пережить

 Дни в ноябре не бывают светлыми. Тем более, когда в воздухе постоянно висит запах гари, так, что кажется, все им пропиталось и уже никогда не отмыться. Улицы с закопченными стенами домов, там, где они еще остались. Фонари давно не работают, хотя электричество не отключали, но окна завешаны темными тряпками – затемнение, от которого,  все равно нет толку, бомбят каждую ночь.
 Его убежище находилось в сторожке смотрителя, а если точнее, то в его подвале, в самом конце кладбища. Набрел он на него совершенно случайно, просто увидел одиноко стоящие развалины дома и зашел посмотреть, можно ли чем-то поживиться.   Судя по еще дымящимся стенам и воронке неподалеку, бомбили совсем недавно. Дверь была нараспашку, и он сначала подивился такой беспечности хозяина, но, не обнаружив никого в обгорелых и закопченных комнатах, понял, что чем хранить покой мертвых, смотритель явно предпочел спасать свою шкуру. Оно и понятно, шкура-то своя, да вдобавок еще и живая.
 В небольших и ранее весьма уютных комнатах ничего интересного не обнаружилось. Так, старая мебель, битая посуда, еще какая-то утварь. Два шкафа – один с книгами и толстыми тетрадями, в которых кроме множества имен ничего не было, другой – с остатками одежды явно рабочего предназначения, грязной и потертой.  Правда, на кухне нашлись два замечательных топора, но слишком уж больших и неудобных для постоянной носки.  Он уже собирался уходить, как споткнулся о выступ пола и чуть не слетел вниз.  За полуприкрытой деревянным люком дырой оказалась винтовая лестница, ведущая в на удивление уютный и абсолютно нетронутый подвал. Даже не подвал, а целые две подземные комнаты с диваном, столиком, на котором стояли фонарь и радиоприемник, шкафом со старыми книгами и газетами, двумя стульями этажеркой и сундуком! Вот это да! Несоответствие верхней и нижней частей дома просто поражала. Поразмыслив, он понял, что именно в подвале и коротал смотритель местного кладбища свободное время, или скрывался неизвестно то кого. Решено, пусть и ненадолго но остаемся, да и чего еще можно было желать после почти целого месяца кочевой жизни. 
 Когда он выбрался из своего убежища, было не позднее начала пятого, а над кладбищем уже висели густые сумерки. Он  потянулся, понюхал воздух. Пахло все тем же, горелой древесиной, оплавленным железом, да еще потянуло непонятной гарью со стороны городских складов. Так, понятно, значит городу остаются последние сутки. Поднял голову и посмотрел на небо – темно – серое, но с прожилками синего, уже хорошо, значит, хоть дождя не будет.  Он отряхнулся и направился по изрытому воронками полю к окраине кладбища, лавируя между развороченными могилами, взорванными крестами,  перевернутыми надгробьями. То тут, то там виднелись полуразвалившиеся гробы с остатками своих постояльцев. Естественно, как только кладбище разбомбили, старатели из числа местного населения тщательнейшим образом исследовали  кладбищенских обитателей. Вдруг с колечком кого похоронили, или там, в серьгах, так оно им и раньше нужно не было, а теперь особенно.
 Он прошел через полуповаленную  ограду кладбища, и направился в сторону города.
   По поддельным документам его звали Стефан Николаеску, ему было 28 лет,  инвалид, к строевой службе не годен. Из всего этого правдой было только имя, да и то им же самим давным -  давно выбранное. Он был невысокого роста, стройный с правильными, хотя и мелкими  чертами лица и длинными черными волосами. Когда-то красиво струящиеся по плечам, теперь они казались безжизненными и давно немытыми. Ничего удивительного, если месяц приходится мыться в холодной воде, это еще счастье, что у него не могут завестись вши, а то раньше  он бы  с ними намучался… Красивым его назвать нельзя было, да еще и единственная гордость – большие черные, египетской формы глаза и смуглая кожа обернулись сплошными неприятностями.  Его часто принимали за цыгана,  их и раньше не особенно жаловали, а теперь уж и говорить не приходится.
 Окраина города встретила холодным пронизывающим ветром из всех щелей полуразрушенной улицы. Стефан поежился, замшевая куртка, бархатная рубашка и темные брюки пусть и из пальтовой ткани не спасали от  ноябрьских  заморозков.
