Граница беспределья

 
          …вот видишь, как странно все обернулось: не я, не мои руки создают и преобразуют ее, а она создает и преобразует меня. Она сомкнула руки вокруг моего сердца и высвобождает его, наполняя меня пустотою; она соблазнила меня на смерть, и вместе со мною умирает и моя мечта…
Герман  Гессе
""Нарцисс  и  Гольдмунд""

 1. Карьер
       Юноша стоял на самом  краю громадного песчаного карьера, наблюдая за тем, как внизу, на дне, две маленькие облезлые собачонки дерутся, пытаясь поделить между собой кусок грязного брезента. Зачем был необходим   этот кусок    несчастным отбросам мироздания, юноша не ведал, но прекрасно понимал их – поскольку сам  очень часто пытался отвоевать у других что либо, совершенно ему не нужное. Вот так же яростно и решительно, как эти собачонки, бросался он порой в самую гущу событий , расталкивал локтями окружающих , и хватал   то, ради чего другие готовы были отдать свою жизнь, а ему, по большому счету, абсолютно не требовалось.
     Юноша прекрасно понимал свою такую черту  характера, принимал ее всей душой и гордился ею, поскольку был неизменно уверен, что это – и есть настоящая, мощная и всепоглощающая сила личности. Он презирал тех мягкотелых слюнтяев,  которые копошились повсюду, учтиво всем улыбаясь , которые в ущерб себе делились со всяким последними крохами, и считал их никчемными людишками, неспособными развиваться и строить в этом мире что-то новое.
     Это презрение было столь велико, что юноша в какой-то момент осознал невозможность испытывать его так просто, без каких-либо действий; а однажды, поразмыслив немного над  этой проблемой, он решил, что должен   спасти мир, а - проще говоря –  изменить его. Как это сделать, юноша пока еще толком не представлял, но необходимость этого уже завладела его сознанием и неустанно вибрировала где-то в области сердца. И теперь, стоя на холодной песчаной гряде, обдуваемый неуютным октябрьским ветром, он размышлял о своем намерении,  выстраивая гирлянды разнообразных способов его достижения.
         Собачонки тем временем утомились, прекратили свой поединок и улеглись на растерзанном брезенте, приветливо прижавшись друг к другу боками. Юноша кинул на них взгляд , и тут же потерял всякий интерес к этим тварям, успев подумать, однако, об их слабости и неумении отвоевывать себе место под солнцем. Он брезгливо поморщился, развернулся и зашагал прочь, в сторону города.
         Был вечер,  улицы светились призрачным светом тусклых фонарей, люди хаотично сновали  по тротуарам: они  то и дело задевали юношу, а он злился и отпускал в их адрес проклятья, от чего  немного успокаивался. Иногда он начинал вглядываться в лица прохожих, пытаясь угадать – кто же из них  представляет наибольшую опасность для бытия, но попытки не удавались, потому что  юноша не знал, какие именно черты должны быть присущи тому человеку. Его блуждания продлились нескончаемо долго – до самой полуночи.
         Он прошагал добрую половину города, размышляя о своей высокой цели   и   досадуя о трудностях ее достижения, пока не очутился возле своего дома – старого покосившегося особняка, увитого колючими стеблями    дикого растения, где жил  вместе со своей  матерью.
         Юноша крадучись приблизился к дубовой двери, на которой виднелся след от прибитой  некогда   таблички с номером дома,  наклонился к замочной скважине, осторожно прислушался, после чего достал из нагрудного кармана массивный ключ, отомкнул замок и проник внутрь.

2. Стулья
          Дом был погружен в кромешную тьму. Юноша, осторожно ступая, пересек просторный холл, преодолел нескончаемые метры коридора, и, наконец,   достиг своей комнаты. Комната была маленькой и неуютной. Мебель, которой здесь находилось   много,   была крайне однообразна.  Стулья разных размеров и формы: от маленьких, детских, до массивных, старинных, напоминающих троны, сплошь заполонили все пространство, и кроме них, ничего другого в комнате не было.
          Юноша потянулся, снял пиджак, повесил его на спинку одного из стульев, подошел к окну. На крашеном   подоконнике, рядом со стопкой книг, он увидел листок бумаги  и узнал почерк своей матери, острый и скрупулезный. Мать часто проникала в комнату юноши во время его отсутствия: порой – чтобы протереть запылившиеся сидения стульев, порой  приносила  какую-нибудь новую, купленную в лавке, книжку, аккуратно дополняя ею стопку на подоконнике. Сегодня же она побывала здесь, чтобы оставить записку, в которой изъявляла желание увидеть нынешней ночью сына в своих покоях. Юноша нахмурился, постоял в нерешительности некоторое время у окна, затем снова  надел пиджак, взял в руки один из стульев – легкий, плетеный из ивовых прутьев – и покинул комнату.
      Мать сидела в залитой лунным светом гостиной, вальяжно развалившись в большом кожаном кресле. Облаченная в розовый пеньюар, который не особо тщательно скрывал ее полное, уже начинающее стареть, тело, она водрузила ноги на маленькую скамеечку и о чем-то мечтательно думала, глядя перед собой.
     Юноша вошел к матери, предварительно постучавшись. Он остановился на пороге, молча окинул мать пристальным взглядом, после чего сделал шаг вперед, опустил на пол свой  стул и сел на него.
     Мать все так же  восседала, недвижимо и монументально, не обращая внимания на пришедшего сына, а он, в свою очередь, равнодушно наблюдал за ней, изредка лишь тоскливо вздыхая.
      Так прошло, по меньшей мере, два часа, и, наконец, мать заговорила. У нее был тяжелый, бархатный голос, она растягивала слова, а вместе со словами - растягивалось ее морщинистое лицо и становилось подобным каучуковой маске, отчего юношу всякий раз передергивало. Мать говорила о Боге, о грехах и благодеяниях, о том, что зависть – самый глубокий и трудноискоренимый порок; потом она говорила о том, что утром  какие-то мальчишки разбили камнем окно на западной веранде, и что теперь нужно приглашать стекольщиков, потому как сквозняки очень опасны для больной поясницы; затем мать начинала сетовать о сложности восприятия себя самой и окружающих такими, какими они воспринимают остальных, о том, что в современной жизни совершенно невозможно дышать, о том, что если бы она двадцать лет назад не сбежала бы из дома с бродячим философом, все   в ее судьбе было бы иначе: лучше и совершеннее; ну а под конец она   обратилась к самому юноше и обвинила его в тщеславии, скупости и прелюбодеяниях, наказав при этом ему непременно посетить       церковь и исповедоваться.
         Юноша выслушал эту проповедь молча: он ничего не ответил и ничего не возразил.   Мать тем временем сладко потянулась, разведя в стороны свои толстые, дряблые руки, и сообщила, что давным-давно пора спать. Они пожелали друг другу спокойной ночи, и юноша пошел в свою каморку, где быстро разделся, сдвинул друг с другом два больших дубовых стула – так, что они образовали некое подобие детской кроватки , забрался в нее, свернулся калачиком и тут же уснул.               

