Последний бой Дункана Маклауда

В дверь долго и настойчиво звонили. Трель звонка раскаленной иглой впивалась в мозг, трансформируясь в жуткую какофонию звуков, где вздохи скрипки сменялись то утробным рычанием контрабаса, то звучали, как альт на самой высокой ноте, постепенно перерастая в комариный писк, а затем вновь опускаясь до заунывного пения шотландской волынки. Одновременно глухие удары бухали по обшивке двери на манер барабана, а нестройный хор голосов придавал этой загробной мелодии какое-то дьявольское звучание, характерное для африканского культа Вуду.

- Боцман, мать твою, выходи в домино играть! Нам четвертого не хватает. Да открывай же, туды-растуды, чтоб тебя черти съели.

Дункан приподнялся на локтях и огляделся вокруг. Надо же, опять спал без белья на голом матрасе, как здесь говорят «по-бомжовому». Хорошо хоть одежду снять смог без посторонней помощи. Все-таки как неприхотлив человек! Ему, привыкшему к изысканному комфорту во всех прошлых жизнях, и в голову не могло раньше придти, что он настолько опустится за шесть лет, проведенных в этом московском доме на улице 4-й Верхний Михайловский проезд. Встав с кровати и критически осмотрев  себя в треснутом зеркале, Маклаод потянулся всем своим когда-то поджарым и мускулистым, а сейчас сильно обрюзгшим телом, и потащился открывать дверь. Все равно ведь достанут. 

На лестничной клетке, переминаясь с ноги на ногу, толпились пожилой лысый дядя Миша из подъезда напротив, Коля, сосед сверху, и Алексей, живущий в другом доме, который, однако, тоже выходил окнами на этот же двор. Дядя Миша держал в руках объемистую авоську, в которой что-то звенело и булькало, и глаза всех троих прямо-таки излучали нетерпение.

- Ну, наконец-то открыл. Мы уж думали ты там помер после вчерашнего. Леха уже сходил, люминий сдал, две взял, сейчас будем поправляться.

Дядя Миша потирал руки в предвкушении выпивки, и его возбуждение передалось Дункану, который быстро натянул на себя ковбойку с джинсами и последовал за соседями на улицу.

Двор встретил мужиков пением птиц, криками детей, играющих на площадке, а также перешептыванием бабушек, которые сидели на лавочках у подъезда и перемывали косточки жильцам. «Глянь, опять водку жрать пошли. Совсем обнаглели: ни свет ни заря начинают. Пора этот их столик, туды его мать, убрать со двора, а то ни пройти ни проехать, им ведь все одно, что утро, что ночь: пьют и пьют ее проклятую, никак не зальются. Слышь, Мань, а этот то, которого они боцманом зовут, вчера Петьке с третьего подъезда так рожу начистил, что тот до сих пор оклематься не может. Лежит, говорят, с переломанным носом, вся морда в синяках и кровище – жуть!»

Друзья подошли к столу, стоявшему посредине двора под деревьями, и суетливо расположились вокруг него, в нетерпении поглядывая на дядю Мишу, который неторопливо извлек бутылку водки «Испанский летчик» производства города Шуя из своей авоськи, ногтем сколупнул пробку и стал осторожно наливать в стакан, стараясь унять дрожь в руках.

- На, Боцман, давай первым. Тебе больше всех поправиться надо – вон морда вся зеленушная. Ты хоть помнишь, что вчера вытворял? Когда в Инвалидный пошли пивом «летчика» этого отлакировать, ты все на Петьку из третьего подъезда кидался, все кричал: «Я – бессмертный, я – бессмертный!», а он только посмеивается. Мы то все сразу согласились. Ну, хочешь быть бессмертным – пожалуйста. Тебе возражать себе дороже: кулаки вон какие здоровущие. А Петька ни в какую. Потом он схватил палку – и на тебя. Посмотрим, мол, какой ты бессмертный. Ты себя по пиджаку охлопываешь, словно ищешь меч, тот который ты третьего дня Люське в магазине заложил за пять «летчиков». Затем ты подскочил к нему и хрясть кулаком по кумполу – у него аж искры из глаз посыпались – и дальше по морде раз, два, еле тебя оттащили…

