Бутылка

Бутылка


Утро 1 января оказалось, несмотря на свою долгожданность, серо будничным и как обычно невыносимо похмельным. Головные боли миллионов советских людей (россиян?) сливались где-то в астрале в единую тупую боль, морща вселенную в жалкой, страдальческой гримасе. Благо за длительные, ежегодные, ночные возлияния у нашего человека выработался рефлекс – оставлять на утро в холодильнике какое-нибудь живительное зелье, расширяющее сосуды и расправляющее плечи.
Серёге и Витальке все эти сложности были ни к чему. Потому что стукнуло им недавно всего лишь по тринадцать лет. Новый год они встречали лимонадом и в ночных застольях не участвовали. Для них наступили собачьи дни, то есть каникулы, и они желали только строить снежные крепости, кататься на санках и играть в хоккей. Что они сейчас и делали, лениво перебрасывая шайбу друг другу, в ожидании заспавшихся друзей.
Играть в хоккей вдвоём занятие довольно скучное. Отсутствие быстрых атак, хитроумных финтов, красивых пасов, азарта, в конце концов, лишает смысла эту динамичную игру. Нет элемента соревновательности. Бесцельное избивание шайбы быстро надоедает. А друзья всё не шли и не шли. Может, они смотрели праздничные передачи по телевизору, или доедали оставшиеся с ночного чревоугодия вкусности, а может, что навряд ли, читали книжки, веленные осилить за две недели праздного безделья. Одним словом, появление обычно сплочённой хоккейной дружины затягивалось, настраивая приятелей на пессимистический лад.
Загнав в очередной раз шайбу в сугроб, вяло поспорив, чья очередь доставать её, Серёга и Виталька засобирались, было идти по домам, как вдруг во дворе появился Димка Тонков по прозвищу Дюка. Ему было пятнадцать, и он даже курил внаглую, особо не опасаясь замечаний взрослых. В дворовых играх он не принимал участия (вышел из мелкого возраста), якшался со старшеклассниками и даже водил дружбу с, внушающей страх всему городу, каменской шпаной.
Расхлябанной походкой он приблизился к скучающим друзьям. Мастерски сплюнул сквозь зубы. Небрежно бросил:
- Физкульт-привет! Как дела, бродяги? Чем дышите?
- Да вот, играем, – Виталька как бы невзначай спрятал за спину новенькую клюшку с загнутым, как у профессионалов, крюком.
- Дело… – Дюка вытащил из кармана куртки скомканную пачку «Нашей Марки», жестом предложил закурить.
Пацаны хотели отказаться, но, не желая обижать значимую на районе фигуру, взяли по сигаретке. Однако прикуривать не стали.
- Опохмелиться бы надо, – обращаясь ни к кому, выдохнул Дюка вместе с густым клубом дыма.
- А как это? – робко вопросил Виталька.
- Кáком сверху! – хохотнул Тонков и с видом иллюзиониста достал из-за пазухи бутылку.
Это был огнетушитель нольвосьмого калибра, залитый портвейносодержащей жидкостью грязно-бордового цвета. Мутная пробка из полиэтилена мёртвой хваткой сжимала стройное, кеглеобразное горлышко, тёмно-зелёное и какое-то мощное, жилистое, боевое что ли.
- Ого! Одновременно удивились Серёга и Виталька, уважительно глядя на, выдутый без особых изысков, сосуд.
- Погнали на троих? – Дюка всем своим видом показывал, что опохмелка для него каждодневное, рутинное занятие.
Ребята мялись. Переход от спорта к пьянке был слишком резок. Попробовать-то хотелось – это же круто – забухать по-настоящему, как мужики, но с другой стороны было столько «но», что сомнения просто одолевали.
- Да ты чё! – Серёга тревожно завертел головой. – Мы не можем… Да и нельзя здесь, родичи в момент выпасут. Да и…
- Не мороси, туча! Здесь я и не собирался, – Дюка медленно вернул бутылку на место.
- Айда на крышу! – У Витальки загорелись глаза. – Там классно! И нет никого!
На крыше двенадцатиэтажки действительно было классно. Тихо, спокойно и пустынно. Лучшего места для первого алкогольного опыта и придумать было нельзя. Тонков, со знанием дела опалив спичками пробку, сорвал её зубами, проделав всё это нарочито равнодушно.
- А закуска… – Серёга ещё пытался оттянуть ответственный момент.
- Дурак что ли? – Дюка протянул ему огнетушитель. – Когда похмеляются, не закусывают, деревня! Мочи! И не тормози! Люди ждут.
Пить вино из горла дело нехитрое. Для нашего человека вообще плёвое дело. Некоторые мастера умудряются расслабить кадык до такой степени, что желудок и бутылка на время становятся сообщающимися сосудами, которые сообщаются обычно в одном направлении. Для подобных упражнений необходима определённая сноровка, к сожалению отсутствующая у наших ребятишек.
