Записки рыболова-любителя Гл. 103-106

Костя сам был калининградец и женат на калининградке. Оказалось, что мы с ним в один год кончали школы в Калининграде, только в разных районах, а в физтех он поступил одновременно с моим приятелем Валеркой Долгополовым, только учились они на разных  факультетах. Кроме того мы и в раннем детстве, сразу после войны, жили в одном городе - Таллине. В "Заре" Костя занимался чисто техническими расчётами параметров МГД-генераторов и не имел возможности закончить свою диссертационную работу, связанную с ракетной баллистикой. Гострем пообещал ему поддержку в работе над диссертацией, и Костя охотно перешёл к нему, хотя и терял несколько в зарплате.
За Костей из той же "Зари" к Гострему потянулись и другие: Юра Багно, интеллигентного вида, в очках, крупноголовый, тоже калининградец, Костин знакомый ещё с детства, но помладше, и тоже выпускник МФТИ; затем Лёня Захаров, сухощавый, чернявый, лет на пять постарше нас с Костей, выпускник матмеха ЛГУ - общей, значит, нашей с ним "альма матер"; и последним в этой компании из "Зари" - Миша Никитин, на год старше меня, выпускник МИФИ, считавшегося солидным вузом, хотя и уступающим физтеху.
Помню, как Миша - среднего роста пижонистый парень, в очках, с залысинами, простуженный, обмотанный длинным шарфом, в поисках Гострема приехал в обсерваторию, в Ульяновку и "вышел на меня", я сидел тогда в отдельном кабинете во втором здании, ближнем к заливу. Мы с ним познакомились, я рассказал ему о наших задачах по теме ДМИ, Миша изъявил желание перейти к нам. На меня он произвёл хорошее впечатление, я рекомендовал его Гострему, а тот принял Мишу в ЛПФ.
Названные четверо ребят из "Зари" - Латышев, Багно, Захаров, Никитин - составили вместе со мной ядро будущей гостремовской команды по моделированию ионосферы. Всё это были парни в возрасте от 25 (Юра Багно) до 32 (Лёня Захаров) лет, с солидной физматподготовкой, гарантированной фирменными вузами, во многом схожие темпераментами и характерами (на первый взгляд, по крайней мере), с неостывшим ещё интересом к науке, честолюбивые, общительные, с чувством юмора. Со всеми ними я быстро сдружился, а меж собой они были уже приятелями ещё по работе в "Заре". Все они появились на рубеже 1970-го и 1971-го годов.
Но Гострем смотрел и вперёд, не рассчитывая только на уже сложившихся специалистов. Он сам ездил в физтех отбирать и вербовать будущих выпускников. Так из их числа летом 1971-го года в Калининграде появились Серёжа Фомин, Валера Пахотин, Вадим Иванов. Из выпускников КГУ Гострем принял на работу в ЛПФ нескольких девочек - математиков, из которых на сравнительно долгий срок задержались Лена Блик, Галя Поцтывая и Ядя Бутович. Этот контингент был заметно послабее - и девчонки, и подготовка не та, хотя в КГУ они и ходили в отличницах.
В обсерваторию, в сектор к Круковеру Гострем принял Юру Саенко из Новосибирска, выпускника НЭТИ, прельстив его квартирой. В ИЗМИРАНе со ставками было не то, что в НИСе КГУ. В системе Академии Наук хоздоговора, независимо от их суммы, не предоставляли возможности вводить новые штатные единицы, деньги можно было тратить только на оборудование. Так что основной кадровый поток тёк в университет, а в обсерватории контингент оставался прежним, добавились только Круковер и Саенко.
