Ты извини, я поиграю

Я наощупь шел по коридору, осознавая, что ищу тебя. По-видимому, в доме что-то случилось с электричеством – меня обволакивала совершенно непробиваемая темень. На секунду я заметил, что держу что-то в руке, и это что-то как-будто нужно было отнести тебе, потому что однажды ты просила меня об этом. Но мысль была совершенно мимолетной, и, к тому же, меня отвлек отблеск дрогнувшего желтоватого света где-то недалеко впереди. Наконец, коридор закончился, и, попав в небольшую комнату, я увидел тебя, держащую в руке длинную горящую свечу и озабоченно оглядывающуюся вокруг. Мебели в комнате не было совершенно никакой. В свете свечи с трудом можно было разглядеть лишь елочку свежеположенного паркета под ногами. Обернувшись и увидев меня, ты сходу начала объяснять, что пытаешься хоть куда-нибудь поставить эту свечу, но все твои попытки не увенчались пока успехом: во-первых, тебя смущало то, что кроме как на пол, свечу в этом доме больше и примостить-то некуда. Но даже и на пол ее поставить тебе до сих пор не удалось, потому что капающий воск застывать почему-то не желал, и свечка постоянно норовила упасть на бок. Я молча слушал, а ты продолжала объяснять: в этот дом ты только сегодня вселилась, не предполагая, что электричества к нему подводить даже не собираются. А без света ты, конечно же, не можешь читать с листа. Тут я вслух выразил свое удивление по поводу того, что в этой квартире, судя по всему, не предусмотрели даже окон, и вообще, вся история с твоим заселением весьма похожа на какой-то обман. Ты вздохнула, видимо, соглашаясь, но потом сказала, что в квартире по-крайней мере тепло, и что вообще идти и ругаться с кем-то тебе совсем не хочется. И что, в принципе, если найти, куда поставить свечку, здесь вполне даже можно жить и играть.

Ты начала не торопясь обходить комнату вдоль стен, чуть наклоняясь и внимательно всматриваясь в пол, пока не обнаружила непонятно для чего предназначенное отверстие, высверленное в паркете. Обрадовавшись, ты с некоторым усилием - но осторожно - ввернула в него свечку и поднялась с колен. Каким-то совершенно загадочным образом в одной руке у тебя появилась скрипка, а в другой – смычок и тонкий нотный сборник, который ты тут же открыла на первой странице и, присев, положила на пол рядом с горящей свечой. «Ты извини, я поиграю немного…». И снова уселась на пол, подогнув колени.

Я сидел в другом углу, сбоку от тебя, и наблюдал за тем, как ты меняешься в лице. Не осталось ни тени улыбки, стало слышно твое сосредоточенное дыхание, казалось, для тебя больше не существует ни этого странного темного дома, ни меня... Стекла и металлические дужки очков усыпляюще бросали желтые блики. У тебя за спиной медленно возникло облако красок, незнакомых лиц, каких-то странных механизмов и чего-то еще, как всегда непонятного… Некоторое время я смотрел на них, изменяя по своему желанию, пока внимание мое не отвлеклось - я будто бы начал засыпать, осознавая внутри себя лишь звук твоей скрипки.

Неожиданно я вспомнил про тот предмет, который все еще держал в руках. Открыв глаза, я удивился тому, что больше не слышу музыки. Первым делом я увидел, что ты сидишь перед почти догоревшей свечой, положив рядом с собой на кусочек мягкой зеленой материи скрипку, и плачешь. Я снова забыл про свой предмет, до которого все никак не могла добраться моя сонная фантазия, переместился к тебе и уселся рядом. Ты обернулась и начала вытирать глаза.  Улыбнулась сквозь слезы: «Погаснет сейчас…». Я растерялся, не зная что делать и что сказать в ответ. В голову сама собой пришла готовая фраза, что это было ТВОЕ решение остаться в этом странном теплом доме без электричества, и что у меня отродясь не бывало свечек и что-то еще в том же духе… Но навряд ли, будучи сказанным вслух, это как-то помогло бы тебе. Однако мое растерянное молчание, похоже, сказало все за меня - ты снова всхлипнула. «Подожди-ка…» - я метнулся назад в свой угол и принес то, о чем постоянно забывал. Это оказался набор детской акварели, семь плоских пластмассовых выемочек, наполненных красками и расставленных полукругом. В середине коробочки было проделано отверстие, чтобы было удобно держать краски в руке, просунув туда большой палец. Под крышкой оказались две коротенькие детские кисточки.

Долго рассматривать краски у нас не вышло. Вновь в полной темноте, я сидел рядом с совсем притихшей тобой и силился понять, что же за неясная мысль пытается обрести в моей голове хоть сколько-нибудь конкретные очертания. Сначала смутно, потом все яснее, я начал улавливать смысл того, что же происходит, и что нам с тобой предстоит сейчас сделать. Наощупь найдя твою руку и бормоча что-то вроде «я, конечно, не совсем уверен…», я потянул тебя вон из комнаты – и далее по коридору, одной рукой щупая перед собою воздух. Коридор оказался длинным, слишком длинным, и вскоре, все продвигаясь и продвигаясь вперед, я уже начал понимать, что эта метаморфоза сна – явный признак того, что мы на правильном пути. Неожиданно я начал спотыкаться о, по-видимому, криво положенный паркет, а ты, вдруг ойкнув, вспомнила, что оставила в той комнате скрипку. Но неясный голубоватый свет, появившийся впереди, почти одновременно приковал к себе наши взгляды, и уже видя очертания стен коридора, но все еще спотыкаясь о какие-то неровности в полу, мы все быстрее продвигались вперед, не отрываясь глядя на что-то там, впереди.

Все закончилось дверным проемом, который оказался выходом внутрь маленького квадратной формы двора, окруженного совсем уж старыми домами с облезшими стенами и половиной выбитых окон. Мы стояли на какой-то странной обрывающейся через две ступеньки лестнице, которая когда-то вела вниз с высоты третьего этажа. Внизу на грязных забытых клумбах росли кусты без листьев, отчего не было понятно, верно ли они были когда-то посажены – ветви ли это кустов тянутся вверх, или же все-таки корни. Стены внизу были исписаны безвкусным серым «граффити» на непонятном языке. Но то, куда мы смотрели, никогда и ничего общего не имело ни с этими стенами, ни с коридорами, ни с погасшыми свечами, ни со смычками и нотами… Сверху, голубовато-белым светом сияло фантастическое вечернее небо - небо, которого я никогда прежде не видел. Наверное, я никогда до этого не видел неба вовсе. Белые, медленно ползущие мягкие облака, тут же растворили мои последние, самые крошечные сомнения, и мне раз и навсегда все стало ясно. Я опустил взгляд, чтобы заглянуть в твои ответно сияющие глаза и, открыв набор красок, протянул тебе одну кисточку. Зажав ее в кулаке и с улыбкой прижав к груди, ты, не отрывая своих глаз от моих, тихонько спросила: «Мы полетим раскрашивать облака, да?..» Я улыбнулся в ответ и кивнул.