Ктотебяпросил? 1и2часть
АЛЕКСАНДР ЧЕБАНЮК
КТО ТЕБЯ ПРОСИЛ?
ЧАСТЬ 1
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ
Аннотация: Кадровый офицер военно-морского флота решил построить океанскую яхту и совершить одиночное кругосветное плавание. В романе описывается строительство яхты, ее испытание в прибрежных водах СССР, отношение к этому доброжелателей и яростное сопротивление людей выступающих против всякой частной инициативы. Ярко показана роль в жизни общества печати, особенно его негативное изображение происходящих событий. Неоконченное путешествие по сути дела - трудная жизнь одиночки, который безуспешно борется за право человека мечтать, за сохранение прекрасной природы на всей планете. Автор выступает против потребительского отношения к создавшей нас среде и ставит бесконечно повторяющийся вопрос, для чего мы живем.
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ
Мечты придают жизни интерес и
глубокий смысл существования.
Глава 1. МЕЧТА
Летом северные Военно-морские базы пустынны и печальны как заброшенные поселения. Нигде никого не видно, тихо, пусто так, что если как-нибудь вырвешься в поселок, то идешь как бы по фантастическому марсианскому городку, описанному Рэем Бредбери в его "Марсианских хрониках". Стандартные дома стоят на голых темно-серых камнях, кое-где покрытых разноцветным лишайником и мхом. В низинах сопок ярко выделяется сочная зелень низкорослой травы, растущей на торфяных участках, образовавшихся за тысячелетия в результате смывания высохших трав, мха и лишайника с базальтовых сопок. Здесь нет перегноя, так как жестокие и длительные морозы убивают гнилостные бактерии. Залив, расположенный между громадными скалистыми сопками где-то там далеко внизу, похож на застывшее оловянное озеро, тусклое от нависших над ним тяжелых, темных облаков. Мрачный и величественный, он кажется зловещим и угрюмым из-за своей неподвижности и серого цвета. В этой массе водяного зеркала застыли громады темно-серых кораблей. Иногда с сопок вдруг задует ветер, поверхность воды покроется рябью и, если покажется солнце, то залив оживает и заиграет изумрудными красками.
Нормальная жизнь здесь начинается осенью, когда к началу учебного года в поселок приезжают семьи моряков и начинают звенеть в пробуждающемся воздухе веселые детские голоса. Примерно в это же время начинают возвращаться с учений и походов корабли, избороздившие за лето тысячи миль студеного северного моря. Ну, а мы, береговики, по отработанной годами схеме: утром на службу, через четыре часа обед в общественном кафе, а в 18 часов - домой, если... В общем одно и то же каждый день, за исключением учебных тревог, которые, как правило, бывают в ночное время или во время выдачи атомного оружия на корабли флота. То же, как правило, ночью.
Мой отпуск прошел на берегу Черного моря, и в конце мая я вернулся в часть, чувствуя себя папуасом среди бледнолицых. К началу июля мы выполнили все задачи, и наступило время передышки.
Вернулся из отпуска командир и, дабы мы не разленились, заставил покрасить наше подземное технологическое помещение. Отсутствие опыта не помешало довольно чисто и быстро выполнить все работы своими силами, не прибегая к помощи маляров, тем более, что я понятия не имел, где можно было найти таких мастеров, имеющих допуск к совершенно секретным объектам.
Как-то во второй половине августа позвонил командир и приказал приготовить помещения к смотру. Хотя он неоднократно бывал у нас в сооружении во время покраски, но, тем не менее, уж такой порядок, на флоте - все принимается на смотре....
Встретив командира и доложив ему, я пошел рядом, обмениваясь с ним повседневными новостями и отвечая на самые будничные вопросы. Все было хорошо, спокойно. Практически мы были теперь готовы к проверке любой самой придирчивой комиссией.
Подошел дежурный по объекту и доложил:
- Товарищ капитан 1 ранга, получен сигнал "Казбек-29".
Я только что оставался за командира части и прекрасно знал, что этот сигнал означал высшую готовность, то есть срочный перевод всего ядерного оружия в боевую готовность для немедленной выдачи… За десятилетнюю службу такого еще не было ни единого раза.
- Ты понимаешь что это значит? - обратился ко мне командир.
- Да. Но это не вмещается в сознание.
- Я и сам не могу представить, что это возможно.
Мы не произносили слово война. Атомная война. Но в голове эти слова звенели со страшной силой. Мы недоумевали и не представляли, что это возможно.
- Что будем делать?
- Как-то надо бы уточнить, - сказал я, не веря, что такое возможно. - Я пойду писать приказ по части, а вы, если получите подтверждение, объявляйте тревогу. Мои бумажки всегда можно уничтожить.
Я побежал наверх, в секретную часть, взял свой чемодан и начал писать приказ. Через несколько минут раздался вой сирены. Значит...
Мы работали как заводные. Казалось, что в воздухе носились десятки миллионов нейтронов, пронизывая наши тела, как бы наказывая нас за то страшное преступление, к которому мы невольно, послушные приказу, готовились… Одни ли?… Войсковые соединения ФРГ подошли к границам Чехословакии… А что делалось в атомных центрах США, Англии и Франции?
Шли часы. Перерыв объявлялся только на несколько минут, чтобы попить чаю, да выкурить папиросу.
Прошли сутки, и наконец все было сделано. Мы перешли на готовность номер два и командир начал понемногу отпускать нас домой обедать. Но пока все было тихо и мы, занимаясь другими делами, все всё время находились на боевых постах, готовые в любую минуту начать выдачу атомного оружия на подводные лодки и боевые корабли флота.
Прошли еще сутки. По-прежнему было тихо.
На третий день радио сообщило о чешских событиях, а мы приказ перевести атомное оружие в обычное состояние для хранения.
ПРОНЕСЛО.
Черт возьми! Где-то политические проститутки в угоду своим амбициям играют судьбами людей, а теперь возможно и цивилизации, а мы, послушные им солдатики, готовы им потакать. И не только мы в нашей стране, но и в той же Америке, ФРГ, Англии… Хрупким стал мир. Нет, теперь и Мир. Интересно, можно ли просчитать, вызовет ли спонтанную реакцию океан от взрыва водородных бомб. Сколько их нужно? Одной мало. Это уже просчитали американцы, когда взрывали свое первое термоядерное устройство. Таким образом, свои теоретические расчеты они проверили на практике. Но, тогда у них было небольшое устройство. А теперь и у нас и у них, все на порядок больше!
Много учебных тревог я пережил. Но эта не была учебной. Это было предупреждение, если, конечно, кто-то поймет. А пока все пошло своим чередом, а мы ждали свои семьи.
После почти четырех месячного отдыха на Черном море вернулась и моя семья. Так уж было заведено моей супругой. Дети должны отдохнуть и загореть перед длительной полярной ночью. Это было для нее просто, так как она никогда не работала.
- Все семьи уже давно приехали, - пробовал я как-то упрекнуть ее.
- Зато мы раньше уехали на юг, - пыталась она ответить с «юмором».
Естественно, я соглашался, хотя одному ежегодно все лето проводить в одиночестве, грустно. Приехали практически все, у кого есть дети, ведь начинался новый учебный год. Жизнь стала шумнее, интереснее и приятнее: рядом были друзья.
Это началось в один из самых будничных дней полярной осени, на встрече с нашими общими друзьями, после длительной разлуки. Нас пришли навестить наши верные друзья, простите за банальность, мой флотский друг, командир БЧ-V подводной лодки Станислав Базыкин и его супруга - Ольга Ивановна, учительница математики и физики в школе, в которой учились наши дети. И как каждый год, и при каждой встрече, посыпались дежурные вопросы, со столь же стандартными ответами.
- Как вы отдохнули? Что делали? Где были?…
Обычные вопросы как у всех и как всегда, каждый год. Все всегда летом ездят в отпуска. Все стремятся поехать на юг, к теплому морю и там жарится на пляжах под палящими лучами летнего солнца. Естественно, чтобы как можно больше покупаться. Ну и непременные очереди в различного рода кафе и столовых за невзрачной похлебкой. По вечерам слушать дешевые концерты "местных" артистов или смотреть старые фильмы. И так каждый год. Единственное отличие, если кто-то заехал на свою родину, чтобы помочь родителям и близким.
После обмена этой, с позволения сказать, информацией, я сказал:
- Ты знаешь Станислав, по-моему мы эти же фразы произносили и в прошлом году. Что ж получается, здесь на службе одно и то же, и в отпуске ежегодно без каких бы то ни было приключений. Когда же мы увидим что-то новое и познаем неизведанное, хотя бы просто незнакомое? Где же разнообразие и приключения? Неужели все мечты остались в детстве?
- Такова жизнь…- начал задумчиво Станислав.
- Нельзя как-нибудь интереснее провести время? Вот послушай. После третьего курса училища, во время летних каникул я решил перейти через Кавказские горы. Это был непередаваемый поход, масса разнообразных приключений. В результате меня там усыновили абхазы, которых я встретил на Альпийских лугах. На всю жизнь запомнилась красивая природа, леса, реки, горы, ледники и люди, с которыми я там встречался. Об этом я и сейчас могу рассказывать часами. Я помню все так, как будто совершил его прошедшим летом. Неужели мы так постарели, и стали такими домоседами, что нас не сдвинуть? Ленивы что ли мы?
Мы сидели и молчали, каждый думая о том же. Потом Стас предложил:
- Давайте подумаем все вместе, разработаем план, маршрут и двинем на будущий год куда-нибудь всем табором! Как ты считаешь? Нужно, конечно, будет подумать куда, как…
- Согласен. Но с нами будут дети. Сразу нужно будет решать массу факторов. И чтобы отпуск совпал со школьными каникулами и чтобы было где спать в тепле. Но представь, что это может быть за прекрасный отпуск! Мне сейчас даже стыдно вспоминать, как мы глупо проводили время. Тоскливо, монотонно, одолевает страшная лень. После такого отпуска не чувствуешь себя отдохнувшим. Нужно, коль скоро мы молоды, держать тело в напряжении и искать положительные эмоции. А это найдешь только в путешествиях, в непосредственном общении с природой.
- Нам нужно, чтобы кто-то шел сзади и погонял нас палкой. Не согласен?
- Да, нет. Согласен, конечно.
- Мы привыкли что-то делать, потому что это надо. Надо идти на работу. Надо учиться. Надо где-то, в чем то участвовать. Подавляется собственная инициатива и вспоминаем мы о природе, ее красоте и привлекательности, наверное, когда смотрим передачи по телевидению.
- Эх, поехать бы куда-нибудь!
Мы рассмеялись.
- Стас, мы сейчас с тобой напоминаем англичан из романа Джером Джерома "Трое в лодке, не считая собаки". Помнишь, с какими огорчениями они рассуждали о своей жизни, о своих болячках..
- Слава богу, что болячек у нас нет.
- Знаешь на кого мы похожи? Со стороны посмотреть, так мы два лодыря, устыдившиеся своей лени и как Манилов мечтающие о том, какие мы будем хорошие в будущем. А ведь пройдет год, наступит время отпусков и мы не найдем ничего, чтобы противопоставить обычным, ежегодным женским желаниям. Покорные их командам мы опять поедем к «любящим» нас аборигенам, ютиться к тесных комнатах, загорать и прочее. А? Что скажешь?
- Нет, в этом мне повезло. Оля прислушивается к моим желаниям, вот только я над этим вопросом не задумывался.
- На теплоходе что ли пойти? Но там опять каюта, столовая и ограждения. Как здесь на корабле, только здесь южный берег Баренцева моря, а там северный - Черного. Будешь стоять на палубе и смотреть береговые картинки. Опять в тисках ограниченного пространства, в зависимости от расписания и воли капитана судна. И ноги будут атрофироваться. Знаешь, я давно мечтал, что, когда вырасту, пойду на плоту с верховья Енисея до его устья. Во, красота! Но пока еще не до этого. Дети маленькие, а главное жена против будет. Ей нужно общество.
- Постой, постой, - воскликнул Станислав. - Река это прекрасно. Это идея! Можно купить лодку, оборудовать ее, и поплыть из Смоленска вниз по Днепру. Тепло, красиво. В любое время можно пристать к берегу, приготовить обед, сходить в деревню или просто покупаться и отдохнуть на берегу! А гребля. Это нагрузочка - ой-ей-ей!
- А у тебя есть кто-нибудь знакомый в Смоленске? Хорошо бы выяснить все заранее.
- У меня там друзья и родные. Конечно я им напишу. Выберем лодку побольше, поставим там керосинку, чтобы в любое время выпить горячего чая. Спать же можно в палатках на берегу. Оля, Нинель Михайловна, - закричал Станислав, идите сюда. - У нас есть замечательное предложение. - Зная свою жену, я воздержался от эмоций по поводу нашего плана, предоставив слово Станиславу.
Когда вошли наши домашние "начальники”, Станислав в ярких красках изложил план проведения предстоящего отпуска, добавив возможные приключения в будущем путешествии. Он эмоционально, как будто мы все сделали и приготовили, рассказал, что плавание начнется из Смоленска, где его друг приготовит нам лодку. На ней мы пойдем по Днепру до самого Синего моря. Ну, если не успеем, то до Днепропетровска.
Оля пришла в восторг, а моя супруга обозвала нас прожектерами. Однако идея была настолько заманчива, и так как мы только что вернулись из неинтересного отпуска, то все приняли живое участие в обсуждении нашей затеи. Достали атлас, так как не все знали где течет Днепр. Обсудили вопросы быта и питания. Примерно оценили стоимость такого плавания, с учетом стоимости лодки. Станислав оказывается был заядлым рыболовом, так что нас ожидала свежая уха.
Красивая идея как эпидемия. Она захватывает вас, овладевая вниманием и чувствами, и увлекает в неведомую страну мечтаний, заставляя человека безустанно трудиться, творить что-то новое, не зная ни сна, ни отдыха, ни покоя. Весь вечер прошел в интересном, увлекательном разговоре, который вдруг коснулся всех. У каждого нашлось что-то свое, хорошее и нужное предложение. Это был удивительный, не похожий на другие, вечер. И хотя моя жена в ходе нашего обсуждения вставляла ехидные реплики, все были так воодушевлены этим предложением, что не реагировали.
Не помню о чем я думал и как уснул, но на другой день вечером прибежал Станислав с кипой журналов "Катера и яхты".
- Вчера не мог уснуть, - сообщил он. Все не выходило из головы ваше предложение. Просто не верилось, что это серьезно, так все необычно и увлекательно. Как было бы хорошо. Олю я почти уговорил, но вот ваша супруга больно уж скептически относится к такому туристическому время препровождению. Давайте посмотрим журналы, я достал их целую кипу. Может быть выберем маленькую яхточку и пойдем по реке под парусами. Это же лучше лодки! Под парусами! Нет, это чертовски здорово!
- Если бы это зависело только от нас.
Мы разделили стопку журналов и углубились в их изучение. Как водится в нашем мире, «на вкус и на цвет товарищей нет», мы результате выбрали совершенно разные конструкции яхт. Почему - не знаю. Каждый стал отстаивать свой вариант, но, в конце концов, спорить мы не стали и неожиданно для себя решили строить две маленькие яхты.
- Ну, что ж, разные так разные. Будем делать параллельно, потом посмотрим, что получится. Спорить резона нет, что делить шкуру неубитого медведя…
С этого дня я стал жить как бы под наркозом идеи строительства яхты, разработки ее конструкции, изучения теории кораблестроения, удивляясь мудрости людей, создавших столь совершенную научную теорию расчетов… Иногда, делая отступление в работе, мы со Станиславом обсуждали условия плавания, готовились к нему, хотя не все члены будущего экипажа нас поддерживали.
Хорошо, что человеку не запрещается мечтать. Правда таких людей высмеивают, над ними издеваются, машут на них руками, как инфантильных и, в конце концов, вешают ярлык - Маниловщина. Даже жена, высмеяв мои мечты, перестала ворчать и махнула на меня как на безнадежного больного. Я изучал конструкции яхт, учился читать и строить таблицы плазовых ординат, искал наиболее простые решения и сводил к минимуму габариты. Часто задавая габариты внутренних помещений, я соизмерял их с размерами своего тела в сидячем или лежачем положении. Дома, в своей комнате я создавал предполагаемое внутреннее помещение яхты. То садился или ложился на пол, передвигался в воображаемой каюте, добиваясь минимальных размеров, при которых я мог бы работать, не задевая конструкции судна
Я продолжал служить, и все вроде бы шло без изменений, только теперь у меня появилась интересная работа. И хотя ничего особенно не произошло, но где-то, да-да где-то, в месте, о котором мы обычно ничего не знаем, уже была уготована мне другая дорога в жизни, ничего общего не имеющая с прошлым и настоящим.
Я очень люблю книги и собирал их не для украшения, а для чтения или работы. Как-то незаметно научился угадывать интересные книги. Срабатывала интуиция. После получки, пока карманы еще не успела обшарить моя любимая хозяйка, я заходил в книжный магазин, где во время моей молодости были недорогие и хорошие книги. Однажды, просматривая новые издания, я наткнулся на книгу Колдуэла "Отчаянное путешествие"…
Я закрыл последнюю страницу и оглянулся. Утро стучалось в окно слабыми светло-серыми полосками заполярного рассвета, а часы показывали пять. Я закрыл глаза, и меня буквально закачало на длинных и могучих волнах Тихого океана, такого прекрасного, необъятного и живого, способного вечно, без устали гнать своими пассатами легкую белокрылую яхту в бесконечную даль… Госпди, до чего это прекрасно!
Спать не хотелось, да и до сна ли! Только что в течение нескольких часов я плыл на небольшой яхте "Язычник" вместе с удивительным человеком Джоном Колдуэлом через Тихий океан. Вместе с ним учился управлять парусами у Галопагосских островов, отдыхал и развлекался под теплыми, ласковыми пассатами вблизи экватора, попадал в бурю и терпел страшный голод и жажду в центре необъятного океана, где человек с его судном - как пылинка, ничто по сравнению с океаном, его безбрежностью, таинственной силой, неразгаданным и бесконечным очарованием прекрасного мира.
Если бы не краткое вступление о том, что все это в действительности произошло, я бы никогда не поверил в реальность этого плавания, настолько оно казалось фантастическим. Я осторожно погладил обложку книги и положил ее на тумбочку. Попробовал все же уснуть. Может быть во сне я повторю его подвиг. Иначе это никак не назовешь.
Книгу эту зачитали мои друзья и знакомые. Каждый, услышав мой рассказ о плавании Колдуэла, загорался желанием прочитать ее. Летом приболела моя теща. Она попросила что-нибудь почитать. Я дал ей эту книгу. Каково было мое удивление, когда навестив ее, я увидел что все восемь больных этой палаты, разорвав книгу на части, зачитывались ею, попеременно передавая часть ее от одного к другому. Иногда они, перебивая друг друга, зачитывали разделы текста, высказывая свое восхищение. А разве я, моряк, хоть и не обросший ракушками, мог читать ее спокойно? Но тогда я еще не понимал, что судьба специально подбросила ее мне, чтобы испытать меня.
Наша страна очень большая, но люди с удовольствием смотрят передачи клуба путешествий и хотят увидеть что-то необычное, особенно, если это рай на земле. Мне так кажется… Мир страшно велик для одного человека. Он не может увидеть даже малой части его. Да, людей очень много. Уже больше, чем может выдержать наша Земля. Но это другой вопрос. В этом и есть парадокс. Парадокс в сочетании ограниченности и необъятности.
Время шло. Я работал и начал привыкать к дополнительной нагрузке, просто потому, что она мне очень нравилась. Иногда заходил Станислав, и мы занимались вместе, так как оба впервые столкнулись с проектированием судов. Я научился не только свободно читать таблицу плазовых ординат, но и строить ее. Впервые осваивал новое и интересное для меня дело и именно то, что пригодится мне для практической работы и жизни в будущем. Четко вырисовались две линии, две стороны дела и где-то стремительно намечалась третья. Возможно судьба еще ждала, пока я созрею для её восприятия. Впоследствии, анализируя этот период в моей жизни, я понял как последовательно надвигались события. Причем, одно как бы готовило меня к следующему.
Я выписывал "Огонек", который считался одним из лучших тонких журналов в нашей стране. И вот однажды на его страницах я увидел большой материал, с множеством фотографий о беспримерном плавании английского яхтсмена Френсиса Чичестера на яхте "Джипси мот IV" вокруг Света. В одиночку, без остановок!
Я не мог выразить это словами. Меня это поразило, как подвиг человека и в то же время глубоко запало в душу, как незримая рана. Подумать только, один, сотни дней, через тысячи миль, через зной и холод, через ревущие сороковые, о которых подумать страшно тому, кто испытал шторм или ураган. И все время работа, работа и самое тяжелое - одиночество, постоянное сознание того, что тебе никто не поможет.
Так неожиданно, и может быть неслучайно, но совпали три фактора - сошлись три линии и начали непрерывную работу внутри меня: и в голове, и в душе. Сначала это было незримо, непонятно, как бы вне сознания, помимо моей воли. Наверное, я не смогу это никогда выразить. В общем, я об этом даже не думал, пока вдруг во мне что-то прорвалось, как буря, как вихрь!
"Если я могу построить яхту типа «Нерпа» длиной 6 метров, то почему в определенных условиях и при определенной помощи со стороны друзей не смогу построить яхту двенадцатиметровую, широкую, с высокими бортами и самому пойти на ней вокруг Света! А то, что без заходов - то это совсем хорошо, так как не нужна валюта, которой просто у меня и не было ни одного цента.
Все это сверкнуло как молния и обожгло мое сознание. Сила, красота и привлекательность этой идеи были непередаваемо прекрасны и величественны. Я не мог тогда по-другому представить эту мечту. Меня мог понять только моряк - романтик, испытавший себя во время штормов в длительном плавании и представляющий, что такое океан и одиночество. Ведь это колоссальный и неординарный труд в жесточайших условиях, но на фоне непередаваемой красоты. И это - прикосновение к природе, о которой канцелярские работники и деклараторы с экрана телевизора только что и умеют говорить, делая умный вид, что они что-то понимают. Не всем, и ни при каких домашних условиях не дано понять природу. Иначе мы бы не издевались над ней и не были бы простыми потребителями.
Я еще и еще раз пропустил это откровение через сознание и понял, что это не сон, ничего мне не приснилось. Это действительность, и я смогу сделать, что задумал. Не нужно торопиться, теперь надо все тщательно и последовательно продумать, КАК это делать!
Я начал просматривать в журналах чертежи теперь уже океанских яхт. Беглый осмотр возможно и погубил меня. Мне показалось, что все просто. Что это мне по силам. Впоследствии я не раз вспоминал эти дни и смеялся над своей наивностью. Все оказалось во сто крат сложнее и труднее.
Отсутствие капитанских прав меня почему-то не волновало. Я был командиром судна, имел права яхтенного рулевого 2 класса. И потом я окончил Высшее морское училище, был знаком со штурманским делом, знал навигацию. Что же еще нужно?
Постепенно, но довольно быстро, мысль о том, что я могу построить яхту, пригодную для океанского плавания, и отправиться в кругосветное путешествие, овладела моим сознанием настолько, что я уже не в силах был сдерживать себя и хранить это в тайне. Как не глупо, но я почувствовал себя счастливым, мне представилось самой судьбой творить. Я начал познавать новое, начал "ломать" голову и думать. А это приятно, если дело любимое… Долго молчать я не мог. Такое большое дело в одиночку не делают. Нужны советы, нужна помощь, да и просто моральная поддержка. Первой "жертвой” был Станислав Базыкин. Я с удовольствием наблюдал за его реакцией. Сначала он просто не мог вымолвить слово, схватил мою руку и закричал:
- Ты что! Да ты меня убил! Как, откуда ты это взял?
- Вот думал, думал, вот и решил. Думаешь не получится?
- Об этом каждый моряк мечтать боится. Это же прекрасно. Но пойти на своей самодельной яхте? Это я представить не могу. Ты хорошо подумал?
- Уже целую неделю только и думаю об этом. Главное - это строительство яхты, небольшой, конечно. Она же будет гораздо устойчивее и выдержит большую нагрузку, чем любой корабль.
- Согласен.
- Я просмотрел журналы. Труд большой, я уже разобрался с теорией строительства и технологией постройки яхт. Кроме того, думаю два-три раза съездить в Ленинград, на завод где строятся яхты. Проконсультируюсь в конструкторском бюро. Что-то нужно будет попросить на флоте, пока я еще служу.
- А как со службой.
- Уволюсь в запас, - с ходу сказал я, как будто это был уже решенный вопрос.
- Ты уже и это решил?
- Это само собой вытекает. Нужно время, много времени.
- А как реагирует жена? Командование?
- Ты первый, кому я сказал. Знаю, что появится множество вопросов, поэтому давай сперва поговорим вдвоем. Ты меня поймешь. Мне так кажется. Мне еще придется много выдержать и насмешек, и подначек.
- Да уж чего, чего, а этого будет предостаточно. По-моему, ты еще не представляешь той лавины, которая обрушится на тебя.
Мы долго обсуждали все вопросы, связанные и со строительством яхты и подготовкой к плаванию. В конце беседы Станислав сказал, что нужно все, что возможно, получить на флоте.
- У меня, - сказал он, - есть хороший штурман на тральщике. Они стоят рядышком в бухте. Он проведет с тобою серию занятий по определению места яхты в океане, даст бланки, чтобы ты сам мог тренироваться. Кроме того, у меня есть знакомые среди рыбаков. У них можно достать канаты и траса на фалы, шкоты и для швартовки.
Вечером я рассказал о своем желании построить яхту и пойти в кругосветное плавание своей жене:
- Надолго? - спросили жена.
- Что надолго?
- Твоя прихоть.
- Я совершенно серьезно. Я уже целый месяц занимаюсь изучением конструкций океанских яхт и пришел к убеждению, что я могу, при известных условиях, ее построить. Конечно, на это уйдет не один год, и придется демобилизоваться.
- А на что мы будем жить? На твою пенсию? Ты, смеешься? - Моя жена во время нашей совместной жизни (19 лет) не работала, и вопрос денег был для нее очень серьезным. Она сразу поняла, что иссякнет ручеек, так исправно снабжавший ее купюрами.
- Пойдешь и ты на работу, - не долго думая, предложил я ей.
- Ладно, поиграйся. Прожил полсотни лет, а все как дитя…
Мы так и оставили вопрос открытым. Я в надежде, что она не будет мешать и привыкнет. Она - что я не сумею перебороть возникшие трудности и откажусь...
Постепенно я рассказал обо всем этом своим сослуживцам и друзьям.
Естественно, реакция была совершенно различная, но никто не остался равнодушным. Одних это восхищало, интересовало, откуда эта идея, кто подсказал. Они желали удачи и обещали помощь, если это будет в их силах. Были и такие, которые называли это чудачеством, маниловщиной и говорили, что все это закончится просто болтовней, стоит мне только столкнутся с трудностями. Третьи, положительно оценивая мою мечту, соглашались, что при определенных условиях мне, возможно, удастся построить океанскую яхту и даже вырваться в закрытое море, например Азовское, для ее испытания, но совершить кругосветное плавание в нашей стране невозможно. Существует определенный запрет на подобного рода мероприятия, так называемый "железный занавес" и вряд ли тебе откроют ворота в океан, с сожалением констатировали они.
- Не пустят тебя и найдут десятки причин, чтобы придраться. Среди яхтсменов найдут людишек, которые в угоду начальникам будут травить тебя и доказывать, что ты никуда не годишься. Ты для них чужой. Ишь чего захотел.
Очень многие говорили, что на моем пути будет столько преград, что на преодоление их не хватит никаких сил.
В книге пожеланий капитан-лейтенант Сердюк М.И. писал:
..."Возьмите с собой косу, чтобы на своем пути косить терновые кусты...»
Новости распространяются довольно быстро, особенно в малых городах. Как всегда, каждый спешил поделиться интересной информацией, поэтому через месяц обо мне знали не только в базе, поселке, но и в Североморске. Моя жена об этом рассказала учителям в школе, где учились наши дети. И как-то после родительского собрания меня пригласила директриса, чтобы удостоверится лично, побеседовав с виновником “утки”.
- Мне говорили, что вы собираетесь совершить кругосветное плавание? Это правда, или шутка?
- Нет, не шутка, но пока это только планы, мечта.
- О, господи! Это же не так просто. На чем же?
- На яхте, под парусами. Это единственное, что в наше время выполнимо. Для двигателей никакого горючего не хватит, да и денег тоже.
- Но ведь нужна океанская яхта, где ее взять? Я, по крайней мере, не слышала, чтобы в нашей стране кто-то участвовал в океанском плавании на наших яхтах.
- Вы правы. Все еще впереди. Я еще только-только начал конструирование океанской яхты, способной выйти в океан и выдержать длительное плавание.
- Но построить океанскую яхту одному, при ваших средствах невозможно. - Она смотрела на меня в меньшей степени как на загадочную личность. Хотя нет, пожалуй, больше как на ученика, плохо знающего урок и пытающегося что-то сочинить.
- Я с вами согласен. Обождите, как педагог, знающая психологию вы как раз и поддержите меня. Или нет? Я начну работу с того, что у меня есть. Во-первых, проконсультируюсь в судостроительных КБ, покажу им свой проект. Во-вторых, начну строить на свои средства, постепенно знакомя с тем, что сделано. Определенный круг людей может заинтересоваться. Я уверен, что, когда будут результаты, мне помогут. Романтики не перевелись, на них моя надежда.
- Да, я смотрю вы уже многое продумали. Это все хорошо, но существует не малый риск. Прежде всего, вы страшно рискуете, планируя такое длительное плавание в одиночку.
- Да. Я ничего не отрицаю, но это дело сопряжено с таким множеством проблем, что на обсуждение их потребуется не час, не два. Многие дни и месяцы.
Она смотрела на меня, не зная, что сказать. Сказать правду, что это все смешно и невыполнимо силами одиночки, это значит, обидеть меня. Очевидно, в самом начале нужно человека поддержать. Наверное, так она и думала и поэтому продолжила в оптимистическом духе.
- Мужайтесь. Не знаю, завидовать вам или нет, но знаю одно - еще до выхода в море вам здорово достанется. Ну уж если вы сдадитесь, то многие обрадуются и поиздеваются над вами. А пока самые наилучшие вам пожелания. Дай вам Бог сил и здоровья.
Насколько оказалась права эта пожилая, умудренная опытом женщина! Через несколько лет, в то время, когда я находился в тренировочном плавании по Черному морю, по приказанию замдиректора Воскресенского химкомбината г. Воропаева мой стапель сожгут и место сравняют бульдозером. В заводской многотиражке появится заметка, что... "яхтсмен из него не получился"… Но через год я получу диплом "яхтенного капитана" с правом неограниченного плавания. Правда, об этом наша комбинатовская многотиражка промолчит. Но сейчас, разговаривая с директрисой школы, я этого пока еще ничего не знал.
Я собрался уходить вместе с директрисой, когда ко мне обратилась завуч. Не только у меня, наверное, у очень многих людей рождается внутреннее чувство уважения к учителям. В школе, хотя я учился без троек, я баловался. Не раз меня вызывали то к директору, то к завучу на предмет воспитания. И, наверное, у меня сохранился «страх» перед этими наставниками на всю жизнь.
- Вы извините меня, Александр Моисеевич, я невольно все слышала и у меня есть еще важный вопрос. Вы не боитесь идти один. Ведь так часто гибнут корабли, а вам и помочь будет некому.
- Да я все это уже продумал и с вами согласен. Естественно, риск есть, но тщательной подготовкой и отработанной радиосвязью риск будет сведен к минимуму. В новом деле без риска никак нельзя. Думаю, многое будет зависеть от меня. Будет трудно, и, наверное, очень трудно и страшно. Но чем большие трудности испытывает человек в том или ином деле, тем более он счастлив при осуществлении его дела.
- А одиночество? Это же чрезвычайно трудно. Мы все привыкли жить в коллективе, особенно в нашей стране. Вы подумали об этом? Выдержите ли?
- Согласен с вами. Вот это, пожалуй, самый важный вопрос. Я думал об этом. Во-первых, цель настолько великая и неординарная, что она мобилизует всего меня, и на прочие желания и переживания останется мало времени. Причем, обстоятельства заставят меня все время напряженно трудиться, и некогда будет скучать. Управление судном, прокладка курса, определение места в океане, управление парусами, приготовление пищи, ремонт такелажа, парусов, ведение дневника, радиосвязь и ... мало ли еще каких механизмов, непрерывную работу которых на такое продолжительное время гарантировать невозможно. А стирка белья, уборка помещений, зарядка аккбатареи, обновление запасов питьевой воды и писанина. Писать придется очень много о том, что я вижу, как себя чувствую. Буду слушать музыку - классику и народные песни. К счастью это я очень люблю. А вдруг кто-то из коротковолновиков захочет сыграть со мной в шахматы. Потом придется читать письма и может быть отвечать на них. Я попрошу друзей написать мне письма и в определенные дни буду вскрывать их. И кроме всего, перед отплытием я побеседую с медиками, психологами. Они в этих вопросах понимают больше нас и, наверное, что-то нужное посоветуют.
Поместите двоих человек в разные комнаты, изолированные от внешнего мира. Одному дайте только продукты питания и всё. Ни книг, ни радио. Второму - дайте книги, радио и главное дайте ему задание в интересующей его области, с тем, чтобы он выполнил его в недельный срок. Обязательно за неделю! Через неделю спросите их, кто, сколько провел времени в своем "заточении". Думаю объяснять вам не нужно.
- Но вам будет страшно, да и любому...
- Точно. Будет страшно, согласен. Очень страшно и не раз. Я даже знаю,
где и когда. В Средиземном море я буду бояться столкновения с кораблями. В теплых, ласковых широтах, где-нибудь около Канарских островов, буду бояться урагана, в Конских широтах, особенно в жаркие ночи безветрия, наступит тоска, и буду бояться морских чудовищ, описанием которых пестрит наша приключенческая литература. В ревущих сороковых буду бояться и за яхту, и за такелаж, и за свою жизнь. А в проливе Дрейка я сойду с ума. Ну, а вообще-то я буду вести прокладку и передавать свое место коротковолновикам, так что люди всегда будут знать, где я, и помогут. Так, например, в Индийском океане около островов Крозе, я буду знать, что примерно через 195 дней я буду дома.
- Вы шутите?
- Почти.
- Но нельзя быть таким легкомысленным. Это же серьезное дело. Вас же никто не посылает.
- Вот если бы посылали, то уж точно, было бы действительно трудно. Трудно потому, что пришлось бы все делать по указке, а не потому, что хочу.
- В этом вы правы.
- Мне просто с вами как-то стало легко. Мне еще придется и не один раз отвечать на подобные вопросы комиссии. Но я говорил почти все, что буду говорить им, только в легком стиле.
- А как ваши родные относятся к вашим планам?
- Можете спросить у моей дочери.
- Нет, а все же?
- Честно говоря, не знаю. Еще рано говорить об этом. По-моему они еще не понимают, что это такое, и насколько я это серьезно решил. Ведь столько предстоит сделать, на это уйдут годы. Жена не верит, считает, что это блажь и боюсь, что она внушила это детям. Сыну понравилось, и он просто поверил, не вникая в проблемы, которые мне предстоит взять на свои плечи. Наташа - не знаю. Она очень серьезная, находится под сильным влиянием матери. И для того чтобы она прореагировала, я должен с головой окунуться в работу, что-то сделать определенное и тогда говорить с ней.
- Для меня это непостижимо. Я женщина и хотя живу среди моряков, мне это кажется невероятным и одному невыполнимым. Мне бы такое и в голову не пришло. Если вам удастся воплотить в жизнь свою мечту, вернуться из плавания, над этим вопросом будут ломать голову многие психологи.
- Я же изобретатель...
- Я знаю, мне говорили о вас. Большинство изобретений и открытий - рождение всего нового. Это всегда загадка, хотя мы ссылаемся на учебу и научные работы. Однако учатся миллионы, а делают открытия единицы. Если вы не торопитесь, то расскажите, пожалуйста, подробнее о маршруте вашего предполагаемого плавания. Прошу вас.
Как только я начал рассказ, перед моими глазами словно открылась карта мира, по которой я с карандашом прошел свой маршрут не один раз. Когда я закончил свой предполагаемый вояж вокруг Света, она взволнованно сказала.
- Это великолепно. Но, откуда вы так хорошо знаете географию? Моря, океаны, проливы, острова, земли, погоду, течения, ветры. Уму непостижимо. За один присест это никак не выучишь.
- Согласен. Но у меня была замечательная учительница по географии, заслуженный учитель республики, Москвина. Она учила нас своеобразно. На уроках она рассказывала о различных странах, путешествиях, о тех людях, которые населяют неизвестные нам земли. Читала книги. В общем, много просто интересного, но ничего из учебника, а в конце урока задавала на дом тот или иной параграф, чтобы мы прочли и выучили его сами. Мы очень любили ее уроки. И еще, в училище мы изучали мореходное дело и знакомились с картами морей мира, изучали навигацию, лоцию. А главгное, я много читал приключенческой литературы, книги о путешествиях, об истории великих открытий. Вместе с "чудаками"-мореплавателями я плыл по морям и океанам, переживал с ними радость открытия земель, борьбу с природными явлениями. За свою жизнь я проделал это не единожды. Любая книга об Африке или Америке - это история и география. А "Дети капитана Гранта" это ли не прекрасное изложение частички географии южной Америки, Австралии, океанов… Но при всех моих знаниях, я понимаю, что их у меня мало, и я буду сидеть над картами, лоцией все годы, пока буду готовиться к плаванию. Нужно знать все течения, границу распространения айсбергов, чтобы случайно не столкнуться с ними. Нужно на память знать, находясь в данной точке, где ближайший берег земли, и как с наименьшими трудностями туда быстрее добраться.
Вывод один, как бы много не знал, нужно все равно учиться. Я, наверное, вас заговорил, извините.
- Что вы. Большое спасибо за рассказ и за то, что беретесь сделать. Я думаю, я уверена, что ваше плавание пойдет на пользу очень многим. Пишите обо всем пока вчерне, кто-нибудь потом обработает ваши материалы. Нашим детям очень нужна романтическая приключенческая литература на современном материале. Удачи вам!
На другом берегу Кольского залива, по пути на Мурманск, расположена главная база флота. Когда-то мы жили там, и в городе остались хорошие наши друзья - Леонид Каткович, служивший в то время в штабе флота, и его супруга, учительница математики и физики в школе, где учились наши дети. Милые и глубоко порядочные люди, обладающие непостижимыми законами человеческого общения, тактичностью, которую большинство из нас растеряли вместе с воспитанностью. Они всегда были желанными гостями у нас, а уж гостеприимству их можно было только позавидовать. Пожалуй, они были не от мира сего. Несмотря на тяжелые условия жизни на севере и трудности в быту, я никогда не слышал от них ни единого слова жалобы или неодобрения. Стоит ли сотрясать воздух и портить нервы, взвинчивая психику другим…
Дети в школе обожали Галину Анатольевну, хотя она была очень требовательной и не стеснялась поставить заслуженную двойку. Они понимали, что она справедлива. Уроки же она вела, обладая прекрасными педагогическими навыками и хорошим знанием предмета. Леонид пользовался большим авторитетом в штабе флота как прекрасный и опытный штурман и надежный товарищ. Ну, а с их дочкой - мы были "не разлей вода" - большие и искренние друзья.
Галя готовила экспресс-ужин, а мы с Леонидом сели обсудить мои проблемы.
- Дядя Саша! Давайте играть в прятки, - пристала ко мне Аленка. Это в малогабаритной двухкомнатной квартире. Попробуй, спрячься. Я начал отказываться, но Аленка, сообразительная и живая как ртуть, девчонка, не отставала.
- Ты лучше расскажи дяде Саше, как ты напроказничала, за что тебе попало?
Но Аленка об этом уже забыла и требовала, чтобы я закрыл глаза, пока она спрячется за штору у окна. А Галина Анатольевна, накрывая стол, начала свой незатейливый рассказ об этой маленькой проказнице:
- На прошлой неделе звонят мне из милиции и к моему ужасу вызывают из школы домой. Я, ничего не понимая, бегу домой. Аленку я оставила дома одну. Что случилось, представить не могу, и потом, почему милиция? Что натворила эта кнопка, если ей начала заниматься милиция? Прихожу домой. Все на месте, Аленка в порядке, в комнате сидит милиционер. Оказывается, Аленка развлекалась. Набрала по телефону "О1" и позвонила в пожарную команду. Она недалеко. Из нашего окна хорошо видно, как машина выезжает по тревоге. "Дяденька, - говорит она, - у нас пожар", - и положила трубку. В пожарной команде тревога. Еще бы - звонит ребенок. А Аленка к окошку и смотрит, как машина выезжает по тревоге. Город у нас небольшой. Выехали они на улицу Сафонова, смотрят, ничего нет и, вернулись. Аленка снова набирает «О1» и, не удивляя пожарников разнообразием, говорит: "Дяденька, у нас пожар". Теперь дежурный сообразил и запросил телефонную станцию, кто звонил. Вот и пришли к нам домой, узнали, в чем дело, и вызвали меня.
- Девочка, - спросили они ее, - ты зачем звонила? А она отвечает, что хотела посмотреть, как машинки выезжают на пожар. "Вот и отключили наш телефон на три месяца".
- Попало тебе, Аленка? - спрашиваю ее.
- Нет, - отвечает пятилетняя проказница.
Какая она будет лет эдак через 12 -15, не знаю. Кому-то будет плохо, но я ее балбесенку люблю. Похожа Аленка больше на отца. Мама ее более строгая и всегда в делах и дома, и в школе. Но, несмотря на постоянную занятость - она строго следит за собой. У нее уже большой трудовой стаж, а она выглядит, как молоденькая девушка. Секрет, пожалуй, один - за продолжительную полярную зиму она пробегает не одну сотню километров по загородной лыжне.
Леонид попроще. Когда свободен, он за книгу и на диван. Я его не осуждаю: служба отнимает много сил. Впрочем, мы все такие, мужики.
После ужина я подробно изложил им суть своих планов и что уже успел продумать и сделать. Но это пока такой мизер, что хвастаться было нечем.
- Давай составим маленький план твоих действий, - начал Леня. - Тебе так много прибавится забот, что без ориентировочного плана, который ты постоянно будешь корректировать, тебе не обойтись. Тебе уже сейчас нужно продумать и решить, что ты здесь на флоте можешь сделать для подготовки к будущему плаванию. Тебе это пригодится, так как работы будет много, а времени мало.
- Я уже сейчас почувствовал, как стремительно понеслось время, как стало его не хватать. Здесь, по-моему, определенная взаимосвязь - чем больше забот и чем интереснее работа, тем становится меньше времени и тем скорее оно летит.
- Это ты еще не раз почувствуешь. Но, давай дальше. Нужно будет использовать то, что многие здесь тебя давно и хорошо знают и ты можешь кое-что достать, хотя бы из штурманского имущества. На гражданке этого нет. Инструменты например, книги, справочники, бланки… Я познакомлю тебя с начальником штурманских мастерских и там тебе подберут что-нибудь из того, что списано на флоте. А для тебя все это пригодится.
- Спасибо, Леня!
- Кроме того, тебе нужно получить навигационные карты. Я тебе советую уже сейчас начать проработку маршрута. Надо чтобы ты все знал на память: и океан, и всевозможные расстояния в каждой точке от ближайшей земли. Направление ветров, волнения, температуру воздуха и воды, а в южных широтах - границу распространения айсбергов, течения, их силу, направление, зону действия. В общем, материала хватит.
- Знаешь, Лёня, я никогда с таким удовольствием не изучал ни один предмет, и все прекрасно запоминается, наверное, еще и потому, что это моя мечта, что я этого очень хочу…
- Следующий далеко немаловажный вопрос: Как ты будешь просить разрешения на выход в плавание? Ты же не придешь в Комитет по физкультуре и спорту, и скажешь: ”Здрасте, я - ваша тетя! Пустите, пожалуйста...”. Для них ты чужой, и не вздумай к ним обращаться. Более того, чем позже они узнают о твоей подготовке - тем лучше. Это очень, мягко выражаясь “суровые ребята” Там жестокие люди, и считай, что они будут твои главные недоброжелатели, которые вышколены борьбой за свои тепленькие административные кресла. Они безжалостны. Спорт - это борьба. Он ожесточает людей, особенно, когда они перестают быть спортсменами и становятся администраторами. Тебе нужно искать другую организацию, где работают ученые, путешественники. Люди, любящие природу, мир, подвижничество. Живут и трудятся не для обогащения, а ради развития науки, познания мира, ради людей. Знакомься с писателями. В общем, думай, ищи!
- Мы уже думали над этим вопросом у себя в Полярном. Я как раз хотел у тебя спросить, может быть, ты знаешь кого-нибудь из Географического Общества? Там объединяется очень хороший, умный, культурный народ: тактичные, воспитанные и чуткие люди с высокоразвитым чувством взаимовыручки, взаимопомощи и уважения к активному творческому труду.
- Я уже говорил о твоей идее штурману флота. Он ведет отделение Географического общества на Северном флоте. Как раз он и хотел с тобой познакомиться потому, что самый оптимальный вариант это идти в плавание от имени Географического общества АН СССР. И вообще, тебе будет легче даже при строительстве яхты, раз тебя кто-то будет официально поддерживать. А Географическое общество - очень авторитетная организация.
- Собственно, об этом мы так и думали. Но, как вступить в общество?
- Правила такие: во-первых, нужны рекомендации двух лиц - членов ГО. Но ты не беспокойся - это моя забота. Во-вторых, они требуют, чтобы вступающий написал небольшую научную работу на географическую тему, чтобы судить об уровне подготовки человека. Часть её или сокращенный вариант должен быть напечатан, ну хотя бы в нашей флотской газете. Конечно, нужно писать о Севере на какую-нибудь близкую тебе тему. Но так, чтобы было интересно всем читателям. Попробуй что-либо из истории…
- Хорошо, что-нибудь соображу...
- Насчет рекомендации не беспокойся, тебя на флоте хорошо знают. Наш председатель звонил как-то твоему командиру, там дали такую характеристику, что хоть на Луну посылай.
- Ладно - перестань. Я сам себя лучше знаю. Мне не нужно говорить, что я хороший. У меня предостаточно недостатков, могу поделиться. Ты думаешь то, что я иду в плавание, это только положительное? Найдутся люди, которые увидят в этом “что-то не то…”
- Да, к сожалению, ты прав. Есть у нас такие, которые видят «далеко и глубоко» и их радует, если они находят «что-то не то». Сколько бед они приносят людям. У них какое-то садистское нутро, которое они старательно скрывают...
Мы долго говорили на эту малоинтересную, но, к сожалению существенную тему.
- Саша, я как педагог хотела бы Вам посоветовать, - начала Галина Анатольевна. - Я уже сейчас вижу, что вы ослеплены этой мечтой и раскрываетесь всей душой перед людьми, которые в какой-то степени интересуются этим вопросом. Так вот я все же считаю, что нужно как можно меньше рассказывать о своей подготовке к плаванию. Ну уж, если только близким или если вы уверены что человек с чистыми помыслами. Разные люди бывают и мне не хотелось бы, чтобы вы сами себе навредили…
- Вы думаете, что и здесь будут искать задние мысли. К сожалению, наш мир так уж устроен, что везде есть «оппоненты», готовые набросится на трудягу как свора шавок.
- К сожалению...
И покатилось, полетело время.
Я написал очерк. Его напечатали в газете, и меня приняли в действительные члены Географического общества при АН СССР. К весне 1969 года я закончил расчеты и конструирование яхты, сделал добрый десяток чертежей в масштабе 1:10. Получилась небольшая яхта типа Бермудский кеч длиной 12,5 метров и шириной 3 метра. Достал компас, звездный глобус, секстан, лаг, немного фала у рыбаков, изготовил цистерну из нержавейки для питьевой воды. В общем, что-то двигалось. Получив почти полсотни карт по пути следования, я теперь смог с наслаждением разбирать маршрут плавания...
В мае жена с детьми уехала на северный берег Черного моря, и я остался совершенно один. Сразу же стало больше свободного времени. И хоть дома никто не высмеивал моего увлечения.
Настала пора для окончательного решения вопроса.
Чтобы идти в кругосветное плавание, я должен был уйти в запас, а решиться на это после 28 летней службы в армии, где прошла молодость, да и практически вся сознательная жизнь, непросто. Сложились определенные привычки, круг знакомых, сослуживцев, в корне отличающихся от гражданских лиц уж хотя бы тем, что наши взаимоотношения регламентировались уставами. Часто было трудно, так как в любое время я должен быть готов немедленно быть на службе; делать что-то в любое время дня или ночи, в тепле или на морозе, под дождем или в пургу. Я привык к этому. Я выполнял приказ. Трудно, но и легче, так как отношения были проще. Если я отдавал приказ, я отвечал за него, но мне никто не перечил. Такой была служба…
И так, я должен был уволиться в запас. Это, естественно, зависело не только от меня, но и от командования, и поэтому требовалась серьёзная аргументация. За долгую службу я привык во всех серьезных случаях, особенно в какой-то мере изменяющих жизненный уклад, обращаться к командиру. Это было легко, особенно в нашем случае, когда командир был как отец или старший хороший, заботливый товарищ. Капитан 1-го ранга Попов Иван Тихонович, человек с большим жизненным опытом, спокойный, обладающий выдержкой, тактичный. Он относился с большим вниманием к запросам подчинённых, всегда выслушивал, старался помочь решить те вопросы, с которыми к нему обращались и лишь иногда вдруг говорил: ”Не задавайте мне трудные вопросы”. Это значит, что обратившийся к нему должен был решить всё сам, самостоятельно.
- Иван Тихонович, у меня очень важный вопрос, я хочу с вами посоветоваться, хотя он касается главным образом лично меня и моей семьи. У меня родилась идея кругосветного плавания, и она настолько завладела мной, что я отдаю ей всё своё время и душу. Сейчас мне кажется, что я смогу построить яхту и пойти в плавание.
- Я слышал об этом, но не считал, что это серьёзно, да и сейчас сомневаюсь, представляешь ли ты, какой это кошмарный труд, и сколько необходимо средств.
- Да, я знаю, сколько нужно будет средств, как это будет трудно и физически и морально, но, по-моему, это не безнадёжно. Я много думал об этом и сейчас уверен, что на определенном этапе строительства и подготовки к плаванию, мне будут помогать. Я не верю, что наше советское общество останется равнодушным к этому неординарному плаванию. Ведь пока во всем мире в одиночку, без захода в порты, вокруг Света прошел только один человек.
- А тебя пустят? Ты же работал с секретной техникой.
- Пока я буду строить яхту, и тренироваться у берегов, пройдёт не менее пяти лет, а это установленный срок официального запрета.
- Ты серьёзно продумал?
- Да!
- А семья?
- Дети, естественно, в восторге, а жена - ей безразлично. ”Хочешь - делай, что хочешь, - говорит, что “есть люди, которые до старости не поумнеют”…
- Ну и что ты хочешь от меня?
- Я хочу уволиться в запас, и в этом прошу вашего содействия, то есть не препятствовать.
- Ты думаешь работать?
- Да. С одной стороны, я привык и не представляю, как это можно ничего не делать, а с другой стороны, нужно работать, чтобы что-то получать: моральное удовлетворение, и деньги. Работа это связь с коллективом, а это на новом месте будет очень нужно.
- Вот видишь, нужда заставляет тебя работать, так зачем ты увольняешься? К тебе здесь прекрасно относятся, ценят, уважают, и у тебя сложилось хорошее твердое положение... А там нужно начинать всё сначала.
- Однако вы упускаете главную причину - плавание.
- Извини, я как-то не могу принять это всерьёз. Хорошо, я думаю, ты, имея хорошую армейскую закалку и при твоих способностях, займёшь подобающее место в обществе. Но в плаванье? Да тебя просто не пустят. Неужели ты думаешь, что в нашей огромной стране нет ни одного желающего совершить подобное плавание? Есть, конечно.
- Согласен. Но, нужно не только додуматься до этого, но и доказать трудом своё желание. И потом, не каждый сможет построить океанскую яхту, и не каждый захочет идти в одиночку. А если заходить в порты, то нужна валюта, а где её взять? И надо еще учесть, что простые яхтсмены, плавающие по внутренним морям, не знают навигацию и не смогут без определённой подготовки выйти в океан. Таким образом, нужно стечение обстоятельств, желание, умение, и опыт.
- И все же мне кажется, что у нас не идут в океанское плавание потому, что не пускают. Найдут десятки причин, чтобы не пустить. Если ты построишь свою яхту, то скажут, что это самоделка и никуда не годится. А в нашей стране на судоверфях не делают ни одной яхты с неограниченной мореходностью. Если ты пойдёшь на яхте, допустим - польской, то тебя спросят, что ты этим хочешь доказать?
- Иван Тихонович, чтобы мы ни говорили и как бы ни убеждали друг друга, мне кажется, что каждый останется при своём мнении. Я долго думал, всесторонне анализировал всевозможные обстоятельства и когда я окончательно убедился, что у меня есть шанс, я принял решение и точка!
- Хорошо, не будем тратить время. Пиши рапорт. Задерживать тебя не буду и искренне желаю удачи. А вдруг? Если получится, мы будем тобой гордиться. Но вообще, странно... - закончил Иван Тихонович и замолчал.
Я подождал немного и всё же не выдержал, спросил.
- Что странно?
- Странно то, что ты у нас больше всех занимался теоретическими вопросами, много проводил занятий, писал теоретические пособия и мне всё время казалось, что у тебя склонность к педагогической деятельности, к науке. Вот почему я удивляюсь. На месте командования, я давно бы перевёл тебя в учебный центр ВМФ. Ну, забудь об этом и готовься к новым баталиям. Жаль, очень жаль, что ты уходишь. Но, будь очень осторожным и внимательным. Боюсь, что люди тебя не поймут. Это я тебя чисто по-дружески предупреждаю.
- Спасибо, Иван Тихонович! Я приложу все силы, чтобы вы гордились вашим воспитанником. Мне с вами было хорошо служить. Можно нескромный вопрос?
- Сейчас всё можно.
- Признаюсь, что хотя мне тяжело было, но все же приятно, что когда кто-либо из командования уезжал в отпуск, то вы оставляли меня вместо них, даже когда сами уходили в отпуск... ну не начальника штаба, например?
- Ну, это просто. Ты трудяга, и я знал, что на тебя можно положиться, ибо ты приложишь все силы, чтобы выполнить, а не будешь искать объективные причины, как некоторые другие.
- Спасибо.
Я подал заявление об увольнении в запас, а пока поехал с супругой отдыхать в Хосту в санаторий “Северное сияние”. Серёжу мы взяли с собой. Он жил на частной квартире.
Это был мой последний спокойный отдых. Потом долгих шесть лет я работал как проклятый. Не жалея ни себя, ни своих сил. Работал, заставлял других, стремился сделать невозможное.
Через три месяца, после того, как я подал прошение об увольнении в запас, пришёл приказ главнокомандующего Военно-морским флотом, и я был уволен. К этому моменту мы вместе с женой выбрали место постоянного жительства, решив приютиться у наших хороших знакомых по Североморску - Сафоновых. Он раньше служил замполитом на кораблях Северного флота и демобилизовался раньше меня. Супруга - медсестра, переехала вместе с ним и начала по той же специальности работать в г. Воскресенске под Москвой.
По пути к новому месту жительства я заехал в Ленинград, где несколько дней был на судоверфи ВЦСПС. Там я как бы стажировался в КБ судоверфи, прежде чем приступить к созданию своего стапеля и своей яхты…
Город Воскресенск мне не понравился из-за страшной задымлённости. В небольшом городе находился большой химический комбинат и два цементных завода - “Гигант” и “Восцемзавод”. Это накладывало свой негативный отпечаток на наш, теперь уже наш город.
Гл. 2 На стапеле
Мечта это огромная, неподдающаяся осознанию сила. Когда она овладевает человеком, то он берется за выполнение такой большой работы, объем, и грандиозность которой он сам не может представить. И остается загадкой, как он преодолевает все препятствия на своем пути. Под этими словами я готов подписаться сейчас, двадцать лет спустя.
Платформа 88 километра на пути из Москвы в Рязань - это северная окраина теперь уже моего города. Схожу с электрички и, перепрыгивая с кочки на кочку, стараюсь перебраться через площадь около автостанции, представляющей собой море невообразимой грязи. Пройдя по извилистым закоулкам, под широкими кронами вековых деревьев, мимо старых и мрачных домов, выхожу к исполкому. Здесь я пока работаю, и в этом городе мне предстоит начать строительство крейсерской океанской яхты.
Все расчеты и домыслы, выраженные в эскизах, чертежах и таблицах плазовых ординат, уже сложившиеся на бумаге и в голове, конструктивные решения моей яхты, тысячи раз продуманные на Северном флоте, теперь здесь нужно было воплотить в жизнь. В первую очередь начертить ее сечения в трех плоскостях в натуральную величину. Это было одно из необходимых требований при строительстве яхты с плавными обводами.
С самого начала я выработал своеобразную тактику в общении с людьми. Знакомясь с тем или иным человеком, я стремился узнать, кто он и где работает, и подходил к нему с меркой, чем он может мне помочь и не только материально, а просто исходя из возможностей по его работе. Так, в самом начале я познакомился с директором средней школы, расположенной недалеко от дома, где я временно жил. Он оказался человеком эрудированным, любознательным и как водомоторник, узнав о моем намерении строить яхту, заинтересовался, задал массу вопросов и предложил свою помощь.
- Мне нужно большое помещение для того, чтобы выполнить чертеж яхты в натуральную величину. Хотя бы на полу, если он покрыт линолеумом.
- Зачем такой большой чертеж, - удивился он, узнав, что яхта длиной более 12-ти метров. Да и где взять такой большой лист чертежной бумаги. У нас в Воскресенске такой не найдешь.
- Я думаю, что лист должен быть размером 14 на 4 и при этом иметь минимум склеек. Бумага должна быть прочной, чтобы не рвалась, при использовании чертежа, во время строительства.
Он смотрел на меня с недоумением. Наверное, думал, что я его разыгрываю.
- Дело в том, что обводы яхты должны быть плавными: переходы ровными, так как от этого зависит ее скорость и прочность. При ударе волн во время шторма усилие будет равномерно распределяться по всей поверхности корпуса... - Я подробно начал ему рассказывать некоторые требования при строительстве судов. - Кроме того, все чертежи сейчас у меня выполнены в масштабе 1:10. Таким образом, при ошибке на чертеже в 1 мм, в натуре, при постройке корпуса, эта величина увеличивается в 10 раз. Так как толщина линии на чертеже примерно 0,5 мм, то при переводе в натуральную величину, она даст полсантиметра. Нужно максимально исключить воздействие такого рода искажения на кривизну корпуса.
Как ни странно, он слушал меня внимательно, я думаю даже с большим интересом. Вообще то я его окончательно добил, когда сказал, что мне будут нужны линейки и лекала длиной примерно 4-5 метров.
Признаюсь в своей слабости, мне было приятно видеть его изумление, повышенное внимание, что подстегивало меня к раскрытию своей мечты. Мне казалось, что я ей могу гордиться, хотя бы потому, что она возникла в моем сознании и овладела мной настолько, что я уверовал в невозможное. В то, что я построю яхту. Что бы ни случилось, как бы тяжело мне ни было, я должен это сделать. Мне казалось, что силы воли у меня достаточно, что еще было и здоровье, и знания, и задор.
Бумагу я нашел случайно в месте, совершенно не овеянном морской романтикой. Покупая молоко и масло в молочном магазине, я увидел большой рулон коричневой бумаги. Естественно, что для такой большой цели, мне не отказали. Склеив четыре листа, каждый длиной по четырнадцать метров, я получил один листик плотной и крепкой бумаги. Линейки, изготовленные из тонких сосновых реек, были длиной 3-5 метров. Грузы, для образования лекальных кривых я сделал в виде свинцовых болванок, весом по 3 - 4 килограмма каждая.
Первые дни работы было тяжело, так как еще не привыкли колени (если они вообще могли привыкнуть) и они болели. Я сделал наколенники из старых носков и ватных подушек, но после нескольких перемещений по полу, они спадали. Так постепенно я начал осваивать плаз, пока на бумаге и затянулось это почти на три недели. В ту пору, работая в теплом, сухом и светлом помещении, я жаловался на трудности и боли, совсем не представляя, что меня ждет впереди. Начав претворять в жизнь свою мечту, я тогда еще не представлял, как меня увлекла идея. Это было похоже на бурное течение реки, которое, чем дальше, тем становилось все сильнее. Оно было увлекательно, красиво, но и опасно. А часто и болезненно. Но я был пленен, захвачен и уже ничего не мог сделать. Пути назад не было. Отдав себя желанию души, я безропотно ринулся навстречу неизведанному. Не так ли мы все иногда поступаем в жизни? Что-то нас поманит, увлечет своей таинственностью, и мы, теряя здравый рассудок, бежим за чем-то, навстречу неизведанному, чем-то привлекающему нас, не зная и не понимая: ни за чем идем, ни что будет там впереди.
В мае подсохло, и можно было начинать готовить площадку под стапель. Но где? Сразу возникло много трудностей. Я не знал, кто может дать разрешение, так как нужно было оформить документы на временное землепользование. Кроме того, мне нужен был участок земли в городе, вблизи реки, и чтобы был удобный подъезд, электроэнергия. Этого требовали условия работы, такие, как обеспечение подъезда крана большой мощности, подход к кромке берега реки для погрузки яхты на баржу. Значит, должны быть соответствующие глубины, чтобы поближе к берегу могла подойти баржа. Осадка яхты предполагалась около двух метров, что многовато для таких речек, как Москва.
В земельном отделе исполкома горсовета меня встретила заведующая отделом, солидная, коренастая женщина, с этаким крепким хозяйственным видом, строгим и властным взглядом. Сразу видно, что этот человек не любит шуток, юмора и тем более праздную болтовню.
- Мне нужен участок земли, примерно размером десять на пятнадцать метров, где можно было бы построить яхту. Это все, естественно, временно, примерно на 4-5 лет. Как это оформить?
-???- на ее лице появилось суровое недоумение, брови нахмурились и в глазах, пронизывающих меня презрительным взглядом, в общем, во всем ее облике прямо читалось: ”Что это еще за глупости? ”Какие-то мальчишеские вопросы, детский лепет, отвлекающий от выполнения государственных задач.
Это была первая встреча с советским чиновником, наверно, прекрасно знающим свое дело, что вызывало уважение. Но с другой стороны, не терпящей все то, что выходило за рамки повседневной строго размеренной, спланированной жизни.
- Я хочу построить яхту, - начал я кратко излагать свою мысль, чтобы не разъярить ее, не разбудить недюжинные силы, таящиеся в этом сильном теле. - Мне нужна площадка, на которой можно было бы поместить яхту, сарай для хранения инструментов и материалов, небольшие пристройки, связанные с работой, чтобы защитить те или иные узлы и конструкции от дождя и непогоды,
- Этого у нас еще не было, - коротко, но безапелляционно заявила она, всем видом показывая, что ей некогда говорить со мной о таких пустяках.
- Ну и что? Дорогая Мария Петровна, все когда-то начинается впервые!
- Мы не можем вам разрешить. Подумаешь, так каждый может что-нибудь придумать, так что ж мы всем все должны разрешать?
- Не знаю. Я обо всех не говорю. Давайте решим данное конкретное дело. Я все буду строить временно. После спуска яхты на воду, я уйду в море, и все постройки можно будет уничтожить. Снести все и опять там будем чисто и ровно. Пройдет немного времени, и все зарастет травою, в общем как в песне:
“ Позарастали стежки дорожки...”
Господи, я даже во сне не мог представить, до чего я был пророчески точен. Через пять лет, когда яхта находилась в тренировочном плавании на Черном море, стапель, сарай и все временные приспособления, которые мне не разрешили продать дачникам или любому в деревню, хотя бы на дрова - все сожгли и площадку сравняли бульдозером. Как ересь, со злобой, ненавистью... Как в средние века, когда инквизиция выжигала все инакомыслящее на кострах.
Если бы я тогда знал....
О, боже, до чего страшна зависть, глупость и мстительность....
После небольшой дискуссии о том, что можно, а чего нельзя, разуверившись в моей способности понимать деловых людей, она решила сделать мне “ отпущение грехов”.
- Хорошо, пишите заявление. Мы рассмотрим на исполкоме: - отрезала она, всем видом показывая мне на дверь.
Потом я узнал, что исполком горсовета запрашивал по этому вопросу исполком Мособлсовета, где без проволочек разрешили. Как это происходило, я не знал, но главное было в том, что впоследствии, когда поднимался вопрос, “кто ему разрешил”, отвечали, что “ Моссовет”. Это заставляло слишком ретивых чиновников замолчать. К сожалению, попытки обнаружить крамолу и узнать, что я затеял, возникали не единожды, так как в понимании обывателей, здесь было что-то нечисто.
Однако на какой-то период обыватели смирились с этим новым, диковинным, не понятным для них явлением, нарушающим местные патриархальные устои, не думая о том, что строительство яхты ворвалось, как ветер в их жизнь и будет громко напоминать о себе в течение почти четырех лет. А мне придется не однажды отвечать на сотни вопросов любопытных и любознательных горожан, и гостей из других регионов страны, тысячи которых побывают на строительстве яхты за эти годы.
Выбирать место для работы все же было необходимо. Хотелось, чтобы это было недалеко от дома и работы. Я не мог тратить время на переходы и переезды. Мне предстоял суровый режим экономии времени, максимум которого я должен был отдать работе. В то же время должна быть электроэнергия, дорога для доставки материалов, для подъезда автотранспорта и, естественно, чтобы рядом была река. Но, все земли у реки используются либо под пляж, либо как набережная. В общем, трудностей хватало. Наконец, почти в самом центре города, за красивым старинным парком, напротив спасательной станции, на берегу реки Москвы, нашлось хорошее, ровное место, недалеко от стоянки катеров Химкомбината. Там была электроэнергия, жили сторожа, которые могли посмотреть за сохранностью стапеля. Но это была территория Химкомбината, поэтому пришлось начинать все с начала. Но только теперь мне пришлось разговаривать с мужским населением.
Слева дорога, справа река. Песчаный грунт, покрытый мелкой, низкорослой травой. Отмеряю двадцать шагов вдоль реки и десять поперек и вбиваю колышки. Вот моя стартовая площадка, на которой придется работать не один год, чтобы вырваться в океан. Какое легкомыслие? Действительно, на это мог решиться только инфантильный человек. Так меня называла жена.
Конец мая месяца. Первый деловой контакт с представителями советской власти на местах закончился благополучно для меня. Но, беспечный и малограмотный в юридических законах, я тогда не запасся документами о том, что мне временно выделили участок под стапель. Мне никак не могло прийти в голову, что через несколько лет меня обвинят в захвате участка советской земли. Слава богу, что не территории дружественного государства или США, а то бы возник международный конфликт.
Вдвоем с Сережей мы начали работать: копать, делать разметку будущего стапеля, срезать верхний слой земли, рыть ямы для столбов сарая и делать ограждение плазовой площадки.
Тихо. Солнце почти каждый день с утра до вечера. Река в двух метрах, так что купаться можно в любую минуту. После десяти лет службы на Севере, в заполярье, я чувствовал себя прекрасно. Во всяком случае, мне нравилась физическая нагрузка в сочетании со здоровым подмосковным климатом. Действительно, приятно чувствовать небольшую усталость в руках, в теле, после занятия любимым делом, когда душа от этого дела просто радуется. Никто меня не заставлял. Этого я хотел сам!
Однако Сережа иногда сачковал и это, пожалуй, было естественно, так как он не был заражен романтикой. А до живого воплощения моей мечты было еще страшно далеко. В таких случаях мне приходилось, как здесь выражаются, вкалывать одному, а в сложных ситуациях, требующих большой физической силы или поддержки, приглашать посторонних зевак, которых в выходные теплые и солнечные дни было много. Они, удивленные непонятным строительством на берегу реки, подходили и из простого человеческого любопытства расспрашивали меня о моей работе. Иногда это приводило к такому диалогу:
- Что вы тут делаете??
- Ровняю площадку
- А для чего?
- А как по вашему?
- Может быть, здесь будет закусочная или буфет?
- Что ж, это тоже не плохо.
- А почему вы один?
- Давайте берите лопату, и мы будем вдвоем. Хотите?
Желающие бывали крайне редко, да и что интересного в копании ямы или уборки мусора. Романтики в этом никакой. Редко кого разбирало любопытство, чтобы он был способен помочь. Редко, но бывали. Но это позже.
После окончания работы на площадке, мне необходимо было установить два столба, которые, находясь в диаметральной плоскости, должны были обеспечивать симметричность в постройке яхты. Это оказалось чертовски трудно. Длина столбов была 6 метров и мне представителю гнилой интелегенции, несколько последних лет державшего только авторучку в своих слабых руках, эта работа была не под силу. А я в этот день, как нарочно, был один. Однако на дворе была весна, и я надеялся, что кто-нибудь да придет прогуляться по набережной. И действительно, перед обедом ко мне подошла парочка. Молодой человек, не учел изменчивости погоды и в своей безрукавке имел зяблый вид. Подруга его была более предусмотрительной, и шерстяная кофточка надежно предохраняла ее от северного ветра. Но, когда ухаживаешь, то приходится мириться со многими трудностями и молодой человек храбрился.
И все же им было скучно. Они подошли ко мне и молча стояли рядом с площадкой, наблюдая за моей работой. Я как раз рыл яму под эти проклятые столбы. Работа была чисто физическая, тяжелая, но при небольшом опыте и желании, она двигалась к завершению. В эти ямы я должен был поставить и укрепить два столба, на противоположных концах площадки. Для этого было необходимо, пожалуй, три человека. Двое должны были ставить, а третий, стоя в стороне, наблюдать за точностью установки по диаметрали площадки, смотря на продолжение воображаемой линии от его глаз, на два столба. Он просто должен быть кричать: ”правее или левее”. Словно господин случай привел ко мне эту парочку....
- Что вы это делаете, - скажите, пожалуйста, - спросила меня девушка.
Довольно редко в Воскресенске можно услышать подобную форму вежливого обращения, и поэтому я немедленно и громко ответил:
- Рою яму, - что было просто глупостью с моей стороны, так как это было прекрасно видно любому...
- А для чего?
- Чтобы установить столбы.
- Ну, а зачем все это?
- Хотите знать? Давайте помогайте мне, так уж и быть, я вам расскажу. И для чего строится и что, вдруг вам захочется принять участие...
Молодой человек согласился сразу и с удовольствием, как будто ожидал моего приглашения. Во время работы он разогрелся и повеселел. Причем даже его подруга удостоила своим вниманием мое строительство, уплотняя землю трамбовкой около столбов. Я коротко рассказал им о предполагаемом строительстве яхты и плавании. Не знаю только, был ли интересен им мой рассказ. Девушка восклицала “ох” или “ах”, но это может быть просто из уважения к рассказчику, а не из-за интереса к теме.
Через пару недель, когда площадка приняла вид “чертежной” доски, но с бугорками и ямками, я на лесоторговой базе купил доски, гвозди, рубероид и брусья для строительства сарая. Оставив все материалы на месте еще неоконченного строительства, я ушел домой и горько поплатился. Меня подкараулили воскресенские жулики, которые нанесли мне свой первый визит, в результате которого утащили все доски, рубероид, гвозди - в общем, все то, что я не успел использовать для окончательного строительства сарая. Интересен сам принцип - взяли все, что лежало. Очевидно, они действовали по принципу, бери все, что плохо лежит.
Первую пропажу я переживал болезненно. Я только начал строительство, начал обращаться к людям за помощью, и вот такой случай. Всех приходящих сюда людей я видел впервые, и пока не мог все рассказывать о своей мечте. Я еще не завоевал доверие людей. Мне пока не помогали, на что я очень надеялся. Но грабить? Эх!
Я знал, что в начальный период мне придется все делать самому и самому платить за материалы и за помощь специалистов. Поэтому я должен был рассчитать свои деньги так, чтобы мне хватило на материалы и все необходимое на начальный период. Но, если у меня будут воровать мои материалы и инструмент, то я ничего не сделаю. Когда я рассказал своим знакомым об этом визите воскресенских жуликов, мне с упреком ответили: ”Что вы хотите, чтобы за такой мелочью к вам приехали жулики из Москвы?”
Да, это вот логично!
Постепенно я пришел к выводу, что это издержки производства. К тому же, меня успокоили, что здесь, мол, полно таких жуликов, без этого у нас никак нельзя. Нужно привыкать. Общественное развитие людей заложило в программу развития человеческого общества негативные элементы, которые постоянно в той или иной мере, воздействуя на людей, требует от них большей инициативы, большего напряжения сил. Например, если из класса убрать ребят, которые терроризируют остальных учащихся, плохо учатся, то на смену тем, которые ушли, возникнуть новые негативные элементы. Такова жизнь.
Одновременно с постройкой и оборудованием сарая, я занимался плазом. Это ровная, прочная площадка: покрытая лучше всего бетоном. На ней я должен был делать заготовки деталей и некоторых частей яхты и впоследствии производить на ней постройку самой яхты. Следовательно, она должна была выдержать вес яхты, который по моим расчетам составлял семь тонн. Я все время думал над этим вопросом и расспрашивал знакомых.
- Что вы ломаете голову? Идите к бетонному заводу, подойдите к водителю самосвала и вам любой за пятерку привезет.
- Чушь! Как так можно? Это же воровство у государства.
- Все так делают, целый поселок около Черемушек построили, а вам то ерунду какую-то, всего пару машин.
- Меня потом ругать будут. Да стоит ли из-за какой-то десятки совесть терять?
- Да бросьте вы стесняться. Вот если бы вы гараж или дом строили, тогда, может быть, и стыдно было бы, а здесь такое дело! Для нашей деревни это подвиг!
- Но я там никого не знаю и меня тоже никто в глаза не видел
- Там паспорт не спрашивают.
Иду, хотя чувствую себя неловко, как говорится “не в своей тарелке”. Однако и такие дела нужно уметь делать. Пошел прямо с работы, в белой рубашке, при галстуке и в строгом черном костюме... Кто поверит, что я не из ОБХСС? Подхожу к одной машине, ко второй и слышу одно и то же:
- Нет, я ничего не знаю.
- Не могу. Дайте документы на бетон, и я отвезу.
Потом мне рассказали, что нужно было посылать кого-нибудь из знакомых шоферов или рабочих, так называемых “своих” людей. А пока, я пошел к директору комбината ”Стройдеталей”. Он сидел в громадном, роскошном кабинете, в костюме с “иголочки”. Довольно симпатичный, молодой человек, какой-то весь ухоженный и чувствовалось, что он доволен жизнью. Он выслушал меня и не высказал никаких эмоций, как будто думал совершенно о другом и просто, обыденным голосом, ответил:
- Я не продаю бетон частным лицам. Если вы добьетесь разрешения, то приходите. А на какое дело вы употребите бетон, мне совершенно безразлично,
Я подумал, что, наверное, он спешил на танцы, хотя если здесь поставить музыкальный центр, то человек 50, а то и все 100 могли бы вдоволь веселиться. Кабинетище у него был рассчитан на великана.
Но мне то, что делать? Воровать?
После длительных поисков путей выхода из создавшегося положения, я написал заявление, и в исполкоме мне его подписали. Дали разрешение на получение бетона через ЖКО Химкомбината. Мне выписали одну тонну, но с наценкой, в два раза, за то, что они якобы его уложили, выровняли и спланировали сами. Этот незначительный этап работы, который сводился лишь к подготовке рабочего места, отнял у меня около двух месяцев и порядком истрепал нервы, так как я очень дорожил своим временем и остро переживал, что так медленно продвигается моя работа. Ведь прошла половина лета, самый продуктивный период работы, а я топтался на месте
Я подошел вплотную к постройке яхты. А как ее делать и из чего я еще окончательно не решил. Мои новые друзья и знакомые ничего не понимали в судостроении. Я дошел до этого практически сам в результате знаний, полученных в училище, изучения всевозможной литературы и нескольких консультаций на судоверфи ВЦСПС в Ленинграде.
Строить деревянную яхту, не имея станков и первосортной древесины невозможно, тем более что я не представлял, где можно достать водостойкий клей, шурупы и гвозди из цветных металлов? Дерево прекрасно для бытовых условий обитания, но попадание воды в трюм вызывает гниение древесины, и с этим трудно бороться. Строить яхту из красного дерева, мне было не по карману. Металлическую яхту я сразу забраковал, так как металл фондовый материал, и я не представлял, как я смогу его достать. И, главное, в металлической яхте тяжелые бытовые условия. Спасение в этом вопросе - внутренняя обшивка деревом, но это утяжеляет судно. Можно было бы сделать яхту из стеклопластика на эпоксидных смолах. Однако в моих условиях выдержать технологический процесс просто невозможно. Плохая пропитка и затвердевание во влажной среде однозначно привели бы к тому, что корпус впитывал бы влагу. В общем, в каждом из перечисленных случаев было много веских “но”.
Изучая многочисленную литературу по постройке яхт, я столкнулся с проектами яхт из армоцемента. Этот новаторский, с хвалебными отзывами способ постройки соблазнил меня, но я не видел выхода в соблюдении правил строительства, так как я был один, без опыта. А строить нужно было в темпе так, чтобы цемент не успевал затвердевать, пока не наложится второй слой. Много споров вызвал набор судна. Из дерева я его сделать не мог, так как не было станков для изготовления шпангоутов с плавными переходами, с переменной кривизной. Поэтому решил набор сделать из металлических труб, а стрингера выполнить из уголкового металла.
Продумав технологический процесс изготовления набора, я решил, что найму двух рабочих, сам третий, и мы быстренько, за четыре-пять дней сделаем эти 30 пар полушпангоутов.
Святая наивность! Как далек я был тогда от действительности.
Где искать рабочих? Летом все люди в выходные дни заняты на огородах, дачных участках или просто отдыхают. Народ здесь богатый, деньги имеют, и работать кого-либо заставить трудно. Возможно, что какой-нибудь пьянчужка согласиться что-нибудь сделать за бутылку, но долго он работать не будет. У него душа “горит”, а когда он выпьет, то он счастлив и ему больше ничего не надо. Он уже в раю.
Сижу в кабинете директора Воскресенского ремонтно-механического завода и рассказываю ему о яхте, о тех трудностях, которые встретил в самом начале своего долгого пути к осуществлению мечты. Анатолий Иванович Востриков, человек закаленный пятилетками, привыкший ко всем неурядицам, удивительно спокойный, флегматичный человек, сидит, согнувшись под бременем колоссального опыта, и слушает меня, вставляя иногда два-три слова. Он любит отдых на воде и через пару лет, когда уйдет на пенсию, он тоже мечтает сделать что-либо вроде яхточки, но только не для приключений, а просто удить рыбу, отдыхать.
- Сделаю себе, - говорит он, - хорошую, удобную яхту, конечно, поменьше вашей, так чтобы плавать не только там, где нравится, но и поудить рыбу, сходить поохотиться, - он говорит медленно, словно изобретая все на ходу, как будто я стронул с места зародившуюся когда-то, в далеком прошлом, тягу к приключениям или просто желание повидать мир, природу.
- Так давайте делать вместе, - предлагаю ему. - В двух экземплярах, - говорю ему, а сам думаю, как бы это было здорово, ведь волей-неволей он бы помогал мне, делая некоторые узлы или детали в двух экземплярах. - Я беру на себя обязанности конструктора, инженера-строителя, мастера, да и просто рабочего. Я не отказываюсь ни от какой работы. Вдвоем же это в четыре раза быстрее.
- Нет, мне еще рано, - спокойным голосом медленно произносит он, не думая о том, что судьба может распорядиться по-своему.
- Пока мы построим яхту, пройдет минимум три года.
- Мне не нравится ваш материал, он не внушает мне доверия. - Он говорил это так монотонно, медленно и спокойно, что удивляет меня. Я привык к тому, что когда люди загораются мечтой, какой-то неординарной идеей, то их трудно удержать... Мечта окрыляет.
Здесь не было и соответствующей обстановки. Ни чая, ни кофе или другого простого напитка. Угрюмое большое помещение в старинном заводском здании, строгое расположение столов и стульев. Что-то здесь было от начала века. И все же я надеялся как-то затронуть его душу.
Я рассказывал ему о своих планах, о выборе конструкций предполагаемых яхт, о материалах, из которых строятся современные яхты. О фешенебельных и простых «золушках». Рассказал ему о строительстве армоцементной яхты итальянцами, которая плавает до настоящего времени. Она тяжелая, но простая в эксплуатации.
- Мне не нравится армоцемент. Что это за материал для яхт?
- Что значит, нравится - не нравится? Я просто привел пример. Все привыкли к деревянным яхтам, да еще из красного дерева. Но вот факты. Два года назад один американец, фельдшер по профессии шел со своей семьей в Тихом океане на деревянной яхте и у него случился пожар. Он выбросился на какой-то остров, кое-что спас из оборудования, но на постройку новой яхты из дерева у него не хватало средств. Он решил построить армоцементную яхту, которая в несколько раз дешевле. От Новой Зеландии, через Индийский и Атлантический океаны, он прошел вокруг мыса Горн в Тихий океан и прибыл в Калифорнию. У мыса Горн корпус обледенел, яхта подвергалась ударам о льды и ...осталась целой и невредимой. Поэтому я очень внимательно рассмотрел вопрос о строительстве армоцементных яхт.
Рассказываю ему, но вижу, что не убедил. Наверное, вопрос о материале это только предлог, чтобы не участвовать в совместном строительстве.
- Видите ли, в нашей стране достать какой-либо материал архитрудно. Куда ни кинься - все фондовый материал. Так что я даже сейчас не знаю, из какого материала буду строить. Я просто изучаю всевозможные материалы, чтобы быть готовым к любому виду строительства. Возможно, буду строить из композитных материалов. Давайте вместе проанализируем, исходя из того, что проще приобрести, в умеренных ценах. О яхте из красного дерева я и не мечтаю, так как это по карману только миллионеру или жулику.
