Они призваны

- Едут! Едут! Закрывайте ставни и двери! Не выходите на улицы до отмены приказа! Закройте все окна и двери в ваших домах! Не пытайтесь выглядывать на улицы! Тех, кто ослушается приказа короля, ждёт заключение в Башню! Слушайте, и передайте тем, кто не слышал! Едут! ОНИ едут!
Гонец поднял рог и, протрубив четыре раза, поскакал вверх по улице. За ним тут же закрывались двери, захлопывались ставни. Улица затихала, словно погружаясь в мир, где не существовало звуков, лишь вещи.

В таверне "Городская окраина" по случаю выходного дня было много народу, все веселились и шумели. После первых слов гонца шум мгновенно стих. Его сильный голос пронёсся по помещению как ураган по полю, заставляя умолкнуть самых горячих спорщиков и "напраздновавшихся" певцов. Все слушали и смотрели. Всадник остановился как раз напротив таверны, и его было хорошо видно. На нём был тёмно-синий плащ с вышитым золотым гербом королевства. Его длинные белоснежные волосы разметались по чёрному бархату ворота плаща. Три тёмные полосы на правой стороне лица свидетельствовали о его высоком чине. Чёрный конь под ним нетерпеливо бил копытами по камням мостовой, откалывая от них мелкие кусочки. Серебряные подковы, казалось, играли с солнцем, позволяя ему отражаться в себе. Закончив читать, гонец пришпорил коня, и тот понёс его дальше, подгоняемый мрачной песней рога.

Все молчали, лишь полоумный напевал что-то, закрывая ставни. Никто не решался заговорить первым. ОНИ никогда не появлялись без причины.
- Видать где-то опять беда, - сказал кто-то. - Может королевству грозит опасность?
Ему никто не ответил. Дурачок, войдя и широко улыбаясь, громко доложил бармену:
- Хозяин, я закрыл ставни.
- Молодец, - тихо сказал бармен. - Можешь отдыхать, только закрой дверь и не ходи на улицу, я не хочу вытаскивать тебя из Башни.
- Хорошо, - ответил полоумный и захлопнул дверь.
Казалось, что этот звук был единственным на всей улице. Тишина давила своей настойчивостью. Только дурак что-то бормотал себе под нос, сидя на своём расшатанном табурете.

Вдалеке громко затрубил рог. Его мелодичный голос проникал во все щели, во все отверстия, закрадывался в душу, навевая мысли о вечном, стучался колокольчиком в виски, нежно, стараясь не повредить хрупкие косточки, тёк, смешиваясь с кровью, приостанавливая стук сердца, разрешая ему отдохнуть. По залу прокатился шёпот: "Едут. Едут. ОНИ едут". В углу тихо заскулила собака. Такая смелая раньше, теперь она лежала, свернувшись в клубок и  засунув нос в складки своей подстилки, и тихо подвывала.

- Ну, вот и они, - первым решился нарушить тишину бармен. - Значит, скоро отменят приказ короля. Странно, но я ни разу не видел, чтобы они проезжали обратно. Может, они выезжают через другие ворота?
- Нет. Они никогда не выезжают из города. Возможно, они уходят через систему подземных сообщений.
- Милейший, а откуда вы это знаете? - к разговору подключился ещё один посетитель.
- Знаю. Я служу в отряде Охраны.
- Ну, тогда очень интересно, куда же они деваются? Что, подземные ходы рассчитаны на такое полчище?
- Тихо!
Все разом обернулись. Дурачок у двери приложил палец к губам.
- Тихо. Не шумите. Дайте им проехать.
- А чем мы мешаем им? - ответили из глубины зала. - Ведь король не запретил нам разговаривать, а приказ мы не нарушили, мы сидим в баре с закрытыми окнами и дверьми.
- Слушайте.

На улице послышался шум. Он нарастал, накатываясь топотом тысяч копыт, отбивающих жуткую дробь по камням мостовой, разбивая тишину на тысячи осколков, падающих в пропасть с лязгом железа, многократно усиленным стенами домов.

И вот перед окнами пронеслись первые всадники. Их появление казалось гневом богов, поскольку лишь они могли послать такую смесь шума и тишины. Не было слышно ни звуков голоса, ни храпа лошадей, лишь копыта и метал красноречиво говорили о том, какая сила двигалась по улице в направлении королевских покоев.