Дункан одним глотком опорожнил стакан, шумно выдохнул и зажевал отвратительный вкус сивухи горбушкой черного хлеба. Монотонный рассказ дяди Миши убаюкивал и, как всегда, навевал воспоминания о многочисленных прошлых жизнях и приключениях. Мужики выпили по разу, Коля высыпал костяшки домино и все сосредоточенно принялись за игру. Над столом повис клуб табачного дыма и стук фишек, который изредка прерывался восклицаниями: «А я ему аза … голого бей, голого … на хера ты ему конец дал, игрок хренов …двадцать шесть на вас … Боцман, дуплись, мать твою … рыба!» Маклауд автоматически ставил фишки, молча выслушивал замечания партнеров, но мысли его были далеко – «летчик», отличающийся сивушным духом и низкой ценой, как обычно уносил в прошлое.

2.

Дункан Маклауд появился в России где-то в конце 1992 года, на самой заре капитализма. В стране бушевали гайдаровские реформы, цены летели ввысь к небесам, а ловкие и пронырливые люди ткали деньги буквально из пустоты, сколачивая миллионные состояния за неделю. Все вдруг стало покупаться и продаваться, на улицах появились роскошные иномарки, в городах тут и там грохали выстрелы, а проституция и порнография вылезли из подполья на свет божий – словом, Россия ощутимо катилась в бездонную пропасть свободного рынка и общечеловеческих ценностей.

Исколесив до этого планету и убив в поединках всех бессмертных, Дункан подумал было, что он наконец-то остался один, и драться больше не придется. Однако, вопреки всему, обычным человеком он не стал – дети от него так и не рождались. К тому же внутренний голос подсказывал, что существует еще один, причем, наверное, самый опасный, противник. Посидев несколько часов над картой мира, потомок древнего шотландского рода пришел к безошибочному заключению, что человек, с кем ему предстояло сразиться, живет в России: больше просто негде его искать. Остальные страны он объездил вдоль и поперек, а в России никогда не бывал.

Привыкший поворачиваться лицом навстречу опасности, как и подобает дворянину, Маклауд решил немедленно ехать в эту страну. Найдя в России партнера, некоего Бориса Борисовича Шибера, пухленького лысого суетливого, и, по всей видимости, вороватого человека, он оформил совместное предприятие по купле-продаже антиквариата и прибыл в Москву. Все здесь было необычным, однако, Дункан мало интересовался как местными достопримечательностями, так и своим бизнесом, ведь все его мысли витали вокруг поисков соперника. Дело скоро оказалось полностью в руках предприимчивого Шибера, который не преминул этим воспользоваться и, подсовывая партнеру на подпись бумагу за бумагой, постепенно получил право безраздельно распоряжаться совместными капиталами.

Тем временем гость с Британских островов купил серебристый автомобиль Volvo и разъезжал целыми днями по Москве, разыскивая того, с кем ему было предначертано судьбой сойтись в последнем смертельном поединке. В России его внутренний голос как-то притупился: исколесив чуть ли не весь город, он так и не испытал знакомого чувства присутствия врага. Шотландца уже охватывало отчаяние, так как просторы России были такими огромными, что, казалось, поиски последнего бессмертного займут годы, а то и десятилетия.

Но вот, проезжая как-то мимо Даниловского рынка, Дункан ощутил знакомое покалывание под ложечкой, все его мышцы заметно напряглись, как во время опасности, и горец понял, что его враг живет где-то рядом. Возродившийся инстинкт повел британца вверх по бульвару, затем заставил повернуть налево по трамвайной линии на улочку, которая змеей извивалась в направлении Варшавского шоссе, уйти влево в переулок и въехать в арку пятиэтажного дома в форме буквы П. На стене висела табличка «4-й Верхний Михайловский проезд, дом № NN». Тогда он не смог бы себе представить, что в этом дворе он проведет шесть долгих лет, и весь уклад его жизни необычайным образом изменится. Раньше все, казалось, было так просто – короткая схватка в сумерках уходящего дня, потом резкий, как свист, мах меча, и голова противника, бессильно подпрыгивая на колдобинах, катится вдаль, подобно футбольному мячу, отлетевшему от рук голкипера в ворота.