Нет, чувствую, я его не убедил. Не каждый обладает методом убеждения. Вероятно, здесь нужно было влиять на психику, уметь подчинить себе волю другого человека. Вряд ли он думал строить яхту, просто хотел поддержать разговор. Мол, и мы не лыком шиты.
Порешили мы на том, что я должен организовать письмо или решение ДОСААФ или комитета по физкультуре и спорту (нужно было придать официальную форму моего обращения), на завод, тогда он разрешит в какой-то мере пользоваться оборудованием завода и что-то изготовить за умеренную цену. По вопросу рабочих? Он им приказывать не может, и я должен договариваться с ними сам и сам оплачивать их работу по взаимному соглашению. Мастера по работе с трубами на заводе есть. В котельной завода.
- Будь с ними построже, не поддавайся на их просьбы выпить опохмелиться. Напьются, ничего не сделают, а то и испортят материал, - это было самое ценное предупреждение. В этом я скоро убедился сам.
- Они поверят мне, что ты разрешил работать на заводе?
- Я им сам передам и скажу дежурному на проходной. Работать можно только после окончания рабочего дня или по выходным.
- Как завести трубы? Потом, я как-то должен буду их вывезти.
- Когда будешь завозить, попроси чтобы их пересчитали и записали в журнал. Я об этом тоже распоряжусь.
Выйдя из кабинета директора, я зашел к котельщикам и предварительно мы обговорили объем и порядок работы. Вечером ко мне на стапель пришли двое рабочих. Они уже были навеселе, но пока что говорили на понятном мне русском языке. Ну, а это главное.
Они посмотрели на мой четырехметровый чертеж сечений яхты по шпангоутам, искрещенный разноцветными линиями, где и трезвый человек не сразу разберется и к моему удивлению согласились работать.
- Это можно. Это мы сделаем. Нам такие вещи делать, не привыкать.
- Хорошо. Я буду работать с вами, буду помогать и главное пояснять, проверять кривизну по лекалам...
- Сколько вы заплатите?
Процедура по найму рабочей силы происходила впервые в моей жизни, поэтому я и стеснялся и просто не знал, как говорить. К тому же я не знал, как дорого стоит эта работа. Пусть, думал я, они сами назначат цену, а я с ними поторгуюсь.
- Пять рублей за каждый шпангоут, - потребовал старшой.
- Давайте уточним. Что такое шпангоут? Они практически почти все двойные - правого и левого борта. Их здесь не 27, как нарисовано, а около пятидесяти. Я предлагаю вам по два рубля за каждую половину шпангоута, которых 50 штук, то есть это почти та сумма, которую вы просите.
- Согласны, но магарыч ваш! - потребовали они.
- Хорошо, я согласен.
- Три бутылки, - уточнил старшой.
- Но вас двое, - пытался я сбить цену.
- У нас есть еще мастер.
Пришлось пойти навстречу пожеланиям большинства трудящихся, тем более что это было не так уж дорого, и я торговался только из-за своей бедности. Тогда я как будто предчувствовал, что вся моя работа будет базироваться на торгах, на том, как поменьше заплатить. Моя бедность станет моим бичом, преследующим меня всю жизнь.
На следующий день я купил 192 метра труб три четверти дюйма, нанял автомашину и завез их на завод. Вечером, сразу же после окончания рабочего дня, я был на заводе. Нашел своих работников, и мы приступили...
Они думали, что это просто. Но когда они вставили трубу в трубогиб, то поняли, что последний дает кривизну определенного, но постоянного радиуса по всей длине, а шпангоуты свою кривизну меняют по длине: где-то они искривлены больше, где-то меньше, в оконечностях, в частности под палубой, они практически прямые. Как только они это поняли, то заявили, что трубогибом здесь работать нельзя, а нужно сделать специальное приспособление. Сегодня это делать поздно, поэтому они решили все работы перенести на завтра. Я не хотел терять целый день и пошел искать свободный шкив, который рядом с опорной трубой позволял делать кривизну любого радиуса. Когда я вернулся на рабочее место, там никого не было. Я нашел их в котельной, где стояла пустая бутылка, а они уже закусывали колбасой и овощами.
- Не хватило, - заявил старшой. - Дай на бутылку, нужно отметить начало работы.
- Слишком плохое начало, чтобы его праздновать. Я нашел приспособление. Когда будем работать?
- Сегодня уже нет, слишком поздно.
На другой день мы начали все по-новому. Быстро сообразили, что нужен легкий и удобный шаблон, по которому легче будет подгонять. Шаблон сделали из стального шестимиллиметрового прутка, изгибая его вручную по чертежу, который расстелили на бетонной площадке.
Кое-как сделали один шпангоут и бросили. Нужно было изготовить новое приспособление, надежнее его закрепить, а то старое болталось и не давало нужной точности по кривизне.
- Давайте продолжим завтра, - сказал старшой. - Нужно лучше подготовиться.
Наблюдая за их работой, я понял, что они торопились сделать скорее, не думая о том, что при изготовлении шпангоутов необходима большая точность. Это в корне отличалось от их повседневной работы, где расхождение плюс-минус 10 миллиметров не имело никакого значения. Упросить их продолжить работы я был не в состоянии
- Мы завтра продолжим. А сейчас нам пора домой. - Но пошли они сначала в котельную.
Наступил третий день. Я шел на завод совершенно неуверенный в том, что что-нибудь получится, поэтому начал объяснять им для чего нужна такая точность и по величине и по кривизне шпангоута. Это обязательно скажется на поверхности корпуса яхты...
- За эти деньги, лучше дома отдыхать, - перебил меня старшой. - Мы думали, что сумеем все шпангоуты выгнуть за один день, ан нет, не получится. - И они пошли в котельную.
Я остался один, стоял и думал о том, что мне делать. Если сантехники, постоянно работающие с трубами, не могут сделать такую работу, то, что говорить о простом слесаре? Какой же выход? Быстро начертив мелом сетку на асфальте, я сделал рисунок шпангоута. Это позволяет сразу же производить сверку кривизны, при этом сразу же проверяется, сделан ли он в одной плоскости. Это должно упростить и ускорить работу. Затем я сделал шаблон из прутка железа, подобрал соответствующий кусок трубы и пошел в котельную. Но было поздно. Они уже причастились, и я увидел картину вчерашнего дня. На газете валялись пустая бутылка, куски хлеба, и колбасы, а мои помощники довольные своей счастливой долей, мирно беседовали.
- Все капитан. Мы отказываемся работать. Это не выгодно и больно муторно. Нет, больше мы с тобой не работаем. Пойми, мы вдвоем можем за один день сделать отопление на даче или в каком-нибудь доме в деревне или пригороде. Сейчас все строятся. За день на двоих 100 ре, харч и магарыч. А у тебя дело серьезное, надолго и плохой навар.
На другой день я рассказал об этом директору завода и попросил его помощи, но он очень резко отказал мне, чем еще больше огорчил.
- Извини, Анатолий Иванович, мне просто не к кому обратиться.
- Летом ты здесь рабочих не найдешь, думаю, что ты понял это. Вмешиваться в твои отношения с моими работягами я не буду. Это ваше полюбовное дело. Ты договаривался, ты должен им платить, сколько они хотят. Они говорят, что им мало, это в порядке вещей - им всегда мало. Что ты от меня хочешь? Я их и без тебя знаю, не думай, что мне легко с ними. Если они будут плохо работать или выпивать на работе, то я приму меры, но в твоем случае нет. Они работали в не рабочее время.
На другой день я с трудом нанял машину и отвез трубы на стапель. Мне трудно судить, какой опыт я приобрел в результате этой попытки изготовить шпангоуты, но неделю времени я потерял. Это уж точно.
Нужно все делать самому и здесь на стапеле.
Первое, что необходимо было, это оборудовать хорошее рабочее место. Вкопав четыре мощных столба и связав их по периметру проволокой, я сверху прикрепил столешницу из 60-миллиметровых досок. Края стола обил стальным уголком. На одной половине стола сделал устройство для выгиба труб. Все было готово для работы, но главного, людей у меня не было.
Прожив почти всю жизнь в военно-морских базах, я впервые оказался в гражданских условиях, и все меня поражало. Я видел бесчисленное множество людей, гуляющих по улицам, в парке, на пляже, и в тоже время я не мог найти ни одного человека, желающего помочь мне и заработать немного денег. Это удручало меня. Почему? Нет времени? Но это совершенно не так, я убедился в этом на множественных примерах. Не нужны деньги? Ну, уж этого никто не скажет, но просто каждый хочет получить их без труда. Задумываясь над этим, я пришел к печальному выводу, что вся наша фольклорная литература с детства приучает к лени, к легкой жизни, к тому, что можно в результате какого-то чуда, без напряжения, без труда получить все блага жизни. Возьмем, к примеру, распространенные русские сказки об Иванушке-дураке. У него работящие браться, которым ничего не светит, кроме того, что они заработают. А Иванушке, который вечно лежит на печи, вдруг везет: то он щуку поймает, то жар птицу и так далее. Ему страшно везет в невероятных условиях, и все делается не трудом, а просто по его желанию.
Беда наша в том, что мы с детства воспитываем в ребенке тайную надежду, что когда-то ему повезет, не нужно трудиться, не нужно уродоваться, просто нужно ждать удобного, вернее, счастливого случая.
Иногда, видя забулдыг, рыскающих в поисках рублика, чтобы сообразить на троих, невольно думаешь, почему бы ему не поработать день и получить 10-20 рублей и на эти деньги не только выпить, но и пообедать со своими друзьями.
Пока никого у меня не было, я использовал любопытство Сережкиных друзей, которых он часто приводил на стапель. По-моему они даже гордились тем, что могли быть у меня, в то время как другие только могли смотреть издали. Когда они приходили, я вместе с ними начинал делать шпангоуты. Но это была серьезная физическая нагрузка, и они долго не выдерживали. И все же с ними я отработал технологический процесс изготовления шпангоутов и пришел к выводу, что нужна бригада из трех физически сильных человек. Один должен гнуть трубу, второй подавать входящий в устройство конец трубы, а третий постепенно вытаскивая трубу, должен был удерживать ее в горизонтальном положении, чтобы не было искривления ее в другой плоскости. Если выходящий конец не поддерживать, особенно в момент рабочего напряжения, то он будет опускаться и тем самым изгибаться в перпендикулярной плоскости. Мне все стало ясно. Но людей все же не было. Мне нужны были помощники.
В котельной ЖКО Химкомбината я встретился с водопроводчиком, симпатичным, статным, атлетически сложенным, рыжим, буквально огненно рыжим молодым человеком. Что-то в нем было располагающее, и мы быстро нашли общую тему, для беседы. Он закончил свою работу и собирался домой. Я рассказал ему о своих бедах, о поисках помощников для работы, в частности, рассказал, как меня подвели котельщики с РМЗ.
- Я, если что делаю, то это твердо, - говорил он. - Вообще-то у меня бывает свободное время, но я не могу просто так согласиться. Я должен посмотреть и решить, справлюсь ли?
- Зайдемте ко мне на стапель, - пригласил я его. - Здесь недалеко. Посмотрите чертежи, рабочее место и трубы.
Мы свернули ко мне, и по дороге он все мне рассказывал о себе, о его честном отношении к работе, о том, как все люди должны относиться к труду. На стапеле я вытащил на площадку свой чертеж, развернул его и сам залюбовался цветными переплетениями линий, которыми были раскрашены шпангоуты, чтобы их не спутать. Евгений, как оказалось, звали слесаря, молча стоял и смотрел на мой чертеж.
- Да, здесь нужна точность, - сказал он. Постоял, помолчал и добавил. - Да, здесь нужно все делать точно.
Постоял. Внимательно посмотрел на чертеж, подумал о чем-то своем и опять говорит:
- Здесь нужно все делать серьезно, а я не привык халтурить. Уж, если возьмусь за работу, то чтобы все сделать хорошо.
Еще постоял и посмотрел. А я слушаю его и думаю, что, наконец, то мне повезло, есть один опытный и, главное, серьезный человек, теперь только найти любого помощника и можно работать. Наконец-то я смогу двигаться дальше.
И вдруг, все так же глядя на чертеж, он заявляет, совершенно неожиданно для меня:
- Нет, я не буду.
- Почему? Ну, почему, - я не мог скрыть своего удивления и разочарования, так как всего несколько мгновений назад я радовался, что решил свою проблему.
- В нашем деле как, - рассуждал он. - Согнул трубу, закопал ее в землю и черт ее там видел. А здесь нужна точность. Нужно все выдержать по размерам. Вы же сами говорили. Нет, - говорит он, - я не буду. Постоял, посмотрел на меня и ушел. А ты хоть караул кричи. Я долго не мог забыть этот визит, настолько он был обескураживающим.
Пока искал рабочих, я, иногда тихонько работая, с молодыми ребятами, не переставал интересоваться вопросами безопасности плавания и мореходности яхты. Неожиданно один из приезжих ко мне капитанов морского флота обратил мое внимание на низкие борта яхты. Естественно, что будет меньше ветровой дрейф, и это хорошо, но, с другой стороны, палубу будет заливать водой. Я бы поднял высоту бортов, а нос сделал даже чуть повыше миделя. Подумайте, а вообще то, съездите в отдел безопасности плавания Морского флота.
- Почему вы к нам пришли. У нас же большие корабли, и яхтами мы не занимаемся.
- Я был в инспекции маломерного флота и в беседе с ними выяснил, что в нашей стране вообще не выпускаются морские и океанские яхты, и вопрос мореходности ими никогда не рассматривался. Наши яхтсмены ползают у берегов. Поэтому мне порекомендовали обратиться к вам.
Наверное, в душе многих людей существует червячок романтики, возможно именно поэтому вокруг меня собрались несколько человек. Они заинтересовались этим вопросом, но никто толком не мог ответить на него. Меня водили по кабинетам, представляли различным работникам, но, кроме сочувствия, пожеланий: никакой конкретной помощи.
- Чтобы ответить на ваш вопрос, нужен чертеж яхты и, главное, результаты кренования. Существуют методы теоретического расчета, - начал рассказывать один из корабелов в отделе безопасности. - Кривые, полученные в результате кренования на плаву....
- Но я еще не построил яхту, только еще начинаю.
- Мы делаем то и другое, но на модели. У вас модель яхты есть?
- Нет, конечно.
- Почему, конечно?
- Да просто потому, что я все делаю сам и впервые в жизни. Скажите, а как сделать теоретический расчет?
- Я вам дам книжечку, там достаточно доступно для инженера об этом написано, и вы самостоятельно сумеете это выполнить. Ну и на вашем месте я бы поднял борта на десять сантиметров. Парусность корпуса и вес увеличатся незначительно, но вы наверняка получите сухую палубу. К большому сожалению, я не записал его фамилию, но то, что он для меня сделал, я понял несколько позже и на многие годы запомнил этого человека, за его бесценный вклад в мое образование.
Я поблагодарил его за консультацию и дома засел за теорию, которая оказалась действительно несложной, и я довольно быстро в ней разобрался. Несмотря на неплохие полученные в результате данные, я все же решил поднять борт на 10-12 сантиметров. Когда я ходил в штормовую погоду, и смотрел на сухую палубу. то не единожды вспоминал об этом эпизоде. Для моряка, это счастье, так как сухость в каютах это уют и здоровье.
Опять я чертил снова в школе, но теперь делал чертежи только шпангоутов. Чтобы не ползать по полу, сдвинул четыре классных стола. С увлечением, всего за неделю, я сделал все и с высокой точностью. Приобретался опыт, а это приносило определенное удовлетворение, поэтому было приятно работать и хорошо на душе. Кто-нибудь скажет, как это банально. Но, когда нет времени и задыхаешься от усталости, в такие моменты чувствуешь маленькую радость. Тем более, что больших радостей у меня не было.
Нашел я помощника. Наверное, просто пришло время. Это был старый, опытный сварщик, Тарасов Александр Сергеевич. Он уже два года сидел дома на пенсии и иногда подрабатывал, чтобы не засохнуть со скуки и чтобы иметь копейку на личные расходы. Работа с ним связала меня надолго и оставила у меня прекрасные воспоминания как о настоящем рабочем человеке.
Работали мы вдвоем, иногда помогал нам мой сын или кто-либо из зевак. Но худо-бедно мы все-таки закончили эти злополучные шпангоуты, которым казалось, не будет конца.
На очереди стоял киль судна. Грубо говоря, это как позвоночник у животного организма. К нему крепится набор всех элементов яхты. Конструкцию киля я разработал, исходя из наличия у меня материалов. На бетонной площадке, громко именуемой плазом, начертил линию киля и по ней изогнул полуторадюймовую трубу. С двух сторон к ней приварил два стальных прутка, это для жесткости, а сверху полосовое железо 5-ти миллиметровой толщины, шириной пять сантиметров. При сварке нас замучило требование соблюсти высочайшую точность. При нагреве металл деформировался, и труба вела себя как анаконда. Все время требовалось дополнительно изгибать киль и приваривать кницы, для увеличения жесткости. Требование соблюдения точности было решено неожиданно просто. Я достал большой лист оргстекла, цветным мелом начертил на нем кривые и, держа стекло сверху, регулировал величину изгиба. Получалось действительно быстрее и точнее.
Все вроде бы наладилось. Работа двигалась. У меня начали появляться знакомые, на поддержку которых я мог рассчитывать.
Лето было на удивление теплое, сухое, что особенно было мне приятно как жителю далекого заполярья. Я много купался, хорошо загорел и чувствовал себя как никогда здоровым. В конце лета ко мне с неожиданной просьбой обратились Сережкины друзья. Они хотели построить катер. Незнакомые ни с техническими расчетами, ни с теорией судостроения, не понимая таблицы плазовых ординат, они вдруг уверовали, что могут построить быстроходное судно под мощным двигателем в сорок лошадиных сил из отходов, надеясь что оно поплывет. Святая наивность! Они обратились ко мне с просьбой пристроиться рядом, дать им электроэнергию и консультировать во время постройки катера. Совсем немного...
- Из чего вы будете строить катер?
- Найдем что-нибудь.
- У вас есть проект? Где вы возьмете рабочие чертежи?
- У нас есть рисунки, вы же нам поможете?
- Но по рисункам строить нельзя. Нужны чертежи. Ладно, я вам помогу. Принесу журналы “Катера и яхты”, из них вы выберите себе то, что вам нравится. Как читать таблицу плазовых ординат, я вас научу. Только из отбросов строить катер нельзя. Лодку, это куда ни шло, но катер... Он во время движения испытывает такие большие нагрузки, такие напряжения в корпусе, что нужна и большая точность и хорошие материалы. Учтите это.
Мне стало веселее, хотя часто было просто жаль их. Не было здесь в Воскресенске детской технической станции, чтобы они могли там серьезно работать и учиться мастерству. Что мог я им дать, если у меня самого не было ни минуты свободного времени. Я представлял себя на их месте и жалел их. Часто вечерами мы беседовали о жизни, хотя чаще они просили, чтобы я рассказал им что-нибудь интересное о себе, о кораблях, о плавании, о море, о том, что я видел, какие приключения были со мной и, в конце концов, о войне. Все свои рассказы я сводил к тому, что необходимо учиться. Это всегда получалось логично и как-то незаметно для ребят, и они убеждались, что любое самое интересное дело требовало знаний. В этом вопросе школа у нас отстала на десятилетия. Занимаясь вдалбыванием материала, по программе в школе не развивают инициативу у ребят, не воспитывают у них потребность в приобретении знаний, будь то математика, география или литература. Без жажды знаний, не может быть развития науки, она просто погибнет. Иногда я подводил ребят к каркасу яхты и задавал простой вопрос:
- Ребята, вот где-то здесь должна быть точка, в которой сходятся стрингер и шпангоут, таким образом, чтобы можно было здесь установить патрубок от выхода выхлопа дизеля. Он должен быть на уровне ватерлинии. Найдите его. Только не методом “тыка”. Вот здесь начинается учеба: и математика, и геометрия, и начерталка. Любая учеба должна быть увлекательной и интересной настолько, чтобы подавлять любые другие желания на данный момент. Именно тогда захочется работать головой и именно тогда незаметно летит время. Часто его просто не хватает. И еще, пока ребенок не полюбит предмет какой-нибудь точной науки, нечего переходить к абстрактному знакомству с материалом. Начинать нужно с прикладных примеров, задач. Та же начертательная геометрия, которая только некоторых увлекала, буквально покоряла фантастическим решением уравнений, путем выражения их в виде кривых в системе координат - здесь давала возможность в цифрах задать корпус судна и передать на практике во время строительства его элегантную красоту. Что понимали эти пацаны, которым еще бегать и бегать, до того как оденут они на себя ярмо самостоятельной жизни.
В конце августа мы закончили сварку шпангоутов и стрингеров. Возник вопрос о строительстве лесов. Их необходимость возникла давно, но не было денег, и я все тянул время. Однако высота яхты составляла более трех метров, и забраться наверх, тем более работать там без лесов, было нельзя. Купив доски и брусья, я сделал леса и маленький трап. Впоследствии я узнал еще одно предназначение лесов - с них можно падать, что и «проверил» на практике. Между столбами, стоящими в диаметральной плоскости натянул трос, по его проекции на плаз провел линию и установил киль.
Для “получения” поперечных плоскостей изготовил две пары П-образных перекладины из столбов, между которыми должна была вместиться яхта и к ним крепились леса. Установить такие перекладины из 6-ти метровых столбов было практически невозможно одному. Естественно, один человек мог вырыть для них ямы, скрепить столбы скобами, но поднять это сооружение весом более 200 кг практически невозможно. Я пригласил Сережкиных ребят, но все ровно это было чрезвычайно трудно и опасно. Неправильное движение могло привести к падению столбов и все могло кончиться весьма печально. Вся операция по установке перекладин была выполнена. На что потребовалось целое воскресенье. Опробовав первый раз леса, я перестарался и упал, поранив ногу. Это было первое существенное нарушение техники безопасности на производстве. Но кого наказывать за это? Просто я помучился пару недель, пока рана не зажила. Устройство лесов и приспособлений, для точного расположения элементов яхты замучили меня донельзя и надолго остались в памяти как дилетантское строительство, сопряженное с риском. Я так до сих пор не знаю, как нужно было правильно построить перпендикуляр к осевой линии? Это же не на бумаге. Приборов у меня не было, только глаза и рулетка. Поперечные бревна крепил как акробат. Веревкой поднимал сначала один конец поперечного столба на вертикальный столб, потом второй конец, на второй столб, так чтобы получилось сооружение в виде буквы «П». Тихонько устанавливал и по-мальчишечьи, как на дерево, лез на один из столбов и нежненько, ласково прибивал перекладину гвоздем к столбу. Затем лез на второй столб. Там я перекладину крепил уже скобой, так как противоположный конец перекладины уже не мог соскочить. Почему - то я в этом был уверен. Затем снова возвращался на первый столб, чтобы закрепить узел скобой. Столбы стояли потом четыре года. Да, было чрезвычайно трудно, но все шло под лозунгом: “Надо и все тут”. Это сделать ни на одном производстве нельзя. Эту работу могут сделать только романтики. И бесплатно. Плата - удовлетворение выполненной работой.
Установив первую перекладину и утрамбовав землю в ямках, куда вошли столбы, я переменил технологию устройства стапеля. Вторую перекладину я собрал и связал на земле и, когда подошли Сережа со своим другом Юркой-Петькой, мы решили ее поднять. Перебросив трос через уже поставленную перекладину и, поставив оконечности бревен около ям, в которую они должны опуститься, я с Сережей стал поднимать с земли верхний край перекладины, а Юрка-Петька стал тянуть за веревку
- Давай, тяни! Ну, что ты Юрка-Петька! - Но как Юрка ни старался тянуть веревки, бревна, которые мы с Сережей держали на плечах, не шелохнулись. Для нас это было напряженным, тяжелым испытанием, а со стороны выглядело довольно комично. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы нам не повезло. Рядом остановился газик и двое неизвестных его ремонтировали. Они наблюдали за нашими потугами, потом не выдержали, подошли к нам, взялись за веревку и... все стало на место. Само пошло. Один из них оказался энергетиком химкомбината и впоследствии, когда мне нужно было провести электричество, помог добиться на это разрешения. Для меня это было большой удачей, так как электроэнергией я пользовался на протяжении последующих трех лет работы.
х х х
Трудно объяснить, почему мы все страдаем большими погрешностями в точности, это, пожалуй, вопрос, который стоит на разделе двух наук - философии и психологии. Наши часы, несмотря на то, что они высоко котируются на мировом рынке, вечно отстают, и у всех идут с большой погрешностью. Наши поезда, несмотря на то, что сырые дрова и мелкий уголь давно заменили на электроны, хронически приходят с опозданием. Часто мы не представляем, когда полетит самолет, если вдруг его рейс отложили всего-то на один час. Мы не научились точному измерению и взвешиванию в магазинах и на рынках и продолжаем обвешивать народ, как купцы сотни лет назад. Мы ввели различные допуски, так называемые допустимые погрешности в стандарты. Допускаем какие-то отклонения от оптимальных размеров в двигателях, приборах, отчего наши двигатели ускоренно расходуют свои моторесурсы, приборы сгорают. Так вот, имея такой, исторически сложившийся опыт или, вернее, сложившийся подход в строительстве, я стал перед проблемой, как выполнить свои строительные работы с точностью 0,5 процентов и пришел в ужас! Мне нужно было кривые - прикривые шпангоуты установить на не менее кривой киль и с небывалой для меня точностью. Кошмар какой-то!
У меня была плоскость, так называемый плаз. К ней мне нужно было установить вертикальную ось, ординату- зет. Линия «икс» у меня уже была, она шла от носового столба к кормовому. На столбах был натянут трос, к которому на нитях были привязаны грузики, они то и образовывали ось ординат - ЗЕТ. Взяв пеленг на строения на другом берегу реки Москвы, я зафиксировал более - менее перпендикулярную линию и таким образом получил ось - «У». Сделав несколько меток на досках, прибитых на боковых столбах, я получил точки для поперечных линий. Работа осложнялась тем, что яхта стояла не на плоскости плаза, а на подставках и система координат над землей никак не фиксировалась. Я в своем воображении поднял плоскость отсчета на 200 миллиметров вверх и постепенно привык все отсчеты и расчеты вести от этой воображаемой плоскости, висящей в воздухе.
Теперь нужно было установить уже изготовленный киль и выровнять его так, чтобы все точки отсчета соответствовали положению всех трех ординат. Сначала я его ровнял на площадке, в «лежачем»положении. Но, при выгибании в одном месте, в другом получалась совершеннейшая ерунда. Киль был гибким и, когда я сгибал его в кормовой части, он выгибался в носовой и в совершенно произвольном направлении. После нескольких часов мучений я решил действовать по-другому. Установив его в вертикальной плоскости так, как он должен стоять в действительности, я начал выравнивать его растяжками. Выровняв в вертикальной плоскости, я закрепил его боковыми растяжками от смещения в боковых плоскостях. После этого я начал проводить ИЗМЕРЕНИЯ, стараясь поймать миллиметры на длине почти пятнадцать метров. В аптеке я купил шланг (который служил для клизм и отпускался по одному метру). На концах его установил стеклянные трубки, налил в шланг воды. Получился прекрасный уровень, позволяющий устанавливать положение той или иной точки на киле или шпангоуте с точностью до одного миллиметра, независимо от расстояния, на котором находится эта точка (хоть на километр). На одном из столбов я закрепил металлический метр и начал подгонку киля. Доволен я был как мальчишка, когда показывал этот метод знакомым, которые даже представить не могли, как выполнить такие измерения.
- Ты бы что-нибудь подобное придумал в торговле, чтобы нас не обвешивали...- попросили меня.
Так я работал и учился по ходу, вспоминая старое, в частности, разметку кильблоков в доке, перед постановкой корабля в док для ремонта. Длина корабля бывает и сотни метров, а этот метод позволяет с колоссальной точностью разметить по высоте и расстоянию кильблоки, на которые он устанавливается и независимо от того где, в какой стране строился корабль. Установив киль и проведя серию измерений, я добился довольно точных результатов, чему был рад, так как вначале не представлял, как это можно выполнить. Отсюда сделал вывод, что нужно, можно браться за самое трудное дело, даже если очень страшно. Разберетесь, нужда заставит. Но, если есть багаж знаний, уверяю, разберетесь.
Все было готово для сварки, даже купил сварочный агрегат. Теперь я целиком зависел от сварщика. Сам я варить не умел, да и одному это не под силу, так как нужно было кому-то удерживать те или иные детали.
Чему нас учили? Кто-то может сказать, как так, инженер-электрик и не может варить. Теоретически я изучал это дело, более того, зачет по практике получил по высшему баллу. А вот сейчас столкнулся с этим, и ничего не получалось. То я прожигал трубу, так как она было тонкая, то она отскакивала из-за плохого шва. Но худо-бедно я все-таки научился прихватывать, однако это все было несерьезно. В данном случае качество обеспечивало безопасность плавания, а значит и мою жизнь.
Постепенно я расставил все шпангоуты, закрепляя их тонкой проволокой к килю и боковым балкам. Затем взял уголковое железо, которое должно было служить стрингером, и в нескольких местах прикрепил его к шпангоутам все той же вязальной проволокой. Затем началась кропотливая работа по точной установке шпангоутов и стрингеров в наборе, а пока фактически в пространстве. Так как торопиться в таких вопросах было нельзя, то у меня на это уходила уйма времени. В конце концов, я определил несколько контрольных точек и, связав жестко в данных местах шпангоуты со стрингерами, прихватил их сваркой. И пошло. Чем больше я точек прихватывал электросваркой, тем в дальнейшем легче было измерять и ставить на свое место новые шпангоуты. Однако поспешность всегда наказуема. В одном месте я допустил ошибку, и нужно было разъединить трубу и уголок. Сваркой это не удалось, так как я прожег трубу. Пришлось срезать ее ножовкой. Вот так.
Первая вязка - это, пожалуй, самое главное. Это печка, от которой танцует плохой танцор. От неподвижного шпангоута ведется отсчет. А где он? Нужно сделать. И потом, они все разные и по величине, и по кривизне, и по ширине, так как яхта в сечении представляет плавную кривую, расширяющуюся к миделю и потом в некоторой степени сужающуюся к корме. Страх и ужас.
Приварив правый борт в нескольких точках, я перешел на левый. Как приварить стрингер по левому борту точно на той же высоте? Казалось бы, очень просто, бери водомерный уровень и на той же высоте вари. Но вдруг у шпангоутов данного сечения разный развал? Ведь если развал правой ветви больше чем того же сечения левой, то та же высота не будет соответствовать необходимой точке на шпангоуте. Они не будут симметричны. Я понял это слишком поздно, когда сделал несколько прихваток по левому борту. Шпангоуты в верхней точке стояли как неровный заборчик, один выше, другой ниже и выровнять их сейчас, срезав верхушки, нельзя. Будет кривой борт. Кошмар какой-то. В эти дни я жил на нервах, так получалось плохо, так было много погрешностей, а найти правильную технологию постройки я не мог. Откровенно говоря, я изобретал велосипед.
Один я ничего не мог сделать. Пришлось ждать, когда я найду сварщика.
В этот период я познакомился с капитаном Химкомбинатовских катеров. Старый, опытный речник, прекрасный человек, он всю жизнь провел на реках. Он буквально избороздил Волгу и Дон от Москвы до самого устья. Уйдя на пенсию, он поселился в Воскресенске. Здесь он снова пошел работать капитаном катеров, которые обслуживали рабочих Воскресенского Химкомбината. Узнав, что я строю яхту, он стал моим частым гостем на стапеле, и мы быстро нашли общий язык. Когда я не мог почему-либо работать, мы сидели около стапеля и разговаривали о плавании, о морях, об океане. О том, что жизнь у человека одна, а так много хочется увидеть, познать и сделать.
- Я читал об одиночных плаваниях, - как-то сказал мне мой коллега. - В море я не бывал, все по рекам. Но мне кажется, что, в конце концов, со всеми техническими трудностями можно справиться. Можно усовершенствовать управление парусами, натренироваться точно производить обсервацию, справиться со штормом, если во время урагана, скажем, поставить самый маленький штормовой парус или бросить плавучий якорь и идти по ветру. В общем, все можно, но самое трудное, что меня беспокоит, это одиночество. Один. На многие сотни миль, один, когда в каждый момент может что-то непредвиденное случиться и не день, не месяц, а год! Ты же привык к людям, а там месяцами никого. Не с кем словом перекинуться.
- Я с тобой согласен, но соль всего плавания - это одиночество. Психология самая загадочная наука, а одиночество самое непознанное состояние человека. Это самая большая проблема, которая будет стоять в будущем, когда человек вырвется в космос, хотя бы для изучения солнечной системы. Но мне кажется, что я преодолею это состояние, потому что я уже во время строительства яхты готовлю себя к этому плаванию. Еще в тот момент, когда я решил идти в одиночное плавание, началась психологическая подготовка к состоянию длительного одиночества.
- Но почему ты не хочешь идти в плавание с кем-нибудь? Это надежнее, безопаснее и значительно легче.
- Во-первых, во-вторых, и в третьих это не престижно. Ну, что особенного в длительном плавании команды? Это же на 50 процентов увеселительная прогулка. Теперь есть подробнейшие карты, совершенное навигационное и штурманское оборудование и так далее. Это совсем не то, что было в начале освоения мирового океана. Поэтому очень важно одиночное плавание без захода в порты. Это сейчас престижно. Если такое плавание правильно подготовить с научно-исследовательской стороны, то можно собрать материалы, которые будут иметь большое научное значение. Ведь такое плавание совершено только тремя людьми со всей планеты. Даже сэр Чичестер заходил в порты по пути следования. И вторая сторона. Мне не нужна валюта. Я никуда не буду заходить, и обойдусь тем, что возьму здесь, дома. Еду, воду, дизельное топливо для подзарядки аккумуляторных батарей. Пресную воду буду брать из атмосферных осадков или с помощью опреснителя.
- Я с тобой полностью согласен, все у тебя продумано. Мы тебе поможем собраться. Я уверен, что тысячи людей будут готовы помочь тебе. Но я бы не пошел. Если даже ты вернешься, то это равносильно тому, что выбросить год жизни. Это очень дорогая плата за такое малое удовольствие.
- Ну, ты даешь Михалыч! Во-первых, почему ты считаешь, что я теряю год жизни? Это совершенно неправильно. Я буду там жить в новом, в непередаваемо прекрасном мире, рядом с природой и она раскроется мне той красотой, которую мы сейчас не видим. Второе - нельзя судить о длительности жизни по годам. Возьми день ученого или честного рабочего, с одной стороны, и пьяницы, который ничего не делает, а перебивается на женских харчах, рыскает за рубликом, чтобы выпить. Разве можно сравнивать их жизнь. И еще! Назовем это третьим фактором. Ты вызываешь меня на откровенность? Хорошо! Вот сейчас я работаю, занят вроде бы интересным делом. Но люди-то меня не понимают. Я обращаюсь ко всем, кто приходит сюда поглазеть на строящуюся яхту и на чудака, решившего идти в кругосветное плавание, но никто мне не хочет помочь. Так разве я сейчас не один? Моя жена заявила, что ее ноги здесь не будет, хотя я всю жизнь на нее работал. Она же, пока я служил на флоте, нигде не работала и 18 лет жила в свое удовольствие. Почему она не хочет сюда прийти? Что здесь постыдного делается. Уже сотни людей побывали здесь, и всех интересовало - кто, что, зачем... Мне кажется, что я здесь ОДИН. А там, используя радио, хотя я буду физически один, духовно я найду многих людей, близких мне по духу и мечтам.
- Ты как будто готовился к ответам на бесчисленные вопросы.
- Нет, это просто все наболело и, в конце концов, оформились ответы на предполагаемый вопрос о моем состоянии сейчас и в будущем.
После этих диспутов, задолго до написания этой книги, я написал главу к ней, назвав ее “ОДИН”. Эта глава была ответом на вопросы моих многочисленных знакомых, интересовавшихся тем, как я выдержу одиночество. Тогда я им неоднократно отвечал: “Разве здесь я не один? Вы же не понимаете меня”.
Глава Ш. О Д И Н .
“У меня в кармане лежит морская раковина
в которой дремлют океанские штормы”
О.Конрад.
Мне понравилось это изречение О.Конрада, поэтому я взял его эпиграфом к этой главе. Однажды я пришел домой усталый и недовольный тем, что так все трудно и мне никто не помогает. Лег и стал думать о своей жизни. А потом, когда немного отошел, я начал мечтать о плавании, представил море, океан, огромное безбрежное полотно воды, солнце и свежий ветер в надутых парусах и мне стало хорошо. И опять появилось желание работать. Да, нужно работать и скорее.
В маленькой комнате частной квартиры мы спим втроем: я, Сережа и Юнка. Будильник нам не нужен, точнее нас всех подъем соблюдает Юнка. Для нее нет воскресений или праздников. Ровно в восемь она встает, потягивается и подходит ко мне. Я лежу ближе всех к ней, моя голова буквально в полуметре от ее постели. В лучшем случае она кладет свою голову на подушку рядом с моей и лижет меня своим длинным языком. Если это не помогает в осуществлении ее намерений, то есть не вызовет с моей стороны должных эмоций, она кладет свою громадную лапу на мою голову.
- Юнка, фу! - спросонья кричу ей и автоматически, привычным движением смахиваю ее лапу. Она же глупенькая, принимая это за игру и радуясь тому, что разбудила меня, прыгает и вертит хвостом, заигрывая со мной. Но мне, к сожалению, некогда. Бужу Сережу и напоминаю ему о том, что собаку нужно вывести, а сам торопливо собираюсь.
Каждый день, будь то суббота, воскресенье, либо праздник, вскакиваю с постели, быстро одеваюсь и, как обычно все люди на работу, спешу к себе на стапель, к яхте. Летом это напоминает приятную прогулку, когда воздух напоен свежей утренней прохладой, и ты чувствуешь себя бодрым, каким-то легким. Все ликует в душе, все кажется хорошим: природа яркой, красивой, дорога чистой и ровной... Сон слетает, как по мановению волшебной палочки и уже в пути ты решаешь то, что будешь делать. Мысли уже там, на яхте, на этом пока непонятном другим переплетении шпангоутов, бимсов, стрингеров. Хорошо! Погода, коль скоро я работал на воздухе, оказывалась очень важных фактором.
Но осенью, зимой такая прогулка не из приятных, особенно когда дождь или ветер или наоборот ветер и снег. Дорога становится грязной, на ней образуются лужи, которые не знаешь, как обойти. Хочется скорее добежать, скорее, укрыться от непогоды. И работа зимой уже не дает положительных эмоций, а скорее все делаешь по необходимости.
Иду вдоль набережной воскресенских Черемушек и привычно отмечаю пройденные метры пути. Кажется, что изучил здесь каждый камушек, каждое деревцо, каждую выбоину. Вот и последний дом. Смотрю на часы. Стрелки неумолимо приближаются к девяти часам утра, поэтому приходится ускорять шаг, так как мой помощник приходит иногда раньше.
Около стапеля никого нет. На земле валяются куски угольников, арматуры, железо, оставшегося от еще той воскресной работы, а в ямках, на площадке блестит вода, а там, далеко на востоке, куда смотрит нос яхты, серые, отделенные от горизонта узкой голубой полоской, тучи. Теперь, когда на дворе осень, это все чаще и чаще. Открываю дверь и захожу в сарай. Окидываю все тревожным взглядом, на в беспорядке разбросанные уголки, трубы, кабель от сварочного агрегата, доски, одежду. Вроде бы все на месте и это успокаивает, так как всегда побаиваюсь, что кто-нибудь просто ограбит меня, к сожалению, это уже было. Из-за таких мелочных и недорогих материалов, никакая милиция искать воров не будет. Им здесь приволье.
Подхожу к электрощиту и привычным движением поворачиваю рукоятку вверх. Вспыхивает лампочка и подает свой, гудящий баритоном, приятный и успокаивающий меня голос сварочного агрегата. Техника жива, электроэнергия есть, можно работать. Спадает нервное напряжение, вызванное ожиданием непредвиденных неприятностей и, переодевшись в рабочий костюм, выхожу из сарая, чтобы осмотреть яхту.
Река, около моего стапеля, не очень широкая. Берег хоть и невысокий, но обрывистый. Подмываемый в течение тысячелетий водами реки, берег нависает над водой почти два метра. Вниз по течению реки на ее поверхности стоят большие катера химкомбината, а на насыпном холме - их сторожка и склад. А на другой стороне реки - спасательная станция и длинное сооружение гаражей для мотолодок. У причала спасательной станции стоят их катера и лодки. Сейчас там тихо. Когда купальный сезон заканчивается, спасатели занимаются различными ремонтными работами или просто отдыхают. В пасмурную погоду у них никого во дворе нет, и вряд ли в течение всего дня увидишь промелькнувшую фигурку. Покой и тишина.
Чуть дальше, за зеленой стеной садов, большая белая церковь с зелеными куполами, а вверх по течению реки, как будто на кромке самого горизонта, взлетели вверх ажурные плетения большого автодорожного моста. Издали его металлические фермы, взметнувшиеся над рекой почти на 30 метров, кажутся стройными и легкими. Вечером солнце садится в его рамки и проходит по металлическим клеткам, прежде чем исчезнуть за горизонтом.
Все как обычно. Взгляд обежал все это за несколько секунд и дал сигнал мозгу. А тот, зафиксировав эту информацию и сравнив ее с той картиной, которая уже хранилась в мозговых ячейках памяти, не нашел ничего нового и дал команду начинать работу.
Вытаскиваю из сарая толстый медный кабель, который является “землей”, и тяну его на площадку, а затем его голый конец креплю к трубе киля яхты в районе кормы. Потом вытаскиваю другой кабель, с держаком и, подойдя к набору яхты, ударяю им по металлическому набору, так чтобы посыпались искры от электросварки. Убеждаюсь в том, что контакт есть и можно работать.
- Что же сегодня делать? С чего начать?
Несмотря на колоссальный объем работ, я этот вопрос задаю себе каждый раз, он стоит передо мною постоянно, каждый день, когда я прихожу на работу. Я должен быстро проанализировать уже сделанное раньше и определить то, что нужно сделать незамедлительно. Технология постройки судна у меня в голове, и так как я иду ощупью, то думаю о том, что важнее, что нужно сделать в первую очередь. Я корректирую свои действия на ходу. А иногда придет какая-нибудь оригинальная мысль, что-то совершенно новое, лучшее, проще, вот тогда я на ходу внедряю ее в дело.
Все время днем и ночью, вечером и утром в голове одна постоянная забота о том, как сделать лучше, быстрее, что можно еще придумать, чтобы упростить технологию постройки, а яхту сделать крепче, красивее, надежнее и скорее. Всё сделанное, спроектированное, все детали, набор, все конструктивные построения постоянно, как бы “перевариваются” в голове, и бывает иногда так, что блеснет новое, лучшее. И радуешься тому, что так хорошо и просто решается вопрос, над которым ломал голову часами, днями, а иногда и месяцами.
Вошло в привычку каждый раз обходить яхту и осматривать ее. Как-то смотришь на нее по-новому и что-то видишь такое, что не замечал раньше, и здесь же решаешь, что нужно доделать, дополнить, поправить или какие нужно сделать приспособления, облегчающие работу.
Иногда расслабляюсь и смотрю на нее с любовью и восхищением. Когда смотришь с носа на плавные переплетения конструкций продольного и поперечного набора, на поднятый высоко вверх нос яхты, она действительно выглядит так красиво, что не верится в то, что это все сделано вот этими простыми и слабыми руками, которые в последние десятилетия держали только авторучку, да ложку. А впечатление такое, что это как будто фантастическое сооружение, созданное в грезах мечтателя. Здорово! Почему же не сказать об этом, если она мне действительно очень нравится.
Иногда мой сварщик, он же и помощник Александр Сергеевич Тарасов, приходит раньше и курит одну за другой папиросу.
- Ты что, у стенки спал? - с улыбкой встречает он меня.
- Виноват, Сергеич! Обленился я, вот и провалялся в постели. Вчера долго не спалось, думал для чего мы живем.
- Ну и что придумал, рассказывай.
- Все то мы живем потому, что надо. И, пожалуй, главное в жизни человека не желание, не личное хочу или не хочу, а необходимость делать то, что нужно. Вот и получается, что живем мы не по желанию, а по необходимости. Просто мы кому-то нужны. Без нас и природа существовать не будет.
- Что-то не пойму тебя. Скажи, а вывод то какой? - спрашивает он, не понимая этой, навеянной грустью и неуместной у яхты философией.
- Вывод простой. Не будем мы работать, не будем строить яхту, так ее и не будет. Так что давай, дорогой, будем вкалывать.
Работу начинаем сразу, без лирических отступлений. Все заранее подготовлено и каждый знает, что он должен делать. Он все время подгоняет меня, буквально “наступая на пятки”. Ему проще. Я должен подготовить место сварки, измерить расстояние между точками крепления, и подогнать, затем подтянуть и поджать вплотную. Когда все готово, сварщик сваривает, например, стык стрингера со шпангоутом. И опять он ждет, пока я подготовлю, подгоню, подожму, подхлестывая меня словами “ давай, давай”. А я должен торопиться, чтобы обеспечить ему фронт работ, то есть отмерить, отметить, проверить, подогнать, подогнуть, поджать и так далее и в то же время поддерживать свариваемые конструкции, пока он не закрепит их навечно. После всего этого нужно еще сверить с чертежом и данными таблицы плазовых ординат. Мама родная, да здесь сам черт ногу сломает!
Время летит незаметно, и только усталость дает о себе знать. Иногда Александр Сергеевич делает перекур, и тогда я бываю рад передышке, особенно, когда есть яблоки, и я могу подвитаминиться. Это моя слабость. Люблю из всех фруктов больше всего яблоки.
- Хорошие у тебя яблоки, - говорю сварщику, - крупные, сочные.
- Да ты ешь, ешь. У меня в этом году большой урожай. Пожалуй, килограммов так 120, а то и 150 с дерева будет. - Это не бахвальство, а просто констатация факта.
- А я вот всю жизнь беру фрукты с рынка или магазина. Некогда было, да и негде завести сад. Даже и представить не мог такое.
- Это ты зря. Совсем нетрудно получить участок. Как это негде? Земли у нас много, а времени, так это от желания зависит. - В его словах непритворное удивление, пожалуй, больше моему незнанию порядков и хозяйствования, чем обстоятельствам.
- Некогда. Точно, никогда не было времени. Странно, говоришь? Война застала меня в институте, учился. Пришлось бросить учебу и идти защищать Родину. После войны опять учеба. Последние двадцать лет прослужил на флотах и, хоть поется в песне, что “на Марсе будут яблони расти”, в море этого пока не придумали даже в песнях, шутя, объясняю ему свою жизненную одиссею.
- А на севере как с фруктами?
- В заполярье? Ты знаешь, там бело кругом, но не от яблоневого цвета. Там фрукты только в магазинах. Еще осенью можно свободно купить, а зимой трудновато. Вот такой роскоши, - я показываю ему на рассыпанную груду яблок, - там не бывает. Там это богатство.
- Вот возьми участок, посади сад и отдыхай, любуйся природой и расти яблоки, сливы, ягоды. Зачем тебе яхта? Не надоело что ли тебе море за время службы? Вот строишь, строишь, а ее ненароком разобьет ураган. Все пропадет. Хорошо, если сам живой останешься.
- Нет, Сергеич, нет, я даже разговаривать на эту тему не хочу. Не то, что я упрямый. Нет, просто уж очень красивая моя идея, прекрасное плавание и достойное испытание для мужчины.
- А ты подумай, посмотри, как живут здесь люди. Служба, это совсем не то. Тебе обязательно понравится наша жизнь. Ведь сейчас у человека все есть. Сады, огороды - это же большое подспорье в хозяйстве. И свое, всегда очень вкусное.
- Сергеич! Не уговаривай меня. Это решено и что обсуждать, нужно или не нужно. Собственно, с точки зрения благополучия, наверное, лучше сидеть в саду, хрустеть яблоками, варить варенье, да, глядя на вечерний закат, мечтать о сказочных странах, вспоминать о далекой юности или читать книги. Тишина в саду, прекрасный вид на среднерусскую природу, чистый и ароматный воздух. И главное, спокойствие, никаких забот. Не так ли? Это же ты хочешь сказать? Но разве этим в жизни руководствуется человек? Для чего он учится, откуда появляется жажда познать мир?
- Вот, вот. Смотрю я на то, сколько сил и энергии ты вкладываешь в свою яхту, так за это время можно построить неплохую дачу и посадить хороший сад.
- Брось, Сергеич! Ты, дорогой, не представляешь, как мне хочется в море. Как оно прекрасно. Всегда неповторимо прекрасное и в штиль, и в бурю. Оно живое, всегда новое, и в каждый момент показывает свои новые сокровенные краски, формы. Оно в вечном движении. Своим величием, могуществом, красотой и силой оно покоряет человека, дразнит, манит его. И хочется идти к нему, быть с ним, понять и увидеть его, узнать, что там впереди, за горизонтом. Знать, знать все, все.
- Но ты же знаешь, что за горизонтом опять горизонт, и потом знать то все невозможно, - пытается он принять участие в моих рассуждениях.
- А знаешь, что Антон Павлович Чехов сказал? “Ничего нет страшнее, когда в человеке виден горизонт”. Это не в географическом понятии, а в ограничении потребностей мышления, культуры и в познании нашего мира. А вот Достоевский говорил, кажется так - ”Тайна не в том, почему мы живет, а для чего мы живем”! Крепко сказано! Да? И, пожалуй, самое главное в том, что мечта держит человека в напряжении, так сказать в “форме”. Всегда готовым к борьбе и труду.
- Так вот тебе, чай, трудно будет?
- Будет трудно, да и, прямо скажу, наверняка не раз будет страшно. Скажу честно, что во всей этой затее, как ты говоришь, главное в том, чтобы проверить себя, узнать, на что я способен. Я ни в коей мере не думаю о том, что там будет спокойно, мирно, что буду лежать на палубе и загорать, читать книги и слушать музыку, а яхта автоматически будет плыть, куда я желаю. Нет, естественно, нет. Я понимаю, что вкушу там не один фунт лиха, не одну ночь придется провести у штурвала, не раз за день менять мокрую одежду и белье, пропитанное соленой водой. Не раз придется смотреть в глаза беде. Но главное, мне кажется, что там, в плавании, я пойму, что такое человек и каково его место в природе. В бесчисленные часы одиночества, в постоянном труде по управлению судном и один на один с прекрасным и удивительным и вечно живым океаном, я пойму и себя, и познаю новую жизнь.
Я задумался и с грустью посмотрел на далекую синь горизонта. Молчал и Сергеевич.
Почему я такой? Почему я так живу. Почему мне трудно с другими людьми. Почему я не могу прощать им. Почему их негативные действия или дурные наклонности выводят меня из себя. Какое мое дело? Или просто меня не воспитали терпеть и не замечать этого. Или это зависть? Кто-то грабит, а я не могу. У кого-то есть дворец, а у меня нет. Кто-то гуляет, пьет водку как воду, а я не могу.
Так что это со мной? Может быть я действительно инфантильный, как говорит моя жена.
- Чудной ты! - наконец задумчиво сказал Сергеич.
- Почему чудной? Почему не только ты, но и многие другие со смехом говорят, что я чудак. Разве таких людей, ну мечтателей, которые обрели профессию морских робинзонов, не бывает? Да их десятки. Что они все чудаки? Это в глазах людей, которые не понимают человеческую душу, они чудаки. Ведь люди не все одинаковы, кто же дает право их классифицировать? Это природа заложила нас такими разными, ибо, если бы мы все одинаковыми, мы со скуки сошли бы с ума. Люди разные, и может быть в этом прелесть, в этом глубочайшая мудрость Создателя!
- Да, интересно это.
- Да. В этом что-то есть очень большое!
- Но зачем плыть. Зачем одному плыть?
- Опять этот вопрос. Попробуй, ответь на него. Это можно чувствовать, а вот выразить словами, чтобы было всем понятно как самому себе, просто невозможно. Не так это просто. Романтика? Вот слушай. У меня был командир, Иван Тихонович, и помню, он всегда, когда не мог по каким-нибудь причинам ответить на тот или иной вопрос, говорил: “не задавай трудных вопросов”. Вот и я скажу тебе, Сергеич, не задавай трудных вопросов, ибо задать вопрос в тысячу раз легче, чем на него ответить. Или еще говорят, что один дурак может задать столько вопросов, что десять мудрецов не ответят. Ну, как тебе на него ответить? Давай попробуем, разберемся. Скажи, как, по-твоему, зачем человек мечтает? Почему ему не хочется покоя? Почему он идет на риск, хочет окунуться в борьбу, едет в неизведанные края, где полно трудностей - в Сибирь, на дальний север, делает восхождение на горы. Почему? Ведь можно тихонько жить, растить сады, попивать пиво и забивать “козла»!
Но не хлебом единым жив человек.
- Ну, а чем плохо?
- Ну, вот, приехали. Ладно, хватит байки травить, давай работать.
И опять мы работаем, по настоящему, без имитации, как одержимые. Спешим сделать скорее и побольше. Время не ждет. Как-то раз я ему пожаловался на свои трудности, на тяжелую работу, а он мне говорит?
- Ты же романтик.
- Откуда ты это взял? - спрашиваю его.
- Так, тебе часто говорят посетители, твои друзья, да ты и сам это говорил.
- Какая уж тут романтика, - я развернул плечи и откинулся назад, чтобы выпрямить затекшую спину. - Вкалываю с утра до вечера, работа и работа, без отдыха, без выходных. Работаешь, пока кишки не начинают марш барабанить...
- А ты как думаешь? Романтик это как раз тот человек, который работает в три раза больше и бесплатно.
Но время летит, нужно спешить. Нет его для душевных излияний, Нужно работать, работать, работать.
Хорошо, что со мной Александр Сергеевич, что мы можем строить. И опять он меня подгоняет своим “давай, давай”, несмотря на усталость, обожженные руки, шею, глаза и ссадины на теле. Вперед, только вперед. Труд, любимый труд, что может быть лучше, прекраснее, чем создание своего детища!
Наконец стрелки неумолимо подходят к четырем часам. Почти без перерыва работаем семь часов. На этом сварщик кончает свою работу и уходит домой, а я остаюсь, чтобы убрать, прийти в себя от неимоверного напряжения. Устаю настолько, что даже не очень спешу на обед, хотя утром выпил только чашку чая с бутербродом. Затаскиваю кабель в сарай, собираю инструмент, умываюсь, сменяю очень грязную одежду: старое и мятое одеяние, на не очень старое, но чистое и опрятное и иду в столовую
И все же, несмотря на усталость, чувствую себя хорошо. Это если видишь результаты работы, если хорошая погода и тепло. Но бывает плохо. Да, да, очень плохо. Убьешь время на какой-нибудь пустяк. Делаешь, делаешь, а ничего не получается. Ко всему прочему, пойдет холодный, противный дождик. Промокнешь, устанешь, озябнешь и в заключение к этому букету невзгод еще и столовая закрыта на “уборку”. Тогда усталость со страшной силой...
Часто в такие минуты вспоминаю Френсиса Чичестера, знаменитого английского спортсмена - мореплавателя, его переживания во время строительства яхты и его формулу:
У + О
Усталость, плюс отчаяние. Это у него - то, которому яхту строила вся страна, Англия, ее лучший конструктор, известная в мире корабельная фирма, на дарованные миллионером-спонсором деньги и которому помогали жена и сын. И он жаловался на медленное выполнение работ, на трудности, на то, что, что-то делается не так, как ему хочется...
Может быть, все дело в том великом принципе, что человек всегда чем-то недоволен, всего-то ему мало... Всегда найдется причина быть неудовлетворенным собой, обстоятельствами и другими людьми.
Взять хотя бы работу летом. Тепло, иногда даже жарко, так что работаешь в майке и трусах. Рядом река, в любой момент можно искупаться. Фрукты, овощи. От физической нагрузки - ощущение приятной усталости. И все же часто бываешь недоволен, то не хватает материалов, нет станков, чтобы выточить или заново изготовить какую-нибудь деталь. А что уж говорить об осени или зиме? Холодно, ветер, дождь. В сарае сырость, кабель намокает и так как он старенький, то пробивает. Если случайно схватишься левой рукой за набор яхты, в то время как в правой находится держак, по телу пробегает электрический удар... К концу дня не только устаешь, но и замерзаешь. Вся работа идет медленнее, качество хуже, и в серой, непроглядной тьме не найти никакой романтики. Попробуй, докажи кому-нибудь то, что ты работаешь по своей воле, покупаешь материалы на свои последние деньги и страдаешь ради романтики, которую в подобной ситуации днем с огнем не сыщешь.
И кто ее выдумал?
Где бы я ни бывал по служебным делам, стараюсь добиться помощи руководителей предприятий. Без станков мне не обойтись. Почти все знают, что я уродуюсь на яхте. Большинство относятся к этому скептически, но покоренные моей настойчивостью и верой в реальность осуществления моего проекта, иногда смягчаются и дают какую-нибудь мелочь. Я уже привык попрошайничать и перестал стесняться. Иначе не прошибешь. Помню, как-то я много разговаривал с директором РМЗ. Когда яхта уже обрела очертания, я пригласил его приехать на стапель и посмотреть. Уж больно она мне нравилась! Я думал, что если и ему понравится, будет легче попрошайничать. Когда мы закончили варить набор яхты, необходимо было приварить гембольтную трубу, для последующей установки балера руля. Это обыкновенная двухдюймовая труба с двумя фланцами на концах. Один фланец крепился на днище к килю, а другой - к палубному набору. Все очень просто. Сделать такую трубу хорошему токарю - пара часов работы.
Звоню как-то на РМЗ, директору.
- Здравствуй, Анатолий Иванович! Хотел бы тебя видеть.
- Здоров. Где ты находишься? Давай быстренько ко мне. Сейчас поедем к тебе на яхту.
- Я не готов, - отвечаю ему, подразумевая то, что на стапеле нет ничего спиртного и ни грамма закуски. Там хранить опасно, так как могут появиться люди-ищейки, от которых ничего не спрячешь, и они все вылакают.
- Ты всегда должен быть готовым. Давай, заходи, - властным голосом требует он.
Не обращая внимания на мои возражения, он вызвал машину, и мы поехали. По пути, остановились у гастронома, и я взял бутылку коньяку и закуски.
Приехали. Вожу его вокруг яхты и, показывая на ее металлический набор, рассказываю:
- В носовой части будет форпик, это маленькое помещение, где будет лежать якорь-цепь. Дальше - парусная кладовая, потом носовой кубрик, где будут две койки на рундуках. Мало ли кто попросится прокатиться, не все же время я буду ходить один. Вот здесь в районе миделя - самое большое помещение. Оно три метра длиной. Здесь кухня с газовой плитой и мойкой. Дальше по левому борту - диван, а на кормовой переборке - щит распределения электроэнергии. По правому борту - штурманский стол со вторым компасом и диван. Впереди, к носу, слева - туалет, а напротив шкаф для одежды.
Мой рассказ он прерывает возгласами удивления и восхищения. Ведь ему, сухопутному человеку, впервые пришлось в натуре видеть, хоть маленькое, но морское судно. Пусть даже в период строительства. А размеры яхты, для одиночки, впечатляют: длина - 12,8 метра, высота - 4,5 метра, ширина - 3,05 м. Весь набор выполнен по лекальным кривым. Плавные, как бы нежные переходы делают ее воздушной, какой-то легкой.
Мы сели за мой верстак, массивный, я бы сказал даже очень солидный. Он быстро был превращен в банкетный стол, тем, что на него положили один из чертежей, бутылку красивой, нежно-коричневой жидкости, несколько яблок и россыпь конфет.
Выпили по рюмке.
- Ты молодец. Такой парень. Уму непостижимо, как ты все это тянешь. Сделать такую красавицу! Одному... Решиться на это и то смелость нужна. Не многие бы решились. Да тебе об этом, наверное, не раз говорили. Проделать такой колоссальный труд, чтобы броситься черт те куда. Нет, такого я не понимаю. Во всяком случае, я не решился бы, если бы мне даже дали новую прекрасную яхту.
Помолчали. Ярко светило солнце, но уже какое-то усталое, нежное, теплое и ласковое совсем, не как летом. На душе было спокойно и ни о чем не хотелось говорить. Я уже выговорился и сидел, расслабившись, стараясь ни о чем не думать. Решил дать выговорится гостю.
Выпили по третьей.
- Ты не человек, ты человечище! Такое сделать! Нет, тебе без нас, без помощи предприятий, не обойтись. Приходи ко мне на завод. Все, что в силах - сделаем. Да что я? Нужно обратиться на крупные заводы и комбинаты. Для них это семечки. Ты пригласи кого-нибудь из них, не стесняйся. То, что уже сделано, уже впечатляет.
Я слушал его дифферамбы и думал: кажется, мне, наконец, повезло. Это хорошо. Теперь все будет хорошо, ведь мне все время не хватало технической помощи.
Когда мы выпили по последней рюмке, он стал прощаться и, глядя на яхту, говорил о том, что он никогда ее не забудет, что это не просто яхта на судоверфи, это произведение искусства, и такое нужно выстрадать. Он все готов сделать для меня, что я могу приходить к нему в любое время.
- Я честно скажу, что такого человека, как ты, я здесь встретил впервые. Ты принес нам что-то не просто новое, а особенное, что тревожит душу. Эх, не умеем мы жить. Я рад за тебя и постараюсь помочь.
Мы расстались большими друзьями.
Через неделю я занес ему чертеж. Он был очень простой. Труба, по концам - два фланца и размеры. Он без эмоций принял его и обещал через неделю сделать. Но прошла неделя, вторая, третья - ничего сделано не было. Через месяц я поймал его во дворе завода, у литейного цеха.
- Уже месяц прошел, - с ноткой горечи сказал я, - и ничего еще не сделано.
- Что ж, я ради тебя должен производство останавливать? - он стоял, широко расставив ноги, уверенно, как хозяин перед надоевшим посетителем.
Что я мог ему ответить? Ничего. Я посмотрел на него, молча повернулся и ушел. Через некоторое время он мне позвонил и передал, что я могу прийти и забрать заказ. Но такое бывает редко. Другие восхищаются, ахают, охают, но ничего не делают. Тяжело, жутко.
А бывает и такое.
- Эй, на лодке? Ты ее Докторову строишь? (Докторов Николай Иванович - директор химкомбината.) Эй, что молчишь? - хрипит какой-то пьянчужка, каким-то недобрым ветром занесенный на берег реки.
Никогда не дрался, но если бы дать оплеуху этому деятелю, то, наверное, полегчало бы. От усталости - слишком большое нервное напряжение. Стараюсь не реагировать на непрошеных “гостей”, но колючую проволоку вокруг стапеля не установишь.
- Плохо сварено. Развалятся железки... – Изрекает какой-то деятель, но не получив ответа, он лезет под яхту и начинает оценивать работу.
- Иди ты к...! А то я тебе такое ОТК покажу, что вспомнишь мать родную, - рычу я в ответ и глухое раздражение вырывается наружу. - Какого черта ты здесь лазишь? Я тебя просил? Давай, давай, иди своей дорогой.
Уже полгода без выходных и праздников. Живу по кем-то выдуманному принципу: отдых заключается в перемене рода деятельности. И кто придумал эту формулу? Наверное, сильный, здоровый и нестарый человек, может быть и врач, который считает, что после сидячей работы человек должен двигаться, а не лежать. А может быть, это выдумал человек с юмором.
Особенно тяжело, когда что-то не получается или какой-нибудь разгильдяй подложит пакость или что-нибудь в этом роде. Вот тогда приходит страшная усталость и отчаяние.
- Как быть? Что делать? Как расколоть лед отчуждения, чтобы меня поняли и помогли по-настоящему, с открытой душой и всем, что необходимо. И материально, и работой, и теплотой человеческих слов.
Тяжело жутко. Иногда думаю, а вдруг я взялся не за то, что мне по силам? Вдруг я не сумею пробить броню равнодушия и скептического отношения. Не хватит у меня сил и денег. Тогда единственное, что спасает от хандры, от серой тоски и ненужных моряку переживаний, это голос моей “раковины”. Она зовет, тревожит, будит своим шумом океана и не дает забываться.
- Куда ты отступаешь? Во имя чего тогда будешь жить, если похоронишь свою мечту, которая фактически стала целью твоей жизни. Жизнь должна быть вызовом, иначе в ней испариться соль.
И она права. Поэтому, чем больше невзгод и трудностей, тем сильнее “шумят в ней океанские штормы”, не давая мне покоя.
Вечер. Солнце опустилось за забор из изящных переплетений стальных конструкций моста. В воде отразились мягкие, темно оранжевые блики вечернего неба. От реки повеяло сырым, прохладным воздухом. Но домой идти рано, поэтому часто захожу к своим хорошим знакомым, с которыми жил на севере. Хозяин семейства тоже служил в ВМФ. Он был политработником. Я, правда, редко кого из них уважал.
На мой звонок открывает Ксения Ивановна и после обязательной, я бы сказал чопорной процедуры приветствия, говорит:
- Здравствуйте, проходите, пожалуйста, милости просим, - все это с доброжелательной улыбкой на лице. Боже мой, до чего она вежливая, тактичная, но и в тоже время строгая. Наверное, такой и должна быть идеальная жена.
- Николай! К тебе Александр Моисеевич, - кричит она в комнату.
- А может быть к вам, - Подначиваю я ее. - Что он опять спит? Разбудим.
- Что вы, еще рано. Вот вам тапочки, проходите.
- И я тоже сегодня рано закончил работу. Сварщик ушел, а я решил зайти к Вам. У вас таким уютом веет, что поневоле тянет зайти. Какая Вы молодец...
В этой квартире идеальная чистота и порядок, созданные усилиями и волей хозяйки. Не найдешь нигде ни пылинки, а уж тряпки здесь не забрасываются в темные углы, подальше от глаз посетителей.
Снимаю обувь и иду в комнату, где на диване в любое время дня и вечером, лежит и дремлет Николай Кузьмич. Он все время жалуется на плохое здоровье. Но, по-моему, это только предлог, чтобы ничего не делать. Когда я смотрю на этого упитанного человека, мне становится жаль Ксению Ивановну, которая работает в поликлинике весь день, а потом несет на своих плечах и все заботы по дому. И никто ее не жалеет, ни лентяй-муж, ни великовозрастный сыночек.
- Здорово, - хлопаю его по плечу и, не обращая внимания на его недовольное, заспанное лицо нападаю на него:
- Ты почему не приходишь помогать? Все равно ведь валяешься, а так бы потрудился, все какая-нибудь польза была и от маленьких усилий кровь забегала бы, помолодел бы.
- Устал. Работы много. Вот сегодня суббота, прибирались, оправдывается он.
- Не ври. Можно подумать, что он что-то делал, - вмешивается в наш диалог его супруга.
Ни на йоту не прореагировав на ее реплику, он спрашивает меня.
- Ну, как дела? Что-нибудь сделал сегодня? - говорит как настоящий замполит, как будто и не увольнялся с корабля.
- Как, как! Все так же. Ну, что ты вот спрашиваешь? Ты же не помогаешь, - в сердцах бросаю ему. - Взял бы пришел. Ну, хоть что-нибудь помог бы. Ведь иногда нужно просто поддержать деталь, без всяких усилий.
- Ну, что-то ты сегодня все же делал? Работал? - говорит он, не обращая внимания на мою реплику.
- Да, работал! Что же мне еще делать? Но много ли сделаешь, если один?
Довольно часто, выслушав мой рассказ о предполагаемом плавании, многие говорят о том, как я выдержу одиночество? Это же страшно. Целый год один в океане. А вот сейчас, разве я не один? Да, верно, приходят ко мне десятки, сотни людей, но они меня не понимают. Мои слова, чаяния, мечты, не находят у них отклика. Я для них странный, непонятный, страшно чудной человек!
Как-то, в Москве, поднимаясь по экскаватору и смотря на десятки, сотни мелькающих лиц я подумал о том, как страшно одиночество среди сотен людей! Людей, с которыми общаешься, с которыми живешь, видишь ежедневно, а иногда и говоришь, но не находишь отзвука в их очерствелой душе.
Нет. Самое страшное одиночество - это, когда вокруг тебя люди, много людей, но они тебя просто не понимают.
В плавании я буду физически один, но со мною будут тысячи, которые будут знать меня. Знать, где я, и в душе будут со мной, потому что мне будет архитрудно и они будут понимать это. Все это мелькает в мыслях, как своего рода болезнь. Но стоит ли об этом говорить?
В комнате жарко, душно. Привык я быть сутками, месяцами на чистом воздухе. Снимаю пиджак, прохожу и сажусь в кресло. Устал.
- Так ты ее никогда не построишь, - рассуждает Кузьмич.
- Пошел ты к черту со своими прогнозами! Что ты еще можешь сказать? Не сделаю, не построю. Зачем ты это говоришь? Ты думаешь, у меня сердце не обливается кровью оттого, что так трудно. Что кругом вы все за каменной стеной равнодушия.
- Ну, ну. Что ты разошелся. Скажи, что тебе нужно?
- Все! И люди, и материалы, и просто дружеское участие, чтобы можно было снять кошмарное напряжение души.
- Сходи к директору химкомбината. Если он захочет, он может все сделать.
- Пройденный этап. Что он может сделать нового? Людей для меня, он сказал, не даст. С дефицитными материалами тоже беда. Сетка - фондовый материал. Не будет он заботится обо мне. У него своих забот предостаточно.
- Вообще то это правильно. Подумай сам, как он будет тебе помогать, если ты частник.
- Вот, так вот. Сначала советуешь идти к нему, а через минуту говоришь, зачем он будет помогать мне. Где же последовательность? Сейчас ты просто находишь оправдание своему бездушию и черствости. Частник! Ишь, какая удобная позиция. А когда я пойду в плавание и буду где-нибудь у берегов Африки или Новой Зеландии, тогда я тоже буду частником? Нет, извини. Тогда вы все завопите, что помогали мне, и ты первый будешь кричать: “ Я помогал ему!”, хотя больше помощи мне было от твоей супруги: она понимала, что я прихожу усталый и голодный и всегда старалась скрасить мое состояние. Накормит вкусным ужином, который я давно дома не пробовал. - Говорю это ему, ничуть не стесняясь, уж больно много раз я старался пробить его броню равнодушия, но безуспешно.
- Сходи в партком. Расскажи обо всем, - советует Николай, серым, равнодушным голосом.
- Старая песня - давать советы. Все уже и со всеми переговорено. Ты вот сравни их с собой. Ты-то давно меня знаешь по службе на Северном флоте, знаешь о моей мечте, сколько раз мы переговорили об этом. А что ты сделал для меня? Даже если не в физическом смысле. Ты, лично хотя бы с кем-нибудь поговорил? Кому-нибудь попытался рассказать о красоте моих мечтаний, о том, что это нужно всей нашей стране!
- Николай! - Слышим мы голос Ксении Ивановны. - Зови Александра Моисеевича ужинать.
Знаком с ними давным-давно. Долго жил у них на квартире, когда приехал в Воскресенск после демобилизации и не знал куда деться. Отношения самые простые, дружеские. Ксения Ивановна обладает исключительным тактом, всегда внимательна, заботлива. Но, несмотря на всю мою откровенность, и проявление с ее стороны заботы обо мне, она всегда обращается ко мне по имени - отчеству, как на светском приеме. От ужина я не отказываюсь, меньше забот дома, да и у нее, как всегда, все вкуснее.
Смотрим передачу, этот калейдоскоп всякой всячины, отнимающий у человечества уйму драгоценного времени, которое они могли бы употребить на что-то полезное. Но это как зараза, эпидемия для всего человечества и неизвестно, когда найдут лекарство от этого вируса.
Конец передачи, собираюсь домой. Благодарю Ксению Ивановну за прием и прошу извинить за вторжение.
- Николай, - кричит его жена. - Вставай. Да проснись ты, иди проводи Александра Моисеевича.
Так частенько, читая газету или за просмотром телепередач, он засыпает, очевидно, репетируя свой ночной сон. Вот жизнь. Никаких забот. Вот только не пойму, хорошо ли это? Не знаю, но я ему не завидую.
- Приходи помогать, - дразню его. - Завтра воскресенье, работать дома грех, а я заплачу, так что можно будет сообразить...
- Сколько, - парирует он. Видно еще помнит, что значить “сообразить”
- Два рубля, как всем неквалифицированным рабочим.
- Мало, не пойдет. У меня же высшее...
- Высшее у тебя по философии, а на яхте оно не имеет никакого практического значения. Там нужен труд. Ты хоть помнишь, что такое труд. Нет? Спроси у жены.
- Виталька придет
- А ты что будешь делать? Опять дрыхнуть? Смотри, проспишь. Уйду в плавание, а ты и не увидишь. - Действительно, так и получилось. Он так и прозевал, точнее, проспал и не пришел меня провожать.
- А я на спуск яхты приду.
- Ничего не выйдет. Я тебя не приглашу. Ты не заслужил.
Темно. Медленно иду домой и невольно думаю о тех, других первопроходцах. Было ли им так тяжело? Как они преодолели эту рутину? Из всех героев моей мечты, одолевших трудную профессию морских робинзонов, часто вспоминаю о тех, о ком читал книги или рассказы об их плавании. Стараюсь найти такие книги, чтобы они были под руками, и можно было в любое время взять их с полки и погрузится в грезы, Чтобы хоть в мечтах видеть, бороться и искать.
“Удивительно были красивы заходы солнца в тропиках. Едва заходит солнце, как полнеба на западе окрашивается в розовый цвет, а потом все насыщается и насыщается красным цветом. Облака, освещенные последними солнечными лучами, пылают в небе. Такие закаты предвещают свежий ветер на следующий день. И я был уверен, что завтра будет прекрасный солнечный день с пассатами, которые несут “Ненго” со скоростью в три-четыре узла. Летучих рыбок было изобилие. Не раз “Ненго” проплывала мимо колонии молодых летучек размером около трех сантиметров и удивительно похожих на бабочек. Они выскакивали из воды, спасаясь от хищных рыб и дельфинов. А сверху за ними следили птицы и, прежде чем они попадали в воду, на лету хватали и проглатывали их”.
Мне нравился Бернард Муатусье. Тяжело ему все досталось. И постройка яхты и сборы в плавание, и одиночество там, в безбрежных далях океана один на один со своим незаурядным умом. И все то он делал не в угоду бизнеса, не ради денег и славы, а просто он хотел испытать самого себя. Уже совершив кругосветный, он ушел от шумихи, славы, которые ожидали его в Европе, на свою первую Родину, остров Таити. И хотя он был против соревнований и рекордов, он все же установил рекорд дальности одиночного плавания, 53 тысячи миль! Такого еще не было.
А Джон Колдуэл!
Это человек из мира грез и романтики. Когда читаешь его ”Отчаянное путешествие”, то просто не верится в реальность происходящего, и с удивлением узнаешь, что все это, как ни фантастично, правда!
Это тоже была моя подготовка к плаванию. Такими воспоминаниями я создавал в себе жажду путешествий, жажду познания нового для меня мира.
Часто страдаю от неуважения к правилам техники безопасности. Это форменное безобразие. То падаю с лесов, так как они у меня хлипкие, сделанные из подсобного материала, то порву брюки. А купить новые - жалко денег, так как отниму-то я их у своей яхты. То нахватаю ссадин. Все это напоминание о правилах написанных человеком под давлением неумолимых физических законов природы. И все это от бедности нашей. Нет хороших досок. Плохих и то не хватает, поэтому леса выстроены “кое-как” и ненадежные. Достал один щиток и то для сварщика, а себе даже очки темные не могу купить, экономлю на копейках.
Второй раз страшная боль в глазах, как будто их засыпало песком. По опыту знаю, что опять предстоит бессонная ночь и страшные боли. Но что поделаешь, в поликлинику идти поздно. Как-то, отговаривая меня от плавания, кто-то говорил, что я могу заболеть.
- Здесь ты бежишь к врачам, а что там будешь делать, если заболеешь? Там же никого не будет.
- Буду лечиться сам. К тому же, там не от кого будет заразиться, а от простуды я вылечусь сам. Я уже с этой целью научился делать уколы.
Вот и сейчас, чтобы предупредить мучения и как-то смягчить боли, принимаю три таблетки: анальгин, пирамидон и димедрол. Первое как притупляющее боли, второе - от болей в голове и третье - снотворное. Потом кладу в марлю использованный при заварке чай и накладываю на глаза. Сразу стало приятно. Ложусь в постель и под действием лекарств и усталости быстро засыпаю. Все же под утро просыпаюсь от небольшой боли в глазах, непроизвольно тру их руками, ругаю себя за то, что не уберегся (говорят, это помогает) и с удовлетворением отмечаю, что лекарство помогло: не так больно, и скоро утро.
Когда производится прихватка конструкций, нужно прижимать стрингер к шпангоуту или наоборот. При этом приходится использовать рычаги, трубы, но все равно все делается в непосредственной близости от точки, где производится электросварка. За день нахватаешься стольких “ зайцев”, что обжигаешь глаза, кожу лица, шеи. В жаркие дни, когда-то и дело расстегивается рубашка, обжигается кожа груди до такой степени, что она припухает.
Плохо.
- Что это вы зачастили к нам с глазами? - встречает меня врач.
- Что поделаешь, плохо работаю, вот и нахватался “зайцев” от сварки, - виновато улыбаюсь ей.
- Надо узнать на вашем производстве, почему там нарушается техника безопасности, - грозится она.
Привычным, профессиональным движением она кладет руку мне на лоб, откидывает голову назад и, приподняв попеременно одно, затем второе веко, закапывает капли в глаза.
- Берегите глаза. Поверьте мне, они вам еще пригодятся. Что вы маленький? Не учить же вас тому, что такое хорошо, что такое плохо. Сейчас выпишу вам больничный лист, - она говорит с укором как с неразумным ребенком.
- Не нужно. На работе я сам хозяин, сам работник. Кого ругать, так это самого себя. - Я встаю и, моргая веками, смотрю на эту добрую, милую женщину, которая и ругаться не умеет. Чтобы она сказала, если бы увидела, как мы работаем? Поругала бы, конечно. Но, нужно серьезно поберечься, ибо, как я буду производить обсервацию? Так не только звезду, но и солнце не сумею посадить на горизонт.
Вечерами в будни работаю мало, хотя на стапеле бываю практически ежедневно. Иногда прихожу просто посидеть, ни о чем, не думая, хотя Горький говорил, что человек не думать не может. Сварщик - днем на заводе, вечером ему нужно отдохнуть, да и дела на огороде, так что в будни он не может у меня работать. А что делать одному? Бороться со стихией? Пожалуй. И здесь она заставляет меня бороться и даже в некоторой степени рисковать.
В такие вечера, я из рабочего превращаюсь в конструктора. Что-то есть увлекательное в постройке морского судна. Обычно расчеты, проектные и рабочие чертежи, деталировки, выполняются конструкторским бюро, где много опытных специалистов конструкторов и чертежников. Если даже КБ начинает проект новой яхты, то за ней десятки прототипов.
А я начинал с нуля. Дважды я ездил в Ленинград на судоверфь ВЦСПС, смотрел, как строится яхта, беседовал с сотрудниками КБ. Но ни разу не признался им, что я хочу построить океанскую яхту, чтобы пойти в кругосветное плавание. Не знаю, почему, но у них не получалась крепкая морская яхта. Мне было стыдно говорить, так как они, в лучшей случае, приняли бы меня за несерьезного человека. Но, будь КБ здесь, я бы на определенном этапе поехал к ним и попросил консультации. Здесь, в Воскресенске, я был в полном смысле один, да и конструкция моей яхты ничего общего с Л6- не имела.
После долгих раздумий, я решил сделать набор из металла, корпус из фанеры, обшитой в диагональ, 4 слоя в нахлестку, крест-на-крест. И сверху покрыть 4-5 слоями стеклоткани на эпоксидной смоле. Я долго шел к этому решению и, в конце концов, взвесив все за и против, решил, что сумею справиться. При этом мне нужен будет минимум помощников, так как я сумею работать сам, лично. Корпус будет легче металлического и будут лучшие бытовые условия. Но я представлял, что работы будет непочатый край.
В пятницу вечером я обычно занимался подготовкой рабочего места, материалов, приспособлений, чтобы к приходу сварщика, все было готово, и мы могли бы без промедления начать работать. Я дорожил каждой его минутой, ибо его работа, это реальный вклад в дело. Не будет же он сидеть и, ждать.
Я подбирал материалы, когда ко мне зашел капитан - механик химкомбината. Мне нравился Михалыч, мы всегда могли по-дружески поговорить. Он относился ко мне с уважением и всегда был готов помочь, поддержать. Разговор шел о плаваниях, о морских происшествиях, о судах и, конечно, о яхте. Он просто относится к конструкции судов. Сейчас в век металла, судно должно быть металлическим и никаких гвоздей! Это его кредо. Все технологии давно разработаны, и выдумывать ничего не надо. Бытовые условия, сырость - чепуха это, нет ее на кораблях, это только в трюме. То, что на яхте практически нет трюма, его как-то озадачивало, но он находил выход. Несмотря на разные взгляды на судостроение, наши отношения были дружескими. Жил он не богато. Был у него один сын, проказник, за которым уже не усмотришь. Он старался быть с ним строгим, но на того уже это не действовало. Дома у него было убого, чувствовался недостаток. Он был нетребователен. Наверное, уже давно смирился со всем на свете.
- Сделай ее из железа, - часто говорил он. - Надежно, быстро и просто. Обшей трехмиллиметровой листовой сталью, и никаких забот.
- А может быть заботы будут? - Спорить с ним не хочется, нет настроения и потом об этом мы не раз говорили, и я заранее знаю все его аргументы. Он не строитель и кое-что не видит.
- Веками строят из железа. Все другие материалы, несмотря на шум в печати и рекламу, все равно не заменят железо.
- Ты меня достал, Михалыч. Ну, хорошо, вот тебе первый вопрос. Где взять железо? Ведь я частник, на каком основании мне продаст его завод, ведь это фондовый материал.
