Бомба

Бомба

Друзья нагрянули неожиданно. За неделю успели получить все тридцать три удовольствия. До одури накупались, обгорели до цвета облупленного пожарного ведра, напились дешёвого местного вина, сдобренного для крепости то ли карбидом, то ли табаком, то ли куриным помётом, то ли всем вместе одновременно, натёрли мозоли в преферансных баталиях, пылко и неоднократно возлюбили поварих из пансионата «Южный Берег» и, в довершении ко всему, с монголо-татарской жестокостью опустошили мой холодильник. Наступило пресыщение. А с ним и скука.
Радушный хозяин обязан развлекать гостей, чем мне и пришлось заняться безотлагательно. Пообещав им экзотическую рыбалку черкесским способом, приравниваемую по затратам к дюжине бутылок портвейна, я бросился разыскивать Джигита.
В объятиях провинциальной, до неприличия стеснительной и достаточно пожилой белорусочки – курортницы из далёкого и веселящего своим названием города Мозырь – Джигит предавался философскому созерцанию листвы в тени инжирного дерева. Скорое расставание с очередной пассией не удручало его. Но излишние и чересчур пылкие приставания подруги тяготили и вызывали даже лёгкое раздражение. Та же скука, что одолевала моих друзей, нарисовала свой беспощадный автограф на его обычно безмятежном лице.
Увидев меня, он сдержанно обрадовался. Оторвал от себя цепкие ручонки «милой», коротко скомандовав: «Брэйк, Любаша!» Внимательно выслушал мою просьбу повеселить гостей из Ростова и лаконично ответил:
- Завтра, в шесть, на автобусной остановке. – Он с сомнением посмотрел на Любашу. Угрюмо вздохнул. – Можно с жэнщинами.
- Договорились. – Обрадованный тем, что Джигит так легко согласился, я пожал ему руку. – Женщины, вино, картошка, перец – всё как обычно.
На том и расстались.
Ровно в шесть мы появились в назначенном месте. Джигит сидел на бетонной скамейке, широко расставив ноги и уперев руки в колени. Он был мрачнее тучи и сильно смахивал на, сидящего на нарах, псевдо-Доцента из фильма «Джентльмены Удачи». Любаша, неловко переминаясь, стояла далеко в стороне, опасливо поглядывая на, мечущего молнии, любимого.
Мы подошли ближе. Джигит вяло ответил на приветствие. По очереди подал всем руку, не глядя в глаза. И тут его словно прорвало.
- Пилять! Боря, ты знаешь, я не люблю, когда волос в супе, когда насилуют и когда грабят! Больше всего на свете!
- Что случилось, Джигит, – я почуял неладное.
- Саблю украли!
- Кто?! Кому она нужна?
- Гяуры, кто ещё! – Джигит зло сплюнул в клумбу, выполненную в виде каменного цветка. Он ещё что-то пробормотал на своём языке и добавил. – Будем ловить по-другому.
- Как? – я не знал, куда деться от разочарованных взглядов моих товарищей.
- Увидишь. – В голос Джигита вернулись присущие ему равнодушие и превосходство над «этими бэстолковыми городскими». – Пошли в автобус – опоздаем.
Когда мы прибыли на речку, молчаливые упрёки друзей и уничижительные намёки в сторону адыга, прозванного ими за глаза Дэрсу Узала, сменились неуёмным восторгом. Они как дети малые носились по окрестностям, округлившимися глазами рассматривая достопримечательности и будоража своими индейскими воплями флору и фауну.
Потом мы купались, играли в мяч, строили шалаш, фотографировались, пили вино и делились забавными историями. (Особенно понравилась байка Джигита про медведя, который с завидным упорством задирал местных егерей, особенно почему-то русских). А ещё Джигит поразил всех, неожиданно прыгнув в реку и поймав гадюку. В два счёта, под оглушительный визг наших женщин, он оторвал ей голову и снял шкуру, вывернув её наизнанку, будто чулок.
- Сдэлаю ремешок для часов, – сказал он небрежно.
Потом мы пели, воодушевлённые немыслимой акустикой, созданной самой природой.
А на вершинах высокогорья,
Выше кавказских облаков,
Слышатся песни радости-горя,
Наших кавказских чабанов.
О-рай-да рай-да, о-рай-да рай-да,
О-рай-да рай-да, О-рай-да…