Однако, было похоже, что в этой дьявольской стране никакие законы не действовали – она жила по своим правилам, и чужеземцу просто не дано было их понять. Оглядевшись во дворе, шотландец увидел патриархальную картину, так не вязавшуюся с той суетой и алчностью, которые буквально висели в самом воздухе остальной Москвы, делая ее похожей на древний Вавилон смешением языков и бешеной жаждой наживы. У подъездов, довольно-таки обшарпанных и грязных, мирно сидели старушки, занятые неторопливой беседой, дети играли в футбол прямо на тротуарах, ловко лавируя между машинами, многие из которых были здорово побиты и, скорее всего, стояли здесь не один год. В центре скверика, покрытого разноцветным пушистым ковром ярких осенних листьев, за столиком сидела группа мужчин разного возраста, увлеченно постукивая костяшками домино и пересыпая речь непонятными, но явно русскими словами. Время от времени кто-нибудь из этой компании вставал и быстрой походкой трусил в угол двора, пропадал на несколько минут за торцом невысокого здания и возвращался обратно, держа явно потяжелевшую авоську в руке. После этого мужики быстро что-то распивали, крякнув и передернувшись, занюхивали или зажевывали черным хлебом и вновь приступали к игре, без конца повторяя все те же непонятные шотландцу русские слова, которые, по всему видать, были здесь очень употребительными и имели много значений. Никто из них ни в малейшей степени не напоминал горцу бессмертного, и хотя противники, убитые Дунканом в прошлом, здорово отличались друг от друга внешностью, профессией и образом жизни, никак нельзя было себе представить, что один из этих мужичков, занятых домино и водкой, является опаснейшим противником, который возможно превосходит его, потомка древнего шотландского рода, во всех видах единоборств.

«Умом Россию не понять, аршином общим не измерить» – стихи известного русского поэта внезапно пришли на ум шотландцу, неплохо знающему мировую литературу и уже довольно бегло овладевшему русским литературным языком. Внутренний голос как-то затих, видимо убаюканный мирной атмосферой двора, напрочь исключающей всякую агрессию, однако, внезапно родилось соломоново решение. Он, Маклауд, купит в этом доме квартиру, благо деньги позволяют это сделать без труда, будет постоянно жить в ней, общаясь с местными обывателями, и рано или поздно вычислит врага подобно тому, как опытный контрразведчик безошибочно определяет шпиона, ставя ему ловушки на каждом шагу.

Сказано – сделано. Скоро за свободно конвертируемую валюту была приобретена квартира во втором этаже искомого дома, сделан евроремонт, куплена необходимая мебель. Серебристый Volvo встал на якорь у подъезда, и Дункан стал полноправным местным жителем. Однако наблюдения за обитателями двора пока не давали никаких результатов, хотя гость изучил их повседневную жизнь буквально по минутам. Они сдавали изделия из алюминия или других цветных металлов, пили водку и играли в домино, а на следующий день эти же действия повторялись в том или ином порядке с пугающей регулярностью. Изредка кто-нибудь из аборигенов получал зарплату или пенсию, что немедленно праздновалось всем наличным составом, и народ до поздней ночи гудел за доминошным столиком широко, по-русски, с песнями, плясками, а подчас и дракой.

Несмотря на все ухищрения шотландца, туземцы никак не шли на контакт. Нет, сигареты они стреляли исправно, и Дункан всегда давал несколько штук, однако общаться наотрез отказывались. Без тесного общения же просто не представлялось возможным определить среди них врага, настолько соседи были похожи друг на друга своими привычками и образом жизни. Мало кто из них был женат и имел детей, а среди имеющих семью многие просто женились на женщинах с детьми, так что практически все подходили под единственный известный горцу параметр бессмертного, а именно бесплодие, к тому же вряд можно ожидать плодовитости от людей, наливающихся дешевой сивушной водкой с утра до вечера.

Между тем Маклауд окончательно забросил свой бизнес, появляясь в офисе совместного предприятия короткими наездами, раз в неделю, а то и того реже. В кабинете его всегда ожидал приторно улыбающийся Шибер и ввертывал новые бумажки на подпись, сбивчиво и малопонятно объясняя их смысл и надобность. Горец, у которого голова пухла от своих собственных раздумий, предпочитал отделываться от партнера кудрявым росчерком пера под нужным документом, после чего коммерсант немедленно исчезал с низкими поклонами и неизменными словами благодарности. Обычно вслед за данной процедурой шотландец хватал свое длинное черное пальто, сбегал по лестнице вниз и, впрыгнув в автомобиль, резко срывался с места с чувством школьника, которого строгий учитель может вот-вот застать прогуливающим урок.