- Сходи к директору, ему дать полторы тонны железа ничего не стоит. Он тебе отпустит.
- Хорошо, допустим это так. Но давай рассмотрим обшивку с другой стороны. Шпангоуты круглые, узкие, от удара волн корпус станет как гармошка. Так? Значит нужно усиливать шпангоуты?
- А что ты теряешь? Возьми и навари полосовое железо на шпангоуты.
- Ишь, как у тебя просто. Ты лучше посчитай. Длина шпангоутов 150 метров, нужно приварить с двух сторон, а это почти триста метров сварного шва. Но - это полбеды. Главное еще в том, что в местах, где корпус имеет кривизну, особенно в корме, листы нужно выгибать в двух плоскостях и приваривать углом. Следовательно, их нужно вырезать по лекалу. Где ты такого грамотного, опытного сварщика найдешь?
- Ты сейчас наговоришь столько страстей, что ничего тебе и не скажешь. Возьми, в конце концов, отвези ее в цех и пусть ее там сварят.
- Господи, да кому она там нужна? Но, обожди я еще не кончил. Самое страшное в том, что при сварке корпуса происходит деформация металла от местных перегревов, поэтому нужны очень опытные корабельные сварщики, которые специально подготовлены для корпусных работ.
- А ты поговори с нашими конструкторами, - с завидным убеждением говорит он, уверенный в силе металла.
- Нет, вижу тебя не переубедить.
- Тебя тоже.
- Тогда поговорим на другую тему. Лучше помечтаем о том, как пойдем вниз по реке Москве, Оке и выйдем в Волгу. Давно я не был на Волге.
- Нет, давай наоборот, пойдем вверх по Москве реке, через канал и там попадем в Волгу. Здесь ближе, и я тебя проведу.
- Но против течения идти трудно, медленнее, да и сколько шлюзов на канале!
- Зато короче. Потом представляешь, сфотографируем твою яхту на фоне Кремля, под всеми парусами. Уникальный снимок.
- Ты наговоришь. Знаешь, это похоже на конфетку, которую обещают детям, когда что-нибудь от них хотят. Вообще-то заманчиво, но без двигателя это расстояние не пройти, тем более против течения.
- Да ты не бойся, я проведу. Этот путь я проходил сотни раз.
- Хватит мечтать, а то я растаю. Мне нужно готовиться к завтрашнему дню. Завтра придет сварщик.
- А ты, что не знаешь? Электричества нет. Опять экскаватор порвал провода. Прямо посередине прогона, между столбами, которые стоят по обе стороны котлована.
- Почему же не протянули линию? Михалыч, да ты меня без ножа режешь. Что же теперь делать?
- Ничего не получится. Я уже просил ЖКО, но они отказались. Эту работу пусть, мол, делает электроцех. Оставили все до понедельника, а сегодня все равно никто ничего делать не будет.
- Почему? Здесь работы всего на час.
- Так уж конец рабочего дня.
- Ну, ты как хочешь, а я теряю не просто два рабочих дня, а целую неделю. Ко мне приходит сварщик только в выходные дни.
- Займись другим делом или отдохни.
- Отдыхать там будем. Пойду я сейчас в котельную ЖКО к электрикам, может за бутылку сделают. Я помогу, а вдвоем здесь нечего делать.
По осенней распутице, прыгая через ямы и обходя лужи, идем вдвоем с монтером на линию. Кажется, я его уговорил. Рассказываю ему о своих бедах, о том, как трудно работать и ко всему еще мне не везет. Удивительно то, что, порвав линию, экскаваторщик бросил все, ушел и ему хоть бы что. Ну, никакой ответственности.
Вместе осматриваем место происшествия. У столба, что недалеко от сторожки, все четыре провода сорваны, одни больше, другие меньше. Концы лежат в вырытом котловане. Там вода, мокрота, вязкая глина, грязь. Второй столб на противоположной стороне, примерно в восьмидесяти метрах. Нужно где-то доставать метров сто проводов, чтобы нарастить концы.
- Сколько заплатите? - Нарушил молчание мой коллега. В прошлом я тоже был монтером и начинал карьеру электрика с лазания по столбам.
- Пять рублей, - отвечаю я монтеру, готовый сразу же увеличить эту цифру, так как электропитание для меня сейчас все.
- Деньги сразу? - уточняет он.
- Да, как только включим питание.
- Ждите меня у сторожки. Я пойду за проводами, когтями и поясом.
Прошел час, второй, третий. Серый сумрак осеннего вечера окутал уставшую природу. В домах зажглись огни, а кругом ни души. Ожидание стало бессмысленным и я, перебрав в уме все возможности в условиях нашего города, решился пойти в Мособлэнерго, что было всего в двух километрах от моего стапеля. Может быть там мне помогут.
Вечер, а может быть правильнее сказать - ночь. Уже совсем темно. У большой настенной схемы коммутации электроэнергии города сидит диспетчер и отвечает на редкие звонки. Перед ним несколько телефонов и большая чашка с традиционным для дежурств чаем. Рядом в комнате двое работников играют в какую-то игру. Тихо. Буднично, и ничьи страсти не могут вызвать каких-либо эмоций.
- Я не могу направить к вам своих ребят, - возражает мне диспетчер. - Попробуйте договориться с ними сами, но это только после смены с дежурства, завтра утром. Естественно, работа за ваш счет.
Диспетчер “сидит” на дежурстве уже более половины суток, устал и не склонен к разговорам. Оставляю его в одиночестве и иду, в ожидании монтеров с линии, побродить по небольшому хозяйству электросети. Раскрытые двери. В мастерских много света, разбросанные детали, материалы, мусор. Чего-либо, интересующего меня, нет, да и вряд ли чем-либо мог бы поживиться здесь даже старьевщик. Разве только Плюшкин? Тишина. Но, море света. Наверное, чтобы не было страшно.
Вот и аварийная машина. На ходу, выслушав меня, один из монтеров согласился после смены, примерно в девять утра, зайти ко мне и протянуть линию, предупредив меня, чтобы все было честно.
Мы расстались. На всякий случай, наученный горьким опытом, я позвонил своим знакомым и попросил на завтра достать мне когти и монтерский ремень. Как-то спокойнее оттого, что есть орудия производства. Это гарантия того, что я все равно добьюсь своего. Одиннадцать вечера. Медленно иду домой и стараюсь проанализировать и понять, почему так много “терновых “ кустов на моем пути. Где и в чем я ошибаюсь, где неправильно веду себя? В чем мои ошибки?
Казалось бы, человек задумал большое и красивое, увлекательное дело, в какой-то мере рискованное, но в чем-то, для нашей деревни, диковинное, необычное, романтичное. Так почему, кроме праздного любопытства, ничего не делается. Почему нет помощи, участия. Не понимаю.
Многие меня слушают, говорят комплименты:
- Интересный вы человек...
- Как вы могли взяться за такое дело добровольно, ведь это и трудно и рискованно?
- Как вы не боитесь идти вокруг света, один!
А сколько посетителей стапеля удивляла настойчивость в преодолении трудностей, хотя, понимали ли они эти трудности. Могли ли они их представить?
- Трудно, наверное, тебе. Как ты можешь?
- Невероятно, чтобы в таких условиях можно было бы построить океанскую крейсерскую яхту....
- Вам кто-нибудь помогает? Кто? Никто? Не может быть!
Я отвечаю всем, что мне очень трудно, что мне страшно, оттого, что я не смогу в этой мрачной сфере равнодушия построить яхту. Да, мне трудно и с материалами и с помощниками и при отсутствии добрых советов. А сколько обещали помочь. А потом просто забывали или разводили руками как несостоятельные люди. Но я уверен, что все эти трудности зачтутся мне, моими друзьями и будут моим капиталом, когда я буду добиваться разрешения на плавание. В конце концов, каждый человек получает за то, что он сделал.
А пока безрадостные мысли о трудностях первопроходцев сопровождают меня домой. С ними засыпаю.
Утро выдалось пасмурное и ветряное. У сторожей холодно, отапливая свое помещение электрогрелками, они тоже страдают от халатности экскаваторщика и не оперативности электрика.
Напрасны ожидания. Мой “монтер” не придет. Я сижу и думаю, что делать. Хотя на этот вопрос очень многие и писатели, и политические деятели отвечали, и не однажды. Но я должен на него отвечать лично. Что же делать? Попробовать самому? Стар стал и боязно стало делать то, что в молодости делал в охотку, ради собственного развлечения и удовольствия.
Долго примеряю пояс, надеваю когти и тщательно их креплю. С тревогой осматриваю прогнивший, не внушающий доверия столб.
Эх, была, не была. Обнимаю столб двумя руками и, обхватив его когтями, пружинистыми движениями, проверяю, крепко ли они вцепились. Столб качается, то ли от моих движений, то ли от порывистого ветра, но не трещит. Медленно поднимаюсь вверх, раскачиваясь вместе со столбом в такт порывам ветра. Подтянув ремень и закрепив покрепче когти, начинаю работать, но вообще-то чувствую себя скверно. Внутри где-то спрятался подленький страх, боязнь оттого, что этот прогнивший столб упадет и придавит меня. И если даже не убьет, то покалечит меня так, что я не смогу пойти в плавание. Тогда зачем эти мучения? А в то же время, стыдно, и я ругаю себя: - Как-то я буду залазить на мачту, которая в два раза выше и будет качаться с гораздо большей амплитудой под порывами ветра и ударов волн. А там наверняка это может случиться, если хотя бы заест фал. Кто его освободит? И там никого не будет. Трус я, хотя в этом и не хочется признаваться. Тяну потихоньку провода и креплю на изоляторах. Сильное натяжение делать нельзя, так как столб наклоняется ...
Фортуна улыбнулась мне и опять в воскресенье мы работаем, а Сергеич кричит свое “давай, давай!”. На душе приятно, просто хорошо от этой маленькой победы над собой, что сумел пробиться через эти неприятности. Все-таки еще один маленький шаг вперед, к цели.
- Знаешь, Ляксандр, твоя яхта уже сниться мне по ночам, - заявляет Сергеич.
- Что ты говоришь? Ну и какая же она? Красивая? - дразню его.
- Кроме шуток. Я не знаю, какие они бывают в натуре, но мне кажется, что очень красивая. С белыми парусами.
- У меня появилась какая-то внутренняя убежденность, что яхта будет плавать! Увидишь! Мы еще с тобой отметим это событие и будем с улыбками и смехом вспоминать наши мотырства.
- Жалко мне тебя. Как ты много работаешь и все один. Ты думаешь, я из-за денег с тобой работаю? Нет, я как-то не могу сидеть дома, когда подумаю о том, каково тебе здесь.
- Спасибо тебе за все, Сергеич! - хотя трудно передать словами благодарность этому честному, доброму, отзывчивому человеку. Кто сейчас будет работать. Холодно, сыро, ветер. Брр...
- Надо согреться. Раньше хозяин в конце работы всегда магарыч ставил.
- Сегодня я не против. Холодно, да и поработали мы с тобой на славу. Для профилактики надо бы, но вот нечем у меня закусывать.
- Пойдем ко мне. Хозяйка мне соберет что-нибудь. Чай ты не разборчив. Капуста, картошка, а может быть, и грибочки найдутся. - В предвкушении предстоящего пиршества после работы на открытом воздухе, на этой промозглой осенней погоде, он повеселел, и мы травили о предстоящих баталиях за столом, в ожидании переправы, через реку. Он мог бы не описывать мне, что такое натуральные продукты. После их приготовления в нашей столовой, когда они не только теряют свой вид, но и приобретают не весьма приятный запах, меня не нужно уговаривать.
В селе, что раскинулось на противоположном берегу реки, у него свой дом, сад, огород. Когда-то большая семья разошлась на свои ячейки. Свили новые гнезда, но дети не расстались с родителями. Все они живут просто, дружно, объединенные большой любовью и заботой своих родителей и их трудовой жизнью - героической жизнью рабочего человека.
В этом их счастье. А мое?
Мне стыдно было признаться даже самому себе, что чего-то из их мира мне не перепало. У меня сложилась трудная жизнь, и я ее еще больше усложнил. У них все проблемы были решены и они были по-своему счастливы. Чего они хотели, у них было, и они были довольны этим. То ли их цивилизация не задела и не взорвала их мир изнутри. Не знаю. Но мне было хорошо на яхте, среди своих деревяшек, потому что она давала моим мыслям полет в неизведанное и ожидание чего-то прекрасного. Я понимал, что мне трудно и будет еще труднее, там, в океане, но все труды стоят того, чтобы изведать большой мир. Он прекрасен, и чтобы увидеть, почувствовать его, нужно много и хорошо трудиться и жертвовать житейскими мелочами.
А все же и ему, и его семье спасибо, так как они несли с собой самое дорогое - тепло человеческих душ, а это главное в нашей очень короткой жизни. Этого нам ой как не хватает.
Глава 1У ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Кроме борьбы с трудностями и препят-
ствиями, есть ли что-нибудь еще в жизни?
Автор
Чем разностороннее и напряженнее жизнь человека, чем больший объем задач стоит перед ним, которые он обязан выполнить, тем труднее ему ухватиться за все ее проявления, чтобы обеспечить ее разностороннее развитие в темпах и размерах, определяющих потребности человека. Человек не один. Когда он чего-то добивается или что-то делает, то он соприкасается с различными людьми и обстоятельствами, которые зачастую не зависят от него. Потребности или желания иметь что-то, пользоваться, наслаждаться, даже просто видеть, должны соответствовать не только желаниям, аппетиту или жажде, но и главным образом заслугам человека, позволяющую ему иметь ту или иную степень возможностей. Тем более, что он обязательно встретит сопротивления на своем пути, так как, кроме объективных причин он может, более того, обязательно испытает на себе встречные желания других людей. Значит, каждый человек должен соизмерять свои потребности и учитывать мнение общества.
Это положение в какой-то мере выразили передовые люди человеческого общества в аксиоме “от каждого по способности, каждому - по труду», каждому по способностям”. Это нашло свое отражение в многочисленных философских трудах, учениях, хотя не получалось, никак не внедрялось в жизнь, так как в практической жизни каждый человек направлял свои усилия в первую очередь на то, чтобы взять, добиться, получить возможно больше и в первую очередь, для себя, а не для других. Великие древние учения и выдвинутые в них постулаты говорили о том, что человек должен испытывать наивысшее ощущение счастья в том, что он может дать кому-то и если последний примет его дар. Ибо дающий излучает свет! Воистину, как мы далеки от этого. И почему? У большого числа людей “ закрома” ломятся от излишков богатства, но их не покидает жажда обогащения, как будто человек способен унести с собой весь земной хлам в вечность.
Отчего это?
Из-за низкой культуры? Парадоксально, но факт, что человек, оканчивая школу, не имеет понятия, что же такое культура. О каком воспитании можно после этого говорить, если нет фундамента у этого фундаментального здания. А ведь культура народа, это основа общества, главный показатель его жизнеспособности.
В школе мы даем детям определенные знания, учим читать, считать. Изучаем природу. Пытаемся мимоходом научить тактичности и правилам поведения в обществе. И что дальше? Трудолюбивый человек, прекрасно усваивающий материал, остается на задворках общества или в лучшем случае “лакеем” у того, кто был разгильдяем, а, став взрослым, пошел в высшие инстанции «по головам». Посредственник, прекрасно усвоив зависимость положения в обществе от своего поведения, от личной смелости, от нахальства, от “показного бесстрашия”, от подхалимажа - идет семимильными шагами вверх по пирамиде человеческого общества.
Почему же возможно процветание негативных явлений и негативных сил? Ответ на это дала народная мудрость в далекой древности, выразив в цитате: “В тихом болоте, черти водятся”. Элементарное изречение, но содержит в себе глубокий смысл
Очевидно, он состоит в том, что если нет движения, если нет развития, если общество застыло в каком-то состоянии, то возникают негативные силы, которые находят пути, лазейки для своей карьеры. Это использование знакомств, это породнение путем выгодных браков и это, в конце концов, слияние власть имущих с уголовной средой. Это по-русски, что не принято при общении и в выступлениях в печати. Нужно говорить другие слова: коррумпированные элементы, мафиозные структуры. Вот это уже не так обижает, а как-то даже возвышает.
Общество, естественно в сильной степени влияет и на семейные отношения, когда согласие между индивидуумами способствуют прогрессу их движения по общественной лестнице. Знакомства, совместные мероприятия, приобретение “ нужных” друзей и отсев не полезных лиц. Использование своего личного обаяния и косметических масок во внешнем облике и вседозволенность в житейском плане. Если в семейную ячейку попадают люди с различными взглядами на духовное развитие и понятиями о нравственности, то их жизнь становится адом, так один из них становится объектом нападок со стороны более активного. А зло всегда активнее добра.
Для успокоения пострадавших люди выдвинули своего рода аксиому, что добро всегда побеждает. В историческом плане можно найти множество примеров. Ну, хотя бы конец монгольского ига, когда русский народ таки прогнал монголов. Однако около 300 лет люди жили в рабстве и терпели неимоверные бедствия. Был разгромлен фашизм, восторжествовало добро. Однако, из-за этих безумцев пострадали более сотни миллионов людей. Щупальца активного зла, теперь одетые в нежное покрытие, называемой демократией, проникают во все уголки мира, и под маской добродетели, борьбы за справедливость с различного рода диктаторами запускают устройства, начиненные сильнейшими взрывчатыми веществами и ведомые ультрасовременной компьютерной техникой, направляемой лазерными лучами, в сердца людей, сжигая или разрывая их на куски. И все это под лозунгом борьбы за справедливость, а в конечном случае в борьбе за нефть, за сырье и территории.
Что случилось с добром. Почему оно вдруг перестало торжествовать? В свое время пытались ответить и на этот болезненный для народов вопрос. Оказывается все очень просто: ”Зло активно, а добро по природе своей - доброе. Вот оно и притаилось, ждет, боится принести кому-то боль.
За всю свою жизнь я столько насмотрелся на проявление зла, что перестал верить в то, что существует активное и доброе добро. Чтобы освободиться от уз зла, мне казалось, что нужно учиться, чтобы многое знать и уметь, чтобы знания мои пригодились, чтобы была в них потребность. Да, да, чтобы была в них потребность общества. Тогда я буду нужен, а это даст возможность получить материальную обеспеченность, гарантирующую нормальную жизнь. Наиболее честным мне представлялся путь технического творчества, жизнь инженера. И я не ошибся, так как он был наиболее честным. А вот в семейной жизни, мне не повезло, ибо понятия о способе завоевания положения в обществе у нас с женой были прямо противоположным
- Ты не умеешь заводить друзей. Ну, кто они, твои знакомые? От них никакой пользы. - Не раз заявляла она.
Друзья мои были мне равными или из подчиненных, с которыми меня объединяли общие интересы и работа. Мне в этом плане повезло, так как я оказался на передовых рубежах нашей науки, правда, только в практическом использовании ее достижений.
Я любил играть в шахматы и очень страдал, когда не было партнера. Уйти куда-нибудь в шахматный клуб, например, было чрезвычайно трудно, так как я встречал протест супруги. Она говорили, что там нет солидных людей.
“Солидные люди”. Как я страдал оттого, что не мог угодить своей жене. Мне тысячу раз было проще и приятнее заниматься каким-нибудь исследованием и читать книгу Вансовского или Александрова, Бора или Эйнштейна. Меня, не доросшего до них, изумлял полет их мыслей. Это было прекраснее и ближе к пониманию, чем пьяные рассуждения за банкетным столом “большого и нужного человека”.
Нет, не умел я находить и заводить «друзей» и от этого страдал всю жизнь. И разуверившись в том, что кто-то поможет мне и устроить рай на Земле, я решил жить самостоятельно, как у меня получится,
Самое странное, что когда человек начинает честно жить, то ему начинает помогать судьба. У меня это было и не раз.
Если кому-то не нравится это слово, то назовем ее фортуной. Так было, когда я поступал после окончания Великой Отечественной войны в морское училище. Приехав в Ленинград, я подал заявление в инженерное училище, но мне категорически отказали. Мне ничего не оставалось, как ехать обратно в свою часть и остаться неучем на всю жизнь. Я обедал в армейской столовой и поделился своими неприятностями с соседом.
- Не спеши. Здесь в Ленинграде начальник ВМУЗ, которому подчинены все училища. Пойди на прием к нему, предварительно написав рапорт. Изложи там все о себе и главное, что мечтаешь учиться в Высшем Военно-морском училище.
Так я и сделал
Кто этот доброжелатель я не знал и никогда уже не узнаю. Но, наверное, его мне подослала судьба. К сожалению, я не всегда к ней прислушивался, хотя были случаи, когда она настойчиво стучалась в мою душу. Наверное, мечту пойти в кругосветное плавание, тоже подбросила мне судьба.. Да, мне очень нравится мое дело! Я посвятил всего себя ему, но что-то опять было не так. Что именно, я не знаю, но расплачиваюсь, еще не получив то, что может быть будет, а может быть нет. А может быть здесь другой принцип. Я взял на себя слишком большую ношу и не могу ее нести, и судьба наказывает меня. А я жалуюсь. Может быть, я превысил лимит потребления?
Странное выражение - ”Лимит потребления”. Это как карточка, выданная судьбой, только человек ее не видит, да и не подозревает о ее существовании. Если он укладывается в нее, то живет себе тихо, мирно, не ведая об экстремальных взрывах. А если превысит, она тут, как тут и бьет по голове или еще по чему-нибудь. Куда, мол, ты лезешь?
Мать моего очень хорошего друга, Игоря Варвинского, говорила - «Нужно жить как в трамвае. Не садиться на передние места и не высовываться из окошка. С передних мест тебя сгонят, а если выглянешь в окошко, то голову оторвет”.
Прекрасно сказано. Но ведь мы не слушаемся. И не хотим жить по своим способностям и полученным знаниям и навыкам. А ведь это так просто.
Если ты по уровню своих способностей и знаний в лучшем случае можешь построить шалаш, то не берись строить дворец. Он не получится, а если что-то нагромоздишь, то оно разрушится.
Или, как говорил маршал Якубовский, ругая подчиненных за пьянство: ”Нужно знать меру. Ну, выпил свои 700 граммов и точка, а то напьются как свиньи. Наверно, это была его норма. У всех она разная.
Это относится ко всему, с чем мы сталкиваемся в жизни. Природа дала возможность человеку быть разносторонним: заниматься несколькими делами, любить понемногу многих. А если вы отдаете себя, все свои силы, любовь и душу полностью одному делу, то не жалуйтесь, что кто-то решил, что это несправедливо и решит обойтись без вас.
“Нельзя объять необъятное”, - говорил Козьма Прутков. Если человек этого не понимает, то он, в конце концов, может оказаться в дураках и потерять то, что было по праву его. Мудрость состоит в том, чтобы понимать, знать и выполнять правила, созданные на чужом опыте, и брать ношу, которая тебе по плечу, и тогда будет все нормально. Во всяком случае, не бери две ноши, ибо ни ту, ни другую не донесешь.
Когда я начинал свой каторжный труд, я и понятия не имел, что мечта отнимет у меня практически все время, энергию и абсолютно все силы, особенно в начальный период, пока не будет отработана система моей деятельности. А пока все - моя голова, мысли и силы, вся любовь к миру приключений, к романтике овладели мной настолько, что я уже полностью погрузился в нее и не замечал ничего, что было раньше. Да, я уделял какое-то внимание родным, но это было на ходу и, более того, я ждал от них помощи, считая это естественным, обещая потом вернуть все с лихвой. Да и не требовал я лишнего, просто домашний уют и питание, так как нужно было поддерживать силы. Вначале я предполагал, что моя красивая и неординарная идея заинтересует моих родных, ну хотя бы частично, так что они не будут требовать от меня времени, сил и внимания к ним.
Здесь в городе Воскресенске мы оказались втроем, так как Наташа училась в Ленинграде. Вся информация о нашей жизни шла от ее матери и естественно, негативная. Сережа, сначала загорелся моей идеей, вдохновленный моими рассказами и вообще представлением о мире. Но, когда я начал работать, то все так затянулось, что он поостыл, хотя на протяжении всего времени был моим союзником, до конца. Жена, которая вначале отнеслась равнодушно, вдруг встретила мою работу негативно и резко осудила. Однажды, когда я пытался выяснить, в чем дело и пригласил ее прийти на стапель, чтобы посмотреть, как я работаю и какая получается яхта, она заявила:
- Моей ноги там не будет!
Для меня это заявление было шоковым. Я не мог понять ее мотивы. Она всю жизнь интересовалась только тем, что рядом и можно взять без труда. Это все относилось к материальным вещам. Зачем трудиться, искать, бороться. Мои идеи и мечты ее не прельщали, так как требовали неимоверного труда, усилий и были рассчитаны на многие годы. Трудится несколько лет, чтобы пойти в рискованное плавание. Зачем?
И все же я пытался что-то сделать, чтобы сохранить нормальные отношения.
- Я же не прошу помогать мне. Это мужская работа. Ты можешь прийти, отдохнуть на берегу реки, посмотреть работу. Взять кресло и почитать книгу. Можно зонтик приладить. Да просто поинтересоваться процессом работы, это же строится морское судно. Это же очень красиво....
- Зачем? Тебя мои знакомые считают чудаком, человеком несерьезным, и я не хочу выслушивать насмешки людей. Я не желаю выглядеть женой дурачка, который возомнил себя путешественником, каким-то “ Магелланом”. Фу...
- Ты не права. У меня бывают десятки человек ежедневно. Люди разных профессий, и не только воскресенцы, но и из других городов. Никто из них ни одного плохого слова не сказал. Все удивляются и высказывают добрые пожелания. Есть, правда, и пьянчужки, которые клянчат рублик, и если я не даю, тогда поносят меня. Очевидно, вот такие и создают обо мне дурную славу, а ты прислушиваешься к ним.
- Наверное, кто-нибудь скажет не так, так ты его считаешь пьяницей.
- Ладно, твое дело, хотя я не понимаю тебя. Чем же ты будешь заниматься в незнакомом городе? Не будешь же ты сидеть с утра до вечера в чужой квартире (Тогда мы снимали квартиру в частном доме.).
- Пусть тебя это не волнует. У тебя есть интересное дело, я тоже найду что-нибудь интересное.
Так начался наш разрыв. Потом я долго размышлял над этим и думал, в чем моя вина. Так или иначе, я не мог занять ее чем-либо интересным, не мог уделить достаточно внимания. Мне казалось, что коль скоро моя идея столь привлекательная, что она родилась, ни у кого-нибудь, а у меня, в такой неожиданной форме, то это заинтересует ее и она хоть мизерное внимание уделит мне и, в какой-то степени, примет участие. В такой громадной стране, где сотни тысяч моряков и яхтсменов, ни у кого не родилось ничего подобного. В таких случаях я часто вспоминал жену Чичестера, которая помогала своему мужу, хотя ему яхту строили фирма, и помогала, чуть ли не вся Англия.
Но нет, она, предоставив мне свободу трудится, взяла себе другую свободу, как та кошка, которая гуляет сама по себе.
Жена побаивалась Наташи, но дочку она соответственно настраивала, тем более, что она ничего не знала о наших разногласиях, которые пока внешне не проявлялись. А Сережу, которого она любила больше дочери - она не боялась, считая его инфантильным, и что он никогда не осудит свою мать. Сама она, как оказалось впоследствии начала потихоньку, обрабатывать Наташу, настраивая ее против меня. Она просто внушала ей, что папа замкнулся в себе, ничего не делает дома, тратит деньги на строительство яхты, из чего, естественно, ничего не выйдет. В нашей стране таких яхт и на судоверфи не строят, а он в этой деревне, в сарае хочет сделать ее один. И это вместо того, чтобы помочь вам, своим детям. Глупо. Как ни жаль, а он чокнулся и не понимает, что делает.
Не знаю, что думала Наташа, как относилась к “свихнувшемуся” отцу, но вода камень точит, и постепенно она настраивалась ко мне негативно, осуждая мое “не дружелюбное“ отношение к матери и к семье. Я это чувствовал. Наташа избегала со мною разговаривать, не было между нами родственной теплоты, любви и участия. Я всегда считал Наташу умненькой, начитанной девчонкой, но ведь любовь к человеку не от ума. Она любили меня в младенческом возрасте, чувствуя всю силу моей заботы о ней. Часто она восхищала и трогала меня до самого сердца, когда шла ко мне, вытянув свои ручки. Апогей ее любви ко мне был в 7-8 классах, когда я руководил их классом в «Турнире смекалистых». Работал я тогда с детьми, не думая об отдыхе, и мы победили. Пионерский отряд их класса занял первое место в Советском союзе (Это среди 120 тысяч отрядов, участвовавших в турнире), и был награжден бесплатной путевкой в Артек! Ребята всей школы устроили мне такую овацию, что я чуть не заплакал, а директор сказал, что такого в этой школе никогда не было. И все дети, и Наташа тем более, меня очень любили. Поистине, нужно быть талантливым и упорным человеком, чтобы изгнать из сердца ребенка любовь к своему отцу. Моя жена блестяще справилась с этой задачей. Она доказала, что отец инфантильный, больной, эгоистичный человек, которому нет дела до семьи. И перевоспитала дочь.
Понимая, что такое отношение дочери не обошлось без “работы” жены, сознавая и то, что она может перевоспитать и Сережу, я еще раз пробовал поговорить с ней.
- Я тебя прошу, потерпи, пока я не уйду в плавание, тогда я оставлю тебе всю пенсию, и делай, что твоей душе угодно. А пока потерпи, А?
- Мое поведение и дела тебя не касаются. Ты бы лучше побольше денег давал, детей нужно одевать, кормить...
Так мы и жили, не понимая друг друга. А мне просто некогда было интересоваться. В субботу она не бывала дома. Она уже работала тогда в исполкоме, и свои отлучки объясняла большой занятостью. А в воскресенье, когда я возвращался домой со стапеля, она была дома. Когда я спокойно, не затрагивая ее самолюбие, интересовался, чем же она занималась целый день, она отвечала, что убирала в доме. Я удивлялся, как можно в жаркий летний день не прийти на пляж, позагорать, покупаться и отдохнуть. Она на это никак не реагировала.
Несмотря на огромные усилия, работы на яхте шли медленно. Все мои планы, относительно выхода в плавание через три года, рушились. И я пока не видел резкого сдвига. Как-то ко мне пришел Евгений Пахомов, опытный сварщик, простой и открытый человек. Он еще не был побит тяжкой работой и семейными заботами. Всегда жизнерадостный, он охотно выслушал меня, осмотрел набор и посоветовал заново, хорошенько проварить все соединения.
- Для статических напряжений все сделано хорошо, но в океане, во время шторма, яхту будет ломать и выворачивать наизнанку. Нужно, чтобы места сварки были крепче самих элементов набора.
- Что же ты посоветуешь?
- Вы знакомы с начальником ремонтно-механического цеха, поговорите с ним. Пусть он меня отпустит к вам на недельку. Я с удовольствием поработаю у вас, бесплатно, ведь здесь я смогу и позагорать и в любую минуту искупаться и отдохнуть. Все сделаю на совесть.
Кто его послал, каким ветром занесло, не знаю, но я был рад, так как начальник цеха дал ему отгул за переработку, и он провел у меня семь прекрасных для меня дней.
Поблагодарив Евгения, я пораньше ушел со стапеля и заглянул к своим северянам, Сафоновым
Их дочь и наша Наташа учились много лет вместе в одном классе. Я прекрасно помню эту, когда-то маленькую, красивенькую девчушку, которая прекрасно училась и занималась в музыкальной школе. Зайдя к ним, я рассказал о своих семейных неурядицах и признался Ксении Ивановне.
- Я не знаю, что мне делать. Я хотел построить яхту и потихоньку уйти в плавание, а потом пусть жена отгуливает, если что-то еще у нее осталось с молодости.
- Вы оба эгоисты, - заявила Ксения Ивановна. - Один строит какую-то небылицу, считая, что это “великое” дело и посвящает этому всего себя. А его супруга, оставленная без внимания, занята другого рода развлечениями. Видите ли, она считает себя обиженной из-за того, что муж не обращает на нее внимания и не выполняет свои супружеские обязанности. Так вот жизнь отвечает, на ваше поведение. Чего вы хотите? Все иметь, не отдавая ничего людям? Хотите, чтобы жена ждала вас. Но «молодость» проходит. Она не раз жаловалась на ваше равнодушии к ней и не только мне, но и многим людям. Она как будто искала сочувствия. Так что я вам не завидую. Вам нужно силы тратить не на яхту, а на то, чтобы сохранить семью.
- Боюсь, что вы не совсем правы, - возразил я. - Да, я увлекся, но мое дело настолько большое, требует столько сил, что я не могу разорваться. Потом нам не по 25 лет, а в два раза больше. Вы прочтите о подготовке к плаванию англичанина Чичестера. Хотя яхту ему строила корабельная фирма, и то ему помогала жена. Я же не заставляю ее помогать, прошу только, чтобы она вела себя порядочно. Чтобы не позорила меня. Мне стыдно слышать шушуканье и намеки о ее похождениях. Город небольшой, здесь все на виду. На днях она хвасталась, что ее начальник привез ее домой на своей машине, так как они задержались на работе. Нашла чем хвастаться. И потом, главное - Вы же не считаете, что в моем деле есть что-то безнравственное?
- Нет, конечно. Но, как говорится, взялся за гуж... и если это серьезно, - предупредила меня Ксения Ивановна, - то нужно терпеть. Знаете такое слово. Стисните зубы и терпите.
- Я не знаю, выдержу ли?
- Должны вытерпеть. Вас должна поддержать грандиозность вашей мечты. Я до сих пор не понимаю, как это все могло у вас возникнуть, как вы додумались до этого. Если все у вас получится, то люди будут вам благодарны, так как вы несете им любовь к природе, к океану и, в конце концов, к нашей Земле. Вы пробуждаете у них чувство романтики, а это очень важно в наш век меркантилизма. Я часто слушаю ваши рассказы о природе, о нашей планете и завидую вам, завидую тем прекрасным мыслям, завидую вашей любви к природе и если это все ваша жена не поняла, то ничто уже ее не перестроит. Примите все, как есть. Думаю, что вам дано что-то высшее и не думайте, что все люди такие.
Пройдет какое-то время, и Ксения Ивановна напишет прекрасное письмо в центральную газету обо мне, моей мечте и необходимости всем миром помочь мне. Я об этом узнаю от журналиста, а потом и сам прочитаю напечатанный им в своей статье отрывок из ее письма в газете. Я тогда был буквально поражен тем, как глубоко она понимала меня и как хорошо относилась к моей мечте.
Я уходил на свою стройплощадку утром в 8 часов и возвращался около 21 часа. Редко задерживался, так как очень уставал. На протяжении длительного времени у меня не было никаких выходных. На службе, тоже нужно было отдавать все, чтобы меня не считали лодырем. На протяжении всех лет моего председательства Горсоветом ОСВОД, наш район занимал 1-3 место по области. В общем, я работал как в рабовладельческом обществе по 12-14 часов, весной, летом и осенью. Зимой, так как было холодно, работал только в выходные и в дневное время.
Утром я уходил на работу, когда жена еще спала. Вечером приходил в 9 часов, постели и стол были прибраны, посуда вымыта. Я выпивал стакан молока или стакан чая с бутербродом - это был мой ужин. И я настолько уставал, что уже не в состоянии был что-либо делать дома. Сил хватало, чтобы добраться до постели и лечь спать в маленькой комнатке, вместе с сыном, которую «заботливо» выделила нам жена, мать и хозяйка в одном лице. Никто меня ни о чем не спрашивал. Ничего жену не интересовало. Так мы и жили в одном доме, формально одной семьей и совершенно чужие. Только в первых числах месяца, когда я получал пенсию, жена вспоминала обо мне и требовала деньги.
Однажды я почувствовал себя плохо. Домой пришел раньше обычного и, наверное, увидел то, что было обычным в этом доме, когда рассчитывали на то, что меня нет. Постель была не убрана скомкана, стол завален грязной посудой, объедками. В комнате были мусор и грязь. Очевидно, жена приходила за час или полчаса раньше меня и быстренько наводила “марафет”, что бы скрыть “следы” своей бурной бальзаковской молодости. Около половины девятого пришла жена и начала уборку. Я по глупости, спросил ее, где она была и выразил свое неудовольствие, на что она ответила бурей негодования,
- Я не спрашиваю тебя, где ты каждый день пропадаешь и почему не бываешь дома. Вокруг тебя вьются неизвестные люди, а ты спрашиваешь меня. Я страдаю, живу совсем одна, а он с претензиями. - Далее последовал поток бранных слов, которые характеризовали меня не лучшим образом. Что ж я сам определил свою судьбу, сам отдал свою любовь яхте. Что теперь я мог требовать от жены?
- Я прошу тебя просто вести себя прилично, мне неудобно слушать россказни о твоих похождениях.
- А ты потерпи и не слушай, что говорят.
- Было бы проще, если бы ты потерпела, пока я не уйду в плавание.
- Ты никуда не пойдешь. Если я захочу, да, да, если я этого захочу, тебя не выпустят. У меня есть хорошие знакомые с положением, которые смогут сделать все, что я захочу.
Потом это повторялось, это было тяжело и неприятно. А я не знал, что мне делать. Возможно, это продолжалось еще долго, но в этот вечер дома был Сережа и он неожиданно вступил в наш разговор.
- Мама, - твердо сказал Сережа, - если ты будешь и дальше так себя вести, то мы с папой уйдем от тебя. У нас в школе о тебе говорят нехорошее.
Я замолчал, понимая, что ничем сильнее этих слов сына на нее не воздействуешь Я ушел в другую комнату, чтобы попытаться уснуть, так как спорить и о чем-то сейчас еще говорить, стало просто бессмысленным. Все было сказано и точка. Когда-то она говорила, что все, мол, «я перебесилась». Но это повторялось. Если я раньше ничего сделать не мог, то теперь, в свои пятьдесят лет, об этом нечего говорить. Бесполезно.
Нужно идти в плавание. Для меня это будет как рождение нового человека. Я должен это все выдержать. Я иду к природе, и что может быть выше, чем прикосновении к природе. Кто-то же должен любить ее, Землю, мир! Нужно только найти канал связи с природой, чтобы не просто любоваться ею, а понять ее, услышать и проникнуть в ее существо. Там в океане я буду многими днями и ночами наедине с ней, никто не будет мешать, и отвлекать мое сознание. Там я найду этот канал связи или как его еще назвать? Может быть, сумею настроиться на волну, на которой говорит Земля, Мир, Вселенная. Мне лично кажется, что природа существует для нас не в потребительском плане. Она как промежуточное звено в человеческой жизни, чтобы мы прошли через наш земной мир и стали человечнее. Это как прыжок от нашего состояния в новую фазу, только нужно понять и правильно все сделать. Туда, в новое состояние человека, серую моль не пустят. Фантастично? По-моему нет. Подумайте, для чего мы живем? Жрать, убивать, властвовать, заниматься сексом. Для этого создала нас природа? Да? Не верю!
Ведь сейчас мы не понимаем Землю, просто берем и берем, как будто она бесконечна. Мы относимся к природе поверхностно, потребительски. Выезжаем за город или к морю, громко восклицаем: ах как красиво, ох как хорошо. И ломаем ветки, рвем цветы, кощунствуем, не думая о том, что это грех. Да и верим - то мы в Бога для виду, цепляем кресты, на которых распятье и носим их как украшение, и никто не говорит нам, что это грех. Это слишком серьезно.
Фальшь. Показуха.
Мне в жизни повезло. Отец был геологом и часто ездил по местам, где “не ступала нога человека”. Он брал меня с собой, и я любовался природой и не просто проездом, заглянув на часок, а я там жил. Бродил, смотрел, любовался и может быть, просто боялся, так как многого не понимал. Лес был живым, горы красивые, но в них было легко заблудиться, травы мягкие, ласковые, но сквозь них можно было провалиться в трясину или старательскую яму. Если честно признаться, то я тогда был там дикарем, так как не мог разобраться в действительности и ничего не понимал, кроме красоты и величия природы. Среди гор, поросших вековыми соснами, вдруг голубело озеро, с такой чистой водой, что брошенная монетка была ясно видна на глубине 10 метров. Было красиво. Я засматривался на красочные пейзажи, фотографировал, но это видели глаза, понимала голова. А как увидеть все это душой? Тогда я над этим не задумывался.
Это восприятие природы можно сравнить с экскурсионной толпой в музее. Подводит экскурсовод людей к картине и говорит:
- Это картина называется..., написана ... художником. Она прекрасна, посмотрите, как изображен..., какие тени... и прочее. Экскурсовод побежала дальше.
Что чувствуют эти люди?
Или. Вы пришли на концерт, послушали, похлопали, что-то вам даже понравилось. Может быть, вы, и припомнили, что где-то слышали эти мелодии, но... К сожалению, человек все время спешит, торопится куда-то. Я раз в жизни не торопился. Целый месяц мы были на боевом тралении электромагнитных мин. Все одно и то же, потому что над одним участком моря нужно было пройти 18 раз. Когда я не нес вахту, я забирался в радиорубку и часами слушал запись музыки, подаренную нам США вместе с тральщиками. Я никуда не спешил. Слушал и переживал.
Мне трижды в жизни пришлось сталкиваться с непонятными, непостижимыми, но прекрасными явлениями, когда природа, или что-то высшее настойчиво входило в мою душу. Я даже не найду слов, как это выразить, так как ни я, ни многие люди, к которым я обращался, не могли мне объяснить, что это.
- х -
Это было поздним летом. Я отдыхал в Крыму, на побережье Черного моря, и встретил там давнишнего хорошего знакомого, который имел на меня большое влияние. Чем вызвано преклонение и желание подражать, я не знаю, но отнюдь, не только тем, что он человек грамотный и знает не только свой предмет - артиллерию, но и литературу, историю мира и музыку. Что-то должно быть еще. Доброта? - Нет, может быть, люди и любят добреньких, но не всегда их уважают. Уж, по крайней мере, не преклоняются. Мне кажется, что самым сильным его качеством было понимание человека, он как бы видел его нутро, его беспокойную душу и старался помочь. А это не каждому дано. Это нужно уметь, и он умел!
Мне казалось, что он был умеренным человеком, делал все спокойно, со знанием дела, был внимателен и терпелив в отношениях с людьми. Своим участием он вносил успокоение в наши споры, находя простые и необходимые слова для охлаждения эмоций. Часто он сводил все к юмору, так что у людей не оставалось зла друг на друга. Искупавшись в море, он по обыкновению уходил бродить в окрестные леса, раскинутые на отрогах гор. Часами сидел в легком кресле, читая книги или слушая старую классическую музыку.
Как-то я пришел с моря, после продолжительного купания и выразил свое восхищение:
- Сейчас покупался, позагорал. Чудно. Как здесь хорошо, какое прекрасное море. Все здесь просто божественно.
Он перебил мой начавшийся монолог и спокойно возразил:
- Мне просто жалко людей, которые вот так на ходу знакомятся с прекрасной природой и восхищаются ею. Разве можно познать мир на ходу? Мимоходом? Ведь этого восхищения им хватает на пару часов, ну иногда вспомнить, в разговорах об отпусках, чтобы похвастаться, где был и что видел. Я глубоко уверен, что так природу, да и вообще науку и любое дело не познаешь. Это просто несерьезно.
Море, да и все в природе можно и то не всегда, познать, если к нему обратиться и глубоко задуматься, задуматься над тем, что видишь и задать себе вопрос, что это такое. Советую вам побыть с морем наедине. Пойдите куда-нибудь, подальше от толпы, чтобы вам никто не мешал, не отвлекал, и посидите или постойте на берегу у самого моря и посмотрите на него, ни о чем не думая. Смотрите не торопясь пока не почувствуете, что оно вас захватывает. Вы сами увидите, и это будет понятно, без чьих-либо слов. Просто вы что-то почувствуете...
Было пасмурно, уже не особенно жарко и, бросив все заботы, я поехал в Алушту. Сойдя с автобуса, я пошел направо на небольшие сопки, расположенные у самого берега. Забравшись в тихое место, где никого не было, я сел на какой-то камень и стал смотреть на море.
Дул небольшой ветер. На пустынном берегу никого не было видно. Изредка пробегал теплоход, курсирующий между Алуштой и Ялтой. По всему необозримому пространству, вплоть до горизонта, неторопливо катили волны. Небо было чистым, но в его синеву добавился серый осенний колер. Не помню, о чем я думал. Мне было легко и просто, и я постепенно начал расслабляться, может быть еще и потому, что не было никаких забот, ничто меня не волновало. Я сидел и думал о море, о том, что оно живое, что оно мощное, как-то необъятно дышит. А волны, они словно шепчут как будто где-то далеко кто-то с кем-то многоголосым, разговаривает. Я смотрел на море, и чем дольше я не отрывал от него своих глаз, тем оно становилось ближе, оно как будто приближалось ко мне. Что-то таинственное и загадочное нашло на меня. Нет, никакого страха, мне было интересно и приятно. Оно играло, слышалось его исполинское дыхание, и оно казалось живым. Все окружающее куда-то исчезло, ничто меня не торопило, я перестал ждать, как будто не было времени, и вдруг я почувствовал, что я остался один и ничего кругом, только море в глазах и кругом меня. Я как бы перенесся в море. Я молчал и ждал. А оно говорило, говорило и пело ритмичную, прекрасную мелодию без слов, словно что-то или кто-то бормотал. Когда я очнулся, был уже вечер. Я встал, потянулся и медленно пошел домой. Я старался продолжить свое состояние, чтобы понять эти переживания, но не мог. Все вернулось на круги своя. Я помнил все, как-то представлял, но не мог вернуться и не мог выразить это словами. То было настолько огромным, настолько сильным и всеобъемлющим, что я просто не почувствовал, как оно погрузило меня в пучину приятного и волнующего мироощущения. Все мелочи, домашние вопросы отошли, как что-то ненужное, ничего незначащее. Хотелось одного, хоть немного побыть одному, чтобы запомнить.
Сколько это длилось и возможно ли повторение? Может быть не море главное, а я сам, просто за эти три часа я смог заглянуть в себя под влиянием моря, его звука, красоты и испускаемых им энергетических биологических волн.
Сергея Александровича не было, так что мне некому было рассказать. Но мне кажется, что стоит иногда уйти от будней, просто надо найти шторку, за которой можно скрыться. Наверное, ею было море, оно пропустило меня в другое пространство.
Мы встретились со своим другом в Ленинграде, и я пытался передать свои мироощущения.
- О самом прекрасном вообще не говорят. Его просто чувствуют, наслаждаются, как бы купаются в ласковых волнах или лучах Солнца. Это ощущение, по-моему, непередаваемо. Его не все поймут.
Мне очень нравился Сергей Александрович, с ним было хорошо, радостно, но я никогда не задумывался над этим, пока жена моего друга - моряка не сказала:
- Мой муж как-то сказал, что “ когда я вижу Сергея Александровича, мне жить хочется” - этими словами она выразила суть отношения Сергея Александровича к людям.
- х -
Война отняла у меня почти пять лет жизни и не только оторвала от учебы, не только лишила молодости, но и внесла ожесточение и, главное, лишила культурного воспитания. В армии, воюющей армии, мы были лишены классического воспитания современного человека. Все-таки в молодости мы более восприимчивы и больше любим и трудимся для познания человеческих достижений во всех областях жизни. Особенно много потеряли мы в познании культуры поведения, общения и знании искусства. В самые тяжелые годы я мечтал, что когда-нибудь пойду послушать оперу или классическую музыку, или посмотреть балет. Я испытывал чувство интеллектуального голода и ждал, когда смогу насытится.
Классическое наследие наших предков, это фундамент для воспитания современного человека. Таково мое мнение, и спорить с теми полуобнаженными девицами и волосатыми парнями, захватившими экраны телестудий и эстрадные подмостки, не буду. Кому-то нравится музыка, вызывающая подергивание мышц конечностей, а кому-то другая, которая берет за душу и заставляет думать, мечтать о прекрасном.. Я отстал от жизни на 150-200 лет. Попав в Ленинград, я, чтобы догнать своих товарищей по учебе, решил, как можно больше получить от сокровищ Величественного города, прежде чем попаду куда-нибудь на край “моря”. Окончив двухлетний заочный университет литературы и искусства, я буквально через день стал ходить в Филармонию, на всевозможные концерты симфонической музыки. Мне нравились Бах, Моцарт, Гайдн, Глюк, Гендель, Шопен, Лист, Паганини. Верди, Глинка, Чайковский... в общем, та музыка, которую сочиняли давным -давно. Она вызывала у меня приятные мироощущения, порой создавала картины волшебной жизни. Мне она нравилась, и мне было хорошо. Вот и все, что я мог сказать тем, кто меня подначивал, или попросту говоря, дразнил. А если кто-то хотел понять, почему мне нравится, а ему нет, я советовал, как запоминать и узнавать музыку. - Когда вы слушаете музыку, постарайтесь в уме ее напевать, следуя за оркестром. Это не сразу дается, но зато легче запоминается. Когда же вы ее услышите следующий раз, то это будет как желанная встреча с чем-то знакомым, прекрасным, добрым и родным. За шесть лет учебы я прослушал сотни концертов, симфоний, причем некоторые из них по несколько раз. Мне сначала очень нравился Бетховен, Моцарт, Чайковский, а потом я постепенно полюбил и непревзойденные произведения Баха. Я не знаю ничего лучше Баха, и мне жаль тех людей, которые его не понимают.
И вот чудо. Оно совершилось неожиданно, на уроке по теории корабля. Читал прекрасный преподаватель, очень грамотный и внимательный к нам молодым человек, Тихонов В.В. И вдруг среди урока я услышал прекрасную симфоническую музыку. Играл большой оркестр, какое-то неизвестное произведение, немного напоминающее классическую музыку 18-19 веков. Я слышал ее совершенно отчетливо, потому что она гремела в моей голове. И в то же время я слушал и конспектировал лекцию. Откуда бралась музыка, я не понимал. Я не знал нот, а то бы записал ее, так она была прекрасна. Я никому об этом не мог сказать. Да меня просто высмеяли бы или послали в психушку. У меня создалось впечатление, что как будто у меня в голове приемник, и он связан, настроен на какую-то неземную станцию. Это было волшебство, и я до сих пор, спустя полсотни лет, думаю, что мне удалось прикоснуться к фантастическому миру, который где-то есть, но просто мы его не видим, не знаем. Так это и осталось для меня загадкой.
Прошло много лет, и я вновь вернулся к этому вопросу.
Что же это было такое? Может быть, в природе существует не только электромагнитное поле и волны, может быть это биополе и биоволны, и я случайно настроился на «радиостанцию» внеземных существ, которые тоже любят гармоническую музыку. Наверное, это божественная музыка властелинов космоса. А для меня это было как прикосновение к прекрасному, в награду за то, что я любил настоящую музыку.
Как в обычной жизни настроится на эту волну? До сих пор я этого не знаю и, наверное, не узнаю. Почему? Наверное, ТАМ, для них я все еще чужой и очевидно не так живу, нарушаю их законы или просто не дорос и нахожусь на уровне дикарей.
Музыку я люблю до сих пор и навечно. И если я пойду в плавание, то возьму музыку Баха, Вивальди, Генделя, Гайдна, Бетховена, Чайковского. Бах для меня - бог в музыке, а Вивальди - трепещущая жизнь, великий же Бетховен - борьба...
- х -
Есть три чуда природы, на которые человек может смотреть, не уставая, и ему они не наскучат. Это небо, море и огонь. Почему? Кто-то ответил на этот вопрос, но коротко - они поражают человека вечным движением, бесконечностью и неподдающейся человеческому пониманию - силой.
В молодости я часто смотрел на небо, особенно ночью. Оно было черное и на нем ярко сияли звезды. Я смотрел на них до головокружения, стараясь представить и понять, а что там дальше. Кончится наша Галактика, а дальше. А еще дальше. Если есть конец звездного мира, то, что там за пустотой... Но если ТАМ пустота, то МИР может раствориться в бесконечности и исчезнуть.
С ума можно сойти. Сейчас цивилизация закрыла от нас небо. Черная мгла в виде смога нависла над городами. Отняли небо. Оно подсвечено сиянием земных ламп, а не звездными чистыми, священными лучами.
Буду в океане, а там вся Вселенная будет сиять своими большими и малыми, всех цветов звездами, и она позволит мне общаться с ними.
В одиночном плавании человек надолго остается один, и ему есть время осмыслить свою жизнь и понять свою роль в ней. Говорят, что там человек проникает в другой бесконечно интересный и прекрасный мир. Мне этого хочется, так как я всю жизнь и сейчас, очень тяжело схожусь с людьми. Мне с ними трудно. Я не могу геройствовать и верховодить, но и не могу подчиняться, тем более посредственности. В море будет прекрасно, не будет ссор, криков, ругани, грязи. Никому я не буду мешать.
Как много нужно работать, чтобы что-то сделать. Как мало и медленно добавляется во всем и в крупных работах, и изготовлении деталей, и узлов. Вечером еще видишь, что сделано, а утром приходишь, и вроде так же, как было день назад.
Этот период был самым трудным психологическим испытанием. Все было не так, как я думал, как хотел, как планировал.
Наконец то мне дали квартиру, и мы переехали. Распределение комнат произвела жена. Себе большую гостиную, нам с Сережей - по маленькой комнатке. Наташа не жила с нами, а только числилась по документам. По “доброте” душевной, жена выделила мне старый стол, ломаное кресло - кровать, рваный ковер на пол и книги, которые я собирал всю жизнь. Одну большую тарелку, одну ложку, одну вилку, одну чашку с чайной ложкой. Серебряный подстаканник, подаренный мне в училище, она мне не дала. Очевидно, сочла, что это слишком ценная вещь для такого человека, как я.
Я продолжал работать. И это требовало страшного напряжения. Жил я в этот период, как заведенный. С утра на службу, после 17 часов бегом на стапель, Там до 20 часов и домой. В субботу и в воскресенье я работал с утра до вечера.
В эти тяжелые дни я часто думал о том, что мне может принести исполнение моей мечты? Что, кроме радости плавания по океану, что, кроме удовлетворения. Пока нашел только один ответ, это независимость и спокойствие. А сейчас я довольно часто попадал в неприятное положение, когда некоторые люди вдруг начинали меня подначивать, высмеивать и уверять, что это просто маниловщина. Вместо помощи - сарказм и насмешки. Джек Лондон прозвал таких людей “шавками”, способными только тявкать, и ни на что большее. Нужно их не замечать, как советовал Мартин Иден.
Пока помогали мне только единицы. Это сильно расстраивало меня, так как я мечтал, что как только люди увидят то, с каким трудом я претворяю свои планы в жизнь, они мне помогут. Но пока до этого не дошло.
Дома, я старался не обращать внимания на то, что делает жена и где, когда бывает. Жили мы как чужие, трудно, но более менее - тихо. Однако в нашем городе невозможно сохранить все в тайне. Меня часто спрашивали о жене. Это было почти постоянно.
- А как ваша жена смотрит на то, что вы идете в годичное плавание, из которого можете не вернуться?
- Я у вас здесь часто бываю, и никогда не видел на яхте вашу супругу. Она сюда не ходит? Почему? Это же так интересно.
- А как к вашей затее относится ваша жена?
- А почему на празднике вы не были у нас? Нельзя бросать жену одну.
А я и не знал, что где-то была вечеринка, и я якобы должен был там быть.
Вот так, примерно так, потому что вопросов было множество, но смысл был таким.
Я собирал книги практически всю жизнь. Я их очень любил и мне хотелось, чтобы интересная книга была у меня всегда под рукой. С каждой получки, по пути домой я заходил в магазин и покупал две-три книги. Так собралось около тысячи томов. И вдруг книги начали пропадать. Пришлось мне повесить замок, но не надолго. Скоро он был сломан.
- Господи! Дай силы вытерпеть и скорее уйти в плавание.
Прожив 19 лет семейной жизни, я только сейчас узнал, какой я плохой. Раньше я таким не был. Я думал, что я хороший. Хвалили на работе, хвалили в школе, где я вел общественную работу. Редко, но иногда хвалили в газете, уж не говоря о родных. И вдруг я стал плохим. Меня буквально преследовали злоба и ненависть моей жены. Она с каждым днем раскрывала глубочайшие тайны моего характера и не всегда литературными словами, но разнообразие было достаточно большое. Когда-то я написал научный труд, его напечатали, и на полученный гонорар я купил ей золотые часы. Вроде бы она была рада, а сейчас... Оказывается, я еще не расплатился с ней за то, что она смотрела и воспитывала моих детей.
Что делать? Плыть по течению? Но тогда можно попасть в омут или болото. В это время мне настолько все надоело, что мне начало казаться, что я уже древний, но не мудрый старик, которому не милы все женщины.
Инструктор Горсовета, живая, даже слишком, женщина не раз старалась раззадорить меня, заигрывала со мной, но у нее из этого ничего не получалось. Не знаю почему, но вот такое иногда бывает.
Однажды она не вытерпела и выпалила:
- Александр Моисеевич, вы что импотент?
- Рая, перестань. Мы же на работе. Как такое можно?
- Глупый вы, на работе как раз Это самое интересное...
- Не нужно, ты же знаешь, что это некрасиво. Да и куда я старая развалина гожусь. После работы я падаю, проваливаюсь в постель и мгновенно засыпаю. Я не успеваю на работе делать то, что необходимо. Нет сил, навыков, материалов, денег, людей...
- Ну и зря. За каким чертом вам яхта? Вон ваша жена свила себе гнездышко в поселке. Ее любовник снял комнату, чтобы не знали вы и его жена...
- Брось, Рая, повторять чьи то сплетни.
- Да? Да я сама видела, как она большой ковер туда понесла. Проверьте, а то прячете голову в песок, как страус.
- Если это правда, то нужно пожелать ей счастья. «Каждому свое».
- Неужели вам все равно?
- Нет, Рая, не все равно, но я ничего сделать не могу.
Дома я спросил жену, где наш ковер, на что она ответила, что унесла его в химчистку.
- Покажи, пожалуйста, квитанцию? - попросил я ее.
- Ах, тебе квитанцию нужно, ты, романтик несчастный, вспомнил о ковре..., - начались крики и ругань, так что я сделал единственно правильный шаг, убежал из дома.
Среди моих посетителей на стапеле, неоднократно бывал судья из Воскреснского нарсуда. Мы часто с ним беседовали о путешествиях, о красоте мира, о странах, расположенных на бескрайних просторах земных океанов, о непередаваемом своеобразии их жизни и экзотической природы. К сожалению, из-за нашей нищенской зарплаты мы не могли просто так взяь и поехать на какие-нибудь Гавайские, Туамоту или острова Фиджи. Нам не дано было увидеть рай на Земле, но как у людей непоседливых, у нас было желание посетить их. Однако мы не могли их увидеть, а только могли читать о них книги, да смотреть в кино. И то, что я, построив яхту, смогу пойти в другой мир, он считал прекрасным и по доброму завидовал мне. Друзьями мы не стали. Некогда было, мы оба были заняты, но каждый на своем участке жизненного пути. Однако стали хорошими знакомыми, и я пошел к нему.
- Юрий Николаевич, помоги мне.
- Всегда, с удовольствием, если в моих силах.
- Я хочу развестись.
- Что невмоготу?
- Ты тоже слышал?
- В нашем то маленьком городе? Ты, наверное, узнал последним. Извини ты, наверное, переболел, так что мои слова тебя не ранят. Да?
- Говори, лучше все сразу.
- Об этом все в исполкоме знают и удивляются.
- Так что мне делать?
- В этих вопросах совета не спрашивают.
- Я решил развестись. Когда-то она клялась, что перебесилась, что больше этого не будет. А теперь она не стесняется ни меня, ни людей.
- Подавай заявление. Я сам поговорю с ней. Если вы не хотите шума, то можно провести дело в рабочем порядке, без свидетелей. Но ты должен дать обязательство, что согласен помогать семье и не будешь иметь имущественных претензий, если она выставит такое требование.
- Я на все согласен.
Дома я сказал жене, что подал заявление о разводе и что уже беседовал с судьей.
- Никуда ты не денешься, - заявила она. - Придешь, еще кланяться будешь. Знаешь, (она назвала одного знакомого), он тоже развелся, а сейчас ходит к жене и просится обратно.
- Давай не будем на эту тему разговаривать. Юрий Николаевич просил узнать твои претензии и условия, чтобы я оговорил их в своем заявлении.
- Ты должен помогать детям. Бедные мои сиротки....
- Я хочу разделить жилплощадь. Думаю, что это естественно, нам нужно жить отдельно, чтобы я не мешал вам сударыня и вам будет спокойно.
- Старый черт, решил погулять? Не хватило молодости.
- Давай не будем оскорблять друг друга. Ругань никого не украшает. Я прошу поговорите со своим знакомым. Он же, как зампред исполкома ведает квартирами, так пусть поможет нам разъехаться.
- Я тебе устрою, устрою такое! Посмотришь. Вот дадим тебе комнату за городом, с какой-нибудь пьяницей старухой или алкоголиком, будешь знать.
- Давай не будем грозить.
Но жена вдруг завелась, подняла крик, шум, начала меня оскорблять:
- Сейчас милицию вызову, сволочь старая.
Я быстренько собрался и ушел к нашим знакомым северянам. Слава Богу, они меня давно и хорошо знали и с пониманием отнеслись к тому, что творилось в нашей семье.
- Ксения Ивановна, я не знаю, что делать. Ну, подаю я на развод, а зачем ругаться, если сама она давно живет с другим мужчиной. Сейчас вдруг решила вызвать милицию, чтобы меня забрали как хулигана.
- Правильно сделали, что ушли из дома и не стали ругаться. Когда жалуются двое и нет третьего, то разобраться трудно. Поэтому и впредь, если начинается ссора, лучше уходить из дома.
- Но это не может продолжаться бесконечно.
- Видите ли, она работает в жилотделе, и, естественно, у нее много знакомых, которые в какой то степени зависят от нее, да и от ее, мягко выражаясь, знакомого. (Он зам председателя исполкома и отвечал за распределение жилья). И милиция, как и все, кто ждет жилья, зависят от них. Поэтому никто не будет перечить ей, если она позвонит в ОВД и вызовет наряд. Пока разберутся, даже если не заберут в милицию, то протокол будет составлен, факт зафиксирован. Грубо говоря, вас могут поставить на учет как хулигана и дебошира. В исполкоме все знают, что она гуляет со своим начальником и, так как вы никак не реагируете, то вы выглядите не лучшим образом. Вам давно нужно было бы поговорить с председателем исполкома, тем более что вы с ним в хороших отношениях. Он бы принял меря и к своему заместителю, и с ней бы поговорил. Тогда ее нападки на вас выглядели бы совершенно по-другому. Но, поезд, как говорят, ушел.
Это было серьезно. За ее действиями, стоял зампредседателя исполкома Павлов, которого прозвали Воскресенский бычок и я мог крупно “погореть”. Расстроенный таким положением и нарастающей волной негативных осложнений, я пошел к начальнику милиции, с которым, к счастью был хорошо знаком, и он был в курсе похождений моей жены.
- Я тебе не завидую. Но жалеть поздно. Решил развестись, твое дело, и в твоем положении любой мужик давно бы это сделал. Она может путем скандалов и созданием соответствующей обстановки вызвать участкового и оговорить тебя. Это логика многих разведенных баб, которые таким путем стараются выселить своих мужей. У тебя есть куда уйти?
- Нет, к сожалению. Я так устаю на двух работах, что мне не до поисков знакомых.
- Давай сделаем так: во-первых, я поговорю с участковым и постараюсь не допустить, если она вызовет милицию, чтобы тебя забрали. Советую тебе, если дома будете вдвоем, то постарайся, как только она начнет скандалить, уйти из дома. Как сын к тебе относится?
- Хорошо. При сыне она ниже травы и тише воды. При Сергее она бедненькая, святая невинность. Сережа как-то здорово ее одернул.
- Тогда хорошо. Будь! Звони и заходи.
Предстояла еще одна, самая важная беседа, и как она ни была трудной, я должен был на нее решиться.
- Сережа, я должен сообщить тебе, что я развожусь с твоей матерью, так как не могу больше терпеть. Ты уже взрослый и должен понять. Она начала новую жизнь, об этом слишком многие знают уже давно. В общем, я стал посмешищем. Это весьма неприятно. Я буду тебе помогать, и не сердись на меня. Все, что могу, я всегда для тебя сделаю.
Сережа молчал. Он уже давно видел и слышал все. Дети только страдают, но ничего не решают.
- Я должен уехать, так как боюсь угроз твоей матери. Она грозится вызвать участкового, чтобы меня забрали в милицию за хулиганство. Сережа, прости меня, но я не виноват. Ты знаешь, чем я сейчас занимаюсь. Если удастся выполнить все, что я задумал, то нам обоим будет хорошо. После кругосветки, я смогу пойти в обычное плавание и возьму тебя с собой. А пока ты учись.
- Пап, я хочу поступить в училище, которое ты закончил.
- Что ж, это твое дело, я буду только рад и помогу тебе. Но ты серьезно подумай. Морская служба почетная, интересная, форма красивая, но не в этом главное. Служба наша очень тяжелая, и трудна еще тем, что много будешь бывать в море, вдали от дома. Особенно трудно на подводных лодках. Кроме того, Военно-морские базы находятся на задворках нашей страны, далеко от культурных центров. Поэтому службу нужно любить, тогда будет не так тяжело. Подумай.
- Пап, я решил. Буду подавать заявление.
Жена на решение сына никак не отреагировала и Сережа, после окончания школы поехал в Ленинград сдавать экзамены в Военно-морское инженерное училище. Но там на него обрушились сразу двое родственников, Наташа и сестра жены. Они начали уговаривать его не идти в кадры морского флота, что там служба тяжелая, не для его слабого здоровья. Напомнили ему, как я служил и что неделями не бывал дома. Обещали на гражданке райскую жизнь. И все в том же духе. Через неделю я узнал, что Сережа бросил сдавать экзамены, и ушел из училища... До сих пор я не знаю, хорошо это или плохо.
Позвонила бывшая жена. Нас все-таки развели, причем на равных условиях, то есть мы должны были заплатить за развод поровну.
- Мы обсудили вопрос размена жилплощади. Тебе дадут однокомнатную квартиру в новом микрорайоне, за рекой. Но я еще не дала согласия. Ты должен дать письменное обязательство, что отказываешься от притязаний на все домашнее имущество. Оно нужно семье.
- Хорошо, я согласен. Что писать?
- Пиши, что ты отказываешься в мою пользу от всего домашнего имущества. Всего, понял? И не будешь иметь никаких претензий.
Я написал такую записку и вечером пошел домой, чтобы воочию убедиться, что из находящегося в доме имущества я приобрел за двадцать лет трудной армейской службы.
Замочек на двери был сломан, старый, добрый двухстворчатый шкаф, окрашенный коричневой масляной краской, был распахнут и белье перерыто. Часть книг разбросана. На старом ободранном столе лежала столовая посуда, все по одной штуке. Даже только один граненый стакан, но с блюдцем.
. Посмотрев в шкаф на перевернутое белье, я обнаружил, что пропали все облигации госзайма, которые я приобрел еще до женитьбы. Всего на 26 тысяч, их правительство решило вернуть в отношении 10 к одному. Да, она учла, что мне была нужна квартира, и схватила меня за горло мертвой хваткой, зная, что я никуда из-за этого не пойду жаловаться. Да и зачем? Наверное жизнь нам дана не для того, чтобы заводится барахлом. Пусть её ...
Через несколько дней я получил ордер и переехал на новую квартиру. Купил софу, кухонный стол, чайный сервиз, да пару кастрюль. На этом пока обзаведение было закончено. Что еще нужно настоящему путешественнику? Свобода! Так я ее получил!
Все свое время я отдал работе на яхте. Сейчас у меня было относительно спокойно, так как наступила зима. Все мои знакомые никак не прореагировали на развод. Никто не выразил соболезнования, как будто ничего не произошло. Да это было понятно, так как все знали о наших отношениях и только ждали, когда будет поставлена точка.
Режим моей жизни не изменился. Я попытался свести к минимуму все хозяйственные работы по дому. Легкий завтрак, который я готовил с вечера, обед в столовой, а на ужин-то, что я сумею купить по дороге домой. Крупное белье я отдавал в стирку, а нательное стирал сам. Телевизор принципиально не покупал, так как жалел время. Он безжалостно пожирает время и опустошает душу, подавляя у человека склонность к самостоятельному мышлению. По-прежнему свободное время я отдавал учебе, чертежам и расчетам. У меня все так же не хватало времени или, другими словами говоря, я катастрофически опаздывал с подготовкой к плаванию.
Глава 5 ПОПУТЧИКИ И ПОКЛОННИКИ
Я часто ошибался в людях и из-за этого много страдал: от плохих, потому что нес убытки, а от хороших - потому что терял их. Автор
В жизнь человека иногда входит или втискивается какой-то субъект и сопровождает его на протяжении многих лет, внося определенные положительные, а подчас и негативные элементы, в лепту того дела, которому ты посвящаешь всего себя. Иногда это происходит незаметно, когда у человека много помощников или “спутников”, а иногда такие люди сопровождают тебя неотрывно и кажется, что такой человек, как судьба, и его присутствие необходимо выдержать, вытерпеть, чтобы доказать свою стойкость, волю, силу и целесообразность твоей деятельности. Иногда по такому случаю говорят так: “если ты вытерпишь, выдержишь его, то у тебя получится”...
Стояла осень. По меркам московских жителей, она была холодной, мокрой и серой, но для меня - северянина, прожившего в далеком заполярье добрую четверть жизни, она казалась хорошей. Луга зеленели травами, красивая река несла свои воды в даль, куда мне предстояло плыть в будущем. Небо было в рваных высоких облаках, и через свинцовый блеск прорывалась синева неба, а на горизонте, за дымом комбинатовских труб, зеленела манящая полоса соснового бора.
Мои работы на стапеле были закончены. Весь набор корпуса сварен, а пока нет крыши, холод и сырость не позволяли работать. Нужно было строить помещение, чтобы защитить себя и яхту от осадков, ветра и частично от холода. Но как, если материала и людей не было, деньги на исходе. Так как набор стальной, то я решил, что яхта перезимует и без крыши, а за зиму я скоплю немного денег и приобрету материалы для строительства. От нечего делать, я залез на нос яхты и стоял там, облокотившись на диаметральную балку стапеля. Было тихо, красиво, и усталость после трудового дня медленно покидала меня, уступая место успокоению и блаженству. Так было приятно соприкосновение с природой и сознание чего-то хорошего сделанного. Все-таки очень редко мы можем отвлечься и спокойно созерцать природу, ту, что обычно находится рядом, но мы ее не замечаем. Я ни о чем не думал. Мне нравились такие минуты, когда не терзали мысли о трудностях бытия, об очень малом объеме выполненных работ. Сейчас думалось о хорошем, и не нужно было торопиться, бежать, искать. Было состояние приятной удовлетворенности содеянным, в том, что тихо, что кругом красиво, и в том, что я живу. Просто я был доволен.
Вечер. На берегу никого. Тишина. Тишина такая, что слышишь, как течет речка, шуршат над головой облака и тихо перешептываются деревья в парке. А людей нет, попрятались после шкодливого дня. Замерли, ожидая суда за свои проделки над природой или себе подобными.
Я задумался над тем, как прекрасна и добра к нам природа и какая она терпеливая. Все в ней продумано, все целесообразно. Мы просто еще из-за своей лени не изучили ее. Как сложно и, в то же время, просто устроен мир. Это противоречие нормально, ибо все, что создала природа, все нужно, все необходимо. Почва необходима для растительного мира, он нужен для животного мира, животный же мир создает почву, необходимую для растительности. Это круговорот, который не имеет ни конца, ни начала, если кто-то или что-то не уничтожит его.
Наш мир удивительно уникален. Уникален во всем. И в том, что планета удалена от Солнца на расстояние, достаточное для обеспечения живого мира теплом и светом, тем, что есть вода и воздух. При перепаде температур от минус 273 градуса в космическом пространстве, до десятков миллионов, внутри звезды, наш мир существует в узенькой полоске этой гигантской шкалы, занимающей всего-то 30-40 градусов. Как мы попали в этот промежуток? Кто-то очень мудрый дал нашей планете свободную воду и в почве, и в воздухе, и в морях... Кто-то создал растительность, животных и, в конце концов, вершину эволюции - человека. И когда человек “разумный” задумался над тем, откуда он и зачем, то с удивлением узнал, что современная цивилизация существует всего-то несколько тысяч лет, в то время как Вселенная живет миллиарды.
А что было раньше? Мы не знаем. А от ответа на этот вопрос зависит знание того, что будет потом. Кто-то создал человека, этот “венец” природы, который в конце концов погубит свою мать - Землю, со всей ее бесценной красотой и богатствами. Миллионы лет природа развивалась гармонично, и все в ней было прекрасным, и каждая ее частичка служила для другой, и это до тех пор, пока не появился человек и не начал ее переделывать, перекраивать, так сказать “покорять”. С этого момента и началась ее гибель и, несмотря на то, что человек, в конце концов, это осознал, он не может остановиться. Процесс уничтожения продолжается еще большими темпами.
Вниз по течению реки Москвы, всего в двух километрах от стапеля, дымят десятки труб Воскресенского химкомбината, обволакивая вокруг все пространство красочными дымами от свинцово-белого до оранжевого и ярко красного цвета. Под хвостом этого дракона ничего не растет. Но мы не думает об этом. Нам нужна серная кислота, много кислоты, нужны разные удобрения и, наконец, фтористые соединения алюминия, и прочие ценные продукты. Нам все нужно, и никто не думает, какой это ценой дается. Грубо говоря, всем на все наплевать, лишь бы побольше и подешевле. Есть где-то СЭС и представители службы экологии. Но, получив очередные штрафы, они на время успокаиваются. Создается впечатление, что этим службам выгодно нарушение экологии, ибо оно их “подкармливает”.
После прочтения книги “Отчаянное путешествие” Колдуэла, мне грезится зеленый, покрытый кокосовыми пальмами тихоокеанский остров, с каемкой из ярко светлого песка по побережью. Какой-нибудь Апия, где все натуральное, чисто Земное. Что еще нужно простому человеку? Но ведь и туда дойдет наша цивилизация”, и французские атомные бомбы продолжают губить окружающую природу, и в недалеком будущем вырастут на этих островах только “Ефремовские черные маки”.
- Эй, на яхте, - прервал мои раздумья чей-то громкий, незнакомый голос. - Это вы строите?
Внизу, около яхты стояло два человека, мужчина и женщина. Они осматривали набор яхты.
- Да, - нехотя ответил я им, оторванный от приятных видений тихоокеанских островов. - А что вам нужно?
- Пришли посмотреть, а то ходят разные россказни о том, что в нашей деревне строится что-то невероятное, и мы хотим поговорить с вами.
- Пожалуйста, смотрите, - начал я спускаться со своей “смотровой вышки”, чтобы пообщаться с любопытными, тем более что в последние осенние дни, посетители меня не баловали
- Титов Владимир, - представился он, - а это моя Федоровна.
Я поздоровался и посмотрел на этого, еще вроде молодого человека, с круглым мясистым лицом. Жена его, моложе или просто умеет ухаживать за собой, была симпатичной полной женщиной, со спокойным лицом, с выражением полного достоинства.
- Пожалуйста, смотрите, - повторил я.
- Я тоже хотел строить яхту, - начал Титов, - уговорил директора химкомбината выделить необходимые материалы, но не получилось. Я одно время жил на Тихом океане, и мне хотелось что-то сделать и поплавать. Но я один не сумел, а никто в городе меня не поддержал. Так все и пропало.
- А где вы учились, что заканчивали?
- Среднюю школу почти закончил. Но я бывал на кораблях. Ничего особенного в них нет. Я бы построил. Что там мудреного.
Предо мной стоял самоуверенный мужчина, лет так 35-и, среднего роста, лицо полное с толстыми губами, в очках с большим увеличением. За большими линзами трудно было уловить выражение его глаз. В нем чувствовалась сила, но спортсменом он не выглядел, так как в нем чувствовалась инертность и медлительность. Разговаривал он свободно, резко менял темы и был чрезмерно многословен. По его суждениям о том, что он говорил, было сразу видно, что знания его поверхностные. Просто он нахватался некоторых сведений из газет и подслушанных разговоров начальников и бравировал ими. Он свободно “оперировал” фамилиями многих городских и комбинатских руководителей, как будто он был со всеми ими знаком. Я был удивлен, узнав, что он работал на комбинате грузчиком. Его супруга, все время молчала. Она рассматривала яхту, молча слушала своего супруга и мои замечания. Это было полная, миловидная женщина, посвятившая себя семье и уходу за мужем, который, как потом я узнал, приносил ей немало хлопот.
Я буквально в двух словах рассказал Титову о своей мечте, о том что сделал за этот первый год, вернее за лето. Набор был крепкий, хорошо проварен и представлял собой смешанную продольно-поперечную систему. Единственно, что было плохо, так это ржавчина. С ней предстояло бороться, но это уже на будущее лето.
Титов опять начал рассказывать о своей попытке строить яхту, но оказалось, что у него даже чертежей не было, так что он ее и не начинал. Это была блажь, которая, как ни странно, сказалась на моих взаимоотношениях с директором химкомбината, Докторовым Николаем Ивановичем. Он обжегся на одном прожектере и никак не мог поверить, что я все это делаю серьезно.
- Я сейчас свободен, - сказал Титов. - Могу, если не возражаете, вам помогать в строительстве яхты. Я всех знаю, я все умею делать, так что помогу. Я могу достать на комбинате все, что необходимо для яхты. Там всего навалом. Директор у нас голова. Без него никто ничего в городе не может. Его все слушаются и председатель исполкома, и секретарь горкома партии. Он в Воскресенске построил пригород - черемушки и большой ледяной дворец спорта. ”Химик”. Это его команда, он ее создал и поддерживает.
Он говорил, говорил, не переставая, сыпал обещаниями, рассказывал о больших связях и знакомствах, так что меня вдруг охватило радостное чувство от того, что у меня появился столь авторитетный помощник из аборигенов. Но по мере его болтовни, это чувство начало постепенно пропадать, так как у меня пропало ощущение реальности, и я вдруг просто подумал, а не болтун он? Есть такой разряд людей, которые все знают, все умеют, со всеми знакомы и им все нипочем..., а на деле - шиш. Но я понимал, что мне прислал его “господин” случай, и надо принять его таким, какой он есть. Выбора-то все равно у меня не было.
Я пригласил его приходить на стапель, показал ему чертежи яхты и посвятил в планы очередных работ. Вскоре мы встретились у меня дома, где я показал ему свои навигационные карты, где была разработка маршрута плавания и рассказал все о своей мечте. Раз он бескорыстно собирался помогать мне, то я просто обязан был ввести его в курс всего комплекса вопросов. Я сыграл на его самолюбии и нашел благодатную почву. С течением времени я узнал его больше, но парадоксальный факт, чем я больше его узнавал, тем больше теневых, отрицательных черт в нем проявлялись. Почему? Не понимаю.
Зима прошла незаметно, мы ничего особенного не делали. Я опять много занимался разработкой деталей и приспособлений, делал чертежи, так как они нужны будут при заказах на заводе. Изучал литературу по яхтингу, судовые конструкции. В общем, как двадцать лет назад, я снова учился. Титов приходил редко, в основном в субботние дни. Помогал пока делать грубые работы, которые можно сделать в холодные зимние дни. Летом он зачастил ко мне и, поняв его желание быть представителем “фирмы” строящейся океанской яхты, я стал посылать его на заводы или в учреждения с просьбой помочь или что-то достать. Он брал папку с чертежами и письмами, напускал на себя серьезный вид и уходил. Возвращался он редко и почти всегда под “градусом” На стапеле он самостоятельно ничего стоящего сделать не мог. Мог быть помощником, но быстро остывал, бросал где попало инструмент и уходил. В конце концов, он совсем ушел.
Второе лето вообще для меня было тяжелым. То повышенное внимание ко мне со стороны многих людей, вызванное неординарным желанием построить яхту в этом городе, далеко от моря, и совершить одиночное кругосветное плавание - пропало. Оно не могло быть долгим, как и всякая другая сенсация. Люди к этому привыкли, им это приелось. Их перестало интересовать то, что не меняется. Яхта не была построена и их абсолютно не интересовало почему. Ее нет! Обещанного фокуса нет, так о чем разговор. Это привело к тому, что мне начали отказывать в элементарной помощи и я полностью перешел на самообслуживание - делать все самому и финансировать свое предприятие тоже самому.
Став в тупик в вопросе продолжения строительства яхты, я пока занялся строительством стапеля. Закупил доски из отходов на лесопилке комбината, купил рубероид и потихоньку построил большой сарай, громко наименовал его стапелем, Высота его была внушительной - шесть метров, длина -14, а ширина - четыре с половиной метра. Внутри сделал верстак, провел электроосвещение. Долго думал, как назвать свою судоверфь, но так и не придумал и жил без фирменной вывески. Титов приходил иногда проведать, но работать не соглашался, пропало желание.
Когда появилось сообщение в газетах о моей подготовке к кругосветному плаванию, Титов пришел ко мне, и я разрешил ему работать. Вот уж когда проявился его талант “говоруна”. О чем и где только он не рассказывал, и, естественно, везде он был первым лицом. Главным. Умение говорить и преподнести себя, свои “обширные” знания, в этом был его неиссякаемый «талант», неоцененный и пропавший в безвестности.
Я часто думал о том, что в чем-то сильно недорабатывает школа. Действительно, часто бывает так, что хороший ученик, прекрасно успевающий по многим, а то и по всем предметам, в жизни никак не может проявить себя и остается на нижней ступеньке социальной лестницы. А человек, у которого, как говорится, только хорошо подвешен язык, идет вперед, бодро взбирается по иерархической лестнице и прорывается наверх, где, в конце концов, он, полуграмотный человек, вершит судьбами людей, руководит теми, кто умнее его, грамотнее. Кто умеет работать и прекрасно работает, но не умеет постоять за себя и убрать с дороги болтуна - карьериста. С такими людьми, карьеристами-болтунами трудно работать, трудно разговаривать, трудно что-либо серьезное доказать. Он не слышит зов разума. Это для него за семью печатями. Главное для него инструкции и указание сверху:
- Начальник сказал!