3. Встреча в кафе
              Утро наступило быстро. Юноша даже не успел толком сообразить – снился ли ему этой ночью сон: какие-то отрывочные вспышки мелькали в памяти яркими разноцветными змейками, но относились ли они ко сну,  юноше было не разобрать.
            Он спрыгнул на пол, потянулся, подошел к окну. Светило холодное  солнце, обвивая лучами желтые низкорослые деревья. Было воскресенье,  и, к тому же – время раннее, так что люди еще не успели выползти из своих остывших за ночь домов, а потому улица была пустынна и одинока. Определив сходство  улицы со своей жизнью, юноша поразмыслил некоторое время над таким удачным сравнением, и принялся одеваться, а через каких-то десять минут уже шагал по влажному асфальтированному тротуару в сторону  центра города.
             Остановившись возле небольшого уличного кафе, он приблизился к стойке, за которой с обиженным на весь свет лицом скучала  продавщица,  сухо с ней поздоровался и заказал кофе с лимоном. Продавщица еще более сухо, чем он, сообщила, что лимоны в такую рань еще не завезли, и юноше пришлось довольствоваться чаем со льдом, поскольку с детства имел уверенность, что кофе без лимона – это неприлично.
              Он присел за один из столиков и, отхлебывая  чай, снова задумался о своей жизнеутверждающей идее, которая неотступно копошилась в его голове. Он рассуждал – с чего же лучше начать:  спасение мира должно было являть собою методично рассчитанный план, в котором каждый нюанс, каждую деталь  необходимо было досконально обдумать и просчитать. Юноша понимал, что воздействие на мир в целом – это химера, о которой даже думать не стоит. А вот разрушение отдельных винтиков вселенского механизма казалось  ему вещью вполне реальной, и винтиками этими представлялись юноше именно те самые никчемные люди, существование которых не привносило в жизнь планеты, по его мнению, ничего хорошего.
               Тем временем потеплело, город начал оживать, на улицах появились отдельные пешеходы, и в кафе потекли утренние посетители. Юноша поднялся, снова подошел к стойке, купил еще две чашки чая, а когда вернулся за свой столик,  обнаружил за ним незнакомую девушку. Она сидела, слегка отвалившись на спинку пластикового стула, ела мороженое и чему-то улыбалась.
       Юноша был озадачен: вот уже три года он приходил завтракать именно в это кафе, сидел исключительно за этим столиком, и ни разу не позволил никому из присутствующих составить себе компанию. Но девушка появилась так внезапно и незаметно, как будто  выткалась из воздуха, и успеть воспрепятствовать ее соседству он, судя по всему, не  смог бы, даже не покидая столика.
          Юноша постоял в нерешительности, потом, все же, сел напротив девушки и принялся нервно отхлебывать чай гигантскими глотками. В этот момент она его заметила и стала улыбаться еще более ясно и доброжелательно.
- Доброе утро. Милое, хорошее утро. Не правда ли? – произнесла девушка мягким высоким голосом.
 Юноша нахмурился, после чего, все же, утвердительно кивнул.
 -     А я вас уже раньше видела.  -  невозмутимо продолжала она. - Да, да. Здесь же, в этом кафе. Вы бываете здесь часто. Не правда ли? 
           Юноша с некоторым интересом посмотрел на девушку. У нее  были на редкость красивые глаза – большие, зеленого цвета, обрамленные длинными пушистыми ресницами. Но не красота глаз волновала его в тот момент – какая-то неведомая сила, вырвавшись  из-под далеких пластов сознания, завладела его умом, и он почувствовал, что  эта девушка - и есть тот долгожданный, Первый пункт, его замечательного плана. Откуда возникло это ощущение, и с чем было связано, гадать не имело никакого смысла, но его правильность  юноша оспаривать не собирался, поскольку вообще не имел склонности к сомнениям в тех случаях, когда был в чем-либо  уверен.
     И юноша решил действовать. Напрягшись и чуть подавшись вперед, он улыбнулся девушке. Улыбка эта со стороны походила на гримасу, отображающую  невыносимую боль: казалось где-то там, под скрытым от посторонних глаз пространством столика,  юноше отпиливают ногу.   Девушка же  восприняла  его мимическую потугу крайне приветливо, она почему-то рассмеялась, радостно и беззаботно, чуть закинув назад голову, - как маленькая красивая птица.  Затем она защебетала о каких-то пустяках, смысл которых юноша методично фиксировал,  но при этом понимал, что это – именно пустяки, и что они не имеют никакого значения .
        После продолжительного щебетания девушка произнесла  слова, которые,  наконец-то, явили собой хоть что-то значимое для юноши лично, а, в связи с этим, - для человечества в целом.
- Знаете, Вы так милы…- сказала она.
О небо! Никто и никогда  не говорил юноше подобных слов. К тому же, то, что девушка сказала их человеку, практически незнакомому, являлось неоспоримым доказательством ее личностной несостоятельности, опасной для будущего планеты, и юноша окончательно убедился, что не ошибся в своей внезапной спутнице, и что теперь действовать нужно безотлагательно.
        Девушка тем временем добавила:
- Честно говоря, Вы мне понравились еще на прошлой неделе. Я обратила внимание на Ваши руки – как изящно и, в то же время, цепко, вы вплетали свои пальцы в ручку чашки! И все это – в лучах рассвета! Я скульптор. Для меня такие вещи очень важны.
Она ласково,  внимательно поглядела на юношу и тихо сказала:
-   А для Вас?.. – после чего отодвинула в сторону стальную чашечку из-под мороженого и   наклонилась вперед, - их лица оказались очень близко друг от друга, - так, что юноша смог разглядеть мелкие веснушки, беспорядочно разбросанные по ее лицу.  -  Вы ведь тоже, несомненно, обращаете внимание на изящество пальцев.
Она спрашивала и в то же время утверждала, не оставляя возможности возразить.
          Юноша метнул острый взгляд на ее  руки и увидел довольно-таки невзрачного вида пальцы: ничуть не изящные, припухлые у основания, увенчанные неаккуратно подстриженными квадратными ногтями, и тут внезапно сообразил, что действительно всегда придавал огромное значение тому, в каком состоянии находятся руки людей, с которыми ему приходилось общаться. Он отмечал  красоту изгибов, фаланг и ногтей пальцев своих собеседников с великим удовлетворением, и, наоборот, брезгливо морщился, когда видел толстые, неуклюжие, а хуже всего – неухоженные руки: такие руки имела его мать, и каждый раз, когда она к нему прикасалась, у юноши внутри все  сжималось и завязывалось в узел.
            От воспоминания о матери юноше стало холодно, он поежился, а после снова взглянул на незнакомку.
            Тут в его уме вспыхнул неожиданный вопрос: откуда эта девушка, с которой они не провели вместе и часа, так умело вычислила его внутреннее состояние, по какой причине она знает о его пристрастиях – хотя бы даже об одном - хотя бы даже по поводу пальцев? Немая волна царапающего душу подозрения пробежалась по спине и прихлынула к вискам. План рушился, не начав осуществляться: девушка методично путала карты. Вместо того чтобы предоставить юноше возможность действовать  по его собственному плану, она дерзко и грубо вторгалась в его сознание, дословно отражая все его тонкости и закоулки. Нужно было что-то предпринимать для исправления положения.
        Он опять посмотрел на   пальцы девушки: да, несомненно, они не выражали того изящества и красоты, которые могли вызвать в нем какую-либо положительную реакцию, мало того – они возбуждали в глубине его души неприятное волнение. Видимо, это четко отразилось на его лице, поскольку девушка опустила глаза, взглянула на свои руки и печально вздохнула:
- Да, я согласна с Вами. В этом смысле мне не позавидуешь. Но что делать? Постоянная работа с гипсом и камнем не идут на пользу  рукам, а в особенности - женским. Но, честно говоря, меня это мало тревожит. Я  больше люблю замечать достоинства других, нежели переживать по поводу своих недостатков . 
Юношу окутала  внезапная злоба, и он заерзал на стуле, нервно потирая колени ладонями.
   - Может быть, уйдем отсюда? - вдруг сказала девушка. -  Может я слишком навязчива, но Вы не против, если я приглашу Вас к себе в гости?…

4. Жасминовый  сад
 
…- Идемте, идемте! – временами произносила она голосом, светящимся таинственными интонациями, - Не отставайте, ради всего святого!
     Юноша угрюмо семенил за ней, испытывая колкое жжение в том месте, где их кисти переплетались, а она все увлекала и увлекала его за собой, тянула за руку, неуловимо перебирая его пальцы своими.
 -  Мой дом на окраине, он скрыт за уймой жасминовых кустов, – говорила девушка, - Если не знать о его существовании, ни за что не увидишь.
      Действительно, прошагав несколько кварталов, и оказавшись на окраине города, они уткнулись в непроходимые заросли высоких ярко-зеленых кустов, сплошь усыпанных благоухающими белыми цветочками
     -  Вот и мой дом. – сказала девушка, отдышавшись. Тут она нырнула в океан ветвей и  резко рванула юношу за собой.
       Окунувшись в неразборчивую кутерьму листьев, цветов и ароматов, он на какой-то момент явно ощутил, что попал в адское пекло: ему даже причудились трое чертей с ножами и вилами: черти стояли по сторонам,  прищуриваясь и ухмыляясь; а приглядевшись получше, юноша увидел, что его новая знакомая – вовсе не девушка, а какое-то мифическое существо (какое именно, он сообразить не мог, поскольку в мифологии разбирался крайне слабо) – вместо ног у нее выросли здоровенные львиные лапы, а вместо милой, увенчанной золотыми кудрями головки – корявая куриная морда. Юноша с ужасом принялся вглядываться в неожиданное видение, но оно тут же исчезло, и он даже не успел различить отдельные детали.
      Кусты жасмина тем временем не кончались, они заполнили  все вокруг, оставляя над собой немного места для неба. Девушка с проворством гигантского насекомого перемещалась меж густых размашистых ветвей, и  будто даже не касалась их своим подвижным телом, что совершенно нельзя было сказать о юноше: лицо его было в конец исхлестано жесткими листьями, а одежда превратилась в целостное белое полотно, сотканное из мизерных душистых цветочков.
      В результате, юноша сам себе стал противен: во-первых, потому, что поддался всему этому мероприятию, которое  никаким образом не вписывалось в распорядок его жизни, а тем более - в план спасения мира, ну а вторая причина была намного проще:  он  не любил цветы.
     - Уже почти пришли!"– проговорила девушка, остановилась и поглядела на юношу, - Вы не устали? Я так внезапно ринулась вперед. Вы, наверное, и разглядеть-то всю эту красоту не успели,  – она окинула взглядом окружающие кусты. - Этому саду очень много лет. Мой дед посадил его еще в своей юности. Он любил жасмин. И я - тоже…
        Юноша слушал ее, и в то же время думал о том, что, все-таки, не зря пошел с ней сюда, в ее дом, поскольку только здесь до конца сможет прочувствовать все тонкости ее душонки, чтобы различить среди них самую хрупкую тонкость, которая и явится пусковым рычагом к разрушению ее личности. Он даже ухмыльнулся, довольный своим умозаключением, от чего девушка прервала свой рассказ и расстроено спросила:
- Вам не интересно?
   Не дождавшись ответа, она вздохнула и повлекла юношу дальше.

