88 ИЮНЯ

Восемдесятвосьмое июля.

Рождественские каникулы уныло топчутся на отметке +8*С. За окном дождь и грязь, на столе горячий чай, пляжные тапки, пара купальников, юбка-татьянка, пластиковые колечки клипсов и браслетов. Из кухонного окна видно как выдвинул свою челюсть мой  балкон,  за его торчащий клык уцепился воздушный шарик, чей-то тёмно-фиолетовый выдох, на розовой ленточке. Он не знает, кому отдаться, и мечется из стороны в сторону, ветер затягивает петлю, всё туже, и безучастно наблюдает за агонизирующей тарой пустоты и невесомости.
У нас с ним полное взаимопонимание и гора вещей на моём столе, извлечённая из того самого восемдесятвосьмого июля, к которому меня привязали путёвкой по профсоюзной линии, неумолимо растёт, переворачивая чашку с кувыркающимися медведями на мои колени. Я стаскиваю бесформенные штаны и толкаю дверь в ванную.
Душный автобус, битком набитый, жаждущими моря и солнца, за умеренную цену азовского побережья пассажирами, отправляется с пригородной автостанции.
Надо мной висит, раскачиваясь, Ромкин фотоаппарат и я морщусь от перспективы получить им по носу на очередном повороте дребезжащей жестянки. Ромка упрям как осёл и не желает замечать моё беспокойство.
- Ром, давай я аппарат подержу, хрупкая вещь, разколошматят отдыхающие, останемся без памятных фото, вкрадчиво шиплю я Домоклу дёргая его за футболку безумноканареечного цвета.
- Не могу,- ухмыляется Ромка, раскусив моё наивное коварство,- хрупкая вещь, понимаешь, от неё зависит твоё прошлое и настоящее и, между прочим, моё счастливое будущее, а ты предлагаешь всё моё будущее доверить человеку, неумеющему прыгать через козла.
- Ром, твоя Свема разобьёт моему настоящему нос или лоб, как только эту тележку тряхнет, как следует.
- Не беспокойся, Ильич, у него надёжный футляр, чистые руки и холодная голова.
Аська фыркает, Ромкин отец смеётся, а мой мучитель довольно ухмыляется. Мне не до смеха, Ромка невыносим, и это только начало.
Над  Олегом Ивановичем, сидящим прямо передо мной, угрожающе реет сетка с огромным арбузом, раскачиваясь в такт поршневому двигателю, она напоминает маятник или невообразимо модные никелированные игрушки передающие от шарика к шарику секрет вечного движения. Арбузу не хватает меткости, Олегу Ивановичу осторожности. Если вдруг они соприкоснутся, хаотично и вяло ворочающиеся в липком и потном пространстве головы пассажиров, подобно дружной команде шариков один за другим, в порядке очерёдности сольются в едином порыве обмена толчками, раздражением и биоценоз накалённый до предела полуденным солнцем и тесным нежелательным контактом взорвётся. В таком контексте можно потерпеть Свему.
Аська клюёт носом, за окном мельтешат желтозелёные квадратики с частоколом тополей. За поворотом двухфазность пейзажа прошивает синяя лента, подобная той, что обнимает соломенную шляпку тётки за Ромкиной спиной. Иноземцы молочно-белыми телесами напирают в радостном предвкушении конца путешествия.
Так и не осуществив своей угрозы фотоаппарат, доверчиво прижавшись к Ромкиной груди, тащится за отчимом к выходу из этой консервной банки с человеческим фаршем. Нам с Аськой велено не отставать, мы расталкиваем  нерасторопных приезжих, на правах местного племени, а они провожают завистливыми голубыми глазами медный оттенок портового города и решительно нахлобучивают панамки на соломенные волосы.
Автобус фыркает и вытряхивает своих пассажиров, как свежевымытый пёс. Мелкими капельками воды они разлетаются по Чайкам, Дельфинам, Металлургам и Золотым пескам, спеша первыми ворваться в хрупкий рай костелянш и завхозов домов отдыха.