- Не положено....
- Можете жаловаться...
Как-то во время работы, не выдержав его болтовню, я сказал:
- Володя, тебе нужно быть секретарем райкома партии, не меньше. Ты уже подготовлен, - выпалил я, доведенный его “ученой” болтовней «до ручки».
- А что, я могу! Все, что они говорят, написано в газетах, а память у меня хорошая, что же еще нужно?
- А если скажешь что-нибудь невпопад?
- Ну и что? Я начальник, мне будет все дозволено, и пусть кто-нибудь попробует сделать замечание.
Я терпел. Все же нас было двое, и я был даже этим доволен.
- х -
После развода я долгое время чувствовал себя не удовлетворенным. Всю жизнь я трудился и неплохо. Все отдавал семье. За 19 лет супружеской жизни я приобрел только один гражданский костюм, так как жена всегда говорила, что у меня лредостаточно военного обмундирования. Все внимание - детям, дому. Жил я в гораздо худших условиях, чем семья. Одно время, когда служил в отдаленной атомной базе, жил на плавбазе, то есть в железной коробке на плаву. В маленьком поселке было только одно общественное место-кафе “Березка” и больше ничего. Не было даже маленького кинотеатра. Домой, в главную базу, сообщение было отвратительное, особенно зимой, когда приходилось переправляться на ледоколе и стоять больше часа в коридоре, так как на палубе было холодно, а кают для пассажиров не было.
В молодости я занимался научно-исследовательской работой, и это мне чрезвычайно нравилось. Когда дома жена была мной недовольна, так как я не любил ходить по гостям, в ее компании я уходил на корабль и там просиживал все время, занимаясь научными работами. По результатам исследования у меня были опубликованны несколько научных работ, из них две в закрытых журналах. Когда меня перевели в часть по атомному оружию, я увлекся атомной физикой, особенно “микромиром”. Одно время мне пророчили преподавательскую работу, но я не имел “мохнатой” лапы в Москве, поэтому и закончил службу на севере. И вот я один. Беспокоило меня и отношение к прошедшим событиям дочери Наташи. Раньше, когда я отдавал все деньги жене, ей тоже что-то перепадало, и она жила неплохо. Но теперь этот ручеек исчез, и она могла перейти на сторону матери и, следовательно, осуждать меня. А уж бывшая жена могла кого угодно уговорить и перевести на свою сторону. Изображая меня извергом, а себя несчастной матерю двух брошенных детей.
Было бы все хорошо, если бы строилась яхта, но дела шли очень медленно, не было средств, и я не мог добиться помощи. Летом, я еще не очень переживал, так как было приятно самому работать. Был я мастером на все руки - и плотником, и слесарем, и электросварщиком, и маляром, и строителем, и конструктором.
Часто ко мне приходили посетители, разглядывали пока подобие яхты. Некоторые спрашивали о чем-нибудь, но не все. Многие просто стеснялись. Вечерами приходили парочки, это был их конечный пункт променажа. Обычно они останавливались недалеко от стапеля и смотрели, как я работаю. Вся жизнь работа - вот что такое я. Действительно неинтересный человек.
* * *
Мы тихо сидели рядом, в черной темноте ночи и молчали. Все уже было сказано, и ничто не в силах было изменить нашу жизнь. Это зависело от нас, вернее от меня, а не от кого-то, с чем или с кем нужно было бы бороться. А бороться с собой, это пустое занятие. Я стал сам себе неподвластен.
Я вспомнил, как увидел ее первый раз. О, Боже, как давно это было. Кажется вечность, хотя прошло около двух лет. Был ясный солнечный день, по-моему, в начале лета. Она была в легком, воздушном платьице, чистом и отутюжином, а я был в грязной, почти черной майке. Абсолютный диссонанс. Я делал технологический стол, который должен был выдержать большие нагрузки и динамические напряжения от ударов кувалдой. В рваной, когда-то белой майке, в прожженных электросваркой брюках, черный от загара, копоти и усталости, я закреплял столешницу, вбивая в доски двухсотмиллиметровые гвозди.
Она подошла к стапелю со своим молодым человеком, долго молча смотрела на мою работу и, наконец, спросила:
- Правда, что вы строите яхту?
Я оторвался от работы и уставился на это чудесное видение. Передо мной стояла лучезарная статуя, с такой прекрасной, точеной фигурой, что не верилось что это земное существо, созданное самой природой. Так все в ней было совершенно. Мягкие и приятные черты лица, с совершенной овальной формой. Нежно выраженная талия, не точеная, как у некоторых барышень из журнала мод, а как у греческих статуй. Все тело было покрыто ровным, коричнево-красным загаром. Это признак здоровья и умеренной жизни. Легкое платье без кричащих вырезов, рассчитанных на простачков, говорило о скромности и простоте. Спокойствие и внимательный взгляд свидетельствовали об уме и серьезном отношении к жизни. Она спросила и, посмотрев на меня, покраснела, как бы испытывая неловкость оттого, что своим праздным любопытством, пустяковым вопросом отрывает от работы занятого, незнакомого ей человека. В ней чувствовалось успокаивающее, внутреннее благородство честного и умного человека, уверенности в своей правоте и человека несущего людям добра.
Сколько я видел любопытных, которым все нужно было знать, которые мешали работать, расспрашивали меня, чтобы потом высмеять или заявить, что у меня ничего не получится. Их не смущало, что они вмешиваются в чужую деятельность, которая их совершенно не касается, что они ничем не могут помочь, ничего путного посоветовать. Ничто не смущало таких людишек, так как у них не было ничего святого.
Краска смущения, заливавшая ее лицо, свидетельствовала, что передо мной просто хороший человек, скромный и воспитанный.
- А правда, что вы собираетесь вокруг света на яхте и один?
Прошло несколько дней, и я опять увидел эту молодую женщину. Странно... Может быть она случайно оказалась здесь? Но что такое случайность?
Что-то послало ее сюда ко мне - привидение или это случайность?
Я не мог понять, не мог объяснить себе, ни почему она здесь, ни что она собой представляет. Что-то очень хорошее и доброе приходило вместе с ней. Она как бы излучала какой-то свет, что-то притягивало к ней. Несмотря на этот непонятный зов, никаких конкретных мыслей у меня это не вызывало. Просто что-то привлекало к ней, что-то было в ней “не от мира сего”. Самой природой в ней было заложено что-то волшебное, чистое и это все как-то оберегало ее от всего плохого и злого.
Она стояла в стороне и смотрела, как мы работаем. Теперь мне помагал один пенсионер, нанятый мною за весьма умеренную плату. Мы гнули шпангоуты из дюймовой трубы. На площадке лежал большой чертеж поперечных сечений яхты и толстый стальной провод, который мы использовали как лекала. Работа требовала больших усилий и терпения, так как нужно было очень точно изгибать шпангоуты. Через каждые две-три минуты мы производили сверку кривизны по лекалу, и в конце работы, каждого шпангоута по чертежу. Мы чертыхались, как будто это помогало в работе, но когда увидели Галю, прикусили язык и до конца работы молчали или уж если было невмоготу, то снимали напряжение “культурно” пошумев друг на друга. Когда мой помощник ушел, она подошла поближе и спросила:
- Зачем вы это делаете? Я не все понимаю, но мне кажется, что построить большую океанскую яхту можно только на заводе. Одному человеку это просто не под силу.
Я не знал, что ответить, что-то сковывало меня. Прочим любопытным, которые часто надоедали мне, и спрашивая из праздного любопытства, заявляя, что яхта утонет, я знал, что и как ответить или в конечном случае послать их к чертям собачьим. В данном случае я понимал, что это не просто любопытство, уж больно тактично она вела себя.
- Сейчас я тоже так думаю и не потому, что не знаю, как строить яхту, а потому, что это требует неимоверных сил и времени. Конечно, лучше строить яхту на заводе, но у меня просто нет средств. А кто мне их даст? Естественно, что я один ее никогда не построю, но я рассчитываю на помощь от предприятий. А они помогут мне только тогда, когда убедятся, что это серьезно и что у меня есть поддержка от общественных организаций.
Она внимательно слушала меня, не перебивая, наверное, чтобы лучше понять суть происходящего. Помолчав, она вновь спросила:
- Почему вы хотите уйти от людей? Ведь одному жить невозможно. Это противоречит смыслу жизни, и вообще несовместимо с человеческим характером. Душа требует общения, как тело - пищи. Вас что-то гнетет? Или Вы хотите кому-то что-то доказать? Я этого не понимаю. Кругом все так прекрасно, люди, природа...
- Все не так просто. Это большой разговор. Но коротко мне кажется, чтобы ощутить прекрасное, нужен труд и чем дело серьезнее, чем тяжелее, чем недосягаемее это чудо, ради которого человек трудится, тем глубже переживания, тем дороже ему содеянное, тем больше радость и счастье. В двух словах этого не выразить. Пример я могу привести чисто материальный. Допустим, вы хотите пить, а вода кругом. Что вы испытываете? Да ничего. А вот если бы вы оказались в пустыне, и дня два-три у вас не было ни капли воды и вдруг бы вам поднесли стакан воды. Какое божественное ощущение. Или вы выбрасываете корочку зачерствелого хлеба. А представьте себе, вы несколько дней без еды, бредете усталая в поисках жилья. В рюкзаке давно пусто, и вы умираете от голода. И вот дают вам эту корочку. Ох, и вкусная она будет. Так и счастье. Чем дольше к нему стремится человек, чем большие усилия он прилагает, тем оно больше, сильнее...
Когда появились контуры набора, наше сооружение приобрело некий фантастический ореол. Взметнувшийся вверх нос судна, плавные обводы, со стороны образующие переплетения, я бы сказал, ажурные переплетения труб - восхищали. Что-то было не только красивое, но и таинственное. Уже можно было провести человека вдоль яхты и рассказать, где и что будет. Уже ощущались габариты судна, а они были внушительными.
Лето в этом году было удивительно жарким и мне, после севера, такое тепло представлялось райским. В это лето мы часто купались, прямо около стапеля. Часто ко мне приходил Сережа, иногда с ватагой ребят-одноклассников, которых тянула сюда романтика готовящегося удивительного путешествия. Когда мне было невмоготу и требовалась простая физическая сила - они помогали. Я понимал, что им сейчас не так важна была та работа, которую я делал в данный момент, а важно, очень было важно, прикосновение к удивительному, к чему-то таинственному. Это было чем-то особым, навсегда оставляющим неизгладимый след в жизни. Об этом я случайно узнал через двадцать лет...
Я вышел из реки и увидел Галю. Она стояла со своей подругой, которая, как оказалось, работала вместе с ней. Они разглядывали яхту и о чем-то оживленно беседовали. Галя познакомила нас, но я даже не запомнил ее имени. Ее подруга не произвела на меня никакого впечатления. Да и как могло быть иначе, когда я всегда с какой-то внутренней радостью ждал встречи с Галей. Я быстро оделся в рабочую робу и принялся за работу. Сейчас у меня была самая трудная работа, требующая ювелирной точности. Нужно было “выводить» обводы яхты, при соблюдении симметричности бортов и одновременно обеспечить плавность переходов палубы по длине и ее выпуклость в диаметрали, для обеспечения слива воды. Как это делается на стапеле, я не знал, а спросить было не у кого. Если я сделаю правильные обводы и приварю к оконечностям шпангоутам палубный стрингер, то это будет основа будущей палубы, а палуба, как ни странно, характеризует крепость судна и микроклимат помещений. Ибо, если палуба потечет, то плавание, особенно в зимних или осенних условиях будет кошмарным. А об этом вряд ли думает человек в жару, при 25-30 градусах.
Мы с Сергеевичем работали, не думая о времени, и я не заметил, как все ушли, и мы остались одни. В начале шестого мы закончили работу, и я пригласил своего напарника выпить сто граммов по поводу моего дня рождения. Еще утром, забежав в гастроном, я купил коньяку, водки и шампанского, чтобы чокнуться с теми, кто придет меня поздравить с днем рождения. Я заранее решил, что это обычный для меня день, и отмечать его не буду. А если вдруг кто-то вспомнит, я буду готов выслушать поздравления. За этот день, я с некоторыми “гостями” таки выпил бутылку шампанского и половину коньяка. Сейчас, когда мы на славу потрудились, и надвинулась вечерняя прохлада, я налил Сергеевичу. Выпив за мое здоровье, он пожелал еще выпить за успех строительства яхты. Я налил ему, но в такую жару сам не был готов на такой же подвиг.
- Говори тост сам и сам пей. Я - пас.
Мы сидели и болтали. Вспоминали свою молодость, смешные свои подвиги... Как это было давно.
Солнце скатилось к западу и ярко освещало ажурные переплетения моста через реку Москву. Жара спала, было тепло, тихо и спокойно. Такие моменты в природе меня часто просто поражали. До чего внимательна и заботлива природа к людям. Как она умеет приласкать, убаюкать людей, показать им, каким нужно быть человеку в жизни - внимательным, добрым и нести другим красоту и тепло своей души. Можно было бы еще поработать, но мы оба устали, да и не такой это день, чтобы перерабатывать. Мы вызвали лодку со спасательной станции, и Сергеич уплыл домой. Я убрал инструменты и материалы в сарай, переоделся и закрыл стапель на замок.
Я огляделся кругом и недалеко увидел Галю, которая сидела на пляжной скамейке и читала книгу.
Мы поздоровались еще раз.
- Почему вы сегодня работаете? Ведь сегодня ваш праздник.
- Вы откуда знаете?
- Знаю.
- А зачем праздновать? Я просто стал на год старше, так чему радоваться?
- Вы так думаете или шутите?
- Вообще то можно было бы отметить, но, дата не круглая, пить в такую жару, никакого удовольствия. Для меня хватило всего сто граммов. Когда хорошо работается время проходит с пользой и есть видимые результаты, то это наибольшая радость. Она не сравнима с удовольствием от трапезы с Бахусом по случаю...
Время летит, я не успеваю, так что приходится “жертвовать” праздниками, но, я об этом ни капли не жалею. В общем, для меня сегодня лучше было поработать, а если кто приходил меня поздравить, то у меня были запасы и мы тут выпили.
Домой мы шли вместе. Мне было приятно даже чувствовать ее рядом, хотя я и представить не мог, чем это кончится. Что это у нее любопытство или... А что или? Я не взял ее под руку, вдруг вспомнив, какой я старый и усталый и не от мира сего. А она - молодая, красивая, чистая и такая бесхитросная, что мне грех было о чем-то легкомысленном даже подумать. Как я далек был от ухаживаний. Даже в этот праздничный для меня день, я был чумазый, с плохо вымытыми руками, искореженными ссадинами, в старой одежде и неглаженных брюках. Такое состояние унижало, и я чувствовал себя стесненно.
Да, у меня была прекрасная мечта, которой я посвятил всю свою жизнь. Но все это было в душе, моей голове. Но на практике, я еще ничего не сделал.
- Расскажите о себе, - прервала наше молчание Галя.
- Что именно? О чем вы хотели бы услышать? - неторопливо ответил я, думая о том, как несправедлива ко мне судьба, послав навстречу со мной красивую молодую женщину на старости лет, на которую я сейчас и смотреть не должен.. Вся жизнь моя - непрерывный труд в сложных, а порой и экстремальных условиях. И вот сейчас, когда я кончил службу и ушел в запас - опять работа. Она, правда, любимая, но сложная и тяжелая. Так о чем можно интересно рассказать, чтобы приятно и захватывающе было слушать? Что-то, конечно, было в жизни интересное, но это личное, и оно обычно интересно для одного человека, для того, кто переживает эти события. Он испытывает определенные эмоции, но другим это может показаться просто смешным, пресным, неинтересным. Я как-то во время отпуска, чтобы не скучать дома у родителей, пошел через Кавказские горы пешком. Для меня это было прекрасно, А для других? Как я могу передать свои переживания, рассказать о красоту природы, гор, лесов и рек? Я не умею, да и людей интересует сама жизнь и участие самого человека в ней. Приключения - так их нужно уметь рассказывать. Как-то пригласили меня выступить перед школьниками с рассказом о Великой Отечественной войне. Со мной был участник боев в Брестской крепости. Это же легендарная крепость. Он вышел на сцену и говорит:
“Я служил в Брестской крепости, когда немцы напали на нашу страну. Мы ее защищали, пока могли”. - И он замолчал. Тогда учительница спрашивает его, а что, мол, вы там делали лично?
- Я. - говорит он, - стрелял в немцев.
- А еще?
- Ну, ходили мы ночью за водой.
- А еще?
Он не мог больше ничего рассказать. Да только поход ночью за котелком воды был подвигом и требовал сноровки и страшного напряжения всех сил и воли. А он не мог этого рассказать. Вот вам пример того как неинтересна наша жизнь в устах ее проживших. Это писатели могут ее украсить, выдумать то, что может заинтересовать читателя.
- Расскажите, почему вы такой? Почему такой странной работой заняты. В нашей местности этого не только никогда не было, но и вряд ли возможно подобное. Каждый человек - загадка. Так говорят. Загадка просто потому, что мы не знаем его мысли, о чем он думает. Каковы его желания, побуждения, что там, самое сокровенное. У вас почти все ясно. Мечта о кругосветке и связанная с этим работа. Но, почему, для чего? Ведь должны быть причины, толкающие вас на этот путь. Вы прожили уже и большую жизнь: война, флотская служба. У нас здесь никому и в голову не придет идти в такое плавание. А строить яхту? Да за это даже браться страшно, а вы надрываетесь, как будто у вас впереди еще одна большая жизнь. Что вы за человек? Знаете, ведь не только я интересуюсь, все кто о вас узнает, стараются прийти сюда, чтобы убедиться. Уж очень это фантастично.
- Не знаю Галя, что вам сказать. Ничего интересного у меня в жизни не было. Я из разряда несчастливчиков. Вот судьба у меня хорошая, она меня защищает, оберегает. Сколько во время войны в аналогичных условиях погибло моих знакомых ребят. Мне все всегда давалось с большим трудом, нет у меня ни блата, ни связей. Просто я люблю море, много читал о путешествиях, и мне хочется что-то в жизни сделать самому. А пока у меня в жизни больше черных полосок. А у вас?
- У меня они не очень черные, но блестящих нет. Просто я обычный человек. Никаких неординарных желаний и планов у меня нет, поэтому и судьба ко мне более милостива. Дома у меня одна мама, друзей мало, да и у них куча своих забот. Нет, расскажите все-таки о себе. Я вас очень прошу. Мне хочется знать о вас как можно больше.
- Не хочется вас разочаровывать, но вы сами напрашиваетесь.
Видите ли, хотя я прожил, как вы говорите, большую жизнь, я ничего выдающегося не сделал и ничем не отличился. Поэтому я боюсь рассказывать о себе, тем более что вы так далеки от меня, просто уму непостижимо. Вы молоды и очень красивы, от вас исходит какая-то теплая доброта, спокойствие. Мне приятно видеть вас, хотя бы иногда. Но вы для меня как свет далекой звезды - загадочны и недосягаемы. У вас есть любимая звезда?
- Как это?
- В прямом смысле слова, звезда, которая вам больше всего нравится.
- Нет, я никогда об этом не думала. А что?
- Я сам не знаю. Просто мне нравится Сириус, а многим людям на Земле - Вега. Что-то это, очевидно, значит, но это вопрос астрологии, а я любил и занимался астрономией. А мое любимое - созвездие Ориона. Пока я рассказывал о звездах, о том, что у них больше загадочного, чем красоты, Галя перебила меня и показала на запад.
- Вон, видите над горизонтом такая яркая и красивая звезда. Ярче всех.
- Это не звезда, а планета Венера. В древности ее называли вечерней или утренней звездой. У некоторых людей настолько острое зрение, что они видят Венеру в виде серпа. Она же в некотором роде как Луна, имеет свои фазы, в зависимости от положения относительно Земли и Солнца.
- Да? - разочарованно произнесла Галя. - А я думала... Ну, хорошо я как-нибудь посмотрю и подумаю. Их так много.
- Да, действительно, их очень много и с каждым новым телескопом мы видим их все больше и больше.
- Но вы уходите от моей просьбы. Расскажите о себе.
- Галя, вы не правы, все, что рассказывает человек, оно в очень большой степени его характеризует. Я, например, очень люблю астрономию. А ведь от нее произошли и религии и верования. Человек со времен первобытного общества обращался к небу и населил его богами. Он чувствовал, что Земля, Солнце и вся Вселенная взаимосвязаны и влияют на все живущее на Земле, в том числе и на нас. А возьмите астрологию. Хотя и говорят, что это лженаука, но это все же наука, в том смысле, что на ее изучение и создание потребовались, возможно, тысячелетия. Кто сейчас не интересуется, под какой планетой или звездой он родился, в какой год и так далее. Я вам очень советую, почитайте книгу Шкловского “Вселенная, жизнь, разум”. Прекрасная книга. По-моему, нет человека, которого она не заденет за самое сердце, нужно только набраться терпения и прочитать. Вы говорите, чтобы я рассказал о себе. Зачем? Вот пример. Я захожу к незнакомому человеку и, посмотрев на его квартиру, уже могу многое сказать о нем. Первое это книги. О чем они, тематика... Я как то зашел к одному молодому человеку, а у него на книжной полке выставка всевозможных бутылочек. из под вин, коньяка, рома и прочее.
- Вы все о науке и науке, но не только этим живет человек., ему нужно отдыхать и развлекаться.
- Согласен. Собственно я не против, я бываю у своих друзей, мы сидим за столом, выпиваем, болтаем всякую всячину, в основном это воспоминания. Смотрим телевизор... Но иногда и спорим. Я считаю, что наше общество незаслуженно обижает основного труженика. Мы пользуемся всеми благами, не отдавая дань тем, кто все это создал. Кто у нас герои? Кого мы видим ежедневно по телевизору? Это артисты, спортсмены и политики. Об ученых мы вспоминаем, когда тот или иной получит Нобелевскую премию и то, только потом. Кто все создал? Дома, пищу, машины, свет, тот же телевизор. О них мы молчим. Даже в кино стали больше показывать преступников и... Это интересно.
- А Вы злой, да?
- Нет, Галя, просто я за справедливость. Мир должен быть справедливым, и каждому должно быть воздано по его труду. Труд - это основа всего. Трудящийся человек очень остро реагирует на несправедливость. Я сейчас бываю на заводах и вижу все в дикой реальности. Это уравниловка. Это страшное положение, в котором оказалось наше общество. Отличный, умный работник, специалист приравнивается к пьянице, разгильдяю, прогульщику. Отсюда наша бедность и очевидно это приведет к краху нашего общества. У меня было более десяти инженеров, были умные, грамотные, были халтурщики, выпивохи, а получали они все одинаковые оклады. А на заводе в цехе. Главное от разгильдяя и пьяницы начальник цеха не может избавиться. Так как же можно равнодушно относиться к такому положению?
А сколько других безобразий творится?
- Так вы и не хотите рассказать о себе?
- Ладно, расскажу. Родился я в год, который был призван первым в дни войны. 1923-м. А вот под какой звездой, не помню. Церковь в те годы уже не регистрировала рождение, а в сельсовете справку о рождении написали безграмотно
Ни кто родители, ни в какой день родился, а заплатили за нее 50 тысяч рублей, за страничку, вырванную из ученической тетради. Так как мама говорила, что я родился 22 июля, то я так и отмечал этот день. Не зная точного времени, я не могу определить свою планету и звезду. Если бы я их знал, то можно было предсказать свою судьбу и вычислить, пойду ли я в плавание или нет
- А вдруг ваша звезда где-нибудь так далеко, что ее не видно.
- Астрология так не говорит. Люди рождаются под видимыми звездами. А вот яркая она или тусклая - это интересно. А так, все звезды очень далеки и человек не может представить это расстояние. Я в детстве часто смотрел на небо и пытался запомнить картину звездного неба и представить, как далеко распространяются звездные системы. От этого у меня голова кружилась. Бесконечность! Это выше человеческого сознания и ее можно выразить только математически. Так самая ближайшая звезда недостижима для человека, по крайней мере, в ближайшие сотни лет. Вы можете представить себе неограниченное пространство? Даже бесконечную пустоту невозможно вообразить. И все же когда-нибудь туда ринется человек. Да, в мире много интересного. Ученые сейчас довольно точно установили, что Вселенная возникла примерно 12-15 миллиардов лет назад и если она действительно расширяется (Лично я совершенно в этом не уверен, так как этот вывод сделан из-за красного смещения, которое, по-моему, образуется вследствие прохождения света через громадное пространство. Он, преодолевая сопротивление, теряет энергию и уменьшается его частота колебаний, что приводит к красному смещению.), то человечество сейчас подходит к границам видимости. Наши телескопы подбираются к ее границе. Самое интересное, самое неожиданное будет, когда изобретут телескопы с пределом видимости более 15 миллиардов световых лет. Тогда человек должен увидеть то, что находится за нашей Вселенной. Мы можем увидеть совершенно другой мир или ничто, мрак. Все равно, что-то не имеющее ничего общего с нашей Вселенной.
- Это же страшно!
- Страшно может быть только в нашем сознании, но это никак не отразится на нашей жизни. Это так все далеко, что если силы взаимодействия будут распространяться со скоростью света, то они дойдут до Земли через миллиарды лет, когда возможно никакой жизни на нашей планете не будет. Человечество существует всего то несколько десятков тысяч лет, а миллиард? Да это представить нельзя! Когда-нибудь человек разгадает и освоит гравитационную энергию и сможет полететь к другим звездам, где есть планеты и жизнь. Но долетит туда даже не первое и не второе, а возможно только третье или пятое поколение
- Как это?
- Построят корабль с внутренней биосферой, обеспечивающей жизнь человека, и дорогу продолжат дети или внуки тех, кто улетит с Земли. Рано или поздно это будет необходимо, ибо наступит момент, когда станет вопрос о жизни или смерти планеты и потребуется помощь Вселенной, т.е. необходимость поисков места для переселения человечества.
- Зачем? Зачем это нужно, когда Земля так прекрасна! На ней все есть и нужно просто научиться правильно жить и пользоваться всеми благами, которые дает нам природа.
- К сожалению все не так просто. Человечество, в каком-то угаре стремится к все большему техническому развитию, технизации нашей погибающей цивилизации. Тратятся неисчислимые количества сырья, природного богатства энергии, запасы которых на Земле ограничены. Уже подсчитано, на сколько лет хватит угля, газа, нефти и даже атомного горючего. А что потом? Возможно, к этому времени удастся решить вопрос получения энергии путем синтеза легких элементов термоядерными реакциями. Но безудержный рост энергетических потребностей приведет к перегреву планеты, что вызовет таяние полярных и антарктических ледников, и, как следствие, повышение уровня океанов. Затем парниковый эффект, что соответственно вызовет новое повышение температуры. Ученые предсказывают, что это может поднять уровень океанов на 80 метров, будут затоплены громадные площади земли, в частности Голландия, Ленинградская область и и.д. Ну, а потом наступит новый ледниковый период. Страшно? А химия? Недалекие люди, в том числе и неграмотные правители, кричат ура химии. Это же удобрения, дешевые материалы. Однако безудержное ее применение в промышленности и сельском хозяйстве и даже в быту приведет к отравлению всего живого на нашей планете и, в конце концов, к гибели цивилизации. Мир просто будет отравлен.
- Что-то вы очень мрачно все прогнозируете. Неужели нет грамотных людей, которые это понимают?
- Да, Галочка, все это действительно происходит на наших глазах. Естественно, что все это мрачно, и это никого не волнует, и правительство состоит их тупоголовых людей. Мне кажется, что дело в следующем. Вот несколько примеров. Выпускает промышленник стиральный порошок. Он выполнил “свое назначение”, но потом, вследствие отсутствия замкнутого цикла очистки, он попадает в океан и, в конце концов, его находят в клетках головного мозга у дельфинов, даже в районе Антарктиды, удаленной на тысячи километров от районов расселения человека. Но ни одна хозяйка не откажется от применения стирального порошка, даже зная его пагубное влияние на природу. Она смотрит рекламу, а рекламу показывает телевидение, потому, что за нее хорошо платят. Или химия в производстве. Какие изумительные краски она позволяет делать. При этом применяются сильно действующие химикаты. Какой промышленник откажется применять химикаты, если они приносят колоссальную прибыль? А какая хозяйка откажется купить новую, красивую, крепкую ткань? Те, кто играет основную роль в этом разрушительном процессе, получают колоссальные прибыли. Живут они прекрасно и им абсолютно все равно, что будет с другими людьми.
- Но есть разные службы, СЭС например
- Да, есть. Ну и что? Помните прошлой осенью прошла полоса выброса из Химкомбината. На сотнях деревьев высохли листья, в домах наших черемушек несколько часов невозможно было дышать. Ну и что? Комбинат оштрафовали. СЭС довольна, получила большие деньги. А мы? Мы будем ждать следующего выброса.
- А вы? Почему вы так реагируете на эти беды? Разве вы что-нибудь можете сделать?
- Не знаю. Очевидно, во мне что-то заложено природой, и я обязан реагировать на зло, которое ей причиняют. Я от этого не имею никакой выгоды, кроме неприятностей. Ведь природа это мать человечества, мать, которая родила нас, без которой мы не можем жить. Мы все еще в ее колыбели, и это не громкие слова. Но, нам ничего не стоит уничтожить сотни тысяч гектаров леса, будь это в Сибири или Бразилии. Лес просто нужен, чтобы выпускались газеты и для различных изделий, так как древесина очень красивая и экологически чистая. Газеты, (т.е. бумагу) мы после поверхностного прочтения выбрасываем... Что нам стоит перегородить десятки раз Волгу и кричать о наших победах, не думая о пропавших тысячах гектар прекрасных лугов, пашен и леса, уничтожить ценные породы осетровых рыб и, в конце концов, превратить реку в болото ради электроэнергии. А кислотные дожди? Кого это волнует? Крестьянина? Да, но он слишком маленький человечек. А море? Я отдыхал в Алуште и врач СЭС рассказывала, что в пробе воды на пляжах содержание мочи превышает норму в десятки раз. Это экономия на воспитании людей или вернее на соцкультбыте, потому что людям некуда пойти. Но это мелочи. Что творят правительства? Вот Французское правительство решило испытать свои атомные бомбы, и ему начхать на последствия, на протесты не только народа Франции, но и сотен других стран. Пусть болеют люди, пусть они гибнут от радиации, правительству нужна мощная и верная армия, и полиция, и против других стран, и против своего народа.
- Что-то мрачно вы все прогнозируете и обвиняете правительства. Ведь остановить прогресс нельзя. Все новое создается учеными, а их-то уж никак нельзя обвинить в экологической неграмотности.
- Не будем трогать ученых. В их психологии трудно разобраться. Ни Эйнштейн, ни Бор, ни Вавилов не думали о том, что после второй мировой войны произойдет невероятное атомное вооружение мировых держав и появится оружия столько, что будет достаточно уничтожить жизнь на Земле десять раз. Никто из них и не представлял, что правители будут совершенствовать это оружие, чтобы иметь возможность убить побольше людей и во время сотен испытательных взрывов будут засорять атмосферу и почву, не считаясь с волей народов.
Ученые знают, что нужно делать. Например, создать производство по замкнутому циклу. Но для предпринимателей это дорого. В предпринимателях я вижу алчных эгоистов, и этим все сказано. Будь это русские или американцы, французы или японцы. Дело в том, что очистительные сооружения стоят очень дорого и поэтому предприниматели превратились в страшных бандитов, уничтожающих воду, воздух и культурный слой земли. Вот пример - на создание одного сантиметра культурного слоя требуется тысячу лет, это в среднем, а кое-где и больше. А вот появился, в простонародье так называемый “веселый король” и кинул лозунг об освоении целины. Это обошлось нашей стране в миллиарды рублей. Правда, что-то сделано, но погублены сотни тысяч гектаров плодородной земли, там, где пронеслись пыльные бури или там, где культурный слой был всего-то два-три сантиметра и там росла трава. Началась эрозия почвы. А эрозия –это же болезнь. И теперь, гигантские залысины, как у того правителя. Сколько средств и труда потребуется, чтобы залечить эти раны? И уйдут на это десятки лет, а может быть и сотни.
- Так плохо?
- А ты думала.
- Жалко. А о чем же люди думают?
- А разве можно пойти против начальства. У государства армия, милиция, громадный штат чиновников, которые следят, чтобы исполнялись указы, приказы, постановления. Я часто сравниваю такую деятельность на примере. Хороший, умный рабочий сделал прекрасное зеркало, потратив уйму труда, а варвар взял камень и в одно мгновение разбил его. Как легко поломать, уничтожить. Сколько воспитывают, растят и нянчатся с ребенком, потом молодым человеком. А бандит одним нажатием курка убивает его и душу тех, кто его любит. У меня есть знакомая, заведующая аптекой. Она рассказывала, что еще, когда училась в школе, учителя мобилизовали детей и они возле стадиона, расположенного рядом со школой, посадили несколько сот деревьев.
Прошло около тридцати лет, деревья выросли, и образовалось красивое место отдыха. И вдруг пришли строители и за один день спилили все, уничтожили драгоценный дар природы, чтобы на этом месте построить дом. И это не где-нибудь в поселке, а в Москве, где “дорожат”, каждым деревом. В Калининской области среди хвойных деревьев росли лиственные. Это мешало росту промышленного леса и затрудняло его заготовку. Какой-то ученый изобрел химическое средство, уничтожающее листву, а, следовательно, лиственные деревья. Его применили. После этого там стало страшно. В лесу наступило полное безмолвие. Погибли насекомые, черви и птицы, оставшиеся в живых, улетели в другой лес, чтобы не погибнуть с голода. Что, страшно? А это прогресс! Прибыль увеличилась!
- Но об этом не только вы знаете. Есть же люди в правительстве, которые могут принять меры.
- А им зачем? Они что, там живут? То, что губят Волгу, сгубили Аральское море и загрязняют уникальное, самое большое в мире водохранилище пресной воды, наш Байкал, не знают в правительстве? Вот там, несмотря на выступления в печати, все-таки остался лесоперерабатывающий комбинат и по-прежнему засоряет воды Байкала. Что вы будете делать, возьмете палку и пойдете пороть министра лесной промышленности. Да вас к нему на пушечный выстрел не допустят.
- Страшно все это.
- Но вы не обращайте внимания, пусть такие как я переживают. А на ваш век хватит и лесов, и воды, и воздуха. Купи фильтр и пей чистую воду. Мы будем спокойно жить, пока не начнется спонтанная реакция разрушения природы.
- А потом?
- Думаю, найдутся люди, которые это заметят и приложат силы, чтобы изменить нашу промышленность и мировоззрение людей. Если не будет поздно. Поздно. Спонтанный распад не остановить! Как в ядерной реакции. Создалась критическая масса или плотность, попало туда несколько нейтронов, но недостаточно для взрыва, заряд может просто разбросать и взрыва не будет. Ученые предвидели это и чтобы произошла спонтанная реакция, искусственно вводят в заряд миллионы нейтронов и это обеспечивает взрыв. Спонтанная, это самопроизвольно, самостоятельно развивающаяся реакция, которая сама себя поддерживает и увеличивается в размерах, используя имеющийся материал. Когда американцы создали водородное устройство, бомбой его не назовешь, так как оно весило около 60 тонн, они подумали о том, не вступит ли в реакцию водород океана. Просчитали и получили отрицательный результат. Сейчас, когда я прекрасно знаю атомное оружие и изучил атомную физику, я могу сказать, в чем их ошибка. Тяжелый водород, дейтерий, вступая в соединение с кислородом, существует в природе в виде тяжелой воды. Она тяжелее обычной и вся ее масса в основном находится в нижних слоях океана. Так что нас еще ожидает взрыв мирового океана, если Французскому президенту, в целях совершенствования атомного оружия и поднятия своего престижа, захочется произвести взрыв водородной бомбы под водой. Последствия мы знать не будем. Возможно, на планете какой-нибудь звезды увидят вспышку сверхновой звезды, означающей успешное завершение испытания Французского атомного оружия и гибель планеты Земля. Хотелось бы, чтобы это было не завтра, чтобы было время подготовить космический корабль, как Ноев ковчег. Мне кажется, что к этому нужно готовиться. Что ты еще хочешь знать?
- Не надо ничего больше. Я не хочу это знать, потому что будет страшно жить. Почему-то мне кажется, что мы до этого не доживем.
- А чувство ответственности перед потомками?
- Не знаю. Мы бессильны. Нужно начинать со школы, даже с детского сада, Сломал ребенок веточку, нужно рассказать ему, что это плохо и объяснить почему. А то мы идем по лесу, рвем букет цветов, а через некоторое время его выбрасываем. А зелень это и красота, и кислород. Кстати, основную массу кислорода дает океан, его водоросли. А ты знаешь, что такое авария танкера в океане?
Если в одно время потерпят аварию 10 супертанкеров, то человечество задохнется от нехватки кислорода и погибнет в одночасье четверть населения Земного шара. Нефть тоненьким слоем покрывает сотни тысяч квадратных километров моря и изолирует океан.
- Саша, не нужно больше. Все так страшно, я и не представляла...
- Ладно. Давай вернемся, что-то мы не туда “заехали”. О чем мы говорили? О звездах? Боже мой, какая пропасть, хотел рассказать о прекрасном, а получилось страшное.
- А почему вы так интересуетесь звездами?
- По многим причинам. Они доступны нашим наблюдениям, они очень красивы, они таинственны и притягивают внимание человека, так как в них вся история Вселенной, а, следовательно, и нашей Земли. Как и они, мы вышли из одной праматерии. И - там тайна нашей жизни. Я уже говорил, что мне очень нравится созвездие Ориона. Оно как бриллиант северного неба. Оно непередаваемо красиво. Это заметили люди тысячи лет назад и описали его красоту в своих легендах. Но, здесь на суше звезды тусклые из-за пыли в воздухе. А вот на море - они прекрасны. Они горят таким разноцветьем! Я тебе говорил? Мне нравится звезда Сириус, она блистает разными цветами, хотя самая яркая звезда Вега и ее любят большинство людей.
- Все же лучше расскажи о себе. Мне так хочется понять вас.
- Хорошо, только если надоест, то подайте сигнал, ну, допустим, зевните. Я пойму. Договорились?
- Да.
- В школе я учился легко, без напряжений. Всегда старался выполнить письменные задания, а устные запоминал на уроке. Не знаю, кого благодарить мне, Бога или родителей. Главное, родители мне не мешали. Любил больше всего точные науки - математику и физику. Мама у меня неграмотная, она не училась в школе. Зато очень красиво пела. Читать и писать ее научил старший брат. Отец был геологом и часто брал меня в свои поездки в горы, тайгу. Это было прекрасно, незабываемо. Наверное, тогда я и полюбил природу и восхищаюсь ею, жалею ее до сих пор. Школу я любил, были у меня хорошие и друзья, и преподаватели. После школы поступил в Казанский авиационный институт и едава окончил первый курс - началась Великая Отечественная война. С первых дней я в Армии и прослужил там 29 лет. В войну был пиротехником. «Нянчил» различные авиабомбы. Вообще это опасное дело. Из 27 человек учившихся в нашем классе на пиротехников в живых и невредимыми остались тринадцать. Половина погибли. После войны окончил морское училищу, служил на кораблях и в последние года занимался атомным оружием. На пятом курсе училища женился, у меня двое взрослых детей и я их люблю и переживаю, так как бывшая жена настраивает их против меня. А они ей слепо верят. И если сын свидетель материнских похождений, то дочь нет. И я боюсь, что она презирает меня так же, как ее мать. Так же охаивает мою любовь к морю, мою мечту пойти в кругосветку. По-моему, ей это просто не дано понять.
Случайно пришла мечта пойти в кругосветное плавание и вот я уволился в запас и оказался в этом городе, потому, что здесь основались знакомые.
- Ну, а были вы счастливы?
- Да. Это естественно, по-моему, каждый человек был счастлив и не раз. Великая и непередаваемая радость была в день победы. Это было бесподобно! Был счастлив, когда что-то изобретал. У меня семь изобретений. Когда напечатали мой научный труд. Был счастлив, когда после перехода через Кавказские горы пришел в Гагры и встретил там своих знакомых. Тогда я считал это самым прекрасным способом проведения отпуска. А сейчас пока тяжелый труд и ожидание результатов. Это ведь тоже счастье, заниматься любимым делом.
- А вам не страшно идти одному вокруг света. Штормы, ураганы, холода, дожди или неимоверная жара. А, айсберги? Вдруг, когда будете спать, налетите на айсберг. Или съест акула. Или вдруг заболеете, а вы один.
- Наверное, есть элементы страшного, как всегда в любом большом деле, но может быть в этом соль приключения. Ну, а акула? Мне уже чуть ли не каждый говорит, что меня обязательно акула съест. Хрясь и усе! Если серьезно, то я задумываюсь иногда над трудностями, которые могут встретиться в океане и стараюсь заранее решить, как в той или иной ситуации действовать. По радио я буду знать о надвигающемся шторме или урагане, поэтому подготовлю яхту, закрою люки, поставлю штормовые паруса и так далее. Я прошел курс обучения по оказании себе первой помощи, научился делать уколы. Сначала, учился на Сереже. Он терпел, не обижался. Но в море много прекрасного неизведанного, таинственного, что стоит испытать определенные трудности, чтобы изведать что-то прекрасное и быть счастливым. Я не могу объяснить, что такое “море зовет”. Я это чувствую. Почитайте, пожалуйста, книги тех, кто это изведал и пережил.
- Книги по этой тематике я не читаю, как-то не приходилось. Вот вы рассказали и мне приятно слушать. А книгу такую, я не стала бы читать. Я бы осталась равнодушной. Слишком это все от меня далеко. Я выросла далеко от моря, и близких из моряков у меня не было.
Но почему вы такой серьезный, я бы даже сказала, грустный. В ваших глазах тоска, грусть и только иногда вспыхивает огонек. Почему?
- Странный и сложный вопрос. Я не знаю, есть ли на него ответ. Вы слушали оперу Верди ”Дон Карлос”? Помните арию Филиппа. Это же космическая тоска, неизведанная печаль. А ведь он был король Испании. У него было все... Правда, он любил одну женщину, но она была невестой сына. Вся власть королевства была в руках инквизитора. Он потерял все и, в конце концов, своего сына... То есть у него что-то было и со стороны великое, но оно ему не принадлежало. Он жил один. Многие люди живут одиноко. Это особенно заметно, если человек не обеспечен. Ведь тогда он зависим, и его пинает всякая тварь. Простите за грубость. Но я этого боюсь. В молодости я стремился учиться, так как думал, что это дает независимость.
Что я могу сказать о себе. У меня трудная жизнь. Детство - голод, война - голод и все время труд и труд. Даже сейчас вышел на пенсию и тоже тружусь, да еще как! Вы же сами видели. Я естественно устаю, но главное, беда в том, что мне не помогают, время катастрофически быстро летит, а я не успеваю. Сейчас мне нет причин радоваться.
- А можно задать нескромный вопрос?
- Зачем? Вы же сами говорите, что он нескромный.
- Мне кажется, что он скорее неприятный, но это не простое любопытство, мне хочется, очень хочется понять вас.
- Задавайте. Мне тоже интересно, чего хочет человек. Другое дело, зачем это?
- Скажите, а почему от вас ушла жена?
- Ничего подобного, я сам подал на развод.
- Но вы подали на развод потому, что она ушла или вернее ходила к другому и жила с ним. Я сейчас подумала над вашими словами и мне кажется, что ее любовник человек независимый. Он плюет на моральные каноны, но людей, которые ниже его и, презирая все и всех, добивается того, что хочет. Мораль только надевает путы на человека.
- Вы это знаете?
- В нашем маленьком городе все обо всех все знают, тем более женщины и тем более, о вас.
- Это почему такое исключение?
- Во-первых, вы новые люди, во-вторых, ваше занятие как-то выделяет вас и люди, естественно, интересуются. А значит, вы находитесь как бы под контролем. Негласным.
- Кошмар, а я и не представлял, что я такой “особенный”. Теперь я боюсь, что и нашу прогулку кто-то контролирует, и пойдут разговоры.
- Ну, все же почему?
- На это я ответить вам не могу, вы ее спросите.
- Может вы сами виноваты?
- Возможно, да. Наверное, я был недостаточно требователен, хотя это и глупо. Высоконравственный человек сам должен понимать, что хорошо, а что плохо. Я много, слишком много прощал, думая, что она одумается. Когда в молодости у нее начинался “загул”, я уходил на корабль и неделями не бывал дома. Мне было противно. А на корабле была прекрасная работа. В одиночестве, естественно скучал, возможно, просто по женщине. Она как будто чувствовала мое состояние, что я «созрел», звонила по телефону и звала домой, зная, что я приду.
Я был занят службой и интересной научной работой. Мне, глупому, казалось, что можно свою жизнь посвятить интересной науке, исследованиям. Представляешь, научные исследования на натурных “моделях” - подводных лодках. Я как мальчишка гордился этим, тем более что в базе знали и меня отмечали. Я и сейчас помню, что испытывал великое чувство удовлетворения, радости и счастья, когда напечатали мою первую научную работу. Ну, а так как я жил на корабле, то жена делала, что хотела. О моей научной работе она узнала от штурмана базы, с которым познакомилась на пляже. Он ей и рассказал, когда они вместе заорали, а уж потом она мне выпалила, хотя моя работа была совершенно секретная. Собственно у меня ничего хорошего, ничего исключительного в жизни не было. Просто труд, ну чуть больше, чем от нас требовали. Мне нравилась та работа и служба.
Галя, мне не очень приятно вспоминать, так как это все не так давно случилось, зачем это тебе? Развод - паршивая штука. Это, пожалуй, можно выразить одним словом - грязь.
- Вы мне небезразличны. По-моему вы прекрасный, интересный и серьезный человек, но со сложной и нелегкой судьбой.
- Вот именно, человек. А разве ей был нужен человек? Эх...
- Но, у вас есть дети. Это же семья. Вам нужно добиться сохранения их любви к вам.
- Нет, добиваться нельзя. Я думаю мне нужно просто так жить, как я жил. Работать и быть внимательным к ним. Тогда просто восстановятся старые отношения. Хотя, к сожалению, молва решает многое, и она может поднять или убить...
- А кого вы больше любите?
- Ну, такой вопрос родителям не задают. Для них каждый ребенок дорог. Но вообще то больше внимания уделяется тому, кто больше его требует по естественному состоянию. Кто слабее, кто незащищеннее. А у нас оба ребенка хорошие, умные и красивые.
- Да, жаль, что у вас так плохо сложилась семейная жизнь. Но почему вы не рассказали ей о своей мечте? Ведь это же прекрасно. Вы же не просто мечтаете, как Манилов, вы же работаете и именно своим трудом претворяете свою мечту в жизнь. Извините, что я так высокопарно говорю. Тут и слов-то других не найдешь. Как все это правильно оценить? Не понимаю.
- Галя, об этом сейчас знает весь город, да и многие люди, кроме Воскресенска, так как молва не знает пределов. Еще во время службы на флоте я сделал сотни чертежей яхты, переговорил с десятком людей, которых интересовало мое предприятие. Неужели вы можете даже подумать, что все это можно сохранить в тайне?
- На что же вы тогда надеялись, зная любвеобильность вашей супруги?
- И об этом я тоже думал. Просто я надеялся, что успею уйти в плавание, подальше от грязи. Прости, что я говорю так грубо. Почти всю жизнь я отдал работе, семье, трудился, не зная развлечений и отдыха. Труд, служба, обязанности, сопровождающие тебя все время, везде и в любой момент. А она просто наслаждалась... Она ведь даже не работала.
- Почему? Ведь сидеть дома скучно. Чем же она занималась?
- Не знаю. Как-то в начале нашей совместной жизни я ей сказал, почему она не работает, так она заявила: “Что тебе денег жалко?” Мне почему-то стало стыдно, и я об этом больше не заикался. Получал я достаточно и, таким образом, мог, по нашим меркам, неплохо содержать семью.
Мы ходили по окраинным улицам новой части города, построенного вплотную к лесному массиву. Было удивительно тепло, тихо и легко, как никогда раньше. Мы много говорили, и мне было приятно отвечать на ее неисчерпаемые вопросы, вызванные не только любопытством, а добрым ко мне отношением, желанием создать теплоту в наших отношениях. Под ее влиянием я потерял чувство меры и реальности. За многие годы непрерывного труда, я впервые мог расслабиться и ни о чем не думать. Просто наслаждаться тишиной, покоем и вниманием, проникнутым добротой и заботой. Я забыл, когда обо мне кто-то заботился. 17 лет я уехал из дома, дали мне фанерный сундучок, билет и немного денег. Билет не только на поезд, но и на свободу и самостоятельную жизнь.
- Ступай в жизнь. Ищи, добивайся, учись и главное - трудись.
И так все время моя жизнь для кого-то. А сейчас другой человек захотел мне помочь, проявить заботу. А я хотел уйти, познать что-то новое, неизведанное. А ведь выхода нет. Как бы я не вел себя с ней, чтобы ни говорил, у меня другая дорога. Та, о которой я сейчас ей рассказывал. Море, океан и длинная, длинная дорога, которой в натуре нет, а просто линия на карте и после, когда я пройду - следа на воде не останется, только в душе и голове.
Что же со мной творится?
Те деньги и силы, которые я трачу на строительство яхты, любой другой потратил бы на себя. Большой, толстый кусок жареного мяса, бутылка хорошего вина и женщина за столиком в столичном ресторане, где гремит музыка и кругом слышится шёпот полупьяных “счастливых” людей. Так нет, что-то несет меня в безбрежный, непредсказуемый океан. Шторм, дождь, вода просачивается за воротник, а я не могу бросить руль и часами крошки во рту не бывает. Усталость и боль в руках, слипаются глаза и в душе мольба, скорее бы кончился шторм. А он, как в насмешку, бросает яхту из стороны в сторону, волны набрасываются на ее корпус, заливают палубу, а впереди еще тысячи миль в ревущих сороковых. Итак, хочется повернуть руль на север, чтобы войти в теплое, ласковое море, поставить все паруса, включить подруливающее устройство и отдохнуть, послушать музыку Гайдна, а не свист ветра у острова Каргелен.
- Когда же это началось? Почему-то я любил приключенческую литературу, путешествия. Попал к учительнице географии, которая завораживала нас своими рассказами о мире, о таинственных странах, райских островах Тихого океана. Но, почему именно я заразился этими бациллами, а не другие. Ведь были у нас в классе умные и сильные ребята. Например, Женька Белоусов... Жалко погиб мой друг, Володя Аблин. Я бы его уговорил пойти в плавание, и он бы сумел его описать. Как он прекрасно писал, какая глубина мысли, как захватывающе он мог изобразить жизнь или явление природы. А ведь он теми же словами пользовался, что и я.
Наверное, все люди любят природу. Смотрю, как в теплые летние дни сотни тысяч москвичей выезжают за город, на природу. Их тянет ее красота, ее способность восстанавливать силы, давать радость. Но почему же они молчат, видя, как разрушают природу? Или они не понимают, что природе трудно, и она постепенно погибает. Или мы нравственно стали хуже, думаем только о том, что нам хватит ее еще иного... Как будто Земля бесконечна.
Жалко. Всех жалко. Что-то в этой жизни не так. Потребительское отношение к природе, вот, пожалуй, первопричина. Ее грабят, уничтожают, ее богатством пользуются разного рода подонки, защищенные броней бюрократического государственного аппарата и взятками руководящим лицам. Почему Бог создал такую природу, которая не может себя защитить, которая молча страдает от этих монстров, как страдает все остальное человечество?
Я видел громадное пятно в море, образованное из оглушенной рыбы, плавающей вверх брюхом, убитой взрывом мины. Видел вырубленные сотни гектаров лесов, видел громадные залысины в полях, образовавшихся после вспашки тонкого культурного слоя, и сметенного ураганом. Видел гниющие реки, буквально вблизи городов, вытоптанные степи, пропавшие моря, береговая кромка которых отступила на 70 километров - высохло море! Видел выжженные дымом из труб листья, травы и цветы, в котором содержалось, почти 100 процентов серного ангидрида. Видел тысячи пеньков от леса на горах прекрасного Урала, видел слезы на глазах женщины, на плантацию гладиолусов которой пахнуло “воздухом” со стороны химкомбината.
Почему мы молчим? Почему мы безразличны? Я об этом говорил людям, а они смеялись мне в лицо, обжираясь (простите) за столом и наливаясь водкой.
Хочу уйти в плавание, в океан, подальше. Потом я смогу обо всем этом рассказать во весь голос, замолвить слово за все беды, нанесенные природе, теми, которые сейчас живут за высокой стеной, кто сейчас не слышит моих слов, а, выступая по телевидению, учит: “Живите сегодняшним”
- Почему вы недоброжелательно настроены к руководящим товарищам?
- Из чего вы заключили? Из того, что я ругаю их за глумление над природой?
- Однако они все этого могут не знать.
- Ничего себе! Как это может быть? Во-первых, они хоть чуточку должны быть умнее нас, ибо они призваны управлять нами. Во-вторых, у них колоссальный штат помощников, которые работают в различных областях и докладывают о положении дел. Уверен, что они, приходя на доклад, имеют изложение материала и предложения... Нет, Галя, это безответственные люди, и все они делают в корыстных целях. Есть много законов, которые служат для охраны природы. Эти законы нарушаются, это не просто так: с кем-то согласовано, и кто-то это разрешил. Почему вы думаете, что противозаконное разрешение дано бескорыстно?
Природа - это святое. Я замолчал, и мы опять тихонько ходили, взад вперед, не решаясь расстаться.
Расскажите о море. У вас так хорошо получается. И еще, какое место на Земле вам больше всего нравится.
- На Земле столько прекрасного, что нельзя пересказать. Если хвалить одно, то что-то другое обидется. Красивых мест бесконечно много, в том числе и в нашей стране. Бог специально создал Землю очень красивой, чтобы люди любили ее и берегли как всякую любовь!
Я долго рассказывал о том, что видел, где бывал, о чем читал и о чем мечтал. Она меня слушала зачарованно, и это вдохновляло меня, помогало мне говорить.
- х -
Я возвращался домой, испытывая смутную тревогу от происходящего. Эта тихая, спокойная, теплая, добрая встреча, подняла с глубины души какую-то непонятную тоску и грусть. Было приятно и печально. Уже второй год, я вижу Галю, здесь у себя на стапеле, куда она приходит все чаще, почти всегда одна, и интересуется моей работой. Она мне все больше нравится. Ну и что? Я видел, чувствовал, что не безразличен ей. Что-то ее тянет ко мне и вряд ли простое любопытство. Но она очень молода. Хватит! Я обжегся и крупно. Такие раны мне больше не нужны.
Мне было бы проще, если бы она вела себя легкомысленно, искала бы развлечения с интересным для нее человеком. А она серьезная, умная и удивительная женщина. Как она вот такая сохранилась в наше время?
Зачем мне это? Я думал о возникших тревожных переживаниях и не простых отношениях, возникших из-за того, что пошел ей навстречу и своей болтовней о прекрасном и таинственном мире просто обворожил ее такую милую, такую хорошую.
Чего я хочу? Зачем иду навстречу невысказанным желаниям этого чуда? Ведь она рождена для семьи, а не для развлечений. Она будет хорошей женой и чудесной матерью. Какой у нее спокойный характер! Как, с каким тактом она держится и обращается с людьми. В нашей деревне, это непонятное и исключительное явление. Она из тех, кто покоряет своей добротой и сердечностью. От нее веет теплом души, искренностью. Она готова пойти навстречу чужой беде. Кому-то в жизни повезет, если он не дурак. А я? У меня другая дорога и нечего ее впутывать в свои приключения, тем более что я одиночка. Я уже не волен распоряжаться своей судьбой. Каждый должен идти своей дорогой. Именно своей. Конечно, если он правильно выбрал свой путь. Интересно, я на своей дороге? Не забрел на чужую? Не прогонят меня с неё, как зазнавшегося мальчишку?
Можно проанализировать свое поведение, свой пройденный путь в жизни, свои действия, поступки и попытаться предвидеть действия на будущее. Но так ли все будет развиваться, как ты сам запланировал. Нет, что-то изменится, так как твои действия столкнуться с желаниями других людей, и не дай Бог, если они будут направлены против тебя. Решить все простому человеку не под силу. У него могут быть желания, и он имеет право только на те желания, которые не будут противоречить его планам. Нужно к ним относиться бережно.
Сейчас я думал только об одном. О скорейшем завершении строительства яхты. Я мог убедить руководящие органы только своей целенаправленной деятельностью, силой воли и непомерным желанием сделать это плавание прекрасным, как оно того заслуживает. Мои помыслы должны быть чистыми, ясными и люди должны верить, что я сам не сойду с выбранного пути.
Следовательно, я не имею права отвлекаться и кого-то втягивать в водоворот событий.
* * *
Нужны были материалы. Я решил сделать корпус из композитных материалов. Обшить фанерой, на клею, а потом покрыть несколькими слоями стеклоткани на эпоксидной смоле. Фанеры одной нужно было один кубометр. Денег, конечно, никто не даст. Иду на Химкомбинат просить у директора помощи. Он может дать, а может и отказать.
Сижу у него в кабинете и жду. Он читает мою бумагу, с просьбой выделить материалы на постройку яхты.
- Ладно, пусть полежит, подумаем, - кладет он бумагу в сторону.
Я уже знал, что если он откладывает бумагу, то это равносильно отказу. Нужно требовать решения сразу. Он уважает таких людей.
- Николай Иванович, вопрос ясен, так зачем откладывать. Что еще нужно решить, давайте разберемся сейчас. Я не представляю, кто что-то дельное может добавить. Секретарь парткома, и председатель завкома просмотрели и завизировали. Если у вас есть вопросы, спрашивайте.
Он взял мое прошение и опять начал читать.
- Зачем вам так много фанеры?
- Нужно корпус клеить в четыре слоя, а общая поверхность яхты более 70 квадратных метров, да еще палуба...
- У вас на все ответы...,
- За три года я ее изучил как свои пять пальцев. Сам же проектировал.
- Знаю, мне Коньков все уши прожужжал.
На комбинате «Красный строитель» я достал поливинилацетатную эмульсию и начал клеить корпус. Купил циркулярку, выпиливал фанерные полосы, согласно раскройке и начал укладку листов по диагонали. Яхта буквально заиграла своими изящными обводами. Через месяц корпус был готов. Из пятимиллиметровой медной проволоки я изготовил 150 медных заклепок и пробил весь корпус, чтобы предупредить смещение листов, во время шторма и качки, когда корпус играет, как мячик и стонет от деформации.
Весь этот месяц работы был для меня как праздник. Я видел, что получалось, проявились борта судна, палуба, переборки, оборудование помещений. Все, как когда-то было в воображении. И оно было прекрасным. Я радовался, и радовались мои друзья.
Целый месяц я не видел Галю, даже начал скучать и мне хотелось показать ей, что получилось.
И вот последняя встреча. Тогда я этого не знал и, как обычно увидев ее, осветился радостью. Галя пришла к вечеру и стала в сторонке, ожидая конца нашей работы. Она стеснялась подойти, так как у меня было много людей. Пришли разные знакомые, чтобы поглазеть на яхту и естественно в их обществе мы не могли разговаривать. Когда все ушли, и я начал складывать инструменты, она подошла ко мне и попросила проводить ее домой. Логики в этом не было никакой, она же с работы шла ко мне мимо своего дома.
- Ваш стапель, правильно я говорю, стал достопримечательностью нашего города. Просто удивительно, сколько людей у вас здесь бывает. Я приходила еще днем, но не смогла пробиться к вам. Вернее я смогла бы, но не хотела мешать.
- А что толку от них?
- Но, сознайтесь, ведь приятно, когда люди восхищаются Вашим трудом.
- Сейчас уже нет. Во-первых, они мне просто надоели, и я устал и физически и морально. Я их терплю, потому что обращаюсь к ним и жду помощи. А ее нет. Время летит чудовищно быстро, а работа ползет черепашьим шагом. Нет помощников, нет средств, нет материалов. Порой становится страшно, что я не успею, надорвусь. Уже пошел третий год. Даже мы с тобой знакомы скоро два года. Вы же сами видите, как мало сделано.
- Почему мало. Ведь яхта уже есть.
- Нет, это не яхта, это только корпус, а это меньше половины дела. Если мне не помогут, то я еще два года пробьюсь безрезультатно.
- А это что за каракули?
- Галя рассматривала записи в книге отзывов, которую я завел, как только корпус “стал” яхтой, то есть стало видно, что это судно и не маленькое.
Я посмотрел на журнал. Через всю страницу общей тетради, большими, корявыми буквами пьяного человека было написано, наверное, очень искреннее пожелание, выраженное довольно громкими словами, а внизу две затейливые подписи.
- Действительно, это примечательное свидетельство, что плавание нужно не только морякам или детям, но многим взрослым и серьезным людям, далеким от моря, которым осточертела наша бюрократическая машина и душа просит романтики. Прихожу я как-то с работы, а здесь по яхте лазают каких-то два пьяных человека. Пьяные, как говориться, в дым. Я начал их ругать и выгонять, а они оказались летчиками испытателями из Летно-испытательного института. Услышав о моей мечте, о том, что здесь строится океанская яхта, они приехали посмотреть, как строится мечта. Мы разговорились, и мне стало жалко их. Ведут они очень напряженную жизнь, связанную с риском и постоянно чувствуют пустоту, душевную неустроенность. Приехали в Воскресенск, нашли мой стапель, чтобы отвести душу. Оказывается алкоголь не всегда помогает. Что же говорить о детях, если взрослые приезжают сюда иногда за сотни километров, чтобы посмотреть, не просто на яхту, а хотят увидеть, как наперекор, всему строится мечта.
- А правильно ли вы поступаете? Рассказали о своей мечте, а молва понесла ее по стране, люди едут, надеются что-то увидеть. А вы сами до сих пор не уверены, получится у вас или нет. А вы их срываете, и они едут увидеть то, чего у них не хватает в жизни
- В чем-то ты права. Но, было бы слишком просто в жизни, если бы все то, что задумал человек, легко и быстро совершалось. Не требовалось труда. Тогда бы не было борьбы. Так или иначе, человек должен бороться, чтобы быть сильным и уверенным в себе. Борьба закаляет и это не афоризм. Это констатация фактов. Может быть, когда-нибудь какой-нибудь журналист постарается ответить на вопрос, почему ко мне сюда идут школьники, рабочие, учителя, партработники, ученые и представь себе, был один замминистра. Почему? Из них сотни даже не думали попроситься со мной в плавание, хотя были и такие. Да, ко мне два раза приезжала одна девушка из института “Государство и право” и заявила, что хочет пойти со мной в плавание. Я, сказал, что иду в одиночное плавание, но она настаивала. Тогда я предложил ей участвовать в строительстве яхты. Мы ее прозвали на индийский манер - ”та, которая пойдет в плавание”. Она еще раз приехала и на большее её не хватило. Чтобы ее отвадить, я просто давал ей работу на стапеле и ее хватило всего-то на несколько часов.
Мы шли в город и о чем-то пустяковом болтали. С Галей мне было удивительно легко, проходила усталость, откуда-то появлялась уверенность, что все будет хорошо. С ее приходом исчезало негативное, и какое-то поле доброты образовывалось вокруг нас и все на свете становилось прекрасным. Она просто излучала положительную энергию, которая вливалась в меня и это излучение как бы заряжало.
Пройдут годы и я встречу замечательного и удивительного человека, экстрасенса, который расскажет мне о космической энергии, которую при каких-то своеобразных условиях человек может брать из космоса и определенным образом ее направлять. Эта энергия пока не может быть создана нашей наукой, возможно в ближайшее время она только будет определена и измерена. Как все и везде она будет положительная и отрицательная. В общем, это пока еще тайна за семью печатями. Но то, что иногда мы встречаем человека, обаяние которого совершенно необъяснимо и мы рядом с ним чувствуем себя сильными, смелыми, способными на подвиг и так далее - это из нас многие испытывали в своей жизни. Но почему - мы не знаем, не понимаем этого. А иногда наоборот. Присутствие другого человека вызывает у нас страх, неприязнь, чувство угнетенности... Почему?
Около ее дома мы остановились. Было поздно, и завтра нас ожидал трудовой день. Я почувствовал минуту разлуки, и мне вдруг взгрустнулось. Замолчала и Галя.
- Мне хочется с вами серьезно поговорить, но я никак не могу. Вот вам, сегодня, хорошо. Два пьяных летчика, непонятно почему и как, подняли вам настроение.
- Нет, это не они, а ты. Мне с тобой всегда хорошо, даже не знаю почему, хотя я никак не могу настроиться на простой дружеский лад. Я не представлял, что может быть хорошо только от присутствия человека. Женщина обычно всегда чего-то требует, и нужно быть настороже. А с тобой мне не только легко, но я просто счастлив.
- А мне наоборот, хочется, чтобы вы устали, чтобы вам было тяжело и трудно в работе, чтобы это все вам надоело.
- Ты что?!
- Сегодня два года, как я тебя знаю. - Галя впервые обратилась ко мне на “ты” и покраснела. Потом, подавив смущение, она продолжала. - Кажется, я все узнала о вас и поняла в какой-то степени вас как человека. Мне трудно судить о прошлом, но я видела вас в течение двух лет и сейчас вижу. Вам трудно, вас замучила эта работа, мне кажется, что ваши силы на исходе.
Галя говорила, с трудом подбирая слова, часто прерывая себя, так что чувствовалось напряжение. И то, что она хотела сказать, было сугубо личным и очень важным. Чего-то она стеснялась. Она взяла меня за руку, и мы отошли от ее дома и, пройдя шагов двести, остановились.
- Стоит ли продолжать так уродовать себя?
- Ты что...
- Нет, не перебивайте меня. Я сначала скажу самое главное, а это мне не так просто, хотя я много думала и готовилась, но не хватает смелости. Ты сам поймешь и решишь. Я долго думала и поняла, что ты очень мне нравишься. Да, по-моему, и я тебе нравлюсь, да? Нет, ничего не говори, я и так вижу. Когда я прихожу к тебе на стапель, то ты преображаешься, буквально в одно мгновение, как только увидишь меня. Но потом сдерживаешь себя. Наверное, так нужно, ведь ты занят большой и интересной работой. Мне кажется, любимой работой, что бывает так редко. Я часто стояла в сторонке и смотрела на тебя, как ты работаешь. Это просто непостижимо, как тебе тяжело, как трудно и мне кажется, что у тебя не хватит сил. А? Признайся?
Она взяла меня за руку и повернула к себе. Я смотрел на ее лицо, в глаза и поражался. Это было свыше моих сил. Я видел, как ее лицо застыло в напряжении, глаза широко раскрылись. В них застыл немой вопрос, который кричал сильнее всяких слов. С ней творилось что-то невероятное. Какие то силы бушевали в ней и вырывались через ее глаза, выражение лица и через стиснутые ладони рук. Она смотрела на меня и ждала...
- Если я тебе нравлюсь, - прошептала она, но это отдалось во мне криком, такое напряжение я вдруг почувствовал сам, - а, мне кажется, что это так, то пойми меня правильно, я хочу быть твоей женой. Я решила сама сказать тебе об этом, так как знаю, что от тебя не дождешься из-за твоей работы... Саша, брось ты свою яхту и бери меня в жены. Саша, милый, хороший мой, ну зачем тебе это одиночество? Хоть оно и величественное и ты влюблен в свое море, но это плавание непостижимо тяжелое и в нем столько напряжения, страха, труда, невзгод и риска, что оно не стоит никакой славы. Ты платишь за свою мечту слишком дорогой ценой, ты еще не представляешь, сколько труда и невзгод впереди. Ну, ответь. Я же нравлюсь тебе, не обманывай себя. Нам будет хорошо. Ты, наверное, понял, что я совершенно другая женщина, совсем не такая, как твоя бывшая жена. Ты мне нужен как друг, как отец семьи, которую я хочу иметь вместе с тобой. Я хочу простого счастья и спокойной жизни, с умеренным трудом. Делать все то, что нам по силам, не напрягаясь и помогать друг другу. Ну, что ты молчишь?
Я молчал, так как не знал, что ей ответить. Она меня любила, и я посчитал бы за счастье быть с нею. Но она ставила условие, чтобы я отказался от своей мечты, мечты, которой я посвятил всего себя и с ее помощью надеялся вырваться из этого недоброжелательного мне мирка, который затянул меня в болото обывательщины, опутал грязью неудержимой сексуальной страсти бывшей жены. Галя предлагала мне что-то высокое, чистое, новое, но опять-таки в ограниченном семейном мирке, который нужно было создавать заново. А мог ли я это сделать вторично? Мог ли создать это в мои то годы, хватит ли у меня сил? И, наконец, смогу ли я жить без сожаления об утраченной мечте? Да, какое то счастье большое и тихое, ласковое и порядочное, о котором можно только мечтать, мне конечно с ней было бы прекрасно, но настолько ли она займет мою жизнь, мое сознание, чтобы я не жалел об утере и с другой стороны, сумею ли я дать ей то, что требует женщина, что ждет каждый человек от другого, то есть сумею ли я компенсировать ее вклад в нашу совместную жизнь?
Я этого сделать не мог. Нужно было сказать ей об этом прямо и притом так, чтобы не обидеть, чтобы не оскорбить ее чувства. А она, наверное, святая, и ее послали мне высшие силы... Но откуда я мог это знать?
- Прости Галя, ты действительно прекрасна и ты тот человек, с которым я был бы счастлив, но лет так пятнадцать назад. А сейчас, ты даже не представляешь, как много между нами преград, непреодолимых преград между нами. Я уже стар настолько, что мне самому страшно. Ведь я старше тебя почти на двадцать лет
- На восемнадцать...
- У тебя вся жизнь впереди, а я ее прожил. Да, ты мне очень нравишься и не просто нравишься. Мне все время хочется тебя видеть, мне приятно, когда ты приходишь, мне легче работается. Воспоминания о тебе приносят покой, но...ты не представляешь, что такое возраст.
- Неужели ты думаешь, что я все это не продумала? Я прочитала статистические исследования одного немецкого журналиста, который собрал около 1000 примеров, когда у родителей рождались гениальные дети, причем оказалось, как правило у них была разница в годах 20-25 лет. Отцу было больше, около 50 лет, а матери примерно 25. Он делает вывод, что отец дает ребенку ум, а мать - здоровье и эмоции. Главное, чтобы оба родителя были здоровы и любили друг друга. Я не раз тебя видела за работой. Ты физически сильный человек, несмотря на то, что приходишь со службы и работаешь вечерами, в выходные и праздничные дни. У тебя на все хватает сил. Ведь иной молодой человек устает, волынит, болеет. А сколько среди них лодырей, лентяев, пьяниц. Так что ты не думай о годах и пойми, это я решила и я прекрасно понимаю, на что иду.
- Спасибо, Галочка! - Я помолчал, не зная что сказать, или вернее как сказать, так как мне казалось, что я прав и эти теоретические исследования ничего не меняют. Она поймет это через годы совместной жизни, но тогда будет поздно... - Ты меня убиваешь, так как мне сейчас приходится отказываться от тебя, от своего счастья. Ты, еще ничего не сделав для меня, делала меня счастливым только одним своим присутствием. Но есть еще вторая причина, которая не менее важна. Ты ставишь условие, чтобы я отказался от кругосветного плавания, а я не могу это сделать, так как это теперь моя жизнь. Ты все же плохо меня изучила. Мечта, это как наркотик, который я принимаю годы. А это очень опасная и неизлечимая болезнь.
- Саша, милый, родной мой! Ты знаешь на что я пошла, ты понимаешь как мне трудно говорить. Я сама, сама все решила, неужели я такая плохая?
- Нет, нет, нет! Я не могу выразить словами, какая ты есть. В тебе природа сразу сумела собрать и ум, и доброту, и красоту. Я же как все мужчины, вижу женщину всю, без ничего и глядя на тебя, прости меня, я удивляюсь, как можно сделать такое совершенство, такое все красивое, все в норме, все есть и ничего вульгарного, как будто ты создание скульптора, воплотившего в тебе всю красоту женского тела. Ты совершенство и самое изумительное, что ты не испорчена, не порочна как многие красивые женщины. Казалось бы за тобой мужики должны бегать стаями, а в действительности - наоборот. Ты всегда одна. И знаешь почему? Твой взгляд такой серьезный и спокойный, что действует отрезвляюще. Он заставляет человека задуматься над своими поступками. Вот подумай, почему? Мы знакомы два года, а я тебя ни разу не поцеловал. Ты святая, и к тебе нужно подходить с чистыми и серьезными намерениями, с искренними чувствами. Тебя обманывать грех. А я, дорогая. слишком стар для тебя. Я поздно тебя встретил. Я вовлек себя в вихрь созданного мною урагана, вырваться из которого живым и целым человеком - НЕЛЬЗЯ ! Пойми это. Наверное для меня все кончится плохо. Так зачем мне тебя тянуть за собой?
- Как нельзя? Саша, ты просто выдумываешь.
- Мне трудно передать тебе свое состояние, которое сформировалось в результате моей мечты, этой адовой четырехлетней работы и самое главное, что мне хочется работать, мне нравится работать, я радуюсь тому, что делаю и что у меня что-то получается. Ну, скажи, разве не прекрасная яхта получается?
- Ты все же подумай. Не спеши, Саша. Я не смогу больше ходить к тебе, но ты всегда можешь прийти ко мне и сказать, что согласен.
- Я не могу тебя обманывать. Не имею права. Нельзя. Ты для меня святая и такой останешься и когда-нибудь я об этом расскажу. Все эти два года я чувствовал твое присутствие, ты мне помогала и всегда появлялась в тяжелую для меня минуту, как будто кто-то тебя присылал, чтобы вдохнуть в меня силы. Ты давно, давно мне нравишься, но я ни разу не позволил себе ничего лишнего. Не знаю, может быть я буду жалеть, но сейчас я думаю так, как говорю. Не знаю прав ли я? Но и ты подумай, полюбила ли ты меня, если бы встретила в повседневной сутолоке, в учреждении, за канцелярской работой? Уверен, что нет. Здесь, на этой трудной, кошмарно тяжелой работе, проявились мои лучшие черты, Сыграло роль и то, что мое дело необыкновенно. А если оно пропадет - пропадет светлая и таинственная вуаль, которую набросила на меня судьба. И это правда, печальная для нас обоих правда, и когда-нибудь ты это поймешь. - Я замолчал, чтобы продумать сказанное и погрустить в одиночку...
- Прощай, Галя. Это еще одна и самая большая, и бесценная потеря. Хотя так не говорят, но по другому не могу. Наверное буду об этом вспоминать всю оставшуюся жизнь и может быть буду ругать себя, но...- Была уже глубокая ночь. Я видел, как Галя медленно пошла домой, не оборачиваясь, так как была полна печали. Проводив ее взглядом, я пошел к себе домой. Шел и думал, что судьба хотела что-то хорошее подарить мне, а я ее не понял. Осел, я, да нет, хуже.
* * *
По пути на работу увидел знакомого инструктора ГК КПСС, который на удивление просто и хорошо ко мне относился. Я его догнал.
- Ты что медленно идешь, - я подозрительно посмотрел на Михаила.
- Как ни странно, но я немного устал, и зачем торопиться. Мы сегодня день угрохали на картошке. Пришлось спасать, так как в совхозе некому собирать, вот и мобилизовали горкомовских работников.
- Ничего, это полезно для разминки. Тем более, что вы сами виноваты: приучили колхозы и совхозы, чтобы их спасали. Я летом почти месяц потерял на сенокосе. Устал не только физически, но и морально. Меня заставили руководить работягами с комбината “ Красный строитель” А там таких два хулигана оказались, что я не мог с ними справиться.
- Что-то мы здесь не дорабатываем.
- Наверное нужно все отдать на откуп самим совхозам. Пусть сами распоряжаются своей продукцией, пусть сами нанимают людей на уборку и платят им. Вы приучили их к тому, что есть нянька - горком, исполком. Вот они сами и не хотят думать.
- Все не так просто
- Естественно. А ты подумал, почему есть совхозы, которые сами справляются, и хозяйство у них крепкое, и люди живут хорошо? Там руководитель хороший, умелый, в общем - хозяин. Вот там и забот нет
- А где же возьмешь хороших?
- А почему вы должны брать? Пусть сами люди ищут и, когда руководитель будет отчитываться в первую очередь перед людьми, а потом перед властью, тогда там и подберутся хорошие директора, и забот вам не будет. Вы думаете за людей, решаете за них. Ну так и работайте за них.
- Ладно, это не наши проблемы, мы маленькие люди. Лучше расскажи, как у тебя дела. Вроде бы что-то продвинулось.
- Сейчас задача номер один - покрыть корпус стеклотканью и изолировать от воды и влаги. Затем, спустить на воду и произвести натурные испытания - кренования, проверку дифферентовки.
- Только всего?
- Но это колоссальная работа. Нужны люди. Требуется сделать четыре слоя стеклоткани на эпоксидке. Это около 400 квадратных метров стеклоткани.
- Четыреста? Зачем так много?
- Пять слоев, кадый примерно по 80 квадратных метров. Как у тебя со временем? Мне нужна мужская помощь. Нужно яхту поднимать. У меня две маленькие лебедки, вот и нужно 4 человека. Две пары.
- Хорошо, ты только за день позвони, чтобы я сориентировался.
Мы расстались, а я пошел додумывать, как вертеть мою игрушку весом 3 тонны, длинную и пузатую. Нужно укрепить стойки - столбы. Они же за почти три года подгнили.
В то время мне вдруг часто, совершенно неожиданно везло. Как и почему, я не понимал, как будто в параллельной вселенной кто-то наблюдал за мной и, когда мне становилось очень трудно, он жалел меня и чем то помогал. Так и сейчас. Утром, обходя стапель, я рядом с временной дорогой, обнаружил в грязи длинную 200 миллиметровую, толстостенную трубу. Словно кто-то специально ее забыл около моего стапеля, а может быть и подбросил. Я разрезал ее газорезкой и теперь имел две трубы. Выкопав ямы около столбов, я прикрепил к ним эти трубы, крепко увязав их стальной проволокой. На них мы повесили лебедки, но я боялся, что при подъеме яхты столбы под её тяжестью упадут. Нужно было укрепить их растяжками.
Утром я послал Титова на комбинат за обоженной стальной проволокой, а сам начал готовить катки для поворота яхты. Пришел врач из комбинатской больницы. Он яхтсмен, уже не однажды бывал у меня, м уговаривая меня взять его в кругосветное плавание.
- Думал, что не успею, - поприветствовал он меня и начал рассказывать городские новости
“Языки “ уже спустили твою яхту и даже утопили в реке, опрокинули в озеро, потом она загорелась и сгорела дотла. Вот я думал, что не успею, вы уйдете.
- Спасибо, что пришел Сережа. У меня сегодня серьезная и тяжелая работа. Одному не справиться, а нужно срочно делать.
- Я на все готов, но возьмите меня в кругосветное плавание. Я для вас клад! И яхтсмен, и повар и по совместительству - врач. Буду беречь ваше здоровье. А вдвоем в четыре раз легче.
Вот такая математика, и я согласен с ним.
- Не знаю Сережа, я готовился в одиночное плавание, и какое решение примут в правительстве, не знаю. Ко мне многие обращались с просьбами, но я пока отказываю. Учти, что ты мне подходишь. С тобой мне спокойно. Ты будешь первым кандидатом.
- Точно? Какие гарантии?
- Э, нет, никаких гарантий. Пока решим так. Ты ходишь и работаешь, вместе мы строим яхту. Это проверка, лучше не придумаешь. Потом пойдем на ходовые испытания в море. Походим с полгодика, оботремся, отшлифуем навыки и притремся характерами, сам понимаешь, и вопрос будет решен.
- Да, обманешь меня.
- Зачем?
- Не знаю.
- Нет, Сергей. Ты кандидат в плавание хоть куда, и если мне не разрешат одиночное плавание, то я тебя обязательно приглашу.
Мы работали и болтали о плавании, об экзотических странах, в которых побываем. Нам было интересно.
Прошло много лет и, вспоминая по определенным причинам этот день, я задумывался, почему именно врача послала судьба в этот день ко мне на яхту? Для чего? Чтобы...
А, что чтобы? Чтобы я остался жив?
Пришел Титов, принес проволоку, но она была не отожженной и поэтому жесткой, упругой.
- Ну, что за балбес, - думал я. Неужели он не понимает, какая проволока нужна для оттяжек. Ведь ее необходимо будет скручивать, чтобы обтянуть ее и закрепить столбы.
- Другой не было. Вы знаете как трудно достать. Всех знакомых обегал. Просил-просил и то дали только после того, как налил им крепенького, - оправдывался Титов.
То, что он лично принял дозу крепенького, было слышно за два метра, так в его чреве образовалась достаточная концентрация, для поднятия настроения.
- Сойдет и эта - доказывал он.
- Но с ней трудно работать и опасно. Очень упругие концы, и может поранить.
Что делать. Если бы было возможно работать строго по инструкции, а материалы выбирать только те, которые подходят в данный момент, то мы были бы все спокойные и не глотали пилюли, не пили бы валериану. Мы протянули провод через коуши на вершине столба, это целых пять метров. А потом провели через колья, вбитые в землю. Таких растяжек сделали по три - в носу и, соответственно, в корме. После заделки проволоки ее нужно было обтянуть. Я взял трехметровую доску и продвинул ее между нитями провода .Затем я стал с одной стороны, а Сергей - с другой, и мы начали скручивать провода. Когда провода обтянулись, я сказал Сергею, что пожалуй достаточно и предложил отпустить доску одновременно, по команде, чтобы никого не задело. Все было готово. Было тихо и спокойно. Никого кругом, только Титов стоял в стороне и наблюдал за нами.
