Книга
Она влюбленно смотрела на него. Он знал что-то такое, чего не знала она, это позволяло восхищаться им и хвастать перед подругами. Конечно, он немного странный, но зато наверняка гений.
Первый “творческий запой” случился еще во время медового месяца. Он не хотел ее видеть, и не видел даже когда смотрел, очень злился, когда она пыталась его обнять или просто заговорить, в конце концов, закрылся в комнате и не выходил из нее трое суток, поддерживая себя кофе и сигаретами. Когда он оттуда вышел, вид у него был крайне измученный, но глаза горели тайным знанием.
— Я написал ее!
— Можно почитать? — Он был так хорош и так счастлив, что она забыла обиды, и опять поверила, что он гений.
— Подожди, еще не все. Надо еще многое исправить, готов только черновой вариант. Но основа уже есть! Сейчас отосплюсь, а завтра со свежими силами возьмусь за правку.
— Милый мой, тебе же завтра надо на работу.
— Плевать, придумаю чего-нибудь. Зато у меня будет книга! Вдохновение это такая вещь, которую нельзя упускать.
Через две недели рукопись была, наконец, готова.
— Теперь-то ты дашь мне ее прочитать?
— Еще нет. Книге нужно отлежаться. Прежде чем отдавать ее на чей-то суд, я должен через некоторое время взглянуть на нее сам, свежими глазами. Она еще сырая, там наверняка много ляпов. Надо забыть о ней на время.
Жена обиделась, да и любопытство мучило. Как-то, вытирая пыль на столе, она не выдержала, открыла папку с его книгой и прочитала первую строчку: “Я бы хотел изменить мир, и думаю, у меня это получится...”. В этот момент он вошел в комнату, увидел распахнутую папку, страшно возмутился и отобрал рукопись. После — сколько она не искала, так и не смогла ее найти.
Прошло полгода. Она забеременела, а он, как и обещал, стал перечитывать свою книгу. Читал всю ночь. Утром был не весел.
— Господи, какой корявый язык, какой ужасный стиль. Я чуть со стыда не сгорел, что мог такое написать. Надо все переделать.
И опять невидящий взгляд, опять кофе и сигареты...
Прошел еще год. Родился сын.
— Какой же я был наивный! Такое мог придумать только самовлюбленный болван. Придется все переписать.
И он опять ушел в “творческий запой”, оставив ее с пеленками и плачущим ребенком.
Во время этих своих “запоев” он мог только писать, больше ничего, работа тоже была побоку, поэтому неудивительно, что когда он, наконец, пришел в себя, то обнаружил, что его уволили.
— Это все мелочи, — утешал он себя и жену, — главное — книга.
Она расплакалась и устроила скандал.
Книга теперь начиналась словами “Чем больше знаний, — тем больше забот”.
Еще через пять лет жена от него ушла. Он долго мучился; — она, оказывается, крепко вросла в его душу, да и сынишка был светом в окошке, теперь же, когда они исчезли из его жизни, все потеряло смысл. Он даже подумывал о самоубийстве, когда вдруг вспомнил:
— У меня же есть моя книга!
Он жадно перечитывал ее, надеясь найти в ней то, что успокоит его душу. Не нашел и с горечью отбросил в сторону.
— Боже мой, это же все неправда!
Он снова погрузился в работу. Он переделал в ней все — от первой до последней строчки. Теперь она начиналась: “Как много в жизни боли и как трудно ее нести...”
Когда ему исполнилось семьдесят четыре года, он в очередной раз взялся за свою книгу.
— Теперь я знаю, как надо писать. Я знаю, о чем я напишу, и эта правда будет самой истиной, эта книга будет Книгой моей жизни.
Его семнадцатилетний внук, разбирая бумаги после смерти дедушки, наткнулся на старую папку, полную исписанных, порванных и исчерканных листков. Только первый лист был первозданно бел. В самом его верху была написана всего одна строчка; “Как бы не была тяжела жизнь, умирать еще тяжелее...”
— Какая чушь. Жизнь прекрасна! Да и смерть не так страшна, — и парень бросил папку в кучу хлама.
март 2000 года
Свидетельство о публикации №201061700036