ломка

Эрик Батуев

ЛОМКА
«Над моей кроватью стояла странная женщина и делала руками какие-то пасы.
Я не видел ее лица – только движение рук, и подол черного платья. Она смотрела на меня, и я чувствовал ее проникающий взгляд. Да кто же она такая?! Я пытался привстать, повернуться к ней лицом. Но она сделала резкое движение рукой, и я, корчась от боли, бухнулся в кровать.
Она сделала еще несколько пасов. И мои руки и ноги стали опухать так быстро, словно какой-то великан накачивал их воздухом, а боль, которая вгрызалась в кости, становилась все сильней и сильней… Я катался по диагонали кровати, меня сгибало от боли в калач, кости пытались вылезти из тела. Я вцепился зубами в подушку, но меня швыряло из стороны в сторону. Я хотел закричать от боли и испуга, но не смог издать даже звука.
И тогда я вспомнил о Боге, о единственном спасении. «Надо перекреститься» - подумал я. (Так всегда говорила мне бабушка). Но поднятую руку заломило, будто ее хотели сломать на две части. Невидимая сила пыталась сломать и ноги.
Но потом боль резко вырвалась из моего тела, разрезав стопы и ладони. Мое тело устремилось вслед за болью, но потом, словно камень, обессиленное, плюхнулось на кровать. И мне сразу вдруг стало легко. Я выпрямился по всей длине и ширине кровати, будто выбираясь из под завала. Осмотрелся по сторонам.
Женщина исчезла вместе с болью. Я взглянул на руки и ноги. На запястье и стопах заметил раны, но из них струилась не кровь, а черный дым. Я был весь в холодном поту.
Это была ломка!»

...Клавдия Ивановна, которая нашла в тумбочке умершего пациента тетрадь, заполненную корявым почерком, устроилась в больницу санитаркой только из-за скудной пенсии. Платят здесь мало, но, «ведь, как-то же надо помогать сыну-пьянице воспитывать внучку», похожую на саму Клавдию Ивановну.
Тут лежат душевнобольные, а также, алкоголики и бывшие наркоманы, у которых тоже «поехала крыша». Клавдия Ивановна раздражается, когда они начинают ее беспокоить: принеси им это, принеси им то... А один «маньяк» съедает все таблетки соседей: ему все кажется, что его лечат не от той болезни.
Но больше всего Клавдия Ивановна невзлюбила Зою, только что принятую на работу старшую медсестру, улыбчивую блондинку.
И дело тут не в молодости и красоте Зои. Просто Зоя, несмотря на свой возраст, имеет в больнице более высокий статус, чем Клавдия Ивановна, и поэтому не дает ей вязать носки - заставляет носиться по палатам, как молодую девчонку, мыть полы три раза в день и возиться с вонючими «утками». 
До появления Зои Клавдия Ивановна только за одно дежурство успевала связать две пары носков, которые потом продавала в выходные на рынке. Но терять эту «надбавку к пенсии» из-за белобрысой красотки Клавдия Ивановна не хотела, и поэтому искала повод, чтобы уволить Зою. Но Зоя, к большому сожалению Клавдии Ивановны, не воровала больничные марли и простыни, как остальные медсестры, и не уносила домой сэкономленные продукты из столовой.
Но однажды Клавдия Ивановна обратила внимание на очень долгую беседу Зои с молодым больным. Петров смотрел на нее какими-то особыми глазами, и постоянно улыбался. «Наверное, у них амур, любовь с первого взгляда» - сразу заключила Клавдия Ивановна.
Чтобы узнать, о чем же они говорят, Клавдия Ивановна, раза три заходила в палату, находя различные предлоги: то «утку» надо поменять, то стаканы. Но они сразу меняли тему беседы. Это Клавдия Ивановна понимала по смене выражения их лиц.
Это повторилось и на следующий день. Клавдия Ивановна просто сгорала от любопытства. Все хотела поймать их, как говорится, на месте преступления.
И наконец дождалась такого момента. Она заметила, что «дистрофик с бегающими глазами», (именно так Клавдия Ивановна называла Петрова) после ухода Зои делает какие-то записи в своей тетради.  Клавдия Ивановна поставила себе цель - раздобыть эту тетрадь во что бы то ни стало. (Она была очень целеустремленной).
Но раздобыть дневник удалось ей только после смерти Петрова.
Первой о его смерти узнала Клавдия Ивановна, и поэтому успела изъять его тетрадь до прихода врачей, и спрятала его в своей комнатушке, на дне своей изношенной кожаной сумки.