Деревянная груша временно предоставила в наше распоряжение ключ от фанерной постройки из двух комнат, прихожей и уютной веранды. Нас встретил перед входом неизменный тазик для омовения ног и улыбающийся молодой человек из 105 домика. У нас две путёвки на четверых, кипятильник, пачка чая и флакончик Тайги.
Утро назойливо грамофонит в уши какую-то бодренькую строевую-пионерскую мелодию, этот якорь подсознания, в любом месте и в любое время суток, тащит за бравурную ниточку из шляпы волшебника запах детства фанерной непостоянности, солнца, йода и водорослей.
 Бросив в бездонную сумку полотенца и   гобеленистую подстилку в павлинах, мы с Аськой бежим вниз по лестнице к морю, оставляя в дверях заспанное недоумение лохматой Ромкиной головы.
Первые три дня мы наслаждались солнцем и морем, разбавляя старательное ожидание результатов ультрафиолетовых ванн чтением и поиском трефового дурака. На четвёртые сутки, застегнув на тонкой талии пуговку теплому летнему вечеру, мы с Аськой стояли под прожекторами танцплощадки, пританцовывая от нетерпения, а Ромка с отцом, на веранде нашего домика, спорили, пересыпая длинные монологи латынью.
Аська….Аська имела сногшибательный успех у молодых людей, переминающихся с ноги на ногу, под душераздирающие стоны певца, задающего исконно русский вопрос «Что делать?». Мучительно больно ему было не знать - что делать с яблоками на снегу, а Аське  что ж делать с этой Ниагарой нереализованной, сексуальной энергией молодой самочки.
 Где гной, там разрез, Олег Иванович, поучительно задирает мой палец кверху, демонстрируя Ромке практическую часть хирургического лечения панариция, Ромка делает умное лицо и с высоты третьего курса биологического, плюхает малопонятную латинскую пословицу.
После обеда, Ромка со своим отцом ушёл, витаминизировать наш рацион рыночным изобилием фруктов, а мы с Аськой заинтимив окна от жары и посторонних взглядов плотными шторами,  терзали радиоприёмник, в поисках Свободы на МВ. Жара липла к простыням и стенам, радио вещало о конфронтации и либерализации общества, которое в данный момент затаилось в ожидании смягчающих июльское солнце обстоятельств. 
-Этому домику не хватает натуральности, а нашей самостоятельности угрожает юноша из 105,- Аська отвернулась от окна, и ранка между шторками мгновенно зарубцевалась.- Маячит, не смотря на жару.
-Аська, собирайся, мы спрячемся в лесу!!! Ну что ты так уставилась, никакой фантазии у тебя нет,- я схватила баллончик Тайги, и взобравшись на пружинистое ложе стала распылять на право и на лево голосеменное семейство, пока их иглы не добрались до всех моих альвеолок.
-В лесу гораздо уютнее, только дышать трудно,- Аська чихнула и рассмеялась,- не зря Ромка говорит, что ты сумасшедшая.
-Я была бы сумасшедшая, если бы возомнила себя белкой, и принялась бы скакать по всем этим веткам,- прыгая на услужливо пружинящей сетке в облаке эвкалиптовой вони, я улыбнулась,- Аська, у тебя нет кедровых орешков?
Держи,- Аська взобравшись на свою кровать, запустила в меня горстью вишен, которые фантастическим образом у неё никогда не кончались. У меня под ногами лопалась  ягодная кожа, липким вещдоком оставалось на простыне моё пихтовое помешательство, смех вместо пакли законопатил щели радиоволн и фанерных швов прозрачного леса, танцующего румбу под аккомпанемент стонущего железа.
Кровати терпеливо ожидали пока мы, напрыгавшись, дадим скрипучим их пружинкам покой. Вскрипнув они благодарно затихли, когда мы без сил свалились на перепачканные простыни.
-Слушай, сумасшедшая белка, твой кавалер из 105го бьёт тревогу,- я фыркнула, но Аська не отставала,- решил наверно, что у нас погром как минимум, шабаш как максимум.
В наступившей тишине действительно было слышно, как под окнами нетерпеливо прохаживаются резиновые презенты трудящихся социалистического Вьетнама, складывая и вычитая неизменное количество металлических ступенек.
- А он очень даже Дитер!- Аська не унималась.