- Приготовиться, - крикнул и взялся за доску одной рукой. Это было ошибкой, так как одной рукой удержать доску я не смог бы, но я думал не о том, чтобы ее удерживать, а просто чтобы одновременно бросить с Сергеем.
- Раз! - крикнул я, думая потом сказать два и три, но Сергей выпустил свой конец доски и она описав дугу, радиусом около двух метров, вырвалась из моих рук и обратным концом ударила меня по голове, по затылку. В глазах потемнело, я зашатался, а доска, сделав оборот, ударила меня вторично. Сережа бросился ко мне и оттащил в сторону, а затем помог дойти до сарая и уложил на топчан.
Это был классический случай нарушения техники безопасности, который бывает, когда все грамотные и все бояться. Еще хорошо, что пострадал руководитель работ. Благо Сережа бросился на помощь, а то неизвестно, чем бы все кончилось. Потом Титов с удовольствием рассказывал:
- Это было красиво. Жаль не было кинокамеры. Ну очень интересно! Эх, за такую пленку можно было бы много получить кучу денег. Очень интересно. - Уж если человек дурак, то это навсегда. Я часто удивлялся его глупости, но терпел, так как заменить его было некем.
- Александр Моисеевич, дайте на бутылочку московской. Выпьем и все пройдет, - но Сережа его прогнал.
- Тебе достаточно, а ему ни грамма нельзя!
Сережа хотел вызвать скорую помощь, но я отказался. Пролежав два часа, я тихонько побрел домой.
Странная, жутко странная жизнь, как все может быстро измениться, особенно в экстремальных условиях. Еще несколько часов назад я с Сережей беседовал о плавании, о путешествиях, о прекрасном, что ожидает нас в мире приключений. Я был совершенно здоров, работал и вот...
А сейчас? Болела голова, слегка поташнивало наступила кошмарная слабость. Дома я занялся самолечением. Принял таблетку пирамидона, анальгина и выпив стакан горячего чая с молоком, лег отдыхать. Перед ночным сном я добавил димедрол и заснул .Два дня я боролся с вдруг возникшим заболеванием, С трудом, но ходил на службу, но потом сдался.
- Нельзя терпеть, - сказал Сергей. - Сейчас у вас как бы нестабильное состояние, вызванное сильным ударом. Нельзя, чтобы шел воспалительный процесс, ибо потом могут наступить необратимые явления, а это уже беда. Ложитесь в больницу и поймите, что иначе может все кончится тем, что никакая яхта вам не пригодится, а вы останетесь калекой.
По моему Сергей не думал пугать, а просто по-дружески акцентировал все негативные явления, происходящие в голове и к чему может привести пренебрежительное отношение к своему здоровью. И я лег в неврологическое отделение комбинатовской больницы.
Как давно я в волю не спал, не лежал, развалившись в постели, никуда не торопясь и ни о чем не думая.
- Я к вам прихожу уже третий раз, а вы все спите, спите, - пела мой секретарь. Тамара. - Уже вторая неделя кончается, а врачи не разрешают вас будить.
- Ой, Тамара! Здесь так прекрасно. Я наконец-то выспался. Это у них такой метод лечения. Утром, позавтракал, дают снотворное, и я сплю. В обед разбудят, я поем, приму снотворное и спать. То же самое за ужином. На другой день- по той же схеме. Так пролетело 12 дней, и сегодня первый раз я не сплю. Чувствую себя прекрасно. Выспался за три года.
- А вас выпустят на работу?
- Что, соскучилась? Ну и народ , не дают чуток поспать.
- Нет, все в порядке, я просто интересуюсь. Конечно болейте, спите, если вам нравится.
- Ладно, я шучу. Обещали завтра выписать, если будут хорошие анализы. Как дела? Ты справляешься?
- Дела - хорошо. Я все сделала, только вот многие вами интересуются. Бесконечные звонки
- Умница ты моя! А кто интересуется? Кредиторы? Так у меня вроде их не было.
- Нет, ваши друзья, и из Моссовета. Спрашивали, как вы себя чувствуете.
- Ладно. Скажи всем, что я живой, чувствую себя на все сто. Завтра после обеда, пусть приходят в горсовет. Ты поняла?
- Вы не торопитесь, главное здоровье. А я все передам.
Прошел еще один, двенадцатый день
Утро. Обход врачей. Сережа, который помог мне попасть сюда в прямом и переносном смысле, теперь, довольный осматривает меня.
- Как мы себя чувствуем, - дежурное выражение всех врачей.
- Кончай волынку. Чувствую себя, как никогда. Я чувствую бодрость, голова не болит.
- Хорошо, мы тебя сегодня выпишем, но не прыгай. Нужно, хотя бы пару недель вести себя тихо. Тихо, тихо. Как в том анекдоте...
- х -
Вообще то московский сентябрь не ахти какой теплый. Но в этом год выдался на удивление чудесным, словно по-моему заказу.
Все лето буквально жарило солнце. Дождей не было, начались лесные пожары, горели торфяники. Из-за неподготовленности людей, все это было в грандиозных масштабах. Дым от пожаров заволакивал Москву, было что-то тревожное и невообразимое. Я, пройдя большую армейскую жизнь, удивлялся тому, что наше правительство в такой сложной обстановке не может направить на это войска, пусть одну, три дивизии. Они же летом занимаются боевой подготовкой. Не так страшно сорвать их на пару недель. Борьба с пожаром в таких масштабах - это тоже большая и великолепная школа.
Почва прогрелась на несколько метров и теперь с неохотой отдавала свое тепло в космос, и оно согревало осенний воздух. Бабье лето разгулялось, как не каждый июльский день, одаривая теплом еще неостывшую землю и водоемы. Меня это устраивало, так позволяло работать с эпоксидной смолой. Сначала мы решили сделать самое простое, покрыть палубу. Она ровная, стоит горизонтально и смола не будет стекать
Нас собралось четверо. Юрий Чайковский, прекрасной души человек и инженер высокой квалификации, со своим помощником Утешевым Виктором, Николай Марков, с завода “Металлоконструкций” и я. Мы быстренько разработали технологию, чтобы максимально быстро выполнить работу.
Я прожигал стеклоткань, чтобы убрать парафиновую пропитку. Для этого протянул проволоку, на нее подвешивал полотна, как белье на веревочке, затем грелкой с пропаном прожигал стеклоткань. Парафин выгорал или испарялся. Николай в это время готовил эпоксидку, взвешивал необходимые добавки и подогревал ее. Отожженное полотно я передавал ребятам с комбината, а сам отвешивал отвердитель и вливал его в смолу. Быстро размешивал и нес наверх, выливал, а мои друзья быстро размазывали ее тонким слоем по поверхности палубы. Затем накладывали стеклоткань и прихлопывали ладонями, чтобы смола получше пропитала ткань, разглаживая ее от средины к краям. В это время я уже готовил очередной заготовленный кусок стеклоткани, а Николай готовил смесь смолы с добавками. Ребята наверху заканчивали пропитку стеклоткани смолой. И так повторялось раз за разом, пока не покрыли первый слой. Затем начали второй. К этому времени первый слой смолы отвердел и на поверхности не оставалось никаких следов. Все это сказано в нескольких словах, а тогда заняло массу времени и сил. Нужно было зачищать шероховатости, чтобы поверхность была ровной как паркет дворцового зала. Так как мои помощники работали впервые, то мне приходилось поспевать за всеми и быть везде сразу. Последний слой тщательно покрыли эпоксидкой и равномерно размазали ее лопаточками по всей поверхности. Палуба значила много, ею определялись бытовые условия и крепость судна.
Мы все работали бесплатно. Вернее, платой было удовлетворение от труда. Все мы понимали, что это необходимо, что это, как сказал Николай, дело святое. Я бегал, вкалывал, старался изо всех сил и радовался, что так быстро и хорошо все делается. Покрыв по третьему разу, я услышал команду сверху:
-Саша! Бросай работу! - Мы без тебя закончим и проверим палубу на герметичность, а ты беги за бутылкой. Смотри, какая красота получается!
Когда я вернулся, работа была закончена, помещение проветрено, ребята успели помыть руки и приготовить закуску. Я хотел подняться наверх, чтобы посмотреть палубу, но они закричали:
- Потом, потом. Давай рубанем, а то умираем с голодухи. - Еще бы, мы работали четыре часа, и без единого перерыва, и со страшным напряжением.
Я не психолог и никогда не вникал в такой эмоциональный трудовой подъем, когда все работают как в песне, когда все “горит” в руках, все довольны и испытывают счастье от сделанного, хотя знают, что им ни копейки не заплатят. Мы сели за стол, усталые, но довольные, счастливые. Пусть психологи подумают над этим, даром: в личное время, тяжелая и грязная работа, хотя все получилось чисто. Что бы не говорили, но это загадка.
Как то мне прислали плотника, с условием что я оплачу его работу. Он заявил, что один работать не будет. Бездельничал неделю, сделал одну табуретку. Я ее забрал, заплатив ему, как положено за неделю 50 рублей, хотя табуретке цена всего-то 5 рублей. Он ушел недоволен мною, а я им, ведь он не работал, даже за деньги. Вот так!
Палуба была медовая и блестела как зеркало. По ней было страшно ступать ногой, но оказалось, что эпоксидка полностью отвердела и никаких следов не оставляла. Красота.
Конечно, она была ровной и работать было более-менее легко, а как с бортами. Они же круглые, вернее, кривые.*****************
В субботу пришли ко мне “гости” поглазеть на мою яхту. Палуба их “ поубивала” наповал. И воспользовавшись этим, я попросил их помочь приподнять яхту. Не зная коварства моего замысла, они на ура согласились. Я поставил по два человека на лебедку, в носу и корме, и по команде они начали приподнимать яхту. Это малюсенькое мероприятие заняло около двух часов и здорово подорвало их эмоциональный подъем. Когда яхта все-таки поднялась на 15 сантиметров, я подложил под нее катки из 100 миллиметровых труб, а сверху на них - доски. Затем по команде они начали опускать яхту, а я сбоку толкал ее в сторону. Киль отошел вправо и опускаясь яхта покатилась и спокойненко легла на левый бок. Я поздравил свою команду с грандиозной победой и обещал бесплатно и прокатить их на яхте от Ялты до Сочи. Все были рады. А меня уже волновало другое. Мне нужны были люди для покрытия корпуса. Где их взять?
- х -
Знакомство с Алексеем Ивановичем Карцевым было как будто запраграмировано самой судьбой и словно ускоряя эту встречу, она готовилась по двум каналам. Однажды на стапель пришел его сын, молодой, симпатичный и скромный юноша. Он долго молча наблюдал за моей работой, потом обратился с каким-то вопросом. Постепенно он осмелел и как-то непринужденно вошел в мою работу и стал часто, когда бывал на пляже, помогать мне. Он проявлял удивительную любознательность. Все время расспрашивал о плавании, о географии морей и мира, о различных странах... О великих путешественниках. Он был домашний молодой человек, я это определил по его отношению к родителям. Он с большим уважением и любовью он говорил о них. Дома он естественно, рассказывал о яхте, тем более, что он восхищался ею, так как видел такое впервые в жизни.
Второй канал. Встречаясь с секретарем парткома комбината Анатолием Ивановичем, умным .грамотным и гуманным руководителем, мы обсуждали вопросы, связанные с моим строительством, и он стремился всячески мне помочь. Он-то и посоветовал мне обратиться к Карцеву за помощью от его имени. Карцева он характеризовал исключительно положительно как хорошего грамотного руководителя, с изумительной выдержкой и терпимостью к некоторым не совсем усердным своим рабочим. При мне Анатолий Иванович позвонил в Ремонтно-механический цех и просил Карцева принять меня и помочь.
- Мне говорили о вас, - встретил меня Алексей Иванович. - И секретарь парткома, и сын Сын рассказывал о вас что-то невероятное. Я знаком с вашим маршрутом плавания, но не знаю, серьезно это или нет. Я бы на это не решился. Это совершенно не моя стихия, и при всей заманчивости такого путешествия, я бы никогда не согласился. Бросить свою работу, семью, дом, дачу, машину. Нет, ни за что!
- Я это прекрасно понимаю. Это логично и естественно. По моему этой идеей можно заразить 2-3-х человек из миллиона. Все зависит от того, где жил человек, чем занимался и как он воспитан. Чего он хочет от своей жизни.
- Но это не просто красивое плавание, которым восхищаются миллионы, это же год одиночества. Уйти от людей на целый год при нашей короткой жизни. Нет, ни за что.
- Однако, примерно за десять лет жизни, каждый из нас бывает в одиночестве минимум в сумме один год.
- Но это совершенно другое. Это ведь происходит при условии, что кто-то находится рядом, через стенку или в соседней комнате.
- Вы правы, там я ни с кем не могу встретится, но я могу поговорить по радио, общаться с природой, и главное буду знать, что обо мне помнят.
- Ладно, давайте не будем убеждать друг друга, у нас как раз различные характеры и профессии, условия жизни и в прошлом, и в настоящее время. Вы моряк, а я веду оседлый образ жизни.
- Договорились. Я хочу только объяснить, почему я так страстно доказывал то, как прекрасно плавание. Я хотел просто заразить людей красотой этой идеи, а не походом. Я не могу никого взять с собой, так как плавание одиночное. Я вам все это говорю так как очень хочу, чтобы вы мне помогали.
- Одно другому не мешает. Хотя я не верю, что вы пойдете, вернее, что вас пустят. Мне кажется, что я вас немного понимаю. Как-то странно вы мне представляетесь, как два человека. Один взрослый опытный мужчина, а другой мальчишка с невообразимо легкомысленной мечтой, романтик. Это не только я так думаю, Коньков тоже примерно такого мнения. Если не знать вас, не говорить с вами, и не слышать отзывов о вашей работе (а в исполкоме о вас председатель отзывается очень хорошо), то можно подумать, что за занавесом сцены молодой горячий юноша, не вкусивший ещегоречи жизни.
Карцев - начальник цеха, коллектив которого составляет несколько сот человек. Работа разносторонняя и требует не только знаний, но и силы воли и твердости характера. Небольшого роста, энергичный, внимательный к людям он умеет сохранять спокойствие в самых трудных, даже экстремальных условиях. Такому руководителю стоит позавидовать. Я бы на его месте приложил невероятные усилия, но выгнал бы пьяниц и разгильдяев. А он терпит, не хочет сражаться с профсоюзом и теми, у кого под крылышком находятся такие лодыри.
Не знаю, что общего у нас появилось, но мы стали часто встречаться и не потому только, что мне нужна была его помощь. Когда мы обсудили мои вопросы, и он обещал помощь, Карцев вдруг пригласил меня зайти к нему домой.
- Мой сын столько наговорил о вас, что супруга обязательно хочет с вами познакомиться. Приходите к нам в субботу. - Сможете?
- Днем я на яхте. Если не поздно, то я к 18 часам приду. А вас прошу, в любое время ко мне на стапель. Нужно, чтобы вы представляли, чем я занимаюсь.
И вот я в гостях. Это для меня всегда было событием.
- Мне столько рассказывал о вас и мой муж, и сын, что мне нетерпелось вас увидеть, - приветствовала меня супруга Алексея Ивановича, маленькая, хрупкая шатенка, с удивительно карими глазами. - Право же, не знаю, чем вас угостить.
- Однако вы скромничаете. Простите, но глядя на этот обильный стол, трудно поверить, что так уж нечем... Вы наверное хотели удивить гурмана, но я всегда ем мало и то, что попадет под руку. Боже мой, чего только тут нет. Нет, уж, за такой стол я не сяду. Его нужно поместить под стеклянный колпак и отправить на выставку.
- Что вы, что вы, это просто то, что оказалось дома. Алексей не предупредил, что вы придете. - Слушая ее, я рассмеялся. Она посмотрела на меня, ожидая объяснения.
- Я не могу поверить, что это все случайно, так как для того, чтобы собрать такой стол, мне потребовались бы месяца три!
Алексей Иванович достал из холодильника бутылку столичной, всю покрытую изморосью, хотя на столе уже стоял графинчик с брусничной настойкой.
Боже мой, до чего все прекрасно! Уж в плавании я такого никогда не увижу.
- Это под грибочки... - объяснил он.
- Ну, тогда я сегодня отсюда не уйду, - пошутил я, вызвав довольную улыбку на лице хозяйки, которой как всем женщинам было приятно, когда хвалили приготовленный ими стол.
В общем поработали мы на славу. Довольно странное общество, коренного сухопутчика и кадрового моряка, с совершенно противоположными целями в жизни. Но нашлись общие взгляды и интересы. По просьбе хозяев, после солидной порции разных напитков, я отправился в «плавание» из Севастополя, через Черное, Средиземное моря, через Атлантический, Индийский и Тихий океаны. И обогнув мыс Горн - я вернулся домой. По-моему я их утомил, упоминаниями о течениях, погоде, красоте океана, штормах и холоде, о страхе перед айсбергами в южных широтах и ревущими сороковыми.
- Вы заходите к нам чаще. Мы всегда будем вам рады. Алексей молчаливый, а вот с вами он разговорился. И еще знаете, наш сын боготворит вас, и мне хочется, чтобы он бывал с вами...
- Спасибо, за приглашение. Но предупреждаю. Я живу один, готовить мне не когда, вот стану к вам на довольствие. Не боитесь?
- Нас этим не испугаешь. Признаюсь, мы дома как то больше молчим. Алексей много работает и дома, сын учится, а я одна и поговорить не с кем. Но самое главное, вы очень сильно влияете на Сережу. Он даже переменился. Пусть ходит к вам,
Я, хотя и редко, бывал у этих очень хороших людей, но мне они нравились тем, что у них дома меня согревали уют, тишина и мир. Дай Бог им здоровья и счастья!
В какие только ситуации не ставит человека жизнь и работа. Я порой сам удивлялся, когда ломал голову над какой-нибудь головоломкой. Разговаривая со многими людьми, я поражался, что многие из них не знал и элементарных вещей, азов знаний, даваемых им в ВУЗах. И тогда мне начало казаться, что я много знаю и делал такое, что страшно подумать. А иногда казалось, что я ничегошеньки не смыслю и просто зазнаюсь.
В училище мы проходили теорию механизмов и машин, делали курсовой проект, а вот сейчас я не мог справиться с проектом установки главной машины с гребным валом. Кроме размещения агрегатов, нужно было разработать все узлы и детали, сделать рабочие чертежи, сдать их в цех, такими, чтобы они были понятны рабочим. Никакой специальной литературы у меня не было. Самое главное нужно было разработать опорно-упорный подшипник гребного вала. Откуда взять хотя бы аналогичные чертежи, я не знал. В Воскресенске ничего такого найти было невозможно.
Но делать нужно.
- Ваш подшипник работать не будет, - сказал Алексей Иванович. - Подшипник должен работать на одну нагрузку и быть опорным или упорным.
- Почему? На всех малых судах стоит один подшипник.
- Он у вас расплавится и заклинит.
- Почему? Не понимаю, объясните. Ведь он рассчитан на определенную нагрузку и радиальную, и осевую, и на заданное число оборотов.
- При осевой нагрузке давление будет передаваться под углом на подшипник качения и зажимать его..
- Ну и что?
Я спорил с Карцевым, но он вдруг, впервые за все время, которое я его знаю, вспылил и сказал, что не намерен больше спорить, коль я не понимаю, о чем говорю.
Расстроенный я ушел. Мне жаль было портить отношения с таким хорошим и нужным человеком, но ничего сделать с собой не мог.
Подшипник мне сделали на заводе “ Машиностроитель”. Там мне тоже попало, но молодые конструкторы сумели как-то разобраться в моих требованиях и сделали чертежи. Однако, сколько это заняло времени и попортило нервов.
Нерешенных вопросов была уйма, так что я не мог обойтись без Карцева. В конце концов, в этом маленьком городе я мог общаться со строго определенным числом людей, которые понимали меня и могли помочь, благодаря своим знаниям и занимаемой ими должности. Думай - не думай, а что то нужно делать и я решил идти к Карцеву. Попрошу прощения, думал я, если он еще сердится.
- Алексей Иванович! Не могу без вас. Простите за навязчивость, но нужна твоя помощь.
- Заходите.
Мне необходимо было изготовить два топливных бака на 600 литров дизельного топлива. Если соблюдать жесткую экономию, то этого топлива мне должно было хватить для подзарядки аккумуляторных батарей во время годичного плавания. Топливные баки должны быть герметичными, иметь демпферные перегородки, чтобы топливо не болталось во время качки и не переливалось во время плавания под креном. После сварки их нужно было испытать на герметичность под давлением на пару атмосфер. Работы уйма. Карцев принял заказ, а я бессовестный ограничился только скромным “спасибо”. Вообще-то я всем страшно задолжал: многие и много сделали мне и продолжают делать бесплатно. Одна надежда, что, когда приду из кругосветного плавания, то отблагодарю всех!
Мы с Алексеем Ивановичем были знакомы более года, но он ни разу не заходил ко мне на стапель. Когда я его приглашал, то он всегда находил уважительные причины, чтобы отказаться, ссылаясь на занятость. То, что он занят, я видел сам, по тому, как работал он и на заводе, и дома. Но все же было жаль, что он не заходил, тем более что он жил в 10 минутах от моего стапеля.
После субботнего аврала, я поздно проснулся и на стапель пришел в 11 часов. Спешить было некуда, так как никого не было. Титов обиделся на меня за то, что я его постыдил за лень и беспорядок, который он оставлял после себя на рабочем месте. Никогда нигде ничего нельзя было найти. Сославшись на полевые работы по уборке урожая, он не ходил ко мне уже больше месяца. А Николай вчера сказал, что уезжает с женой к ее родителям. Ждать мне было некого, поэтому я не спешил, решив привести все в порядок.
Один. Как часто я произношу это слово, хотя нахожусь в гуще событий и общаюсь со многими людьми. Вон, через речку большой коллектив спасательной станции, который в сентябре практически не работает, так как купальный сезон закончился. Но они не романтики, для них моя мечта пустая затея. Я как-то пытался упросить их помочь мне, но они заломили такую цену, что нужно быть миллионером, чтобы содержать таких рабочих. Я их не понимал и наверное никогда не пойму. Часами, днями бродят по территории станции их понурые фигуры, которые оживляются только в праздники, да после получки. Нету у них ни капли адреналина в крови, нет эмоций...
Я прибрался в помещении, вытер влажной тряпкой пыль на палубе и тщательно убрал все наплывы эпоксидки на кромке борта. Потом занялся раскроем стеклоткани, на борта яхты. Нужно было готовиться к большой, тяжелой и очень сложной работе по покрытию бортов стеклотканью. Было тихо, тепло и спокойно. Я неторопливо работал, думая о том, что необходимо решить в этом году эту важную и большую задачу. О чем еще я мог думать?
Вдруг ко мне вошел Карцев.
Я был приятно удивлен, более того, очень рад. Он единственный человек в городе, который вот уже около двух лет по немного, но систематически помогал мне и чем дальше, тем в большей степени я буду зависеть от выполнения им моих заказов.
- Я очень рад твоему приходу Алексей Иванович! Наконец то ты увидишь мою яхту, а то надоело на пальцах показывать.
- Честно говоря, мне не хотелось к вам идти, так как я боялся разочароваться. Ко мне многие обращаются за помощью, сделать то или иное приспособление, деталь. Мол, что-то они делают сверхъестественное. А потом, после громких слов об их творчестве, видишь какую-нибудь ерунду. Ваша мечта настолько грандиозна, что я просто не верил в нее, вернее в то, что ее можно воплотить в жизнь. Я видел яхты на Московском водохранилище, в кино. Это же произведение искусства. Как можно её сделать в таких кустарных условиях? Вы, наверное, обладаете талантом заговаривать. Когда же вы уходили от меня, “чары” исчезали, и я думал, что это все маниловщина. Вам не надоело это слово?
- Эту бирку прилепила мне жена, с тех пор все охотно ею пользуются.
- Мне сын рассказал, что уже готов корпус, и я рискнул пойти посмотреть.
Мы обошли вокруг яхты, потом по лесам поднялись на палубу. Я ждал эмоционального выражения восхищения, но Алексей Иванович молчал.
Я начал рассказывать ему, где что будет размещаться, и назначение помещений. Как мог, я старался поинтереснее выразить то, что у меня уже в печенках. Уже сотни раз начерчены всевозможные чертежи, деталировки. Я все это видел не раз во сне. Я рассказывал ему больше для того, чтобы он понял, какой еще большой объем работ предстоит сделать, пока, она не спустится на воду. Еще даже не заказаны паруса, а мачты - не знаю, на каком складе лежат трубы, из которых буду их варить. Я говорил, говорил, а Карцев молчал. Правд, он внимательно слушал, и никак не выражал своего мнения о яхте.
- Ну, что скажешь, Алексей Иванович?
- Я такого и представить не мог. Мне казалось, что такое невыполнимо. Когда вы рассказывали мне о своей мечте, я решил вам помогать, чтобы хоть в мыслях на несколько минут уйти от наших будней. Но веры не было. Вот и сейчас не верится, что это уже сделано и мне кажется неплохо. Более того, мне кажется все это сверхъестественным! Прекрасные обводы, даже непонятно, как вы добились таких плавных обводов бортов? Я сам люблю мастерить, но понять не могу. И это при таких громадных размерах. А палуба вообще прекрасна, не везде такой полировки достигают даже на мебельных фабриках. А она такая крепкая, как и красива?
- Сейчас лично убедитесь. Спуститесь в кубрик и подойдите в район миделя. Я там попрыгаю, а потом стукну пару раз кувалдой
- Не нужно, думаю, что в этом, в первую очередь, заинтересованы вы.
- Я уже проверял. Пришел один ”Фома”, залез в кубрик, я стукнул кувалдой, так он чуть не оглох, а палуба не шелохнулась. Жаль пари не заключил.
- Но объем работы у вас большой. Вам нужно найти организацию или предприятие, чтобы вам помогли и людьми, и материалами, и деньгами. Один вы не справитесь, и затяните время. А потом, зачем? Ведь вы пойдете все равно от имени страны.
- Я обращался в городской комитет по физкультуре и спорту, но у него денег нет. Написали письма в различные организации, а что толку?
- У нас организации маленькие, нужно обращаться в Москву.
- Нет, я считаю, что пока рано. С чем я к ним пойду? С голой идеей?
- Ну и что? Ваша идея настолько большая и она имеет престижное значение для нашей страны. Ее исполнение сопряжено с такими трудностями, требует таких средств, что подготовить ее одному, по моему, нельзя. Значит, нужно добиваться приема в правительстве, доказывать, аргументировать и просить помощи. А так, как вы работаете сейчас, вы проработаете еще три года. Зачем тянуть?
- Я боюсь, что еще мало сделал, чтобы выходить на такой большой уровень. Неудобно.
- Скромность здесь не нужна. На уровне нашего города вы этот вопрос не решите, так что дерзайте. Ну, ладно, вы об этом сами подумайте. Я уверен, что этот вопрос вам одному не решить. Ну, а что сейчас вам необходимо? Наверное, сразу все? Да?
- Сейчас мне очень нужно, пока тепло, покрыть корпус стеклотканью на эпоксидке. Если я не сделаю это, все пропадет, в паводок вода зальет яхту, и она, то есть фанера, расклеится. Нужно пару человек, хотя бы на четыре дня.
- Я этого сделать не смогу. Людей не хватает, все время идет капремонт. Проси завком, может мы по одному человеку дадим вместе с РМЦ-2. Дадим тебе женщин, маляров.
- Ты смеешься? Что я с ними буду делать?
- Да, ты не волнуйся. Они как раз лучше мужчин, более добросовестно работают, кропотливо вылизывают каждую пядь. Серьезно тебе говорю, женщины в этом деле как раз лучше нашего брата.
Через два дня ко мне пришли две женщины из РМЦ, и я сними довольно скоро освоил методику работы с эпоксидкой. Только на опрокидывание яхты пришлось приглашать мужчин.
За годы строительства яхты я встречался с сотнями людей, многие мне помогали. Одни - по собственной инициативе, других присылали на день-два, многим пришлось платить, но эти женщины надолго останутся у меня в памяти. Настолько толково, быстро и добросовестно они работали, как тщательно выравнивали поверхность корпуса и ведь в тяжелейших условиях. Нам пришлось четыре дня дышать ядовитыми парами эпоксидки и дымом горящего парафина.
Что тогда я мог для них сделать? Как их отблагодарить, если я сам был нищий. Единственно, что я чистосердечно им мог обещать, это прийти к ним после плавания и отблагодарить. Смешно?
Яхта была готова к спуску на воду. Я покрыл корпус ниже ватерлинии эпоксидкой с добавкой свинцового сурика и она заиграла алым сиянием. Я ходил счастливый, усталый и успокоенный. Я мог не спеша продолжит работы внутри корпуса, и готовить спуск яхты на воду, чтобы произвести кренование и диффирентовку судна. Это нужно было сделать, чтобы убедиться в правильности теоретических расчетов и построить кривые устойчивости яхты.
Несмотря на успехи в решении одной из главных задач - изоляции корпуса, и передо мной вновь возникла серьезная проблема - проверка остойчивости и дифферентовки яхты.
Гл. У1 ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ СПУСК
Спуск судна на воду - это большой и радостный праздник не только строителей, но и всех заинтересованныхлюлдей и родственников. Да, это большой, красивый и впечатляющий праздник. Но, в то же время, сколько известно трагических случаев, катастроф по вине конструкторов....
В Воскресенске, расположенном вдали от морских берегов, я оказался в творческом одиночестве, так как здесь не было никого, кто разбирался бы в конструкциях яхт, их испытаний и в определении основных характеристик морского судна. Никто не мог не то, что помочь мне в работе, а даже просто проанализировать и проверить мои расчеты по определению плавучести, непотопляемости, остойчивости и других очень важных характеристик судна. Они имеют большое значение, так как обеспечивают безопасность плавания. Проще говоря, теряя плавучесть, судно тонет, теряя остойчивость, оно опрокидывается на бок или вверх килем, захлестывается водой и тоже тонет.
Расчеты, расчеты! Над ними работают целые конструкторские бюро, изучается опыт строительства сотен других кораблей, делаются модели, и все-таки допускаются ошибки, которые заканчиваются катастрофой.
Наибольшее число ошибок, допущенных кораблестроителями, относится к остойчивости судна, то есть его способности возвращаться в исходное положение, если прекратилось действие силы, вызвавшей крен. Например, давление бокового ветра на паруса.
История знает много случаев ошибочных расчетов, которые привели к кораблекрушениям у самого пирса или на рейде. Мне рассказывали о них мои ”доброжелатели”, с целью запугать меня, а часть я прочел в книге Льва Скрягина, собравшего и систематизировавшего множество интереснейшего материала о морских катастрофах из истории кораблестроения.
В конце 1627 года на воду спустили флагманский корабль Швеции “Ваза”, названный так в честь династии Густава П Адольфа, короля Швеции. По тем временам это был очень большой корабль, длиною 53 метра, шириной 12 и высотой борта 14 метров. Он отличался особой прочностью. Только толщина его шпангоутов была 45 сантиметров. По замыслу короля, ”Ваза” должен был иметь сильное вооружение - 64 орудия, которые весили около 80 тонн и располагались в три яруса по каждому борту. Сам корабль был по распоряжению короля роскошно отделан и оборудован. Флагман - корабль “ Ваза” был готов к испытаниям 10 августа 1628 года, в воскресенье. Стояла тихая, ясная погода и над заливом дул слабый юго-восточный бриз. Море было спокойным. В воскресный день толпы народа повалили на пристань, чтобы проводить корабль в первое плавание. По раскатанному на причале ковру король в окружении пышной свиты осмотрел корабль и остался доволен мощью и отделкой своего флагмана. Осмотрев корабль, король сошел на берег.
Выбрав якорь и отдав швартовы, ”Ваза” с поставленными топселями отошел от причала. Потом корабль, расправив белоснежные паруса, медленно двинулся в сторону острова Борнхольм. По обычаю того времени, корабль произвел из всех пушек салют двумя залпами. Но, когда дым унесло ветром, стоящие на набережной люди замерли от неожиданного зрелища - внезапно корабль начал кренится на левый борт, и лег мачтами на воду. Над толпой пронеслись крики ужаса. Не прошло и минуты, как на месте, где только что был корабль, виднелись лишь верхние стеньги с развевающимися на ветру парусами, штандартами и длинными цветными вымпелами. Через несколько минут и они скрылись в свинцовых водах Балтики...
Что же произошло? Произошла простая, не столь уж редкая в летописи кораблекрушений, вещь. Внезапно налетевший порыв ветра накренил корабль, который не смог больше выпрямиться. С “Вазой” утонуло более 400 человек, из них 30 королевских придворных... В 1961 году “Ваза” был поднят, введен в специально построенный для него док и превращен в единственный своего рода музей.
Какова же причина трагедии? Корабль “Ваза” был перегружен большим числом орудий, расположенных на большой высоте, чем значительно был поднят центр тяжести судна, приблизив его к центру давления. Таким образом, остойчивость была сведена к минимуму, так как восстанавливающий момент характеризуется плечом - расстоянием от центра тяжести, до центра давления.
Второй, не менее тяжкий случай.
“ Дафне” - небольшой железный пароход, водоизмещением около 460 регистровых тонн, строился верфью “Александр Стефан и сыновья” для перевозки скота. Во вторник 2 июля 1883 года был произведен спуск парохода. Пароход уже плавно вошел в воду и свободно плавал по воде, когда собравшихся на празднике спуска зрителей охватило сначала удивление, а потом ужас: пароход накренился на левый борт на 10 градусов, потом слегка выпрямился и после этого еще накренился на 45 градусов. Вода хлынула через палубу. Примерно через две минуты судно затонуло. Из 195 рабочих, находившихся на судне, удалось спасти только 71 человека. Через три недели пароход подняли и в доке произвели испытания на остойчивость. Выяснилось, что во время спуска на воду “Дафнэ” имел метацентическую высоту всего 10,16 сантиметров...Такое судно нельзя было спускать со стапеля.
В 1905 году миллионер сенатор Пьяджо из Генуи заказал судоверфи “ Сочьета Эзерчицье Бачини” два пассажирских парохода для перевозки эмигрантов из Италии в Южную Америку. Судно имело вместимость 12 тысяч регистровых тонн, длину 149 метров, в ширину 17, при глубине трюма 11,2 метра. Две паровые машины должны были обеспечить скорость 18,5 узла. К средине сентября 1907 года пароход, который решили назвать “ Принчинесса Иоланта”, был почти полностью закончен и стоял на стапеле на реке Тригозо, между Генуей и Специей. Поскольку Итальянская пресса очень широко разрекламировала новый пароход, как лучший в мире лайнер страны, интерес к новому кораблю был огромен. В день спуска на верфь прибыло множество гостей. Для судостроителей это был большой праздник. Церемония крестин была назначена на полдень. Когда крестная нарекла корабль “ Принчинессой Иолантой” и пожелала счастливого плавания, она разбила ударом о форштевень бутылку игристого Асти и корабль медленно двинулся к воде.
Пароход, разрезая своей кормой гладь реки, навсегда покинул стапель, оркестр заиграл национальный гимн, над верфью пронеслось троекратное “Вива”, прерываемое пароходными гудками и звоном колоколов. Зрелище было великолепное...
Но, не прошло и нескольких секунд, как “Принчинесса Иолонта” начала крениться на левый борт. Неприятное чувство тревоги охватило всех собравшихся на берегу, ликующие крики замерли, оркестр смолк и наступила тишина.
Пароход кренился все больше и больше. Через минуты полторы-две крен достиг 40 градусов и потом больше. Вода подошла к иллюминаторам...Через минуту пароход лег своими огромными трубами на воду и начал погружаться. Глубина не позволила ему сделать оверкиль. Он лег на грунт боком.
Впечатление от увиденного оказалось настолько сильным, что публика, толпившаяся у стапеля бросилась прочь. Большинству все это казалось кошмаром, каким-то страшным сном, наваждением. Кораблестроители застыли на месте, многие рабочие верфи, что строили пароход, рыдали от досады. В чем причина катастрофы?
Выяснилось, что причиной катастрофы явилась ошибка в расчете остойчивости лайнера.
А сколько таких трагических случаев произошло за всю историю кораблестроения?
Мог ли я при таких и подобным им случаях, известных многим морякам, быть спокойным при спуске яхты на воду. Вдруг в мои расчеты вкралась ошибка? Честно говоря, я боялся. Кое-кто из московских яхтсменов, побывавших у меня на стапеле, хотя сами и строили маленькие яхты, но они делали их строго по чертежам, опубликованных в журнале “Катера и яхты”. Они сами не производили расчеты и их такие проблемы не волновали. Когда я к ним обратился, то они посоветовали обратиться к какому-то Григорьеву. Он, мол, яхтенный конструктор. Но ездивший по своей инициативе Титов, привез негативные высказывания Григорьева в адрес самостроя. В последствии я сам познакомился с Григорьевым и услышал его заявление, что он помогает всем и “даже дома этим недовольны”. Но я не встречал ни одного яхтсмена, который сказал бы что-то положительное о его “помощи”. Я несколько раз перепроверил свои расчеты, но полной уверенности у меня все-таки не было. Остойчивость яхты решалась балластом. Но была еще одна настораживающая загадка. А какой у моей яхты дифферент? Как быть с ним?
С кем посоветоваться, я не знал и остро переживал.
В принципе крен можно выровнять, увеличив нагрузку на противоположный борт, а вот дифферент яхты исправить очень тяжело. Если яхта “сядет” на нос, то это грозит настоящей бедой, так как во время шторма она будет зарываться в волну. Но главное это было определение метацентрической высоты, которая характеризовала качество судна и его непотопляемость. Все эти дни я ходил с одними переживаниями и доказывал себе, что спуск яхты даст возможность определить важные характеристики на основе натурных испытаний, полученных во время кренования и дифферентовки. И только после этого я буду спокоен за свою яхту и безбоязненно продолжу ее достройку. Но...
Во многих случаях жизни многие из нас встречаются с этим “но”. У меня оно стояло довольно остро. Чтобы поднять яхту с кильблоков и опустить ее на воду, нужно было ломать крышу стапеля. Сколько я затратил сил и труда на ее оборудование. После этой операции ее нужно будет снова восстанавливать, чтобы укрыть от дождя, снега и жуликов, которые могли легко проникнуть в открытый стапель. Крышу нужно будет обязательно делать, альтернативы этому не было, так как на доработку яхты требовался еще примерно год.
Однако что-то в любом деле определяет главное, самое важное, и это намечает план дальнейших действий. Врачи говорят, что для того, чтобы вырезать аппендицит, нужно, как ни больно, разрезать больному живот.
- Режем!? Да!
Я позвонил в УМ-62 и попросился на прием к начальнику. Для подъема яхты нужен был автомобильный кран с большой стрелой, причем срочно. А такие вопросы по телефону не решаются.
- У меня большой праздник, - начал я, пытаясь заразить своим оптимизмом управляющего управлением механизации, - большое и радостное событие.
- Ну и празднуй. У меня работы невпроворот, так что не до гулянок.
- Но я без вас не могу.
- Так это же твой праздник.
Николай Петрович знал о моей мечте, о строительстве яхты на берегу реки Москвы, и как многие люди восхищался и возможно в душе завидовал мне. Но, вникнув во все детали кругосветного плавания и сопряженные с ним трудности, он как-то сказал, что лично он никогда бы не пошел в такое плавание и считает, что никакое моральное удовлетворение от сделанного ни в какой степени не удовлетворит, не компенсирует все трудности и жертвы, затраченные на пути к достижению цели.
- Я уж не говорю, как ты здесь вкалываешь, но жить год одному в тяжелой и непрерывной работе, постоянном напряжении... Нет, это не для меня.
Мы долго беседовали и, наверное, засиделись бы до темна, но ему напомнили о вечерней планерке.
Кран он мне дал, даром.
- Заплати крановщику, - предупредил он на прощание.
Я довольный побежал разбирать крышу стапеля. Материал нужно было сохранить на ее восстановление. Трудность была еще и в том, что работать нужно было осторожно, чтобы не слететь с шестиметровой высоты. Но ничего не поделаешь, никто эту работу за меня не сделает.
На другой день (это было 1-го октября 1973 года), взяв бутылку коньяка, я приготовился к подъему яхты, сообщив об этом только своему другу, Анатолию Конькову, секретарю парткома химкомбината. Он меня понимал и, если что-нибудь случтся при спуске, он промолчит. Я не хотел афишировать, так как такой спуск является вообще чрезвычайно важным, даже на судоверфи, а я тем более делал ее в кустарных условиях, и это впервые в жизни. Между нами говоря, я боялся, а вдруг что то будет не так. Ох уж тогда порадовались бы злопыхатели.
Тихое октябрьское утро. Первый день месяца порадовал хорошей теплой погодой. Чистый прозрачный воздух и удивительная тишина. На пляже ни одного человека, даже рыбаков на Москва-реке не было. Когда я ломал крышу, ко мне подошел сторож, движимый любопытством, но отнюдь не желанием помочь.
1160 дней, зимой и летом, в будни и праздники я строил эту яхту, опираясь на теоретические чертежи и свои расчеты. Все было вроде бы правильно. Не раз я долгими зимними вечерами пересчитывал, перечерчивал проект. Но в глубине души постоянно жил червь сомнения. ”А вдруг, что-то не так?” Будучи инженером-практиком, я всю жизнь опирался на опыт, поэтому с каким-то внутренним напряжением, надеждой и тревогой ждал результатов спуска яхты на воду.
Кран медленно и плавно поднял яхту выше стены, осторожно перевел ее через стены стапеля и, повернув стрелу так, чтобы яхта оказалась над водным зеркалом искусственного водоема, начал ее медленно опускать. Я зачарованно смотрел на нее снизу вверх. Она казалась такой громадной и красивой, что защемило сердце. Я взял концы (веревки) и начал медленно поворачивать ее корпус. Когда стрела крана, с нею и яхта развернулись на 180 градусов, начался ее спуск. Яркий алый цвет подводной части корпуса отразился в воде, и через несколько секунд отражение сомкнулось с самой яхтой. Троса ослабли и яхта тихонько закачалась на воде. Нос ее гордо поднялся над водой ровно настолько, сколько было намечено по теоретическому чертежу. Ни крена, ни дифферента не было. Боже, Боже мой, это же чудо! Или я сплю! Невероятно, я чуть не плакал от радости.
Что-то взорвалось внутри. Мне стало так легко, что кажется я готов был взлететь. Мне хотелось кричать, петь и плакать, хотелось сразу же поделиться с кем то своей радостью, счастьем. Ведь это первая, первая построенная мною в жизни яхта. Какая она красивая, моя лебедушка. Она просто застыла на воде, показывая, какая она хорошая, послушная. Она была именно в том положении, как я ее начертил. Это было сказкой.
Три года строительства, три года мучений, моральных, физических. Сколько я натерпелся, разве это передашь. И это счастье не даром. Ничто хорошее не дается даром.
Я поставил доску на край палубы - ватервейс и перешел с берега на яхту. Радость, счастливое состояние, удовлетворение от результатов - все это может подождать. Сейчас нужно работать, чтобы не задерживать кран.
- Петр Алексеевич, - позвал я крановщика. - Помоги мне, пожалуйста. Это не на долго. Я быстренько. Сейчас только определим моменты кренования и дифферента. Я один не справлюсь. Помоги, пожалуйста.. Назначаю тебя моим научным сотрудником Это работа ответственная и научная!.
- А що це такэ?
- Сейчас поймешь.
Я начал создавать нагрузки попеременно на правый и на левый борт и измерять величину остаточной высоты от среза палубы до уровня водной поверхности. Получая данные из величины плеча (от среза палубы до точки приложения груза), вес груза и величину изменения наклона яхты, я определял моменты кренования, а потом строил графики остойчивости судна. Ура! Какой я умный!
Было тихо, тепло, в общем идеальные условия для работы, естественно, это давало довольно точные результаты. Когда мы закончили, я позвал крановщика и сторожа и мы втроем распили бутылочку коньяка в честь моего трудового праздника. А это был действительно праздник, так обрадовали меня прекрасные результаты первого спуска яхты на воду. Трюм был сухой и чистый, нигде ни капельки никакой течи, даже отсырования фанеры. Было настолько хорошо, что я чувствовал себя на седьмом небе.
Выпив и закусив, мои собутыльники горячо поздравили меня, тем более, что они были первыми и единственными свидетелями уникального и неповторимого зрелища, первого и наверное последнего спуска океанской яхты на воду в городе Воскресенске.
Кран медленно и величественно повторил обратную операцию и яхта вернулась на место. Господи, как хорошо! Расплатившись с крановщиком и поблагодарив его за помощь, я закрыл стапель и пошел к себе на работу, чтобы рассказать всем моим друзьям об успешном спуске яхты. Пусть и они порадуются вместе со мной.
Навстречу мне шел Анатолий Коньков, с фотографом комбината. Шли, чтобы запечатлеть это уникальное событие, но...опоздали, крановщик уехал, а вручную поднять ее...
- Как жаль, что ты опоздал. Прости, но крановщик не мог ждать, и я вынужден был его отпустить. Очень жаль, что вы опоздали, не будет фотографий
- Никак не мог вырваться, - сожалел и Анатолий. - Я очень хотел прийти, и опоздал. Это наверное наказание, что я не поверил в твою оперативность. Ну, расскажи, как успехи? Я вижу, что ты сияешь, и кажется выпил?
Я рассказал ему о своих успехах, об идеальном подтверждении всех проектных данных. Получил хорошие данные по испытаниям на кренование и дифферентовке.
- Молодец! Рад за тебя, - похвалил меня Анатолий. - Что будешь делать?
- Ха, просить твоей помощи, конечно. Теперь, как никогда появилась уверенность, вот только построю диаграммы остойчивости, сразу начну тормошить всех. А пока нужно заняться внутренними работами. Не знаю, как с ними справлюсь, если ты не поможешь. Ведь на будущий год, хотя бы к концу лета, нужно выйти в плавание.
Однако счастливым долго быть невозможно, это пагубно, человек может почувствовать себя в раю. А черт что будет делать? Нет, так нельзя. На другой день я пошел на стапель, чтобы восстановить крышу. Работа наверху тяжелая и опасная, так как можно с нее скатиться, а одному удержаться, работая и удерживая материалы, очень трудно. Но нужно было укрыть яхту.
Пришел сосед Титова и начал клянчить три рубля, но так как я отказал, он начал просить хоть рублик, обещая вернуть с получки. Мне это было неприятно и назревала злость. Он видит, что я один работаю, что мне тяжело, неудобно, да и опасно и одному это непроизводительно, а он вместо того, чтобы помочь - клянчит деньги.
- Ты лучше помоги мне заделать крышу, а я тогда тебе заплачу. Ты же понимаешь, что если пойдет дождь, а рубка еще не установлена, и может залить яхту.
- Я помогу, я все сделаю вам, только сначала дайте рублик.
В конце концов меня прорвало от этого нытья и я выгнал его, за что пришлось жестоко расплачиваться. Когда я ушел домой, он через неоконченную часть крыши забрался в стапель и украл электродрель со сверлами.
Так начались мои будни. Потом я сказал об этом Титову. Он сообщил, что дрели уже нет, ее продали и пропили.
Весь октябрь и ноябрь я усиленно занимался корпусом, а в ненастную погоду работал дома. Рассчитывал остойчивость яхты, решал штурманские задачи, изучал карты маршрута плавания. Я как-то стал медленнее жить. Все надежды были перенесены на лето, так как наступили холода. Я умеренно работал. Это спокойствие пришло ко мне после испытания яхты, так как была оправдана моя работа. Я часто вспоминал, как она ложилась на поверхность воды и потом величаво успокаивалась на ее глади. Я уверовал в свои способности, и все тревоги исчезли. Я понял, что могу что-то сделать.
Работа внутри корпуса была кропотливой и тяжелой. Самое трудное было зашпаклевать эпоксидкой вкладыши между корпусом и стрингерами. Там были поставлены бруски, а в пустые места, щели мы вмазывали шпаклевку на эпоксидной основе, которую готовили сами. По моей просьбе там работал один пенсионер, в прошлом столяр. Работал он неплохо, но очень медленно и, к сожалению, выпивал. Чтобы приобретать “зелье”, он потихонечку продавал мой материал. Правда, платил я мало и ему не хватало на ежедневную выпивку. Это факт, но я был разорившимся миллионером. В декабре, после праведных трудов, я уехал в Кисловодск, в санаторий, забрав туда тетради и учебники. Первые пять дней я проспал, не выходя на улицу. Спал упорно и успешно, а потом в перерывах между процедурами и терренкуром, начал заниматься. Так закончился третий год работы.
После технологического спуска я объявил конкурс, на лучшее название яхты. Мог участвовать каждый желающий и даже была обещана премия. На стене стапеля я написал большими буквами, что объявляется конкурс на название яхты и прямо на картоне, которым была обита деревянная стена, желающие писали предлагаемое название. Их к концу года было написано больше сотни. Но я все еще думал...
Дома меня ожидало письмо от Николая Токаря, с которым меня познакомила секретарь исполкома горсовета Нина Голованова. Николай в прошлом был журналистом, но, не получая возможности писать правду, занялся бухгалтерской работой в стройбанке. Умный, деловой молодой человек, умеющий очень грамотно и в сжатой форме формулировать свои мысли, он покорил меня. Я его очень уважал и просто завидовал его литературной грамотности. Его письмо отражало отношение ко мне тех людей, с которыми я сталкивался по яхтенным делам. И в то же время оно предупреждало, не успокаиваться и быть бдительным. Ну, прямо, как на войне. Мне было трудно и прочитав его письмо, я взмолился: “ Дай Боже, чтобы не было хуже”.
Здравствуйте, т. Чебанюк
Мое письмо не будет деловым и конкретным по характеру, ибо я просто не могу оказать вам какой-либо прямой помощи. Однако мне представляется, что сейчас, особенно в начале (все же) вашего пути, Вам не менее необходимо и ощущение общей поддержки. Точнее - то дело, за которое вы взялись, неизбежно, уже в силу своего исключительного характера должно вызвать и я уверен - уже вызывает и до успешного его окончания - а скорее и после - будет вызывать противодействие.
Я по-дилетански, конечно, но давно интересуюсь историей подобных мероприятий, как чисто спортивных, так и научных, и вижу, что возникновение подобных препятствий свойственно большинству из них, но и большинством же свою идею или мечту выносившим и сделавшим, а это прежде всего ваше предприятие им подобно, они были не только преодолены, но и при всей внешней парадоксальности - нужны и даже необходимы.
Хорошо сказал об этом известнейший сейчас, но достигший этого не в борьбе за лавры и звания, но в борьбе за свою мечту и научную истину человек - Тур Хейердал.
Я позволю себе показаться несколько многословным, но все же приведу здесь два отрывка из его речи, произнесенной в Лондоне 8 июня 1964 года на заседании королевского географического общества, посвященного присуждению ему медали общества:
“Сочетание одобрения и противодействия - вот главный двигатель поиска. Одобрение - желанная награда - противодействие - вызов, не позволяющий успокоиться...
...Конечно, не так легко воздать должное этому, особенно, когда в лицо дует свирепый ветер. Но когда ветер попутный, как сегодня, мы вполне можем это признать, и пусть сознание этого помогает другим...в минуты испытаний и при встречных ветрах.
И это действительно так.
Полагаю, что подобная мысль, если еще и не была четко сформулирована вами для себя, уже постоянно присутствовала в Вашей борьбе за осуществление своей мечты - право на которую неизбежно возникает у каждого, имеющего свою мечту - я имею ввиду стремление не к большому, но к лучшему, но когда человек еще и еще раз услышит что его считают не одиноким чудаком - прожектером, и его мечта и ее осуществление искренне и глубоко волнуют и не из вульгарного любопытства, сродно сплетен об актерах, а из того высокого и дорогого чувства советского патриотизма и веры в человеческую мечту - это то, что так же необходимо, как мачты и паруса. Я так считаю и позволю еще раз пожелать успеха Вашего предприятия.
Искренне Ваш подпись. Н.Токарь
Я прочитал письмо, написанное грамотным и знающим жизнь человеком, который нашел время, чтобы предупредить меня, подготовить к будущей борьбе с недоброжелателями и противниками плавания. Он, не занимаясь этим вопросом, не зная меня, но услышав о моей мечте, счел ее неординарной и предположил, что борьба будет и предупредил меня, чтобы я был готов и не спасовал.
Тогда я не обратил, к сожалению, на это должного внимания, так как я не предполагал, что будет большая драка и чем она закончится. Я собирался тихонько закончить работу и без шумихи выйти в тренировочное плавание и где-то уже вдали от Родины сообщить в печать, в те редакции, которые мне порекомендуют, о цели плавания и других вопросах. Я боялся шумихи, так как во многом был еще не уверен и в том, насколько моя яхта мореходна и достаточна ли ее скорость и в том, когда я ее еще построю. Я не считал свое плавание настолько выдающимся, насколько и рисковым и боялся об этом шуметь в печати.
Но судьба распорядилась по-другому, и бой начался раньше, чем я предполагал. Противники мои действовали совершенно гнусными методами, о которых как то и говорить не хочется, так как это унижает многих честных и хороших людей.
Я перечитал коротенькую книжечку Слокома, о путешествии вокруг света, удивительно интересную книгу о первом плавании Тура Хейердала на плоту от берегов Южной Америки, через Тихий океан - “ Путешествие на Кон-тики.”, не раз читал и книгу Чичестера “ На Джипси-мот - вокруг света”. Все они в той или иной степени сталкивались со скептиками, недоброжелателями. Но мне казалось, что я живу в другой системе, в социалистическом государстве, и мне помогут. Помогут и наши люди, и предприятия. В конце концов, и печать. Господи, какая наивность!
Я так думал. Предупреждение Николая Токаря не дошло до моего сознания, и не родило чувства должной тревоги.
После спуска яхты по городу о ней прошла волна слухов. Кто-то красочно расписывал яхту и ко мне повалили посетители. В каждый погожий день кто-нибудь да приходил. Были просто любопытные, которые хотели поглазеть на это чудо, были и такие, кто давно слышал о яхте, но о ней ходили довольно противоречивые слухи. Кто-то вообще ни разу не был у меня, а видел яхту в кино или на картинке и не мог предположить, что такое может быть в их городе. Уж больно неприглядно выглядел мой стапель, сколоченный из разношерстных досок и видеть там настоящую яхту действительно было диковинным. Побывала у меня и половина работников исполкома, горкома КПСС и много других совершенно различных людей, от руководителей предприятий, заводов до учителей и школьников. В большинстве такие визиты были приятны, так как у меня было что показать, и интересно было поговорить с хорошими людьми. Сама обстановка настраивала на философский или романтический лад. Вдруг оказывалось, что чуть не все, еще в молодости мечтали о.....,но..... Меня же, кроме бесед, интересовала возможность получения от таких посетителей помощи. Иногда, слушая неудержимую болтовню какого-нибудь деятеля, я взрывался, так начинали надоедать болтуны, обещавшие достать луну с неба.
Однажды ко мне вошел маленький, юркий человек. Такой подвижный, что я еле успевал за ним взглядом. Быстро осмотрев яхту, буквально за пару секунд, он спросил:
- Можно к вам пройти посмотреть яхту?
- Пожалуйста, тем более, что вы уже здесь и смотрите на нее.
- Нет, я не один. Можно?
- Да, конечно.
Таких вежливых и стеснительных посетителей у меня еще не было и я, бросив работу, пошел к верстаку, расположенному у входа, напротив дверей. Вошел высокий, стройный мужчина, средних лет, с очень длинными волосами и во всем черном. Не дойдя до меня шага три, он остановился, поздоровался. И поклонился, чуть-чуть нагнувшись вперед, с таким спокойствием и достоинством, что его действия никак не умалили произведенного им впечатления, а наоборот, придало нашей встрече серьезность и солидность. Я представился и, как обычно, захотел узнать, кто ко мне пришел. Ведь в зависимости от того, чем человек занимается, я определял, что от него я смогу получить, какую помощь. Вот такой я стал практичный.
- Я служитель культа, - сказал мне священник. - Покажите, пожалуйста, яхту. Собственно, я уже вижу это сооружение. Простите, за нестандартное выражение - она божественна. - Он говорил медленно, спокойно, как бы соизмеряя слова с тем впечатлением, которое производила на него яхта. Я повел священника сначала вокруг яхты, а затем мы поднялись по лесам на палубу. Подробно рассказал ему об устройстве яхты, расположении помещений, оборудования, а затем о цели сооружения этого судна. О своей мечте.
Он внимательно слушал мой рассказ, спокойно, не перебивая, придавая нашей беседе удивительную серьезность. Не было излишних эмоций, не было восхищения, но и не было критики или глупых заявлений подобных тому, что яхта утонет или что меня съест акула. Он своим внимательным отношением, спокойствием как бы подчеркивал важность всего, о чем я ему рассказывал и что он видел сам.
Закончив рассказ, я пытался вызвать его на дискуссию о жизни, о Боге, о вере. Он встретил это спокойно и как-то обезоружил меня прекрасным знанием истории человеческой цивилизации, учения о возникновении жизни на земле и о воспитании людей. Закончили мы беседу тем, что я согласился с ним, что человек должен жить с верой. Именно с верой. Ибо без веры он представляет собой пустышку...
- Давайте освятим вашу яхту, - предложил он. - У нас общая цель, общение с природой, а это очень нужно современному человечеству. К сожалению люди в наше время превратились в потребителей. Они берут от природы уже все то, что находится на исходе, за пределами дозволенного. Так продолжаться не может, потому что это ведет к истощению Земли. Человек не только должен брать, а в первую очередь отдавать. Я вижу, что вы это понимаете. Мы согласны освятить вашу яхту, чтобы она несла людям веру в человека.
- Благодарю Вас, - с грустью сказал я, - но этого я сделать не могу. Несмотря на то, что я с вами во многом согласен, т.е. наши взгляды совпадают, да и сам я крещенный, но этого я не имею права делать. Я коммунист, и если узнают, что я освятил яхту, то завтра же мне запретят продолжать ее строительство, и ни в какое плавание я не пойду. Спасибо вам за понимание. И простите меня, если я вас обидел своим отказом.
- Мне хотелось сделать Вам что-то хорошее, Александр. Мне кажется, что в такое плавание нужно идти с Богом.
- Я не знаю, что вы подразумеваете под Богом, но я считаю природу Богом. Природа такая умная, такая разнообразная, такая красивая. И она создана так, что все в ней полезно. Нет ничего лишнего, только мы еще не все понимаем. Кто ее создал и как, я не знаю и не могу понять. Знаю только, что это высшие силы, глубоко разумные, но они за гранью нашего понимания. Вы смотрите на Бога слишком упрощенно. Это же непознаваемая человеком субстанция, знающая все, умеющая все, энергетически всесильная, так что способна распоряжаться Вселенной и руководить всей ее жизнью. Что это такое, я не знаю, но верю в то, что она есть... Вот только где она, какая она, каковы ее цели и задачи, я не понимаю. Но знаю, что разум во Вселенной существует и надеюсь, что Он когда-нибудь обратит свой взор на нашу грешную Землю. Я сам часто с содроганием смотрю, как безжалостно уничтожают природу. И непонятно во имя чего. Хотя чаще всего, ради наживы. Виноваты в этом мы сами и, в первую очередь школа. Нужно воспитывать любовь к природе, такую же, как любовь к матери. Природа - мать человеческая. Она родила его, она его содержит, кормит, обогревает, ублажает все прихоти. А вот человек ее не понимает, не видит, что она живая, что у нее есть живая душа., что ей больно!
Мы расстались. Он вышел от меня тихо, спокойно, и с достоинством, пожелав на прощание удачи в моей жизни.
-Да поможет Вам Бог в вашем прекрасном мероприятии.
Он не пригласил меня к себе. Тогда я этого ничего не понимал и только через несколько лет, прочитав книгу “Беседы и молитвы” митрополита Антония, я понял, что в жизни человека бывают моменты, когда к нему приходит или он встречается с лицом, посланным самой судьбой, кем то высшим. Мне нужно было выслушать его и пойти за ним. Тогда я этого не понимал и от глупого моего поведения может быть так негативно сложилась в дальнейшая моя судьба. Не знаю, но может быть действительно это был мой учитель - гуру.
Простите меня, святой отец.
Об этом визите я буду вспоминать всю жизнь и всегда буду думать - правильно ли я поступил. По сути дела в душе я всегда был верующим, так почему же я струсил? Кто скажет? Кто поймет меня? Наверное мудрость приходит со старостью...
* * *
Мне кажется, что для того, чтобы иметь много и хороших друзей, нужен талант. Жена меня часто упрекала, что я не умею заводить друзей. Все они у тебя не интересные, случайные и не имеющие веса люди. От них никакой пользы. В чем-то она была права, но по своему. Посвятив свою жизнь армии и отдавая службе все свое время и силы, я не находил времени на сборища, вечеринки. Когда я учился в училище, то после второго курса потратил все зимние каникулы, на написание пособий для курсантов по физике. Оно не было издано, так как упрощало подготовку, а люди должны учиться работать с книгой. Но несмотря, на то, что оно не было напечатано, это занятие не пропало для меня даром. Тогда то я начал учиться писать!
Оно научило меня правильно, технически грамотно формулировать свои мысли. Тогда-то у меня появились друзья, единомышленники, да еще за шахматным столиком. Так вот, друзей я выбирать не мог, чаще они находили и выбирали меня.
Одним из таких друзей стал для меня полковник в отставке Павлущенко Дмитрий Павлович, который примерно в одно и то же время уволился в запас. В трудные годы строительства яхты, когда я уставал до того, что не было сил добраться домой и приготовить себе ужин, он затаскивал меня к себе. Заботливая и добрая его жена, считала обязанностью накормить меня и дать возможность отдохнуть. Она работала учительницей. В наше время это было почетным. Так как и ее мужа, и меня часто приглашали в школы на разного рода патриотические мероприятия, то мы имели и общие темы для разговоров, уж не говоря о делах на моей яхте. Дмитрий Павлович прошел большую армейскую школу, многое испытал во время Великой Отечественной войны и был прекрасным рассказчиком. Если его приглашали в школу или техникум, он обязательно брал меня и заявлял: ”Я - армия, а ты - флот”. Так он распределял обязанности. Детям это нравилось, да часто и взрослым. Мы рассказывали о войне, технике, людях и все так, как оно было, давая окраску переживаниям людей в то время. Как-то раз во время моего выступления, из зала крикнули: “Расскажите о море “
Кто не может рассказать о своем любимом? Сколько часов, сотен часов я выходил на палубу, чтобы полюбоваться величием моря, его красотой, силой, бескрайностью и удивительной жизнью... Когда у меня было хорошее настроение, я мог о нем рассказать без конца.
Дома у Павлущенко было просто и уютно. Я мог запросто прийти к ним в гости, отдохнуть, поговорить, поужинать. Его супруга - Надежда, прекрасно готовила и была, как все хохлушки гостеприимной, простой, внимательной, и доброй, воспитанной на послушании мужу. С ними жила мать, тоже в прошлом учительница. В восемьдесят лет она сохранила ясный ум и тактичность в обращении, а так же и хорошую память.
Их дом для меня был как бы отдушиной, хотя я почти никогда не признавался в своих душевных трудностях, переживаниях. Но после откровения с Галей, я долго ходил грустный, с побитым видом, не мог участвовать в весельях, затеваемых моими друзьями. Естественно, что они заметили мое состояние, и это вызывало у них чувство тревоги за меня. Возможно это, а может быть просто их участие, и заставило меня как-то рассказать о наших с Галей двухгодичных отношениях. Я рассказал все и признался, что в разрыве виновен сам. Но ничего сделать не мог. Она не была испорченной женщиной, играющей роль целомудренной девицы. Как я понял, ей понравилось мое трудолюбие, серьезность в решении многих вопросов и необычность работы. Она мечтала не о развлечениях, а о крепкой и нормальной, без бурных страстей, семейной жизни.
- Ты правильно сделал, рассказав все своей знакомой, - заключила Надежда. - Но вообще то ты не прав. Зачем тебе в твоем возрасте добиваться любви? Ты же не можешь отдать жизнь любви. У тебя не те взгляды и ты не бросишь свою затею. И может быть за необычность твоей мечты она тебя и полюбила. Вот она сейчас горюет, а кто виноват? Но вы оба правильно сделали, что обсудили этот вопрос, потому что через несколько лет пришло бы отрезвление. Ты бы жалел, что не пошел в свое плавание, а она чувствовала бы твое состояние, то же была бы несчастна. В общем это все очень сложно. И зачем ты усложняешь себе жизнь? Будь проще и дружи с равными тебе. Я говорю в плане возраста. В общем, не переживай, я тебя познакомлю со своей подругой, тоже учительницей. Мы работаем вместе, муж ее непонятно где. В общем она давно живет одна, с дочерью. Я думаю, что она с удовольствием с тобой познакомится. Она сексуальная баба, а тебе что нужно? Новую семью заводить? Зачем? Уже поздно.
- Не нужно, Надя. Это все сложно и у меня столько забот и я так устаю.
- Тебе ничего не нужно делать. Я ее приглашу к нам в гости и ты посмотришь на нее. Поболтаем все вместе. Это же тебя ни к чему не обязывает. Дочь у нее большая, уже заканчивает школу. Живет она со своей матерью в Москве.
- Нет, не нужно. У меня здесь яхта и я при ней. Не могу я уезжать от нее, и зачем кружить кому-то голову.
- Не беспокойся, она скорее тебе вскружит голову, чем ты ей. И сама, когда захочет будет ездить к тебе домой. Ты не знаешь москвичек.
Зимой на яхте работы было мало, так как не было условий и я мерз. Поэтому Дмитрий Павлович легко уговорил меня поехать 23 февраля в школу-интернат, где работала его супруга и выступить там с беседами о Советской армии. Когда-то это был большой и красивый, патриотический праздник. Там я встретился с Лидой. Небольшого роста, коренастая, плотно сбитая, она производила впечатление физически сильного, бойкого человека. В своей среде она чувствовала себя очень свободно, громко смеялась, танцевала, делала беседу непринужденной, веселой и общей.
Я таким талантом не обладал.
Прошло некоторое время после этого праздника и мы встретились на квартире у Павлущенковых. Надя, как всегда приготовила что-то невообразимое, наверное потрудилась более продуктивно, чем я на яхте. Чтобы не обидеть хозяйку, мы то же трудились весь вечер и успешно. Дмитрий кинулся в воспоминание о войне, о своих фронтовых подвигах. Он умел увлекательно рассказывать и его воспоминания были интересны. Он собирался написать книгу. То начинал писать, то бросал на половине главы. Просто у него не было упорства и воли. А жаль. Я запомнил его несколько рассказов, о фронтовых боях.
«После освобождения Киева, немцы не могли смириться с поражением и решили окружить всю нашу группировку войск. Я командовал полком, назначение было уничтожать танки. Практически у нас все было механизировано. Но после боев за Киев осталось только около полуторы сотни бойцов. Нас должны были направить на отдых и пополнение. Вдруг приказ, немцы движутся большой колонной танков по направлению на Винницу. «Перекрыть шоссе и ни в коем случае не пропустить». Приказ, есть приказ. Я расставил орудия поперек шоссе, выдвинув фланги далеко вперед. Рассчитывал на первый удар по максимальному числу танков. ”Бить только прямой наводкой, по всей колонне танков тогда, когда танки подойдут на 600 метров. Не раньше и всем сразу. Орудиям на флангах после первых выстрелов, немедленно отойти и скрытно передислоцироваться ближе к основной линии, иначе вся колонна обрушит огонь на вас. Сигнал - одна зеленая ракета. Один наблюдатель должен постоянно смотреть в мою сторону. Мы должны открыть огонь одновременно, в одно мгновение. В этом успех и наше спасение. Немцы - не дураки, они сразу начнут разворачивать колонну и пойдут в атаку. Здесь нужно бить врага, отступать некуда, и не думайте, не успеете. Я говорил, говорил своим солдатам, стараясь передать им суровую правду, заряжая их азартом боя. А сейчас - ждать. Своему адъютанту я сказал, что жизнь людей на его совести. Он должен, как только появиться колонна, немедленно сообщить в дивизию и потребовать авиацию. Они знают, им только нужно время. Точное время. От того, как ты быстро передашь, зависит, будем ли мы живы.
Немцы появились большой колонной. Считать их не было смысла. И хотя они шли довольно кучно, конца колонны не было видно. Я волновался за фланги. Передний танк мешал бить по идущим за ним и мы должны были ждать разворота колонны. А фланги могли бить и по самым уязвимым местам. Напряжение было жуткое. Надо и все тут. До отметки осталось метров 20, когда я крикнул - огонь и выстрелил из ракетницы. Началось все то страшное, которое показывают в фильмах и пишут в книгах. Отличие только в том, что ты сам был в этом пекле и ежесекундно, как и сотня твоих товарищей, рисковал самым главным - жизнью. Земля стала стеной из черных комьев и пыли. Падая, она покрывала мертвые тела и перемешивалась с кровью. Из-за выстрелов не было слышно голосов. Гул танковых моторов, скрежет гусениц заглушались непрерывной канонадой. К несчастью, несколько орудий уже молчали, хотя и несколько танков горели. Но немцы не отступали, они рвались вперед, несмотря на потери. Где же авиация? Я кричал на адъютанта, не слыша его объяснения. Тогда он приблизился к самому уху и закричал, что он передал. Но что еще прошли только 12 минут. Что они еще не могли долететь.
Летели комья земли и страшные, рваные человеческие тела. Но отступать было и нельзя, и просто невозможно. Бросить и бежать - мы не могли. Танки подошли настолько близко, что мы начали их бить прямой наводкой. А они все лезли... Вдруг я увидел, как немецкие танки начали разворачиваться и на большой скорости уходить. Они бежали! Мы выстояли!
Нас осталось 22 человека. Командующий выразил благодарность и приказал всех, до единого человека, наградить, а двоих представить к званию “Героя Советского Союза”. Кого двоих, думал я, ведь они все, все до единого герои и достойны этого высокого звания. Они прошили ад и победили. Да, жуткой ценой: сотни раненых и убитых товарищей, но ведь выстояли и победили!
Но бывали воспоминания еще более страшные и печальные, когда люди погибали, не сумев победить.
Грудь Павлущенко украшали десятки орденов, полученных за героизм в суровых боях за нашу Советскую Родину. Когда-нибудь, благодарные потомки вспомнят, о тех, кто действительно спас человечество от коричневой чумы. И это правда. Тогда мы все свято верили в свою великую миссию и никто не думал, что будет такое страшное время, когда найдутся подонки, которые взорвут страну изнутри и их представители поедут к немцам просить прощения, что Великий Советский народ воевал против немцев.
Что страшного на войне?
Все! Но, если ты сам погиб, то тебе все равно. А вот носить в своем сердце гибель друга, подруги, близкого человека - страшно. Страшно видеть его мучения. Через два года после войны, на Курском вокзале я встретил нашу медсестру. Ее ранило в ногу взрывом немецкой бомба. Эти 15-килограммовые осколочные бомбы имели внутри батончик, как шоколадная конфета, только красного цвета. Это был красный фосфор. При взрыве он мгновенно расплавлялся и рана поражалась не только осколком, но происходил ожог и отравление фосфором. Если человек оставался жив, то он годами мучился от незаживающей раны. Она медсестра нашей части, приезжала в Москву лечится и опять уезжала со своей болезнью, и так много лет. Медицина оказалась бессильна перед гением зла.
Да, немцы, которые живут сейчас, не виноваты в том, что было. Но не нужно у них просить прощения за то, что сделали “большевики”. Не наша страна напала на Германию. Мы только защищались. Да, они не виноваты, что миллионы людей многих стран сожжены в печах или захоронены в оврагах, куда их сваливали бульдозерами. Но заставить тех, кто пережил ужасы войны, забыть это - невозможно, и зря некоторые руководители уж очень стараются отбить память у народа и целуются с их правителями.
От грусти мы находили силы перейти и к веселому, к нашей простой жизни. Слушали воспоминания о школьной жизни, которая, хотя и была трудной для учителей, но имела достаточно и юмористических историй.
Наш вечер окончился для меня совершенно неожиданно. Надя предложила пойти и посмотреть мою обитель. Благо я жил в какой-то сотне метров. Мой дом был крайним в этом городе и смотрел одной стороной на реку Москву, а другой - на необозримые совхозные поля, где-то далеко на горизонте заканчивающиеся лесом.
Как всегда, дома у меня ничего не было. В холодильнике лежал пакет молока, а на полке - пачка геркулеса. Это мой утренний завтрак. Кроме того, на нижней полочке холодильника завалялось две бутылки шампанского, которые мы немедленно уговорили. При все моем знании природы, некоторых точных наук, астрономии и сотен прочитанных книг, устроить веселое времяпровождение для гостей, я не мог. Они бурно “покритиковали мое хозяйство” и с шумом, веселыми шутками покинули меня. Провожая их, я пригласил Лиду приехать ко мне и через несколько дней она приехала со своей дочерью Аллочкой. Посмотрев мою яхту, мы пошли ко мне домой, где гости начали наводить порядок. Я даже не покраснел, так как заранее предупредил, что уделяю ничтожно малое внимание своему дому.
Так просто, без заверений в дружбе и клятв, без напряжения Лида вошла в мою жизнь и стала участницей большинства моих баталий на внешнем фронте. Она побывала на многих совещаниях и заседаниях, вела записи бесед и протоколы выступлений друзей и оппонентов. Это было действительно интересно, и она сама это делала с большой охотой. Иногда она по несколько дней не приезжала. Я сначала пытался как-то реагировать на такое отношение к нашей совместной жизни. Но потом махнул рукой... Не это теперь было главным в моей жизни. Мне, как всегда, нужно было трудиться. А вообще то, я страшно устал. У меня не хватало сил на взрыв эмоций и я начал спокойно смотреть на “семейную” жизнь. Мне нужно было работать. С Лидой мы пережили довольно много радостных и горестных дней. Через несколько лет ей каким-то образом удалось наняться на работу в Австрию, где она так же преподавала. Это было более престижно и высокооплачиваемо. Наша же совместная жизнь осталась только в воспоминаниях.
Глава 7 ИСПЫТАНИЕ СТРАХОМ
Во всяком большом деле есть доброжелатели и противники. Друзья помогают, вдохновляют, а противники, выступая против, вызывают силы, для преодоления преград на твоем пути. Так, что если тебя бьют, успокойся, так надо для дела. По мотивам письма Н.Н. Токаря
Четвертый год я строил яхту и это само уже говорило за себя. Друзья переживали и начали терять интерес, а противники торжествовали и принимали очень эффективные меры, чтобы воспользоваться задержкой и добить прекрасное начинание.
На протяжении всего времени строительства, ко мне приходили множество зевак, которые говорили. что у меня ничего не получится.
Я защищался от таких нападок и старался не обращать внимания, а работать и работать.
А время шло. Я по-прежнему еще не видел конца работы, одно накладывалось на другое, кругом возникали трудности, перебороть которые в одиночку я был просто не в состоянии. Шел февраль, на стапеле было холодно, и можно было работать только внутри судна. Там уже легко можно было поддерживать нормальную температуру. Но и там тоже был непочатый край работы. Нужно было оборудовать штурманский стол, камбуз, обеденный стол, два дивана, полки для книг, карт и документов, проложить электропроводку, сделать щиток, для освещения и подзарядки аккумуляторной батареи, установить цистерны для топлива, сделать приемники топлива, питьевой воды, не говоря уж о корпусных работах - мачтах, леерном ограждении, парусах... Боже мой, как еще много всего.
В Министерстве легкой промышленности я выбил фонды на парусную ткань, и теперь мне нужно было срочно ее получить и отдать парусному мастеру. Я вылетел в Ленинград, где довольно просто, без проволочек, получил на фабрике парусную ткань и передал мастеру, который обещал пошить паруса к лету. ”Ободрал” он меня как липку, но я знал, что экономить на парусах нельзя, так как это и скорость и безопасность плавания. Тем более, что мастеров по пошиву парусов в нашей стране очень мало, буквально 5-6 человек.
Пока, исходя из своих финансовых возможностей, я заказал только три паруса: грот, бизань и стаксель. На первое плавание мне как-нибудь хватит, а потом, когда все станет официальным, мне помогут и сделают пару полных комплектов.
Заодно, я провел пару дней на Ленинградской судоверфи ВЦСПС, где как обычно мог получить грамотную, неограниченную консультацию. Пробыв в Ленинграде пять дней, я вылетел в Воскресенск, где меня ожидали чрезвычайные обстоятельства, как будто кто-то решил еще и еще раз устроить проверку на стойкость, так сказать, экзамен на выдержку.
- К вам на стапель приходил следователь ОБХСС, - передал мне сын капитана химкомбинатовских катеров. Я знал этого маленького разбойника давно и старался из уважения к капитану привить ему навыки хорошего тона .
- Зачем ?
- Не знаю. Он везде лазил, все смотрел и расспрашивал.
- А зачем вы его впустили?
- Я не пускал, а он оттолкнул меня и зашел.
- Ну и о чем он спрашивал?
- Сначала он лазил по всем дыркам, рылся в материалах, ваших записях, а потом спрашивал, откуда мы все берем, кто здесь работает. Такой дотошный. Все допытывался, о чем вы разговариваете с людьми, которые у вас здесь бывают. Платите ли вы деньги, тем, кто работает. Чудак какой-то, он бы пришел, когда вы здесь вкалываете, не нужно было бы спрашивать. А вообще, он нехороший, противный тип.
- Все же вы зря его впустили. Сам говоришь, что нехороший тип и впустил.
- Так я же говорю, - обиженно проговорил Николай. - Я же его не пускал, я его не знаю, а он оттолкнул меня и сказал, что он следователь из милиции.
- Я его знаю, - вступила в разговор Тамара, инструктор горсовета ОСВОД. - Он занимался делом заведующей гастронома, что в полуподвале нашего дома. На нее было много жалоб, уйма. Она все тащила из магазина, вот люди и написали жалобу. Так после его расследования ее перевели в продавцы, а он стал носить золотую печатку. Мне не хочется ничего такого говорить, но люди очень плохо отзываются о нем. Клянут его жутко. Плохой он человек. Вы с ним поосторожнее.
- Ладно, Тамара. Конечно, то, что он плохой человек, это хуже для меня; я ему ничего дать не могу, поэтому он поиздевается надо мной. Но может быть люди зря клевещут, не все любят работников ОБХСС. И всех огульно хаять нельзя. Там то же есть хорошие люди.
На следующий день ко мне на работу пришел этот следователь ОБХСС. Круглое лицо его лоснилось от жира, одет он был с иголочки во все новое. Он быстро обшарил взглядом помещение, вытащил из кармана красненькую книжечку и помахал ею перед моим лицом. Не дав рассмотреть ее, он спрятал свое удостоверение в карман и сказал:
- Чебанюк?
- Да. - ответил я, приглашая его сесть.
- Я должен вас допросить.
- Так сразу?
- Да, я пока решил не вызывать вас.
Я согласился, вместо того, чтобы выгнать этого жирного наглеца. Я понимал, что если я его выгоню, как он этого заслуживает, то он приложит все силы и связи чтобы забрать меня с помощью милиции. И пока разберутся, ославлюсь на весь Союз.
После обычной серии вопросов об анкетных данных, он спросил:
.- Кто вам разрешал строить океанскую яхту?.
- Никто, - ответил я ему. - Разве это запрещено?
- Да, запрещено.
- Покажите, где и кем?
- Покажем. А на каком основании вы захватили участок земли?.
- Мне разрешил исполком горсовета.
- Где решение.
- Мне передали об этом устно. Решение принятопосле консультации с Мособлсоветом.
- Где решение? Нет? - он повысил голос. - Так, вот, мы обвиняем вас в том, что вы захватили участок советской земли и строите на нем запрещенную яхту.
- Простите, но я на работе, а не у вас в милиции, где, очевидно, принято кричать, не давая человеку говорить. Впрочем, я там со многими знаком и таких воплей ни разу не слышал.
- Вы еще там будете, - отчеканил он, ни капли не считаясь с правилами хорошего тона.
- Ваши угрозы не свидетельствуют о вашей воспитанности.
Я ляпнул эту глупость и сразу понял, что спор на повышенных тонах не свидетельствует и о моей воспитанности. Господи, дай мне силы. Он тоже наверное понял, что перешел границы и замолчал, делая какие-то заметки в своем блокноте.
- Для чего вам яхта?
- Я хочу пойти в кругосветное плавание, - ответил я, думая, что наконец то он понял, с кем имеет дело.
- Эти сказки оставьте для школьников, - загремел он. - Ответьте лучше, кто вам помогает строить яхту, кто оплачивает труд рабочих предприятий, которые работают на вас.
- Я работаю в основном сам и только иногда нанимаю специалиста, например, сварщика. Бывают у меня просто добровольцы, знакомые, которые хотят помочь мне во имя большой и красивой идеи. Ради романтики.
- Я думаю, что вы не понимаете, с кем имеете дело. Придется вас вызвать в отдел, - пригрозил следователь. - Завтра в 10 часов будьте у нас, возьмите все документы, чеки, в общем все, что у вас есть.
”Их светлость”, Юдин-грозный, ушли, а я, честно говоря струсил. Уж больно строго, если не сказать, нагло, он себя вел. А его угрозы могли погубить все мое дело. Я думал - думал, хотя от того, что человек сидит, никакое дело не двигается. Нужно было что-то предпринимать, чтобы обезопасить свое дело. Меня в этом городе знают сотни людей, работники исполкома, горкома партии. Работу нашего городского совета ОСВОД, которым я руководил, отметили в области как лучшую по итогам года. Начальник милиции, грамотный и корректный человек, дружески относится ко мне и, как не странно, интересовался постройкой яхты. Более того, он помогал мне. Не понимаю, почему это вдруг какое-то дело?
Мой инструктор, Тамара, грамотная, серьезная и трудолюбивая девушка переживала вместе со мной. Будучи свидетелем моей напряженной работы, она знала, как мне все это дается, знала, что для меня значит яхта.
- Александр Моисеевич, вы с ним осторожнее. Он страшный человек и, если вы его рассердите, то он вас если не засадит, то нервы и здоровье попортит.
