньких, чтобы Кулаков ее не знал. Да чтоб оба не дураки были.
- Об чем речь, – Ляпунов говорит.
   Днем приезжает к коммерсанту в контору дамочка, вся в меху, на тонких ножках да каблучках острых. Каблуков дела откладывает, вынимает из сейфа пятьдесят тысяч и запирается с дамочкой в отдельном кабинете, где на полу валяется пьяный нищий Лопухов, и между ними происходит секретный разговор. То же самое коммерсант проделывает и с альфонсом – молодым человеком приятной наружности, одетым с иголочки, из тех, что богатых дам в гостиницах обслуживают.
  Спустя время Каблуков хитростью сводит альфонса с Машей, женой Кулакова.
- Вот, Маруся, – говорит, – это – Оболенский, товарищ мой по бизнесу. Он мотается из Парижа в Лондон как проклятый, даже жене своей костюмчик приличный купить некогда. Ты бы сводила его по нашим бутикам, а то он выбрать толком ничего не может, ты как раз ровно, что его Зинка комплекцией. Только Кулакову ничего не говори, обидится.
  И альфонсу подмигивает.
  А Маша и рада, чем дома с собачкой сидеть, да по телефону дур-подруг слушать, не лучше ли с приятным мужчиной в таксо по городу покататься, по магазинам прошвырнуться.
  «Оболенский» перед Кулаковой расшаркался, словно принц какой, в машину ее усадил, и комплементами так и сыплет, так и сыплет. И сударыней ее назовет, и красавицей, и госпожой, и Машенькой, и принцессой, и прелестью, и пальчики ей целует. Тут Маша Кулакова и поплыла. В магазины не поехали, помчали в гостиницу. «Оболенский» ей роз купил, двадцать пять штук, на руках в номер внес, дверь на ключик запер, и стал показывать такие фокусы, о которых только в дамских романах пишут.
  В это время коммерсант Каблуков Кулакову звонит. – Приезжай, - кричит в трубку, - тут твоя консультация требуется! А дамочка перед ним в одних чулочках сидит и сигаретку курит. Коммерсант ей пальцами щелкает, мол, одевайся, клиент едет. И сводит Каблуков Кулакова с дамочкой, как с дочерью банкира Голицына.
- Надо ей твое производство показать, - говорит фабриканту Кулакову.
  Кулаков коммерсанту подмигивает: - Только ты, Каблуков, - шепчет, - Машке ничего не говори.
  Едут, значит, к нему в офис. Кулаков одной рукой руль держит, другую дамочке на коленку кладет и говорит:
- От тебя, красавица, малиной пахнет. Чем нам с тобой фабрику смотреть, поехали лучше ко мне в гости?
  А дамочка ему вместо того, чтобы сказать, как обычно: - Сейчас, котик, я  тебе покажу, откуда у меня еще слаще пахнет, - отвечает, убирая руку с коленки, - Я, между прочим, - девушка строгих правил, и таких вещей не люблю!
  Тут Кулаков понимает, что сморозил и извиняется.
- Я это понарошку. Что же ты тогда любишь? Деньги?
- У моего папаши этих денег – куры не клюют, они для меня – тьфу, бумага. А люблю я – театры, музеи, танцы, поэзию и галантных кавалеров.
  Кулаков только затылок почесал.
  Каблуков тем временем руки потирает и ботинком в нос нищему Лопухову тычет, просыпайся, мол, животное, пора за работу.
Проходит месяц.
  Каблуков стоит перед рыдающей Машей Кулаковой и говорит.
- Что же ты, дуреха, наделала? Экий фортель выкинула. Ведь Кулаков – друг мне. Мало того, что ты с Оболенским переспала, мало того, что ты сто семьдесят тыщь на него спустила, мало того, что ты векселя ему переписала и акции отдала. Ты ведь и счета назвала, и фамилии указала. А-я-яй! Ведь не знал я, что Оболенский такой сволочью окажется!
  Маша ему сквозь слезы отвечает: - Все как во сне было. Что же делать теперь?
- Так и быть, - коммерсант молвит, - Я Кулакову ничего не скажу, да и ты, утри слезы и без моего ведома ничего не принимай, а делай то, что я тебе велю.
- Все исполню, - и ручку ему целует.
- Оставь, Маруся.