Серёга приложился, держа пузырь, словно горнист на пионерской линейке, и сделал три внушительных глотка. Тем дело и кончилось. Юный желудок законно возмутился бесцеремонному вторжению псевдовиноградного пойла. Возмущение вылилось наружу в виде разбуженного гейзера, окрасившего вентиляционную трубу смелым, размашистым мазком в стиле Коровина. Он выразительно багровел и загадочно дымился на морозе.
- Лоходром! – Дюка отобрал у Серёги, не успевшего даже толком понять, что же произошло, бутылку и передал её Витальке. – Давай ты. И не понтуйся, в натуре!
Виталька, в общем-то, и не понтовался, но чересчур яркий пример, продемонстрированный товарищем, не вдохновлял. Однако пить было надо, чтобы не прослыть слабаком и трусом. Наученный горьким опытом, он стал впускать в себя неведомую жидкость маленькими глоточками, касаясь горлышка плотно сжатыми губами, словно целомудренно целуя его.
Но обман не удался. Как только доза портвейна, вызывающая одновременные спазмы во всех внутренних органах, достигла критической нормы, и отнюдь не божественные запахи вывернули наизнанку конопатый нос, произошёл активный фонтанный выброс, именуемый в народе саблей. Второй мазок, но уже в духе Моне, крест-накрест накрыл первый и получился диковинный попугай, сшибленный с дерева метким бумерангом новозеландского аборигена.
- Ну вы и пьёте! Я с вас просто тащусь! – Тонков скривился в презрительной улыбке. – На вас только бабки переводить.
Грубо вырвав из рук чуманеющего Виталика на треть опустевшую бутыль, он лихо приложился к ней и методично забулькал. Специалист!
Если честно, похмеляться Дюке было совершенно ни к чему. Ибо новогоднюю ночь он успешно проспал, не выдержав утомительного ожидания полуночи. Просто ему надо было самоутвердиться. А, как известно, самоутверждение происходит обязательно в присутствии зрителей, как правило – благодарных. И никак иначе. В данный момент зрители были далеко не благодарные, но зато послушные и подобострастные. Это вполне устраивало.
Посудина опустела ещё на треть под страдальческими взглядами Серёги и Витальки. Дюка слегка поморщился, утёр губы ладонью и закусил «курятинкой», то есть глубоко затянулся донским табачком-крепочком. Результат не замедлил сказаться. Рвотный рефлекс сработал безотказно. Третий штрих затмил предыдущие два разлапистой, осьминожьей кляксой, напоминая кровавый финал драматической встречи оленёнка Бэмби и безжалостного Годзиллы.
- Дерьмо! – стараясь не глядеть на потупившихся малолеток, Дюка заткнул бутылку исковерканной пробкой. – Намешали, суки!
Последняя фраза видимо адресовалась передовикам винодельческого производства. Произнеся её, Тонков с видом героя-панфиловца (да простится мне это сравнение) коротко разбежался и метнул злосчастный сосуд что есть силы.
Бутылка, повинуясь закону гравитации (как, впрочем, и всем остальным физическим законам), совершая при этом поступательно-вращательное движение по параболической траектории, долетела до блочной хрущёвки, стоящей напротив, и врезалась, брызнув стёклами, в окно пятого этажа. Всё произошло настолько эффектно, что юные «алкаши» ещё несколько мгновений восхищённо дивились на огромную дырищу, прежде чем пустится в бегство. Они бежали и на ходу отпускали возбуждённые комплименты по поводу меткого броска. Самолюбие Тонкова было полностью удовлетворено.
Здесь повествование можно было бы и закончить, но история имела продолжение, правда, с другим героем.
Николай Григорьевич лежал на наполовину застеленной кровати, полуодетый (полураздетый), широко раскинув руки-ноги, забывшись в тяжёлом сне. Встреча Нового года под надзором супруги, позволившей ему только фужер кислючего шампанского, прошла отвратительно. И если бы ни поллитра вишнёвого напитка по рубль семь (берёшь по рупь семь, а пьётся, как по рупь тринадцать), припрятанная в распределительном электрошкафу на лестничной площадке, и ни встреча с хлебосольным Василием Стаканычем с четвёртого этажа, праздник бы не удался вообще. А так он раз пять или шесть выходил покурить в коридор, ну и накурился потихоньку, пока старая швабра не вычислила его и не заперла в спальне. Дура! А если в сортир захочется! Да и разве так лечат от алкоголизма?! Надо же постепенно, чтобы организм привык, чтобы сердечко в ритм вошло. А так… так человека сгубить можно! Нельзя резко… Человек – тварь слабая, безвольная… К нему… особый подход нужен… С такими мыслями он и провалился в небытие.
