Ненаписанные письма убитых солдат. Цыганка

ЦЫГАНКА
Сергей Скрипаль
Теперь я знаю, почему молоденькая цыганка на осенней привокзальной площади Армавира как – то неловко отодвинула, почти отбросила мою ладонь от себя, несмотря на мятый рубль, обещанный ей за гадание. Вокруг гоготали, громко переговаривались, толпились такие же призывники как и я, какие – то взъерошенные, хоть и стриженные накороть, возбуждённые и неестественно весёлые. Цыганка долгое время крутилась в толпе будущих солдат, переходила от одного к другому, профессионально выуживала деньги и весело предсказывала парням их близкую и далёкую судьбу. Когда я протянул ей руку, в её чёрных глазах мгновенно пробежала серая рябь. Девчонка отшатнулась и, перешагивая через рюкзаки и чемоданы, торопливо ушла в вокзал. Я так и стоял с зажатым в ладони рублём, не зная, как реагировать. Парни хлопали меня по плечам, шутили, а потом затащили в кафе.
………………………………………………………………………

Интересно, почему именно сейчас глаза той цыганки всплыли в памяти. Прошёл целый год после проводов в армию, долгой и нудной езды в воинском эшелоне, где пили все беспробудно и отчаянно, с песнями и бешеными танцами, напоминавшими лезгинку и гопак, на станциях. Начальник эшелона запретил выходить из вагонов, но проводники, щедро оплаченные за поставку водки, не сильно сопротивлялись уговорам парней и открывали двери. После более жёсткого распоряжения начальника, у выходов стоял караул из таких же пьяных, как и мы, сержантов и офицеров. С ними было сложнее договориться. В соседнем от нас вагоне везли горячий народ из республик Северного Кавказа. Недолго думая, они высадили несколько стёкол и всё равно плясали странный танец на перронах, вводя в ужас вокзальных начальников и пассажиров…

………………………………………………………………………

…Меня зовут Илья Глазунов. Нет, нет, никакого отношения к великому художнику я не имею. Так сложилось. Хотя, по – видимому, если бы Бог дал мне хоть малейший дар рисования, я бы писал величественные полотна с горами, пустынями, рассветами и закатами, озёрами и бурными реками, днями и ночами, лицами и глазами, подобным тем самым цыганским, что западало в душу с первого взгляда, и любоваться этим можно было часами, но не всегда удавалось…
Как я уже сказал, никакого родства с известным художником у меня нет. Хотя, по утверждению некоторых философов, все люди – братья. Так вот, один из этих братьев и всадил в мою грудь с донеприличия близкого расстояния с десяток горячих акээмовских пуль. Я сразу понял, странно, почти без сожаления, что если бы не снял осточертевший бронежилет, то всё равно не спасся бы от ревущей очереди.
………………………………………………………………………

Я знаю, что будет дальше. Пока не закончится бой, я буду лежать возле дувала. Мимо пробегут ребята из моего взвода. Остановиться у них не будет времени, поскольку духи всерьёз решили выбить нас из этого кишлака. Вряд ли им это удастся. Парни наши разъярены потерями и предательством старейшин, которые неделю назад с поклонами и заверениями в вечной дружбе, взяли несколько бочек керосина и консервы в ящиках в обмен на условие, что их кишлак теперь «договорный», и стрелять из него не будут. Что – то не спеклось видать…
Вчера мы вошли сюда, как только спустились с гор после поиска, потные, грязные, взвинченные бесполезностью недельного рейда и глупыми потерями двух ребят. Одного снял снайпер, как только он выглянул из – за гребня скалы, а другой сорвался в пропасть и долго кричал в полёте. Мы с наслаждением мылись холодной водой из колодца, пили студёную воду до ломоты в зубах, я даже успел простирнуть свою хэбэшку, и, когда она высохла, с удовольствием влез в уже ветхую, но приятно пахнувшую чистотой материю. Недолго пришлось радоваться… Перед рассветом духи атаковали. Мы – отбились. Они атаковали ещё раз, уже посерьёзней, но мы успели вызвать вертушки…
Потом настала тишина.
Я курил в тени дувала. Ветерок приятно обдувал. Вот и подумалось, что неплохо было бы обсушить гимнастёрку на ветру. Снял бронежилет, уселся на него и расстегнул куртку. Даже задрёмывать стал, так меня разморило. Шорох за поворотом дувала только чуть встревожил меня. Сквозь ленивую одурь я предположил, что кто – то из наших идёт, но всё же отогнал дрёму и встал… Тут – то в меня и всадил очередь мой философский брат…
……………………………………………………………………

Теперь я лежу в пыли под стеной дувала. Когда меня подберут и кто – не знаю. Если духи, то непременно отрубят голову, гениталии, вспорют живот, а потом может быть подбросят в расположение наших частей, а может, просто выбросят на потеху шакалам и прочей нечисти.
Если наши, то долго будут ждать вертолёт, загрузят в него, отвезут в часть, а там закупорят в цинк и - домой… Дай Бог, чтоб хоть так!
Что будет дома, я тоже знаю. Плач и слёзы, проклятия и стенания, потом молчание и неизбывное горе на всю жизнь маме и папе.
Я вас люблю, дорогие мои!
………………………………………………………………………

И всё же странно, почему в последний миг я увидел те самые чёрные цыганские глаза?!