«...Капли крови на столе - словно пролитый вишневый сок (результат неудачного поиска вен), капли крови на асфальте (результат неудачной попытки суицида), капли крови на лестничной площадке (я тащил тебя наверх, думая, что можно еще спасти)... Я боялся, что тебя на улице раздавят машины, что соседи вызовут милицию. Любовь моя! Впрочем, так и вышло. Соседей разбудил твой крик.
Помнишь, Мымру, которая жила на втором этаже, справа? Это она позвонила ментам, и они пришли. Вместо того, чтобы тут же вызвать «скорую», они стали искать документы и наркотики. Ты была еще жива, но уже ничего не понимала, что происходит.
А эта Мымра, брызгая слюной, кричала:
- В тюрьму их надо! Наркота сраная!
Но я не мог ей врезать: я держал тебя в руках, а ты стонала от боли. Я тоже был в крови, в твоей крови...
Я хранил твою рубашку, пока ее не отняли врачи. Меня отправили на принудиловку, а потом - в психушку.
...Ты умерла у меня на руках, но перед этим я успел тебе рассказать о язычниках. Давным-давно на Урале жили язычники - предки современных удмуртов, которые верили, что человек, умирая, превращается в белого лебедя, а потом улетает в космос. Я рассказал тебе об этом, чтобы ты восприняла приближение смерти без страха и боли. Мне показалось, что ты, прослушав меня, даже улыбнулась.
А потом я вдруг почувствовал, как твоя душа резко оттолкнулась меня, как от берега. И мне показалось, что ты сама стала тем лебедем...
Прощай, моя любовь!»

Клавдия Ивановна перевернула страницу, и стала читать следующую запись, надеясь найти строчки о Зое, которая после смерти Петрова, «ходила как ватная».

«...Сегодня мне приснился сон: будто ты идешь через реку. На тебе была красная юбка, похожая на цветы мака, которые мы рвали в Киргизии. Ты помнишь это?! Там все поле было красным от маков!
Ты приподняла юбку, боясь замочить ее речной водой. И я любовался твоим телом. Твой таз (извини за грубое слово) мне напомнил бутон цветка, склоненный к земле... А руки были похожи на лепестки»...

«Действительно сумасшедший». - Клавдия Ивановна сразу поставила диагноз покойнику, и продолжила чтение его дневника:
«...У нас появилась новая медсестра. Ее зовут Зоя. Вы с ней похожи. Ты только не ревнуй. Я рассказал ей о тебе все, и она заплакала...»
Сердце Клавдии Ивановны радостно забилось, теперь она перечитывала дважды каждое предложение, боясь пропустить самое важное.