5.Странный дом
 
         Кусты стали заметно редеть, а после - беспорядочные заросли обратились в аккуратно посаженную аллею. Дорожка, посыпанная янтарным песком, вела к   двухэтажному дому, светлому и обширному, построенному с необычайным вкусом:  неуловимая тонкость и серьезный аскетизм форм гармонично сочетались в его убранстве.
           Входная дверь, белая, с лепными цветами на поверхности, находилась высоко от земли, и к ней взвивались массивные ступени.
- Я – пылинка на лестнице мраморной… – тихо произнесла девушка, когда они подошли к дому, и быстро взбежала по ступеням вверх.
Юноша  остался  стоять  внизу, разглядывая фасад дома. 
-  Что же Вы?   - позвала  она  его, -  Идемте. Идемте скорее!"
Она слегка толкнула дверь, и та податливо распахнулась. Юноша медленно и степенно поднялся по лестнице, остановился возле двери и принялся усердно ее разглядывать. Девушка, увидев это,   рассмеялась:
- Вы так забавны! Наверное, Вы ищете замок.
  Юноша даже отскочил в сторону от этих слов: он действительно пытался обнаружить   замок, и так увлекся этим занятием, что на мгновение полностью ушел в себя . Девушка же, вернув его обратно во внешний мир, снова продемонстрировала свою чудовищную проницательность. Юноша стал покрываться испариной. Девушка заметила это, коснулась его плеча и проговорила умиротворяющим тоном:
-    Ну что Вы, не обижайтесь. Многие удивляются тому, что в моем доме нет замков. Но они мне не нужны, вот и все.  - она пожала плечами, улыбнулась  кончиками губ и исчезла в доме.
              Юноша двинулся за ней. Он сделал несколько шагов, переступил порог и остановился,  обездвиженный тем, что увидел вокруг себя. Просторный, сияющий, будто светящийся сам по себе, холл простирался во всех направлениях, и, казалось, не имел ни конца, ни края. Из самого центра холла  тянулась вверх мраморная винтовая лестница: она была такая же белая, как и все остальное в этом доме, и словно гигантский шуруп вкручивалась в потолок. Стены, которые отличались особенной белизной, были    усыпаны всякого рода картинами, гравюрами, цветочными композициями и другими безделицами – всем тем, что юноша терпеть не мог. К тому же,   он имел определенную уверенность, что стены должны быть пусты и гладки.
       Помимо украшений на стенах, холл заполняли различные шкафчики, секретеры, столы и столики, заваленные беспорядочной мишурой: бумагами, книгами, клубками ниток, и прочим, прочим, прочим… Юноша почувствовал, что у него кружится голова… Воздух помутнел. Окружающее превратилось в единую, пеструю массу…
      -  Вы посидите пока там, в углу, на диванчике! -  тем временем откуда-то издалека донесся голос девушки, -  Я сейчас приготовлю десерт и приду к Вам! Слышите?               
      Собрав воедино последние усилия воли, юноша  разглядел  слева от себя размытые очертания  диванчика, и, изрядно пошатываясь, двинулся к нему. В этот момент из невидимости возникла девушка. В руках она держала поднос, на котором покоился графин с розовым вином и две вазочки, наполненные взбитыми сливками. Увидев юношу, который, словно подкошенный, рухнул на диванчик, она швырнула поднос на ближайший столик  и  ринулась на помощь  гостю.

6. Старуха
         Юноша стал белым, как стены  комнаты, а перед его глазами с непомерной скоростью проносились какие-то несуразные видения, сменяя друг друга, не успевая до конца проявляться.
        Потом неясность стала сгущаться, принимать кое-какие очертания, и юноша узрел уродливую грязную старуху. Она стояла на залитой солнцем пылящейся дороге и хохотала, демонстрируя свой нечистый беззубый рот.
- Ты никто! – кричала старуха, извиваясь в судорогах истерического хохота, -  Ты – ничтожный, убогий человечек! Что ты возомнил о себе? Спаситель Вселенной!  – и она снова хохотала и корчилась, подставляя плешивую косматую голову колючим солнечным лучам, -  Смерть! Только смерть – вот на что ты способен! Умри! Умри! Умри!
  Он сделал попытку отвернуться, отмахнуться от такого кошмара, но старуха не исчезала, а солнце, в свою очередь, светило все ярче и ярче, и вскоре  юноше стало невыносимо жарко: его лицо обратилось в  единый ожег, губы горели и трескались, словно  высохшая почва земли, и он ощутил себя частицей пустыни.      
- Воды… – простонал он, -  Пить. Хочу пить.
 После этих слов, старуха стала таять, солнце ушло за тучу, ударил гром и начался дождь – легкий, летний, ненавязчивый.          Глотая холодные спасительные капли, юноше показалось, что в этих каплях – сконцентрирован какой-то фантастический эликсир  и даже попытался вычислить его химическую формулу, но не успел, поскольку в этот момент туман стал рассеиваться, и перед  взором юноши предстали испуганные и озадаченные глаза – зеленого цвета, обрамленные густыми пушистыми ресницами.