- Тише, тише, - дурак продолжал бормотать. - Не мешайте им, разрешите им ... Они призваны ... Они прибыли ... Они готовы.

Лишь один человек, сидевший ближе всех к двери, расслышал это бормотание и посмотрел на него. В глазах дурака он увидел нечто, что заставило его побледнеть. Потом он рассказывал, что полоумный потерял в тот момент остатки и без того скудного разума, но сейчас он был поражён. Он увидел мир. Внутренний мир этого убогого человека, ютящегося на сломанном табурете в баре, питающегося подачками со столов, живущего в сарае среди телег и лошадей. Он увидел разум, окружённый частоколом мыслей, не дающим ему вырваться наружу, показать, на что он способен. Он увидел тот замок, который запирал дверь, державшую его.

И вдруг всё оборвалось. Полоумный, настежь распахнув дверь, с криком выскочил на улицу. Путник, смотревший на него, бросился за ним, но друзья удержали его на месте. В густой пыли сидящие пытались рассмотреть, что же происходит на улице, но так ничего и не увидели. Дверь с грохотом захлопнулась. В зале воцарилась темнота. Она вошла, в распахнутую дурачком дверь и порывом ветра задула все свечи. Теперь её маленькая светящаяся фигурка наслаждалась своей властью, сидя на опустевшем табурете. Она улыбалась.

Никто не пошевелился. Все сидели, затаив дыхание, и слушали, как за окнами проносились невидимые лошади и их немые всадники. Казалось, это будет длиться вечно. И вдруг всё стихло. Как будто не было ни грохота копыт, ни лязга железа. Тишина вновь накрыла улицу. Кто-то вздохнул, кто-то расправил плечи, хрустнув костями. Таверна как будто просыпалась. Кто-то подвинул стул, с чьего-то стола упала ложка. Бармен полез в ящик стола в надежде отыскать там огниво.

Сумасшедший смех дерзким ребёнком ворвался в покои взрослых. Кто-то безудержно хохотал на улице. Смех бился в стены, отражался, опять бился, не давая людям прийти в себя от очередного удара.

Но он не мог продолжаться вечно. Его перекрыл низкий, тягучий голос рога, отменяющий королевский приказ. Посетители толпой вывалили на улицу. Посреди дороги лежал их дурачок и смеялся во весь голос. Вышедшие молча смотрели на него. Из близлежащих домов тоже начали появляться любопытные, желающие увидеть нарушившего королевский приказ. А дурачок всё смеялся, катаясь по пыльной дороге.

Народ всё прибывал, вокруг смеющегося собралась уже приличная толпа. Вновь прибывшие начинали расспрашивать впередистоящих о том, что происходит. На что те не могли ничего ответить, так как сами не могли ничего узнать.

Полоумный перестал смеяться так же внезапно, как и начал. Лицо его вмиг приобрело серьёзное выражение, которого никто никогда на нём не видел. Он оглядел окруживших его людей. И проговорил, обращаясь к тем, что вышли из "Городской окраины":
- Я говорил вам. Они всё слышали, они всё всегда слышат. Они всё знают. Мёртвые знают всё! Мёртвые могут всё!

Толпа стояла в недоумении. Никто не понимал, о чём говорил лежащий на земле дурак, а те, к кому он обращался, стояли молча, ни на кого не глядя.

Дурак тем временем опять дико захохотал и больше уже не останавливался. Замолчал он только вечером, и бармен, выглянувший в окно, видел, как тот уходил в сторону дворца. Утром его нашли мёртвым у стен замка. Впоследствии стражники, дежурившие в ту ночь, рассказывали, что дурак трижды обошёл дворец, стуча в каждые ворота, и кричал: "Выпустите их, дайте им уйти! За ними придут, их всё равно вызволят! Они этого так не оставят!" Никто так и не понял, о чём он говорил, а королю решили не докладывать, потому что дурак - он всегда дурак, и кто знает, то ему взбредёт в голову. Его каждый раз отгоняли от ворот, грозя заточить в Башню, но он опять приходил. В третий раз он бился в ворота головой и голосил, будто его резали в живую. Утром стражники, обходившие дозором дворцовую стену, нашли его мёртвым. Голова его была разбита, мёртвые глаза уставились в небо. В руке он держал боевую перчатку, покрытую металлическими чешуйками. Он улыбался.