3.

Однажды, против обыкновения, засидевшись в офисе, Дункан обдумывал ситуацию, попивая золотистый и ароматный коньяк из пузатого бокала. Вдруг в какой-то момент его размышлений гениальная идея буквально сплелась из воздуха, принимая сначала эфемерные, а потом и твердые материальные очертания. Как войти в контакт с пьющим человеком? Ну, конечно же выпить с ним! И как я раньше не догадался? Чего стоит мое образование и весь опыт прожитых столетий, если я до сих пор не додумался до такой простой и изящной мысли? В России, по-видимому, это ясно каждому ребенку. Горец пулей вылетел из офиса, сбив по дороге девушку-секретаршу, которая, соблазнительно покачивая тяжелыми бедрами, несла кофе Шиберу, обделывавшему очередной гешефт в соседнем кабинете, буквально ввинтился в дверь автомобиля и рванул с места, распугав голубей и ворон, мирно клюющих хлебный мякиш, разбросанный старушкой-вахтершей.

Во двор он приехал вооруженным до зубов: в багажнике перекатывались гранаты четвертинок, снаряды литровых бутылок водки и пива, поодаль лежала связка стограммовых шкаликов коньяка, напоминающая ленту крупнокалиберного пулемета,  а 2,5-литровый бочонок виски, похожий на глубинную бомбу, венчал этот арсенал, которому позавидовал бы средней руки террорист. Подобно Рэмбо, Дункан уверенно подошел к доминошному столику и, не обращаясь ни к кому конкретно, сказал сиплым голосом бывалого моряка:

- Ну что, братцы, может, пропустим по стаканчику? Горючего навалом.

Его появление вызвало некоторое замешательство среди живописной группы людей, сидевших во дворе. Они исполнили немую сцену финала комедии Гоголя «Ревизор» настолько четко, что, сиди здесь сам Станиславский во плоти и крови, он бы немедленно закричал «Верю, верю!» и непременно прослезился от восторга. Однако аборигены быстро оправились от шока и сразу все засуетились – вид такого современного точечного оружия не мог оставить их равнодушными. Один лысый пожилой вытащил из кармана залапанный граненый стакан, мужик помоложе рукой смел доминошные фишки в угол стола, а пегий человечек, примостившийся на краешке скамейки, очевидно высаженный из игры более удачными партнерами, мелкой рысью побежал к подъезду, как понял Маклауд, за скупой мужской закуской.

Через пятнадцать минут от сдержанности и недоверия не осталось и следа. Аборигены наперебой знакомились с шотландцем, дружески похлопывали его по плечу, подносили стакан за стаканом, рассказывали соленые анекдоты, за которыми следовал взрыв смеха, а лысый пожилой, назвавшийся дядей Мишей, даже изъявил желание в паре с Дунканом сделать всех остальных по очереди «козлами». В тот момент горец не совсем уяснил смысл сказанного, однако, полное признание и почет были налицо. Будучи бывалым моряком, он также рассказал несколько морских баек и анекдотов, встреченных всей компанией на ура (видимо, поэтому он впоследствии получил кличку «боцман»). Пьянка раскручивалась в бешеном ритме латиноамериканских мелодий, подобно пожару, раздуваемому штормовым ветром.

Однако, вскоре выяснилось, что Дункан явно недооценил партнеров. Он предполагал, что все обойдется стаканчиком-другим водки, а затем все разойдутся и дальше будут встречаться, как добрые друзья. Соседи же, напротив, были, по всей вероятности, твердо настроены биться до последнего патрона и, если надо, лечь костьми тут же у столика. Оказалось, что они не в пример сильнее шотландца в потреблении спиртного, что наполнило душу Дункана сомнением насчет предполагаемой легкой победы в поединке с одним из людей, пьющих с ним сейчас водку и пиво. Но горец был способен к умозаключениям только в течение первого часа, потом же ему, не привыкшему к подобным мероприятиям, стало все «по барабану», как выражались местные жители. Глаза застило желтое марево, а способность соображать и ориентироваться в происходящем утекала капля за каплей, уступая место в сознании состоянию какой-то тупой веселости, которое заставляло обычно сдержанного гостя смеяться без причины и перебивать своих собеседников. Через некоторое время горец вообще потерял ориентацию в пространстве и весь отдался новому незнакомому чувству полета …