  Тем временем Кулаков номер в гостинице снял, дамочка в том номере живет, шампанское за его счет пьет, устрицы кушает, книжки читает, ноготки полирует, а Кулаков ей ножки целует, с ума по ней сходит. Никогда у него ничего подобного не было: чтобы им девка крутила-вертела. Кулаков дела забросил, по дамочке вздыхает, в офисе не появляется, в театрах, музеях и ресторанах с ней пропадает. Хочется Кулакову, да не можется, дамочка его к себе не подпускает.
  Говорит: - Я, пусик, еще девушка, смотреть можно, а трогать нельзя!
  Разрешает Кулакову только чулочки с себя снимать. От этого он сам не свой, места себе не находит. Влюбился.
- Ты что, Кулаков, зеленый такой стал, спрашивает его Каблуков, случилось что? Заболел может быть?
  Тот только вздыхает, да рукой машет. А Каблуков альфонсу меж тем говорит:
- Спасибо, братец, за работу. Вот тебе еще полста.
- Рад стараться, если что, обращайтесь.
- Ты только того, язык держи за зубами. Да Машку забудь.
- Пренепременно. Мы свое дело знаем. До свиданьица.
  И исчез как вода в пустыне, как тать в ночи. Каблуков шею поглаживает, да кулаковские документы посматривает. А Кулаков, меж тем, в номере на коленках перед канапе стоит и на любимую наглядеться не может, пока она по телефону с папашей (Каблуковым) щебечет.
- Да, папа, нет, папа, конечно, читаю, хожу, слушаю. Экзамены, - говорит, - подружки, папа. Нет, с мальчиками – ни-ни. Нет, деньги еще есть.
- Ты смотри, дура, не переигрывай, - Каблуков в трубку шепчет.
- Да, папа. Мне в библиотеку пора, целую, гуд бай!
  Кулаков на коленках мнется. – Я тебя, - плачется, - больше жизни люблю. Хочу жить с тобой!
- Кулаков, милый, так женись на мне, я ведь тебя тоже люблю. Безумно. Ты, - говорит, - такой толстый и пушистый!
  А Каблуков трубку телефонную отложил и говорит Маше Кулаковой:
- Твой-то тоже хорош. Влюбился в девку, с которой полгорода переспало. Совсем умом тронулся. Жениться на ней хочет.
- А я, как же?
- Тебя утопить решил. В джакузи. С разводом, говорит, мороки больше будет: половина тебе уйдет. А так все ему останется.
  Маша ревет как белуга. Коммерсант зевает.
- Что же делать, Каблуков? Помоги!
- Хорошо, Маруся. Но сделать надо вот что.
- Слушаюсь и повинуюсь.
Проходит еще месяц.
  Кулаков, небритый, в мятой рубахе, вбегает в кабинет Каблукова и кричит прямо с порога:
- Каблуков, дай денег взаймы!
- Погоди, Кулаков, погоди. Не кричи. В чем, собственно, дело?
- Я, - говорит, - жениться хочу, а наличных нет. Выручи.
- А Маруся как же?
- Да черт с ней, с Марусей!
- Ты, брат, не торопись. Сядь вот, да рассказывай все по порядку.
- Каблуков, это – ангел небесный! Не чета нам. Мы против нее – мелочь, людишки, насекомые. Она меня всего перевернула. Я жить не могу без нее больше!
- Ты ее знаешь-то сколько? Всего ничего, месяц. Ой, гляди, Кулаков, Маруся-то твоя при разводе тебя как липку обдерет. Фабрику ей отпишешь?
- Что ж делать, Каблуков? Да моя любовь-то не из бедных, проживем как-нибудь. Да деньги сейчас нужны. Тысяч пятьсот на свадьбу. Чтобы перед ней не в грязь лицом.
- Денег я тебе дам. Только ты на меня, Кулаков, долю свою перепиши, а то, знаешь ли, у тебя кроме той фабрики, ничего и нет. А вдруг твой ангел – бесприданница, как с тебя потом получать? Машка фабрику твою всю заберет, если сейчас не подсуетиться. Я, Кулаков, денег без гарантий не даю, ты меня знаешь.
- Может и так, - говорит Кулаков в раздумье.
    На другой день Каблуков и Кулаков у нотариуса хлопают по рукам, один обреченно, как человек, который все на один номер в рулетке ставит, другой – не без тайного удовольствия. Каблуков едет в трактир к финансисту Сапогову, а Кулаков – в магазины за подарками.