В университете же помимо названных, в основном недавних выпускников вузов, в гостремовском штате появлялись ещё и какие-то совсем уж одиозные фигуры, непонятно для чего предназначенные. Отдельную категорию из них составляли пожилые отставники: Баранов, Хрыпов, Тимченко, Андреев, Иглаков, которых Гострем принимал на должности старших инженеров и старших научных сотрудников. Никакими инженерными и научными задачами они не занимались, а выполняли обязанности хозяйственников, снабженцев, но, главным образом, блюстителей трудовой диcциплины. Эти орлы составили ядро партийной организации, которую Гострем сделал объединённой, т.е. в неё входили члены партии, работавшие в ЛПФ и в КМИО: от КМИО лаборанты Емельянова, Сарычева, инженер Сивицкий и Гострем, от ЛПФ он же и "чёрные полковники", как мы их с чьей-то лёгкой руки называли. Не считая Гострема, Сивицкого и "чёрных полковников", среди инженеров и научных сотрудников ЛПФ и КМИО до появления Пахотина и Иванова, а затем Лещенко членов КПСС не было.
При ЛПФ и КМИО был создан свой общий 1-й отдел, ведавший секретными делами, который в разное время возглавлялся поочерёдно кем-нибудь из "чёрных полковников". Важным организационным шагом Гострем считал то, что ему удалось добиться в ИЗМИРАНе разрешения открыть для КМИО свой расчётный стол в Калининграде, то есть иметь свою собственную бухгалтерию. На должность бухгалтера была принята сначала некая Валентина Михайловна, страдавшая, как оказалось, от алкоголизма, её сменила ещё молодая, но уже дородная и сердитая Надежда Тимофеевна Метелица. Её мужа, Володю Лещенко, радиоинженера, Гострем взял на работу в ЛПФ, пополнив этой супружеской парой ряды объединённой парторганизации.
Всю эту компанию уже положительно негде было разместить, и Гострем метался по районным, городским и областным партийным и советским органам, выбивая помещение для своей растущей научно-инженерно-хозяйственной армады. Венцом его усилий явилась "кирха" - действительно здание бывшей немецкой кирхи традиционного красного кирпича с полуразрушенной верхушкой, расположенное на углу проспекта Победы и Каштановой аллеи. После войны внутреннее помещение кирхи было разделено перекрытиями на три этажа, и в здании разместилась протезная мастерская. Предприятие это процветало и отстроило себе по соседству новое двухэтажное здание, поскольку в кирхе допекали темнота и сырость, зимой - холод.
Освободившуюся кирху и отхватил для своей фирмы Гострем, надеясь, разумеется, в будущем на лучшее. Сбоку к кирхе был прилеплен небольшой гараж, на первом этаже оборудована механическая мастерская - пара токарных, фрезерный и сверлильный станки, слесарные верстаки. Здесь хозяйничали два умельца пенсионного возраста из настоящих рабочих - Семён Дмитриевич Шадрин и Николай Николаевич Дорофеев, тоже числившиеся на теме в ЛПФ. На втором этаже разместились канцелярия, бухгалтерия, 1-й отдел и кабинет Гострема, на третьем - радиотехническая мастерская и скромненькая ЭВМ "Мир-1", пригодная для решения сравнительно несложных задач и полезная, пожалуй, лишь для практических занятий студентов по программированию.
Во втором корпусе КГУ, где располагалась собственно кафедра экспериментальной физики, Гострем, несмотря на приобретение кирхи, сохранил за собой все помещения, отбив посягательства других кафедр. Таким образом к лету 1971 года разношёрстная гостремовская бригада, перевалив численностью за полсотни и продолжая разрастаться, располагалась в трёх точках - в Ульяновке, во втором корпусе КГУ и в кирхе, числившейся на балансе обсерватории, но украшенной двумя вывесками - обсерватории и уже упоминавшейся вывеской ЛПФ. Позже появилась и четвёртая точка - арендованный у военных радиотехнический полигон под Зеленоградском.