Утро надвинулось тяжелой поступью, как свинцовая грозовая туча. В спертой атмосфере табачного дыма и перегара висел густой храп. Где-то в отдалении слышались приглушенные голоса возбужденно спорящих людей. Дункан с усилием разлепил веки и огляделся вокруг. Слева от него на кровати разметалась совершенно обнаженная женщина, спящая с открытым ртом, у нее не хватало двух передних зубов. Припомнив, что ее зовут не то Маня не то Дуня, шотландец нехотя спустил ноги с кровати. Густой храп принадлежал пегому Юре, свернувшемуся калачиком на голом полу в окружении пустых бутылок разного калибра, тарелок с остатками еды и вообще разнообразных вещей, начиная от интимных деталей женской одежды и заканчивая антиквариатом, который в изобилии имелся в квартире горца. Вся сцена мамаева побоища причудливо преломлялась в треснутом венецианском зеркале XVI века, причем недавно приобретенные трещины делали это зеркало похожим на рожу, нагло улыбающуюся прямо в лицо хозяину квартиры. Приглаживая длинные волосы, Маклауд поднялся, скрипнув коленными суставами, и пошел в направлении голосов, держась за стенку, так как его бросало из стороны в сторону, словно в качку. Идентифицировав по пути источники звука, как дядю Мишу и Петю из третьего подъезда, горец вошел в кухню. На столе, за которым сидели два приятеля, стояли полупустая бутылка водки неизвестного Дункану наименования, хрустальные стаканы, пепельница, и лежал меч хозяина, тускло отсвечивая дамасской сталью клинка и позолотой рукоятки. Спор между друзьями, по-видимому, достигал своего апогея.

- А я тебе говорю, с руками оторвут. Пузырей пять, не меньше. Или вон пойдем то медное блюдо на цветной металл сдадим, тоже до фига получится, – горячился Петя, подскакивая на стуле так, что стакан с водкой плясал в его руке – все одно похмеляться надо: меня всего трясет.

- Ты, твою мать, думай, о чем говоришь. С тесаком этим ты дойдешь только до первого участкового. Давно в ментовке не бывал? Это ж оружие, чудила.

- А чего ты предлагаешь? Ждать? Хрен его знает, когда этот Боцман проснется. Надо идти – он сам небось рад будет подлечиться.

Тут до горца дошло, что он может сей момент лишиться меча или чего-нибудь другого из своего обихода, так как намерения его новых приятелей были ясны до прозрачности. Кашлем обозначив свое присутствие, Дункан вытащил бумажник из кармана куртки, лежащей тут же, и бросил на стол несколько смятых сторублевок.

- Порядок мужики – деньги есть. Поправиться и впрямь не мешает – меня тоже всего колотит. Сейчас на машине сгоняю.
- Да ладно машину заводить, мобильный дядя Миша мухой сбегает. У него, как говорится, одна нога здесь, другая след заметает.

Дядя Миша молча сгреб деньги, лежащие на столе, и также молча исчез из квартиры. Вернулся он действительно быстро, нагруженный бутылками и свертками с закуской. Повеселевшие мужики расхватали стаканы, и пьянка понеслась по-новому с места в карьер, причем Дункан не успел вставить и слова протеста. Привлеченные весельем, на кухню прибежали до этого мирно спящие Юра и не то Дуня, не то Маня, надевшая прямо на голое тело парчовый халат шотландца. Вчерашний день повторился полностью: народ гудел до вечера, побив и поломав изрядное количество посуды и мебели. В магазин бегали еще раза три, и гонцы прибегали обвешанные сумками с дешевой водкой и пельменями. Шотландец, которого быстро развезло на старые дрожжи, погрузился в забытье и, с трудом дотащившись до кровати, рухнул на нее, так что пружины жалобно заскрипели. Какое-то время он еще ощущал, что Дуня или Маня раздевает его и пытается чего-то от него добиться, однако вскоре и эти чувства погасли, уступив место причудливым сновидениям…