 Сам виноват, раньше надо было выбираться, а не затягивать аж до холодов, но очень хотелось спасти, если не весь замок, так хотя бы библиотеку. А для этого не много не мало пришлось разрывать и укреплять бревнами подвалы, переносить туда несколько шкафов древних, пыльных  и весьма нелегких фолиантов, и это при полном осознании того, что от прямого попадания его рукотворные катакомбы вряд ли спасут...   
 Если повезет, и встретится ночной патруль, можно разжиться плащ-палаткой, хотя сейчас это уже и не нужно. Ему осталась всего одна ночь в этом пропахшем гарью и копотью, отупевшем от бомбежек и безысходности, но еще  продолжавшем с остервенением загнанного в угол зверя защищаться городе. А потом – сияющие солнцем и снегом горы Щвейцарии, маленькая сторожка посреди леса, неспешные разговоры долгими зимними вечерами с Парки, книги…Если им удастся пересечь линию фронта. Он даже поразился тому, насколько быстро осточертела ему эта  непонятная бойня, в которой, если разобраться, были и свои положительные стороны. Но сейчас мечтать было еще рано, до назначенного времени, когда прилетит Парки (если прилетит, не стоит обольщаться на этот счет)  оставалось почти  9 часов.  Вполне хватит на то, чтобы нанести последний визит старому знакомому.
  Он проходил по темным пустынным улицам, казалось, город вымер, но Стефан знал, что это не так. Они забились в норы и подвалы, попрятались как крысы во все щели, утащив с собою и на себе то, что они считали самым ценным и молятся своим богам в истерической надежде быть услышанными ими. «Пожалуйста, Господи, только не меня, только не сегодня, прошу тебя, Господи!». Он слышал их запах – смесь панического животного страха за свою шкуру, который сорвал с них легкое наслоение того, что они называли цивилизованностью и превратил в испуганных мышей в ловушке, запах боли и отчаяния,  только самые обезумевшие из них еще не потеряли надежду выжить в этом пекле, запах их давно немытых и вонючих тел и запах их крови.         
    Его Стефан слышал особенно сильно, постоянные выбросы адреналина в их кровь сделали ее запах более ярким, сочным, он постоянно висел в закопченном воздухе, так что иногда у него даже пощипывало в носу, но это было приятное пощипывание, возбуждавшее аппетит перед обильной едой. А ее было много, он даже стал настоящим гурманом, совсем как в старые времена, настолько много, что он иногда позволял себе проявить к ним снисхождение.
  Как-то раз, он рыскал среди домов сразу после очередного налета и наткнулся в одном из дымящихся дворов на  молодую женщину  с  развороченным животом. Она лежала возле стены, одетая в темное (а возможно, что и просто грязное, они же на удивление нечистоплотны) платье и старые стоптанные ботинки. Стефан подошел поближе и присел на колени. М-да,  ей уже ни один доктор не поможет, помимо сильного кровотечения кишки вывалились наружу и даже для него представляли весьма неаппетитное зрелище. Он уже собирался уходить, как вдруг женщина открыла глаза и посмотрела на него ничего не видящим взглядом, попыталась что-то сказать и не смогла. А ведь ей не повезло вдвойне, сразу не умрет и может еще долго помучаться, такие случаи не редки, он вспомнил, что даже посаженные на кол могли умирать несколько дней. Стефан на минуту задумался, а потом сильно ударил женщину носком ботинка в висок. Из- под спутанных прядей волос потекла тонкая струйка крови, женщина снова открыла  глаза, но они уже были пустыми стекляшками. Стефан на всякий случай вытер ботинок об ее платье, повернулся и  просто ушел. Раньше он бы не позволил себе такой роскоши. 