Джигит любил эту песню. Он всегда исполнял её на танцах в пансионате, срывая искренние аплодисменты отдыхающих. Правда, пел он всегда в одной тональности, не прислушиваясь к аккомпанементу. Но пел громко и уверенно, заставляя музыкантов совершать немыслимые модуляции, подстраиваясь под него.
Потом прозвучал «хит сезона» – народная «Ты ж меня пидманула». Это было что-то! Парубки, сотрясая ближайшие скалы, бравыми голосами выводили запев и припев, а хрупкие безголосые дивчины пискляво подхватывали: «Я ж тебя, я ж тебя пидманула…» Джигит, свирепо вращая глазами, взрывался:
- Любаша, ты что, нюх потеряла!..
И тут же гортанно продолжал: «Ты казала, у вивторок поцелую разив сорок…» Все просто умирали со смеху.
А меня неотрывно преследовала мысль о рыбалке, обещанной Джигитом. Я даже немного волновался, глядя, как беспечно он себя ведёт. О рыбе – ни звука, ни ползвука. Ни тебе намёка на уху, ни даже взгляда в сторону реки.
Наконец, когда отзвучала фирменная «По Дону гуляет…», и солнце скрылось за горами, Джигит встал и, мгновенно потеряв интерес к песням, скомандовал:
- Все за мной. Скоро стемнеет.
Он вынул из своего походного мешка газетный свёрток, в котором оказался ржавый, размером с ладонь, отрезок двухдюймовой трубы, сплющенный (или заваренный, я плохо рассмотрел) с двух сторон. Посредине, тщательно обмазанный пластилином, торчал пятисантиметровый кусок огнепроводного шнура. Начинка простейшей рыболовной снасти сомнений не вызывала. Это была самодельная граната, или бомба, или как угодно называйте.
Джигит указал пальцем на огромный камень, нависший над рекой, и пояснил:
- Под ним яма. Рыба ходит туда спать. Понятно?
Мы согласно закивали.
- А раз понятно, пятеро в реку, двое на берегу, я на скалу. Идёте вверх по течению и бросаете впереди себя камни. И не зевать! Усердия побольше.
В его голосе проскользнули, не замечаемые мной раньше, сержантские нотки.
Я оказался среди загонщиков. Мы встали по всей ширине реки и по команде двинулись вперёд. Поначалу задача показалась мне пустяковой: иди, да бросай булыжники. Делов-то! Всего сто метров, а то и меньше! И воды по колено! Но вскоре я убедился, что ларчик открывался не так-то просто.
Дно оказалось неровным и скользким. Течение быстрым и холодным. А пресловутая яма, где собиралась ночевать вожделённая стая рыб, не приближалась ни на шаг. Хотя мы целеустремлённо, как это лучше выразиться, перемещались к заветной цели. Преимущественно на карачках, полубоком, нелепо размахивая руками и периодически падая. А уж как мы бомбили реку – обхохочешься!
Мат стоял страшный. Но вскоре мы приноровились. Даже втянулись. Движения наши стали более уверенными, приобрели смысл и, я не побоюсь этого слова, некоторое изящество. Дело пошло куда лучше, можно сказать, профессиональнее. И вот этот чёртов профессионализм нас и подвёл. Мы расслабились, уверовав в свою непогрешимость.
Рыба в неё не верила, она ждала. И дождалась. В один прекрасный момент мы наклонились за очередной порцией камней. И, надо же такому случиться, наклонились одновременно. В тот же миг сотня серых теней неуловимыми стрелами метнулась у нас между ног. Поначалу мы опешили, а когда осознали, что прошляпили неслабый косяк, то взревели хором, как тот медведь, про которого совсем недавно баял Джигит.
И река забурлила. Наша бригада напоминала сейчас модернизированную для горной местности артиллеристскую установку «Град», или как там её. В двух метрах от нас вода пенилась и клокотала. Она кипела и взрывалась фонтанами брызг, словно избиваемая сокрушительными лопастями большого колёсного парохода «Миссури». Эх, солнце спряталось, а то сияла бы в ущелье радуга! Да, это было достойное зрелище!
У рыбы не хватало мозгов, чтобы восхищаться им. Но их вполне доставало, для смелого манёвра, нацеленного на прорыв. К нашему величайшему ужасу этот манёвр удавался ей и неоднократно. Она ловила момент, когда мы одновременно брали камни, и… Я просто с ума сходил, видя, как наша вечерняя трапеза методично ускользает от нас.
Азарт овладел всеми. Даже наши товарищи, идущие по берегу, оживлённо подбадривали нас, а порой и костерили за промахи, на чём свет стоит. Джигит, однако, оставался невозмутимым, напоминая охотящегося паука, неподвижно притаившегося в засаде. Вообще, сейчас он больше походил на шуструю ящерицу, греющуюся на камне. Стараясь не высовываться, он плотно влип в скалу. Осторожно курил, выпуская дым в сторону от реки, и дожидался, когда мы подойдём поближе.
Я отметил, что уже не первый раз сравниваю его с каким-нибудь животным, но развить мысль дальше не успел. Мы вплотную приблизились к желанному омуту.
Взрыва я не услышал. Только вода как-то странно изогнулась, взбрыкнула животом и продолжила свой безумный бег. А во рту стало необычно сухо и кисло. И ещё на какое-то время я впал в состояние прострации. Но не на долго.
Кто-то прокричал над ухом:
- Лови, уходит!
Оглушённая рыба всплывала вверх брюхом и, подхваченная стремительным течением, проносилась мимо нас серебристым потоком. Мы дружно кинулись вылавливать её и выбрасывать на берег, где уже стояли на подхвате наши друзья. Инстинкты древних добытчиков впрыскивали в нашу кровь адреналин и непрактичную жадность. Хватать, бросать. Хватать, бросать. И больше, больше, больше…
Джигит, нацепив маску, нырнул в реку прямо с камня. Он долгое время не появлялся на поверхности. А когда его рыжая голова мандариновым поплавком показалась из воды, то с губ слетело непонятное ругательство и гневная тирада:
- Чтоб вас черти побрали! Вот такую из-за вас упустил! – Он развёл руки на ширину своих могучих плеч.
Мы, конечно, ему не поверили. Но и без того рыбалка удалась. Кстати, поймали мы относительно немного. Хватило лишь на уху и немного на жарёху. Остальная рыбёшка благополучно ускользнула от нас. Но, по-моему, никто не жалел об этом. Я уж точно.
Всё было доедено и допито. Всё было рассказано и допето. Все отправились на ночлег. Я лежал на роскошном мшистом бревне возле костра и мечтательно смотрел в бархатистую глубину августовского неба, в это звёздное решето. Серпастой закорючкой упал метеор. Я загадал желание – вернуться сюда ещё хотя бы раз. Печально и несмело завыли шакалы на Медвежьей горе. Им вторила Любаша, терзаемая, воспылавшим страстью, Джигитом. Убаюкивающе потрескивал догорающий костёр. Я повернулся на бок. И, засыпая, понял, что желание моё сбудется.