4.
Шесть последующих лет пролетели, как один день, в хмельном угаре. Шотландец полностью внедрился в среду, став полноправным членом местной общины, и даже приобрел некоторый авторитет в дворовой иерархии. Он сдавал цветные металлы, мог залихватски тяпнуть стакан водки, не поморщившись, а в пивной палатке, которую в округе называли Инвалидной, его обслуживали вне очереди. Бизнес, правда, был заброшен окончательно – благодаря бумагам, подмахиваемым Дунканом не глядя, Шибер забрал себе его долю за долги и стал единоличным владельцем совместного предприятия. Серебристый Volvo разбили в пьяном виде, и теперь он стоял на приколе у подъезда, а починить его у шотландца не было ни денег, ни, честно сказать, особого желания. Все сколько-нибудь ценные вещи исчезли в недрах винного магазина или пункта приема цветных металлов, словом, были пропиты без зазрения совести. Местный уклад жизни захватил горца полностью, он настолько сжился с реалиями своего нынешнего бытия, что все предыдущие заграничные приключения казались просто ярким интересным сном. Если бы его сейчас спросили, кто он и откуда, шотландец без колебаний ответил, что, безусловно, он – русский, и даже выразил бы удивление столь глупым вопросом. О том, что он бессмертный, Дункан вспоминал все реже и реже, в основном в пьяном угаре, а сражаться с кем-нибудь из своих милейших соседей он вовсе уже не собирался. Меч, некогда предмет особой гордости, представитель древнего клана заложил в магазине за пять бутылок водки и выкупить его и не мечтал в ближайшее время за неимением средств, так что, по слухам, мясник магазина  Митрофаныч рубил этим мечом мясо и нахваливал свой новый инструмент, говоря, что он не в пример лучше его старого зазубренного топора. Дешевая водка, ежедневно заглатываемая в ужасающих количествах, способствовала безболезненному переходу в такое растительное состояние. Мысли о том, что можно жить по-другому, не посещали больше головы Маклауда, он привык существовать без проблем и забот и радоваться каждому новому дню или покупке очередного «летчика» с непосредственностью ребенка.

5

- Боцман, мать-размать, делай рыбу, и они - козлы: им двух очков всего не хватает! – хриплый бас Васи рывком вытащил Дункана из сновидений. Машинально побив пятерку дяди Миши, шотландец выбросил свои фишки на стол – соперники явно сидели в глубокой яме. Пегий Юра, стоявший у столика, быстро занял место, освобожденное дядей Мишей.

- Дунь, играть будешь? Давай садись, и высадим их – а то засиделись.
- Выпить бы чего, а то всухую не хочется. Слушай, Боцман, может сгоняешь до магазина и в долг возьмешь. Вон на тебя как Светка засматривается. Тебе даст.
- Да я ей уже сотню должен, потом меч никак не могу выкупить. Стыдно появляться.
- Давай, Боцман, двигай. Тебе Светка не то что денег, всю себя отдаст без остатка – дядя Миша похабно ухмыльнулся.

Маклауд поднялся со скамейки и, пошатываясь, побрел к торцу противоположного дома. В магазине царила приятная прохлада, ненавязчиво шумел кондиционер, а продавщица Светка, навалившись пухлой грудью на прилавок, лениво осматривала пустой торговый зал. Увидев горца, она обольстительно заулыбалась.

- Ну чего ты, Боцман, с этими пропойцами якшаешься? Переезжай ко мне – я тебя любить, холить и лелеять буду. Деньги у меня есть, тачку твою починим и заживем. Ты даже можешь не работать – сиди себе дома в халате, книжки читай, а я тебя всем обеспечу. А хочешь, на теплое место устрою? Да, ладно, ладно не хмурься, знаю, зачем пришел. На – пять тебе хватит? А над моим предложением все-таки подумай: я – женщина сладкая, в самом соку. Так любить буду, что закачаешься.