7. Первое пробуждение

                Девушка сидела рядом с диванчиком, на корточках. В руках у нее был кувшин с водой,  она периодически опускала в него   полотенце, которое  прикладывала ко лбу юноши. Ему захотелось отпрянуть, увернуться от ее прикосновений, но в теле была такая слабость, что он смог только лишь прошептать все те же слова:
- Хочу пить...
  Девушка  поднесла к его губам бокал с водой, и юноша сделал несколько жадных глотков.
- Напугали Вы меня. – сказала девушка, в очередной раз прикладывая полотенце к его лицу, -  Вы так кричали. Просили нажать на какой-то рычаг. У Вас был жар, и мне пришлось сделать Вам укол. Только не пугайтесь, ради Бога: я кое-что смыслю в медицине. Когда-то мой дедушка болел, очень сильно, несколько лет, и я научилась всему, что должна уметь сестра милосердия. Кстати, Вы и сейчас еще горите. Но выглядите уже намного лучше. Хотя, тем не менее, я думаю, что стоит еще полежать.
  Но юноша так не думал. Он был удручен своим унизительным положением, и ему больше всего на свете захотелось бежать из этого жуткого дома, наплевав и на свой план, и на погибающее человечество .
        Но оторвать  отяжелевшее тело от диванчика сил не было, и хватило их только на то, чтобы злобно поморщиться и отвести глаза от собеседницы.
- Знаете,  – не унималась девушка, -  Это, наверное, очень цинично – то, что я сейчас скажу… – она на секунду замялась, -  Но когда Вы были без сознания и бредили, это были первые слова, которые я от Вас услышала.
 Она замолчала на несколько минут, потом тихо добавила:
- Я потрясена Вашим голосом…
 Юноша с удивлением поглядел на нее, она же смущенно опустила глаза,  затем   резко встала и ушла куда-то, скрывшись в  закоулках своего необъятного дома.
      Юноша лежал, глядя в украшенный причудливой мозаикой потолок, и  соображал – что же лучше предпринять в сложившейся ситуации. Внезапный приступ, который с ним случился, не являлся исключением: подобное бывало с ним и раньше, особенно в минуты максимального напряжения. Но то, что это произошло в чужом доме, было непростительной насмешкой судьбы. Ко всему прочему, девушка, словно маленький суетливый паучок, медленно и методично вгрызалась в него, протаптывая путь ловкими лапками, и, что самое неприятное, юноша совершенно  не мог этому сопротивляться.
         Тут он подумал о последних словах девушки: о том, что она слышала его речь, пусть даже не относящуюся к ней,  – но все-таки слышала!  Этот факт и нужно было использовать. Юноша очень редко в своей жизни говорил. Его речь была ограничена редкими   контактами с мало знакомыми ему людьми, наподобие давешней продавщицы, и еще более редкими диалогами с матерью. Юноша знал, что слова   –  это самое  его сильное и всеразрушающее оружие, и не хотел тратить ценную силу зря. Но в данном случае наступило время пускаться на крайние меры. Тем более, начало  было положено: голос его, хоть и в бессознательном состоянии, но уже прозвучал. К тому же, девушка была человеком, склонным выражать свои мысли именно при помощи слов, и тем легче юноше казалась его задача. 
         Вскоре  девушка появилась. Что-то неуловимое изменилось в ее лице: похоже   -  она только что плакала.
- Вы чего-нибудь хотите? – тихо спросила она, - Быть может, еще пить?
 Юноша окинул беглым взглядом ее лицо,  формы стройной фигуры.
- Хочу. Еще пить.
 Она обрадовано заулыбалась, протянула ему бокал, в котором на самом дне плескались остатки прозрачной воды. Юноша поглядел на воду и мрачно произнес:
-   Я же сказал, что хочу пить. Этими каплями я не напьюсь.
          Она  встала, подошла к столу, на котором возвышался большой хрустальный графин, и стала лить из него воду в бокал. Вода летела стремительными струями, ударяясь о  тонкий хрустальный край бокала, и разлеталась радужными фонтанами брызг в разные стороны. Когда бокал полностью наполнился, юноше показалось, что девушка так и не прекратит лить воду, он внезапно испугался, и из него помимо его воли вырвался крик:
-  Достаточно!
         Она медленно поставила графин на место, обернулась и удивленно произнесла:
- Да? Вы этим напьетесь?
 В ее голосе он уловил уничижительную иронию, и оттого ничего не стал отвечать. Она подошла к диванчику, опустилась рядом с ним на колени:
- Ну что же Вы? Пейте.
  Юноша отрицательно мотнул головой.
- Ах , - сказала девушка после непродолжительной паузы. – Я совсем забыла о своей хризантеме.
 Она пересекла холл и остановилась в углу, противоположном тому, в котором возлежал юноша. Он приподнялся на локтях и увидел, что она остановилась возле небольшого горшочка, в котором рос пышный розовый цветок.
-    Здравствуй, дорогая моя. – сказала девушка, обращая слова свои к цветку, и быстро вылила всю воду из бокала в горшок .
       Юноша рухнул на подушку, закрыл глаза и стиснул зубы. То, что сделала девушка с водой, было неподвластно оправданию. Она прекрасно понимала, как юноша хочет пить, она знала, что у него жар, и она издевалась над ним открыто и бесцеремонно. Ее поведение было убийственно жестоким. Такой человек, как она, несомненно, был смертельно опасен для всей человеческой популяции.
      От этих мыслей юноша еще четче и острее ощутил жажду, которая прожигающим насквозь комком подкатила прямо к  языку и сковала его. Юноша попытался облизнуть губы, но не смог: язык будто парализовало, и это было некстати, так как нарушалось очередное  намерение юноши, а именно - воздействие на девушку при помощи речи. Он открыл глаза и увидел, что она снова стоит рядом и с сочувствием глядит на него.
-   Вы совсем больны, – грустно произнесла она, - Сами не знаете, чего хотите – то желаете пить, то нет… – она положила ладонь ему на лоб: словно ледяная стрела пронзила его череп, врезалась в мозг, и юноша почувствовал невероятную боль в области затылка.
- Нужно сделать еще один укол… – произнесла девушка.
Она достала из небольшого чемоданчика, стоящего неподалеку, стеклянную призму, раскрыла ее и извлекла на свет шприц, на конце которого, будто громадное жало, светилась стальная игла.
- В кругу Луны, в зеркальной келье, в песчаной звездной полумгле, живет граница беспределья и прячет жизнь свою в игле, – нараспев произнесла девушка, наполняя шприц каким-то желтоватым раствором из маленькой ампулы, после чего обратилась к юноше, -  Вы любите стихи?
 Он не слышал ее вопроса. Он смотрел круглыми, обезумевшими глазами на шприц и думал только об одном:  вот сейчас, через несколько мгновений, это острие воткнется в его плоть и наступит   полный  проигрыш, равный смерти, даже нет – хуже смерти - произойдет самое  страшное, что только может случиться в  жизни: крах мирозданья, небытие, вечный вакуум. Девушка тем временем затянула ему руку выше локтя резиновым жгутом и внимательно разглядывала напухшие вены.
-   Вы должны, несомненно, любить стихи, – говорила она, - Такой молчаливый человек, как Вы, наверное, очень много размышляет о жизни, о себе ,  о других. А все философы в душе своей – поэты .
         Юноша был полностью разбит и обезоружен. Он не мог говорить, двигаться, сопротивляться, и плыл по течению этих диких обстоятельств, словно сморщенный жухлый лист. Теперь уже спасать нужно было не  других, а, в первую очередь, себя, но это являлось невозможным, поскольку юноша уже переживал в своей жизни такие состояния, как нынешнее,  и знал, что это продлится еще очень долго.
- Вот сюда и будем колоть, – все так же нараспев проговорила девушка и похлопала его по запястью. Она выпустила из шприца воздух , медленно ввела иглу в вену и расслабила жгут. Юноша отвернулся, опять закрыл глаза. Он чувствовал, как медленно вливается в его организм  жгучий раствор, и,  тем не менее, по всему телу распространяется довольно приятное тепло.
-  Сейчас Вам  станет легче. – сказала девушка, и он услышал удаляющиеся шаги.
     Действительно, через какое-то время юноша ощутил неимоверный прилив сил: они водопадом обрушились на него откуда-то из пустоты, и он, опьяненный этим внезапным чувством, рванулся вперед, соскочил с диванчика и оказался стоящим на полу.
Голова еще несколько кружилась, но все же, состояние уже приблизилось к обычному, и юноша, сделав несколько шагов, подивился такому своему стремительному выздоровлению. Это было странно и, в то же время, на руку: теперь, с новым зарядом, можно было продолжать водворять свой план в жизнь.
      Девушки в холле не было, и он решил хорошенько обследовать окружающую обстановку, которая  тут же его не на шутку удручила: разнообразие всего, что находилось вокруг, было чрезмерным, безвкусным и могло привести в бешенство любого здравомыслящего человека. Особенно не понравилось ему неимоверное скопление клубков ниток, которые виднелись во всех углах, на всех столах, столиках и прочей мебели. Клубки эти были разных размеров, цветов и фактурной направленности, и явно не предназначались для какого-либо рукоделия: они были беспорядочно спутаны, перемешаны, представляя собою  пеструю какофонию, подобную той, что бывает на старой палитре бывалого художника. 
           Юноша потер виски, постарался больше не думать о нитках, что у него получилось, так как в эту минуту появилась девушка, подошла к нему вплотную и прошептала:
- Как я рада, что Вы уже можете ходить…
 Он, по своему обыкновению, отпрянул в сторону, буркнул что-то неразборчивое и, подойдя к давешнему диванчику, снова сел на него.
- И сидите Вы тоже хорошо! – радостно воскликнула девушка,  -  Какая грация. Осанка! Даже не верится, что каких-то полчаса назад Вы были без сознания. Мне вдвое приятно, что я внесла свою лепту в Ваше выздоровление.
 После этих слов юноша, недолго думая, опрокинулся навзничь на спину и закрыл глаза. Ему хотелось продемонстрировать девушке, что ее слова – всего лишь пустой звук. Она слишком  положительно оценивала свою роль в его судьбе, а это было омерзительно и лицемерно.
               Она подскочила к диванчику, и, как ни в чем не бывало, заверещала:
- Ну, хватит расслабляться! Вы должны быть сильным! Раз уж встали на ноги, не нужно поворачивать обратно, - и она схватила юношу за руку. - Идемте, я покажу вам свою мастерскую.
               Юноша заскрежетал зубами, рывком освободил свою руку от  цепкой хватки тонких колючих пальцев девушки, после чего сел и упер в нее холодный взгляд :
-  Не трогайте меня больше никогда.   –  медленно произнес он, - Не прикасайтесь к моему телу. Я испытываю неприятные ощущения от Ваших прикосновений.
               Девушка молчала: она застыла и, наверное, сейчас походила на какую-нибудь из своих скульптур. На ее лице отразилось неопределенное чувство – что-то среднее между страхом и жалостью.
               Юноша уловил  беспомощность, в которую с такой легкостью умудрился погрузить девушку  тремя своими фразами, понял, что выбрал правильный путь, и от этого окончательно воспрянул духом.
  -  Я не привык к таким фамильярным отношениям. Ваше поведение, как мне кажется, вызывающе и непростительно для молодой особы , - продолжил он уже более уверенно , -  Мое воспитание, а я считаю, что оно безупречно, не предусматривает тех панибратских контактов, на которые Вы постоянно меня провоцируете. Если я пришел в Ваш дом, это еще ничего не значит. Я мог пойти куда-нибудь в другое место – к другому человеку, мог просто гулять по городу, мог вернуться домой, в конце концов…
               Тут девушка вышла из оцепенения. Она встала и подошла к столу, который был завален ворохом все тех же мерзопакостных ниток. Юноша внимательно наблюдал за ней, видел, как неуловимо вздрагивает ее спина, как  тихо, словно озерная гладь под легким ветерком, вибрируют ее тонкие руки, и ликовал от четкого осознания того, что разрушение первого представителя врагов человечества наконец-то началось.
 -   Но Вы же здесь, а не на улице, и не у другого человека. –  произнесла она, не оборачиваясь. -  И Ваше счастье, что Вы здесь.
                Юноша судорожно прокручивал имеющиеся в его голове убийственные слова и фразы, выбирая нужные и необходимые в данный момент: он понимал, что в сложившейся ситуации каждый промах мог стать безусловным поражением.
- Счастье? – насмешливо выкрикнул он – как оказалось - слишком громко, поскольку его реплика  отозвалась эхом в дальних закоулках холла, - Вы, девушка, какой смысл вкладываете в это понятие? Кажется мне, что Вы вообще не нагружаете его каким-либо  смыслом, а это очень дурно, так как бессмысленные речи – показатель бессмысленного существования.
  Это был меткий выстрел - если не в яблочко, то, по крайней мере, в область, к нему прилегающую: девушка резко обернулась и полными слез глазами, с мольбой, посмотрела на юношу. Он остался доволен  и, - мало того – испытал что-то, несколько напоминающее наслаждение, а потому  немедленно продолжил:
- Я, как человек интеллигентный, долго молчал, терпел Ваши издевательства над моей личностью и, не буду кривить душой, над телом – тоже. И откуда в Вас столько   жестокости, столько какого-то невообразимого садистского остервенения? Ведь Вы же девушка, представительница слабой половины человечества…
 При упоминании о слабой половине человечества,  перед внутренним взором юноши всплыла громоздкая фигура матери, и он сначала запнулся, а затем вопреки своему желанию, стал говорить заметно тише:
-      Я нахожу Ваши действия,  по меньшей мере, неадекватными.  Да, по меньшей мере.
        Девушка медленно опустилась на корточки. Она молчала, крепко сжав губы. Судя по ее лицу, она немного успокоилась, и теперь слушала юношу с неким интересом. Видимо, последняя его реплика была слишком мягкой и умиротворяющей. Этот поворот событий  юношу смутил.  Он встал,  запустил руки в карманы брюк и  подошел поближе к девушке. В таком ракурсе, сверху вниз, она показалась ему маленьким диким зверьком, четко сгруппировавшимся и приготовившимся к смертельному прыжку, а в глазах ее он уловил потустороннюю тоску, которой  раньше не замечал. Нужно было продолжать монолог, который теперь должен был нести в себе двойную функцию –  нападение и  защиту одновременно, так как тоска в глазах  сгруппировавшейся девушки не предвещала ничего хорошего. 
         Юноша приблизился к столу, взял в руку клубок зеленых крученых ниток, ловко подкинул его вверх, так же ловко поймал и усмехнулся:
 -     Скажите, пожалуйста, мне вот что. К чему Вам такое количество ниток? Они, случаем, не раздражают Вас? Не навевают Вам пессимистических дум, ночных кошмаров? Их же слишком много. Разве нет? - он вопросительно наклонил голову в ожидании ответа.
         Девушка встала, одернула платье, затем спокойным жестом взяла клубок из его рук и бросила обратно на стол.
- Вы задали слишком много вопросов, и я не решусь ответить на какой-нибудь из них, поскольку считаю их содержание не столь существенным, сколь важно для меня пригласить Вас в мою мастерскую. – невозмутимой скороговоркой произнесла она, развернулась и быстро подошла к винтовой лестнице, затем  обернулась и сказала, улыбаясь, -  А Вы меня удивили. С Вами непросто. ""
           Непросто. Да еще с улыбкой!   Она была, несомненно, сильна, эта девушка, что удручало, но в то же время разжигало все большую и большую страсть к  борьбе. Борьба…Юноша поймал себя на этом слове, которое раньше не приходило ему в голову: да, теперь это была уже четкая и откровенная борьба, в которой девушка, на удивление, не особо уступала ему в стратегических методах.