- Нет, Тамара, не в этом дело. Как бы он ни старался, ничего он мне не сделает. Я у всех на виду. Все, что я делаю, идет на постройку яхты. Я уверен, что за меня заступятся в исполкоме, да и в ГК КПСС. Все, кто побывал у меня, восхищались яхтой и моим стремлением пойти в такое прекрасное плавание. Ты понимаешь, что я никакой тайны из своей работы не делаю. Это не спрячешь. И я горжусь этим. Из-за какой-нибудь ерунды, я бы не стал так уродоваться.
- Я за вас переживаю, раньше я вас тоже не понимала. Это пришло со временем, так как это необычно в нашем городе..
На следующий день я ходил взад-вперед по длинному коридору милиции, ожидая приема у гражданина Юдина.
Я тогда еще не знал, что это один из приемов этой ьратии, выдерживать посетителя в коридоре, чтобы довести его до кондиции. Вот, когда он устанет, нервы потреплет и будет “на взводе”, тогда его готовенького приглашают на расправу.
В комнате их было двое, вчерашний следователь, доставивший мне “радость” общения с правоохранительными органами и, очевидно, его начальник.
Я представился, по инерции, так как это было в крови, после тридцатилетней армейской службы. Он буркнул, что то наподобие Капранов. Внешне это был другого типа человек.
Худощавый, внешне спокойный, без выраженного презрения на лице к посетителю. В начале даже показалось, что он относится ко мне с сочувствием.
Я достал чеки на приобретенные материалы, бумаги, подписанные местными властями и общественными организациями, и передал следователю. Он взял документы, посмотрел на чек, где я оплачивал за трубы, из которых были сварены шпангоуты, и спросил:
- Почему здесь не написана фамилия, кому продавались трубы?
- Я не знаю. И вообще первый раз слышу, чтобы на товарных чеках писалась фамилия покупателя.
- Мало что вы не видели или не знаете. Из этого чека, мы делаем вывод, что у вас был сговор с продавцом.
Кошмар какой-то. Я не мог сдержаться, меня буквально взорвало это нелепое заявление.
- Извините, но это голословное обвинение. - Что это за сговор? О моей работе знают и относятся с сочувствием очень многие люди, в том числе работники Горкома и исполкома, да и секретарь ГК КПСС Махатаев знает и очень интересовался, как у меня идут дела.
- Замолчите! - вдруг закричал Капранов. - Не произносите здесь это имя. Вам понятно!
- Почему? Я вот сейчас пойду к нему и пожалуюсь на ваше отношение ко мне и ваши приемчики.
- Молчать!
“Вот тебе и культурный человек”, - подумал я, а ведь с виду. Просто он умеет прикидываться, а выдержки - нет. Маска вежливости, которая слетает при первом же маломальском напряжении.
- Можете идти, но мы еще вас вызовем.
”Спасибо”, - я подразумевал подлинное значение этого слова- ”спаси вас Бог. Аминь.” Хотел бы я понять таких людей, чем они руководствуются в жизни. Как выполняют свой служебный долг. Неужели можно вести расследование или хотя бы просто выяснение того или иного дела путем запугивания людей? Сеять страх, унижать человеческое достоинство. Или это просто удел недалеких людей, выколачивающих угодные для них показания силовыми приемами. Что им от меня нужно? Ведь рядом с построенными Черемушками раскинулся поселок в несколько сот домов, и все знают, что туда из строящегося города шли потоком строительные материалы...Почему они не видят очевидное? Они откупились?
Усталый и взмокший от переживаний я вышел из ОБХСС и пошел в другую часть этого здания. Там располагался народный суд и работал мой знакомый, высоко порядочный человек. Он неоднократно интересовался строительством яхты и прогнозами на плавание, и я получил от него много полезных советов.
- Юрий Николаевич, я не знаю, что делать. Я же не преступник, а они...- И я подробно рассказал о нападении на меня следователей ОБХСС
- Ну, а кто говорит, что ты преступник? Они просто глумились над тобой, хотели, чтобы ты офицер флота, занимающийся таким прекрасным делом, испугался и лебезил перед ними. Хотели показать свою власть.
- Нужно что-нибудь придумать. Нельзя, чтобы они похоронили все мое дело.
- Это, пожалуй, несложно. Ты же сам говорил, что ты не частник. Тебе нужно обойти на яхте вокруг света, а яхта надо сделать общественной собственностью.
- Правильно, это действительно так. А дальше. Они же не поверят.
- Нужно просто передать яхту спорткомитету Восхимкомбината. Бесплатно, конечно. Комбинат будет помогать тебе строить на законных основаниях, и никакой идиот тебя не будет беспокоить.
- Ты думаешь это так просто?
- Конечно. Тем более, что то, что ты вложил в яхту, для тебя пропадет и твой труд тоже. Ты передашь ее бесплатно, а кто будет против такого подарка?
- Спасибо за совет. Действительно, яхта мне нужна только чтобы совершить кругосветку. Этого плавания мне хватит на всю жизнь. Вернусь, буду сидеть и описывать свою одиссею. А на яхте пусть ходят спортсмены и катаются отдыхающие на море.
Процесс передачи яхты прошел спокойно, без лишних эмоций, вызвав только удивление людей, которые после тщательного осмотра установили ее предварительную стоимость в восемь с половиной тысяч рублей. Это было больше стоимости первоклассного нашего Советского автомобиля.
Прочитав акт, председатель профкома Георгиевский спросил:
- И тебе не жаль передавать ее бесплатно?
- Нет, конечно. Я же не могу остаться на ней жить или подрабатывать в местах отдыха на море. Самое главное, что теперь мне смогут помогать в ее строительстве, не нарушая законов. Ты не представляешь, как надо мною издевались в ОБХСС.
- Ладно. Давай перечень того, что тебе еще необходимо сделать, мы рассмотрим и передадим в цех. Но учти, что бегать придется тебе по прежнему самому, так как никто этим вопросом заниматься не будет.
- А как быть с ОБХСС. Ты же знаешь, что там на меня заведено дело по строительству яхты и меня будут туда таскать следователи. Не хочется жаловаться начальству, подумают, что я слабенький человек. Но эти “ребята” наверное кого хочешь выведут из равновесия.
- Пусть “работают”. Ты не волнуйся. К сожалению мы тебе ничем помочь не можем, да это и не нужно. У них своя “епархия”. Коль скоро, ты передал яхту спорткомитету, они поработают впустую недельки две-три и успокоятся. Не переживай, береги себя, впереди еще много, ой как много будет переживаний, борьбы и невзгод. Тебе нужны будут силы.
- Как не переживать?
- Забудь и все.
- Они же издеваются, запугивают и грозят. Такое впечатление, как будто я сделал что-то плохое..
- Для меня в этом нет ничего нового, это для них естественно, как будто ты их не знаешь. К сожалению, многие из них пользуются своим служебным положением. Народ это знает и ненавидит их. А ты задумал такое, что уму непостижимо, и это ставит тебя на голову выше их. Нет, нет ты не зазнавайся. Сначала выполни, а потом мы тебя похвалим. В общем они прекрасно все знают - знают, как к ним относятся люди и уж одно то, что ты задумал такое дело, выводит их из себя, и они готовы тебя растоптать.
- Ты право пугаешь меня.
- Ты романтик. Ты трудишься, тратишь свои средства, силы и время на непонятное для них дело. О тебе пошла неплохая молва, возможно и многие считают тебя чудаком, но все ровно, это им не понятно. Это их бесит и они ищут то, чего нет, например, что ты например хочешь бежать в капстраны. Есть же такие разговоры.
- Но это же глупо. Ведь это можно сделать гораздо проще, не уродуясь на постройке яхты. Поехать пару раз в турпоездку, разведать все и попросить политическое убежище. Думаю, что там не отказались бы приютить инженера по автоматике ядерного оружия.
Через несколько дней меня снова вызвали на допрос. Вообще то я вел себя не лучшим образом. Я ходил без повестки, а по первому звонку. А раз я шел по такому вызову, что считал нормальным, они это расценивали как трусость виноватого человека. Ха! Ха!
- Кто вам разрешил подключиться к электросети?
- По моему заявлению, энергетик химкомбината.
- На каком основании?
- На основании письма комитета по физкультуре и спорту.
- Вы незаконно пользовались электроэнергией и вам нужно заплатить 600 рублей?
- Кому и почему? - наверное они рассчитывали на такую сумму взятку от меня. Но у меня денег не было, и я не собирался им платить ни копейки.
- Государству. Кроме того, заплатить за установку столбов для электропередачи и штраф, за то, что это сделано без разрешения Мособлэнерго.
- Столбы я делал и ставил сам, сам же протягивал провода, так как я в этом что-то понимаю. По специальности я инженер-электрик. Делал я все с разрешения и поэтому ни о каком штрафе не может быть и речи. Расход электроэнергии шел за счет химкомбината. Вот пусть он мне и предъявляет претензии.
- Вы нас не учите, - закричал на меня Юдин, затем, повернувшись к сидящему в кресле Капранову. Тот посмотрел на меня уничтожающим взглядом, помолчал, как будто решал архиважный вопрос, и процедил сквозь зубы:
- Можете идти. Но мы еще встретимся.
Они меня «достали». Что-то нужно было делать. Я зашел к начальнику милиции полковнику Сорокину, симпатичному, удивительно культурному, для находящихся в этом помещении человеку, и пожаловался на поведение его подчиненных.
- У меня такое впечатление, что я им где-то насолил. Ты бы послушал и сам бы удивился. Уж чего только я в жизни не пережил, но, по-моему это уже через край. Они обращаются со мной как с преступником. Кричат. Грозят. Затыкают рот...
- Александр Моисеевич, ты был кадровым военным и им остался. Ты не понимаешь специфику нашей работы, в частности ОБХСС. Они мне не подчиняются. Ты обратись в исполком к председателю. Степанов к тебе прекрасно относится, я просто завидую, какие у вас дружеские отношения. Со своей стороны, я обещаю, что поговорю с ними и добьюсь, чтобы они тебе не угрожали, не оскорбляли. Было бы лучше, если бы они смогли понять тебя, что ты идешь и рискуешь жизнью, чтобы, в конце концов, прославить нашу Родину. Самое важное, что ты сам решил, что сам делаешь яхту, что в нашей стране это возможно. Это имеет колоссальное международное значение. Это не то, что выберут спортсмена, сделают ему прекрасную яхту и поведут его вокруг света. Там заграницей не дураки они это понимают. А ты? Ничего тебе за это не дадут и не заплатят. К сожалению, на них жалоб много. А они не в состоянии это все понять. Понять то, что ты трудишься ради идеи. Для них это неимоверная, непостижимая глупость, вот они и роют яму, думают, что что-то там, кроме дерьма, найдут.
Я же знаю твою мечту и видел твою яхту и желаю тебе всяческих успехов. Как ни странно, возможно какие-нибудь мелочные нарушения у тебя есть, но я верю и понимаю тебя. А вот их я никак не понимаю. Неужели в их черствых душах нет отклика на эту прекрасную мечту?
Это же не прогулка. Скажи, а ты их никогда раньше не встречал, не было каких-нибудь стычек? Может быть лично, случайно где-нибудь обидел? Или оскорбил? - Он посмотрел на меня. Я помахал головой.
- Нет, впервые увидел, а у Юдина лицо запоминающееся. Самое интересное, что у меня за три с половиной года перебывало несколько тысяч человек. Кто только у меня не был! И только единицы ругались, что я не могу дать им на сто граммов. Они бранились, считая, что если я строю яхту, то я подпольный миллионер. Но это мелочи.
- Ты не тяни время и напиши председателю Исполкома. Напиши подробно. Все, как есть, и попроси защиты. А я буду у него и расскажу, что творится. Между прочем я и сам не знаю, по чьей инициативе было заведено дело, если оно действительно заведено.
- Спасибо большое. Степанов не от мира сего, я даже удивляюсь, как его избрали председателем исполкома. Он добрейший человек, умница, воспитанный, тактичный. Ты был у него на заводе “ Машиностроитель”? Среди окружающей грязи городских улиц и проходящей рядом дороги, клубящейся пыли и луж, попадаешь там в чистый, ухоженный оазис. Территория завода в цветах. В цветах! Когда рядом такое запустение и грязь. Ведь рядом с одной стороны Восцемзавод и “ Гигант”, а с другой - “Красный строитель” и Восхимкомбинат. Везде горы мусора... Если бы такие руководители были у нас в государстве, то мы бы давно построили коммунизм. Я преклоняюсь перед ним. Он у меня не однажды был на яхте, и мне кажется, пригласи я его, он бы с радостью пошел со мной вокруг света.
- Вот и хорошо. Не говори только, что я посоветовал тебе написать ему. Просто введи в курс дела и попроси защиты.
Мы тепло попрощались, и, придя на работу, принялся за послание.
Я написал о подготовке к плаванию, о строительстве яхты, о предполагаемом маршруте, что и как делаю, об успехах и трудностях, и сообщив, о действиях сотрудников ОБХСС, попросил у него защиты.
“Совершить плавание одному человеку можно, писал я в докладной, но подготовиться, построить современную океанскую яхту одному нельзя. Вы наверное читали, что Великий композитор Людвиг ван Бетховен говорил: ”Человек, помоги себе сам”! Я этого сделать не в силах, так как слишком большую задачу взял на свои плечи и поэтому обращаюсь к вам и прошу Вас помочь!
Отправив свое послание, я все равно не успокоился. Скоро уже четыре года я живу и работаю в кошмарных условиях, и вместо помощи столько неприятностей. Здесь в Воскресенске всем людям уже приелись разговоры о кругосветке и они вправе спросить, ”когда же он пойдет”. Они не представляют какой еще громадный объем работ необходимо выполнить. Нужно искать дополнительные пути, чем-то подхлестнуть мою работу, придать ей новый оттенок.
Что же делать? К кому обратиться? Многие говорят, что нужно докладывать руководству географического общества. Я все еще сомневаюсь, так как мне кажется, что еще рано.
* * *
Мне стыдно признаться, но я заболел. Вот тебе и путешественник. Наверное у меня наступило не только физическое, но и полное нервное истощение, и добитый следователями ОБХСС, да еще и мокрой, холодной погодой, я заболел. Вечером лихорадило, поднялась температура, болело горло, ныли мышцы, суставы. В общем полный комплекс симптомов ОРЗ. Скрутило враз, без подготовки, наверное, чтобы я не сопротивлялся. Дома у меня телефона не было, и я не мог консультировать своего помощника - инструктора горсовета Тамару.
Но болезнь не спрашивает.
Поздно вечером, почувствовав, что все это серьезно, я постучал к соседям, лаго у меня с ними были хорошие отношения..
- Ну и видик у тебя, капитан, - приветствовал меня сосед. - Никак заболел?
- Как видишь, есть немного. У меня к тебе просьба, будь добр позвони завтра утром на работу Сереже, моему сыну, и вызови ко мне на дом врача. Температура уже 39, так что не годиться идти стоять в очереди в поликлинике.
- Может быть сейчас позвонить?
- Нет, не стоит и откуда ты позвонишь? - В нашем стосорокаквартирном доме не было ни одного телефона. И это на окраине города. - Ладно позвони завтра с работы, это будет проще.
- Будет сделано. А сейчас тебе что нужно? Может быть лекарства?
- Нет, спасибо, ничего не надо. Я сам займусь лечением, но врача все-таки вызови: не хочется долго болеть.
Уткнувшись в книгу и замотав себя всего одеялом, я маленькими глотками пил крепкий, горячий чай, в который добавил ложку хорошего коньяка. Было тихо, тепло и спокойно. Я сидел в кресле, читал астрономию и тихонько покашливал. Не знаю, что там скажет врач, но я решил прогреться изнутри. Прополоскав горло настойкой календулы и приняв аспирин, я лег спать.
Врач пришла на другой день только после обеда. Меня всегда удивляло, когда жаловались, что врачи приходят поздно. После обеда, а то и к вечеру. Ведь по идее, к кому то должны приходить утром. Ведь врача вызывают в большинстве случаев тяжело больные, с высокой температурой. Но по моему недовольны только несознательные люди и понимая это, я встретил доктора с радостью, благодарностью и чувством стеснения за причиненное беспокойство.
Скинув пальто, она прошла в своих грязных сапогах по моему новому индийскому паласу, единственному украшению моей холостяцкой квартиры.
Я спокойно перенес это первое испытание, тем более, что врач была симпатичной (когда-то в молодости уж точно!). Высокая, с копной вьющихся темно-каштановых волос, серыми глазами и гордым наклоном головы. Видно в молодости она была недоступной. А сейчас ее портила излишняя полнота, но, несмотря на это она была страшно высокого мнения о своей особе. Это чувствовалось в разговоре, движениях и выражении недовольства на строгом лице. Да, дама с гонором, нужно с ней быть поосторожнее.
- Так, больной. На что жалуетесь?
- Кхе.., кхе................
- Хорошо. Покажите горло.
Я раскрыл рот, но очевидно недостаточно, на что последовало:
- Пошире, еще шире. Так, прекрасно. Поднимите рубашку, достаточно. Дышите. Еще дышите. Не дышите. Так. Дышите. Глубже, еще глубже.
- Чем вы болели в детстве?
- Корь, воспаление легких, потом...ангиной. Вроде все.
- Хорошо. Одевайтесь. Я вам выпишу лекарства, сульфодимизин. У вас есть кому пойти в аптеку?
- Возможно вечером придет ко мне сын.
- Так, хорошо
- Сульфодимезин принимайте по две таблетки три раза в день, нет четыре раза. Фурацилин - растворите и полощите горло. Если есть возможность, то пусть кто-нибудь поставит вам банки.
- Доктор, а что у меня?
- ОРЗ. Вы простыли, а организм ослаб. Нужно беречься. До свидания.
Она опять пошла своими грязными лапами, через всю комнату, прямо по паласу, наверное он ей очень понравился.
- Доктор, - крикнул я вдогонку, - а пить что, в смысле чай, соки или какую-нибудь травку?
- Пейте горячий чай , с сахаром, добавляйте туда молоко.
Она быстро оделась, хлопнула дверью и ушла. - Простите, доктор, - захотелось мне крикнуть в вдогонку, что я вас так задержал. Хотелось еще узнать, что принимать от головной боли, но не успел. Совсем плохой стал.
Я взял книгу и лег. Я слышал, что при ОРЗ нужно больше лежать и пить жидкости. Вечером пришел сын.
- Сережа! Привет. Жду тебя, а ты не торопишься. Давай быстренько раздевайся и будешь лечить меня.
- Что с тобой, па? Чего ты раскис? Столько лет вкалывал, все было хорошо, и вот те на. Нехорошо получается.
- Укатали сивку крутые горки, понял, да? А потом, была доктор и все говорила, «хорошо, да хорошо», а ты вдруг плохо. Ничего ты не понимаешь. Давай, лечи.
- Ну. больной, что будем делать? Как себя чувствуете?
- Поставь пожалуйста чайник. Хлеба принес?
- Да, папа. Батон и любительской колбаски. Ты же ничего не просил.
- Спасибо, Сережа. Больше ничего и не надо. Я думаю, что все болезни, кроме истощения, нужно лечить голодом. Нельзя перегружать организм еще и набитым желудком. На пищеварение требуется много энергии, а где она у больного?
- Это что, твоя теория?
- Ну, это же логично. Если уж есть, то нужно легко усвояемую пищу, чтобы не нагружать желудок.
- Ну, рассказывай, что тебе доктор сказала?
- Даже не знаю, что тебе и сказать. Ладно, таблетки я после выпью, но вот тебе придется потрудиться. Поставить мне банки. Ты когда-нибудь ставил банки?
- Нет, не приходилось
- Ну, не Боги горшки обжигают. Справишься. Принеси банки, вату, пузырек со спиртом и вырежи маленькую палочку, так сантиметров 15. Спички на кухне. Вазелин в аптечной шкатулке, в тюбике.
- Все?
- Теперь слушай. Нужно спину слегка растереть тонким слоем вазелина, потом намочить ватный тампон на палочке в спирте и зажечь. Берешь банку, держишь ее поближе к месту, куда ставишь. Быстро втыкаешь горящий тампон в банку, вытаскиваешь его и банку прижимаешь к телу. В банке горящим тампоном делаешь вращательное движение по стенкам. Причем, это мгновенно. Понял?
- Ясно, па. Ложись на живот.
- На позвоночник и район расположения сердца не ставь. Понял?
- Почему?
- Не знаю.
- Готов?
- Да.
- Ну, давай.
Сережа зажег, причем действительно факел, такой громадный он сделал тампон и обильно намочил его в спирте. Наверное он очень близко поднес его к спине, так как я почувствовал сильный ожог.
- Сережа, больно. Ты же поджариваешь меня.
- Больно? Па, я тихонько...
- Сережа, нужно делать быстро и не касаться тела горящей ватой. Принцип, чтобы воздух в баллончике согрелся, кислород выгорел, а сама банка осталась холодной
- Ладно. - Он что-то сделал, но я естественно не мог видеть, так как лежал на спине. Банка отлетела.
- Пап, она не держится.
- Сережа, ты пойми, принцип в том, что внутри банки образуется горячий воздух, более того, пары спирта еще горят, когда ты прижимаешь банку к телу. И если ты быстро прижимаешь банку к телу, воздух охлаждается и сжимается, образуется пониженное давление и тело втягивается внутрь банки.
- Понял, папа. Давай еще попробую.
В конце концов, я не выдержал, не гожусь я для роли подопытного кролика. Так что, вытерпев несколько ожогов, я отказался от продолжения курса лечения и услуг “медсестры”
- Кончай, Сережа, давай лучше чай пить.
.Мы пили чай с хорошей, вкусной колбасой, которую два десятка лет назад делали еще из мяса. Сережа вспомнил, как я учился на “медбрата”.
- Ты помнишь, как делал мне уколы. Тренировался. Тогда я не жаловался, что мне больно.
Готовясь к кругосветке и предполагая, что в плавании мне придется самому лечится, я прошел фельдшерские курсы и научился делать уколы. Прежде чем делать себе, я и тренировался на Сереже. Ему я делал инъекции витаминов “С”. Натренировавшись на Сергее, я начал успешно делать уколы и себе в ягодицу.
- Разве тебе было больно?
- А кто любит уколы?
- Но они полезны.
- Ладно, давай я тебе лучше горчичники поставлю. А?
- Хорошо, но это завтра. Придешь? - Мы поболтали, сыграли в шахматы, (это тоже лекарство),и Сережа ушел.
- Тебе принести какое-нибудь лекарство? Мне что-то не нравится сульфодимизин. У него много побочных негативных влияний на организм.
- Нет, Сережа, я же не знаю, что лучше. Пока буду принимать его и пить побольше чаю. Он согревает и промывает организм.
Почему человек болеет?
Над этим, по-моему никто серьезно не думает. Наша “славная медицина” занимается тем, что, определив в той или иной мере диагноз, пичкает нас лекарствами сомнительной добротности и годности. А ведь все может быть гораздо проще. Нужно упредить болезнь, встретить ее, когда она только стучится в организм. Убить ее пока, она в зародыше. Это же гораздо проще и дешевле А мы идем к больному, когда болезнь валит человека с ног, и организм уже не в силах бороться с инфекцией. Как электрик я знаю, что сопротивление кожи здорового человека составляет 50-100 килоом. А когда он только начинает заболевать, сам еще ничего не чувствуя, сопротивление падает до 5 килоом. А сколько других сигналов подает организм. Не пора ли медикам задуматься и над этим вопросом. Но у них больных невпроворот, и некогда заниматься профилактикой.
Но, это естественно, только мое мнение. Прав ли я или просто брюзга?
На третий день я пошел на работу узнать, как дела, и проверить, что сделано без меня, что натворила Тамара. Все оказалось в норме, и поработав пару часов, я пошел домой добаливать.
Да, нервы вещь очень важная. После встряски, они сдают. А наши славные ОБХССники потрясли их здорово, постарались на славу, организм ослаб и потерял устойчивость перед микробами. Очевидно они в содружестве с....
Прошел март. Потеплело, побурел снег, повисли на крышах прозрачные сталактиты ледяных сосулек. Солнышко начало прогревать, да и день прибавился. Но работать на стапеле было холодно. Я создавал микроклимат внутри яхты, там работал и принимал гостей. Как ни странно, но люди шли ко мне. Что больше всего меня удивляло, так это их просьбы рассказать о других странах, о путешествиях. Наша городская библиотека небольшая и какая-то неухоженная, так что не задерживается там народ. Я рассказывал им о путешествии вокруг света Слокама Джошуа, об отчаянном путешествии Колдуэла, о гонках чайных клиперов, о походе Чичестера и просто о море.
В начале марта ко мне приехал мой друг, однокашник, профессор Виктор Бугровский, с которым мы провели долгих пять лет в морском училище. В молодости приходилось мне выручать его и мы стали друзьями. Я много и часто бывал у него, и его семья принимала меня как родного. Я остался военным офицером, а он пошел в науку, стал серьезным ученым и большим путешественником по нашей необъятной Родине. Все свои отпуска он проводил в тайге или в далекой тундре, в горах Алтая или Урала и больше всего в Центральной Азии. Везде боролся с негативным отношением к природе. Из каждого путешествия или похода он привозил научные данные и красочные стихи о нашей прекрасной Земле. Он прекрасно знал искусство, музыку, историю религии, географию. А сам-то он был технарем - доктором технических наук. Для меня он был просто хорошим человеком и большим умницей. Я рад был его приезду. Он был для меня авторитетом практически во всех областях. Своими знаниями и широким кругозором, четкостью и быстротой решения сложных вопросов, он буквально покорял людей. Я не знал ему равных.
Виктор приехал со своим другом и естественно мы все пошли на стапель. Ведь ради того они и проделали не близкий путь. Мне уже было что им показать, так как яхта снаружи была почти полностью готова. Освещенная лампами, она горделиво возвышалась над кучами хлама из досок, стружек и прочего мусора, как лебедь на неухоженном дворе.
- Хвалить тебя мне не хотелось бы: уж больно ты долго ее строишь. Но я поражен, - с чувством сказал Виктор. - Я никак не ожидал увидеть такую красавицу и такую громаду. Действительно, океанская яхта. Честно говоря, слушая твои рассказы, я сомневался. Знаешь, давай мы у тебя поработаем, что-нибудь сделаем на яхте, чтобы и наш вклад был в твоей одиссее.
Я никогда не отказывался от помощи, тем более высококвалифицированной. Виктор прекрасный умелец. Большинство приспособлений, необходимых ему в путешествиях, он изготавливал собственными руками. В его однокомнатной московской квартире под потолком висит самодельная, самая легкая в мире туристическая лодка, полностью изготовленная им из тщательно подобранного материала. А на кухне, так как нет ни сарая, ни гаража, висит щит, сделанный из струганных досок, на котором в образцовом порядке расставлены разнообразные инструменты. Не упомянуть о том что все стены квартиры забиты всевозможной научной, художественной литературой, книгами об искусстве, истории мира, религии, философии, значит не сказать о хозяине квартиры ничего.
На беседу с Виктором о своем кризисном положении я надеялся и очень ждал. Вечером вся команда после большой и плодотворной работы (мы покрыли рубку яхты стеклотканью), приехала ко мне домой, чтобы отдохнуть и разобраться в сложившейся обстановке. О нападках на меня со стороны ОБХСС Виктор разговаривать не хотел, обвинив меня в том, что я сам виноват. Теперь главное не обращать на это внимания, не тратить на такую чепуху свои силы и нервы.
- Такие “деяния” властей в порядке вещей, как любое другое, вернее сотни других препятствий, которые возникали и будут возникать на твоем пути.
Вспомни хотя бы часть тех книг, в которых путешественники рассказывают о трудностях в подготовке к тому или иному плаванию и путешествиям по суше. Пока готовились, сколько люди испытали, сколько рогаток преодолевали. Эти силки расставляет сама судьба и просто противники того или иного мероприятия, чтобы испытать человека, который замыслил что-то неординарное. Это и путешествие Седова, и Миклухо-Маклая, и хорошо описанные сборы и экспедиция в книге Каверина “Два капитана”. Люди шли на подвиг, на испытания во имя народа, для пользы своего отечества, и какие только козни им не строили, какие только препятствия не стояли на их пути. Так что не волнуйся и думай, что все трудности еще впереди.
- Вить, я хотел с тобой посоветоваться, не только из-за “истории” с ОБХСС, но и вообще о положении, которое сложилось у меня из-за затянувшегося строительства яхты. Я планировал всю работу выполнить за три года, то есть должен был закончить ее в прошлом году. Люди не понимают, какая кошмарная эта работа, и я им просто надоел. Новизна моей мечты спала, пришло разочарование, и я не могу найти той поддержки, даже моральной, которая была полтора-два года назад. Теперь, после проведения следственного деяния ОБХСС, мне перестанут помогать даже самые близкие приверженцы моей идеи, боясь нападок со стороны правоохранительных органов. Некоторые граждане, занимающие отнюдь не жесткие кресла, говорят, что я хочу построить яхту и удрать за границу. Они даже не понимают, что оскорбляют меня. И они уверены в этих своих предположениях. Попробуй, привлеки их к ответственности, докажи, что не собираешься удрать.
- Что, уже до этого дошло?
- Да. Вот на днях был интересный разговор. Я говорю, что не могу удрать заграницу, так как я член партии. А мне говорят, что и члены партии бегут. Тогда я заявляю, что я офицер, что всю жизнь, все силы, молодость отдал, защищая свою Родину. А он говорит, что и офицеры бегут. Ладно, говорю ему, я здесь в нашей стране получаю пенсию 200 рублей. Могу не работая неплохо жить, а там заграницей кому я нужен, кто меня будет даром кормить? Вот тогда он говорит, что я ему наконец доказал, что от таких дармовых условий не убежишь. Не буду же я доказывать это каждому? Мне хочется как то изменить всю обстановку. Ты бы меня понял, если бы хоть раз побывал на приеме у следователя ОБХСС нашей милиции.
- Саша, не суди о всех плохо, по одной ... Среди них есть тоже толковые и порядочные люди. Я уверен, что если бы его не остановил председатель исполкома, то среди его начальников нашелся бы глубоко порядочный человек, да тот же прокурор и прекратил бы издевательство над тобой.
- Ладно, Виктор. Я хотел бы посоветоваться и по другому вопросу. Здесь мне говорят, что нужно выходить на географическое общество. Подать туда необходимые материалы, описание маршрута плавания и яхты, ее конструктивные данные, но я боюсь, не рано ли, не потороплюсь ли я? Сам я ее в этом году не закончу, а если сейчас подать документы и просьбу о рассмотрении материалов по подготовке к кругосветному плаванию, то получится, пожалуй, рано. С чем я буду выходить наверх, если сорвется сейчас?
- Саша, давай рассмотрим твое положение, твою готовность сейчас по всем статьям и что в каких условиях ты сможешь сделать в этом году. Первое по постройке яхты. Что тебе нужно, чтобы закончить ее допустим к 1-му сентябрю?
- Нужно минимум два квалифицированных рабочих, слесарей. Нужно произвести оплату за заказ парусов на судоверфи, и третье, нужна помощь материалами: металлом, стеклотканью, смолой, некоторыми механизмами и приборами.
- Хорошо. Что тебе нужно из навигационного оборудования, таких как карты, лоции, огни, штурманский инструмент?
- Почти весь инструмент у меня есть, в том числе секстан, звездный глобус, таблицы 4 тома, для всего Земного шара, один компас, лаг, то есть все, для внутреннего плавания.
- Тогда второе и немаловажное. Тебе нужно сделать подробное изложение всех вопросов, связанных с плаванием, начиная с цели похода, описание маршрута плавания, описание конструкции яхты и, в заключение, что тебе необходимо сделать, какая нужно помощь, содействие. В общем нужно сказать все, что есть, чего ты хочешь и что тебе необходимо, для решения всего вопроса, и все с указанием сроков.
- Я согласен с тобой, но меня по-прежнему интересует, не рано ли? Ведь только единицы меня поймут правильно, и только те, кто сам когда-то что-то делал, а не живет на готовеньком. Таким образом, при всех за и против, у меня отступления не будет и максимальный срок, который могут мне дать, это полгода.
- Как я понял, ты боишься? Давай обсудим, что тебя особенно волнует? Отношение людей, снабжение или то, что ты не справишься?
- Я не могу не считаться с отношением к моей идее людей. Ибо от них зависит помощь. Если мне как-то помогут, то все равно за меня никто работать не будет. Значит, я должен рассчитать свои силы, чтобы их хватило на полгода. И вопрос снабжения. У меня нет двигателя, нет парусов, нет мачт. Мне кажется, что особенно много хлопот будет при оборудовании машинного отделения, установке машины, так центровка вала, машины, гребного винта чрезвычайно трудные, а здесь нет специалистов. Это должен делать я сам, не имея никакого опыта, только теоретические познания. И все люди, которые сегодня посмеиваются, завтра загалдят во весь голос. А именно такие балбесы создают общественное мнение.
Как-то в армии было проще, а вот, придя на гражданку, я удивился, до чего люди завистливые. Им чужая беда, неудачи доставляют какое-то дикое удовольствие. По другому не скажешь.. Верно, не все такие. Но десятки из сотен, приходящих ко мне на стапель казалось бы только и ждут моей неудачи. Сколько раз я слышал заявление, что яхта потонет. И это говорили людишки, ни черта не смыслящие в судостроении. Им хочется, чтобы яхта утонула. Это же садизм, другого слова не подберешь. Радость чужой беде... Я не занимаюсь философией, психологией и не был воспитателем, но Вить, пойми, это же дико. Вот этот гражданин из ОБХСС, извини не могу назвать его товарищем, он испытывал радость от моего бессилия оправдаться, доказать ему, что я не верблюд. Ему доставляло удовольствие глумиться надо мной.. Что же это такое, что это за люди. На флоте у нас все было проще и лучше, может быть потому, что мы все были равными перед лицом опасности.
И вот сейчас я пойду в ГО, скажу им, что я строю яхту и хочу пойти в кругосветку. А пока когда-нибудь ее дострою... Вы, мол пока рассмотрите мой вопрос, о том что я хочу. Я ХОЧУ. Это же несерьезно. Как люди могут взять на себя ответственность за рекомендации человеку, который еще не готов?
- Это уже похоже на самобичевание. Брось это, Саша. Ты уже так много сделал, что, если бы я не увидел собственными глазами, то не поверил. Ты недооцениваешь сделанное. Давай спокойно разберемся.
Во-первых, яхта почти готова. Главное. она прошла статические испытания на воде. Кренование и дифферентовка дали хорошие результаты, и этот вывод сделали специалисты. Каждый корабел поймет. Он в своем воображении увидит ее наплаву. А те, кто говорит, что она утонет, будут говорить об этом и после морского плавания. Они этого хотят. Но дураков не сеют и не жнут, они сами растут.
(Какие пророческие слова. Пройдет немного времени, и яхта пройдет испытание в зимних условиях плавания, но и тогда Григорьев и Якшаров будут говорить эти слова, что “она утонет”)
Во-вторых, и может быть более важное, это твоя психологическая, моральная готовность. Люди знают и это не требует доказательства, что ты как проклятый работаешь уже пять лет, считая проектирование яхты. Такой длительный срок воспитывает и готовит человека, и любой психолог это скажет. Таким образом, никто не сомневается в твоей моральной готовности, и это чрезвычайно важно.
И в третьих, у тебя много людей и даже организаций, которые знают тебя, знают твою мечту и поддерживают тебя. Пригласи всех, кого сможешь на заседание географического общества. Они поддержат тебя. Вот, например, ты рассказывал о председателе исполкома Степанове. Как я понял, это незаурядный человек, добрейшей души. Умный и грамотный советский работник. А секретарь парткома Химкомбината Коньков, по твоей характеристике он инициативный и чуткий партийный работник. Да и много таких. Опирайся на хороших людей и тебе будет хорошо. Береги их дружеские отношения к тебе. Это самое дорогое сокровище в жизни.
И последнее, все твои сомнения отпадут, когда ты поговоришь с руководителями Московского филиала географического общества. Расскажи им все откровенно, возможно они приедут посмотреть яхту. А пока действуй. Я тебя не узнаю. Как тебе в войну досталось, ведь не раз было трудно и опасно, и жизнью рисковал. Ведь переборол! Вот, подумай и считай, что сейчас ты борешься и тебе потребуются и и силы, и умение, знания. Ты должен радоваться борьбе, ибо она заставляет ярче жить и закаляет человека.
Когда-то, рано или поздно, но нужно было решаться. Предсказать точно, когда нужно сделать следующий шаг - невозможно. Я много раз бывал на заседаниях географического общества, слушал сообщения, доклады, но ничего подобного ни разу не было. Никто никуда не собирался, у всех все было в прошлом, и на наших встречах мы занимались воспоминаниями.
Скромно поужинав, мои друзья уехали, пожелав мне кучу успехов.
Я начал готовиться к докладу. Впереди было воскресенье, целый выходной день. После молотка, электрорезки, кисти, рубанка и прочих инструментов, требующих физических сил, я взял авторучку. Но голове от этого не стало легче.
* * *
Ман Иван Александрович, высокий и стройный мужчина, производил при первой же встрече, благоприятное впечатление. Его, капитана дальнего плавания, имеющего диплом Ллойда, знали во всем мире и звали просто и уважительно - Большой Джо. Начав свое плавание с эпохи челюскинцев, он десятки раз обошел вокруг света, провел первую советскую экспедицию в Антарктиду. Грамотный, умный, культурный, удивительно вежливый и внимательный человек, он пользовался любовью сотен моряков. Но об этом я узнал позже, а пока он меня внимательно слушал и в конце сказал:
- В юности у меня тоже была мечта пойти на яхте вокруг света, но помешала Великая Отечественная война. А потом, напряженная служба на кораблях морского флота, и поэтому не удалось осуществить свою мечту.
Мы подробно обсудили маршрут плавания, конструкцию яхты, бытовые условия в плавании, работу на переходе, связь во время плавания, действия в аварийной ситуации, в общем множество вопросов, которые могут возникнуть у бывалого моряка.
- Я рад, что встретил человека, который хочет взять на себя осуществление мечты многих моряков нашей страны. Пора, честное слово пора и нашему моряку пойти в кругосветку и пронести флаг нашей Родины вокруг всего Света. Просто удивительно, до чего мы тупы... и не думаем о романтике. Всюду из всего ищем выгоду, не думая о роли романтики в воспитании молодежи. Я уверен, что моряки вас поддержат.
- Спасибо, - с радостью поблагодарил я Ивана Александровича. Для меня было счастьем слушать его слова, которые полностью совпадали с моими мыслями и стремлениями.
- Сейчас вам надо отпечатать тезисы доклада в двух экземплярах, чертежи и представить их на секцию. Как только мы ознакомимся с вашими материалами, мы включим вас в календарный план на следующий месяц. Нам нужно успеть сдать календарный план в типографию. Очевидно, вы кого-то пригласите. Поэтому сделайте пригласительные билеты, для своих друзей.
У меня было восемь дней. Рассказать обо всем я мог хоть завтра, но нужно было изложить все на бумаге, представить тезисы, чертежи яхты. И хотя они у меня были, нужно было их оттенить более жирным карандашом, чтобы было видно издали. Сделать общий вид - рисунок яхты. Нарисовать маршрут плавания на карте мира. Взять карту побольше. Говорить и писать - совершенно разные вещи. Как много людей умеют говорить, с эмоциями, красочно и на любую тему, а вот написать доклад или рассказ - это бывает непостижимо. Пожалуй, в этом виновата школа. В школе не учат нас грамотно и убедительно излагать свои мысли. Те сочинения, которые мы пишем во время учебы в школе, это пересказ чужих мыслей. Практически, это конспектирование из учебников или брошюр. Довольно часто, прослушав гигантский 10-тилетний курс школьной программы, человек не может построить свою речь и тем более изложить ее на бумаге. Я тоже страдал этой болезнью.
Но, как говорится, хочешь не хочешь, а надо!
Я успел написать доклад дважды, так как первый вариант мне не очень понравился. Дома, перечитав его вслух, я отвез Ивану Александровичу. То ли он проникся ко мне симпатией, за мою дерзкую мечту, то ли был в хорошем настроении, но он принял доклад, прочитал и сказал, что по объему и содержанию у него замечаний нет, но чтобы я уложился в 30 минут. Необходимо учесть, что это заседание своеобразное, резко отличающееся от обычных. Нам важно не только заслушать тебя, но и узнать реакцию людей, которые придут на это заседание.
- Наши члены секции будут, они уже заинтересовались тобой, - сказал мне Иван Александрович. - Но нам хотелось, чтобы были моряки и яхтсмены. Я передам через нашего товарища Румянцева, он адмирал в запасе, чтобы он пригласил представителей от ВМФ. А вы пригласите яхтсменов. Не бойтесь, если там будут придирчивые люди. Нужно сразу узнать, как будет реагировать народ. Мы пригласим прессу. Мне кажется, что сейчас нужно записать это заседание. Потом, когда вы пойдете в плавание, этот материал будет бесценным. Он будет отражать работу нашей секции по современной тематике.
- Я приглашу тех, кто мне в той или иной мере помогает, - пообещал я. - Они не яхтсмены, но болеют за меня.
- Прекрасно. Обязательно пригласите своих шефов, если они есть. И отметьте это в своем докладе.
5 апреля мне позвонил Ученый секретарь нашего общества и сообщил, что календарный план получен и мой доклад назначен на 16 апреля. Шестнадцатого апреля 1974 года, - повторил он. - Нужно готовиться и по всем направлениям. От этого совещания много зависит.
- Ура! - это я закричал шепотом!
Конец 1 части.
Гл. 1 Мечта 3
2 На стапеле 29
3 Один 58
4 Дела семейные 85
5 Попутчики и поклонники 110
6 Технологический спуск 168
7 Испытание страхом 190
ЧАСТЬ 2 ДА ПОМОЖЕТ МНЕ БОГ...
*
гл. I. «ПОД ПАРУСАМИ САМОРЕКЛАМЫ.»
Жажда информации, заложенная в человека самой природой, породила журналистику. Автор
Я прикалывал чертежи яхты и карту мира к рейкам на стене, когда в аудиторию вошли два человека. Один из них распахнул окно и протянул кабель, а другой поставил большой микрофон на мощной подставке, и они подсоединили его к стоящей во дворе машине.
- Это что такое? Зачем? - еще не до конца понимая происходящее, спросил я их.
- Это из ТАСС, - обыденно ответил один из них.
- Зачем? - задал я этот довольно глупый в данной ситуации вопрос.
- Будем записывать сегодняшнее заседание.
Они прикрыли окно и ушли, а я еще несколько минут не мог осмыслить того, что уже произошло. Как бы дальше не развивались события, что бы я ни делал, теперь все принимало официальный, открытый характер. Моя личная мечта становилась обязанностью.
Откровенно говоря, я растерялся, хотя логично было то, что это рано или поздно все равно произойдет. Ко всему этому, пришло на удивление много людей и не только членов Географического общества, но много молодежи, незнакомых лиц. Не удивительно, что я растерялся и никак не мог сосредоточиться на докладе, хотя перед этим дважды его читал и даже записывал на магнитофонную ленту. Я уставился в записки и не мог от них оторваться, как будто читал незнакомый текст впервые.
"Navigare necasseast..."- начал я неуверенно. Это латинское изречение означает: "Плавать по морю необходимо...".
Некогда море для человека было бесконечным, безбрежным, неясным и поэтому загадочным и постоянно манящим, как будто спрашивая: "А что там за горизонтом?".
В далекие времена, на заре развития человеческой цивилизации, когда еще никто не знал, что Земля круглая, что она шар, была отлита строка человеческой мудрости, полное изречение которой гласит: "Плавать по морю необходимо, жить уж не так необходимо".
Губы пересохли, язык стал каким-то деревянным. Я не позаботился взять стакан воды, поэтому украдкой облизал губы языком, прикрыв это мало привлекательное действие ладонью. Стало чуть легче, и я продолжал...
- Глубина мысли состоит в том, что люди дороже самой жизни ценили познание окружающего мира. Открывать неизвестное всегда рискованно, но человек с колыбели своей истории сознательно рисковал...".
Постепенно я приходил в себя. Голос стал внятным, слова больше не застревали в горле. Текст как-то начал проявляться в сознании, и теперь я мог оторваться от конспекта и посмотреть в аудиторию.
Людей пришло очень много. Стояли не только у входа, но и в коридоре. Что это, любознательность? Желание посмотреть на дерзкого человека? Или здесь есть и такие, которые посчитали меня авантюристом? Ведь в общем плане ничего нового в том, что я докладываю, нет, это уже было совершено в других странах. Три человека уже прошли в одиночку, без захода в порты, самоотверженно доказав, что человек способен на такой отчаянный шаг, сопряженный с очень большими трудностями и риском.
"...Но прошли века. На картах земли стерты белые пятна. Все ее пространства исхожены. Однако прелесть познания того, что там за горизонтом, не потеряла интерес, тем более что на океанских просторах не осталось следов...".
Я смотрю на убеленные сединами головы членов нашей секции и думаю о том, что все эти слова им давно известны. Их интересует в первую очередь кто я и для чего все это.
Наверное, много нашлось бы желающих пойти в такое плавание, но кроме самого желания человека, у него должна быть определенная цель, иначе все бессмысленно.
"...О цели подобного плавания хорошо сказал французский мореплаватель, яхтсмен Бернард Муатисье». «Целью плавания является испытание того, на что способен обыкновенный человек на обыкновенном судне". "То есть одна из задач одиночного плавания состоит в испытании человеческих возможностей, что в нашу эпоху очень важно".
Несмотря на то, что в одиночном плавании вокруг Земного шара, начиная с Джошуа Слокема и Френсиса Чичестера, десятки людей пытались обойти вокруг света. Некоторым это удавалось, само плавание не потеряло новизны и представляет суровое испытание человеческих возможностей в борьбе со стихией и желанием познать природу. Знаменитый норвежский ученый-мореплаватель Тур Хейердал в обращении к советским читателям говорил, что, несмотря на колоссальное развитие науки о мореплавании, океан по прежнему очень мало изучен и поэтому любое плавание и на плоту и одиночек на яхтах приносит богатый материал, помогает познавать этот неизведанный и прекрасный мир. "Особенно ценно восприятие человека, который один на один остается с океаном и ничто не отвлекает его от непосредственного восприятия. Ценность подобной информации никогда не утратит своего значения".
Рассказав о маршруте плавания, я провел их по всем океанам Земли, побывал в жарких тропиках, изнуряемых штилем, проплыл в ревущих сороковых от мыса Доброй Надежды до седого мыса Горн и через Атлантику вернулся домой.
Как это просто провести указкой по карте мира.
Потом за несколько минут я рассказал им об устройстве яхты, которую строил около 4-х лет. Рассказав о питании, обеспечении безопасности, управления парусами, навигации, несения радиосвязи, действиях в аварийной ситуации и т.д., я закончил свой доклад тем, что выразил большую признательность за оказанную мне большую помощь и внимание.
Вопросы и вопросы. В них желание узнать меня, увериться в солидности подготовки, узнать состояние моего здоровья, откуда я такой...
Поздно вечером мы разошлись, оставив часть души в этом высоком учреждении.
Через день, в обеденный перерыв, по установленной традиции я купил в киоске "Известия", и пошел на обед в обычную нашу харчевню под громкой вывеской "Ресторан".
Пока наши милые официантки подадут обед, обычно можно прочитать любую газету от корки до корки, вернее - от заголовка до номеров телефонов редакции.
- Здравствуйте, - приглашает меня к столу Михаил Михайлович, инструктор ГК КПСС. - Садитесь с нами.
- Здравствуйте, - отвечаю. - Что нового?
- Это Вы должны рассказывать нам новое. Как там дела в Географическом обществе? - Я не думал, что это подначка, слишком доброжелательно он ко мне относился.
- Хорошо. После заседания приняли решение, как раз то, что я просил. Рекомендация на испытание яхты на Черном море, рассмотрение результатов плавания и ходатайство о разрешении компетентных органов на кругосветное плавание.
- Порядок! Вы счастливы?
- Знаете, позавчера на заседании я был счастлив. Честно говорю, мне было очень хорошо. Но прошло два дня, я успокоился и критически смотрю на это заседание. Хотя меня там поддержали, но денег нет, и по-прежнему придется кустарничать, попрошайничать...
Я развернул газету так, чтобы можно было читать мне и Михаилу.
- Александр Моисеевич! Смотрите, кто-то там "На яхте вокруг света", - сказал Михаил, показывая в левый угол газеты. - Да это про Вас!
Что-то случилось. Что-то непонятное нашло на меня, бросило в жар и сковало, с трудом разбираю слова. Просто не верится...
"НА ЯХТЕ ВОКРУГ СВЕТА"
"В Москве состоялось заседание океанографической и полярной комиссии Географического общества СССР, на котором было объявлено о подготовке одиночного кругосветного плавания на яхте.
К этому плаванию готовится председатель Воскресенского городского Совета ОСВОД А.Чебанюк. Ему пятьдесят один год, он физически сильный человек, опытный моряк и спортсмен. Военный инженер по образованию, более двадцати лет служил на флоте, был подводником. Предполагается, что в путешествие он отправится в будущем году.
Строящаяся им и его товарищами - спортсменами яхта будет испытана в течение нескольких месяцев на Черном море. Она представляет собой двухмачтовую океанскую яхту типа "Бермудский кеч", длиной 12,5 метров, шириной 3 метра.
Площадь парусов 65 квадратных метров, на ней устанавливается двигатель мощностью 12 лошадиных сил, рация и навигационное оборудование.
Путешествие протяженностью около 30 тысяч миль рассчитано примерно на 12 месяцев".
Ю. Крохин
- Вот это да! - посмотрел на меня Михаил Михайлович. - Ну, теперь держись!
- Да, - растерянно сказал я. - Теперь что-то будет.
- Отрезали тебе отступление.
- Не знаю, как все пойдет дальше, но теперь отступать нельзя.
- Ну, что вы растерялись?
- Честно, не ожидал.
- Вы должны были быть подготовлены к этому. Рано или поздно, но это должно было случиться.
- Я думал выйти в плавание без шума, ну пройти так 10-15 миль за горизонт, а потом уж пусть бы говорили.
- Ничего, это, пожалуй, для вашей пользы. Теперь будут помогать не только "химики", но и другие организации и предприятия города.
- Ты понимаешь, сейчас произошел переворот во всей моей работе. Желание осуществить свою мечту стало теперь моей обязанностью.
На работе телефон покраснел от перенапряжения. Всем хотелось лично убедиться, что эта заметка обо мне, и поздравить меня. Одним из первых позвонил врач скорой помощи и сообщил, что он слышал об этом в сообщении ТАСС, в утреннем выпуске последних известий.
Весь вечер я старался осмыслить случившееся и решить, как и что делать. После заявления в газете о том, что я пойду в кругосветное плавание в 1975 году, нужно было торопиться. Я должен буквально через три месяца выйти в тренировочное плавание, где произвести испытание яхты и потренироваться в управлении ею.
Но, чтобы строить - нужны деньги. В Географическом обществе их нет, а Воскресенский химический комбинат, который мне помогает, не может расходоваться на меня, так как он делает удобрения. На это нужны решения правительственных органов. Хорошо бы было бы решение ВЦСПС, которое одобрило это плавание и разрешило его финансирование Воскресенскому химкомбинату. Если не будет никакого решения и все пойдет такими же темпами, то я в этом году не закончу яхту, то есть окажусь лгунишкой. Это всему провал.
Личных денег у меня мало и то, что есть, нужно оставить в основном на испытание яхты. Десятки раз я пересчитывал, уменьшал сумму, все время сокращал расходы, но все равно моих скромных сбережений не хватало и на половину требуемого. Что делать? Пожалуй, нужно идти в химкомбинатовский партком. С этими мыслями я уснул. Пожалуй, это и есть характерное для нашей страны, для наших людей - в трудную минуту идти к партии.
- Ты составь смету расходов и дефектную ведомость на доработку яхты, - предложил мне секретарь парткома комбината Анатолий Иванович. - С ней мы пойдем к директору. Он поможет.
- Я уже говорил с главным механиком. Он лично был не против, но для выполнения работ на яхте у него денег нет. Кроме того, сейчас начинается летний сезон ремонтных работ на комбинате.
- Все правильно. Трудно, что и говорить. Но яхта теперь ДСО "Труд" комбината. Значит, мы имеем право снять часть средств со стадиона. Набросай смету, и поговорим с главным экономистом комбината.
Директор Воскресенского химкомбината Глеб Александрович Меркулов обаятельный человек. Грамотный, культурный и вежливый, что не о каждом директоре можно сказать. Он серьезно и вдумчиво вникает во все, стараясь разобраться в любом вопросе, приглашает специалистов, своих заместителей и, выслушав, как говориться, обе стороны, принимает решение.
Как-то он приехал ко мне на стапель и осмотрел яхту самым тщательным образом. Побывав в ее помещениях, он просто по-товарищески высказал свое восхищение.
Когда мы ехали домой, я все же решился и спросил:
- Глеб Александрович, помогать мне будете?
- Дело святое, - серьезно сказал он. - Помогать нужно.
Подписанные им заказы на изготовление необходимых устройств и деталей я передал начальникам цехов и стал ждать, что получится. Будет как раньше или что-нибудь изменится? По крайней мере, мне казалось, что все будет хорошо. И я занялся в свободное время чертежами.
Через день ко мне приехал корреспондент областной газеты "Ленинское знамя". Несмотря на то, что в это время я проводил занятия с активом города, я решил уделить ему несколько минут. Не уважать прессу нельзя.
- Как это я мог пропустить Вас? - начал он. - Мы всегда выдаем информацию о событиях в своей области раньше, чем центральные газеты. У Вас уже кто-нибудь был?
- Нет.
- Я хочу поговорить с Вами.
- Простите, но у меня сейчас семинарские занятия. Я их провожу, поэтому никак, при всем желании, не могу уйти отсюда. Там люди ждут меня.
- Тогда один вопрос. В газете "Известия" все правильно?
- Все, за исключением того, что я подводник. Я плавал на подводных лодках, но подводником в полном смысле этого слова не был.
- А что у вас есть из записок?
- Есть доклад на заседании Географического общества, описание маршрута плавания, чертежи и расчет яхты.
- Дайте мне их с собой.
- Хорошо. Но прошу Вас вернуть все, так как у меня почти все в единственном экземпляре.
Мы попрощались, но не надолго. А пока меня навещали другие представители и, не давая опомниться, они атаковали: Почему? Когда? Цель?
Через пару дней приехал корреспондент из газеты "Московский комсомолец". Урвав у меня более двух часов личного времени, он в большой заметке рассказал целую историю о кругосветных плаваниях и о том, ... что он думал встретить сурового морского волка, обветренного морскими штормами, а увидел человека, похожего на "страхового агента".
Корреспондент "Огонька", за меня решив все проблемы, объявил на весь мир о том, что у меня все прекрасно, за исключением того, что я не хочу заводить бороду, поэтому у меня проблема, чем мне бриться. Господи, какая чушь.
Все начинало принимать совершенно иной оборот. Каким глупым, самонадеянным я выгляжу в строках этих корреспондентов. Что обо мне подумают люди? И как мне быть в дальнейшем? Ведь им-то я говорил совершенно другое. Я рассказывал о своих трудностях, о том, что еще много впереди забот, и предстоит колоссальная работа по достройке и испытанию яхты и, главное, что мне нужна помощь. А они писали совершенно другое, то, что им хотелось, то, что, как они считали, должно интересовать читателя.
Все шло независимо от меня. Они видели в моей мечте только сенсацию. В этом вопросе я явно сделал промах и пустил все на самотек. Нужно было с кем-то посоветоваться и узнать, как печатается такая информация, и какой я могу установить контроль за материалом, публикуемым обо мне газетой.
Мне очень хотелось встретить серьезного, внимательного корреспондента и рассказать ему о своей работе, о трудностях, которые испытываю из-за нехватки средств, материалов и просто помощи, о серьезности предстоящего плавания, чтобы люди поняли, насколько это и трудно, и опасно, а не только интересно и заманчиво... То есть, мне нужен был серьезный человек, а не ловец сенсаций.
Пресса вызвала поток писем. Писали совершенно незнакомые люди всех возрастов - от 18 до 68 лет. Почти все предлагали себя в напарники. Писали о своих талантах, физической закалке. Почти никто не ставил определенных условий. Просто просили взять их в плавание и соглашались на любую работу. У всех это мечта с детства. И у тех, кому было за 60, и у тех, кто только начинал жизнь. Писали рабочие, пенсионеры, солдаты и инженеры, студенты и журналисты, врачи и спортсмены.
В то же время официальные органы как будто не читали газет. Даже руководство ОСВОДа, членом коллектива которого я являюсь, не выражало никаких определенных взглядов, как будто это было обычным делом, и я ни в чем не нуждался.
Как-то я был в областном совете ОСВОД и там обсуждалась заметка в газете о моей подготовке к плаванию.
- О II съезде ОСВОДа напечатали всего несколько строчек, - сказал заместитель председателя Богатырев. - А о тебе четыре колонки.
- Но я здесь ни при чем.
- Ну, это как сказать.
- Бросьте, я даже не знал, что и как будут писать...
Помню, в этот момент зазвонил телефон и адмирал Перевертайло Михаил Михайлович, протягивая мне трубку, сказал:
- Ну, вот и здесь ищут Чебанюка. Возьмите трубку, вас спрашивает какой-то Григорьев из парусной федерации.
С Н.В. Григорьевым, одним из советских яхтенных «конструкторов», ныне председателем технической комиссии при Федерации парусного спорта СССР, я познакомился на заседании Географического общества, где он выступал против меня с резкой критикой.
Взяв слово после моего доклада, он раскритиковал мою яхту, заявив, что на ней только по речкам плавать. Он сказал:
- Почему Вы его посылаете? У нас много чемпионов Советского Союза, мастеров спорта и т.д.
- Что ж, если он не ваш, то вы поэтому будете против? - спросили его тогда на совещании.
Прошло две недели. Все это время он старался меня разыскать, чтобы вызвать "на бой".
- Здравствуйте, Николай Владимирович.
- Чебанюк? - Спросил он, позабыв поздороваться.
- Да, слушаю вас.
- 7 мая состоится объединенное заседание парусной федерации, комиссии по крейсерским плаваниям клуба капитанов г. Москвы. Мы приглашаем Вас выступить с докладом. Нужно обсудить Ваше сообщение о подготовке к плаванию.
- Николай Владимирович! Но я не успею подготовиться. Ведь не могу я выступать с тем же докладом, что и на заседании Географического общества. Нужны и новые чертежи. Аудитория же новая, другие требования. Мне нужно время на подготовку. В первую очередь яхтсменов будут интересовать технические вопросы по конструкции яхты, по парусному вооружению. "География" там никого не интересует.
- Если Вы не подготовитесь, то я сам сделаю сообщение, - пригрозил он.
- Что, дело дошло до ультиматума? Что ж, в таком случае я согласен. Где будет совещание?
- Мы сняли помещение..., - он назвал адрес и рассказал, как проехать.
- Да, - думал я, - все усложняется. Если раньше меня мучили вопросы материально-технического обеспечения, то теперь начиналось наступление на идеологическом фронте и, причем уже на высшем уровне. Старых трудностей не убавилось, а новые препятствия возникали как снежная лавина.
Аудитория другая. Другие лица, другие выражения, в большинстве у присутствующих более жесткий взгляд, более простое выражение на лице...
Но вопрос у меня к ним тот же самый. Зачем они здесь? Что они думают обо мне? Как они прореагируют на мое сообщение?
Естественно, здесь совершенно другие люди, отличными от членов ГО запросами. Это яхтсмены. Не один из них согласился бы идти в плавание, а многие мечтают о трансатлантических гонках, выходе в океан, и вдруг такое сообщение. Это был вызов, брошенный неизвестным человеком нашей парусной федерации и вообще яхтингу Союза. Кто этот человек? Откуда он взялся? Что он собой представляет?
Но дело еще и в другом. Эта аудитория смотрит на меня как на чужого, как на человека, который зашел к ним с черного хода.
Уже в вопросах, задаваемых мне, чувствовалась издевка, желание выявить мою неподготовленность в парусном деле.
Вопросы, вопросы, вопросы. Кажется, не будет им конца. Я чувствую настоящую физическую усталость от них. Реакции аудитории на мои ответы я не чувствую. Вернее, реакция скорее отрицательная, так как некоторые мои ответы просто отрицаются, а вопросы повторяются. Причем их задают одни и те же лица.
- Какие у Вас на яхте будут мачты?
- Из нержавеющей стали.
- Из нержавеющей стали мачты не делают, - возразил Григорьев.
- Но я читал в журнале "Катера и яхты", что такие мачты делают в США.
- У них много нержавейки, и они это делают в целях рекламы.
Вот это вывод! Попробуй, докажи, что это не так.
А один яхтсмен задавал несколько раз один и тот же вопрос:
- Как Вы будете убирать стаксель?
Что он хотел этим вопросом сказать, не знаю. Может быть, просто хотел обратить внимание на трудности уборки стакселя в штормовую погоду? Мой ответ на этот вопрос, что стаксель убирается в носовой кубрик через световой люк, его не удовлетворял.
Возможно, имеются какие-то приспособления или устройства, облегчающие уборку стакселя, но они для крупных яхт, а я на них не бывал и естественно таких приспособлений не видел. Из многих выступлений мне запомнилось одно - председателя крейсерской комиссии города Москвы Смирнова Евграфия Евграфиевича. Он полностью одобрил мое начинание и призвал всех оказать мне помощь. Его выступление было очень грамотным, логичным, стройным, да и просто умным... "У нас есть много чиновников, которые хотели бы все закрыть и запретить, чтобы спокойно жить. Но сейчас не то время. Море закрыть на замок нельзя".
"...Здесь задавали Чебанюку вопрос: что будет, если он погибнет? Не отбросит ли это парусную федерацию СССР на 50 лет назад?
Нет, конечно. Не отбросит. Просто ее некуда отбрасывать, это, во-первых, а во-вторых, вы не знаете нашу страну. Если погибнет первый, то найдется второй, третий и немедленно будет отправлен новый человек... Мы на этом не остановимся..."
"Здесь некоторые товарищи искали объективные причины, чтобы задержать выход Чебанюка, мол, нет у него соответствующих документов. По-моему, его надо готовить, помогать ему нужно. Составить соответствующую программу и готовить и как яхтсмена и как штурмана"...
"...Многие из нас знают больше, чем он, и Чебанюк это не отрицает, а просит ему помочь. Так как, будем ему помогать или поможем кое-кому угробить это мероприятие?.."
"Мы должны быть благодарны Чебанюку за то, что он поднял этот очень важный и волнующий нас вопрос о выходе советских яхтсменов в океан. И он не просто сказал об этом, а доказал на это свое право 4-х летним трудом по постройке яхты и разработке маршрута. Подумайте над тем, что будет, если мы ему здесь запретим, то есть последуем примеру бюрократических аппаратчиков? Я за самую активную поддержку!"
Смирнов задал тон. Чувствовалось, что его здесь хорошо знают и уважают как человека и как яхтсмена. Многие выступали, абсолютное большинство поддержали меня, так что критическое и враждебное выступление Кошелева не произвело на меня должного впечатления. А зря я не обратил на него внимания! Врага нужно знать!
Под влиянием таких выступлений, Н.Григорьев вынужден был сделать “мудрое” заявление о том, что:
"Ну что ж, не будем ее (яхту) сжигать на радость противникам кругосветного плавания". Он и здесь оставался клоуном, только с сарказмом, вместо юмора.
Пожалуй, и здесь я не потерпел поражения. После голосования решили меня не убивать, и назначили комиссию из трех человек для контроля за ходом подготовки к кругосветному плаванию. В нее вошли два противника плавания и один доброжелатель. Не в мою пользу сочетание, но борьба закаляет!
Май. Наступили теплые дни, ушла вода, и земля на берегу реки Москвы подсохла. Можно было начинать работу, но людей у меня не было. Приглашал знакомых, и в первое майское воскресенье закончили рубку яхты. Теперь яхта была закрыта со всех сторон.
Почти каждый день звонили из Москвы и интересовались подготовкой к кругосветному плаванию. Меня все это интересовало с точки зрения возможной помощи в достройке яхты, в организации подготовки плавания. Однако ничего пока в моей жизни не изменилось. Был взрыв эмоций, массовый наплыв знакомых и незнакомых людей. Но все пока осталось на уровне разговоров. Оживился интерес к плаванию, однако все это также не выходило за рамки любопытства. Мне же нужна была материальная и техническая помощь. Мое состояние характеризовалось постоянным напряжением, вызванным тем, что нужно было где-то, что-то и как-то достать, приобрести, сделать. Это с одной стороны, а с другой, большим эмоциональным подъемом, вызванным публикацией о подготовке кругосветного плавания в газете "Известия", сообщения по радио и, в конце концов, приездом корреспондента из областной газеты "Ленинское знамя". Но из всего этого ничегошеньки не сделаешь, ни одного болтика, ни граммули краски. Я вынужден был быть материалистом до мозга "костей". Так что при всех внешних изменениях, вызвавших интерес людей, все осталось по-прежнему. Остался труд и постоянная усталость.
- Александр Моисеевич! А у нас новости! Сюрприз для вас, - встретила меня инструктор горсовета. Она была возбуждена, глаза ее горели и лицо светилось радостной улыбкой. Такого никогда не бывало, но даже это пока не подняло моего настроения.
- Здравствуй, Тамара! Что случилось? Мы высадились на луну или в Воскресенск провели метро? Ты так сияешь, как будто выиграла машину или нашему горсовету дали катер на подводных крыльях и отправляют на соревнования в Италию. У тебя хоть костюм есть?
- Вам звонили из Москвы. Я им сказала, что будете через час, они еще будут звонить. - Она посмотрела на часы и сказала: - Сейчас будут звонить.
- Кто?
- А вот не скажу. Раз вы такой хмурый, то потерпите.
- Я устал, Тамара, а работе конца и края не видно. Главное, время летит, теперь люди от меня что-то ждут, а я. Что я могу?
Что я мог ждать от Москвы? Всего неделя прошла после заседания клуба капитанов и, учитывая альтернативный состав комиссии, которая была назначена для "оказания мне помощи", где только одна светлая голова - Евграф Смирнов, я от них ничего хорошего в ближайшие дни не ожидал. Да и что они могли сделать? Приехать, посмотреть, подергать нервы? Я сел за разработку документов, которые аккуратно подобрала мне Тамара, как вдруг зазвонил телефон. Вызывала междугородная.
- Это Чебанюк? - услышал я чем-то знакомый голос.
- Да, слушаю вас.
- Здравствуйте, Александр Моисеевич!
- Здравствуйте, - пока что все было загадкой.
- С вами говорит Юрий Александрович Сенкевич.
Уж этого я никак не ожидал и буквально опешил. Сколько раз я смотрел эту, полюбившуюся многим людям всех возрастов, передачу "«Клуб кинопутешествий"? Я с глубоким уважением относился к Сенкевичу, и вот его звонок.
- Здравствуйте, Юрий Александрович, - повторил я растерянно. - Я вас слушаю.
- Мы вас приглашаем на выездную передачу центрального телевидения.
Ничего себе, подумал я. Это уж совсем чересчур, все чего-то хотят, а я? А у меня «ни тпру, ни ну»...
- Ну что вы, Юрий Александрович, я ведь еще ничего не сделал, чтобы у вас выступать. Нет, я не могу. Считаю, что я этого не заслужил.
- Вы не отказывайтесь. Это же для вашей пользы.
- Но, что я там буду делать, что говорить? Не о своих же планах. Они же еще чрезвычайно далеки от воплощения.
- Давайте приезжайте. Мы здесь все обговорим. Уверяю вас, это будет вам на пользу, поможет в вашей подготовке. Берите чертежи, карту с маршрутом, чтобы можно было что-то показать.
- Хорошо. Куда и когда мне ехать?
- Завтра приезжайте к нам на центральное телевидение к десяти часам. Пропуск на вас я уже заказал. Вас встретит наш представитель. Возьмите обязательно паспорт и позвоните по внутреннему телефону.
Я записал номер телефона и обещал быть во время.
- Ну, что я говорила? Здорово, правда? - Тамара переживала за эту мою работу и всегда радовалась, когда было что-то хорошее.
- Спасибо Тамара за хорошие вести и участие. Когда я вернусь с кругосветки, я обязательно пойду на телевидение с тобой. Ты этого заслужила.
- Да, тогда вы забудете меня.
- Ну, что ты? Столько мы с тобой пережили и забыть? Нет.
У Сенкевича оказалась деловая хватка. Все мои вопросы, сомнения и беспокойство по поводу передачи он разрешил буквально за несколько минут.
Выслушав мой рассказ о подготовке к плаванию, цели и маршруте, он сказал:
- Во-первых, я сам объявлю о том, кто вы и что вы задумали, а потом предоставлю вам слово. Вы расскажете о плавании, маршруте, о том, как строили яхту, и какой она будет, о цели вашего похода. На все это вам буквально 7-8 минут, не больше. Если вы что-нибудь важное упустите, я задам вопросы. Передача будет вестись из Центрального комитета КПСС, так что нельзя будет затягивать. Не волнуйтесь, в случае заминки я вас выручу и задам вам наводящий вопрос.
- А какие вопросы вы будете задавать? Я же должен буду подготовиться?
- Не нужно. Вопросы будут касаться только вас, вашего плавания. Чем все будет непосредственнее, тем лучше. Все естественное и даже то, что вы на несколько секунд будете задумываться перед ответом, будет гораздо интереснее, чем зазубренные, заранее заготовленные ответы. С чем вы приехали, - спросил он. - Что привезли?
Я передал ему карту мира и чертежи.
- Карта это хорошо, а вот чертежи не годятся: во время передачи их не будет видно. Нужно сделать большой, красивый рисунок яхты под парусами. Вы сделайте эскиз яхты, а наши ребята его здесь раскрасят. Не беспокойтесь яхта будет, что надо.
- Когда передача?
- Ориентировочно через пять дней, в субботу. Да, не робейте вы! У вас интересная тема, и как-то удачно во время вы ее предложили. Я с удовольствием прослушал ваш рассказ. Мне понравилось, только нужно его сократить ровно в три раза, и будет порядок. Там будет умный народ, широко эрудированный и им не нужно разжевывать этот материал. Они поймут с хода, так что не затягивайте. Если что-то их будет интересовать, вам зададут вопросы. Учтите, что они хотят с вами познакомиться, и вам нужно быть непосредственным, самим собой.
И все же в ЦК КПСС я приехал полный тревог и волнений. Для меня, простого труженика, хоть и члена КПСС, ЦК был "святая святых". Так я был воспитан за все тридцать лет трудовой и армейской жизни. Сейчас же я шел по очень важному вопросу. И не сам, а по вызову.
Встретили меня в ЦК приветливо. Вежливо расспросили кто и зачем, а затем проводили по какому-то длинному коридору в комнату, на двери которой (на вставке) было напечатано:
Сенкевич Ю.А.
Чебанюк А.М.
Средней величины комната, чем-то напоминающая артистическую уборную. Во всю стену - стол, над ним большое зеркало. Два мягких кресла, диван, журнальный столик, На нем телефон и несколько газет и журналов. На столе пара бутылок с минеральной водой и стаканы. Я сел на диван и начал просматривать журналы.
Вошел Сенкевич, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
- Сейчас ваш выход. Здесь концерт для работников ЦК КПСС. Мы с тобой тоже выступим. Нужно заинтересовать народ, показать, что не только за границей ходят вокруг света, но и у нас в стране готовятся и не по указке свыше, а самостоятельно, что очень важно. Да, да, очень ценно, что это твоя инициатива и тобой сделанная яхта. Не улыбайся, желающих на готовенькое много найдется. Сейчас мы снимем твое выступление на пленку, а потом, перед твоим кругосветным стартом - покажем.
Не волнуйся. Я посмотрел подборки материала по кругосветным плаваниям. Оказывается, до тебя их было несколько, но без захода в порты было только одно, английского яхтсмена Джонсона. Тебе нужно поторопиться.
Мы вышли на сцену, где заранее были установлены два переносных стенда с моим рисунком - летящей под парусами яхты и карты мира, с начерченным на ней маршрутом. Сенкевич представил меня и кратко рассказал о подготовке моего, первого в Советском Союзе, плавания. Потом предоставил мне слово. Все пролетело мгновенно. Мне казалось, что я еще ничего не успел рассказать, как вдруг Сенкевич поблагодарил меня, в зале раздались аплодисменты. Мне хотелось еще и еще говорить об этом прекрасном и неповторимом плавании, которое стало мечтой моей жизни, но прошло уже восемь минут, и дальше затягивать не было смысла. Я ушел со сцены буквально ошарашенный мимолетностью события и на выходе увидел диктора телевидения Валентину Леонтьеву.
- Волнуетесь? - с улыбкой спросила она меня.
- Уже нет. Все так быстро окончилось...
- Я вас слушала. Такие мечты не часто услышишь на сцене. Вы молодец, хорошо говорили, у других получается гораздо хуже.
Я стал рядом с ней, и мы разговорились. Так как я "еще был на сцене", то просто слушал ее и вставлял слова, часто невпопад. Она смеялась и предложила еще раз выступить, когда я вернусь из плавания. "Я буду с удовольствием вас представлять. Хорошо?"
Подошел Сенкевич, немного послушал, а потом, дождавшись, когда Валентина закончит рассказ, пригласил нас пройти в приемную, пить чай.
Меня поразил стол. Таких размеров столов я никогда не видел. Он был длинный и широкий, и видно было, что он цельный, а не составной. На белой, громадной скатерти, достаточной, чтобы укрыть яхту, стояли вазы с печеньем, конфетами, фруктами и пирожными. Из всех присутствующих там, я сразу же узнал Анатолия Карпова, который с кем-то беседовал.
- Василий Филимонович, вот Александр Моисеевич Чебанюк, яхтсмен. Он собирается в большое плавание.
Шауро повернулся ко мне и протянул руку. Мы поздоровались.
- Как ваши дела? Мне о вас уже рассказывал Юрий Александрович, но он же не идет с вами, так что он вряд ли знает досконально ход подготовки и обстановку, которая, наверное, требует нашей помощи. Лучше получить информацию из первоисточника.
Шауро говорил медленно, спокойно, не отрывая от меня внимательного взгляда.
- Все хорошо, Василий Филимонович. Естественно, трудности есть, но после поддержки Географическим обществом я надеюсь на большие перемены. До сих пор я строил, не раскрывая в таком масштабе своих целей. В прошлом году я произвел первый пробный спуск яхты на воду и убедился, что все в порядке. Она прекрасно ведет себя на воде и имеет высокую остойчивость. Но работы очень и очень много.
- Вам помогает кто-нибудь?
- Да. В частности, профком Воскресенского химического комбината. И понемногу другие предприятия. Но, - я пожал плечами...
- Как вы себя чувствуете?
- Спасибо. Прекрасно, особенно в последнее время. Сейчас появилась уверенность, а это как дополнительный подзаряд энергии.
- Что, эмоциональный подъем?
- Точно. Как-то поменялось все в лучшую сторону.
- Если нужна будет помощь, обращайтесь. Через Юрия Александровича. Он человек энергичный, уже сталкивался с подобными путешествиями сам. Так что поможем. Прошу вас к столу.
Я сел за этот великолепный стол, посмотрел на окружающих и к своему великому удивлению заметил, что напротив меня сидели люди, чем-то мне знакомые. Это было просто фантастично. Первый раз в ЦК, первый раз на чайном банкете и вдруг какие-то знакомые. До меня еще не дошло, что я всех их видел на экране телевизора, слишком я был занят своей персоной, и нервы были чрезвычайно напряжены этой неординарной встречей.
- Что вы на меня так смотрите? - спросила меня женщина, сидящая напротив меня.
- Простите, но я вас где-то видел, но не могу...
Я не успел договорить, как раздался взрыв хохота. Смеялись все. И тогда до меня дошло, что они же все с телевидения, а напротив меня сидела Анна Шатилова и Игорь Кириллов, которых вся страна ежедневно видит на экране во время передачи программы "Время". А я балда!
Так я запросто опозорился и, хотя шутки в мой адрес носили добродушный характер, я с трудом пришел в себя. Атмосфера в нашей разношерстной компании разрядилась, стало проще, посыпались шутки...
Мне принесли стакан ярко-красного и удивительно прозрачного чая, несколько ломтиков лимона и сахар. Я почти залпом выпил его, однако есть пирожное и брать конфеты постеснялся.
После чая мы разговорились, каждый чем-то интересовался. Здесь все были свои и в какой-то степени профессионалы. Один я чужой, но я как раз и интересовал их. Я успокоился. Нервное напряжение прошло, и я легко и просто отвечал на вопросы: Зачем такое плавание, почему я один, а не страшно ли, а как долго и тому подобное.
В коридоре ко мне подошел кто-то из работников ЦК и предложил, когда я пожелаю уйти, к моим услугам машина "Волга", которая довезет меня домой. Он назвал номер и указал, где она стоит.
Черная "волга" довезла меня до дома, где жила Лида, которая с нетерпением ожидала меня. Вернее, ждала чуда... Но, хотя все было необычным, интересным и приятным, появилось много новых знакомых - чуда не произошло. Но одно то, что я был в ЦК партии, придавало моей работе новый оттенок, однако результатов от этой встречи нужно было еще ждать и ждать.
- Они приглашали тебя, чтобы посмотреть и узнать, что ты собой представляешь, что ты за человек. Умному человеку достаточно нескольких минут беседы, чтобы определить, кто перед ним. - Лида развернула целую теорию этой встречи, но какое это имело значение, раз встреча закончилась. Вероятно, она была права, но тогда нужно было говорить об этом до встречи, готовиться к такой постановке вопроса. А сейчас, да ну вас, - подумал я, - я был сам собой и точка. Артист все равно из меня не получится. Я слушал ее и молчал. Зачем спорить?
На другой день, рано утром я уехал в Воскресенск, где меня ожидало приятное известие, которое определило ход дальнейшего строительства и испытания яхты. Я получил письмо от чемпиона Украины, мастера спорта Жигомана Ивана Ивановича. Он писал, что занимается парусным спортом сорок лет, что работал на судостроительном заводе и слесарем, и мастером. Прекрасно знает свое дело и влюблен в парусный спорт, что он крейсерщик, любит дальние плавания. Кругосветное плавание он считает мечтой миллионов советских людей, которые желают видеть на просторах мирового океана наш спортивный флаг. Он сейчас на пенсии, не работает. Хочет приехать ко мне и оказать практическую помощь по доработке яхты и пойти вместе со мной в тренировочное плавание, чтобы помочь мне подготовиться к кругосветному плаванию. Он ждет только моего вызова и согласен на все.
Я этому обрадовался как дорогому подарку, так как в лице Жигомана я видел не просто помощника, а человека, который многое знает лучше меня. Теперь у меня будет возможность консультироваться по многим вопросам. А испытание яхты в море. Он же будет со мной и естественно будет знать ее качества и отстаивать ее перед комиссией.
Иду в партком Химкомбината.
- Анатолий Иванович, я пришел к тебе, как всегда, за помощью, - обратился я к Конькову. - Вопрос очень важный. На, прочти, - сказал я ему, подавая письмо Жигомана.
- Да, с тобой сейчас нужно считаться. То газеты о нем пишут, то в ЦК приглашают, а теперь чемпион Украины напрашивается в помощники. Далеко пойдешь, - начал шутливый разговор Анатолий, затем снял трубку и позвонил в завком, Георгиевскому.
- К Чебанюку приезжает чемпион по яхтингу Украины и прочая, и прочая. Нам нет выхода. Он требует его принять и поселить... Как ты? - он рассмеялся собственной шутке и очевидно реакции Георгиевского. - Давай договорись с отделом кадров, чтобы устроить этого товарища на работу и поместить в гостиницу. Договорились?
- Расскажи, как прошла встреча в ЦК, - попросил Коньков.
Мои переживания улеглись, и я спокойно рассказал о тех нескольких минутах выступления, разговоре с В.Ф. Шауро и своих впечатлениях.
Я написал письмо Жигоману с просьбой приехать.
Мы прошли с ним большую дорогу, начиная с работы по достройке яхты и проведения двух больших крейсерских плаваний по Азовскому и Черному морям. Он помог мне провести испытания яхты в тренировочном походе. Было разное - и хорошее, и плохое. Обоим, наверное, было трудно, трудно, как и всем в нашей стране и особенно - первопроходцам.
А яхта? Она бедняжка пока стояла в сарае, который я громко именовал стапелем и ждала, когда тронется "лед". Сложилось какое-то нереальное положение. С одной стороны шумела пресса, приходили сотни писем, дирекция химического комбината соглашалась мне помочь, но официального решения по этому вопросу все еще не было и не было просвета в этом деле.
Деньги. Все решали деньги, а их не у кого было взять. Опять я ходил везде сам и пробивал. То есть почти все оставалось по-старому, разве только люди стали относиться ко мне лучше.
В это время появился и один старый помощник, Титов Владимир. Когда-то он помогал мне, но, разуверившись в реальности моего предприятия, покинул меня. После шума в прессе он вернулся, чтобы помогать мне.
В конце мая приехал Жигоман И.И.. Он сразу же приступил к работе. Это была действительно реальная помощь. Среднего роста, черноволосый с изъеденным морщинами лицом, пожилой человек, Иван Иванович Жигоман не произвел на меня определенного впечатления, но я был рад и ожидал от этой встречи только хорошее.
Мы поместили его в маленьком номере единственной гостиницы города и устроили на работу слесарем химкомбината.
Я спешил, ожидая квалифицированной помощи, и не ошибся. Иван Иванович свое дело знал прекрасно и был мастером в полном смысле этого слова. Я мог ему полностью довериться.