Похоже было, что слова у Гострема не расходятся с делом. Открылась новая тема, появилось множество новых людей, среди которых хоть и не было кандидатов наук, но были явно способные на многое молодые ребята, появились новые помещения, приобреталась аппаратура, станки, - всё вроде шло, как и было обещано. Но было во всём этом и что-то дутое, ненастоящее. Да и сам Гострем уже не восхищал меня безоговорочно, а порой даже просто раздражал своей какой-то суматошной манерой морочить голову и темнить по пустякам, непонятными действиями и решениями, явно сознательным коверканьем своей и без того не слишком стройной речи, резкими переходами от панибратства к жёсткости и чем-то ещё, чёрт знает, чем.
Разобраться во всём этом ещё предстояло. Пока же хватало забот и с преподаванием, и с новой научной тематикой.

104

Зима с 1970-го на 1971-й год была прямой противоположностью предыдущей. Морозами и не пахло, температура была стабильно плюсовая, Атлантика гнала с северо-запада один циклон за другим. Перед Новым годом я отправился в лес близ Ульяновки за ёлкой, долго искал, залез в какие-то дебри, но ничего подходящего не попадалось. Наконец, где-то уже в районе Лысой горы, то есть километрах в двух от обсерватории, нашёл, что нужно, срубил бедняжку, а тащить её решил не лесом по горам, а спуститься к заливу и идти берегом.
К заливу, хоть и слышно было, что он близко - шумели волны, погода была штормовая, пробивался я сквозь дремучие заросли с ёлкой на плече довольно долго, а когда пробился, остановился озадаченный. Воды с моря в залив нагнало столько, что вся песчаная береговая полоса была залита, и волны плескались о крутые склоны холмов приульяновского леса, по верхам которых я не захотел возвращаться в обсерваторию, надеясь быстрее и легче пройти берегом.
Лезть обратно наверх у меня уже не было сил, решил продвигаться вдоль берега по склонам, рискуя свалиться в воду. Ёлку я уже не нёс на плече, а тащил волоком, изодрал её всю, извалял в песке, и когда, наконец, пробрался к пологому участку берега близ обсерватории, то вид у неё был такой страшный, что к стыду и сраму своему бросил я её тут же на берегу и отправился восвояси с пустыми руками. Потом, правда, вырубил в Ладушкинском лесу другую ёлку, а про тот поход и вспоминать не хотелось...
Хуже же всего было то, что заливы не замерзали, да что там заливы - лужи не схватывало, а я ведь с осени уже мечтал о зимней рыбалке, вспоминая своих первых подлёдных судаков, пойманных в конце весны. Напрасно каждый день глядел я в небо, определяя по движению облаков направление ветра и ожидая каких-нибудь намёков на восточный ветер, приносящий обычно зимой холод в Прибалтику. Тучи упорно шли с запада, юго-запада, северо-запада и несли дожди или в лучшем случае мокрый снег.
В декабре и январе, когда в университете шла сессия, и у меня свободных дней почти не было, погода ещё не так огорчала меня. А вот когда уже и экзамены все принял, и каникулы уже начались, и зимы-то всего месяц остался, я ждал ледостава каждый день со всё нарастающим нетерпением и ... так и не дождался. Это был на моей памяти первый и единственный (к моменту написания этих строк)зимний сезон в Калининграде, когда заливы не замерзали, и я остался без подлёдной рыбалки. Пришлось удовлетворяться поездками с летними удочками на Прохладную, где, впрочем, неплохо ловилась плотва, но я то мечтал о судаках, чёрт побери!
Ну, да ладно. Зато на работе я не скучал. Чтобы войти в курс дел по ионосферному моделированию, я взялся за литературу, отталкиваясь от списка статей, который оставил Осипов. Проштудировал сначала отечественные работы, их оказалось не так много, в основном - работы иркутян: профессора Полякова из Иркутского университета и его учеников - Климова, Кринберга, Щепкина. За рубежом же теоретическим моделированием ионосферы занимались и американцы, и западные немцы, и японцы, и англичане, и индусы, и бог знает, кто ещё: Ришбет, Шимазаки, Бэнкс, Герман и Чандра, Рюстер, Штуббе и т.д., и т.п.