  Ближе к центру начали попадаться патрули – сначала по двое, а потом и целыми группами. Некоторые  требовали документы, он показывал, после этого патрули отставали, но советовали держаться подальше от вокзала и горящих складов.  Стефан и сам прекрасно понимал, что вокзал обстреливали в  первую очередь, а возле складов вообще делать нечего, сплошные пожары и непонятно даже чего жгут.   Но сегодня бомбить не будут, стягивают силы для броска и собираются с утра брать город штурмом. Только ему не было до этого никакого дела, если прилетит Парки и удастся перелететь через линию фронта, он будет далеко, а если не удастся – что ж, тогда еще дальше…
  Он уже видел шагах в трехстах невысокий и непонятно каким чудом уцелевший дом из серого кирпича, с внушительной воронкой почти перед самым крыльцом, как его остановил еще один патруль. Их было двое, средних лет, с запыленными, нездорового цвета лицами, воспаленными глазами. Один из них, повыше,  с недельной щетиной слишком пристально разглядывал   документы, водя по ним грязным пальцем с обломанным ногтем. Потом пристально посмотрел на Стефана  сказал:
- Придется вам пройти с нами в комендатуру.
- А что, разве что-то не так?,- Стефан выглядел совершенно спокойным.
- Вот там мы с тобой и поговорим, развелось вас тут.
 Поход в комендатуру мало того, что ничего хорошего не сулил, еще и совершенно не укладывался в его планы. Поэтому патруль и дошел только до соседней улицы, а если точнее, самого темного ее места, которое образовал  узкий проход между несколькими полуразрушенными домами. Как только они зашли в этот проход Стефан оглянулся,  и полоснул идущего справа ножом по горлу, тот  всхлипнул и начал оседать на землю.
 - Эй, что это с тобой…,- второй развернулся к своему напарнику и получил удар ногой  в живот. Стефан схватил его за голову, и развернул лицом к себе. Патрульный попытался выдернуться, но вдруг осознал неестественную силу державших его рук,  сжимавших как стальные обручи. Взглянув в лицо Стефана, военный понял все – воплощение детского кошмара, то, чем бабушка длинными осенними вечерами пугала его с младшим братом давным-давно, почти 30 лет назад, всплыло из подсознания, полностью парализовав волю…   А Стефан… ему было странно было видеть такой дикий ужас в глазах бывалого вояки, прошедшего и повидавшего немало и на этой, да и, наверное, на прошлой войне.
 - Вы вели себя крайне  невежливо, чем  унизили мое достоинство и опорочили честь мундира. Подобные   оскорбления   смываются кровью, вы разве не знали? И уж поверьте,  действующая армия  от вашего отсутствия только выиграет.
  Военным попытался что-то сказать, но от страха не мог выдавить ни звука.
 - Искренне сожалею, но никакие возражения не принимаются, на войне как на войне, мой друг. – с этими словами Стефан прокусил ему горло… Когда все было закончено, Стефан оттащил оба трупа с прохода и бросил  в ближайшую воронку. При этом он с отвращением заметил, что у второго штаны были насквозь мокрыми, какая гадость! Люди абсолютно разучились достойно встречать смерть, которая была у обоих не самой тяжелой, уж он-то хорошо знал, какой мучительно-долгой  бывает смерть. Да и жизнь тоже. 
  Стефан уже выходил, но, услышав приближающуюся артиллерийскую колонну, шмыгнул обратно в подворотню. Просто удивительно, до чего шумная эта новая техника. Ничего не стоит заметить передислокацию, стой себе и слушай.   Да, он еще помнил старые войны: ничего тяжелее конницы, луки, мечи, алебарды. В то время редко какой рыцарь мог за всю жизнь положить стольких, для кого сейчас хватало одного среднего артналета. 
  Колонна прошла, и улица погрузилась в напряженную, вязкую, военную тишину. Стефан подошел к дому из  серого закопченного кирпича. Окна были темными, но на втором и третьем этажах  свет тонкими полосками пробивался сквозь  темные тряпки. Стефан подпрыгнул и ящерицей пополз вверх по стене дома. На уровне второго этажа он остановился и заглянул – комната была довольно хорошо освещена: стол, дубовый шкаф-сейф, кресло, два стула, диван и внушительных размеров сундук в углу. На столе лежала раскрытая книга,  даже не прислушиваясь к мужскому и женскому голосам на третьем этаже было ясно, хозяин вот-вот вернется. Стефан оторвал приколоченную прямо к оконным доскам тряпку, залез в комнату и сел в кресло, передвинув его ближе к окну. Теперь ему оставалось только ждать.