8. Чердак (часть1)
            Лестница привела их в небольшую, лишенную окон, комнатку, начиненную запахами старинного чердака. Комнатка была, в общем-то, пустой, не считая массивного, обшитого железными обручами, сундука, который располагался у одной из стен.
             Девушка подошла к сундуку и, трепетно и благоговейно глядя на него, прошептала:
 -   Здесь хранится мое приданое. Это – самое ценное, что есть в моей жизни.
 -   Надеюсь, Вы не вздумаете мне его показывать? Я не особо интересуюсь подобными вещами. – с брезгливостью в голосе воскликнул юноша.
  -  Что Вы! Ни в коем случае! – испуганно отозвалась она, не обращая внимания на его   тон. -  Я открою этот сундук только тогда, когда встречу своего избранника, свою вторую половину, того единственного…
   -    Можете не продолжать. – нетерпеливо прервал ее юноша.
    -  Да-да, извините. – согласилась она. –  Иногда меня уносит куда-то…Но дело в том, что дедушка еще при жизни наложил запрет на этот сундук, а я дедушку всегда слушалась. Современные нравы не предполагают таких условностей, но такова наша семья. Тем более, что и ключа  у меня нет. Видите – какой тяжелый у сундука засов. – она ткнула пальцем в громадной величины висячий замок, красующийся на сундуке, - Это единственный замок в моем доме.
        Юноше вдруг стало безумно интересно, как же она собирается открыть сундук, если ключа у нее все равно нет. Спросить у нее об этом – значило установить нормальную беседу, а пойти на это он не мог, поскольку тогда произошел бы разрыв в  налаженных и правильных действиях  в сторону реализации главной, изначальной его  идеи. Но, тем не менее, любопытство было столь сильно, что он не выдержал:
 -   И  каким же образом Вы собираетесь его открыть? – с максимальным безразличием вопросил он.
  -   Я же говорила – когда появится мой избранник… – она сделала паузу, пересекла помещение и толкнула дверь в стене, противоположной той, рядом с которой находился сундук, -  Он и откроет.
         Дверь распахнулась, и сквозь образовавшийся проем в комнату хлынул бешеный поток яркого, феерического света. Юноша рефлексивно прикрыл глаза ладонью, глядя на девушку, которая исчезает в этом светящемся безумстве, а потом ринулся за ней – упускать жертву было нерезонно.

9. Мастерская
         Они оказались в   колонном зале. Было более чем странно, каким образом он мог умещаться в этом доме, который снаружи показался юноше раза в три меньше, чем данное обширное пространство. Колонны, будто ленивые толстые змеи,  тянулись к потолку, извиваясь и упираясь в него тупыми мордами. На всех стенах виднелись огромные, распахнутые настежь, окна, сквозь которые и проникали потоки света. Казалось, что в окна вместо стекол вставлены   необычайно мощные линзы, усиливающие свет в сотни тысяч раз.
       -  Добро пожаловать в дом моей души! – высокопарно выдохнула девушка и, раскинув руки, выбежала в центр зала. Она оказалась в пересечении множества золотых лучей, и сама превратилась в сотканную из света  материю. Глядя на нее, юноша с отвращением подумал о том, что, быть может, многие мужчины находят ее привлекательной, и, в связи с этими мыслями, попытался представить хотя бы одного из них. Вырисовался расплывчатый образ, не имеющий никаких конкретных опознавательных элементов, и юноша решил для себя, что это – лишь подтверждение того, что  мужчины, которым может нравиться эта девушка, тоже являются   истинными ничтожествами.
           Девушка  скрылась за одной из колонн, и юноша услышал, как она тихо, чуть уловимо, его оттуда позвала. Он оставался стоять, пока она не повторит свой окрик, а  сдвинулся с места, только когда увидел кудрявую головку, выглянувшую из-за массива колонны:
 -  Скорее, ну же! Мне необходимо Вам показать это! – глаза ее азартно блестели, голос дрожал от нетерпения. -  Вы чего-то стесняетесь? Чего же?
           Усмехнувшись, он пересек зал и подошел к колонне, за которой чем-то шуршала неугомонная девица.
         -  Глядите! – выкрикнула она, срывая полотно гофрированной бумаги с чего-то большого и серого, -  Глядите внимательно! Вы – первый человек, кто это видит. Это моя новая работа. Я выстрадала ее всем своим существом, и мне необходимо получить Вашу оценку.
               Бумага с печальным шорохом опала на пол, и перед юношей возникла скульптура.  Это была работа, которая являла собой массивную  гипсовую женскую фигуру, застывшую в   странной позе. Казалось, она приготовилась к прыжку – все ее мышцы, искусно проработанные резцом скульптора, были напряжены, а в серых гипсовых глазах угадывалась  задумчивая неизбежность.
      - Ну как? – с  нетерпением промолвила девушка, -   Только вот название никак не могу изобрести. Мне кажется, это должно быть что-либо типа ""В преддверии полета"", или даже просто ""Полет"". Хотя, нет, ""Полет"" – слишком коротко и банально. Я люблю сложные имена. Да, ""В преддверии полета"" – будет в самый раз, хотя я, конечно, еще подумаю. А Вы? Как Вам это нравится? – она заглянула в лицо юноше и тут же со страхом отпрянула, -   Что с Вами?..""
           Юноша был ужасен в этот миг : он   побледнел,  его конечности извивались в судорогах, а глаза горели, как  дьявольские огни.   Он оглядывался по сторонам, ничего при этом не замечая, кроме зловещих, будто норовящих обрушиться на него, колонн, и ощущал полную мистическую сущность происходящих вокруг событий.  Виной такого великого потрясения была скульптура. Это изваяние – эта собирающаяся прыгнуть в никуда женщина -  была как две капли воды похожа на его мать. Сначала он подумал, что ему, конечно же, показалось: такое нелепое совпадение не могло произойти в реальной жизни, но потом, вглядевшись получше, он уверился в своей правоте. Да, это была его мать – грузная, прямая и величественная. Но откуда? Почему? Как ее изображение могло очутиться в этом таинственном доме? Юноша пошатнулся, после чего все вокруг слилось воедино,  а перед глазами стали плыть и сгущаться разноцветные пятна…Явь потеряла всякие очертания…И он опять погрузился в глубокую, беспокойную кому, в которой не было ничего кроме пустоты и периодически вспыхивающих  в этой пустоте зеленых огоньков…