- Он Болен, раз по такой жаре шлёпает.
- Молодой человек натуралист, ему нравятся млекопитающие, а особенно белочки, он переживает! Услышал шум, и думает: не сосновая ли  веточка обломилась, под белочкой.
- А ты не ревнуешь, случайно?- мы  снова рассмеялись, и Аська перекатилась на мою кровать.
- Оль, ты умеешь целоваться?- за невиннейшим взмахом ресниц, скрылись голубые копеечки радужки.- Понимаешь, обязательно нужно научиться.
Аська целовалась программно, устраняя нетерпеливо, досадное препятствие по пути к зачётному результату. По прошествии многих лет я помню только, что её губы были влажными и упругими, что, не смотря на то, что левую лопатку мне буравил твёрдый переплёт Брехта, мы получали удовольствие, давя вишни и моральный облик члена ВЛКСМ.
Когда от мышечных сокращений остался только привкус кислой вишни Аськиных губ, и острая коленка, спящей рядом Аськи, застрявшая между моих бедер, обнаружила своё неудобство, в раскрытых глазах и зиянии дверного проёма материализовался Ромка.
- Давно ты там стоишь? –я приподнялась на локтях, не делая попыток найти простыню фигового формата.
- Пойдём закурим, товарищ по одной!- Ромка ухмыльнулся и повертел сигаретной пачкой в воздухе.
- А где Олег Ваныч?- я осторожно, стараясь не разбудить Аську, выскользнула из кровати и натянула валявшуюся на её спинке длиннющую футболку Ромки, - Не против?.
- Против, против, без неё тебе лучше, а отец остался на почте, обещал вернуться не раньше вечера.
Разминая табачное прошлое Стюардессы, перед стартом, между пальцев, я исподтишка наблюдала за Ромкой. Аськин братец был полной противоположностью своей сестры. Он высокий, худющий, патластенький, невозмутительный и медлимый, она тоже нет.
Ромка учился на биофаке столичного университета и нам, невежественным провинциалам, нес разумное, доброе, вечное во время регулярных каникулярных месячных прибываний дома.
Аська изо всех сил сопротивлялась, не желая дышать перегаром столичных детей подземелья. Я же пританцовывая от нетерпения, у входа в подземку, глотала грохочущий смог андеграунда, не закусывая после первой, и не выдыхая перед второй.
Глядя на меня, Ромка довольно облизывался, видимо удовлетворённый гормональной перестройкой моего организма, произошедшей в его отсутствие.
Мы были родственниками по досадному стечению в совместное место работы трудовых книжек наших родителей и  их легкомысленному решению быть вместе в горе и радости, оставив пару аналогичных радостей в прошлом.
Олег Иванович был довольно странным мужиком. Он исчез за несколько месяцев до рождения Ромки и возник в его карме пять лет назад, из пыльного столба смерча и гари взорвавшейся восьмерки, в которых потерялась Аськина и Ромкина мать, со своим мужем.
Торакальный хирург неожиданно нашёл двух взрослых детей, новое рабочее место и новую жену, в порядке строгой очередности.
Всех всё устраивало, недовольства никто не проявлял, так что спишем странность на мои диоптрии, стрелки переводим на 88 июля.
В тяжёлом соракоградусье дым зависал сизым облаком, медленно пропитывая гелеобразную воздушную ткань. Из-за наших спин появилась, укутанная в простыню, зевающая Аська, она морщила нос, неодобряя пагубную снисходительность к никотину.
- Ром, где наш папА?
- Ась, тебя кто лишал девственности? - Удивлённая бровь предназначалась вишнёвым разводам под Кандинского, на обёрнутом вокруг Аськи холсте.
-  Смешно,- Аська зевнула ещё разок и вернулась в комнату.
 Через пару минут с полотенцем на плече, она выпорхнула вновь, отряхивая с ног вишнёвый послед и прилипшие хвойные нежности, сунула ноги в сандалии с крылышками, вздохнула со значением и испарилась.
Из комнаты вслед за ней выплыло, ощетинившись иглами, зелёное облако и повисло, в нерешительности, у нас над головами.
Облако раздумывало, преследовать ли ему Аську или высыпать иголки нам с Ромкой за шиворот.