Он начал с наведения порядка, чего у нас с Титовым никогда не было. Весь инструмент: дрели, молотки, топоры, пилы, рубанки и т.д. он разложил по полкам, развесил на специальных крючках, так что все было на месте. С этого дня у них с Титовым почти все время велась перебранка, Титов бросал инструмент на том месте, где кончал работу, что вызывало внутренний протест у Ивана Ивановича, и он старался приучить его к порядку.
Прежде чем начинать какую-нибудь работу, Иван Иванович делал чертежи или макет. Все у него было пронумеровано, вычерчено и сложено в определенном порядке. Решив заняться каким-либо устройством, он тщательно знакомился с ним, продумывал мои указания и, если он был со мной согласен, то выполнял безоговорочно. После беседы он молча начинал делать и через день - два у него все было готово. В этом плане он был полной противоположностью Титова. Тот что-то начинал, потом мог взяться за другое дело, не довести его до конца и начать третье. В конце концов, через неделю или месяц, он оправдывался тем, что забыл или делал другое и т.д., а поэтому ничего не успел довести до конца.
И нельзя было не любоваться, как Иван Иванович работал с железом. Оно гнулось у него, как будто было из воска. Со стороны казалось, что он делал невозможное. Единственное, что было плохо, так это его склонность к выпивке.
Теперь нас стало трое. В субботу и в воскресенье мы работали вместе, а в будни я шел к себе в горсовет, а они оставались вдвоем. Из своей конторы "Рога и копыта" я мог вырваться на какое-либо предприятие и что-нибудь выпросить или заказать. Но это все было очень сложно.
Тяжело, с большими задержками и затратами мы все же делали то, что было необходимо, и яхта к концу августа была готова.
Осталось решить три главных вопроса, без которых, к сожалению, немыслимо плавание. Это нужно было пошить паруса, изготовить мачты и установить двигатель.
Самыми дорогими были паруса, и я за них болел больше всего. Но неожиданно все оказалось довольно просто. Комбинат согласился оплатить изготовление парусов, а газета "Ленинское знамя" написала письмо Таллиннской судоверфи экспериментального судостроения. И вот через 14 лет я снова в Таллинне, хожу по знакомым улицам, они стали еще красивее, еще лучше. По рекомендации редакции газеты "Известия" звоню специальному корреспонденту, потом еду на судоверфь, они, оказывается, уже обо мне знают, шить согласны...
- Заказ мы Ваш принимаем. Паруса будут готовы через месяц.
На обратном пути я заехал в Ленинград на судоверфь ВЦСПС. Но к сожалению не нашел общего языка с директором. Как ни странно, но отношение здесь было прямо противоположное. Директор мне сказал:
- Нам план нужен, а не кругосветное плавание. Никаких дельных вещей мы Вам дать не можем.
- Кое-что я мог бы заказать у себя. Дайте мне, пожалуйста, образцы, я по ним закажу себе новые.
- Нет, не дам ничего.
Странно? Да. Дело в том, что КБ судоверфи в течение почти пяти лет оказывало мне консультативную помощь, и я считал их своими добрыми друзьями. И вдруг такое отношение. Я зашел к Чайкину В.В. и поплакался, но он только пожал плечами, а сотрудники, кто смелее, сказали, что директор судоверфи вообще чужой человек для яхтинга и такого гнать нужно метлой, да нет на него власти.
Неудивительно, что при таком директоре, да и его вышестоящих начальниках, судоверфь не может выпустить хорошую морскую яхту. Об этом говорит и тот факт, что "новая" яхта, выпущенная судоверфью, на гонках в Финском заливе при небольшом шторме развалилась. Не выдержали крепления шпангоутов, сорвало палубу...
Меня всегда удивляло, почему такие недалекие люди, прямо говоря, бездарные, быстро и упрямо лезут вверх по служебной лестнице.
Труднее всего было с мачтами. На заседании парусной федерации яхтенные “светила” забраковали мои мачты, которые я начал делать из нержавеющей стали. А где взять материал из сплава АМГ, я не имел представления. Короче говоря, нужны были тонкостенные трубы больших диаметров из сплава АМГ.
В маленьком, неказистом дворике дореволюционного типа, в двадцати метрах от Петровки в сторону Трубной площади, в полуподвальном помещении расположен один из отделов УМТС Московского района. В кабинете две симпатичные девушки, Лида и Валя, заняты словесной перепалкой с посетителями, атакующими их "охранными грамотами", в которых оттиснуты магические слова "отпустить", "выдать"...
Естественно, что моей персоне, нежелательной как проситель, не было сказано ни одного доброго слова. Мои попытки пролить слезу кончились тем, что мне сунули в руки справочник с перечнем труб:
- Здесь перечислены стандартные алюминиевые трубы, выбирайте то, что вам нужно. После мы дадим вам картотеку неликвидов.
Я не нашел того, что мне было нужно. Такой уж я неграмотный... Труб моего диаметра в справочнике не оказалось, и я снова пришел к тем же исходным позициям. Но обстановка в их комнате изменилась, посетители ушли, и мы остались одни. Я мог разговаривать, не стесняясь. А так как к тому времени обо мне подробно написала Московская газета, то я дал девушкам почитать о том, для чего мне нужны трубы и куда я готовлюсь. Заодно я угостил их шоколадкой.
Действие печати было поистине волшебным. Они высказали мне свое удивление моему "бесстрашию"... и проявили милую заботу к моим нуждам.
- Такие трубы можно найти на производстве. Обычно их в неликвиды не сдают, так как, в конце концов, они могут использоваться и как листовой материал и как электроды.
Они достали карточки учета нескольких предприятий и сделали выборку. Я сел за телефон и начал обзванивать начальников снабжения предприятий области. Это было нудное занятие. В конце концов, они заверили меня, что такие трубы есть в Балашихе.
Мой первый визит в Балашиху был неудачным, так как начальника снабжения на работе не было. А другой ответственный работник заниматься со мной не стал:
- Я вам отдам трубы, а что я иметь буду?
- Но мне нужно очень мало, - упрашивал я его.
- Ну и что? А я потом буду ездить по области и доставать? На кой черт мне это нужно? И не приставайте, ничего не выйдет.
Обидел он меня сильно и особенно тем, что я почувствовал свое полное бессилие. Я не мог доказать ему то, что моя мечта не прихоть человека, но большое важное дело, и выполнение его даст определенную пользу.
Дело в том, что парус с точки зрения морского транспорта или рыболовства - атавизм. Сейчас обойти мир можно на комфортабельном судне в очень короткий срок и почти с полной гарантией безопасности. Провести исследование мирового океана в любой его точке можно с океанографических судов Академии Наук и с высокой точностью, практически исключающей субъективные ошибки.
Искусство спортсмена-парусника определяется на регатах, где выступают десятки стран, на десятках и сотнях яхт и там всесторонне проявляется умение, натренированность, сноровка и талант спортсмена. Зачем же тогда плыть вокруг света, да еще в одиночку? Как простыми словами доказать это? Ведь в этом, пожалуй, только одна серьезная причина, которую, к сожалению, не все поймут: это и им подобные плавания и походы необходимы для того, чтобы доказать себе (а в конце концов и человечеству), на что способен человек.
Да, миром овладевают машины. Они облегчают и заменяют ручной труд. Да, они мгновенно перебрасывают человека на громадные расстояния. Человек скоро забудет, что такое лопата и коса... Кем становится человек? Что с ним будет, если он попадет в условия один на один с океаном, со стихией, без надежды на помощь, где он должен все решать сам и от этого, может быть, зависит его жизнь, успех... Как это рассказать, чтобы меня поняли? Не можешь? Тогда терпи!.. Вот так и получается, что "он" в какой-то степени прав. Он смотрит на меня так:
- Какой-то чудак задумал подозрительное мероприятие, от которого веет чем-то авантюристическим. Ему требуются трубы, а мне, если их отдать ему, придется потом бегать, доказывать и доставать такие же трубы для своего производства. Так зачем их отдавать?
- Зачем мы держим? А вдруг пригодятся, как сейчас? Запас карман не тянет!
Логично, никуда не денешься. Терпи!
Через месяц я снова в Балашихе, но теперь у начальника отдела снабжения.
- Трубы я вам дам. Все, какие вам требуются и какие есть на складе. Для нас это пустяк. Того, что у нас есть, хватит еще на пять лет. Но вы нам дайте аммофоску, - заявил мне начальник снабжения. - Аммофоска - это отходы вашего производства, она вам не нужна, и особых трудностей ее выделение нам не составит. Наша заявка у вас есть, но на четвертый квартал, а нам нужно сейчас.
- Но я этим не командую, - взмолился я.
- Поговорите со снабженцами. Они все могут сделать. Все, до свидания.
Не имея понятия, что такое сбыт и снабжение, естественно, я испугался, так как не представлял решения этого запроса. Однако в отделе снабжения химкомбината не так уж удивились и, после небольшого обсуждения, обещали что-нибудь сделать.
Когда затребованная цистерна аммофоски была отправлена, меня пропустили на склад и предложили самому выбирать то, что мне нужно. Вот и вся история по приобретению труб на мачты, только она длилась более месяца.
Почти весь рангоут делал Иван Иванович. Я начертил общий чертеж каждой мачты, величины краспиц, рассчитал их положение, размеры, И только! А сколько он труда вложил! Трудно представить. Для постороннего наблюдателя рангоут выглядит довольно просто: мачта, гик, две краспицы на гроте, топовое устройство и крепление для установки огней. Но в этом простом рангоуте более двухсот деталей. Плюс ко всему трудности еще были и в том, что электросварку можно было производить только в аргоновой среде. Его же комбинат получает в ограниченном количестве, а нам дают остатки. Так что вопрос изготовления мачт был делом далекого будущего.
Все лето я получал очень много писем. Большинство из них шло по адресу: Воскресенск, председателю горсовета ОСВОД, Чебанюку. Абсолютное большинство корреспондентов просились со мною в плавание, но одно письмо было послано мне провидением.
Радиоинженер-коротковолновик из Загорска, Князьков Владимир Николаевич предложил мне свою помощь по оборудованию яхты радиосвязью. А это, как раз, для меня было ахиллесовой пятой.
Я знал, что работы там пропасть, но не имел абсолютно ни грамма времени, чтобы заняться радиостанцией и изучением радиослужбы. В ответ на приглашение он приехал на яхту, и мы быстро всё обсудили. Оговорили количество станций, их мощность, назначение и порядок моей подготовки, которую он взял на себя.
Очень внимательный и серьезный человек, Владимир прекрасно понимал объем той работы, которую я делал, и что мне предстояло еще сделать. Понимая это, он освободил меня от шатаний по лабиринтам положений, инструкций, приказов, распоряжений и т.д. и т.п. Через месяц меня приняли в Пушкинский радиоклуб ДОСААФ, а Князьков начал изготовление любительского радиоприемника для установки на яхте.
Лето выдалось сухое и теплое. Дожди шли в меру, и солнечных дней было даже чуть больше, чем обычно полагалось по данным науки. Но засухи, такой как в памятное лето 72 года, не было. Все лето мы провели на стапеле, который Иван Иванович окрестил "ЧеТиЖи" (ЧЕбанюк, ТИтов, ЖИгоман). Работа была спорой, много значило то, что с нами был опытный мастер Жигоман И.И.
Первым в мастерскую приходил Иван Иванович, иногда он начинал работу в шесть часов утра, потом прибегал я. Титов никогда не торопился. Свободный "казак" мог прийти когда угодно и опоздания его стали бессовестными, с тех пор как он проводил в отпуск свою супругу. Он обладая удивительными способностями по количеству высказываемых слов в минуту или в час, мог объяснить, что угодно и кого угодно заговорить. Он знал все. Он читал обо всем и знает всех. Он бывал везде, ну и, конечно, он умел все...
Втроем, мы успевали сделать многое при таком грамотном мастере, как Жигоман.
- К вам приехал какой-то адмирал, - заявил Титов, входя в мастерскую, Герой Советского Союза, с целой свитой.
- Что "травишь"!
- Точно, приехали на «Москвиче», идут сюда.
Около мастерской стояли адмирал Балякин Л.Н. и Ман И.А., с ними полярный летчик Каш А. и военный моряк, яхтсмен Чеботарев. Среди сотен посетителей яхты эти люди были как бы другого типа - они понимали толк в яхтах, и потому я ждал их суждения с нетерпением. По правде говоря, я немного трусил, наверное, потому, что уважал их. Все они были моряками, знали море и прекрасно разбирались в конструкции судов, яхт, так как они не только сами ходили на различных судах, но и отвечали за аварийно-спасательную службу и, таким образом, были в курсе всех катастроф и причин, их вызвавших.
И второе, они были моими доброжелателями, причем из тех, кто честен до конца, кто уверен, просто потому, что понимает, знает. Это настоящие люди...
- Яхта хороша, - так высказались все. - И крепкая, но сколько здесь труда, как вы все усложнили...
- Где вы берете то, что называется терпением? - спросил меня адмирал. Надо же столько вытерпеть!
- Из твоих чертежей я не представлял, что она такая большая. - В рубке, при моем росте, я стою в полный рост.
- Я думаю, что она прочная. По крайней мере, видно, что работы выполнены тщательно, - сказал председатель океанографической комиссии ГО капитан дальнего плавания Ман Иван Александрович.
Лет пятьдесят, если не больше, тому назад он занимался парусным спортом, сам мечтал пойти в кругосветное плавание, но война ему помешала. Побывал он везде, Пожалуй, нет на Земном шаре места, где он не был. До войны он участвовал в спасении челюскинцев, водил экспедиции в Антарктиду. Умнейший и обаятельнейший человек. Очень спокойный, выдержанный, он пользовался авторитетом среди моряков нашей страны, да и за границей...
- Когда эту яхту увидит Григорьев, он переменит свое мнение, - сказал Чеботарев в ответ на мое высказывание о заявлении Григорьева. - Мы с ним бывали на многих любительских постройках и часто строительство носило настолько кустарный характер, что вызывало сожаление по труду, который пропадал иногда по глупости людей.
Проще всех высказался полярный летчик А. Каш. Он недавно принимал участие в плавании на яхте по северным морям и любит парусный спорт:
- Возьмите меня с собой, не пожалеете - сказал Каш. - Нам места хватит, а работы в плавании на троих...
Они оставили записи в гостевой книге и уехали, а я просто радовался. Как будто гора с плеч свалилась....
Прошел и этот день. Наступил теплый, тихий, летний вечер. Визит москвичей, принесший радость и успокоение, уже ушел в область преданий, хотя переживания о встрече не утратили своей свежести и значения.
Иван Иванович и Титов ушли сегодня пораньше. Все-таки выходной, а я остался, чтобы осмотреть яхту, навести маломальский порядок и продумать объем работы на следующую неделю.
Сложив инструменты и материалы на свои места и выключив освещение, я вышел из мастерской и сел на скамейку почти у самого берега реки. Сидел и просто отдыхал. Кругом было тихо, тепло и хорошо.
Что-то должно измениться. Пора. Уже пора.
Гл. 2. ВСТРЕЧА С ЖУРНАЛИСТОМ.
Прослышав о моей мечте пойти туда, где порой бывает невмоготу и очень страшно, туда, куда иного не заманишь калачом, ко мне приехал журналист. Забыв предостережения Джека Лондона и других искушенных в прессе людей, я его безбоязненно и в меру любезно принял и позволил вытягивать из себя признания, проявляя при этом удивительную беспечность.
Мне хотелось быть хорошим, и поэтому все было как-то очень трудно. Я никак не мог выдать ему ту, именно ту информацию, которую он жаждал получить. Он хотел узнать и получить то, что для меня самого было загадкой, чего я сам не понимал или, вернее, не мог выразить на словах.
Его интересовали истоки, откуда и когда у меня появилось желание идти в кругосветное плавание? Почему я предпочитаю его круизу вокруг Европы или Африки на комфортабельном теплоходе, где все к твоим услугам. А здесь, вокруг света, на яхте, да еще в одиночку, без захода в порты. Жуть! Вот что и интересовало его, почему это - "вдруг"? Где, как говорится, "собака зарыта"? Что натолкнуло меня на эту идею?!
В конце концов, разгадав его желание и не зная как ему ответить, я решил в шутливой форме рассказать несколько случаев из моего детства, которые в той или иной степени наложили свой отпечаток на мой характер, а может быть и на мою судьбу. Ему же нужен был интересный материал, чтобы он понравился читателям, а это не математика и не физика. Хотя кому что нравится. Мне, например, некоторые проблемы по строению микромира могут заменить увлекательный роман, особенно когда там описывается процесс познания.
- Расскажите, как вы стали моряком?
- А кем же мне быть, если я окончил морское училище?
- Нет, не в этом смысле. Вы расскажите, что Вас потянуло в училище? Или, например, когда Вы почувствовали тягу к морю? В общем, о своих воспоминаниях, о первом впечатлении, о том, когда Вы непосредственно столкнулись с водой.
- Первое впечатление о воде? Ну, наверное, это тогда, когда мама меня первый раз выкупала в ванночке и оттого, как мне стало легко и приятно, я и полюбил воду. Ну, естественно, чем ее больше, тем лучше, вот так и пришла любовь к морю.
- Нет, кроме шуток. Давайте серьезно.
- А в чем Вы видите шутку? Откуда мы знаем истоки того, что потом становится компасом в жизни. Человек сделал что-то хорошее, особенно, если это ребенок. Его за это похвалили, а дети, кстати, очень впечатлительные, вот человек и рад стараться... Так и развивается его целенаправленность, любовь к предмету, работе и, в конце концов, к профессии.
А у меня в детстве было полное несогласие с родителями. Что я бывало ни задумаю, все не так.
- Почему? - заинтересовался мой собеседник, сразу же навострив свое внимание.
- Ну, вот, например, слушайте.
Мне было три годика, когда я, наверное, впервые в жизни, задумался над тем, кем мне быть. Вы понимаете, что эта проблема рано или поздно стоит перед всеми людьми. Одни решают ее сознательно, серьезно обсудив все детали с родителями, а другие пытаются сделать это самостоятельно, не думая о последствиях. ( Эх уж эти последствия!)
Однажды, когда отец с матерью ушли к знакомым, я занялся скрипкой. Хорошей, большой скрипкой, на которой взрослые дяди играют прекрасные вещи. Я это видел и не однажды слушал как на ней играл мой отец. И естественно, что мне самому захотелось поиграть, так как мне очень нравилась музыка. В общем, не долго думая, я решил стать музыкантом, по крайней мере, исполнителем. Кончилось это тем, что вдребезги разбил скрипку, за что отец меня выпорол.
Я поплакал и решил, что музыка не мой удел. И после папиного музыкального урока я не беру скрипку в руки, так как это ассоциируется с моральным унижением и физической болью. Очевидно, этим объясняется и тот факт, что мне больше нравятся минорные мелодии, после первого урока они стали доходчивее.
Однако нужно было выбирать свою жизненную стезю и, хотя меня никто не торопил, но просто это было интересно.
После непродолжительных раздумий, я решил стать журналистом. Работа у них увлекательная, всюду бывают, можно познакомиться со многими выдающимися людьми, а потом рассказать миру о чем-то прекрасном, интересном, хорошем и главное животрепещущем! А главное, к тебе соответствующее внимание. Придешь куда-нибудь, покажешь красненькую книжечку, мол, смотрите, я из "Огонька". Тут тебе то и другое.
Так вот, когда родители оставили меня один на один с Жюль Верном, я внимательно и довольно быстро «прочитал» его замечательную книгу "Дети капитана Гранта". Но когда я прочитывал страницу, я еще не знал, что ее можно переворачивать, и поэтому отрывал листы до тех пор, пока не кончилось повествование. Когда отец увидел разорванные листы книги, которые устилали пол комнаты, он прибегнул к самому древнему, но надежному способу воспитания. И таким эффективным способом на длительное время наложил "табу" на всю художественную литературу.
Моя любознательность была таким примитивным образом удовлетворена, и я решил пока жить тунеядцем. Благо в те годы никто от меня не требовал участия в общественной и трудовой деятельности. Но прошло два года, и я решил попробовать свои способности в сельском хозяйстве.
Как-то мама взяла меня с собой на огород, который начинался сразу же за нашей небольшой хатой. Там что-то росло. Возможно, я и знал что, но не буду утверждать. Она пошла полоть грядки. Видя, что мать выдергивает из земли зеленые растения, я начал делать то же самое позади нее. Желая проявить усердие, я вырывал настолько тщательно, что после меня оставалась черная земля.
Чем это кончилось? Случайно пришел отец. Желая показать мне, что такое прополка овощей, он взял клок моих волос и выдернул их. Мои рассуждения о превратностях судьбы окончились слезами на печке, куда меня загнали в наказание за усердие.
- Александр Моисеевич, - перебил меня собеседник. Это же анекдот.
- Ну, вот так всегда бывает. Рассказываешь правду - тебе не верят, а удачно соврешь и все довольны. Но, как не смешно все это было в действительности. Первые два случая мне рассказывала мать, когда я уже стал взрослым, а третий, с прополкой огорода, я помню. Мне тогда было уже пять лет.
- Хорошо, хорошо. Верю. Давайте, рассказывайте дальше, только ближе к моему вопросу. Как все же вы стали моряком?
- Своим нетерпением Вы олицетворяете современных людей. Почему-то сейчас большинство людей не интересует процесс творчества или познания. Скорее давай результат. А вот моя история длинная. Я как-то интуитивно чувствовал, что мне предстоит тяжелая, я бы сказал, тревожная и трудная жизнь. О, Господи, как я был тогда прав. И через двадцать пять и через пятьдесят лет судьба будет продолжать меня бить, заставляя нести свой тяжкий крест). И поэтому, как все обыкновенные люди, я хотел найти в жизни легкую лазейку так, чтобы можно было меньше работать, больше получать и легче жить. Так вот, размышляя над своим будущим, я решил, что нужно выбрать профессию, которая никому не приносила бы вреда и не наносила материального ущерба. В то же время, чтобы была приятной, легкой и прибыльной. В результате таких раздумий, я, в конце концов, пришел к выводу, что лучше всего стать певцом. Это же прекрасная профессия. Самому интересно, людям приятно. На концертах зрители даже хлопают от удовольствия. Нужно только кланяться. Но не беда, это можно вместо физзарядки. Я даже начал подумывать о Большом театре оперы и балета. Однако в самом начале моей практики в этом безобидном виде творчества моя мать выгнала меня на улицу. Но не беда! Я ни капли не расстроился, так как было тепло и на улице было больше слушателей. Сделал из камыша дудочку и стал бегать вокруг хаты и дудеть. Наверное, получалось у меня здорово, потому что я увлекся, споткнулся и упал так, что дудочка воткнулась мне в горло.
На крики ребят и мои отчаянные вопли из хаты выбежала мать. Представляете ее состояние, когда она увидела, что у меня изо рта торчит камышовая трубка, а из нее течет кровь. Долго не раздумывая, она схватила трубку и выдернула ее.
В нашей деревне в то время врача не было, и поэтому все кончилось не вполне благополучно. Что было дальше, я не помню. Знаю только, что трубка повредила часть голосовых связок, и мой певческий талант был погребен навечно.
На некоторое время я успокоился. Так прошло два года. Ничем особенным, кроме уличных баталий, я не занимался. И уже было решил, что на всю жизнь останусь неучем, но родители все же послали меня в школу. Это было что-то новое, интересное и я решил в виде эксперимента попробовать.
Собственно, честно говоря, деваться было некуда, сами понимаете.
В это время мы переехали на Урал, где работали родичи отца. Поселились мы в одном из красивейших мест Урала - в районе Ильменского заповедника, в маленьком провинциальном городке у истоков реки Миасс, что в переводе с башкирского на русский означает: Ми - много, асс - вода.
Действительно, кругом было много озер, прудов, рек и, главное, город окружали горы, покрытые дремучими лесами.
А вода! Какая там была чистая и вкусная вода, не только в речках, но и в озерах.
В Миассе я пошел в русскую школу.
Возможно, плохое знание языка и явилось причиной того, что я так никогда и не мог выучить хорошо русский язык. При колоссальных усилиях учителей, а в первом классе и отца, я научился читать книги, переворачивая страницы, и к десятому классу освоил-таки и русский язык и литературу на четверку. Проще было с математикой и физикой. Они одинаковы на всех языках, интересные и легкие. Самое хорошее было в том, что почти ничего не нужно было запоминать. Простым логичным рассуждением можно было вывести любую формулу. А задачки? Так они были как интересные загадки. На их изучение не требовалось никакого труда.
Два замечательных учителя своими глубокими знаниями и прекрасной методикой изложения материала заставили меня полюбить еще два предмета - историю и географию. Еще тогда я полюбил мир, нашу большую Землю, таинственные страны, великие путешествия полные романтики и приключений. Так я и остался в школе до десятого класса, тем более что в этом были заинтересованы и мои родители, и учителя, у которых я учился. В школе было хорошо еще и тем, что там было много хороших ребят и на переменах можно было вытворять такое, что страшно и вспомнить вслух, чтобы не скомпрометировать себя. Собственно, мы делали все, включая и хождение вверх ногами! Нужно признаться, что в школе прошли мои самые замечательные годы.
Я почти сразу же узнал, что листы книги не нужно отрывать, наоборот, внутри них прятался чудесный мир, полный приключений, героики, подвигов прекрасных людей. Больших, смелых, честных и бесстрашных людей, наделенных всеми прекрасными качествами гуманного человека (homo sapiens). Как было здорово! Никто не мешал взять книгу и отправиться в джунгли или на луну, побывать в дремучей Африке или на бескрайних просторах Тихого океана, в пустынях Средней Азии или в средневековой Франции. На мое счастье тогда еще не изобрели телевизор, и у нас было достаточно времени, чтобы самим, своим умом познавать мир! Тогда то я неожиданно вновь встретился с Жюль Верном, его книгой "Дети капитана Гранта". Какая прекрасная книга о дружбе людей, о красоте нашей планеты, о приключениях, об отважных людях, способных, рискуя жизнью, броситься на помощь другу, человеку. Десятки героев "Детей капитана Гранта" оставили в моей жизни неизгладимый след.
Потом пришли герои Майн Рида, Фенимора Купера, Джека Лондона, Стивенсона, загадки романтического Грина, и, в конце концов, они переплелись с жизнью, так как в это время мы переживали рейс челюскинцев, зимовку папанинцев, полеты Чкалова, рекорды Стаханова и т.д.
Нашему поколению в жизни повезло, так как она была богата героикой, и мы переживали все с великим наслаждением. И так уж получилось, что почти все было связано с океаном, с этим прекрасным, огромным, непонятным, но могучим и красивейшим из миров приключений и загадок.
Но, всему приходит конец. Красивые школьные годы закончились и мне посчастливилось поступить в Казанский авиационный институт.
- Пока ничего морского не вижу, - вмешался мой придирчивый журналист.
- Как это не видите? А сколько я книг перечитал? Они же готовили меня в духовном плане! - возразил я. - Один капитан Немо в ту пору способен был, кому угодно голову вскружить.
- Книги все читают. Даже больше того, сейчас миллионы людей смотрят прекрасные телевизионные передачи "Клуба кинопутешествий", но девять десятых из них не выгонишь в туристический поход по своему родному краю.
- Правильно. Но, наверное, есть объективные причины. С развитием цивилизации добавилось хлопот человеку. Люди стали больше заняты, некогда им из дома выбраться. То ковры нужно вытряхнуть, то какая-нибудь техника поломалась, например, стиральная машина. Вот люди заняты и не успевают. А в наше время никакой техники не было, так что можно было путешествовать.
Помните слова нашего знаменитого путешественника Пржевальского: "Жизнь прекрасна еще и потому, что можно путешествовать!"
- Нет, это не объяснение. Сейчас два выходных дня. Времени вполне достаточно и на путешествия. Но, это не тема нашего разговора.
- Ну, как же не тема? Как раз все, что я делаю, это и называется путешествием или подготовкой к нему. Вот сейчас мы в начальной стадии этого большого дела. - Хотите, я расскажу Вам о моем первом путешествии на воде?
- Ну, давайте, - недовольно обронил журналист. Он уже утерял надежду найти изюминку, которая породила эту большою мечту.
- Это было давно. Еще не ходили электропоезда, и паровоз "ФД" вызывал наше восхищение.
- Александр Моисеевич, давайте ближе к теме. Я знаю, что у всех ребят было много переживаний в детстве. Когда-нибудь мы подробно поговорим об этом.
- Ну, хорошо, согласен с вами. Но все равно это было очень давно. Я тогда закончил 9 классов, и кто-то послал меня инструктором в пионерский лагерь, который был расположен в лесу, на берегу большого озера Тургояк.
Озеро громадное. Противоположный берег теряется в дымке, а от нашего лагеря он совсем не виден из-за острова Чайка. Вода в озере чистая, как слеза. Если бросить монету, то ее видно на глубине 10 и больше метров. Мы их доставали прямо со дна. Об этом озере из-за такой ее чистоты люди сложили легенду.
"Когда-то очень давно в этом месте жили два племени, которые все время враждовали. Частые стычки и жестокость стали их обычаем. И вот однажды одно племя неожиданно напало на другое и жестоко начало уничтожать воинов, стариков, детей, женщин и больных. Увидел это Бог и разгневался, и так стукнул ногой, что земля провалилась, и не стало людям покоя. Стали люди просить у Бога пощады, прощения за свои грехи. Они стояли днями и ночами у этого котлована и плакали. И слезы заполнили эту пропасть, превратив ее в дивное озеро с чистой как слеза водой".
- Сказка это, - заключил он.
- Нет, это легенда. Большая и красивая легенда. Просто я забыл ее.
- Но вы хотели рассказать о путешествии.
- Правильно. Я это и делаю. В лагере мы все очень любили ходить в горы, на озеро, в другие лагеря. В общем, нам не сиделось на месте, и чем дальше мы ходили, тем больше нам нравилось, хотя на обратном пути мы едва тянули ноги.
Прямо напротив нашего лагеря, километрах в пяти, если по воде, расположен остров Святой Веры. По этому названию тоже есть легенда. Рассказать?
- Нет, не нужно.
- Но она очень интересная.
- Кто, святая Вера?
- Нет, легенда. Я тогда еще не интересовался внешним обликом женщин.
- Лучше как-нибудь потом расскажете. Хватит пока одной легенды.
- Ребята пошли в поход вокруг озера, где по берегу, а где через лес. С другой стороны озера к острову можно было пройти по легкому мостику, который был построен поклонниками старой легенды. Идти было далеко. Вкруговую около 10 километров. Поэтому, чтобы ребятам было легче идти, обед решили переправить на лодке. Естественно, так как я должен был стать моряком, то эту задачу поручили мне.
- Кто это мог тогда знать?
- Наверное, судьба, - ответил я и продолжил рассказ. - Озеро около лагеря образовывало заливчик в виде лагуны. Там всегда было тихо. Но едва я вышел в открытое озеро, как лодку подхватили ветер и волны. Маленькая и верткая, она металась под ветром, и волны, подбрасывая ее, не давали грести. Иногда большая волна перехлестывала через борт и обдавала меня брызгами, так что через несколько минут я был весь мокрый. Чем дальше от берега, тем больше становились волны. Когда лодка проваливалась между волнами, берег пропадал и издали казалось, что лодка тонет. После мне ребята рассказывали, что они переживали, что могут остаться без обеда. На середине озера в лодку набралось столько воды, что пришлось бросить весла и вычерпывать ее.
И хотя руки ломило от усталости, а на ладонях появились волдыри, я понимал, что нужно грести, чтобы лодка была все время поперек волны, тогда лодку не заливало. И хотя страха не было, все же было как-то неспокойно, особенно, когда лодка проваливалась, и волна заливала спину. Добрался я благополучно. Ребячья радость обеду компенсировала мои переживания, и это маленькое приключение оставило хорошее воспоминание. Между нами говоря, где-то внутренне я испытывал чувство удовлетворения оттого, что я смог это сделать.
- Спасибо за рассказ. В этом что-то есть. Я подумаю, но сейчас расскажите, как Вы стали моряком.
- Это довольно просто. Пожалуй, можно сказать, что моряком я стал случайно. После окончания Великой Отечественной войны я решил продолжить учебу в институте. Но мне присвоили звание младшего лейтенанта и поэтому не разрешили уволиться в запас. Что было делать? Где и как учиться, я не знал. И тут я получил письмо от друга из Ленинграда о том, что он поступил в Высшее военно-морское училище. Он хвалил его, как вообще "каждый кулик свое болото хвалит". Не долго думая, я поехал в Ленинград, сдал экзамены и был принят в училище. Как-то завертелось все само собой.
- Упрямый вы человек. Оказывается, все просто, а вы мудрили целый час.
- Но мне казалось, что Вас интересуют истоки.
- Вообще-то, да. Но в газете об исканиях не напишешь.
- Действия людей всегда довольно просты. Сделал то-то, поступил туда-то, но главное, почему и для чего это сделано. И мне кажется, что самое интересное в сути причины, вызвавшей тот или иной поступок.
- Не будем спорить. В чем-то Вы правы. Расскажите о своем первом впечатлении о море. О первом плавании.
- Знаете ли, это еще труднее.
- Почему?
- Да просто потому, что никогда не задумывался над этим вопросом.
Встречая что-то новое, в первую очередь думаешь о правильности своих действий, своего поведения. Это только в картинной галерее можно стоять и восхищаться. А море - оно как живое и несет такие переживания, которые сам не всегда понимаешь. Так что этот вопрос еще труднее, чем первый.
- Вы говорите все, что помните и как умеете. Я постараюсь разобраться и выбрать зерно, если это удастся.
- Дело в том, что море люди понимают или представляют неправильно, или, вернее сказать, упрощенно. В большинстве своем они смотрят на него утилитарно. Они считают, что, если очень много воды и не видно берегов, то это море. Ученые к этому определению добавляют еще, что последнее верно, если такой большой водоем имеет связь с океаном.
Но, это чисто физическое определение. На самом деле море настолько многогранно, что его познать практически невозможно. У него, кроме физических характеристик об объеме воды, о величине водного зеркала, о солености, температуре, течениях, рельефе дна, наличии растительного и животного мира, принадлежности и так далее, есть еще большая душа, сложный и многоликий характер. Оно бывает тихим и ласковым, нежным и бесконечно добрым, ясным и задумчивым, когда кажется, что все в природе замерло и отдыхает под мерное "невидимое и неслышное дыхание моря".
Но, вдруг оно просыпается. Видели ли Вы когда-нибудь это? По поверхности воды пробегает рябь. Цвет ее сразу же начинает меняться. У самого берега тихий шепот воды вдруг заговорит ясным и четким голосом. Он еще добрый, еще не страшный, еще приятный. Постепенно появляются волны. Из белого море делается изумрудным, на верхушках волн появляются белые гребешки. Шум у берега начинает перекликаться с говором волн и постепенно он нарастает, заглушая все кругом. Проходит немного времени. Море как бы раздумывает, сердиться ему или опять уснуть. Иногда это продолжается долго и оно может утихнуть, но бывает и так, что оно поднимается все выше и выше. Волны превращаются в ухабы, в целые горы. Неистовый шум ударов волн и воя ветра заглушают все на свете, превращая все в дикий разгул. Когда-то прозрачная и изумрудная вода превращается в темно-серую и покрывается белыми брызгами. Брызги срываются ветром, образуя водяной туман, мокрую воздушную подушку, в которой теряется очертание поверхности воды и граница воздуха, как будто море постепенно переходит в воздух.
Оно беснуется, кричит тысячами голосов, извергая непомерно большую энергию, которую, может быть, можно выразить, но понять нельзя - так все это безрассудно. И никто и ничто не может укротить его, смирить это буйство.
Но, проходит время. Ветер утихает. Белая пена пропадает, и остаются волны и волны. Великое их множество, без конца и края, от самого горизонта до берега. И идут они, не считаясь со временем, дни, недели, идут бесконечной чередой, качая корабли, суда и лодки, убаюкивая своим мерным, лечебным шумом людей, мирно сидящих у ног моря. И кажется, что волны вечны, так же, как вечна Земля, как вечны те яркие звезды, которые, не скупясь, отдают свое мерцание тем щедрее, чем дальше человек в море. Попробуйте, посидите у берега моря, не болтая и не думая о постылых буднях, постарайтесь понять, увидеть, услышать море. Только не торопитесь, тогда может быть оно приоткроет вам кусочек своей души. Но все равно, море узнаешь только в море, и чем дальше уходишь от суши, тем оно лучше, богаче, ближе, добрее, ласковее, милее. Нет, не хватит слов, чтобы рассказать о нем, чтобы передать это откровение людям.
Я этого ничего не знал, когда первый раз встретился с морем. Перед поступлением в училище мы проходили курс молодого матроса. Среди прочих военных дисциплин была у нас и морская практика. На ней мы изучали устройство шлюпки, практику гребли и, в конце концов, хождение под парусами. Одних молодых ребят в море не пускали, поэтому они упросили меня пойти с ними. Я сел за старшину. В армии такой закон: если ты старший по званию, то тебя везде назначают ответственным и чаще всего не спрашивают твоего согласия. Приказ есть закон, и чем раньше человек поймет это, тем лучше для него.
Пока мы шли по гавани, вода, огражденная молом, была спокойной, и небольшая волна мерно покачивала шлюпку, не влияя на наше положение в ней. Но вот мы вышли из-за мола в море, волна подхватила шлюпку и подбросила ее. Я, испугавшись, что вылечу в воду, схватился обеими руками за борта.
- Гы-гы-гы.
- Ха-ха-ха.
Ребята, увидев мои движения и превратно поняв их, высмеяли меня. И вот их "Гы-гы-гы" потом всю жизнь преследовало меня, заставляя сделать все для того, чтобы познать море, изучить парусное дело и, находясь в море, быть всегда готовым к любым случайностям.
Вот так и получилось, что первая встреча с морем научила меня тому, что нужно быть всегда готовым ко всякому рода неожиданностям и не теряться. И во имя этого я начал учиться больше, чем того от меня требовали.
У меня не было матросской закалки, которая дается простой, но постоянной мелочной и разносторонней работой, в самых невероятных и экстремальных условиях. Если в училище меня научат, и я буду хорошо знать теорию, то практику мне нужно добывать самому. Не имея опыта, нельзя командовать людьми и даже учить их. Продумав все это, я в свое время решил вкалывать на практике, не считаясь со своим офицерским званием и тем, что я и по возрасту старше моих однокашников.
Второй раз я увидел море с палубы большого учебного корабля "Океан" после окончания первого курса училища
Тихое и гладкое, как полированная поверхность зеркала, оно под яркими и теплыми лучами летнего солнца было особенно красивым и добрым каким-то особенно близким и дорогим нам, салагам. Оно словно понимало то, что мы первый раз на корабле и старалось нас не спугнуть. Устроившись на палубе, я часами смотрел на убегающую блестящую полоску белой воды, тихо разрезаемой громадой этого древнего судна. Ушли в прошлое напряженные дни учебы, страсти экзаменов, тяжелые училищные дни и ночи, требующие постоянного внимания и труда, постоянной готовности к выполнению команд и приказов. Море словно знало это и давало возможность отдохнуть и полюбить его.
К вечеру нас всех разместили по кубрикам, закрепили рундуки для размещения вещей и объявили расписание занятий и вахты на следующий день. А пока каждый мог заняться личным делом.
Вечер подкрался незаметно. Солнце скрылось за откуда-то взявшуюся тучку и, когда склянки пробили 23 часа, для курсантов был сыгран отбой.
Я решил спать на спардеке, так как в кубрике было жарко и душно. Завязав концы постели за выступы на рострах, я после нескольких неудачных прыжков все же вскочил в свою люльку и лег. Засыпая в этот первый день морского плавания, я старался вспомнить морские фильмы о старинном парусном флоте, где вот в таких же коконах спали бородатые матросы славного русского флота, идя на защиту морских берегов нашей отчизны.
Было тихо. Чуть слышно работали паровые машины, и ничто не нарушало наш покой. Так мирно, спокойно закончился этот первый день в море.
Сон слетел мгновенно, будто ветер пронесся не только над морем, но и в наших головах. Кругом творилось что-то жуткое. Ревел ветер, бушевало море, качало корабль и хлестал дождь. Природа выдала сразу все. Многие ребята, которые спали на спардеке, как и я, уже были на ногах. Кто успел вылезти сам, кого выбросило из койки на палубу. Я хотел соскочить сам, но пока раздумывал, море и ветер подхватили койку и я очутился на палубе, к счастью, на ногах и только благодаря тому, что крепко держался за концы крепления койки. Море бесновалось, ветер сбивал с ног, палуба качалась так, что невозможно было пройти и шага, чтобы тебя не бросило в сторону, а наши бедные тела поливал дождь. Скорее отвязать койки и спрятаться в кубрик!
Да, отдохнули. Начинается наша практика и начинается она с познания, что такое море.
Вот так, дорогой мой товарищ, я познакомился с морем. Бывало по-разному, но никогда оно не надоедало мне, и я всегда тосковал, когда уходил от него очень надолго.
- Я должен Вас просто, по-товарищески поблагодарить за Ваш рассказ. Все это интересно, хотя много непонятных моментов. Но коль скоро время мое истекло, я все же попрошу Вас ответить на пару вопросов.
- Только два? Хорошо, попробую.
- Где Вы родились?
- Родился я в маленькой деревушке, в Одесской области, примерно в ста километрах от моря. В нашей хате было две комнатки с земляным полом. В одной из комнат была большая русская печь. Около хаты стоял сарай с хлевом, а ниже большой фруктовый сад и огород. Жили мы тогда на самом краю деревни. За полсотни лет деревня выросла и теперь наша хата перешла в центр, но нас там нет.
- А Вы помните свой родной язык?
- Та хиба его можно забуты?
- И последний вопрос. Что Вас тянет в море? Даже не просто в море, а в такое рискованное плавание?
- Мы с Вами договорились о двух вопросах, а это уже третий. Скажите, пожалуйста, есть ли предел вашему любопытству? Я вам и так много сегодня рассказал и материала вполне достаточно, чтобы меня скомпрометировать перед публикой.
- Александр Моисеевич, вы извините меня, но, если вы вдумаетесь серьезно, то среди сотен вопросов, раскрывающих, допустим, жизненный путь человека, есть главные, так называемые трудные вопросы, задавая которые, мы хотим вскрыть суть того или иного явления или найти объяснение поступкам человека. Попробую Вам объяснить свою назойливость на примере. Вы приходите в какой-то институт к студентам и просите их ответить на автобиографические вопросы. Когда Вы сличите их, то получится так, что почти все ответы будут одинаковыми. Родились они почти в один и тот же год, все окончили среднюю школу примерно с одинаковыми, причем хорошими оценками, и у всех примерно одна и та же мечта. Интересно для читателя? Нет. Поэтому мы ищем то, что в какой-то степени отличается от обычного, и стараемся найти объяснение. Вот в Вашем случае мы хотели бы узнать и понять как раз то, что отвечает на вопросы: почему, зачем и когда?
- Понял. Выходит, от меня Вы хотите получить ответ на все тот же извечный вопрос - "Почему живет человек?" Или, вернее, - для чего? Вот уж этого я не знаю. Но, что касается меня, постараюсь ответить, хотя не уверен, сумею ли. В своем докладе на Географическом обществе я об этом говорил и считаю, что основной двигатель нашей жизни и развития человечества - это любознательность. Внутри человека природой заложено стремление к познанию того, что скрыто от него, найти неизведанное, узнать то, что там, за горизонтом.
Я рос в простой семье, в деревне. В шесть лет я увидел паровоз, в восемь - впервые прокатился на автомашине. Жизнь всегда приносила что-то новое, и это новое было интересным и часто непонятным. Отсюда и появлялось желание познать, развивалась любознательность. И я, к моему счастью, всегда удивлялся красоте мира, удивлялся той технике, которую создал человек, тем знаниям, которыми овладело человечество. И даже в сорок лет, изучая физику атомного ядра и микрочастиц, я восхищался тем, как ученые проникали в невидимый и неизведанный мир, удивлялся красоте процесса познания. Всем нам знакомы такие понятия, как масса, заряд, энергия, спин..., а вот вы можете представить такую характеристику, или единицу(?) как "странность"? А море, океан?...
Я знаю, что в море за горизонтом тоже море и почти такое же, только, может быть, чуть синее, что на суше за горизонтом - тоже земля, горы, леса, только горы выше или степь другой окраски... Но это тоже планета по имени Земля. Но все равно тянуло увидеть все самому. Это одна сторона, которая называется любознательностью.
Мне кажется, что любознательность - это катализатор человеческой жизни!
Этот катализатор заставляет бродить наши мысли и тем быстрее, чем больше развита любознательность. Отсюда и творчество...
И другая сторона ответа Вам на этот вопрос. Я просто боюсь жить спокойно. Покой - это смерть. Сначала духовная, потом моральная и затем все.
А как жить? Вы представляете себе, как это великолепно. Самому все сделать и, по сути, самому перенести себя вокруг Земного шара! Могу ли я? На что я еще гожусь? Вот я и проверю или, как говорится, испытаю себя.
И, чтобы Вы больше не задавали вопросов, я на прощание скажу Вам, что я не занимался, к сожалению, ни философией, ни психологией. Это ваш удел, журналистов. Так вот вы и подумайте над тем, почему человек мечтает, что такое мечта. Ведь мечтают почти все, о большом или малом, в детстве, в юности, в пожилом возрасте... И еще, возьмите и прочтите эти строки. Их мне написали в книге отзывов гости из Москвы, незнакомые люди:
"А вы мечтали когда-нибудь? Мечтали путешествовать? Хотели увидеть, как садится в пыльной дымке солнце над барханными песками, услышать, как под свежим ветром скрипит парусник, хотели узнать мир? Хотели!.. Молодыми мы многого хотели и о многом мечтали. А потом? Потом смотрим "Клуб кинопутешествий" и выбираем путевку поспокойнее. Все проходит. Но не у всех. У некоторых эта мечта становится жизнью. И они плывут, переплывают океаны, плывут вокруг света, ищут в борьбе с природой то, вечно желанное и вечно недостижимое, что люди привыкли называть счастьем!.."
Это была единственная встреча такого рода. Встреча с журналистом и может быть потому, что это было первый раз, я так открыл свою душу и много рассказал о себе. Потом было проще, грубее. Информация и только, без души и без эмоций.
На прощание журналист сказал мне почти пророческие слова:
- Вы не хотите жить тем, что вам дает окружающая среда. Все время что-то ищете и тем выделяетесь из общей массы. Да, согласен, что так жить интереснее, но учтите, что за это люди попроще бьют, таких как вы. Бьют сильно и больно. Любят обычно посредственных, тех кто «ниже...».
Когда-то я выписывал журнал "Огонек", один из самых красочных, читаемых журналов, широко и разносторонне освещающих жизнь страны и народов мира. В Полярном он для меня сыграл свою роль, напечатав репортаж о вояже Френсиса Чичестера, который и послужил основным толчком к рождению моей идеи о кругосветке. Дома мною было сделано несколько годовых подшивок журнала и многие друзья, приходившие скоротать время, с удовольствием их просматривали. По-моему, это самый распространенный и любимый журнал в нашей стране. Естественно что, я был рад, когда в один из весенних дней ко мне приехал корреспондент из этого журнала. Пусть читатель простит мою наивность.
Высокий, стройный молодой мужчина, показав красную книжечку, в которой я ничего не успел прочитать, представился как корреспондент "Огонька". Я пригласил его на стапель, где он сделал серию снимков, а потом мы вернулись в горсовет ОСВОДа и начали беседу.
Яхта ему понравилась, так как он не предполагал увидеть такую громадину в тысячах километров от моря, в чем он мне и признался. Плавные обводы, гордо поднятый вверх нос, крепкая, покрытая эпоксидкой палуба - все произвело хорошее впечатление. Я же был рад его приезду, так как знал, что "Огонек" - богатейший журнал и, если бы он взял шефство над кругосветным плаванием, то ему ничего бы не стоило выделить 50 и даже 100 тысяч рублей на постройку океанской яхты, допустим, из сплава АМГ по новейшей технологии на уровне мировых стандартов. Тогда бы я пока тренировался на своей яхте. Такое мое состояние, надежды и планы определили отношение к корреспонденту, и я охотно отвечал на его вопросы.
От его доклада руководству, его информации обо всех трудностях, которые я испытываю в настоящее время, зависело отношение многих лиц и, может быть, правительства. Он в своем разговоре упомянул, вроде бы невзначай, что журнал "Огонек" в первый же день выхода они кладут на стол Генерального секретаря ЦК КПСС.
- Покажите прокладку Вашего маршрута, - попросил он.
Я достал карту мира, на которой был начерчен маршрут моего предполагаемого плавания. Я уже прошел его десятки раз мысленно, изучая и уточняя детали, знакомясь с климатическими особенностями, ветрами, волнением, направлением течений, прохождением в тех или иных районах пассажирских и грузовых судов. Сколько интересного, но, сколько и страха в любой точке! Тысячи раз написано о мысе Горн, где у его диких, безжизненных скал - горы погибших кораблей. Но разве лучше в Тасмановом море, где вдруг может подняться ураган, дожди, плохая видимость... Или разве лучше, если попадешь в глубокий штиль на экваторе южнее островов Зеленого мыса, где бывает неделями ни ветерка. И в этом бело-голубом безмолвии нестерпимо жжет солнце, когда и днем и ночью температура такая, что не верится, что где-то есть прохлада и даже мороз... А когда идешь вдоль Антарктиды в южных широтах Индийского и Тихого океанов, когда постоянно существует опасность столкновения с айсбергом, нельзя спокойно заснуть и придется в напряжении сидеть в сыром, холодном кокпите и вглядываться в холодный белый туман, чтобы не столкнуться с ледяной горой.
Все нужно изучить и знать на память и понимать это не только головой, но и, как говорят, душой. Там не всегда будет время на то, чтобы прочитать лоцию, справочник и даже карту, по которой будет вестись прокладка курса. Нужно быть готовым ко всему.
- Как Вы будете идти?
- Коротко маршрут мой такой: из Севастополя, через проливы Босфор и Дарданеллы, Эгейское, Средиземное моря, через пролив Гибралтар, затем на юг, мимо Канарских островов, островов Зеленого мыса, вокруг мыса Доброй Надежды, примерно миль 50 южнее. Затем строго на восток до острова Тасмания, где мне хотелось рассчитать так, чтобы его мыс Южный пройти в пределах видимости. Здесь я бы проверил свои многодневные обсервации. От о. Тасмания - на юго-восток, вокруг Новой Зеландии, затем через Тихий океан до южной оконечности Южной Америки вокруг мыса Горн, выйти в Атлантику и на север - до Европы. Там почти тем же маршрутом, которым выходил в плавание.
- А Вы представляете те трудности, которые Вас ожидают?
- Да. Их будет столь много, что все не предугадать. Это просто невозможно. Или вернее - непостижимо... Может быть и самый страшный пролив Дрейка я проскочу без особого напряжения, а где-нибудь в теплых и цивилизованных водах около Канар на меня налетит ураган какой-нибудь с симпатичным женским именем. Может быть, заставят проклинать себя ревущие сороковые и заставят подняться в более теплые воды, что нежелательно, так как это увеличит время плавания. В южной части, чем ближе к Антарктиде, тем меньше радиус и расстояние, по которому можно обогнуть нашу Землю. Но после ревущих сороковых расположены так называемые вопящие пятидесятые. Вряд ли человек, да и судно может их выдержать.
- А как вы думаете разрешить вопрос одиночества? Не находите ли вы, что это, возможно, самое страшное и непосильное для человека, всю жизнь проведшего в коллективе?
- В этом я полностью согласен с вами. Да, это, пожалуй, самое трудное и страшное. Но разве мы в повседневной жизни не испытываем одиночества даже среди людей? Часто бывает так, что вы вдруг чувствуете, что вы один, никто не хочет понять вас, поговорить с вами, выразить сочувствие, помочь... Естественно, что это носит временный характер. А там - один, и на сотни, тысячи миль - никого. Но есть три фактора, на которые я надеюсь.
Первое - это то, что я буду иметь радио и смогу связаться с людьми, которые следят за моим плаванием, переживают за меня и готовы оказать помощь. Я знаю они будут сочувствовать мне. Это будет снимать психические напряжения, которые определенно будут возникать во время продолжительного плавания.
Второе спасение от одиночества - это повседневная полная занятость. У меня не будет времени скучать. Нужно управлять парусами, быть на руле, избирая самый оптимальный курс. Нужно периодически определяться и наносить свое место в океане на карту. При этом нужно пользоваться каждый раз хорошей видимостью, когда есть солнце, когда слышен радиомаяк. Место нужно знать всегда, в любой момент и довольно точно. Это и безопасность плавания, и точность для выдачи информации. А работы? Ремонт парусов, такелажа, зарядка батареи, сбор питьевой воды, сушка одежды, приготовление пищи четыре, а то и пять раз в сутки. А работа на рации? Ну, и отдых. Нет, времени для безделья не будет, не говоря уж о том, что мне дадут, и я с удовольствием возьму какую-то научную работу, с целью непосредственного сбора научной информации. Таким образом, я постоянно буду занят и буду сознавать, что я делаю полезное для людей и для себя дело.
И третье. Мне много раз приходилось слышать, а потом в какой-то мере испытывать влияние природы на человека. Я называю это как прикосновение к природе и слияние с ней. Человек преображается, он производит переоценку ценностей, становится совершенно другим. Меняются его моральные устои, так как он попадает под влияние чего-то великого, существующего рядом, но ранее им не испытанного. Сейчас это громко называют космосом, который несет энергию, влияющую на человека, на его здоровье, на его психику. Жалко, у нас в стране не издана книга кругосветного мореплавателя Муатисье. Что-то в нем есть возвышенное, что-то он испытал невероятно великое и переродился. При этом он сильно и реально прочувствовал, что это влияние сохранилось в нем, и он может рассказывать о нем людям.
Эти три фактора помогут мне.
- В этом что-то есть, но удивительно, как Вы, материалист, можете так уверовать в душу и влияние на нее какой-то космической энергии? Так можно скатиться к идеализму.
- Спорить с вами не буду, но, как физик, скажу Вам, что пока никто не нашел той материальной частицы, из которой состоит материя. Все частицы - сгусток того или иного количества энергии и они могут превращаться друг в друга, выделяя баснословно большую мощность тепловой, световой и электромагнитной энергии. Мы же с вами живем в энергетическом поле, о котором нам известно лишь частично: это гравитационное поле Вселенной, электромагнитное поле движения заряженных частиц, магнитное поле... А что такое свет? Волны или частицы, так называемые фотоны? Имеют ли фотоны (или волны) массу? Если нет, то, как они оказывают давление на поверхность? Или что такое нейтрино? Как объяснить их природу и то их количество, непостижимо громадное, которое находится во Вселенной, и их все проницаемость даже через толщу планет, звезд. Мы так мало знаем и так просто отбрасываем старые учения и ту же астрологию. Более четырех тысяч лет назад индусы прекрасно знали строение и возникновение галактик, и сейчас ходят об этом их легенды. Мы же это познаем и открываем снова только сегодня. Вот цена зазнайства, консерватизма, догматизма и прочих "измов". Я верю, что что-то мне поможет, поможет рождению нового мировоззрения и переоценки взглядов на окружающую нас среду. У меня уже несколько раз было прикосновение к природе, просто я был глуп и упустил этот посланный мне дар. Меня отвлекали люди, а там их не будет.
- Но все же вы один.
- А я возьму и в океане сыграю в шахматы с каким-нибудь шахматистом-радиолюбителем. Даже поспорю с ним, вот и дам себе порцию адреналина в кровь.
Мой гость был любознательным и начитанным товарищем, поэтому вопросы сыпались один за другим, самые различные - и по медицинскому самообслуживанию и о том, как и когда я буду спать, и не боюсь ли я, что на меня налетит какой-нибудь громадный корабль, который и не заметит, как раздавит яхту, и кто мне даст тесты на период плавания, и буду ли я вести дневник, и собираюсь ли написать книгу о своем плавании, и что будет, если я попаду в жестокий шторм и поломаю мачты. Как я буду выбирать порты "спасения", общаться с людьми, которые не знают русского языка, чем я буду расплачиваться за ремонт. Как я буду хранить продукты, чтобы они не испортились за целый год и что возьму с собой, чтобы были витамины, кроме таблеток. Какую музыку люблю, и что возьму с собой или ограничусь радиопередачами.
- Я люблю симфоническую и, в основном, инструментальную музыку. Причем я отстал от жизни лет на 150-200. Люблю Бетховена, Баха, Генделя, Вивальди, Шопена, Моцарта, Россини, Чайковского, Глинку... В общем, я человек прошлого столетия и не только не понимаю музыку, вызывающую только подергивание мышц конечностей, но и считаю, что вся та какофония, шумная, вопящая, без мелодии только убивает в человеке его душу, нравственность и моральные устои, воспитанные сотнями поколений. Сейчас редко передают классику, поэтому я постараюсь взять ее с собой побольше и буду слушать вместе с китами и дельфинами. Говорят, что они любят классическую музыку.
Наш разговор прервала Тамара.
- Александр Моисеевич, - зашептала она, - у мамы сегодня день рождения. Можно я пораньше уйду?
- Пожалуйста, Тамара, можешь идти хоть сейчас.
Но Тамара смутилась и никак не уходила. По ее лицу было видно, что она чего-то ждет.
- Что тебе еще нужно? Почему не уходишь?
- Мама сказала, чтобы я пригласила Вас.
- Спасибо большое, но я занят.
- Я подожду, - сказала Тамара, не надеясь, что я сдержу слово или вообще смогу скоро освободиться от своего собеседника.
Корреспондент слышал наш разговор и, как видно, уходить не собирался, а начал рассказывать о том, где он бывал и как его угощали. Время шло, а Тамара все чем-то занималась. Поэтому, почувствовав, что что-то здесь не так, я зашел в другую комнату.
- Тамара, ты, почему не идешь домой?
- Мама сказала, чтобы я пришла вместе с Вами, а то вдруг Вы не придете.
- Но ты видишь, что мой гость не уходит, а, услышав, что ты меня приглашаешь, заговорил о том, как его всегда угощают. Так что ты иди, а я подойду.
- Нет, не могу. Я обещала маме.
- Может быть, мы пригласим и его. Представляешь, у мамы на именинах корреспондент из журнала "Огонек". Это не то, что какой-то Чебанюк. Как ты думаешь, можно? Он никак не хочет уходить.
- Можно, приглашайте.
Через несколько минут мы втроем врываемся в чужую квартиру, где был семейный вечер, и собрались одни родственники. Я извиняюсь и представляю своего гостя из журнала “ Огонек”.
Весь вечер мы слушали рассказы журналиста о его работе, поездках, различных случаях жизни. Он никому не давал возможности вставить хотя бы одно слово. Я чувствовал себя неловко, особенно тогда, когда кто-то пытался что-то сказать, а мой гость его перебивал. Наверное, все вздохнули с облегчением, когда мы покинули эту простую, провинциальную кампанию.
Пока я провожал его до платформы 88 километра, откуда он уезжал в Москву, он все время пытался выяснить, зачем я в действительности иду в такое плавание. Почему? Он, оказывается, не верил в мою мечту и приехал не только с целью получения интервью, чтобы дать материал в журнал, но и выяснить, в действительности ли я помешан на своей идее или просто изобрел, придумал оригинальный способ убежать за границу. В последние годы, особенно во время подготовки к плаванию, испытывая колоссальную нагрузку, я мало пил спиртного и сейчас был почти трезв. Я понял его и всячески старался уйти от темы, чтобы не обидеть его.
Через месяц появилась заметка в журнале "Огонек" с моей фотографией, где я готовлю яхту к походу... и краткое описание моих успехов на этом поприще.
Оказалось, что все у меня хорошо, все сделано, все понятно, все изучено и остался только один вопрос - я не хочу в походе обрастать бородой и потому должен бриться, а как? Вот и все мои трудности.
О моей работе, о яхте, ее постройке, о том, что еще много не сделано, что мне нужна большая, на уровне правительства, помощь, об этом ни слова.
Естественно, напечатано это было без моего согласия, и я там выглядел не весьма умным человеком. Господи, что же это творится и почему! Неужели все это так просто, так легко, как они думают. Почему умаляют мои трудности, заботы? Мне же нужна помощь. Помощь!
Пройдут годы, переживу я и заботы по строительству яхты, и плавание, но никогда не забуду этот визит, который, издергав меня, дав какую-то надежду, окончился пустой, ничего не значащей заметкой, которая не несла какой бы то ни было информации, так как все уже об этом знали. В общем, после публикации в «Известиях» никто лучше и полнее информации не давал.
- Ну, и болтун ваш корреспондент, - сказала на другое утро Тамара. - Он никому не давал даже пикнуть. Неужели он не понимал, что это неэтично, некрасиво, то, что он мешает беседовать людям, которые знают друг друга и сошлись, чтобы поговорить о своем.
- Извини, Тамара, но я не виноват.
Подходили последние дни моей работы с Тамарой, она много мне помогла и в работе по осводовским делам и поддерживала меня в моей мечте. Часто ей приходилось отвечать на множество телефонных звонков от людей, которых интересовало отнюдь не спасание на водах...
Несмотря на близость Воскресенска от столицы, у нас до сих пор нет автоматической связи с Москвой, поэтому Тамара всегда меня "дергает", объявляя, что меня просит междугородная.
- Александр Моисеевич, наш редактор просит Вас в ближайшие дни приехать к нам, - позвонил мне корреспондент из газеты "Ленинское знамя".
- Это очень срочно или можно сочетать с вызовом в Мособлсовет?
- Когда у Вас бывают там совещания?
- Обычно 2-го или 3 и 16-17 числа каждого месяца.
- Хорошо, мы ждем Вас 17-го.
Раз не говорят зачем, я не стал спрашивать, тем более что газеты у нас бедные, и практической помощи ждать от них не приходится. Но коль приглашают, то нужно уважать. Я собрал кое-какие материалы, чтобы ознакомить редактора с действительным положением дел.
В редакции меня встретил корреспондент Борис Львович, который уже бывал у меня, и сообщил:
- Мы предлагаем Вам шефство газеты над плаванием.
- Зачем? Что это дает? Вы можете помочь мне материально?
- Денег у нас пока нет, так как газета оказывает помощь некоторым общественным организациям, но в ближайшем будущем, особенно при поступлении от Вас информации, мы Вам будем помогать.
Мы зашли в редакторский кабинет, где меня познакомили с редактором. По его просьбе я подробно рассказал о положении дел, о том, что в настоящее время испытываю материальные трудности, так как, кроме шумихи в печати, никаких сдвигов пока нет.
- Давайте оформим наше шефство. Сейчас это тоже для Вашей пользы. Взяв шефство, мы сможем как Ваши шефы обращаться в различные инстанции с просьбой оказать Вам помощь. Это важно, так как у Вас будет официальный шеф, от лица которого Вы будете действовать.
- Хорошо, я согласен, - ответил я, хотя ничего конкретного от этого шефства я представить не мог.
Прошло несколько дней, и опять Тамара зовет меня к междугороднему телефону. Вызывает Москва.
- Вам придется платить мне за работу телефонисткой, все время вызывает вас междугородняя, - пошутила Тамара.
- Хорошо, Тамара, но с твоего разрешения я заплачу, когда вернусь из плавания. Кто там еще?
- Вас просили приехать в издательство "Мысль". Они оставили телефон и просили позвонить. Издательство находится на Ленинском проспекте.
Все сыпалось на меня как из рога изобилия, только успевай отбирать то, что нужно. Однако, откровенно говоря, никакого толку от этого пока не было.
Вечером мы поработали с Володей, навели порядок, а утром я уехал в издательство.
- Мы хотим заключить с Вами договор на издание Вашей книги о кругосветном плавании, - начал редактор после знакомства со мной. - Вы, конечно, будете писать и, если будет необходима наша помощь, то у нас есть квалифицированные литераторы, и мы поможем Вам ее обработать.
- А зачем сейчас договор? Я потом и так напишу, надеюсь, Вы не откажитесь ее напечатать?
- После заключения договора мы можем дать Вам определенную сумму денег, в которых Вы, очевидно, нуждаетесь.
- Спасибо, но я не люблю быть должником. Еще не приходилось жить в кредит.
Если романтика это легкий, интересный и любимый труд, созерцание природы, восприятие мелодичной музыки и тому подобное, то я в эти дни был далеко, далеко от романтики, так как изнурительный труд, усталость и борьба с равнодушием людей ставили меня в тоннель, стены которого были выполнены из наждачной шкурки, обдирающей мою душу. В минуты удачи или минуты свободного времени, когда я хоть на непродолжительное время имел возможность отдохнуть на лоне природы, я был счастлив. В голове роились мысли и видения о прекрасном мире, который я мечтал познать в будущем... Но бывали дни, когда я наталкивался на тупое равнодушие чиновников, насмешки скептиков. А напряженный труд не приносил никаких сдвигов в работе - я забывал о романтике и чувствовал себя рабом на арене, которого выпустили туда шутки ради, для издевательского наслаждения людей, пользующихся положением властелинов. Иногда мне казалось, что всему виной этот захолустный город, где не понимают, что такое Земля, океан, большая мечта.
Спасало меня только то, что в этом новом для меня мире появилось много доброжелателей, я бы сказал, даже друзей. Как-то постепенно они вошли в мою жизнь, стараясь хоть как-то помочь мне и своим вниманием и работой на стапеле. Это были и молодые рабочие с комбината "Красный строитель", и инструкторы из ГК КПСС, и мои товарищи-ветераны. Очень внимательной была ко мне и наш инструктор горсовета Тамара, которая постоянно видела мое напряжение в работе, дикую усталость. И, хотя она не совсем понимала, какого черта я уродуюсь, всегда стремилась как-то помочь мне и чем-то снять это напряжение. Все навалилось на меня в эти горячие дни, которые стремительно летели в небытие. У меня не оставалось в запасе ни одного дня для окончания работы по постройке яхты. Это был какой-то кошмар!
Я уже говорил ранее, что Тамара, постоянно пользуясь телефоном, первая узнавала новости, и все хорошее стремилась как можно скорее сообщить мне, стараясь обрадовать меня, поднять настроение. Не знаю, что она знала о мире, о природе, об океане, о великих путешествиях, открытиях, но она своей большой и доброй душой понимала, что здесь творится что-то непростое и большое, нужное не только мне, но и многим нашим людям.
- Александр Моисеевич! Вам звонили из Москвы два раза, - обрадовала меня Тамара.
- Это уже прогресс, - с иронией ответил я. - Ну, и что день грядущий нам готовит?
- Редакция газеты "Ленинское знамя" и телевидение приглашают Вас на встречу с Барановским!
- И ты согласилась? Да?
- Я?
- Ну, да, ты!
- Так это Вас приглашают.
- А какая разница? Скажи, какая разница? Ты думаешь, от этого какой-нибудь толк будет? Я бы на твоем месте переоделся в мужское платье, постригся, сделал бы небольшой грим и поехал. Тебе же, чай, интересно,
- Вы смеетесь, а я за Вас обрадовалась.
Звонил корреспондент из редакции газеты "Ленинское знамя" и сказал, что в Москве, на ВДНХ СССР в честь Польской народной республики открыта выставка по случаю какой-то годовщины... Там же будет экспонироваться яхта "Полонез", на которой польский яхтсмен Кшиштоф Барановский обошел в одиночку вокруг света.
- Вам будет полезно встретиться и познакомиться с Барановским, - сказал мне корреспондент. - Осмотрите яхту, автоматику, непосредственно от мореплавателя узнаете все о перипетиях кругосветного плавания.
Через несколько минут позвонил Юрий Сенкевич с аналогичным предложением. Я ему передал о предложении газеты.
- Хорошо, - сказал Сенкевич. - Встречаемся на ВДНХ, поговорим, посмотрим, а затем зайдем к нам на студию и запишем Вашу беседу. Я думаю, что это не помешает газете, а у нас будет материал для "Клуба кинопутешественников".
Конец июля. ВДНХ СССР. Мы как зачарованные смотрим на красивую яхту, сделанную из красного дерева, подобной которой нет в мире, а затем поднимаемся на борт. Кшиштоф хорошо знает русский язык. Оказывается, его бабушка в далеком прошлом жила в Москве. Он рассказывает, показывает, а я со слезами на глазах, восхищаюсь.
- Да, на такой яхте можно идти в любой океан, в любое плавание. С какой любовью все здесь сделано...
Неожиданно нас прервали, приехал космонавт генерал Береговой и меня попросили уйти с яхты. Что ж, я пока никто.
Нас пропустили на телевидение без задержки как коронованных особ. Вот что, значит, идти с иностранцем, тем более в сопровождении Сенкевича. Мы разделись, и Сенкевич потянул нас сделать, как он выразился, молодыми и красивыми.
- Проходите, не стесняйтесь. Здесь все свои, - сказал он нам и, повернувшись к людям, находящимся в большом зале, похожем на парикмахерскую, сказал:
- Вот еще представители Польши. Прошу принять в свой круг. Кшиштоф Барановский и Чебанюк, - представил он нас.
- О, еще поляки, - воскликнул кто-то, и все рассмеялись. Посыпались шутки, как это бывает в дружном коллективе, где хорошая производственная атмосфера.
- Друзья обратился Сенкевич, - прошу вас пропустить их без очереди, так как у них сейчас запись и первая...
Меня провели к большому зеркалу и посадили во вращающееся кресло. Рядом сидела удивительно знакомая женщина, но я старался не смотреть в ее сторону, чтобы не опростоволоситься. У меня вообще была неплохая логическая память, я мог скорее вывести формулу, чем запомнить ее. Лица людей я запоминал плохо и часто от этого страдал. Вот и здесь...
Подошла гримерша, причесала меня, повернула, ничуть не стесняясь, мою голову направо, налево.
- Подстригать нужно?
- Нет, спасибо.
- Пожалуй, я соглашусь с этим, но вот уложить Ваши волосы нужно. Она побрызгала водой, причесала, накинула мелкую сетку и просушила волосы феном. Потом взяла косметику, вернее, коробочку с гримом, и начала меня раскрашивать.
- Что Вы делаете? Не нужно, - запротестовал я.
Все дружно засмеялись, и, посмотрев в зеркало, я вдруг увидел входящего к нам Спартака Мишулина. И тогда, посмотрев налево, я узнал Монику. Так вот отчего меня зачислили в поляки. Я попал в компанию передачи "Кабачок 13 стульев".
- Вы не волнуйтесь. Я вас чуть-чуть загримирую, чтобы кожа лица не блестела при освещении прожекторами. Я смирился и терпеливо ожидал окончания этой процедуры, слушая шутки артистов, в том числе и в мой адрес.
Кшиштоф Барановский сидел совершенно спокойно, ему в таких компаниях приходилось бывать не раз. Он прекрасно знал русский, а все артисты "кабачка" почти не знали польский, так что Кшиштоф был на высоте.
Мои мучения быстро закончились, и мы пошли в студию.
Мне хотелось поговорить с Барановским один на один, чтобы в непринужденной беседе выяснить многие вопросы, которые мне пока не были известны и понятны, но это было просто невозможно. Везде около него были толпы любознательных, вернее, любопытных. Несколько минут мы все же оказались один на один, пока Сенкевич готовил "рабочее место" для съемок.
- Расскажи, в каких местах или условиях тебе было особенно тяжело. Что самое трудное, как ты выходил из этого состояния или положения?
- Было все и по-разному. Как-то я не могу привязать все это к каким-то определенным условиям. Все зависело от многих факторов, погоды, усталости, продолжительности шторма.
- Чичестер писал, что, если бы он мог представить эти трудности, когда шел в ревущих сороковых, то никогда бы не пошел в плавание.
- Нет, я так ни разу не думал.
- Когда ты спал, и была ли определенная система?
- Нет, никакой системы. Просто когда была возможность соснуть, я ложился. На час, два, в общем, сколько позволяли условия плавания.
- Как решался вопрос питания?
- Я готовил на керосиновой плитке. Продукты всегда свежие. Я закупал их в тех портах, куда заходил. В основном овощи и фрукты, соки. Причем, разнообразные, чтобы не приедались.
В ответ на мои слова, что у меня пропановый газ, он сказал, что не выносит запаха пропана.
Кшиштоф знакомится с моим маршрутом. Он проходил почти по тем же местам, только после Австралии он плыл через Тасманово море и огибал Новую Зеландию с севера, а я хочу пройти южнее. Он обращает мое внимание на трудности, с которыми сталкиваются моряки на путях южнее Южного острова.
- Здесь, вблизи материка и островов, мелко, и океанские волны, "забегая" на мелководье как бы надламываются и рушатся на судно, разбивая его палубу, надстройки. Здесь идти нельзя. Практически никакое судно шторм здесь не выдержит. Да и человек это не перенесет. Я шел севернее, но мне об этом рассказывали моряки. Если ты все же хочешь идти южнее, то нужно спуститься к югу еще миль на сто, к Антарктиде. Верно, там большая вероятность встречи с айсбергами. Но, где безопасно?
Вопросы, вопросы. Для меня ценно каждое его слово, но всему приходит конец. Кшиштоф приглашает меня к себе в Варшаву и дарит мне свой сувенирный значок, выпущенный в Польше по случаю его вояжа. На значке изображена его яхта под всеми парусами, а в борт бьет большая морская волна...
Он сожалеет, что у него нет хорошего фотоэкспонометра, которых здесь много. Через неделю я послал ему в посылочке на редакцию "Трибуна люду", где он работал, наш советский фотоэкспонометр.
Какая непостижимая разница, какая непонятная, даже жестокая несправедливость. Ему строила яхту почти вся Польша на государственной судоверфи. И яхту, и автоматику, и снабжение. Министр морского флота дал ему валюту для захода в порты и приобретения продуктов, ремонта, отдыха...
А у нас? Почему так плохо у нас? Откуда такое пренебрежение к новым идеям первопроходцев, новаторам, инициативе. Кто-то как будто специально поставлен, чтобы подавлять инициативу и уничтожать новаторов, насаждая равнодушие.
В порядке любопытства, меня пригласили в центральный комитет, чтобы посмотреть, "шо я такэ"... и забыли, а яхтсмены из парусной федерации не только не помогают, но более того - мешают.
Кошелев, председатель крейсерской комиссии, звонит во все редакции и заявляет, что я безграмотный яхтсмен, яхта у меня плохая, подготовка слабая, мол не поддерживайте его, не пишите о нем и ...
Григорьев Н., председатель технической комиссии федерации, заявляет, что моя яхта, это все равно что "велосипед с самоваром" и что я не могу отличить "шкоты" от "фалов". И что яхта моя обязательно “утопнет”.
Или этот извечный вопрос: "Зачем?".
- Зачем ты идешь, что тебе нужно?
- Какая цель плавания?
Когда люди узнают, какие трудности ожидают мореплавателя в океане, что практически только 50 процентов того, что его вояж окончится благополучно - они не верят моим объяснениям и хотят узнать "правду", зачем я иду или куда?
Трудно ответить на все эти вопросы, которые повторяются тысячи раз. Почему-то каждый считает своим правом его задать, пытаясь узнать мой тайный умысел. Для них естественно жить спокойно, а если есть такая прихоть, как "поплавать" в море, то можно пойти на теплоходе, в теплой благоустроенной каюте. Тепло, сытно, и ... безопасно. А вот я чего-то хочу страшного. Их это удивляет и настораживает.
Наверное, если бы я был богат и имел право свободного выхода в океан, очевидно и я думал бы по другому. Я пошел бы вокруг света "пассатами", с заходом в сказочные места: Гавайи, Фиджи, Сидней, Кейптаун, Наветренные острова, Рио-де-Жанейро или острова Туамоту, Галопагосские острова. Но это развлекательное плавание и его может позволить себе разве что уставший от жизни миллионер или какой-нибудь писатель- одиночка.
Мое плавание - это самоутверждение в обществе, это завоевание известности, которое даст мне право голоса, хотя бы в защиту справедливости. Оно даст право в будущем на плавание "пассатами", может быть и не в одиночку. И самое главное - право на слово в защиту природы нашей Земли.
Порой меня до боли в сердце волнует судьба нашей планеты. Именно планеты, а не человечества. Парадоксально?
Человек слишком жесток, невежествен, эгоистичен и глуп, чтобы его опекать, нянчить и оберегать. Он, изучая науку о Земле, природу, космос, развитие жизни и прочая-прочая, в то же время, уничтожает свою Землю настойчиво, постоянно, с завидной последовательностью и спокойствием. Уничтожает леса, дающие ему воздух и уют, сырье, загрязняет реки, озера, моря, губит животный мир...
О чем думает человек?
Уже уничтожены тысячи видов растительного и животного мира. Ну и что? Человек живет и пока живет неплохо и в первую очередь тот, кто повинен в этом вандализме, кто планирует это уничтожение.
- Уничтожена большая половина экваториальных лесов в Африке, Южной Америке и в нашей тайге... Ну и что? Кислород в атмосфере пока есть... Пока. "Мы же дышим!"
- Уничтожены десятки видов ценных рыб, которыми питались миллионы людей, возможно, большая часть человечества... Ну и что? Жаль, но прогресс требует жертв.
- Уничтожены сотни рек, озер. Засорены моря, океаны. Да, добрались до океана, заливая его не только сточными водами, но и сотнями тысяч тонн нефтепродуктов, загрязняя воду и уничтожая животных и рыб. Химические вещества, продукты "деятельности человека" начали находить в мозгу дельфинов, плавающих в районе Антарктиды.
- Наконец, мы добрались и до озонового слоя, защитной рубашки нашей планеты, которая предохраняет человека и весь животный мир от жестких смертоносных излучений космоса.
- Мы упорно поливаем наши огороды, плантации, поля кислотными дождями и... закрываем глаза и уши на протесты людей, настоящих людей, которые подняли голос разума против всесильного, и беспощадного технического прогресса, руководимого бюрократическими боссами из госаппарата.
Сейчас человечество начинает пробуждаться, многие люди уже видят бедствия, катастрофы, которые грозят человечеству. Они беспрестанно напоминают об этом, но часть людей продолжает свое черное дело с завидной настойчивостью. Почему? Как правило, что те, кто командует уничтожением и смертью сидят в роскошных кабинетах и дышат очищенным воздухом, думая - "после нас хоть потоп».
Удастся ли разбудить разум правящих миром боссов?
Мне хочется обойти вокруг света и громко закричать всем людям: "Проснитесь! Вы на краю гибели! Вы уже сейчас живете в доме, который горит. Пора уже сегодня взять под контроль науку и промышленность всего мира, ибо завтра будет поздно.
Завтра будет поздно..."
Пройдет десяток лет и меня назначат начальником Биосферной экспедиции института проблем управления АН СССР, наверное, чтобы я убедился в своих взглядах на современное состояние природы и увидел звериный оскал предпринимателей, которые губят природу во имя своей наживы.
Гл. 3. УСТАЛОСТЬ И ОТЧАЯНИЕ.
Три года назад на спасательной станции я приобрел дизель от компрессорной установки и по своей наивности оставил его там на хранение. Когда через пару лет я пришел за ним, то от него остались "рожки да ножки". Работники спасательной станции сняли с него все навесные детали, все вспомогательные устройства, включая, стартер, щиток, накальные свечи и т.д. Начальник спасательной станции Крылов Александр Михайлович и не думал оправдываться.
- Когда мы сдаем технику в металлолом, мы снимаем все приборы, устройства и приспособления для ЗИПа.
- Но этот дизель я приобрел для работы, а не для металлолома. Мне нужно устанавливать его на яхте. Как же он там будет работать, когда он сейчас превратился в болванку, - с возмущением говорил я.
- На химкомбинате Вам все найдут. У них все есть.
- Извините. Там таких дизелей нет и, естественно, нет для них запасных деталей. А потом зачем ломать, если он нужен для работы?
Все-таки я отвез дизель на завод, но там после осмотра мне заявили, что дизель восстановлению не поддается, так как некоторые детали не просто сняты, а воровски вырваны и повреждены важные узлы. Очевидно, я мало "поставил" ребятам со спасательной станции и они разоряли дизель, чтобы сбыть ценные детали "налево".
Я обратился к начальнику областной спасательной службы. Но пока я его уговаривал, пока он обещал, уверял и заверял, списали и растащили еще два дизеля, а я остался ни с чем. Какой-то рок надо мной с этим двигателем. Может скорее можно достать новый? Кто может помочь?
- Валерий, ты знаешь водномоторников, - обратился я как-то к Елкину, инспектору государственной навигационно-технической инспекции, приветливому и симпатичному молодому человеку. Поговори с ребятами, может быть у кого-нибудь есть такой дизель?
- Знаю. У одного парня есть. Он живет у нас в Жуковском, но сейчас в отпуске.
- Когда он будет?
- Трудно сказать, но, пожалуй, через пару недель придет. Но он не продаст, хотя этот двигатель для него мал. Он хочет найти помощнее. Думаю, что он предложит Вам поменяться.
- Я на тебя надеюсь. Узнаешь, а?
Прошло две недели, и я ищу Елкина. Узнаю у него номер телефона, договариваюсь о встрече и еду в Жуковский.
Из старого, полуразрушенного сарая, сбитого из древних как рязанская дорога, досок, мы вытащили дизель, такой же старый, как его хранилище, и погрузили на машину. Жаль, что кто-то содрал бирку, и нельзя определить марку и завод изготовитель.
- Несмотря на неказистый вид, он хорошо работает. Я его заводил, - успокаивает меня хозяин. Но какой продавец не хвалит свой товар.
- Хорошо, я сейчас отвезу его на завод, к механику. Проверим в работе, и, нужно искать редуктор.
- И еще один момент. Я решил не обременять Вас поисками дизеля для меня. Давайте лучше заплатите мне и дело с концом.
- Да. Это лучше. Сколько?
Мы провели операцию "товар-деньги" и разошлись.
Мастер автобазы проверил дизель в работе и сообщил мне, что двигатель в рабочем состоянии. Очень, конечно, потрепан, но если подрегулировать, то работать будет. Вообще-то он очень и очень старый и запущен совершенно.
- Как, хватит мне дойти на нем до Черного моря?
- До Черного? Да, но на большее я не гарантирую.
- Тогда будем ставить. Для кругосветного плавания, я думаю, мне дадут новый! Не так ли?