  Ждать пришлось довольно долго, и Стефан уже начал волноваться, как дверь отворилась, и на пороге появился невысокий, полноватый и лысеющий мужчина средних лет, в поношенном твидовом костюме, шарфе и башмаках на босу ногу. Марк Эйдельман. Десятый из Палачей. Он уставился на Стефана круглыми от ужаса глазами, и, казалось, окаменел от страха. Стефану  не верилось,  что прадед этого до полусмерти перепуганного человека собственноручно сжег троих и отрубил голову еще двоим его собратьям, что именно его предки, Палачи, столетиями следили за ними и убивали. Палачи знали много способов, очень много, придумывали  и новые, кроме сожжения несколькими видами, колесования, четвертования, замуровывания в стене, было еще и утопление в варящемся металле, и заливание  горячим свинцом, и многое другогое…  Конечно, Палачи были не одни, существовали еще и Наблюдатели, Те кто Смотрят, но они могли выступить на любой стороне, и предсказать их было почти невозможно, впрочем, как и сенобитов.  Возможно, это было связано с тем, что Те кто Смотрят  появились  намного раньше Палачей, и почти одновременно с сенобитами.
 - Я пришел поговорить, закройте дверь и садитесь., - голос Стефана был спокойным и беспристрастным. Да и чего волноваться, Марк Эйдельман, Палач, был обречен с того момента, как сожгли склады, больше город удерживать незачем, самое позднее, завтра к вечеру он будет взят. А это значит, что и Эйдельману осталось   пара дней, не более.
 - Вы…  вы Стефан… что вам надо? Зачем вы пришли?,- Эйдельман смог, наконец, раскрыть рот и выдавить из себя несколько слов.
  - Вы мертвец, Палач. Из-за своей  жадности  и глупости вы застряли в этой дыре, стараясь спасти свои брильянты, но теперь они вам не помогут. Завтра немцы войдут в город и тогда… Вы даже представить себе не можете, что с вами сделают. Не просто уничтожат. Скорее всего,  пожалеют патроны и не расстреляют,   а сожгут в большой такой печке, огня на всех хватит, вас будет так много, что придется штабелями класть.  Но,  по крайней мере, вы почувствуете, что это значит, быть сожженным заживо. И поверьте, откупиться вам не удастся, они и так получат то, что им нужно.
 - Вы блефуете, Стефан, войска уже на подходе и не завтра так через день…
 - Сегодня утром взорвали склады, после того, как окончательно разбомбили и вокзал и дорогу., - Стефан наблюдал за тем, как лицо Эйдельмана приобрело землистый оттенок, он как-то сразу обмяк на стуле.
 - Но почему вы думаете, что нас уничтожат?,- старый дурак все еще надеялся.
 - Да потому, что они уже неоднократно так поступали. Лоран видел все это и рассказал  мне.  Он сам еле спасся, а вы знаете, какой он ловкий.
 - Лоран…,- Эйдельман потер лоб рукой,  - Это не тот, что появился в Милане, один из новеньких?
 - Он самый. Кстати, Старая Шлюха оказалась умнее всех, она и этот ее, не помню как зовут, рафинированный аристократ, уже в Америке.
 - Джон, его зовут Джон.,- Эйдельман выглядел уже не напуганным, а смертельно усталым человеком. Это был конец, не только для него лично, но и для всей его семьи. – А Кларисса и Эльзе?
 - Кларисса осталась в Париже, там не так опасно. А Эльзе… Эльзе погибла еще 40 лет назад,  упавшая оконная фрамуга отрубила ей голову, такая нелепая случайность., - Стефан видел, что Эйдельман хотел что-то сказать, но промолчал., - Куо Тьен и Ким Ли вернулись на восток, последний раз их видели в Харбине.  Настасья и Филипп осели в Аргентине, о них после русской революции ничего не слышно. Ангра по горло сыт своей Тибетской авантюрой, отдыхает на каких-то островах, непоседливый бродяга.  Парки в Щвейцарии, Лорана  Грифон соблазнил Северной Африкой, там конечно, спокойнее, но  климат…
 - Зачем вы все это мне говорите?, -голос Эйдельмана был совсем тихим.
 - Чтоб доказать, что у вас нет ни единого шанса выжить. Поверьте, ни одного.