Выпустив очередную струйку дыма, я ухватила её за хвост, и расправила смятые крылья дыма, придав им форму зонтика. Теперь пихтовые угрозы были мне ни по чем. Глупый вид разочарованного сгустка голосеменной шалости, меня ужасно развеселил. Напротив давился от смеха Ромка, потешно размахивая руками.
Пузыри всех цветов радуги поднимались откуда-то снизу, простёгивая наискось биосферный ватин. Огромный пузырь застыл напротив меня. Разноцветная радуга его оболочки стекала мне под ноги, обнажая мутнобелесую изнанку надутой пустоты. Я протянула руку и провалилась внутрь.
Меня разбудили чьи-то осторожные прикосновения. Длинные тонкие пальцы перелистывали мои тактильные рецепторы, изучая хитросплетения нейрохимических реакций возбуждения. Темнота уже окопалась и взяла пленных, пока я барахталась в мутной жиже травяного шара.
Содержимое моей черепной коробки рассыпалось тучей бабочек, в испуге ищущих выход из извилистого лабиринта галлюцинаций.
Туман рассеивался, поплавок нырнул под воду.
- А где Аська?
- Где наша девочка с вишнями?
- Здесь эхо или мне кажется?
- Тебе кажется или закурим?
- Ромка, не кривляйся! Лучше скажи, куда все делись?
- Аська внизу, давит под фанеру ноги впечатлительным юношам, а отец ещё не вернулся.
- Темнота-то, который час? - я окунулась в раздосадованный изгиб бровей. Рука, растерявшая свои пальцы на моей груди, выскользнула из-под футболки и продемонстрировала наличие хронометра на запястье хозяина.
- Самое время! – рука вернулась на исходную позицию.
Любовник Ромка был восхитительный, жара спала и будить её не хотелось, и не хотелось терять возможность предоставленную отсутствием стойких моральных принципов.
Аська вернулась под утро, Олег Иванович не вернулся вовсе.
Весь день мы провалялись на пляже. Ни Аська ни Ромка не проявляли ни малейшего  беспокойства по поводу отсутствия их отца, ну может Аська ела чуть больше вишен чем обычно.
Странным мне это не казалось, видимо они знали чуть больше чем я, но мне меньше чем когда-либо жара располагала питаться психоанализом, копаться в причинах и следствиях.
Ни к вечеру, ни к следующему утру Олег Иванович не появился.
У Аськи закончились её вишни и Ромка отправился за витаминами, игнорируя полуденный зной. Металлические ступеньки лестницы тянули ля бемоль, пытаясь схватить Ромку за пятку или хотя бы сожрать его тающие теплые следы.
Аська зашторила окна и нырнула в кровать. Вишен не было, а всё остальное по привычной схеме: кисловатый вишнёвый поцелуй, поворот, коленка, бёдра, ритмические сокращения мускулатуры, скрип, скрип, скриииип, зачтено.
Рассматривая склейки швов на фанерной оболочке, я начинала тяготиться любопытством. Приятность момента располагала к разговору по душам и излишней откровенности. У женщин всегда так, удовольствие будет не полным, все труды будут напрасными если душа не прольется в канализационную систему, знаю, сама женщина. Вобщем момент был самый подходящий.
- Аська, а где Олег Иванович?
- Ушёл с Ромкой за фруктами… - она зевнула и натянула простыню в вишнёвых разводах.
Я подавилась эвкалиптовым ароматом и закашлялась! Аська сопела, наглядно демонстрируя суть послеобеденного сна. Я закрыла глаза.
Я неожиданно поняла, что, когда я открою глаза, на пороге будет стоять Ромка и вертеть в воздухе пачкой сигарет.
 Наваждение, белки глаз нетерпеливо метались под плотным покрывалом век. Раскрыть глаза и выйти на станции подсознательного бреда или доехать до конечной?  Кто автор сценария, неужели я?
Я открыла глаза. В дверях стоял Ромка.
- Давно ты там стоишь? –я приподнялась на локтях, не делая попыток найти простыню.
- Пойдём закурим, товарищ по одной!- Ромка ухмыльнулся и повертел сигаретной пачкой в воздухе.