И снился Николаю Григорьевичу сон. Странный, непонятный и страшный. Будто бы он в блестящем водолазном костюме движется под водой по скользкому-прескользкому дну. А вокруг тишина и пузырьки, пузырьки… Впереди нечто зелёное, размытое и тени – большие и грозные. Глядь, в руках бутылочка. С вермутом из вишни. И бутербродик с сырочком и помидорчиком. Нормально живём! Но вот вопрос, как всё это удовольствие употребить в подводном положении? Он пытается всплыть, но не может! Тяжеленные свинцовые башмаки не дают. Он пытается найти выход на сушу, но к своему ужасу обнаруживает, что это тоже невозможно. Он находится в замкнутом цилиндрическом пространстве. Вот она пословица-то: «Видит око, да зуб неймёт!» Страшный сон! И вдруг количество пузырьков, поднимающихся со дна, увеличивается. И достаточно быстро! Они резво закручиваются в искрящиеся змейки и стремительно поднимаются наверх. Вскоре их становится так много, что они сливаются в одну пенящеюся струю, которая подхватывает Николая Григорьевича и тянет, тянет его! Тут он внезапно понимает, что находится внутри огромной бутылки с тёплым шампанским, из которой некто, чьи размеры в его водолазной голове не укладываются, вытащил пробку. Николай Григорьевич вылетает наружу, теряя бутерброд и вермут. Ему почему-то холодно, словно он из Персидского залива в один момент попал в море Лаптевых. Он летит, растопырив руки, и врезается головой в хрустальную люстру, со страшным грохотом разбивая её вдребезги.
Наступает пробуждение…
Николай Григорьевич с превеликим трудом оторвал, изрядно потяжелевшую за ночь, голову от подушки. На сплющенной щеке чётко отпечатался фрагмент измятой наволочки. В глазах всё мутилось и искажалось. Во рту была кака. А в желудке поселилась бяка, выпившая, подлюга, весь желудочный сок и заявившая, что не потерпит соседства никакой, даже самой распрекрасной и диетической пищи и будет выталкивать её наружу всеми своими, что там есть у неё для выталкивания. И извести эту мерзкую бяку можно только одним способом. Единственным. Боялась эта тварь доброго стакана алкогольного продукта, убивающего её на раз.
Вот такое было печальное пробуждение. Но неожиданно, с трудом ловящий фокус зрачок зафиксировал причину пробуждения, заставив шевелиться серое вещество в черепной коробке, заставив одеревенелый язык со скрипом облизать потрескавшиеся губы.
Бутылка! Ноль-восемь! Портвешок! Недопитая!
Как? Откуда? Кто? Почему?
Вопросы недолго тревожили атрофированные извилины. Николай Григорьевич сполз с кровати на пол и по-пластунски подобрался к невесть откуда появившемуся огнетушителю. Сорвал пробку. Понюхал. Приложился. Выпил всё до последней капли. И тут же умиротворённый уснул.
И снились ему прекрасные сны. В них он не выстреливал из бутылок, а наоборот открывал их и выпивал, закусывая жареной мойвой и луковым салатом. Это был просто праздник какой-то, продолжающийся бесконечно. Вот такой красочный финал!
Но всё же это ещё не конец. Напоследок прощальный штрих, без которого эта правдивая история была бы не полноценна.
На следующий день Серёга и Виталька повстречались в длинной, изголодавшейся очереди за хлебом. Перед ними, отягощённая сумками с продуктами, стояла женщина с усталым лицом. Она, негодуя, делилась своими бедами со своей знакомой, участливо кивающей и поддакивающей. Ребята невольно прислушались.
- …Испортил мне весь Новый год! Тогда я уложила его спать и заперла на ключ. Предварительно обыскала всю комнату. Убрала всё, чем можно нализаться. Даже дезодорант спрятала! Ни грамулечки спиртного не оставила! Потом пошла по магазинам. Молоко, творог… Ну… час меня не было. От силы час с четвертью. Возвращаюсь… Эта скотина!.. Я просто потеряла дар речи! Эта скотина где-то откопала бутылку, да какую громадную, и выжрала её. Представляете! Где он умудрился её найти?! Нажрался, сволочь, разбил окно и завалился спать прямо на полу. Негодяй! И вот я думаю: пятый этаж, всё закрыто… Как?! Ума не приложу!.. Я его будить… Спрашиваю, откуда бутылка. Он мычит, скотина, и говорит, мол, прилетела через окно! Представляете! Мерзавец!..
Серёга с Виталькой переглянулись. Не сговариваясь, громко и заразительно расхохотались. Озабоченность на лицах женщин сменилась досадой и неприязнью. Ох уж эта молодёжь! Не дают поговорить спокойно.
- Ну и дальше что? – вопросило любопытство.
- Да ничего особенного. Проспался и пошёл на работу. Смена у него. А бутылку я сдала. Вот сейчас хлеба куплю. Хоть какая польза…