Шотландец неопределенно пожал плечами, сгреб крепкими пальцами пакет с водкой и, прощально махнув рукой, зашагал к выходу. Хотелось, конечно, сделать этой женщине приятное и поддаться на ее уговоры. Баба она ничего, знойная, с пышными формами, да и любит, наверное, сильно. Хотя, если с ней сойтись, уже не отвяжешься, в ежовые рукавицы возьмет, захомутает, и прощай свобода. Дункан вспомнил, как однажды Петю забирала домой жена. Ураганом ворвавшись во двор, она треснула соседа мусорным ведром по голове, и здоровый в общем-то мужик покорно затрусил к подъезду под конвоем рассерженной супруги, как корова на бойню. Нет, нам такой хоккей не нужен.

Компания за столиком значительно разрослась. Ближе к вечеру мужиков, как мух на мед, тянуло во двор. Подобно бабочкам, они слетались на стук доминошных фишек, предвкушая выпивку, без которой не обходился ни один день. Горец был встречен с искренней радостью.

- Это вам не пехота – балагурил Леонидыч, сам когда-то отслуживший срочную на флоте – флотский завсегда найдет, чего выпить, лишь бы желание было. Боцман - молоток, сразу видно по морям ходил. Моряк у моряка глаз не выклюет.

Вклинившись в плотную группу людей, сгрудившихся у столика, Маклауд зубами сдернул с бутылки пробку, называемую бескозыркой, плеснул пойла в стакан и протянул его Леонидычу, который шумно высосал водку и занюхал рукавом. Далее мужики пошли пить по очереди, крякая, закусывая корочками и вплетая в разговор различные прибаутки. На двор неслышно спускались сумерки, придавая деревьям причудливые очертания, а одинокая свеча, горевшая на столе, наводила случайного прохожего на мысль о древних христианах, собравшихся в катакомбах для молитвы.

Тем временем беседа становилась все оживленнее – собутыльники размахивали руками и перебивали друг друга, а компания распалась на несколько маленьких групп, которые вели дебаты по широкому спектру проблем, начиная от того, когда родит жена Пети, и кончая влиянием Березовского на президента и правительство. Звон стаканов и бульканье водки органично завершали картину, делая ее законченной, так что со стороны действо было похоже на представление итальянской комедии масок. Маклауд, автоматически разливая напиток по стаканам, доказывал что-то побитому накануне у Инвалидного Пете, который, несмотря на тяжкие увечья, все же нашел в себе силы вылезти на огонек. Неожиданно резкий женский крик прорезал монотонный гул голосов, подобно форштевню судна, с легкостью рассекающему морскую волну:

- Боцман, козел, ты чего мне не налил? Я тебе вчера целых три «паленых» поставила, может, не помнишь? А неделю назад вы с Васькой мой ковер пропили, а меня с хвоста скинули!

Дунька была явно не в себе – в ее взгляде читалось безумие. Изрыгая проклятия по адресу скотов-мужиков, она схватила пустую бутылку и с нечеловеческой силой треснула Маклауда по голове, отчего посуда разлетелась вдребезги, а ее невольный спарринг-партнер, глухо охнув, свалился на кучу прелых листьев в промежутке между скамейкой и деревом. Глубокий нокдаун был налицо – из рассеченной головы сочилась кровь, а взгляд горца, который безуспешно пытался подняться с земли, вряд ли можно было назвать осмысленным. Вдруг яркая вспышка пронзила его мозг: вот оно, началось. Дремавший до сих пор древний инстинкт вступил в свои права – надо было действовать.

- Я – Дункан Маклауд из клана Маклаудов! – прохрипел шотландец, пытаясь нащупать меч у себя на боку и достойно встретить противника, как подобает воину.
- Я – Дунька Маклакова с Верхней Михайловки! – гласил гордый и не менее хриплый ответ.

Однако, исход схватки был предрешен: в руках женщины невесть каким образом появился огромный кухонный тесак, и последнее, что увидел горец, были расширенные от ярости глаза Дуньки и отблеск пламени свечи на поверхности сверкнувшего молнией клинка. На глазах ошарашенных мужиков голова шотландца плавно, как в замедленной съемке, отделилась от туловища и покатилась под стол, обильно орошая кровью осеннюю листву. Затем взгляду собравшихся, включая прибежавшего на крики участкового Сысуева, предстала совсем уж запредельная картина: тело Дуньки пронизывали яркие молнии, женщина извивалась и что-то хрипло кричала в пространство, а в воздухе ощущался запах озона, как во время грозы.

Через мгновение на двор спустилась тьма, давая занавес в конце последнего акта трагедии…