Я постаралась как можно точнее вспомнить, что было, то есть будет дальше. Мне кажется стоит спросить прямо сейчас.
- А где Олег Ваныч?- я осторожно, стараясь не разбудить Аську, выскользнула из кровати и натянула валявшуюся на её спинке длиннющую футболку Ромки, - Не против?
- Против, против, без неё тебе лучше, а отец остался на пляже. Приглашал нас присоединиться. Ты как?
- Я за! Только сначала давай перекурим. – я возлагала огромные надежды на рубленные табачные листья. Выпустив сизое облако дыма, я нетерпеливо обернулась, надеясь увидеть заспанную пожирательницу вишен и неопытных юнцов, укутанную в вишнёвый декаденс.
- У Аськи крепкий сон,- усмехнулся Ромка,- не переживай, не разбудим.
Я делаю затяжку, я затягиваю будущее в тесную кровать Стюардессы и оно рассыпается пеплом, пачкая длинную Ромкину футболку. Дым рассеивается, Аська ворочается, никаких сандалий с крылышками, зелёных облаков, молочных пузырей. Да, дело табак и у его сизого ребёнка нет хвоста. Действительно откуда в этой глуши могла найтись травка. Я радостно трясу головой, вытряхивая остатки дурного сна.
Ромка выбрасывает свой окурок в кусты и поднимается.
- Ну, ты идешь?
- Куда, ах, да, на пляж! Иду, только возьму полотенца и купальник.
В домике темно и прохладно, Аська спит, натянув простыню на голову. Я беру вещи и выскальзываю наружу. На пороге стоит Ромка, он улыбается, довольно облизываясь, видимо удовлетворённый гормональной перестройкой моего организма, произошедшей в его отсутствие.
На пороге стоят сандалии, я отчего-то смущаюсь, сую ноги внутрь кожаных обладателей крылышек, и мы спускаемся по лестнице к морю.
На пляже кроме Олега Ивановича, ржавого катера и вечерней прохлады никого нет. Я расстилаю гобеленовое пастбище павлинов на песке рядом с отчимом. Он никак не реагирует на наш приход, напряженно что-то высматривая, за линией совокупления воды и воздуха.
Из воды появляется Ромка, он бежит по песку и застывает напротив меня. С него стекают разноцветные радужные струйки мне под ноги, обнажая поверхностный слой эпителия. Я протягиваю руку и чувствую холод его кожи и суетливое движение кровяных тел по сосудам.
У Ромки длинные пальцы и мягкие ладони, от его волос пахнет водорослями и песком…..
- Ром, куда делся Олег Иванович? – открытые глаза пытаются найти знакомый силуэт в сумерках и средней степени близорукости.
- Он только что пошёл купаться,- Ромка нехотя садится, - ну чего ты нервничаешь.
- Давно он пошел купаться?
- Минуты три, как, что с тобой?
- Понимаешь, я его не вижу!
Ромка всматривается в гладкую солёную поверхность. Идеальную чистоту линий не нарушает ничего, никаких признаков жизни ни внутри ни снаружи.
Откуда я знала, что открыв глаза не увижу Олега Ивановича? Может я поторопилась и рано их растворила?
- Наверно он выкупался и поднялся в домик, он же без полотенца, а уже прохладно. – Ромка опустился рядом, придавив самому жирному павлину хвост. Птица зашипела и оставив пару перьев под Ромкиными ягодицами отодвинулась.
Футболка покраснела и зарылась лицом в песок, Ромкины пальцы уверенно пробежались по клавишам, податливый инструмент мышц и сухожилий отозвался стоном. Травяной шар разорвался где-то внутри, разливая тепло во всех направлениях помчались вагоны и стекая собрались внизу живота упругие волны мышечных сокращений в причудливом танце заставляя двигаться по маршруту выбранному из многочисленных экземпляров оставленных кем-то на полке  спального вагона летящего в пустоту прозрачной оболочки травяного шара…
Мы вернулись под утро, Олег Иванович не вернулся вовсе.
Весь день мы провалялись на пляже. Ни Аська ни Ромка не проявляли ни малейшего  беспокойства по поводу отсутствия их отца, ну может Аська ела чуть больше вишен чем обычно.