10. Второе пробуждение
       -  Вы посидите пока   на диванчике! -   прорвал  тяжелый мрак бодрый голос девушки -  Я сейчас приготовлю десерт и приду к Вам! Слышите?
          Юноша разомкнул веки и обнаружил себя лежащим на диванчике в том самом холле, который располагался на первом этаже дома, и  откуда они с девушкой в свое время уже успели благополучно удалиться. Но каким образом он снова попал сюда? Юноша не стал утомлять себя догадками. Он снова закрыл глаза и попытался привести мысли в порядок, выстроив недавние события в  той очередности, в которой они происходили. Затем он вспомнил ужасающее изображение матери, и опять чуть не лишился сознания. 
          После этого,  он стал судорожно вспоминать с какой целью вообще пришел в этот дом,  вспоминал долго, и наконец-таки в голове  несмело закопошилась та самая сакраментальная идея о перекройке мироздания, которая двигала существо юноши по жизни, и которая же привела его сюда. Только теперь эта идея некоторым образом потускнела, а самым сложным для юноши  явилось установление связи между идеей и девушкой. Связь, несомненно, была, но она утерялась где-то позади, в холодных складках  болезненного сна.
              Найдя причину спутанности своего сознания в  неполном пробуждении, юноша протер ладонями глаза, сел и огляделся по сторонам. Пока он находился в коме, девушка хорошенько поработала над обстановкой холла. На столах, диванчиках и комодах было аккуратно прибрано, к тому же - мебели стало заметно меньше, и, что самое главное, исчезли все нитки!
               В этот момент появилась девушка. В руках  у нее был поднос, а на нем -  графин с розовым вином и две вазочки  со  взбитыми сливками.
    -  Вы так утомились во время нашего путешествия: я даже не успела отвернуться, как Вы заснули. Это все моя вина: я всегда слишком  быстро хожу. Да и запах жасмина одурманивает… А потом, когда Вы проснулись…Все было так внезапно, что я не смогла устоять… – ее щеки подернулись рассветной краснотой, - Со мной такого еще не бывало. Но я ни о чем не жалею… – она опустила глаза. –  Мужчины обычно менее сентиментальны, чем дамы. То, что случилось здесь между нами, для среднего мужчины – пустячок, как прогулка перед сном. И, к тому же, после этого, они неизменно жалеют о произошедшем, как о досадном недоразумении. Но Вы же – не обычный мужчина…
            Опустив поднос на пол перед диванчиком, она принялась разливать вино по бокалам, потом  подняла один из них, другой протянула опешившему юноше  и торжественно воскликнула:
- За воссоединение наших тел!
 Он  залпом осушил бокал и удивленно вгляделся в ее лицо, после чего вскочил на ноги и рванулся в сторону, к парадной двери.  Недоумение, граничащее с ужасом, охватило юношу в тот момент, и он перестал владеть собой, поскольку  особа, которая угощала его вином, была совсем другой девушкой – не той, с которой они встретились утром в  кафе… Юноша с разбега ударился о поверхность двери, как отчаявшаяся птица, пытающаяся покинуть пределы неуютной клетки.
- Что Вы делаете? – послышался  испуганный голос. Юноша обернулся и прижался к двери спиной. Девушка стояла совсем рядом, в нескольких шагах от него, сжимая в руке бокал с недопитым вином.
-  Кто Вы такая? – воскликнул он, тщетно пытаясь поглубже вдавиться в дубовую дверную твердь, - Где другая? - казалось, он потерял способность связно говорить,  - Другая, та, с которой мы пришли сюда…Скульптор…У нее такие на голове кудряшки… – он попытался изобразить кудряшки руками  . –  А у Вас вон что…
           Девушка  пробежалась пальцами   по своим жестким, коротко стриженным волосам – от лба к затылку и обратно, а затем мрачно проговорила:
-  Да. Кудряшек у меня нет. И никогда не было. А стрижка такая удобней, нежели всякие там.. – и она повторила в воздухе движения юноши. - Но все же, куда Вы бежите? Не ушиблись, случаем? – она поставила бокал на столик.
             Юноша  ощущал все более и более нарастающую эфемерность происходящего, хотя и смутно понимал, что это чувство – всего лишь способ легче переносить  неопровержимую ясность и реальность чудовищных событий, творившихся с ним. Высокая, несколько угловатая девушка, стоявшая напротив, была абсолютно не похожа на ту тонкую белокурую нимфу, которая привела его в это логово, и это было бы не столь ужасающим недоразумением, если бы юноша не  имел уверенности, что, кроме той девушки из кафе и него, в доме  не должно быть никого постороннего, а даже если и есть…Тут цепочка его мыслей прервалась, и в душе затеплилась надежда:
-  Так, где же та девушка? – нервно произнес он. - Мне нужно с ней переговорить. До того, как я потерял сознание там, на втором этаже, произошло нечто, меня потрясшее, и я надеюсь, что она мне разъяснит кое-какие моменты… – он осекся, наткнувшись взглядом на зловещую ухмылку стриженой девицы. В одну секунду, словно мощнейший вихрь, набросились  на него  обрывки памяти, и все то, что он не мог выстроить в одну шеренгу после своего тяжелого пробуждения, вдруг совместилось, слилось воедино, и потекло тихой, умиротворенной рекой. Конечно же! Он знал, зачем он здесь! Он пришел сюда, ведомый своей великой потребностью послужить на потребу человечеству, пришел изменить мир, и уже начал его менять – конечно же, начал, потому как  кудрявая девушка, которая  теперь таинственно исчезла,  удачно явилась тем самым благородным началом его миссии.  Явилась…Но потом…Юноша задумался. Что случилось потом? Это странное  наваждение -  гипсовое изображение его матери, на фоне бескрайней пустоши колонного зала. Откуда? – об этом не стоило думать, это ""откуда"" и вывело тогда его из ясности, и отправило в липкий, насыщенный смертоносным дыханием, сон .
              Тут юношу осенило – как он не подумал об этом раньше? Исчезнувшая девушка, с ее тонкими, восковыми ручками, не смогла бы перетащить его со второго этажа в холл, и, скорее всего, она позвала себе в помощь  эту нагловатую  громилу, которая сможет перенести на своих широких плечах двоих таких, как он.
           Он снова оглядел  девушку, которая с недовольным видом раскачивалась из стороны в сторону, заложив за спину загорелые руки, и подумал о том, что она вряд ли может пригодиться ему в достижении его высокой цели: она явно не представляла из себя ничего, даже отдаленно напоминающего опасность для прогресса, и,  копнув глубже, юноша уверился, что она вряд ли вообще представляет из себя что-либо, кроме груды не по-женски развитых мышц и черной вихрастой прически.
       - А я, было, подумала, что Вы – не такой, как все. – глухим, потускневшим голосом сказала она, -  Понадеялась, что с Вами все будет по-другому. Как в сказке… – она закашлялась, - Видите, даже произносить это слово теперь не получается. Но, знаете, я хочу Вам сказать, что, как бы равнодушно Вы не размышляли по поводу той связи, которая между нами случилась,  – оскорблять хозяйку гостеприимного  дома – поведение крайне неприличное. 
           Девица отошла в сторону и тяжело опустилась на диван.
 – Только не подумайте, ради Бога, что я – одна из тех дур, которые верят каждому нашептанному на ухо слову. Я доверилась Вам намного раньше,  и произошло это не только потому, что Вы так мило заговорили со мной в кафе, а потому, что… – она замолчала, видимо, не обнаружив другой причины, но тут же продолжила, - Но, не смотря ни на что, Вы оригинальны в своих оскорблениях, и, я бы сказала, даже – изощренны.  Намекнуть мне, что на моем месте должна быть другая…Недурно! Тянет на серебряный  век.
           Юноша  молчал. Девушка тем временем закурила длинную коричневую сигарету.  - - Кудряшки. Пошлость какая. – она брезгливо фыркнула . – Зачем же Вы вообще подошли ко мне, если ваши фантазии населяют такие девические безделицы? Хотя…Что Вы там еще упомянули? Кем я, то есть, - она -  должна была оказаться? Скульптором? А вот это уже – экзотично. Нет, дорогой мой. Я - всего   лишь богатая бездельница, прожигающая дедушкино наследство. И никаких талантов, кроме того, который я продемонстрировала Вам на этом диванчике, у меня не имеется в запасе.
          Юноша даже не пытался вникать в ее слова: она несла бесспорную чушь, и слушать ее у него не было намерения: вместо этого, он рванулся в центр холла,   все к той же винтовой лестнице, и  стремительно взобрался на второй этаж. Здесь было темно и сыро. Юноша стал шарить во мраке, стремясь найти сундук, дабы сориентироваться, но его руки то и дело натыкались на какие-то многочисленные предметы, а  когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что вся поверхность пола завалена  рухлядью и мусором, что сундука здесь нет и в помине, и что никакой двери, ведущей в колонный зал, тоже нет. Он не поверил своему зрению, принялся дотошно простукивать и прощупывать стены, но кроме обрывков некогда приклеенных журнальных картинок, ничего на них не обнаружил. 
- Я не помешаю? – голос девицы пронзил полость темноты и холодным укусом лег между  лопаток. Юноша обернулся и увидел мерцающую точку огонька сигареты.
-  Сначала Вы пытаетесь вышибить входную дверь, теперь стучите в стену. Сразу могу сказать – мои драгоценности здесь не замурованы, и Вы зря теряете время в этом затхлом помещении. – она затянулась, и на долю секунды вспыхнуло ее смуглое лицо. – Вы сразу показались мне странным, но я предположила, что это – шарм, а теперь вижу, что, по-видимому, Вы нездоровы. Я не сильна в наименованиях нервных болезней, да и какой толк в названиях, когда человек выбит из колеи жизни…Ладно. Я спускаюсь вниз, а вы, пожалуйста, идите за мной.
            Цоканье каблучков удалилось за пределы комнатушки, и юноша  обессилено повалился на пол. С ним происходили какие-то неизмеримые и необъяснимые вещи: полный сумбур в один миг заполнил  его черепную коробку, и юноша застонал от внезапной головной боли, обуявшей его. В этот момент он показался себе маленьким и ничтожным карликом, вся его прошлая жизнь – глупым кошмаром, а происходящее теперь – галлюцинацией. Он увидел себя сидящим на берегу подвижной горной речки, а на другом берегу, в сумрачной дали, заметил едва  различимую субстанцию, которая извивалась, как дождевой червяк,  и светилась потусторонним светом. Внезапно, в этой субстанции юноша угадал ни что иное, как свою высокую идею о собственной великой миссии, ради которой он жил все эти годы . Да, он жил ради нее, вынашивая ее и лелея, как самка свой первый плод, и теперь вдруг, впервые, ощутил, что она ускользает от него – ускользает навсегда, превратившись в далекий, маячащий в недосягаемости, свет. Это был конец всего. Он открыл глаза. Образ речки утонул во мгле коморки.
                Юноша с гигантским усилием встал на ноги и ступил на скользкий мрамор лестницы. Спустившись на первый этаж, он подошел к девице, которая разметала свое тело по диванчику в непринужденно-развязной позе, и встал напротив нее,  глядя в ее раскосые глаза невидящим, полным остервенелой ненависти взглядом. Он понимал, что игра проиграна, что его недавняя жертва – девушка с вьющимися волосами – обставила его в два счета, подослав эту пустую публичную девку,  не имеющую в себе той   испепеляющей  полноты души, необходимой для осуществления его плана, и тем самым обезоруживающую юношу целиком, превращая весь мир во что-то серое и повседневное. Эта  стриженая особа являлась только лишь – телом, большим, громоздким женским телом, пахнущим мылом и туалетной водой, и разрушить ее сознание не представляло никакого труда, а тем более – интереса. Ее сознание можно было бы без усилий упаковать в коробок из-под спичек и выбросить в окно, или, быть может – аккуратно разорвать на несколько кусочков, как использованный автобусный билет, и для таких действий не требовалось ни плана, ни стратегии. А тело…
                Он сжал кулаки и глухо попросил у нее воды. Она с некоторым недовольством поднялась, прошествовала к столу с графином, и  в тот момент, когда  вода почти целиком наполнила стакан, юноша   оказался стоящим за спиной у девицы, и его пальцы мертвым кольцом сомкнулись вокруг ее крепкой шеи. Последний сдавленный женский возглас озарил  воздух холла. Разлетелся на мириады осколков стакан, ударившись о гладь паркета. Она ухватились за    его потные руки, попытались ослабить  их, но…Юноша кинул взгляд на ее пальцы,  непринужденно отметил, что они на редкость длинны и холены, а после чего последний раз напряг бицепсы и отпустил обмякшее тело. Оно грузно рухнуло прямо в гущу битого стекла, изранив свое мертвое, застывшее в гримасе дикого недоумения, лицо.
                Юноша понимал,  что не нужно было  спешить, чтобы  выудить из этой неприятной женщины всю информацию по поводу пропавшей белокурой незнакомки и  исчезнувшего колонного зала, заключившего в себя  скульптурное изображение матери, но досадовать по поводу совершённых действий он  не собирался, а потому переступил через труп, взял со стеклянного столика зажигалку, а с комода – свечу, и снова взобрался по лестнице на второй этаж.