Я стал делать подробные письменные переводы с английского их статей, последовательно заполняя ими одну конторскую книгу за другой. При таком способе изучения литературы времени на ознакомление с каждой статьей уходит, конечно, намного больше, чем просто при их чтении. Но усвоение материала у меня при этом шло лучше, основательнее, тем более, что предмет был нов для меня, мне ещё было неясно, на что можно не обращать особого внимания и пропускать при чтении, и я пытался понять буквально каждую фразу. Для письменных переводов я отбирал статьи обобщающего характера, а они, как правило, были объёмисты, и при моём доморощенном знании английского на перевод одной статьи уходило несколько дней. Особенно медленно я продвигался вначале, когда масса новых терминов и непривычное использование глаголов заставляли часто обращаться к словарю. Потом же дело пошло значительно быстрее, и вскоре всю специальную литературу я переводил, обращаясь к словарю считанное число раз на страницу текста. Существенным достоинством такого подхода было ещё и то, что у меня составлялась личная библиотека из всей необходимой литературы на русском языке, которая всегда была под рукой (делать копии оригиналов статей тогда было не на чем, а когда в обсерватории появилась электрокопировальная установка "ЭРА", делать письменные переводы я стал всё реже и реже, тем более, что и читать английские тексты становилось всё легче).
Помогало мне в это время и то, что четверокурсникам кафедры Гострема (Шевчуку и К°) я читал теперь лекции по физике ионосферы, опираясь, в основном, на конспекты лекций Бориса Евгеньевича, читанных нам в ЛГУ, изучая сам заново его лекции и уделяя особое внимание тем вопросам, с которыми сталкивался при чтении статей по моделированию ионосферы. В качестве курсовых работ я давал студентам разбирать по литературе отдельные вопросы ионосферного моделирования, надеясь в будущем подготовить кого-нибудь из них для научной работы в этом направлении, но пока от них толку было мало. Тем, кто изучал английский, я поручал делать переводы статей, но они им давались туго, особых способностей и инициативы не проявляли даже Махоркин с Шибаевым, не говоря уж об остальных.
Мои новые соратники - Латышев, Никитин, Захаров, Багно тоже пока в основном работали с литературой, но им было намного труднее, чем мне, из-за незнания геофизики. А ведь они мечтали о диссертациях и рвались к конкретной работе по своим, собственным темам, которые ещё предстояло определить. В этом отношении они надеялись на Осипова, который обещал наезжать в Калининград и помогать каждому в его индивидуальной работе. На Гострема рассчитывать не приходилось. Похоже было, что, если не считать оргвопросов, проблемы ионосферного моделирования его абсолютно не интересовали, хотя он и не пропускал проводившиеся нами семинары, на которых мы обсуждали проработанную литературу, и даже запрещал их проводить в своё отсутствие.
Я же к руководству на месте, которого от меня ждал Осипов, был пока ещё не готов. Всё, что я мог и делал - делился с ребятами узнанным и понятым, обсуждал непонятные места, отдавал им свои переводы. Но совместной работы не получалось. Более того, наметилось какое-то расползание в разные стороны. Юра Багно поступил в аспирантуру к Гострему, но фактически под научное руководство Осипова, и занялся самой нижней частью ионосферы - областью Д, а точнее, выяснением роли аэрозолей в фотохимии этой области ионосферы. Миша Никитин выбрал себе самую внешнюю часть ионосферы - протоносферу и изучал литературу о ней. Костя Латышев мечтал завершить свои баллистические расчёты для диссертации, но в университете не было своей ЭВМ, и считать было не на чем, а пока он осваивал по просьбе Осипова методы решения уравнений кинетики для нижней ионосферы. Лёня Захаров изучал методику расчётов скоростей фотоионизации, необходимых в любых работах по ионосферному моделированию. На мне же висела область F2 - область главного ионосферного максимума, как её называют, расположенная на высотах от 200 до 500 км, где максимально содержание заряженных частиц. Такое разделение в рамках единой темы "Квадрат" (или ДМИ по-несекретному) было предложено Осиповым и одобрено Гостремом. Между собой все эти направления пока никак не стыковались, и как строить единую модель среднеширотной ионосферы, которая требовалась по техническому заданию договора, было всё ещё неясно.