Открыв глаза на следующее утро я не удивилась невозмутимому целомудрию раскладушки отчима, застланной им саморучно……теперь уже не знаю сколько дней назад. Запихнув павлинов в соломенную торбу, я босиком спустилась на пляж.
Мой верный рыцарь №105 нерешительно топтался у кромки воды, так и не распробовав прелесть утреннего купания, он повернулся и заметив меня направился, было в мою сторону, но на полдороги, зацепившись за что-то у меня за спиной неловким движением своих песочных глаз, вернулся к водным процедурам. Судя по беспокойному поведению наижирнейшего павлина, за моей спиной материализовывался Ромка со своей сестрой.
Глядя, как кровавые шарики ягод исчезают во рту
Аськи, я терпеливо ожидала, когда опустеет целлофановая утроба. Солнце сожрало тень от сигареты, зарытой в центр песочного циферблата.
Обед перетёк в традиционный поход Романа за вишнями, по самому солнцепёку.
Когда же это начнётся? Аська потянулась зашторить окно. Я встала с кровати и принялась искать в ящиках тумбочке сигареты. Абсолютно ничего, что бы могло, по твердой уверенности Минздрава, вредить моему здоровью не было.
Аська недовольно морщила нос и листала Брехта.
- Ложись, переспим жару! – она приветливо похлопала кровать по плечу, вызывая надсадный скрип пружин.
Я рассеянно оглядывала комнату цепляясь за флакончик Тайги, пачку чая, газеты с кроссвордами, фанерные швы, плотные шторы, футболка Ромки, газеты, чай, тайга. Комната кружилась дурашливо хихикая. Я села на кровать,  из вращающегося колеса выпала пачка чая, и закатилась под кровать. Какая-то мысль забарабанила в створчатое стекло раковины, в закрытых глазах починили электричество кисловатый вишнёвый аромат тормошил вкусовые рецепторы и родившись из вишневого последа острая коленка скользила между бедёр, отнимая последнюю надежду изменить ход событий. 
Рассматривая перепачканные вишнёвым соком ладони, я понимала, что спрашивать где отчим бесполезно.
- Ты куда? – Аська открыла один глаз и уцепилась им за край Ромкиной футболки.
- Пусти, я скоро.
- Рыцарь из 105го? – Аська надула губки.
Однажды я заплету косу и превращусь в огромную вишню, а Аська схватит своими коготками меня за волосы и проглотит. Она зевнула продемонстрировав широкие возможности челюстей и отвернулась.
- Ладно, утешь юношу, а то его солнечный удар хватит.
Упаковав гобелен и полотенце, я бегу на пляж. Аська сытая и довольная аккомпанирует мирным посапыванием.
На пляже никого кроме ржавого катера, Олега Ивановича и солнца в стёклах тёмных очков.
Я отпускаю птиц попастись и сажусь на горячий песок рядом с отчимом. Он смотрит в сторону моря и кому-то машет рукой. Из воды выходит Ромка, он бежит по песку и застывает напротив меня. С него стекают разноцветные радужные струйки мне под ноги, обнажая поверхностный слой эпителия. Я протягиваю руку и чувствую холод его кожи и суетливое движение кровяных тел по сосудам.
Отчим смотрит на нас с любопытством и одобрением. Он открывает очередную бутылку Жигулёвского и отворачивается.
К Ромкиному мокрому телу липнут песчинки. Песочный человек наклоняется и заслоняет меня от палящих, куда попало стрел ультрафиолетового киллера. Его длинные  мокрые волосы рассыпались змейками Горгоны, рисуя у меня на коже влажные дорожки.
Песок прогибается под удвоенной тяжестью, но выдерживает. Я закрываю глаза, что бы из них не вывалился стон, он вечно падает в самые неподходящие места, заставляя меня заливаться румянцем и смехом. Стон не найдя выхода наружу растворился, прибавив к мышечным сокращениям пару другую оргазмов.
Под тяжестью закрытых век у меня родилось дурное предчувствие. Утопив безотчетный страх в песке, я распахнула глаза и наткнулась на вечереющее небо.