11. Чердак (часть 2)
                При слабом свете свечи старье, разбросанное по полу, ожило и приобрело магический оттенок, а коморка стала походить на таинственный террариум. Юноша огляделся по сторонам, убедившись, что двери, ведущей в светлый зал, действительно нет, что нет и сундука; да и сама комната изменилась:  она стала явно больше и уходила куда-то в глубину, теряясь за пределами освещенности. Юноша двинулся туда и попал в узкий коридор, ответвившийся от комнатки и  устремившийся в кромешную ледяную темноту. Коридор был настолько тесным, что поглощал собой всю силу пламени, и юноша шел, ничего не видя перед собой, шел долго, а когда в какой-то момент   обернулся,   то обнаружил, что тьма сомкнулась у него за спиной и что дорога назад стала точно такой же, как и вперед . Прошло, наверное, несколько часов; а затем время и вовсе остановилось, сливаясь с каменной поверхностью стен коридора, к которым иногда прикасался юноша. Внутри сознания было пусто и холодно, так же, как и снаружи. Все, что происходило, обратилось в единую дорогу к неизвестности. Юноша ни о чем не размышлял  и не испытывал никаких чувств: одно только ощущение  невыразимой, могильной прохлады заключило в себя всю его сущность, а его тело обрело  неестественную  воздушную легкость,   и это все было настолько сильно и ощутимо, что походило на перерождение всего живого.  Юноша, одурманенный возникшей невесомостью, двигался все быстрее и быстрее, окунаясь в мягкие невидимые волны, неизменно возникающие на пути.

12. Девочка.
          Забрезжил свет, сияние свечи отозвалось, снова стало заметным, вырвав из мрака серые стены и выложенный плиткой потолок. Далекий свет усиливался и приближался. Юноша с нетерпением  ожидал встречи с ним.  Мысли снова стали возвращаться в его ум, и первая из них была предположением о том, что озаренная даль – не что иное, как колонный зал, в котором, словно печальная русалка, ожидает его девушка с большими зелеными глазами, которая, по непонятным причинам, стала приобретать в его воображении некий свежий оттенок.
           Вскоре стало совсем светло, юноша вздохнул полной грудью, сделал последний шаг, и почувствовал, как земля,  в который уже раз, уходит у него из-под ног. Он снова очутился все в том же холле, освещенном матовым светом вечернего солнца, а перед ним, кротко улыбаясь и сжимая в руках поднос, на котором  возвышался графин с розовым вином и две вазочки со взбитыми сливками, стояла   незнакомая  девочка, лет десяти, худенькая, в коротеньком сарафанчике и трогательных  кожаных сандаликах.
- Вы сказали, что отлучитесь на минуточку, а пропадали целый час! – проворковала девочка и засмеялась, - Нехорошо обманывать детей, дяденька!
 Было видно, как напрягаются ее маленькие ручки,  сражаясь с тяжестью подноса. Девочка  произвела движение, отдаленно напоминающее реверанс.
  -   Дяденька! Позвольте пригласить Вас на этот скромный десерт. Я еще маленькая и не разбираюсь в винах, но знаю, что дедушка всегда пил это, - она кивнула в сторону графина. - Ну, да помогите же мне, в конце концов, - она протянула поднос юноше, и тот машинально вцепился в него.
- Пройдемте на диванчик, -  сказала девочка и с важным видом пересекла холл, остановившись на том самом месте, где какие-то несколько часов назад…Юноша сглотнул жесткий комок, подкативший к кадыку…Кто-то хорошенько прибрал здесь во время его плутания по лабиринту коридора: ни трупа, ни крови, ни разбитого стакана.
-  Вы что, не хотите на диванчик? – с удивлением спросила девочка. -  Можно сесть за стол. Но, дяденька, меня все время взрослые норовят усадить за стол! Это просто наказание какое-то, - она всплеснула руками, -  Это так надоедает! А иногда хочется развалиться на диванчике, измазать все вокруг шоколадом, а потом прыгнуть на пол и валяться  в обнимку с куклой, собирая на своей одежде всю пыль в доме!
        Она вприпрыжку подскочила к юноше, и в ее глазах заиграли озорные молнии:
- Давайте договоримся, что  Вы не будете меня ругать, если я вдруг – ну, случайно, конечно, измажусь сливками, или, к примеру, сниму сандалии и буду прыгать по полу босиком, а потом заберусь с ногами на диван? Не будете?
 Юноша все так же машинально ответил, что не будет. Не смотря на растерянность, граничащую с ощущением собственной невменяемости, он успел заметить, что обстановка холла в который уже раз изменилась. Практически вся мебель исчезла – остались только диванчик, стол и два комода, зато появился высокий дубовый стеллаж, до верху загруженный куклами, мячами и прочими игрушками.
        Окрыленная согласием дяденьки, девочка тут же скинула сандалики и принялась прыгать вокруг него на одной ноге.
- Жил в пруду один пескарик! Тра-ля-ля!Гей-гоп, - веселилась она, - У него был друг комарик. Тра-ля-ля! Гей-гоп! Вы знаете эту песенку? Давайте петь вместе.
 Тут она остановилась, задумалась о чем-то и серьезно проговорила:
-    Нет. Я веду себя плохо. Я не должна делать только то, чего мне хочется. Я должна… как это… – она наморщила лобик, -  А! Вспомнила! Учитывать желания гостя! У Вас есть желания?
          Юноша медленно опустился на корточки, поставил поднос на пол и поднял глаза на девочку.
-     Кроме тебя кто-нибудь в доме есть? –  услышал он свой голос, в котором отчетливо  уловил  ранее  незнакомые,    тревожные нотки.
- Есть. – отозвалась девочка, -  Вы, -  она тоже опустилась на корточки. -  А раньше был дедушка. Только он умер.
 При упоминании о смерти, юношу кинуло в жар, он расстегнул верхние пуговицы рубашки, взял графин и сделал несколько крупных глотков прямо из горлышка.
- Ешьте сливки. – заботливо проговорила девочка, -  Их надо сразу есть – потом будет не вкусно.
 Она схватила одну из вазочек и с разбегу прыгнула на диванчик, подобрав под себя голые ножки, предупредительно сообщив юноше:
 -  Как договаривались! Без замечаний.
           Он встал и, пошатываясь, приблизился к винтовой лестнице. Сознание опутали ветви непонятных догадок, не имеющих ни определенного смысла, ни конкретных очертаний, вернее, юноша только предполагал, что бесформенные вспышки, мелькающие в его воспаленной голове –  это догадки: вполне возможно, что это были просто какие-то болезненные проявления, не связанные ни с работой мысли, ни с происходящей кутерьмой событий. Огненный смерч обжег сердце, и юноша навалился грудью на взвивающиеся к потолку ледяные ступени, неистово прижимаясь к ним, чтобы хоть на миг почувствовать облегчение. Но легче не становилось. Горячий водоворот, бурлящий где-то под ребрами, начал распространяться по всему телу, и вскоре тонкими брызгами стал просачиваться через поры, накаляя тем самым воздух холла.
   -  Девочка… – хрипло простонал юноша, -  Что там, на втором этаже?
- Там? – переспросила она, задумчивая облизывая мельхиоровую ложечку. –  Там, дяденька, много чего есть. Но Вы лучше туда не ходите.
 Она все так же открыто улыбалась, совершенно не обращая внимания на его состояние.    -     Мне туда подниматься запрещено, пока я не стану взрослой, а один Вы заблудитесь.
 -   Я там уже был. – словно во сне, произнес юноша, -  Там был зал с колоннами и скульптура…И много света…И девушка  в длинном платье…
 -   Может быть, – пожала плечами девочка, - Может быть, там есть и колонны, и девушка, и всякое другое. Только, дяденька, Вы не были там. Вам туда нельзя. А ходили Вы вон туда, в дальнюю комнату этого этажа, в дедушкину библиотеку. А наверх Вы не поднимались. – тут она скривила забавную мордашку, - Но Вы смешной! Фантазируете, как маленький. Я тоже очень часто мечтаю, как я вырасту, поднимусь туда, и что я там увижу. Иногда – одно придумается, иногда – другое…
                Но юноша ее не слышал: словно раненая дикая кошка, медленно карабкался он вверх, и каждая ступень была, как длинная, подернутая вечностью, эра, и на каждой ступени он останавливался, чтобы передохнуть перед следующим неистовым рывком. В какое-то мгновение он посмотрел вниз и ничего там не увидел – перед ним распростерлась бездна, поглотившая холл, девочку и все остальное, включая прошлое, настоящее и будущее, и юноша совсем не удивился, а даже обрадовался этому, почувствовав в своей душе ранее неизведанное тепло, которое, казалось, исходит из самой  ее глубины, и тепло это было прекрасно, оно вселяло в него необычайно сладостное чувство, не похожее ни на одно из тех, которые он привык испытывать. Это чувство, словно мягкая ласковая рука, легло ему на голову, и чуть заметно, потащило его куда-то  за пределы лестницы, а после этого раздался взрыв, и юноша окунулся в беспросветную, всеобъемлющую боль - она скрутила его тело в тонкий жгут и стала протягивать сквозь узкое отверстие, образовавшееся в какой-то вязкой, горячей среде.
   