С ребятами - "модельерами" я встречался обычно в университете, когда ездил туда проводить занятия, и где бывал теперь чаще, чем в обсерватории. Занятия у меня обычно были с утра, а после обеда - официальные или неофициальные научные семинары и возня со всякими гостремовскими бумажками, которыми тот по-прежнему нагружал меня, как я от этого ни отбивался. Я считал, что теперь выполнение мною секретарских обязанностей идёт в ущерб моей основной преподавательской и научной работе, протестовал и вступал в конфликты с Гостремом. Он злился, но потом отходил.
После работы в университете я частенько заходил попить кофейку к Лебле в общежитие или шёл с ребятами пить пиво, до которого они были большими любителями, а лучше сказать - профессионалами. Взаимоотношения у нас были меж всеми самые дружеские, компания была весёлая и мне нравилась. Проблемы политики и философии её не интересовали, тут им было всё ясно, не в официально-пропагандистском смысле, конечно, а наоборот, но обсуждать серьёзно эти проблемы их не тянуло - какой смысл? Всё равно ничего не изменишь, относись ко всему с юмором - да и только. Литература и музыка, в отличие от Кондратьева и Лебле, их тоже особенно не волновали, все они были люди уже женатые, волновались лишь по поводу будущих диссертаций и любили пить пиво, а при случае и что покрепче. Гострема они особенно не чтили, но побаивались. Конечно, их нельзя было сравнивать с Димулей, Славиком или Юрой Мальцевым, но и то, что они были ребята толковые, компанейские, с юмором, вполне меня привлекало.

105

Переключившись ещё с осени почти полностью на работу в университете, я рассчитывал в скором времени окончательно перейти туда на штатную преподавательскую работу, как это и обещал мне с самого начала Гострем. Он ведь и представлял меня часто посторонним как "доцент КГУ, так сказать", и сам расписывал мне, как это выгодно - работать на штатной должности доцента, получая за это, как минимум 250 рублей в месяц, а наукой заниматься по совместительству в НИСе на полставки, скажем, старшего научного сотрудника, это ещё 100 рублей. Я же получал свои 175 как младший научный сотрудник со степенью в обсерватории и рублей 40 почасовых в университете.
Во всём окружении Гострема я по-прежнему оставался единственным кандидатом наук, теперь уже утверждённым, вроде бы неплохо зарекомендовал себя на преподавательской работе, и поэтому считал свои претензии на доцентскую должность законными. Соглашался с ними и Гострем, когда я напоминал ему о его обещаниях, но оправдывался отсутствием вакантных преподавательских мест. Зато он обещал мне, Круковеру и Саенко устроить нас на работу по совместительству в НИС университета, поскольку мы и так фактически выполняем хоздоговорную университетскую тему, но нам за это не платят, а он добьётся, что будут платить, так сказать. Для этого нужно было получить разрешение на совместительство в Президиуме Академии Наук по ходатайству дирекции ИЗМИРАН. Если в вузах научная работа преподавателей по совместительству являлась правилом, то в Академии Наук совместительство разрешалось лишь в порядке исключения, как в случае с самим Гостремом, например.
Так вот, это разрешение на нас троих Гострем пробил, и с марта 1971 года я был принят на полставки старшего научного сотрудника в НИС КГУ на тему "Квадрат". Это прибавило мне 80 рублей в месяц, и теперь в целом я получал почти под триста, чем и был вполне доволен. Мечта о мотороллере обещала стать явью в самом ближайшем будущем.