«Меня почти каждый день мучила ломка. Особенно по ночам. Мне хотелось кидаться на стены, бить стекла. Я очень хотел, чтобы в тот момент, ко мне в палату немедленно вошла какая-нибудь медсестра или санитарка со шприцом. И я бы сразу накинулся на нее, и всадил бы ей этот шприц. Но Зоя...
Я бы, наверное, никогда не смог бы ее убить».
- Потому что ты по уши влюбился, дистрофик, - неожиданно в слух сказала Клавдия Ивановна, и испугалась, как бы ее кто не услышал.
Клавдия Ивановна быстро засунула тетрадку в свою сумку и оглянулась по сторонам: никого! Но ее сердце продолжало биться учащенно, как у воровки, которую могут сейчас поймать на месте преступления.
Клавдии Ивановне не терпелось дочитать дневник до конца, но ... ее могли потерять начальники и больные.
Не дай Бог, если что случится - уволят! А желающих на место Клавдии Ивановны - хоть отбавляй! Деньги нынче всем нужны. В коридоре Клавдия Ивановна встретила Зою, но посмотреть ей в лицо не решилась: испугалась, что может выдать себя. Зоя же хороший психолог, сразу заподозрит неладное. А вдруг она тоже знает о существовании этого дневника?!
Клавдия Ивановна дочитала дневник только дома:
«Зоя не смогла больше смотреть на мою ломку тела и души. И принесла то, что я просил».
Клавдия Ивановна наконец-то все поняла: у дистрофика с Зоей не было никакого секса!
Зато Клавдия Ивановна сделала очень важное открытие - раскрыла тайну его смерти.
- Дура я, старая! Башка безмозглая! - сказала о себе Клавдия Ивановна, и стала спешно одеваться.
На улице моросил осенний дождь. Общественный транспорт, как покойник Петров, остановил движение и дыхание своего тела. Но Клавдии Ивановне хотелось первой сообщить главному врачу о своей догадке.
Телефон, как назло, Клавдии Ивановне отключили за несвоевременную оплату. (Внучка приходила, пришлось купить конфеты, яблоки и торт - вот и не осталось денег). И Клавдия Ивановна пошла пешком. Но Василий Иванович, оказывается, уже знал, что Петров умер от передозировки, и кто принес ему наркотики.
Клавдия Ивановна даже расстроилась из-за этого.
Но она все равно решила произнести за ранее подготовленный монолог, чтобы подтолкнуть Василия Ивановича к «правильному решению».
- Это же надо такое натворить! Убить больного! И кто это сделала? Медсестра! Она же клятву Гиппократа давала! В наше время за такие дела под трибунал отдавали! – нервно говорила Клавдия Ивановна, тряся головой и взмахивая руками.
И в конце монолога Клавдия Ивановна потребовала, чтобы дело обязательно довели до суда.
Но Василий Иванович строго-настрого запретил ей сообщать об этом случае кому-либо. Потому что ЧП сможет сказаться и на его дальнейшей карьере. А если уволят его, главврача, потеряет работу и сама Клавдия Ивановна.
Клавдия Ивановна все поняла: придет на место Василия Ивановича новый главврач, и Зоя обязательно сообщит ему, что Клавдия Ивановна, не имеет медицинского образования...
Это раньше санитарки могли не иметь медицинского образования, а сейчас - кругом безработица.
 - Вы, знаете, Клавдия Ивановна, - сказал Василий Иванович, разливая чай, - мать Петрова отказалась забирать его труп, сказав, что «своего сына похоронила еще семь лет назад».
 - То есть Петров даже не был ее сыном? - удивилась Клавдия Ивановна, раскинув брови словно руки.
- Нет, он - ее сын. Просто мать отказалась от Петрова, когда он увлекся наркотиками. После этого он ушел из дома, жил у своей подружки, которая в наркотическом состоянии потом выбросилась из окна. Петров после этого случая сошел с ума. Хотел покончить жизнь самоубийством. Не раз вскрывал себе вены.
Но Клавдию Ивановну уже не интересовала судьба Петрова-покойника. Ее одолели собственные мысли.
Она хотела отомстить своей обидчице - передать дневник дистрофика Петрова милиции, но в то же время не хотела, чтобы из-за этого пострадал Василий Иванович, который взял ее на работу.
Клавдия Ивановна не могла решить, что же ей делать теперь. Она почему-то вспомнила еще и о собственном сыне-пьянице, о внучке, которая так на нее похожа... И от этого Клавдии Ивановне стало еще хуже. У нее началась ломка: ее плечи затряслись от несправедливости и злости.
Василий Иванович так и не понял в чем дело.
- Зачем по наркоману-то плакать? - сказал он, положив ей руку на плечо.