 - Тогда зачем вы пришли?, - Эйдельман так и сидел не поднимая головы.
 - Видите ли, из всего вашего семейства вы самый трусливый и самый безопасный. Просто жили себе, детишек растили, никого не трогали. Вы же всю жизнь относились к хроникам своего отца как к чудачеству, и продолжали вести их только из страха потерять его расположение и его денежки, ведь правда? Вы, образованный человек, вы и на минуту не допускали возможности существования каких-то там средневековых вампиров. Просто ваш бедный, многие годы парализованный отец выдумал забавную игру, а вы ему потакали. Вспомните, когда он послал вас убить Лорана, вы взяли деньги, прогуляли их в соседнем же городке, а домой приехали с чувством выполненного сыновнего долга. А как же, и никого не убили, и папочка доволен. Но мы существуем, Эйдельман, как видите, мы существуем, ведь это мое лицо вы видели в хрониках, раз так быстро меня узнали.
 - Что вам надо?
 - Ничего. От вас ничего, я пришел сделать вам предложение.
 - Вы можете нас спасти?, - Эйдельман  с робкой надеждой посмотрел на вампира.
 - Нет, это мне не под силу. Я пришел предложить вам то, что может дать вампир – легкую и безболезненную смерть. Подумайте, вы и так обречены, но не будет унижений, побоев, и мучительного конца в печи… быстрая и легкая смерть. Вам будет казаться, что вы  засыпаете, а потом… Уж не знаю, куда вы попадете, но комфортабельный переход я гарантирую. 
 - Я могу подумать?
 - Не более полу-часа, у меня еще есть и свои дела.
Воцарилось тяжелое молчание, Стефан скучал в кресле, положив ногу на ногу и  рассматривая потолок. Эдельман  сосредоточенно думал, периодически потирая затылок, он совсем уронил голову на руки.     Наконец, он поднял голову:
 - Только обещайте мне,  что им не будет больно., - кроме осознания своей обреченности у него в глазах ничего не осталось.
 - Это я уже пообещал.
 - Тогда я согласен, но пусть я буду последним. Я хочу еще раз посмотреть на моих крошек, после того как…
 - Ну, что ж,  ничего не имею против,  ваше право.
Стефан    встал и ничего не говоря вышел из комнаты.  Да, будь он человеком, от таких пиршеств его живот просто лопнул.  Двое маленьких детей спали на продавленном диване этажом ниже, еще один мальчик чуть постарше читал книгу в соседней комнате,  жена Эйдельмана  вязала в кресле. Как он и обещал, никто ничего не почувствовал, Стефан вообще не был сторонником  садизма, от страха вкус крови не улучшается. Они так и остались на своих местах: малыши лежали на диване, жена сидела в кресле (она даже не услышала, как он подошел, или очень увлеклась вязаньем, или… он всегда хорошо подкрадывался). Правда, со старшим мальчиком пришлось немного повозиться, как только Стефан зашел, мальчик поднял голову и вопросительно на него посмотрел, а когда Стефан прыгнул, даже попытался увернуться.  Естественно, у него ничего не получилось. Критически осмотрев своих жертв, Стефан остался доволен – если не присматриваться к белому цвету их лиц, можно подумать, что они просто уснули. Теперь пора наверх. 
 - Все готово?, - Стефан думал, что Эйдельман попытается сбежать, но тот лишь тяжело поднялся со своего стула и спустился вниз. Эйдельман обошел свое уже мертвое семейство, закрыл всем глаза.
 - Теперь ваша очередь…
 Уходя из невысокого дома из серого закопченного кирпича,   Стефан вдруг подумал о том, что они даже не попытались бежать. Ведь кроме железной есть и другие дороги,  есть  лес, в конце концов, можно было прорываться к реке. Животные… Перепуганные животные, привыкшие к своим норам и ничего не желающие знать и видеть дальше порога своего носа.
  Он на минуту зашел в свое убежище на кладбище, собирать   было нечего: старый залатанный рюкзак, пара книжек, взятых из поместья да любимый, с человеческой еще юности стилет. Стефан вышел из кладбища и направился вдоль речушки по взрытой воронками дороге к небольшому лугу. Ровно в 2 часа ночи он услышал шум маленького самолета…