А он и стоял уже в Ладушкинском универмаге - светло-светло-голубой "Турист" с синим передним щитком и синим сиденьем. Крутобокие "Вятки" уже давно не выпускались, также как и предшественники "Туриста" - мотороллеры "Тула". Новые "Вятки" были значительно легче "Туриста" и выглядели, пожалуй, изящнее, а стоили на сто рублей дешевле. Преимущества "Туриста" - мощность в полтора раза выше, вместительный багажник и наличие династартера, позволявшего заводить мотороллер от ключа, как автомобиль, а не дрыгая ногой рычаг кикстартера, - склонили мои симпатии к этой модели. Я стал захаживать в универмаг и поглядывать на возможный вариант своего собственного транспорта, который нравился мне всё больше и больше.
Надо сказать, что мотороллеры в сельской местности не пользуются популярностью из-за их меньшей проходимости по бездорожью в сравнении с мотоциклами, а на асфальте они не выдерживают никакой конкуренции с "Явами", например, в скорости, поэтому на "мой" "Турист" никто кроме меня и не позарился, хотя стоял он в универмаге уже больше месяца, а то и два. Но это меня не смущало. Достоинства мотороллера (защищённость от грязи, не трещит оглушительно как мотоциклы, заводится от ключа) мне казались превышающими его недостатки, тем более, что ездить я собирался по нормальным дорогам - на залив, в Калининград, да и лес в Ладушкине сухой, весь изрезанный вполне проезжими дорогами и тропами, а гонять со скоростью под сто километров в час меня не манило.
Итак, я решился. Как только появились деньги (в феврале мне выплатили за три месяца причитавшуюся ещё с ноября надбавку за степень, а в марте - первую зарплату в НИСе), мы со Стасиком Тихомировым отправились в универмаг, оформили покупку и торжественно выкатили на улицу моё приобретение. Держать его Тихомировы предложили в своём просторном сарае, куда Круковер запросто загонял свой "Запорожец", и где раньше они держали злополучный сельсоветовский мотоцикл с коляской. Кстати, у Тихомировых авария отнюдь не отбила охоту ездить на мотоцикле. Сельсоветовский "Урал" у них отобрали, но они теперь копили деньги на свой собственный.
К сожалению, новый мотороллер нельзя было тут же завести и попробовать прокатиться. Нужно было приготовить электролит, отформовать и зарядить 12-вольтовый аккумулятор, приготовить горючую смесь из бензина с маслом - на это ушло дня два-три, в течение которых я любовно очищал своего красавца от смазки, мыл его полировочной водой и вообще наводил блеск. Наконец, аккумулятор был заряжен и установлен, смесь залита в бензобак. Я выкатил мотороллер за сараи, где начиналась просторная кочковатая футбольная поляна, именовавшаяся ладушкинским стадионом, и приготовился к своему первому старту.
Попробовав усесться на мотороллере, я обнаружил, что сиденье расположено высоковато для моего роста, и я еле достаю носком вытянутой ноги землю, не без труда удерживая в слегка наклонённом положении довольно тяжёлую свою машину. Кроме как на мопеде я до сих пор на мотоциклах или мотороллерах не ездил и не очень был уверен в своей способности с ходу справиться с ездой и не свалиться сразу же, тем более при такой непривычно высокой посадке. С волнением вставил я ключ в гнездо зажигания, чуть повернул на себя ручку газа, а затем повернул ключ зажигания.
К моему удивлению двигатель тут же завёлся и приятно, довольно мягко затарахтел. Так, что там дальше по инструкции? Выжимаем левой рукой рычаг сцепления, пяткой левой ноги включаем первую передачу, прибавляя газ, плавно отпускаем рычаг сцепления и... "вперёд, и с песнями!"