- Нет, - вдруг решительно заявляет Каблукову дамочка, - я этого делать не буду. Хватит. Я, - говорит, - не хочу больше твои, Каблуков, указания выполнять. Решила жизнь свою переменить, коль такой повод представился. Кулаков мне руку и сердце предлагает.
- Ишь как запела, фря. А помнишь, что тут два месяца назад было? Гордая стояла, нос воротила. Я, говорила, такого никогда не делала. Люблю я таких как ты, цыпочек, ломать. Только деньги увидала – сразу слюнки потекли. Лопухова в чувство привела, да два часа с ним на диване кувыркалась. Такое выделывала! А если Кулаков узнает?
- Не поверит. Я про тебя, Каблуков, тоже могу многое рассказать.
- А знаешь ли, ты, что Кулаков нищ, как церковный кот?
- Церковная крыса.
- Хоть бы так.
- Ничего, как-нибудь образуется.
- А папаша-банкир? Что на это скажешь?
- Скажу, что придумала, от того, что любила сильно. И отстань от меня Каблуков, отстань от нас!
  Дамочка хлопает дверью. Каблуков задумывается и звонит Марусе.
- Это я, Каблуков. Ты, Маруся, успокойся. Я твоего убедил с тобой по-хорошему разойтись. Без того самого. Но вот что сделаешь. Все на подставного человека оформлять надо. Я тебе с ним фиктивный брак сделаю, как разведетесь. Переведешь на него все. Пиши фамилию – Ло-пу-хов. Инициалы…
  Каблуков подсчитывает барыши. Получается кругленькая сумма. Из бумаг вываливается открытка – приглашение на свадьбу. Коммерсант Каблуков ухмыляется.
  Во дворце – сто пятьдесят приглашенных. Дамочка мнется в платье за семьдесят тысяч. Кулаков наглядеться не может – куколка, но нервничает, залез в долги  – папаша невесты не смог приехать, прислал открытку. Как-то дальше быть, фабрика – тю-тю, Маруська гадостей превеликих наделала, из вредности, Каблуков темнит что-то. Глядит Кулаков на невесту – и все тревожные мысли вон. Цветочек несмятый, солнышко, принцесса милая. Тает бывший фабрикант от любви великой.
  Идут на церемонию, после официоза – в зрительный зал, смотреть кассету с бракосочетанием. Каблуков, словно фокусник, щелкает пальцами, гаснет свет, загорается экран, на нем – дамочка и нищий пьяница Лопухов. Обстановочка – офис Каблукова, съемка – скрытыми камерами, крупный план. И между новой женой Кулакова и пьяницей Лопуховым происходит нечто совсем непотребное. Кулакову вдруг кажется, что он сходит с ума. Крики, слезы, улыбочки, обмороки, гомерический хохот. Одним словом – невероятный скандал! Каблуков, гаденько ухмыляясь, тихонько притворяет за собой двери.
Еще через месяц.
  Коммерсант Каблуков, стоит, подбоченясь перед нищим Кулаковым, лежащим в кустах. Последний – пьян в стельку. Мимо проходит прилично одетый Лопухов с женой Машей. Оба здороваются с Каблуковым и идут далее. Навстречу идет дамочка с клиентом, с Каблуковым не здоровается, нарочно отворачивая голову в сторону.
- Эй, -  Каблуков тычет в Кулакова прутиком. Тот разлипает глаза и смотрит на коммерсанта.
- Ну что? Видишь, я прав оказался – все, брат, случай. Как повернет, может так, а может – этак.
  Кулаков, похоже что-то соображает, собирается с силами, отрывает затылок от земли и плюет в Каблукова. Плевок не пролетает и половины расстояния и падает на грязные ботинки нищего. Силы оставляют его и он вновь засыпает.
- Совсем как свинья стал, а какой человек был! Фабрикой управлял. Знать судьба его такая.
  Тут к Каблукову подходит финансист Сапогов. Каблуков, указывая на Кулакова прутиком, говорит:
- Вот, Сапогов, когда-нибудь и ты, может будешь валяться вот так. На все, брат, воля случая.
- Совершенно исключено, - отвечает, вроде как даже посмеиваясь, Сапогов, - быть того не может.
  И между ними происходит интересный разговор.

24 января 2001 г.