13. Девочка?..
- Я же предупредила Вас, что туда ходить нельзя! – холодным эхом прорвал туманность детский голос.
Юноша всплыл на поверхность кошмара и снова ощутил знакомый, чуть сладковатый запах холла. Девочка стояла недалеко от лестницы и осуждающе покачивала головой. В руке она держала револьвер. Юноша  опустил глаза и обнаружил, что вокруг него растекается густая бурая жидкость…  Простреленная нога  не чувствовалась.
 -   Эх, дяденька, – сокрушенно вздохнула девочка, -  Почему взрослые заставляют слушаться детей, а сами делают, что хотят? За непослушание  нужно наказывать. Меня всегда этому учил дедушка. Но, к сожалению, в один прекрасный день сам  провинился…
         Девочка вернулась на диванчик и с невозмутимым видом принялась продолжать трапезу, заглатывая сливки с аппетитным причмокиванием. Юноша тяжело опустился на ступеньку и застонал: рана дала о себе знать.
  - Девочка… –  сказал он, - Что же происходит?.. Ведь ты же…Ты же ребенок…Откуда у тебя оружие?
- Откуда? – она подняла револьвер, прищурилась и выстрелила куда-то в сторону. Юноша повернул голову на шум и увидел разлетающиеся в клубах дыма ошметки игрушек.
 –  Вы, дяденька, странный какой-то! Я же одна живу, в большом доме. А что, если бандиты проберутся? Или кто-нибудь наподобие Вас…
      Юноша понял, что удивляться,  либо бежать от действительности, бесполезно, что нужно срочно менять тактику и реагировать на происходящее, как на неизбежную данность, и в ней уже ориентироваться, не думая о прошлых событиях, мыслях и чувствах, а если иногда о них и вспоминать, то исключительно - как о далеких, канувших в лету. Боль в ноге нарастала с великой скоростью,  кровь текла не переставая, заливая белый мрамор и стекая на каменный пол тонкими темными струйками. Стиснув зубы, юноша принялся медленно сползать по лестнице вниз, тихонько вскрикивая от  невыносимой боли, разносящейся по всему телу при каждом движении.
       Девочка тем временем расправилась с десертом,   легла на живот и с интересом наблюдала за юношей. В такой непринужденной позе, рядом с револьвером, она могла бы позировать для  какого-нибудь антивоенного плаката.
- Вы опирайтесь на другую ногу, не на ту, которая в крови! – бодро посоветовала она, и от этих слов юноше стало еще хуже, чем было.
-  Молчи…– проговорил он себе под нос. Девочка все же его услышала  и закивала:
-  Молчу, молчу . Хорошо. И все таки послушайте меня по поводу ноги. Станет легче… - и это было последнее, что запечатлелось в его сознании…Мысли собрались в клубок, перепутались, а потом утонули в океане дневных уличных звуков…За долю секунды сознание вернулось к юноше и он увидел распахнутое окно, за которым, словно снежный город, приветливо шумел жасминовый сад.

14. Последнее пробуждение.
- Слава Богу! – услышал он восторженный возглас и обернулся. Девушка с кудрявыми волосами и обрамленными пушистыми ресницами глазами,  стояла рядом с этим, ставшим уже родным, диванчиком, на котором юноша снова возлежал, и радостно улыбалась.
-  А я испугалась, увидев, как Вы упали на диван. Уже хотела бежать за доктором: у меня сосед – превосходный доктор, но не прошло и минуты, смотрю – глаза открыли! Вы главное не паникуйте. Такое бывает от пыльцы жасмина. Легкий обморок.
Юноша не сводил с нее глаз, боялся спугнуть очередное видение: не смотря на то, что вместе с сознанием, к нему вернулись все чувства и мысли, ранее населявшие его ум,  он был рад, что все возвратилось на круги своя: девушка, нагромождение мебели вокруг, сухие цветы на стенах. Это было все так же безвкусно как и раньше,  но теперь его это не раздражало, а наоборот - гарантировало некую безопасность.
- Я думаю, Вам нужно на воздух. Только не в сад. – сказала девушка. -  Пойдемте, я провожу Вас на веранду .
     Она протянула к нему руки, подхватила подмышки, и без всякого усилия поставила на ноги.
 -  Кто я? – выпорхнул из юноши вопрос, который показался ему неестественным, и в то же время ,  по необъяснимой причине, очень уместным.
            Девушка улыбнулась:
 -  Вы – самый замечательный из людей, которых я когда-либо видела в своей   жизни. Вы – тот, кого я искала, и тот – кого я нашла. До нашей встречи Вы, действительно, не знали – кто Вы. Но теперь, в этом доме, мы с Вами вместе, с общими усилиями, добьемся того, что Вам станет ясно, что Вы - прекрасный, добрый, сильный мужчина.    
              С юношей происходили еще более странные вещи, чем те, которые случились до этого момента в пределах данного дома. Он увидел себя изнутри, и увидел, что там, внутри, абсолютно пусто, и что с каждым словом этой девушки, в эту пустоту проникает бурлящий радужный эфир, который заполняет все закоулки его личности приятными и несказанно нужными явлениями. Ему не хотелось сопротивляться, возвращаться к прошлому, а, напротив, – с каждой секундой сердце его, а теперь он четко, впервые в своей жизни ощутил, как оно бьется, становится больше, освещая закоулки души тихим и очень приятным светом.
                Девушка взяла его за руку, повела за собой, на веранду, но в какой-то момент остановилась в нерешительности, свернула, и вскоре они очутились на чердаке – на том самом чердаке, где не было ничего, кроме большого кованого сундука и массивной двери, ведущей в зал с колоннами.
                Они подошли к сундуку, и вдруг, казалось, -  неожиданно даже для себя самой, девушка запустила руку в нагрудный карман юноши и вытащила оттуда ключ от его дома.
- Вот теперь этот ключ, несомненно, подойдет к моему сундуку. – прошелестела девушка своим нежным голоском. Она протянула ключ юноше:
- Откройте! Это должны сделать Вы.
         Не сопротивляющийся более ничему, запустил юноша ключ в скважину замка, и через мгновение, с еле уловимым скрипом, крышка сундука сама откинулась.
-  А вот и приданое! – радостно воскликнула девушка и вытащила из сундука   маленькую скамеечку с гнутыми ножками.  -  Замечательное приданое! Дедушка знал, чего мне не хватало в этой жизни! – она прижала скамеечку к груди и принялась тихо вальсировать по каморке, изящно касаясь краешками развевающегося платья стен. -  У меня в доме никогда не было ни одного стула, ни одной скамеечки! Только диваны, диваны, кровати, столы, ну, и тому подобное. А теперь! Теперь у меня есть все в этой жизни. Ровным счетом – всё! Больше ни о чем не нужно и мечтать.
 Забыв о юноше, она стремительно скользнула вниз, по ступеням, и исчезла.         
Юноша заглянул в сундук, в надежде увидеть там еще что-либо, но  убедился, что он пуст, и тут окончательно все понял. Слезы облегчения несмелыми струйками выползли из его глаз, он потянулся и почувствовал, что очень проголодался за этот трудный, но все-таки неимоверно удачный день.
                Постояв несколько минут в неопределенных раздумьях о чем-то несущественном, он медленно спустился в холл. Здесь было темнее, чем раньше – видимо, солнце уже приблизилось к горизонту. На стенах лежали сизые тени, отчего холл казался меньше. Юноша, осторожно ступая, сделал несколько шагов и остановился напротив того самого диванчика, на котором сегодня успел заснуть и проснуться уже множество раз. Зрелище, которое предстало перед ним, не удивило его, и, мало того, было приятно, поскольку юноша ждал этого, стремился к этому с самого начала, и, все-таки, добился! На диванчике, с выпрямленной, словно негнущейся, спиной, восседала девушка с вьющимися волосами. Она задумчиво глядела вдаль, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, в ее зеленых глазах застыл холодный, неразрешимый вопрос, а  стройные ее ноги покоилось на маленькой скамеечке с гнутыми ножками.
              Юноша постоял немного возле девушки, изучая ее застывшую позу – как бы проверяя -  все ли в ней  так, как  замышлялось. Потом, удовлетворенно вздохнув, степенно прошествовал к выходу, очутился на улице, и через каких-то полчаса был уже далеко от этого дома, от сада, и от девушки – сильной, но все-таки, побежденной в сложной борьбе.



15. Карьер
               Был вечер. Юноша шел по изменившимся улицам, в которых он теперь замечал некую романтическую мелодию, тихими отзвуками ложащуюся на стенки его души. Да и люди, идущие мимо, обрели цвет, и не были они теперь серыми существами, таящими в себе неопределенную опасность, а излучали добро и всепоглощающее доверие.
                Незаметно для себя, юноша очутился на краю песчаного карьера. Он посмотрел вниз и увидел двух собачек, которые снова не могли что-то поделить – то ли кость, то ли черствую корку хлеба.
- Смешные… – подумал юноша, -  Так и будут драться всю жизнь. Без конца и края. Смешные и глупые создания. А ведь достаточно одного раза, одного гигантского усилия, и все встанет на свои места.
 А собачки не знали о чем размышляет этот худощавый молодой человек,   и поэтому продолжали остервенело бороться, взвизгивая и царапая друг друга хищными коготками.
                Юноша поднял глаза , увидел первые, робко вспыхивающие на вечернем небе, светила, затем пнул носком ботинка камушек, который стремительно полетел с обрыва вниз, то и дело ударяясь о песчаную стену карьера, обернулся и зашагал вперед, вглубь города. Он торопился, поскольку ему нужно было водворить в жизнь свой очередной план: купить новую мебель к себе в комнату, а для этого необходимо было составить четкий, хорошо продуманный, список.
                Придя домой, он  взял блокнот, карандаш и недолго думая записал: "" Пункт 1. Диван."", после чего сунул блокнот за пазуху и принялся выносить из комнаты стулья, небрежно сваливая их грудой на заднем дворе.