С восторгом ощутил я, что еду и никуда не падаю. Руль, правда, что-то не очень слушался меня, и я заехал куда-то в кусты, где двигатель вдруг заглох. Но это меня не очень огорчило. Я вытащил мотороллер из кустов, вывел его на ровное место поближе к футбольному полю, включил нейтральную передачу и повторил всю процедуру сначала. Мотороллер снова удивительно послушно завёлся, и я выехал на футбольное поле. Поездил сначала только на первой передаче, потом перешёл на вторую, наконец, осмелился и на третью, разгоняясь на прямых участках до скорости аж в сорок километров в час. В запасе была ещё и четвёртая передача, но я благоразумно на неё пока не переключался.
Не очень у меня сначала получались повороты, оттого, видимо, что неоптимально снижал скорость на них, да и остановки у меня сначала получались настолько резкими, что мотороллер заваливал меня набок. Но уже через час тренировки уверенность управления у меня возросла до такой степени, что я выехал со стадиона во двор нашего измирановского дома и сделал по нему несколько кругов, вынуждая мирно бродивших по нему кур в ужасе шарахаться от меня во все стороны.
Вскоре я уже выезжал и на шоссе - без прав и без номера, доводя скорость на четвёртой передаче до 60 км/час - больше не позволял режим обкатки - и испытывая при этом несказанное наслаждение. Мотороллер пока оправдывал мои мечтания.
Случались, правда, мелкие неприятности. Уже чуть ли не после первых тренировок на стадионе обнаружилось, что отвалился и потерялся ключ от бензобака - длинный стержень со шлицом, выходящий от краника бензобака к соответствующему отверстию в кожухе мотороллера. Пришлось изготавливать новый ключ, который я сделал съёмным, точнее, накладным: вставляешь в дырку в кожухе, нащупываешь выступ у краника и поворачиваешь в нужную сторону, затем ключ вынимается и кладется в карман или в инструментальный ящик. Не очень, правда, оперативно и удобно, зато и постороннему - предполагаемому похитителю - не просто, даже имея этот ключ, открыть бензокран, что и помогло мне однажды впоследствии... Я же быстро приспособился к этой новой своей системе включения подачи топлива и отчасти даже гордился ей.
Разъезжал я на мотороллере и по лесу, где выяснилось, что плохо преодолеваются песчаные места, которых, к счастью, было не так много в окрестностях Ладушкина. Особенно же далеко я ездить, разумеется, боялся, не имея водительских прав, так что главная задача теперь была - получить права. Каждой весной при Ладушкинском Доме культуры набирались желающие на платные курсы мотоциклистов, куда я и записался, обзаведясь предварительно липовой медицинской справкой. Эту справку мне состряпали Бирюковы, так как получить её официальным путём я не надеялся из-за своего дальтонизма, который, впрочем, не мешал мне различать цвета светофора (что, кстати, и не обязательно, ибо красный всегда вверху, жёлтый посередине, а зелёный внизу).
Проводил занятия на курсах некто Вася Королёв, Василий Алексеевич, средних лет мужик сурового вида. Занятия сводились к изучению правил дорожного движения, практическую езду все осваивали самостоятельно на своих средствах. Преподавателем Королёв был своеобразным, речь строил не шибко грамотно, над промахами отвечающих беспощадно насмехался, гарантировал провал экзамена, но объяснял всё довольно толково. Ученики его уважали. Среди них я был самым молодым, а так публика среднего и пожилого возраста, собравшаяся в этот набор по причине завоза в Ладушкин партии "ИЖ"ей с коляской - доступных и предпочитаемых среди хозяйственных мужиков средств передвижения: зимой по льду на рыбалку, осенью картошку с огородов вывозить и т.п.
Были среди них и профессиональные шофёры, но на вождение мотоциклов требовались отдельные права, и пожилые уже, опытные водители с трудом заучивали Правила движения, так как одно дело - ездить по правилам, а другое - знать их наизусть и сдать по ним экзамен в ГАИ.