Вздох облегчения вылетел, но застряв в спутанных волосах беспомощно оглядывался по сторонам. Олег Иванович повернул голову и улыбнулся, количество опустошенных Жигулей придавало его фигуре рыхлую неуверенность.
 Я обернулась, чтобы взглянуть на Ромку. Наконец-то проявилось его фамильное сходство с сестрой, в полудрёме он протянул мне улыбку, и спрятал белки глаз, щелкнув ресницами.
Олег Иванович, между тем, поднялся и нетвёрдой походкой побежал по каменным челюстям, сомкнувшимся метрах в дести от берега, и позволяющий желающим игнорировать мелководье.
Он бежал как-то криво, боком. Добежав до края он нырнул, через пару секунд появилась его спина и он вновь ушёл под воду.
Томительное ожидание разродилось идеально ровной солёной поверхностью. Я стала тихонько скулить, не решаясь верить своим глазам.
Ромка проснулся и сел, удивленно на меня уставившись.
- Понимаешь, я его не вижу?
- ???
- Понимаешь он нырнул, и уже минут пять не выныривает!
- ???
- Олег Иванович не выныривает!!!
Ромка поднялся и повторив траекторию на каменном трамплине нырнул. Через минуту он вытаскивал своего отца на берег, тяжело дыша.
Мы перевернули его на спину и Ромка стал делать ему искусственное дыхание, чередуя его с непрямым массажем сердца.
 С очередным толчком изо рта хлынула вода, пена и содержимое желудка. Лицо Олега Ивановича посинело, Ромка убрал руки и заплакал.
Глядя на Ромку, я думала о своей трусости. Больше всего на свете мне хотелось не быть здесь и сейчас.
 Моей трусости доктор прописал диету, дробное питание происходящими событиями. Он не вернулся с рынка на завтрак, он пропал с пляжа на полдник, он утоп на обед… Ужин ещё не подавали, десерта ещё не было.
- Я хочу чтоб он исчез, как в прошлый раз, - Ромка вытащил заплаканные глаза из рук и смотрел на меня испуганно. Я совсем забыла про него! Да, думать вслух плохая привычка, я отвела взгляд, не найдя ему соответствующего выражения.
- А так можно? – он вздохнул.
- Конечно можно, вот увидишь это просто, - я ухватилась ладонями за Ромкино лицо, развернув его в нейтральное направление мыслей, - закрой глаза, а теперь представь себе огромный травяной шар, с него стекает действительность нам под ноги, протяни руку, осторожно тут можно провалиться, когда откроешь глаза…
Зачем ему этот шар, и вся эта галиматья? Просто мне казалось что нужно дать время, или слишком увлеклись все аутотренингом, или мне просто хотелось темноты.
Что в этой темноте перед десертом? Кассетный магнитофон под музыку Делиба наполняющий руки теплом до кончиков пальцев и уверяющий меня что я не сплю, а лишь полностью отдыхаю; или смещённая реальность укладывающаяся в формулы, позволяющие вычислить скорость перверсии и длительность перфоманса, где t = s/v, а S зависит от диаметра травяного шара.
Глаза распахивают ставни и роют нору в темноте. Пляж, напротив Ромка зажмуренный страхом, прилив добрался до неподвижного тела, они теперь одной голубой крови и волны по родственному ластятся к Олегу Ивановичу.
Не раскрывай глаза Ромка, здесь ничего не изменилось, разве что прилив. Я поднимаюсь и тихонько предательствую прочь, у меня не много времени. Через пару минут вода доберётся до Ромкиной пятки сказать что пора раскрывать глаза. Он увидит что реальность сместилась всего чуть-чуть: украв меня и оставив ему тело отца. Он побежит искать врача, телефон, руки, валериану.
Наверно уже очень поздно, а мне ещё ужинать. По лестнице прогуливается с независимым видом 105й, может всё дело в нём. За ужином подумаю, я сейчас устала.
Дверь открыта, в комнате тихо. На столе россыпь чайных листьев и газета. Шторы плотно задернуты.