Пару раз мы ездили крутить "восьмёрки" на асфальтовой площадке в "Береговом". Мой "Турист" хорошо держал малые обороты и выписывать "восьмёрки" на нём было легче, чем на любом мотоцикле. Особенно трудно было владельцам "ИЖей", тяжеловатых для управления без коляски. У меня же "восьмёрки" сразу стали получаться без помарок, и я мог себя считать умелым ездоком.

106

Занятия продолжались месяца два, и вот, наконец, наступил день сдачи экзамена на получение прав водителя транспортных средств группы "А" (мотоциклы, мотороллеры). Это было уже в июне, 22-го числа. Сдавать экзамен предстояло в Багратионовске, в районном отделении ГАИ, а, следовательно, надо было на своём транспорте добраться туда за 70 километров от Ладушкина - для меня путь немалый: дальше, чем за 10 километров от Ладушкина, я пока не отъезжал.
Выехали утром кавалькадой, которая постепенно растянулась на несколько километров. Я держал скорость километров 55 в час, поскольку период обкатки ещё не кончился, и приехал в Багратионовск одним из последних. Ехал я вполне уверенно, погода была прекрасная, внешний вид мой великолепен: незадолго перед этим на барахоловке специально для езды на мотороллере была приобретена чёрная куртка из кожзаменителя за 67 рублей (3 рубля я выторговал), а ещё раньше был куплен белый шлем, который я дополнительно разукрасил красной липкой лентой. Майечка Бирюкова говорила, что в куртке и шлеме я похож на игрушечного мотоциклиста.
Настроение у меня было отличное, экзамена я не боялся. Сам экзамен состоял в том, что нужно было заполнить ответами бланк с 10-ю вопросами - это теоретическая часть, а потом открутить "восьмёрку", не касаясь ногой земли и выполнив по всем правилам заезд на площадку и выезд с неё. Теоретическая часть считалась сданной, если не было допущено больше двух ошибок в ответах. Все вопросы заранее были известны от Королёва, и тем не менее нашлась пара неудачников, не справившихся с теорией. Их отправили восвояси - приезжайте через месяц снова сдавать. На практической езде, как ни странно, тоже были конфузы, наверное, от волнения, но здесь ошибки прощали.
С нами ездил сдавать на любительские права вождения автомобиля Гена Бирюков на санаторском "Москвиче". На курсы он не ходил, но как-то договорился с Королёвым, сунул кому-то четвертной и его допустили к экзамену. Теорчасть он сдал, а затем ему нужно было повозить по городу инспектора ГАИ и продемонстрировать своё водительское мастерство. Всё шло более или менее благополучно до тех пор, пока в каком-то закоулке Багратионовска Гена не заехал в огромную лужу, посередине которой его "Москвич" вдруг заглох и ни в какую не заводился, несмотря на отчаянные старания Гены. Инспектор, чертыхаясь, вылез из машины в лужу и ушёл, тогда только "Москвич" и завёлся.
"Ну, всё, - решил Гена, - зря деньги давал". Однако оказалось - не зря. Права ему таки выписали, не без насмешек, конечно.
Я теорчасть и езду сдал без запинок. Но поволноваться пришлось из-за того, что вдруг перестал работать династартер, и я вынужден был заводить мотороллер "с толчка", разгоняя его с помощью мужиков, толкавших сзади. Правда, перед выездом на "восьмёрку" мне удалось заранее завести двигатель кикстартером, и я не глушил его до тех пор, пока не подошла моя очередь. После окончания экзамена много времени ушло на оформление водительских удостоверений, а мне ещё нужно было получить номерной знак (это можно было сделать и раньше, но для этого нужно было специально ехать в Багратионовск). Так что освободился я позже всех, где-то часам к пяти вечера. Все остальные уже уехали в Ладушкин обмывать права.
В Багратионовске я был в первый раз, при выезде заплутал и отправился было в сторону польской границы, но вскоре сообразил, что еду куда-то не туда.(продолжение следует)