Сигарет нет. Я вспоминаю басни вернувшегося из армии брата про то что курить можно любую траву, даже чай, отрываю полоску газеты и сворачиваю Полиграфоуродца с чайной начинкой. Будучи зажженным он изрядно дымит и воняет, награждая мои труды непроглядным молочным туманом заглотившим крыльцо. Дым расползается по швам и комнатам. На пороге появляется укутанная в простыню, зевающая Аська, она морщит нос и чихает.
- Нет ты и впрямь сумасшедшая, ты решила нас сжечь? Почему темнота не чёрная, а фиолетовая какая-то и где папА?
- Чернила кончились, Аська иди спать четыре утра всего.
- А где папА?
- Он с Ромкой ушёл за фруктами.
Аська возвращается в комнату, я иду следом. Дорожная сумка разевает рот и одну за одной жадно глотает мои вещи: пляжные тапки, юбку-татьянку, пластиковые колечки клипс и браслетов, пару купальников, павлиньи перья, мокрое полотенце и пустой гобелен… Что-то ещё, пачка чая, я ищу её под кроватью, но там её нет и в тумбочке тоже, странно.
- Ты куда? – Аська открыла один глаз и уцепилась им за край Ромкиной футболки.
- Пусти, я скоро.
- Рыцарь из 105го? – Аська надула губки. - Ладно, утешь юношу.
Я благодарно чмокаю её в наморщенный лоб и натягиваю джинсы, вытаскиваю, застрявшего между вишнёвым пейзажем и Аськиной попой Брехта и бросаю его на съедение располневшей желторотой сумке.
Я спешу и на пороге сую ноги в чужие сандалии, кажется Аськины, те самые, с крылышками.
 На автобусной остановке собирается пляжное общество по горло сытое ультрафиолетовым праздником. Покрасневшие их спины закошлатились подгоревшей корочкой,  их действительно пора вынимать. У них период летней линьки, они меняют кожу, я меняю местами события, Аська меняет кульки с вишнями, а вот автобус маршрут изменить не может и это прекрасно.
 Расписание движения поездов, самолётов и автобусов самое обнадеживающее чтиво, просто гигантский выброс оптимизма, на фоне пустых обещаний про уверенность в завтрашнем дне.
Каждое утро в 6.15 вывозит дежурный автобус с жёсткими сидениями и билетами без мест отдохнувших, накупавшихся,  назагаравшихся. В их одноплеменной группе мелькает соломенная шляпа с голубой лентой, песчаные глаза, авоська с огромным арбузом.
Рынок уже копошится и побродив между фруктового изобилия я покупаю персики и пачку стюардессы.
 Персики огромные и сочные, по бороде течёт липкий сок, руки пачкает фруктовая мякоть. Я разглядываю липкие ладони, их лаковая поверхность обычного цвета и пахнет сладко. Что-то знакомое просится наружу, из липких ладоней прочь.
У крана возится та самая шляпа с голубой лентой, тщательно вымывая свежекупленные абрикосы, всё правильно дизентерия, кишечная палочка, холера, вобщем грамотно, но скучно. Уступив мне место она приветливо улыбается, конечно, почему бы и нет.
Струя воды смывает так и непроклюнувшуюся липкую ассоциативную угрозу. Автобус фыркая кучкует неорганизованных обитателей остановки. К заветным дверям стремятся прорваться отпихнув приветливость, тянущую за рукав своего хозяина, и наступив на горло вежливости.
Я влезаю в набитый пассажирами автобус и висну на поручне.
 Затылки граждан как никелированные шарики мобиля. Над двумя девчонками, весело смеющимися нависает долговязый юноша с пышной брюнетистой шевелюрой и болтающейся на шее Свемой. Перед ними сидит мужчина средних лет, он тяжело дышит, изредка достает из кармана ингалятор и распыляет эвкалиптовую вонь по тесным извилинам автобусного нутра. Над ним реет сетка с огромным арбузом, раскачиваясь в такт движению колес.
 Рядом с ними голубая лета крадётся по шляпе, развязывает фиктивный узел и кивнув мне, скользит в раскрытое окошко, спеша внести раздор в и без того сложные отношения земли и неба.
Я закрываю глаза. Я устала и проголодалась. Интересно, что подадут на ужин?





© 12.01.01