- Ну конечно, я удивляюсь, почему Вам сейчас не дадут новый? Стоит он копейки, для такого дела не жалко.
Измерив габариты дизеля, я стал искать редуктор. Подшипник, вал, винт изготовить можно самим. Но редуктор, это очень ответственное устройство, и я на изготовление его не мог решиться.
В цехе внутризаводского транспорта мне дали коробку скоростей от автомашины ЗИЛ-157. Она, конечно, не подходила к яхте, нужно было ее переделать. Но как? Не сумев решить конструкцию новой коробки сам, я обратился к заводским конструкторам, но они заявили, что это им не под силу.
Пока я мотался с дизелем, пытаясь решить как можно быстрее этот вопрос, почти ничего не делалось с другими устройствами, с заказами на мачту, блоки, лебедки.
То не было аргона, и сварщик не мог варить, то поломался сварочный агрегат, и опять мачта сиротливо лежала в цехе. Потеряли чертежи на лебедки, не закончив их изготовления. Где были блоки, я не знал, а Титов, неофициально ставший нашим снабженцем, ничего не делал. Он с гордым видом ходил с папкой по заводу, но как только где-нибудь что-то не клеилось, и его прогоняли, он сразу пасовал, ругался на чем свет стоит и шел ко мне.
- Ну, их к черту, этих снабженцев. Лучше я грузчиком буду работать, чем просить их...
- Поговорите сами с начальником цеха. Он меня и слушать не хочет. Сначала смеялся, а потом прогнал... В таких случаях он бросал несколько крепких слов в адрес тех, кто не выполнял его просьбы.
- Идите сами, - заявил он, бросая документы на стол.- Там сидят такие бюрократы, что их ничем не пробьешь. Не дают и все.
- Что-то не то. Ведь накладные подписаны заместителем директора, почему же ты не получил? Идем вместе, - предложил я.
И вот, обходя с ним снабженцев или начальников, от которых зависит получение или изготовление нужных нам деталей, я его учил, как нужно обращаться с людьми. Что нужно везде быть вежливым!
При договорах с рабочими по вопросу изготовления той или иной детали он все упрощал, обещая им магарыч. Он старался завоевать авторитет, задабривая людей вином.
- Сварщик просит на бутылку...
- Нержавеющую сталь можно сверлить на станке, а он без “этого” не хочет. Говорит, занят...
- Токарю нужно дать...
- Таких труб на складе нет. Есть у моего знакомого, но он просит за них пару бутылок.
Кончилось это тем, что я вынужден был в интересах дела давать Титову деньги, зная наперед, что он будет знать вкус вина, которое попадает к тому или другому рабочему. Его уже не переделаешь, а время давило страшно. Все планы рушились: проходили недели, месяцы - я ничего не успевал сделать. Приходится идти против своей совести, спаивать людей, чтобы достать материалы, иногда грошовые, но необходимые.
Все было начато. Делалась машина, где-то точили вал и делали опорно-упорный подшипник, варили мачты, конструировали устройства..., но окончания работ не было видно и везде требовалось мое участие, моя работа - разумное конструктивное решение того или иного узла. А были такие устройства, которые я сам раньше не видел и не знал, как их выполнить... Так было, например, с редуктором. Случайно я нашел решение конструкции редуктора, набросал схему и попросил конструкторов комбината сделать расчет и чертежи. Но, увы! Все они были заняты на производстве, нужно было их освобождать. И в то же время они боялись, что не справятся.
- Почему? - Этого я не понимал, так как мне казалось все просто.
"В Англии один предприниматель открыл курсы обучения мужчин умению плакать. Он пришел к необходимости этого, анализируя продолжительность жизни человека.
Женщины живут дольше, и одной из причин такого явления является то, что они, плача, снимают нервные напряжения". Я "плакал" везде и перед всеми. Иного выхода у меня не было. Несмотря на решение дирекции комбината о помощи мне, некоторые письма из редакции об оказании помощи, никто, ничего делать не хотел и это понятно, так как у всех был план. Приходилось ходить, ездить самому и плакать. Плакать без слез. А это, говорят, не помогает. С другой стороны, на корабле нельзя разводить сырость, вот поэтому моряки не плачут.
Начальник ВЗТ комбината в помощь мне виделил своего механика Вячеслава Козина. Спокойный и внимательный человек, он сразу мне понравился своей воспитанностью и, пожалуй, одной из редких черт современного человека - умением слушать. Я ему подробно рассказал о своих затруднениях с установкой машины и линии вала.
- То, что Вы рассказали, выполнимая задача. Нужно подобрать все узлы, изготовить фундамент и отрегулировать линию вала. Вот только последнее представляет трудность, так как требует большой точности. Но сейчас, чтобы я представлял, что это такое, мне нужно посмотреть на яхту, на машинное отделение.
- Я всегда готов. Позвони мне, и мы там встретимся.
На яхту он прибыл впервые. Молча осмотрев ее, он залез в машину и ужаснулся. Он никак не ожидал, что в такое маленькое помещение нужно втиснуть дизель со всеми агрегатами, муфтой, подшипником, редуктором. Все это с фланцами образует линию длиной в 1220 миллиметров, без зазоров, которые необходимы для регулировки и соединения всей линии. А длина промежутка между переборкой и входом в дейдвудную трубу составляет всего 1215 мм.
- Это невозможно, - заявил Слава. - Нечего голову ломать.
- Подожди, Слава, не спеши. Из любого положения есть два выхода, а ты говоришь, ничего не получится. Говорят, что даже если умрешь, то и тогда есть два выхода: "Либо попадешь в рай, либо в ад".
- Но металл не сжимается, - не сдавался он.
- Правильно, нужно думать, искать выход.
- А что думать, ни от одной детали кусок железа не отрежешь, короче не сделаешь.
- Но можно пойти по другому пути, втиснуть один узел в другой? Подумай, пожалуйста.
- Подождите, - задумался он. - Может быть, в этом есть смысл. - Он осмотрел дизель, маховик и ушел. Прошел день, два, неделя и вдруг звонок:
- Давайте везите маховик. Попробуем вставить вал редуктора в соединительное устройство маховика. Я предварительно подсчитал. Получается выигрыш примерно 80 миллиметров.
- Молодец, Слава. Везу. Это же роскошь - получается еще и 75 мм зазора.
Вот так иногда улыбалась нам фортуна, но это было редко.
- Александр Моисеевич, у нас нет якорей, - заявил как-то Иван Иванович. Нам нужно два якоря, без этого нас не выпустят в плавание.
- А где взять якорь? В Коломне мне обещали, но что-то никаких известий.
- Нужно купить в Москве.
- Ну, допустим, мы найдем и купим, но его нужно привезти. На чем? Сколько это времени займет. Сутки, двое. А где взять время? Может быть, легче и быстрее сделать якорь? Сварить из нержавеющей стали.
- В принципе, все возможно. Давайте чертежи и я сделаю.
На другое утро опять позвонил Слава и просил дать точные размеры опорно-упорного подшипника. Господи, а где мне их взять?
Чертеж подшипника я взял из журнала "Катера и яхты", решил ничего не изменять, но одно дело общий чертеж, другое - рабочий. Заказ на изготовление подшипника я передал на завод "Машиностроитель". Когда они его сделают? - неизвестно. Нужно ехать на завод и упрашивать сделать быстрее.
Кто бы знал, как это трудно! Я уже заранее представляю разговор с главным инженером, который будет мне внушать, что у него производство плановое и некогда им заниматься такими пустяками. В конце концов, он что-то пообещает.
Вечером мы обычно обсуждали наши дела. Если было все хорошо, то Иван Иванович вспоминал истории и приключения, связанные с проведением парусных соревнований. Если что-нибудь не получалось, то мы с грустью обсуждали сложившиеся обстоятельства и искали выход.
- Иван Иванович, как нам быть с рулевым устройством. Я так ничего и не сумел придумать. Все конструировать самому - глупо, ведь есть где-то похожие узлы?
- Самое простое - это сделать один из вариантов, которые приведены в книге. Но это заводское исполнение. Можем ли мы качественно сделать в ремонтно-механическом цехе. Вот я этого не гарантирую, - задумчиво сказал Жигоман. - Я сделаю обтекатель руля, давайте чертеж, мы сварим руль. А вот рулевую машинку Вы ищите сами. Мне ее не осилить.
- Хорошо, Иван Иванович. Вот закончу чертежи якоря, буду думать над рулевой машинкой.
В августе меня пригласили на Московскую регату. Там на одной яхте я приметил якорь Данфорта. Он при том же весе, что и любой другой якорь, держит лучше. Но нигде нет чертежей, не оказалось и у ребят на яхте. Им вообще его выдали, а кто - они не знают. Я набросал тогда эскиз, но как его перенести на рабочие чертежи, не мог сообразить. Однако надо "изобретать велосипед". Сначала я сделал примерный чертеж, потом вырезал части якоря из картона, сложил и вроде получилось.
Начали делать якорь из нержавеющей стали толщиной 5 мм. Сначала мы вдвоем с Жигоманом нарубили на гильотине заготовки и начали их сваривать. Сделав несколько частей якоря, я куда-то ушел, оставив все на попечение Жигомана. Но, придя в цех, я ужаснулся. Он приварил лапы якоря как раз наоборот. Переделывать было некогда, да и невозможно, поэтому так и осталось. Как потом оказалось, якоря работали хорошо, только веретено получилось слабоватым в работе на изгиб, когда лапы якоря засасывались в илистый грунт.
Что бы мы ни делали, меня все время беспокоила мысль о толщине корпуса яхты. На заседании парусной федерации (особенно Н.В. Григорьев), говорили, что корпус слабый, так как его толщина меньше, чем у польских яхт. Хотя эта толщина отличалась на доли миллиметра, все равно она была меньше, а не больше. Поэтому предстояла очень большая работа по оклейке корпуса еще одним слоем стеклосетки повышенной прочности толщиной около одного миллиметра.
Где взять такую стеклоткань? Где достать примерно 70 килограммов эпоксидной смолы. Где найти время на работу, где взять тепло, необходимое для полимеризации смолы. Где!?
- Иван Иванович, придется еще один слой стеклоткани наносить на корпус яхты.
- Да зачем это нужно? - возмущался Иван Иванович.
- Я же тебе рассказывал, что Григорьев говорил на совещании в парусной федерации.
- Ну, так что? Она крепкая. Я же знаю. Пошлите их к черту и занимайтесь делом. Они сами никогда не строили яхты... Поймите, что бы Вы ни делали, какие бы замечания их ни устраняли, они все равно будут на Вас нападать, по той простой причине, что они не хотят Вас пускать.
- Нет, их так далеко не пошлешь...
- Да, поверьте моему слову, она крепкая.
- Я-то тебе верю, дорогой, но от этого ничего не меняется. У нас в парусной федерации люди с такими авторитетами как ты, не считаются. Извини, не хочу тебя обидеть - говорил я Жигоману, а сам думал о том, что это за заявление "толще, тоньше?" Разве это технически грамотное заключение? Так ли должен рассуждать конструктор яхт? Смех, и только. Но что делать, с ним считаются руководители, значит, мне нужно терпеть, как это ни глупо.
- Давай думать лучше над тем, как ее перевернуть вверх килем. В мастерской, к сожалению, это сделать невозможно, значит, нужно яхту вывозить наружу и работать под открытым небом. Так вот тебе задача, как это сделать, чтобы яхту вывезти, перевернуть и ничего не сломать.
Иван Иванович задумался, обошел яхту и стал что-то рисовать на бумаге.
- Надо сделать своего рода контейнер из металлических балок, проще всего из швеллеров, - начал он излагать свое предположение. - На уровне палубы сделать подставки в виде колена, на которые яхта после переворачивания ляжет ватервейсом... Снимем крышу мастерской и поднимем яхту краном...
- Вот это нельзя сделать. Мастерская должна быть целой, иначе все пропадет, растащат весь инструмент и материалы. А крышу потом трудно ставить... Пожалуй, лучше выломать стенку сарая со стороны кормы и яхту вытащить вдоль стапеля на площадку.
- Можно и так, но тогда нужно сделать салазки, чтобы вытянуть контейнер с яхтой как сани. На площадке яхту перевернем вместе с контейнером и покроем стеклопластиком.
- Не спеши, Иван Иванович. Это очень серьезная и трудная работа и не только из-за трудоемкости чисто физической, но и потому, что нужно выдержать темп работы, что при малой температуре очень трудно, так как эпоксидка стынет... Ну, да ты сам это увидишь и почувствуешь.
- Да, я это все знаю. Доставайте швеллера, будем варить.
Итак, этот вопрос теоретически был решен. Вечером пришел на яхту и приступил к работе, но работа не клеилась. Очень устал, и оттого, что ничего не делалось, выбивало меня из обычной колеи, портило настроение...
- Александр Моисеевич, к Вам кто-то приходил. Какой-то бородач.
- Зачем?
- Он хочет помочь. Может провести электропроводку на яхте.
- Кто он и откуда? - заинтересовался я.
- Он Вас знает. Молодой парень, а у него черная борода, кругом, низенький...,- обрисовывает Титов. Он назвал себя Юрой и обещал прийти еще раз.
- Это хорошо, что он приходил. Я электропроводку так и не закончил, некогда, какая-то напасть на недоделки.
- Заставьте его сделать нам электрощит, - предложил Титов.
- То есть, как заставить? Разве так можно? Странный ты человек. Он пришел нам помочь, и мы просить должны, а не заставлять.
- Подумаешь! Нам щит нужен и кто-то должен сделать, ведь нам некогда, а время летит. Если будем церемониться, то так ничего не успеем.
- Не только щит нужен. Дело в том, что потерян генератор для зарядки аккумуляторных батарей.
- Как пропал? Вы же его отдали в механический цех? Там еще должны были сделать металлический бугель.
- Все правильно. Так и было. Чтобы улучшить крепление генератора к фундаменту, я просил начальника цеха сделать на него два бугеля и поставить шкив для соединения с дизелем. А на днях мы с начальником цеха облазили все помещение и нигде не нашли. Кому он понадобился, ума не приложу. Пришлось идти на старые катера. Дали мне какой-то, старенький. Отнес в электроцех проверить, а там сказали, что у него короткое замыкание якорной обмотки на корпус. Вот еще одна беда. "Пришла беда, отворяй ворота", такая поговорка есть на Руси. Но в нашем положении больше уж некуда.
В беготне и мытарстве прошел июль. Отпраздновали день Военно-морского флота, пошумели-погудели и опять за работу. Сделано было очень много, но и осталось немало, если не больше.
- Иван Иванович, Володя, - как-то собрал я своих помощников, - давайте обсудим, что нам еще необходимо сделать, и составим примерный график, что нужно в первую очередь.
- Как будем считать, по пальцам? Тогда я разуюсь, - сострил Титов.
- Как тебе нравится, а пока давайте без счета. Есть трубы, нужно варить мачты и доставать к ней огни. Пока мне обещал их один водомоторник, зеленый и красный огни. Нужно искать белый.
- Белый можно снять со старого катера, - сказал Иван Иванович. - Я ходил к капитану катеров, он разрешил.
- Что еще по мачтам?
- Нет тросов, нет лебедок, нет блоков, - начал перечислять Иван Иванович. Троса на ванты и штаги нужно заранее доставать, так как их нужно готовить, делать оганы, где-то доставать или точить коуши.
- Все?
- А кабель для питания огней на мачте? Его нужно вставлять в паз между мачтой и трубой.
- Правильно. Нужно еще и стяжки, так называемые талрепы, так как по их величине будет подгоняться трос. Их нужно минимум пятнадцать штук...
- Пора устанавливать кокпит. Главное сейчас сделать отверстия для самоотливных труб и закрепить фланцы, - напомнил Титов.
- Чертеж кокпита я давно передал на завод "Машиностроитель", но ты сам понимаешь, что им не до нас. Когда он будет, понятия не имею. Вроде бы и пустяковая работа, но...
- Пора ставить леерные стойки...
- Нет, еще рано. Делать их конечно нужно, но ставить будем после оклейки корпуса и поставки яхты на киль.
- Релинги нужно тоже...
- Все нужно, но что нужно в первую очередь? Я вот думаю над рулевой машинкой и не нахожу правильного решения.
- Корпус внутри нужно обшивать фанерой, а мы никак не можем, потому что нет пенопласта, который заделывается между шпангоутами. Нужно примерно четыре кубометра.
- Этим займись ты сам. Ты мастер по снабжению, вот и доставай.
- А где его достать?
- Это ты мне должен сказать "где". Давай подумаем. Пенопласт идет на теплоизоляцию крыш. Нужно поэтому обратиться в спецСУ. Оно расположено у Неверовского моста. Поезжай, узнай и будем выписывать. Стоит он копейки, главное, чтобы он был!
- Ладно, я пойду, но нужно машину.
- Кому, тебе? Пешочком, не барин. Что еще? Просто теряюсь среди такой массы работы. Все мы не сделаем, просто не успеем.
- Мы не можем ставить машину, пока не установим вал. А тот вал, который у нас есть, не годится. Нужно срочно заказывать новый, под подшипник и винт. И еще нужно изготовить выхлопную трубу и фланцы для крепления ее к обшивке корпуса. После спуска яхты на воду этого уже не сделать.
- Александр Моисеевич, а как нам быть с палубой? Вы хотели ее настелить деревянными рейками. Какими и где их взять. Это нужно делать по сухой палубе, то есть в сарае, в тепле.
- Рейки нужно делать из дуба или ясеня так, чтобы они не расширялись от намокания в воде и не покоробились. Нужно просить где-то, чтобы нам дали немного дубовых досок, и распилить их на рейки.
- А если попросить у Вашего лесника?
- У Евгения? Чудесный он человек. Но в лесу дерево сырое, невыдержанное, и оно не пойдет. Лучше всего брать дерево-отходы. Они и дешевле и их легко строгать. Нам нужны рейки всего 6-7 мм толщиной, так что даже горбыль годится.
- Так, когда это будем делать?
- Не знаю. Просто не знаю. Еще внутри отделочные работы не закончены, стенки рундуков и боковые ограничения у трапа нужно закрыть пластиком, чтобы фанера не мокла, и легко было бы протирать "морскую пыль".
- Пора топливные баки ставить, а то их не закрепим, и кокпит ставить нельзя. Я видел их в механическом цехе, - говорит Титов. - С ними ничего не делают, так как нет вентилей. А главное - не только их сварить, но и проверить на герметичность. Вам надо идти к начальнику цеха. Можно где-нибудь поискать или купить.
- Хорошо. Завтра я буду на руднике у начальника автобазы. Помнишь, он приезжал к нам и восхищался яхтой. Обещал помочь.
- Все они, когда бывают здесь - обещают, а потом ничего у них не добьешься.
- Нет, о нем так не говори. Он человек слова. Помнится мне, я ему не верил и то же самое говорил, а он выручил нас материалом для фальшстрингеров. Так вот у него я и попытаюсь достать вентили. А ты, Володя, доделай, в конце концов, газовую горелку! Сколько можно тянуть. Ведь без нее в плавании пропадем. Сам же первый будешь кричать: "хочу есть".
- Жрать! Ладно, не буду, я могу и всухомятку, вот только кофе нужно варить, без этого я не могу.
- Так вот, тебе нужно несколько горелок подобрать, проверить режим работы каждой и ту, которая выдержит, ту и поставить. Еще мы не знаем, как будет греться шланг. Оттока воздуха из поддона нет, так что режим работы горелки очень тяжелый. Ну, кажется, все. Так?
- А лампочки?
- Это мелочь. Думаю, их можно просто купить в магазине, конечно, не в Воскресенске, а в Москве.
- А как с зарядным устройством. Его у нас никто не делает.
- Правильно. Зарядное устройство само не делается. Там нужно реле-автомат для управления напряжением на генераторе и предупреждения обратного тока. Где его достать, ума не приложу.
- Нужно съездить туда, где они есть.
- Есть, например, в Ташкенте, но туда ехать далеко. Что-то должно быть в Коломне, там выпускают тепловозы, и на зарядных генераторах должны стоять реле обратного тока.
- Так езжайте и возьмите.
- Ишь, какой ты быстрый. А кто даст?
- Для такого дела не жалко. Берите газету с заметкой о подготовке к плаванию, дайте прочитать секретарю парткома, и он вам поможет.
- Ладно, Володя, не учи. Как-нибудь сам справлюсь, но, пожалуйста, не думай, что это так просто. Люди все разные и по-разному относятся к идее кругосветного плавания.
- Да, это так. Меня только бесит, почему это так. Другое дело, какой-то Кошелев завидует, потому что он себя считает парусным асом. А здесь что? Не понимаю.
- Ну, на сегодня мы, пожалуй, кончим. По домам. Дома всем написать перечень того, что нам нужно еще сделать, получить, закупить и т.д. Завтра отдадите мне, я подумаю, может быть как-нибудь сделаем все.
- Александр Моисеевич, лебедки. Забыли мы про лебедки, а при хорошем ветре шкоты не обтянешь.
- Плохо с лебедками, где-то потеряли часть чертежей, а у меня был единственный экземпляр. Теперь придется подгонять по тому, что уже готово. Ну, пора по домам. До свидания.
Устал страшно. Не хочется идти домой. Кажется, прямо вот здесь, на палубе яхты лечь бы и уснуть и ни о чем не думать. Поспать бы где-нибудь в лесу, где никого нет, два-три дня. Просто уснуть и видеть хорошие сны: голубое небо, зеленые горы со снежными вершинами и большое синее море с белой полосой пляжа и в бухте, уже готовая яхта!
Будет ли это когда-нибудь или я ее буду строить всю жизнь.
Или все не так. Может быть, все это зря? Может быть, нужно жить по-другому? Можно же взять билет и через два часа быть в Крыму. Там сразу все к твоим услугам море, пляж, рестораны. А сейчас в Евпатории друзья, они поджариваются на солнышке да иногда пишут дразнящие письма с намеками, дурак ты, мол, Сашка.
Кто заставляет тебя уродоваться на яхте? Вот чудак!
Ладно, чудак так чудак. Нужно идти домой, что-нибудь пожевать, если не пуст холодильник, и отдохнуть.
Люблю летние подмосковные вечера. Тихие, теплые и какие-то приятные: веет от них такой чудесной, мягкой нежностью, что постепенно забываются все невзгоды, и отдыхаешь душой. Иду вдоль берега тихой Москвы-реки и думаю о том, что прекрасно устроен мир, и какое счастье, что кругом простая трудовая жизнь. Тихо, никуда не нужно торопиться, можно идти и просто дышать воздухом.
- Эй, отец, дай закурить, - раздалось из-за кустов.
- Нет у меня, ребята, бросил и вам советую.
- Вот гад, а еще в галстуке. Учить вздумал.
- Ребята, вы что? Как вам не стыдно?
- Иди, иди... пока не получил..., - дальше следовали непереводимые слова из Воскресенского словаря.
Хорошее настроение смело как ветром. Сколько еще работы по воспитанию вот таких пацанов. Трудно с ними сейчас, трудно будет и всегда и, хотя их мало, портят они много и многим.
События, одинаково важные для меня, неожиданно совпали и я не знал, как поступить. Пришли паруса и оказалось, что они лежали на товарной станции уже три недели и в то же время на сегодня намечено вытаскивание яхты из мастерской и переворачивание ее для оклейки.
- Надо ехать за парусами, - сказал Иван Иванович. - Это главное!
- А как же с вывозкой яхты? Я уже заказал кран.
- Мы с этим сами справимся, - заявил Жигоман.
- Ладно, я поеду за парусами: больше некому это сделать. Нужно срочно, так как паруса уже давно лежат. О них железная дорога сообщила в редакцию, а там всем это "до лампочки", вот и просрочен срок хранения, и придется за хранение платить. Вы здесь только осторожно с яхтой. Прежде чем что-то делать, осмотритесь, семь раз отмерьте. Не уроните яхту и проверяйте сварные швы во время работы...
О получении парусов можно было написать целый рассказ, ибо я мог их получить, а мог и не получить. Шансы на это были равные. Мандатом в этой операции "парус" была необычность багажа для сухопутного города Москвы. И, конечно, помогла мне газета, и пусть кто-нибудь попробует меня в этом упрекнуть. Один бы я ничего никогда бы не сделал. Везде были люди, хорошие люди, которые понимали меня и помогали.
Так или иначе, но я ехал на трех узлах, в которых были сложены 14 парусов. Такого богатого подарка я еще не получал ни разу в жизни. Уговорив знакомых помочь перенести паруса, я сложил их в помещении горсовета и побежал на стапель.
Уже от парка вижу, что яхта на площадке и кран встал сбоку для поворота ее вверх килем. Бегу бегом. Нужно успеть, пока они еще не начали. Быстро осматриваю яхту, крепления и вдруг вижу изогнутые стальные швеллера, как будто их вывернуло танком.
- Иван Иванович, что это такое? Почему так погнулись салазки?
- Так это Володька виноват. Когда тянули яхту, то не посмотрели, а она высокая и зацепилась носом за поперечную балку стапеля.
- Что здесь было, объясни, - обратился я к Титову.
- Все как решали, так и сделали. Но оказалось, что рубка выше, чем мы думали и она зацепилась за балку, а кран так тянул, что чуть весь сарай за яхтой не потянул. Я вижу - крыша падает, посмотрел: ну, черт возьми, сейчас, думаю, все полетит. Но успели остановить и оторвать балку. Вон она, отпиленная, висит. Сразу мы не увидели, а кран знай дергает, ну и погнули швеллер, хоть он и железный. Чуть сарай не завалило, - чему-то радуясь, взахлеб рассказывал Титов.
- Вы просто с ума сошли. Так же можно было оторвать носовую оконечность яхты или разорвать корпус.
- Да что Вы, Александр Моисеевич, она крепкая. Я теперь и без Ивана Ивановича вижу, что она крепкая. Так дергал кран. Раз! Еще раз! А она хоть бы что. Железо погнулось, а яхта целая.
- А если бы разорвало корпус? Ты понимаешь ли, чем вы рисковали. Ну, ни на минуту нельзя вас оставить, хуже, чем дети. Да и просто могла обрушиться крыша и повредить рубку... Что бы тогда делали?
- Подумаешь! Да починили бы. Заклеили бы стеклотканью на эпоксидке и порядок.
Осмотрев внимательно яхту, мы завели тросы с одной стороны борта и начали поднимать один бок. Яхта начала медленно переворачиваться. Нужно было только выбрать момент, когда она пройдет через нейтраль и центр тяжести будет за гаком снаружи, и яхта сама начнет валиться на борт. Вот так. Наконец, она легла на бок. Теперь ее нужно было подцепить снизу и поднять за нижние швеллера так, чтобы она поднялась килем вверх и легла ватервейсом на поперечные швеллера, укрепленные сорокамиллиметровыми досками.
Наконец все, можно по-человечески разговаривать с людьми. Страшно не люблю, когда во время управления краном кто-то начинает советовать. Я в таких случаях просто рычу, так как ругаться нельзя, кругом много зевак, среди них просто хорошие знакомые.
Теперь нужно было начинать работу с корпусом. Все внимание сюда, пока тепло и сухо. Эпоксидная смола работает при температуре примерно плюс двадцать, но чем теплее, тем лучше. А лето кончилось, и тепла ждать уже было нельзя.
Работа, работа, работа. Как ее измерить? Как в физике? Это совсем другие множители, хотя сила остается, но умножается она на способности, умение и время. А времени не было. Время летело с космической скоростью и ему было все равно, торопятся люди или почивают на лаврах, опаздывают или уже никогда не будут торопиться с работой... Уже стояла рулевая машинка, сделанная из рулевого устройства машины ЗИЛ-157, уже в яхту между шпангоутами было уложено около пяти кубометров пенопласта, уже стояли баки - был установлен вал, сделан новый обтекатель руля, и палуба была покрыта рейками, которые не только укрепили ее, но и сделали красивой как паркетный пол во дворце... Труд и труд.
И так день за днем, неделя за неделей без выходных и праздников. Откуда брались силы, не знаю. Как выдерживали нервы такое напряжение, не понимаю.
Что-то непостижимое, сильнее меня самого, вело, требовало, будило по утрам, толкало и тянуло на яхту, давая силы на то, чтобы идти и идти вперед.
- Дима! Дружище, пойдем поможешь мне. Смотри, прекрасная погода, ну что тебе делать дома, - упрашивал я своего товарища, бывшего командира подводной лодки.
Отслужив на кораблях ВМФ, побывав почти на всех морях и океанах, он уехал в сухопутную местность и “сдал море на замок”. Оторвать его от объятий кресла и преодолеть магнетические силы телевизора было свыше моих скромных сил.
- Саша! Да брось ты свою яхту к черту, не пора ли тебе отдохнуть. Давай посиди с нами, - он говорит этаким жалостливым голоском, старается не обидеть меня. - Сядь, Саш!
А жаль. Он хороший работник. Когда удавалось его вытащить на стапель, он работал на совесть. Работу он любит и все делает только отлично. Но заставить его трудно.
Перерывы бывали только тогда, когда приезжали гости. Кто только не приезжал, и откуда не было людей. Больше всего из Москвы, но это естественно, так как Москва рядом. Но были и из Ленинграда, Минска, Курска, Мурманска, Тольятти, КаМаЗа, Одессы, Горького и даже из Петропавловска на Камчатке. И все они не переставали удивляться тому, что я делаю, и что задумал. Пожалуй, это и давало мне силы, иначе, если бы не было моральной поддержки, я бы давно скис.
- Тебя давно пора убить, - смеясь, заявил как-то один друг. - Ты подумай только, сколько людей ты отвлекаешь от дел, отдыха, покоя.
После этого заявления я взял и подсчитал всех, к кому я обращался по тем или иным вопросам, связанным с яхтой. И, когда цифра зашла за пятьсот, я решил, что да, пора меня уничтожить, ибо я не даю покоя людям... Правильно говорил мне когда-то сварщик: надо бы вам садик посадить, развести пчел и сидеть тихонько на солнышке. Действительно, тогда бы и мне было хорошо и людям спокойно!
Разные бывают родственники. Для одних ты кормушка, а для других, близкий, дорогой человек, и ничего от тебя им не нужно, только, чтобы ты появился, и они могли поговорить с тобой, узнать о твоем здоровье.
Да, разные бывают люди. Да и сам я превратился в нудного попрошайку, который кроме яхты ничего не знает.
Самыми близкими и приятными мне людьми были родные моего однокашника Виктора Бугровского. Его сестра Нина, которую я в детстве нянчил. Сейчас она доцент института Гнесиных, лауреат международного конкурса вокалистов и прочая... Умная, тактичная и прекрасно воспитанная, красивая женщина.
- Чтобы разрядится, поехал бы ты к нам в гости, - каждый раз приглашает она.
Жаль времени, но иногда нужно спустить пары, чтобы не лопнуть... Я подробно рассказал о ходе работы, об ужасах условий и нервных напряжениях.
- Как ты мог жить, такой романтик? - спросила Нина.
- Да какая тут романтика? Посмотри на улицу. Холод, грязь, дождь. Устаю чертовски, весь день на работе, а вечером бегу на яхту. И так каждый день. Устал так, что иногда хочется упасть и сказать: "Простите люди, но больше нет сил". Ну, какая уж тут романтика.
- А ты что думал? Романтик это такой человек, который в три, четыре раза делает больше других и при этом в самых невероятно-тяжелых условиях и ... ничего не получает за это. Ясно? Не за деньги, а за идею.
- Все это, наверное, правильно, но ты пойми, что я это делаю не для себя...
- А КТО ТЕБЯ ПРОСИЛ? - прерывает меня Нина.
- Обожди, выслушай меня. Все же это дело хорошее, красивое, и, наверное, полезное, ведь не только я об этом думаю так. И меня удручает то, что мне не помогают и все делают вид, что их это не касается, а я же не подпольный миллионер.
- А ты как думал? Узнают, что ты такой бесстрашный, и все бросятся тебе помогать? А ты будешь командовать: то делать, да это?
- Нина, ты стала бюрократом или, вернее, формалистом. У тебя на все есть ответы, заранее заготовленные, правильные ответы. С такими я уже встречался в канцеляриях. Я вижу, не перебивай. Давай я выскажусь и, если хочешь, обсудим вместе.
Во-первых, я не отказываюсь от работы. Меня интересует официальное признание и оценка моей мечты, вернее, отношение к моей мечте, коль скоро она стала так широко известна.
Что, это мое личное дело? Нет, конечно, нет. Возьми любую книгу, даже газету. Там говорят не просто о мореплавателях, а всегда о принадлежности их к той или иной стране. И в наших газетах говорят о той теплоте, о той помощи, которую они получают от своих правительств и общественных организаций. Им помогают простые люди...
- Что, это я тебе должна помогать?
- Да подожди ты, впрочем, почему бы нет? Ну ладно, не перебивай. Так. Во-вторых, раз обо мне заявили в печати о том, что я пойду в кругосветное плавание впервые в Советском Союзе, то кто-то должен мне помочь и не только в строительстве, но и в личной подготовке
- А почему ты, дорогой, думаешь, что ты пойдешь? Ты мечтатель, ты, наверное, совсем оторвался от жизни? Когда это было так просто? Возьми любую книгу о подготовке какого-нибудь большого мероприятия, да и путешествия тоже. Сколько люди встречали трудностей на своем пути, пока они добивались просто разрешения осуществить свои планы. Ты что, об этом не читал?
- Читал, конечно, но это было давно. До революции многие вопросы решали люди, имеющие в своих руках деньги, а они не всегда блистали умом. Пожалуй, поэтому было трудно.
- А зависть? Ты забываешь об этом? Почему должен идти именно ты? Чем ты вдруг отличаешься от других яхтсменов, которые только тем и занимаются, что гоняются на разных там яхтах и швертботах.
- Нина, ты делаешь ту же самую ошибку, что и многие люди, которые не вникли в сущность моей мечты. Я иду не ради рекордов, не ради гонки. Кто лучше, кто быстрее, кто дальше и тому подобное. У меня мечта обойти вокруг света, посмотреть нашу планету "со стороны" океана и написать книгу о природе, о земле, об океане, чтобы рассказать людям о нашей планете, о том, какая она прекрасная, чтобы ее берегли, ценили ее. Ты знаешь, я убедился на собственном опыте в том, что обыкновенный человек знакомится с миром через художественную литературу. Он не читает академические издания. Это ему и трудно и некогда.
- А ты осилишь это? Писал ли ты когда-нибудь?
- В основном технические и научные работы. Три из них были напечатаны. Но там тоже было нелегко.
- Саша, мне кажется, нет, не так, у меня сложилось совершенно твердое мнение, что тебе чрезвычайно трудно, ты устал и, что самое плохое, ты живешь на нервах. Ты понимаешь это? Ты задумывался над тем, выдержишь ли ты это? Нет, нет, я говорю не о самом кругосветном плавании, а о борьбе с противниками этого плавания, с равнодушными людьми, с завистниками.
- Ты права, это наверное труднее, чем плавание. Мое твердое убеждение в том, что совершить одиночное кругосветное плавание можно, а вот подготовиться к нему в одиночку - свыше человеческих сил. А время летит, а у меня много недоделок и мне иногда становится страшно. Того нет, другого нет, то не получается, другое не выходит. И я держусь действительно только на нервах. Половину нервной энергии трачу на просьбы.
- Да, странный ты человек. Пожалуй, тебя не понять. Сам задумал, сам тратит средства, сам борется, сам трудится, сам доказывает... Где ты набираешься сил и терпения? Почему и зачем? Нет, ты подумай, зачем?
- Меня поддерживают люди. Наши замечательные, хорошие, честные и добрые люди. Какие письма я получаю, сколько прекрасных слов они сказали мне. Это для меня как лекарство. Точно. Многие предлагают свою помощь, и они не думают о том, что можно отступать. Они смотрят на это как ветераны. Пока ты жив, должен бороться. Недавно был у меня лауреат Государственной премии радиоинженер Князьков Владимир Николаевич. Замечательный человек, он взялся помочь мне по радиосвязи. Так вот, в книге отзывов посетителей он записал: "То, что Вы задумали, нам просто необходимо. России нужно пронести флаг через все океаны. И поэтому Ваш поход становится нашим походом".
- Да, замечательно сказано. Можешь записать, что я подписываюсь под его словами, хотя я преподаватель музыки.
- Ну, не скромничай. Я, уж если придется писать, то напишу: Лауреат ... премии, солистка Шильникова Нина Николаевна.
- А тебя не пугает судьба романтиков? Все вы носите в себе красивые мечты, рассказываете их людям, чтобы им красиво и беспокойно жилось... Но зачастую у вас тяжелая судьба. Вспомни нашего замечательного писателя Александра Грина. Как ты додумался взвалить на свои плечи такую заботу, не понимаю. Но теперь отступать некуда.
- В этом ты права. Действительно, теперь отступать некуда. Нужно бороться и идти вперед, к морю и дальше.
Мы много переговорили в тот вечер с Ниной. Вспомнили юность, детство. У нее они были прекрасными. Не как у меня и моих сверстников, которые в грозном и тяжелом 1941 году встали в ряды наших славных Вооруженных Сил.
- Тебе нужно отдохнуть. Брось храбриться. Я тебя знаю давно и не обманывай меня. Ты никогда не выглядел таким усталым и изможденным. Сделай перерыв, потом все наверстаешь.
- А время? Нет у меня времени.
- Время? Ну, ты же знаешь, оно нам не подчиняется. Это единственное в природе, над чем человек не властен и никогда не будет властен, ибо время не остановишь. Вот это действительно объективная реальность. Отдохни, вот мой тебе добрый совет.
Нина не любит хозяйничать. Она всегда говорит, что кухня у них с мужем на равных началах. Оба делают там работу, не разделяя ее на мужскую и женскую.
Угощая меня, она всегда говорит, что сделает для меня исключение и сама приготовит обед. Как ни странно, но готовит она хорошо, вкусно. Пользуясь привилегией гостя, я посуду не мою. Хоть здесь отдохну несколько минут.
Как грустно и тоскливо. Такая тоска, что порой страшно. Кажется, что устал так, что больше некуда. Вечером ложусь в постель, когда слипаются глаза и больше не можешь работать. А рано утром просыпаюсь оттого, что чего-то не хватает, оттого, что один. Один здесь, когда рядом сотни людей.
Планировал выйти на испытание яхты летом, а вот уже сентябрь, а я только спускаю ее на воду. Правда, второй раз и теперь окончательно.
Опять за краном обращаюсь в УМ-62 к начальнику и, наверное, просто потому, что он замечательный человек, потому что, хотя он все свое время тратит на работу, а у него хозяйство громадное и забот много. Так вот, несмотря на все это, он считает, что жить без романтики нельзя, иначе человечество просто пропадет, захиреет. Нужен свежий ветер, а не просто сытая жизнь.
Разговор с Александром Петровичем короткий. Он только узнал, когда кран будет свободен, и мы попрощались. Я ушел от него с уверенностью, что все будет так, как он обещал. Все коротко, четко и ясно.
Теперь нужно решить вопрос о соблюдении ритуала.
Традиции, традиции. У моряков они как закон. Кто их нарушит, рискует ответственностью перед морем.
Так вот, перед спуском корабля об его форштевень разбивается бутылка шампанского. Обычно это делает близкий человек и женщина, наверное, потому, что корабль для моряка - его родина, мать. Этот ритуал должен пройти без казусов, потому что от этого зависит судьба корабля.
- Наташа, - звоню я дочке. - У меня к тебе большая просьба. Я спускаю яхту и прошу тебя прийти на спуск, чтобы разбить бутылку шампанского.
- А что, это так срочно и важно?
- Конечно. Я уже заказал кран, и все приготовились.
- Но я боюсь, а вдруг не получится.
- Чего бояться? Разобьешь и все.
- Что, ты никого не можешь попросить? Что, у тебя знакомых нет?
- Нет, не могу. Ближе тебя у меня никого нет. Давай, не раздумывай. Ты радоваться должна. Такое событие. Не у каждого человека в жизни такое бывает. Это как крещение судна.
- Но я боюсь, а вдруг...
Яхта стояла на салазках, изготовленных из 200-миллиметрового швеллера, и ее можно было тащить, как на санях. От берега реки Москвы до водоема, в который мы решили спустить яхту, всего пятьдесят метров. Поэтому мы решили отбуксировать яхту краном. Пока я бегал в ЖКО, чтобы договориться об отключении линии электропередачи, мои помощники подцепили кран и потянули яхту. Николай Маркин стоял на баке и поднял нижний провод так, чтобы яхта прошла под ним, не цепляясь.
Кричать ему было бесполезно и, я только внутренне напрягся, ожидая пока яхта пройдет под проводами, а уж потом дал волю своему возмущению.
- Ну, как можно так рисковать? Ведь через полчаса отключили бы напряжение, и можно было протащить яхту, не рискуя. Зачем рисковать? Какой смысл?
Поставив яхту на берегу водохранилища, кран развернул ее так, чтобы бросить ее в воду. Мы привязали один конец ленты к горлышку бутылки, а другой к верхнему концу стрелы крана. Наташа взяла в руки бутылку шампанского и встала с боку яхты.
- Пап, а если она не разобьется?
- А ты сильнее. Старайся ударить ближе к форштевню, он стальной.
- А если не попаду?
- Ну, ты как маленькая. В двух метрах и не попасть... Не трусь...
- А ты что, никогда не боялся ...
Запечатлеть такое событие очень бы хотелось, но не было времени найти фотографа. За это дело взялся Титов, который, хотя много говорил о своих познаниях в технике фотографирования, но его снимков я никогда не видел. Так же, как и этот.
- Этот снимок будет уникальный. Это реликвия. Когда-нибудь я за него сорву "куш".
- Наташа, ты готова?
- Да, папа.
- Николай, - кричу крановщику. - Давай "вира". Вот так. Стоп.
Трос выбран в тугую. Иван Иванович стоит на растяжке по корме. Все на месте. Все готово.
- Оркестр! - Хотя нет, оркестра нет. - Наташа, бей!
- Есть, - отвечает Наташа и бросает бутылку.
Бутылка с шумом разбивается о форштевень яхты, осколки ее разлетаются во все стороны, а по корпусу течет шампанское.
- Вира!
Кран поднимает яхту вместе с салазками и опускает в воду. Ярко-красный киль, покрытый свинцовым суриком, медленно погружается в воду.
Вот и все.
Яхта, чуть качнувшись, замерла на ровном киле и без крана. Что-то невероятное, но своим глазам нужно верить. Стоит!
Бросаем якорь с носа и, подав с кормы швартов на берег, мы ставим сходню по левому борту. Теперь работы будут проводиться на воде. Начинается последняя стадия работ. Отсюда мы пойдем только вперед, на море, а пока - швартовые испытания и доработки.
Течи нет. Крена нет. Можно только радоваться, но радоваться некогда, впереди много работы.
- Не думал, что она будет стоять на воде, - сказал мне один давнишний знакомый.
- Что так?
- Пока ты ее строил, я тебе ничего не говорил, не хотел тебя обижать. Но я был уверен, что она утонет, просто так опрокинется и все тут.
- Почему? - он бывал у меня десятки раз, когда я строил яхту, и поэтому я удивился его откровению.
- Как почему? Корабль - это сложное сооружение. Здесь должна быть очень высокая точность. Водоизмещение, а, следовательно, выталкивающая яхту из воды сила, зависит от конфигурации корпуса и размещения в нем грузов. Ошибка в исполнении, не говоря уж о расчете, может привести к образованию больших построечных крена и дифферента. Это факт и я просто удивляюсь, что их нет. В позапрошлом году, когда ты гнул шпангоуты, я смотрел на эти кривые куски труб, и мне было жалко тебя. Я "знал", что у тебя ничего не получится с яхтой, а ты этого "не знал" и мне просто было жалко тебя. Но, наблюдая за тобой, я понял, что ты, сам этого не зная, наделен какой-то непонятной для меня верой в успех. Мне как-то неловко становилось за то, что я не верил и молчал, не мог предупредить тебя. Ждал, когда ты поймешь, что кустарь, пусть даже инженер, все равно один не может построить яхту, способную выйти в море.
Это совершенно серьезно. Ведь наша судоверфь ВЦСПС в Ленинграде, имеющая свое КБ, выпускает яхту, которая годится только для прибрежного плавания. И это завод. А ты-то кустарь, что ты мог?
- Так. Выдержка у тебя классическая, столько мучиться и молчать. Ну ладно, давай поговорим, тем более что с тобой я согласен. Я считаю, что все, что сделано на свете, сделано человеком, и начало всему давал кто-то один. Потом это усовершенствовалось, отрабатывалось многими. Теперь чем отличается яхтенный конструктор от обычного инженера? Ведь инженер знаком в той или иной степени с расчетами. Это, во-первых. Во-вторых, он берет за прототип ряд яхт, стараясь сделать то, что ему больше нравится, т.е. он всю работу основывает на колоссальном опыте других конструкторов за десятки лет.
- Но Вы и конструировали и строили яхту сами и ошибки Ваши умножались. Это, во-первых. Во-вторых, здесь, в нашей деревне, некому было Вам помочь, некому было просто проконсультировать Вас, осмотреть яхту и что-то дельное посоветовать. Нет, это свыше моего понимания. Я бы на такой риск не пошел. Мне остается только помогать Вам, чтобы яхта пошла под парусами, раз уж она не потонула.
- Спасибо! Но почему Вы думаете, что она не пойдет? Еще как пойдет! Полетит!
- Не знаю. Я на флоте служил, многое видел и плохое, и хорошее, но все для флота делалось на лучших заводах, лучшими специалистами, и то не всегда было хорошим. И еще одно Вам скажу, если уж разговор на откровенность. Для чего это Вы все делаете. Я не хочу говорить глупые слова, "что Вам море за службу не надоело? и т.д.". Я о другом. Вы тратите все, в самом полном смысле этого слова. Не только средства. Это чепуха. Но ведь вы тратите и силы и здоровье и годы жизни. Я сейчас смотрел на Вас, когда вы спускали яхту. Как Вы переживали этот спуск! А это – здесь, на суше, где вам ничего не угрожало. А там - в океане? Да еще и до океана Вы набегаетесь, и покачает Вас в бумажных волнах. А за это все надо платить нервами, здоровьем, которые в наши с вами годы ой как нужно беречь!
- На это у меня есть хороший вам ответ. Постарайтесь только понять и запомнить, По-моему, самое высшее счастье человека всегда на пределе его сил! Или, попросту говоря, чем труднее достается что-то, тем оно ценнее. Это отражает в какой-то степени мои восприятия, но не совсем, не полностью. Вот вам грубый пример. Ровно через четыре дома отсюда живет один гражданин, который года два назад купил легковую машину. На ней он поехал в Москву и столкнулся с краном. Разбил машину. Купил опять новую и где-то в Рязанской области налетел на быка и опять разбил машину... Купил третью... Вот такие меня не поймут. Почему? Да, потому что он не трудится, а получает. Раз пропадает, другой пропадает - он не жалеет. Ни там, ни тут, нет у него радости...
- Кто же он, что позволяет себе такую роскошь?
- Он где-то начальником гаража работает, а жена была заведующей магазином. Мне трудно сформулировать свои мысли, но мне кажется, что чем труднее, чем рискованнее, чем больше приходится "ломать" голову, переживать, тем это чудеснее. Нельзя расслабляться, в нашем возрасте это опасно. это просто гражданская или моральная смерть.
- А Вы представляете себе степень риска?
- Да. По-моему, это где-то около пятидесяти процентов. Но, спасибо за предупреждение, сейчас не об этом речь.
Мы расстались, но мне показалось, что я его не переубедил. Интересно, что он скажет, когда я вернусь после испытания яхты.
Мачты привезли на лесовозе. Погрузили их втроем, хотя грот с такелажем весит больше ста килограммов. Хорошенько закрепив их, мы ехали по городу самой маленькой скоростью, останавливаясь на узких поворотах из боязни задеть гротом за деревья, растущие между дорогой и тротуарами.
Бизань мы поставили вручную без особых усилий, хотя в вертикальном положении держать ее было трудно. Она болталась вправо, влево, вперед, назад. Но как только мы схватили ее тремя талрепами, все встало на свое место. А вот с гротом было труднее.
- Нужно просить кран, вручную грот не поставить - заявил Иван Иванович.
- С заказом крана так же трудно, как и ставить грот самим. Выпросить, а потом ждать, когда он освободится, долго. Подумать нужно.
- Нет, делать нечего, грот вручную не поставить, - вторил ему Титов.
Прошла неделя. Дел разных было полно, но стоять на воде без мачт было некрасиво и, когда подошло второе воскресенье, то я не выдержал и решил рискнуть, ставить грот вручную.
- Иван Иванович, давайте рискнем, поставим грот! Сами, а?
- Можем уронить, тогда лишимся мачты.
- А может быть собрать побольше людей, чтобы на каждую растяжку был человек. Два человека - на подъем, а два - с боков, чтобы следили за вертикалью мачты... Пройдет.
- Лучше бы краном. Надежнее и проще.
- Согласен с тобой, но крана нет и когда будет, не знаю. А мачта - это наша визитная карточка. Видишь, сколько людей сюда ходит? Стыдно, мы как полураздетые.
Так я уговорил его, а Титов был не в счет, он соглашался всегда, когда "за" были все, а если голоса разделялись, то он примыкал к тому, где было выгоднее. Но когда мы стали с Иваном Ивановичем обсуждать способ подъема, то здесь наши предложения не совпали.
- Мачту поставим на нос яхты так, чтобы топ был на берегу, а фланец упирался в рубку. Затем топ будем поднимать упорами, а когда он поднимется так, что мачта станет под углом хотя бы 30 градусов, то будем тянуть за тросы, привязанные к топу, и поднимем. После подъема мачты передвинем ее на место...
Изучив характер Ивана Ивановича, я понимал, что так просто его не переубедить. Он за свои почти тридцать лет работы приобрел громадный опыт и то, что он считал правильным, было для него законом и доказать, что можно что-то сделать проще или надежнее было практически невозможно.
Решил повлиять на Ивана Ивановича через Титова. В последнее время у них завязалась непонятная дружба, и почему-то Иван Иванович попал в зависимость от молодого Титова.
- Володя, нужно переубедить Ивана Ивановича. Нельзя поднимать мачту так, как он говорит. Во время подъема путем перетяжки тросом мачта будет упираться в рубку и почти все усилие пойдет на упор. Рубка наверняка выдержит, но мы потратим огромные силы и, возможно, зря. Лучше использовать для подъема грота бизань. Поднять грот, используя топенант бизани, до самого верхнего ролика и, когда грот встанет почти под шестьдесят градусов по отношению к палубе, его оттяжками поставить вертикально
- Ну, правильно, - согласился со мной Титов, сейчас я поговорю с Иваном Ивановичем.
О чем они говорили, не знаю. Но из троих двое были за второй способ подъема, поэтому я успокоился и начал подготовку грота.
Через некоторое время мы уже обсуждали с Иваном Ивановичем способ подготовки, и он согласился без лишних споров. Собрав знакомых и незнакомых людей, наблюдавших за нашей работой, мы подняли и установили грот. Вся операция заняла примерно два часа, но зато у яхты стал вид красивым. Она как-то сразу преобразилась.
Недалеко от яхты, на берегу заливчика, устроился художник. Уже несколько дней он приходил сюда и рисовал нашу красавицу. Так после прессы меня захватили художники, хотя я еще не сделал и одной мили от суши.
Вообще, творится что-то непонятное. Некоторые восхищаются и верят. Пишут красивые слова своего восхищения, стараются подбодрить меня, верят, как ни странно, в то, что я пойду в плавание, хотят, чтобы я пошел. А другие - не верят, высмеивают, говорят, что меня не пустят. На протяжении пяти лет все та же двойственность. Свет и мрак. Хорошо и плохо.
Говорят, что в споре рождается истина. Но не слишком ли это все затянулось? Пора, давно пора кому-нибудь вмешаться и поставить точки над "и". Газетная шумиха вначале еще имела смысл. А сейчас это только мешает, так как некоторые корреспонденты изображают меня в газетах не совсем привлекательным, а зачастую этаким хвастунишкой.
Неприятности накапливаются, одолевает усталость. Начинает казаться, что все резервы исчерпаны, и больше я не выдержу, не сумею. Как раз в такие моменты вмешивалась судьба и посылала мне палочку-выручалочку. В последнее время в этом качестве выступал Николай Васильевич Скобеев, начальник отдела труда и зарплаты комбината. Умнейший и широко эрудированный человек. Но, к сожалению, он часто выпивал. Руководство комбината знало об этом, но ничего сделать не могло.
- Ну что мне делать с Титовым, - как-то пожаловался я Николаю Васильевичу. - Договорился я со всеми начальниками, дал ему документы, а он вчера бегал где-то, и сегодня его нет.
- Ты с Титовым никогда не кончишь яхту, - ответил Николай.
- Почему?
- Вот увидишь. Он просто безответственный человек и трется около тебя только потому, что здесь интересно, и можно лодырничать. А в цеху ему пришлось бы работать.
- Что же мне делать?
- Давай помогу.
В таких случаях я рассказывал ему о взаимоотношении с начальниками цехов. Ведь мне никто не отказывает, но и ничего не делает. Он звонил этим товарищам, очень скупо с ними разговаривал, и они его слушались.
Я только удивлялся его авторитету и умению найти выход из создавшегося трудного положения.
Мне было стыдно просить его о той или иной помощи, стыдно потому, что я ему ничем сам помочь не мог. А он упрекал меня за этот ложный стыд.
- Почему Вы мне ничего не сказали? Делайте это просто. Заходите ко мне на работу. Завтра же.
Когда вопрос носил общий характер и нужно было продумать его, обсудить, он рекомендовал обратиться к бывшему директору комбината Докторову Николаю Ивановичу.
С Николаем Ивановичем я познакомился давно, с первых дней строительства яхты. Решительный и волевой человек с сильным и самостоятельным характером, немного грубоватый и прямолинейный, он принимал решения быстро, сразу же, взвесив все сам. Спорить с ним было бесполезно.
Если он откладывал какое-либо решение, то это означало, что он или не со всем согласен или не знает, что делать. Я скоро это понял, и, когда он говорил мне:
- Оставьте бумаги у меня, я подумаю, - то это было равносильно отказу, я отвечал ему:
- Нет, Николай Иванович, давайте сейчас сразу решать. Да или нет?
Он мне помогал, и сам приходил на яхту. К сожалению, он ушел на пенсию.
Этим летом он, будучи больным, приходил ко мне, с трудом поднялся на трехметровые леса и внимательно осмотрел всю яхту.
- Молодец, ничего не скажешь. Когда думаешь кончать работы? А успеешь? Сил-то хватит сил? Как тебе помогают? Обращайся в партком, Коньков тебе всегда окажет поддержку.
Когда я вышел из мастерской, Николай Иванович стоял около машины и разговаривал со Скобеевым.
- Жалко, я не разгадал этого человека раньше, - услышал я. - Ему нужно помочь по-настоящему, а то он просто надорвется. Трудно в наше время таким, первооткрывателям. - Да, подумал я, слишком поздно, так как теперь он мог только советовать...
Николай Васильевич много раз помогал мне и иногда в такие моменты, когда я уже не видел просвета. Он, по-моему, обладал способностью видеть человека "насквозь". Говорит он мало, но эта его краткость, деловитость и обязательное выполнение обещанного заставляли людей слушаться его.
Перед самым отплытием он подошел ко мне и спросил:
- Как ты думаешь отправлять ее?
- Поеду в Коломну и закажу баржу.
- Когда? Время идет. Ты же не успеешь... Давай данные, и я сам, позвоню куда нужно.
Мне он нравился вот этой деловитостью и каким-то даром сразу оценивать то, что будет впереди, как будут разворачиваться события. Нравился своей прозорливостью.
- Что у тебя с электриками? Почему они нападают на своего коллегу, - спросил он, намекая на то, что я инженер-электрик.
А история с электриками получилась неприглядная.
По просьбе секретаря парткома и моей, конечно, начальник цеха направил ко мне электриков, чтобы провести внутреннюю проводку на яхте и установить щит, светильники, подключить к сети генератор и аккумуляторные батареи.
День эти "друзья" посидели на яхте, второй... и пропали, так ничего и не сделав. Вдруг мне звонит председатель завкома химкомбината и приглашает прийти познакомиться с актом. Сначала я просто опешил, какой может быть акт? Что вдруг за претензии ко мне от электроцеха?
Читаю акт и удивляюсь: "Проводка на яхте выполнена по личному проекту т. Чебанюка и никакими КБ или конструкторским органом не утверждена. Проводка выполнена проводом с полихлорвиниловой изоляцией, что в условиях плавания может вызвать короткое замыкание, пожар или взрыв яхты. В связи с вышеизложенным, мы от работы на яхте отказываемся до разработки проекта специальным конструкторским бюро". И далее, в том же стиле.
- Откуда пожар? - спрашиваю, недоумевая, предзавкома.
- Я сам удивляюсь этой галиматье. Может быть, они здорово выпили или ты им не поставил, когда они просили? Позвони, узнай.
- Алло, Евгений Павлович? - звоню я начальнику электроцех. Там твои ребята написали акт. Читал?
- Все правильно, а что, разве не так?
- Откуда может быть пожар? От какого замыкания?
- Этот провод, который вы использовали, очень быстро разрушается при трении. В море, во время шторма яхта будет испытывать толчки и т.д. Провод замкнется. А теперь считай, напряжение 24 вольта, сопротивление провода примерно около трех десятых ома. Это вызовет ток около 80 ампер. Это большая энергия, от которой вспыхнет пенопласт и будет пожар.
- Но послушай, дорогой Евгений Павлович. В каждой линии стоит предохранитель. Максимальный из них рассчитан на пять ампер. При коротком замыкании он немедленно сгорит. Какой уж здесь ток короткого замыкания?
- ... - молчит трубка.
- Не слышу, - подначиваю его.
- Что же они сами не додумали? Вот охламоны, - наконец услышал его голос.
- Прочти им лекцию, может быть они согласятся со мной.
- Они что-нибудь делали у тебя?
- Ничего, абсолютно.
- Что тебе нужно?
- Собственно, у меня сейчас здесь работает один электрик, помогает по-дружески. Но вот если ты дашь нам двухжильный кабель для проводки на мачты к сигнальным лампам, то ты здорово выручишь нас, а этот случай будем считать анекдотом. На всякий случай передай твоим ребятам, пусть не строят из себя "знатоков". Зазнайство никогда не украшает, а я постараюсь об этом рассказать всем, когда вернусь из плавания.
- Ну, ты помягче. У нас есть хорошие ребята.
- Верю и, между прочим, знаю, что некоторые начальники, когда их просят помочь, посылают всегда тех, от кого меньше всего пользы в цеху. Так, да?
Рассказав все это Николаю Скобееву, я попросил его как-нибудь в будущем передать "привет" начальнику цеха, но не очень разыгрывать его, так как он не причем. В том потоке неурядиц, которые сыплются на него ежедневно, у него просто не было времени разобраться самому.
Итак, почти все основные работы закончены. Парус опробован в нашем маленьком водоеме. Работ еще много, но времени нет. Нужно идти в плавание.
Жалко, что не работает генератор, но пока будем заряжаться через выпрямитель от береговой сети. По берегу реки иду в город. Осень вступила в свои права. Сняла листву зеленую и одела цветастый ярко-желтый, а кое-где и оранжево-красный наряд. Берег реки опустел, разбиты раздевалки, поломаны скамейки, берег замусорен. Он какой-то пустынный, мрачный, холодный и поэтому вдруг откуда-то появившиеся ребятишки вызвали удивление. Они идут строем по два человека в сторону яхты.
- Вы куда? - спрашиваю их.
- А сегодня, нам сказали, на яхте будут ставить паруса. Вот мы и идем смотреть.
- А вы, из какой школы?
- Из 22-й.
- Кто вам сказал?
- Старшие ребята сказали, а им сам капитан говорил...
Помню, был разговор о том, что нужно ставить паруса, но мы решили сделать это в тихую, сухую погоду. Кто их так информировал, не знаю. А жаль, зря прибежали ребятишки. Хорошо бы для них поднять паруса, но некогда устраивать представления.
Как все странно в мире. В наш век техники, машин, самолетов и телевизора, тяга ребят к парусу говорит, что нельзя жить без романтики, нельзя все строить на учебе, работе, фильмах и еде. Все это нужно, но этого мало.
Последние дни работы на стапеле были настолько кошмарными, что невозможно передать. Напряжение, испытываемое в те дни мною, просто непостижимы. Усталость не знала границ, а отчаяние сопровождало меня на каждом шагу, везде: и дома, и на работе, и на стапеле и в государственных и общественных учреждениях и организациях. Я даже не представлял себе, какое количество документов предстояло мне оформить и получить. И это, не считая той огромной работы, которую необходимо было еще проделать, чтобы яхта поплыла по воде.
Примерно за месяц до планируемого срока выхода в плавание на яхте еще не был установлен двигатель, не был даже подготовлен фундамент для его установки, не был еще изготовлен гребной вал и, естественно, не произведена проверка центровки линии двигатель - вал - подшипники - гребной винт. Не производилась даже пробная установка мачт и подгонка такелажа, что всегда занимает много времени, так как требуется тяжелая и ответственная работа по заплетке тросов. Не были еще установлены ходовые и якорные огни, да и не было еще аккумуляторной батареи и подзарядного устройства. Затягивалось решение Московского областного комитета физкультуры и спорта, я еще не отработал и не представил все чертежи по яхте, которые необходимы для получения судового билета, без которого ни одна организация не выпустила бы меня в плавание даже у береговой черты. И, наконец, я еще не знал где и как мне получить продукты на дорогу и плавание, так как почти все они считались дефицитными.
Несмотря на страшную усталость, я умудрялся вести краткий дневник и вот сейчас, перечитывая его, вновь вспоминаю, как тогда было трудно. Может быть, эти скупые строчки будут поняты и заставят ужаснуться тех, кто попытается что-то делать сам.
Оставался месяц до окончания работ.
Из моего дневника тех лет:
5 октября 1974 года. 8 часов утра. Пришел пораньше, будем ставить мачты. На яхте никого нет. Совсем обнаглели мои помощники, особенно Титов. Иван Иванович пришел в 9, а Титов - только в 11 часов. Бизань - мачта небольшая, всего 9 метров длины и диаметром 80 миллиметров. Поставили быстро. В этой операции главным было закрепить и подогнать ванты. Мои помощники решили, что этим они совершили подвиг и, отметив его некоей дозой спиртного, после обеда ушли. Оставшись один, занимался электропроводкой...
6 октября. Работал один. Жигоман загулял. Плохо, так как "загул" иногда продолжается несколько дней. Титова не было. Занялся устройством ограждения кокпита. Работа шла очень медленно. Зашпаклевал палубу под ограждением и затянул болтами. Звонил на завод, где изготовляют гребной вал. Просил ускорить работы.
7 октября. Отвез маховик дизеля на комбинат. Обещали подобрать и установить сцепление. Зашел к секретарю парткома комбината Анатолию Ивановичу. Поговорили, отвел душу. Звонили из "Социалистической индустрии", интересовались делами. Лучше бы помогли. Написал в профком комбината характеристику на Жигомана. Приходил на яхту Бессонов, обещал достать судовые огни. Бегал на комбинат в РМЦ и, так как там все заняты, сам доварил стакан под выхлопную трубу. Набрал болтов... Приходили с электроцеха два деятеля. Вместо помощи - написали акт. Называется, "помогли"! Вечером сам начал делать электропроводку. Приходил Утешев с комбината "Красный строитель".
Побеседовали по-дружески. Обещал помочь. Они брались со своими товарищами оборудовать кубрик. Устал. Жутко устал.
8 октября. С утра забежал на РМЗ. Нужно кого-то попросить заделать коуши на тросах. Директор сказал: "Договаривайтесь сами и сами платите. Пусть делают после работы". На заводе "Машиностроитель" готов вал. Забрал, но не подходит подшипник всего-то на пару микрон. Диаметр вала больше. Нужно подгонять шкуркой...
Опять звонили из редакции "Социалистической индустрии". Хотят сделать репортаж. Отказался, пусть пишут, что хотят, раз не помогают.
Приходили электрики с ВХК, начали убеждать, что написали акт из добрых побуждений. Поругался, т.к. мне нужна практическая помощь, а не ОТК.
Вечером пришел инструктор ГК КПСС Жуков А.И., ознакомился с яхтой, записями в журналах, выразил сочувствие моему адскому труду и терпению. Обещал помочь, только не знаю чем, как и когда.
9 октября. Утром по пути в Москву забежал на РМС узнать, как идут дела с тросами. В Москве дел невпроворот. С утра совещание в МОС ОСВОД, затем забежал в редакцию "Соц. индустрии". Обещали помочь. После был в МОК физкультуры и спорта. Там готовится пленум по моему вопросу. К концу дня успел зайти в издательство "Мысль". Хотят заключить договор на издание моей книги, которую я напишу после плавания. Поблагодарил, но отказался.
Ехал домой и боялся уснуть в электричке, чтобы не проспать свою остановку. Так уже бывало.
10 октября. Утром забежал на яхту посмотреть, что сделали за мое отсутствие. Оттуда - в горсовет на работу. Не знаю, что бы я делал, если бы на работе было плохо. После обеда поехал на ВХК в РМЦ-1 и РМЦ-2 и цех внутризаводского транспорта. Там установили сцепление в маховик. Почти готова коробка-редуктор для двигателя. Вечером до темноты работал на яхте. В половине одиннадцатого упал в постель и провалился. Никаких сновидений. Это раньше снился океан, яхта, синее небо и безбрежный простор...
11 октября. Никогда не думал, что будет так тяжело и такая нехватка времени. Чем дальше, тем больший накал. А я мечтал перед плаванием отдохнуть. Чтобы ставить двигатель, нужен сварщик. Пока решал этот вопрос, опоздал на РМЗ, где заказал приемники воды.
Только начал размечать фундамент двигателя, приехали представители горгаза, чтобы обсудить, как разместить газовое оборудование. Хочу сделать газовую плитку на карданном подвесе для приготовления пищи. Начал сварочные работы в машинном отделении. Поднимаем фундамент на 140 миллиметров. Пытаемся все же поставить гребной вал, снимали доли миллиметра наждачной бумагой, чтобы надеть подшипник. Прекрасно работает Николай Марков. Побольше бы таких людей в Союзе. Это рабочий с большой буквы.
В 21 час закончили работы, и Николай на своем мотоцикле отвез меня домой и там вывалил.
12 октября. Вчера обратился в УМ-62 выделить мне кран для подъема яхты и спуска ее в водоем. Это рядом. Но вызвали в исполком, чтобы идти собирать картофель... Не могу, пусть хоть убивают!
"Тернистый у Вас путь, даже слишком" - сказал мне Николай Марков. -От души желаю Вам выдержать!
С трудом встал в 7 утра, не выспался. С работы позвонил в УМ-62, чтобы кран прислали после обеда, нужно готовить такелаж для подъема яхты. Не успели...
Позвонил дочке, Наташе, чтобы пришла на спуск яхты и разбила бутылку шампанского. С трудом (?) уговорил ее. Не понимаю, ведь это очень интересно. А пока решили установить машину и гребной вал. Счастье, что с нами Маркин. Он мастер на все руки. Сегодня он "варил машину".
В 13 часов пришел кран. Нужно перетащить на металлических салазках яхту на 60 метров, но, к сожалению, под проводами, которые под напряжением. Марков залез на палубу яхты и палкой поднимал провода, пока яхту проталкивал кран.
Со стороны это выглядело необычно: кругом бурьян более метра, и со стороны казалось, что в кустах плывет яхта. Привязали бутылку шампанского, и после долгих колебаний (Наташа боялась) бутылка была разбита. Яхта же плавно опустилась в воду.
Яхту нарекли "Русь". Почему? Трудно сказать, тем более что, по моему мнению, судьба корабля как-то зависит от его названия. Однако выбрать имя не просто и с этой целью в течение года принимались различные пожелания. Их были сотни, но такая уж судьба... Через некоторое время мы решили проверить, нет ли течи? Когда подняли пайолы, то... о, Боже! Под ними было полно воды. Оказывается, когда делали гальюн, то трубку, которая шла в кубрик, не заглушили и через эту полудюймовую трубу хлестала вода. Кто-то нырнул в воду, заткнул отверстие пробкой и только после этого мы откачали воду. Жигоман и Титов попросили меня отметить спуск яхты, но я отказался, и мы с Николаем пошли домой.
13 октября, воскресенье. С утра навели чистоту и порядок, так как к нам хлынули гости. Наташа привезла от Базыкиных трос, из которого сделали фалы.
После обеда подняли грот-мачту. Она весит 110 килограммов и длина ее 13 метров. Помогли зеваки (вместо дани за спектакль).
Оказались короткими ванты. Брак по вине Титова.
В трюме сухо. Вода совершенно не поступает. В честь оснащения яхты решили объявить праздник. Вечером сидели с Николаем и обсуждали, что брать в плавание.
14 октября. Яхта на плаву. В трюме сухо. Жигоман занимается такелажем, я - машиной. Титов на подхвате, так, мелочами. Трудимся, спешим.
15 октября. День рождения Наташи. Поехал в Москву. Это мой отдых...
16 октября. Москва. Председатель МОС ОСВОД сказал, что председатель центрального Совета отказал в помощи на переход по Волге, Дону на Черное море. МОС Комитета по физкультуре и спорту принял решение обратиться с письмом ко всем организациям по маршруту плавания с просьбой оказать нам помощь.
17 октября. Москва. Был на встрече с зам. зав. отделом МГК КПСС. Он ограничился одними разговорами без каких-либо обещаний. Было стыдно за таких наших бездарных идейных руководителей...
18 октября. Пришла посылка из Таллина. Прислали недостающие детали, в частности, карабины. Хорошо, но и плохое тоже рядом. Жигоман устроил себе выходной день, а работы - ужас... Бьюсь с машиной, ее нужно установить с очень большой точностью с валом, подшипниками, гребным винтом.
19 октября. Титов с Николаем вели сварку в машинном отделении. Жигоман гуляет. Наверное, нашел женщину, и теперь, пока не кончатся деньги, не придет. Я приболел, похоже - ангина, так как трудно глотать и высокая температура.
20 октября. Объявил полумесячную готовность, думал так подстегнуть своих попутчиков. Работали в машинном отделении с Титовым. Иван Иванович пока не в форме, но хорошо, что хоть пришел...
Вечером сидел над лоцией Волги и канала Волга-Дон. Работы уйма, исписал 6 листов технического текста. Завтра нужно печатать. Засиделся до половины первого ночи.
21 октября. Устанавливали машину на фундамент. Регулировали прокладками. Каторжный труд. Интересно знать, как это делается на заводе?
Опять температура, не долечился.
24 октября. Все дни втроем работали на яхте. Сегодня коллегия МОК физкультуры и спорта. Много говорили, но никто не хотел взять на себя решение главного вопроса - деньги, обращение к правительству и прочее...
"Будем все делать в рабочем порядке" - вот такое скользкое решение.
Зашел в НТИ, навигационно-техническую инспекцию. Взял перечень документов, которые необходимо представить на регистрацию яхты и получение судового билета.
26 октября. Приезжал фотокорреспондент ТАСС. Он конфиденциально передал:
"Меня просили передать вам, чтобы вы не рассказывали о вашем маршруте (кто? почему?). Вам будет оказана всяческая помощь и содействие. Не нужно волноваться и беспокоиться". Из областного совета на вас прекрасный отзыв, а вот с Воскресенского горсовета - много неприятного и непонятно почему... Я сказал ему, что и сам не понимаю, так как никаких нареканий на меня не было, за время работы в горсовете меня два раза исполком горсовета представлял к правительственным наградам, имею несколько грамот. В общем я по этому вопросу ничего сказать не могу. Позже я об этом спросил председателя исполкома. Он удивился и сказал, что мол такого быть не может, но нужно узнать у моего заместителя, Павлова, который был куратором ОСВОДа. К Павлову А.А. я не пошел, так как он сожительствовал с бывшей моей женой и по ее указке мог написать любую гадость. С ним я говорить не мог. Он пьяница и бабник.
Чтобы показать корреспонденту яхту на ходу, мы подняли паруса и прошлись несколько десятков метров. Слишком маленькое расстояние. Только яхта набрала скорость, сразу остановили. Очень мал водоем.
27 октября, воскресенье. Закончили машинное отделение. Подготовил документацию в НТИ: чертежи, описание, расчеты, данные испытаний при креновании...
28 и 29 октября. Работал в НТИ. Наконец, получил судовой билет! Ура!
30 октября. Дал заявку на баржу до г. Горький. Отправляю ее на барже по Оке, так как осадка яхты большая, по реке Москве она не пройдет. Ребятам объявил, что 5 ноября погрузка, и уходим в плавание...
Сегодня запустили двигатель. Еще одна маленькая победа. Но было и плохое.
Денег команде на период перехода не дали.
Сегодня вдруг Титов сказал: "Как сильно Вы постарели! Устали, нет огня, нет искры в глазах. Достается Вам...". Устал, жутко.
1 ноября. Осталось 5 дней до погрузки яхты. Работали все. Около 12 часов иду по пляжу в город, навстречу идет отряд 6 или 7 класса смотреть яхту...
Да, не хватает детям романтики. А кто-то этого не понимает.
2 ноября. Дождь. Вся команда трудится. Вдруг приехали Григорьев, Кошелев и Леонов - верхушка федерации парусного спорта. Осмотрели яхту и начали уговаривать: - Вы не должны идти в плавание.
- Нужно самому плавать в Москве, набираться опыта.
- Яхта еще не закончена. Ее нужно доделывать 1-2 года.
- Я должен написать в газеты, что плавание откладываю на неопределенный срок. Уговаривали отказаться от плавания в океане на 4-5 лет.
- Я должен представить им все документы на яхту.
Потом я узнал, что Кошелев хотел выйти в океан, а я ему почему-то мешал.
3 ноября. Работали как сумасшедшие. Времени не хватает...
4 ноября. Титов "дал вводную". Он разбил где-то свои очки и теперь в плавание идти не может. Пришлось ехать с ним в Коломну, чтобы найти и купить ему очки. Заодно зашел в пароходство насчет баржи. После заехал на тепловозостроительный завод за реле и выпрямителями для зарядки аккумуляторной батареи. Оттуда прямо в дом отдыха “Воскресенский”, к другу, офицеру-фронтовику. Немножко выпили, я поплакался, так как стало невмоготу, а он успокаивал как ребенка. Говорил, что все будет хорошо.
- Да, поможет мне Бог!
Глава IV. ПУТЬ К МОРЮ.
Наступил ноябрь, а мы еще работали, и не было конца нашим заботам. Недоделок было так много, что я просто с ужасом думал о них. Почти по каждому пункту нашего перечня что-то нужно было делать. Даже паруса, которые пришли с судоверфи, тоже нужно было готовить, так как не были пришиты карабины. А у штормовых стакселей не было ликтроса для рейка стакселя.
Но задерживаться дальше с выходом было нельзя. И потому, что наступили холода и кончалась навигация на реках по пути нашего перехода к морю и потому, что мы уже всем надоели, и многие просто не верили, что мы вообще выйдем в плавание. И самое страшное, в ряде газет появилось сообщение о нашем выходе в плавание в этом году...
Обсудив все варианты, я решил заказать баржу для транспортировки яхты на Волгу на 5 ноября, но в последний момент я перенес этот срок выхода на 6, чтобы иметь один день в запасе.
И все равно, тысячи недоделок нагромоздились на последний день и так закружили мою голову, что я не знал, что делать. Просто я не мог разобраться в происходящем, не мог даже контролировать, все ли взято из имущества, документов, оборудования.
Нужно было проверить, будет ли баржа, дадут ли вовремя 25-тонный кран. Нужно было оформить документы на яхту и экипаж и привезти продукты, чтобы дорогой не бегать по магазинам. А продуктов нужно было много: на троих и на полтора месяца.
Пришлось обращаться к знакомым, чтобы они помогли, так как Жигоман и Титов с утра были в состоянии прощания со своими друзьями, знакомыми,родными, с городом и наверное с областью.. Где был Титов, я просто не знал. Что он выкинет сегодня, я не представлял.
Свою сослуживицу, инспектора ОСВОДа Тамару Николаевну я послал на базу горторга, где обещали продать основную часть продуктов. А свою хорошую знакомую Лиду попросил съездить в дом отдыха, где согласны были продать часть продуктов, в том числе два мешка картофеля.
День выдался пасмурный. Дул пронизывающий ветер. Серое и сырое утро, под ногами грязь, мокрая трава и лужи. Сыро и холодно. Хожу около яхты взвинченный донельзя несерьезным отношением к отплытию своих "попутчиков". Ожидаю, когда они придут, когда придет баржа, кран, когда привезут продукты.
Да, ноябрь капризен. Дождь и ветер - его атрибуты. Но, несмотря на ненастье, к яхте идут люди. Идут знакомые, чтобы проводить меня и в последний раз посмотреть на яхту, идут незнакомые люди, посмотреть на необычное для сухопутного города явление - отправку океанской яхты.
Многих я не знаю. Вот, например, эту маленькую женщину, а может быть и девушку. Она пришла с большой сумкой, с какими-то приборами, огляделась кругом и подошла ко мне.
- Скажите, пожалуйста, где тот, который отплывает? - Тоненькая, худенькая, как тростинка, она еле шевелит губами, посиневшими от холода.
- Куда отплывает? - делаю я вид, что не понимаю.
- Ну, путешественник, - нетерпеливо говорит она, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть "его" без моей помощи.
- А зачем?
- Мне нужно сфотографировать его для газеты.
- Сейчас придет, - успокаиваю ее. - А пока можно меня сфотографировать? Я хороший, - смеюсь я.
- Ладно, потом, - она махнула рукой, нетерпеливо посматривая по сторонам, боясь кого-то пропустить.
- Посмотрите на яхту. Она красивая. Ей-Богу, такое зрелище для нашего города необычно...
- Я уже ее видела, - безразлично ответила она.
- Ну и что? Неужели она на Вас не произвела никакого впечатления?
- Нет, почему? Но я не плавала на яхтах. Что там особенного. И вообще, к чему это все?
- Зачем же Вы тогда пришли?
- Ну, как же. Люди интересуются. Вот сколько людей пришло, хотя холодно и ветер, - она поежилась в своем осеннем пальтишке.
- Однако такое событие у нас в Воскресенске, да и в Союзе впервые. Еще никто из нашей страны не ходил в кругосветное плавание.
- Наверное, это и не нужно.
- Как не нужно?
- А зачем? Я лично не понимаю. Чем этому человеку плохо здесь, на суше? У нас так прекрасно в Подмосковье, так хорошо. Леса, реки, тихо, спокойно. Живи себе, отдыхай. Чего людям хочется? Если ему хочется, плавал бы по реке Москве на лодочке или моторке.
- Наверное, вы правы. Лучше сидеть в своей хате и не рыпаться.
- А мы не прозеваем его? - снова заволновалась она.
- Нет. Я думаю, здесь ничего без него делать не будут. Ведь это довольно сложно, погрузить яхту с берега на баржу.
- Но мне нужно еще спросить его что-нибудь для газеты. Это кроме снимка, а уже темнеет.
- Да, вам не позавидуешь. Ну, а как Вы его хотите сфотографировать?
- Мне нужно, чтобы путешественник помахал с палубы рукой.
- Да, боюсь, что этот оригинальный снимок у вас не получится. Пока будут грузить яхту, стемнеет и потребуется очень большая экспозиция.
- Не каркайте, что вы понимаете в фотографии...
Так тебе и надо, - подумал я, - получил, что хотел? Как "ты смел поучать профессионала?"
Я отошел в сторону и посмотрел на этого репортера. Она стояла у стенки стапеля, прячась от ветра, но холод уже охватил все ее тело. Она стояла, скрючившись, спрятав руки в карманы, с высоко поднятым воротником. Что-то в ней было непривлекательное. То ли ее вид, то ли ее бездушное, вернее, равнодушное отношение к порученному делу. "Разве может человек в таком состоянии дать хорошую информацию? - подумал я. Если человек не любит, не болеет за свое дело, то заметка, которую ее заставят написать, тоже будет такой же бездушной и неинтересной...
Здорово это у газетчиков организовано. Здесь работы невпроворот. Когда пойду, как пойду, еще сам не знаю, а им нужна фотография "мореплавателя, стоящего на палубе и махающего рукой"! Ура!
Появились Иван Иванович и Титов. Я, чтобы отделаться от фотографа, отослал ее к Жигоману.
- Вот идет товарищ, который поедет.
Они шли и громко ругались. Вернее, Титов кричал на Жигомана, а тот оправдывался. В чем-то Жигоман провинился, и наверное, думал только о том, как бы удержаться на ногах.
Поспешили ребята отметить отплытие, поэтому придется мне заниматься погрузкой яхты одному. Правда, обещал прийти Коля Маркин, бывший матрос военно-морского флота. Где-то он заразился романтикой парусных плаваний, вот теперь и мучается.
С Николаем я познакомился на курсах водомоторников еще год назад.
Скромный, честный, удивительно простой и порядочный работящий парень, таких редко встретишь. В общем о нем можно сказать только все то хорошее, чем характеризуется наш советский рабочий. Довольно часто вечерами он приезжал к нам на яхту и, поприветствовав всех нас, незаметно спрашивал:
- Что у вас есть варить? Давайте.
Электросварщик он прекрасный. Таких мастеров мало.
Погрузка яхты на редкость была тяжелой. С трудом мы перетащили яхту от водоема к речке, при этом пришлось отрезать провода линии электропередачи, так как они мешали продвижению крана.
Во время погрузки яхты на баржу возникла вторая трудность. Как только кран начал опускать стрелу, вес яхты при повышении опрокидывающего плеча перевесил массу крана и он начал опрокидываться. Пришлось работу прекратить и подогнать второй кран, который придерживал первый от опрокидывания.
Погрузка длилась почти 7 часов. Семь часов в напряжении. Устал и замерз жутко, не говоря уж о том, что переволновался. В девять часов вечера, погрузив материалы и приборы, мы на скорую руку организовали маленький банкет и подняли бокалы за счастливое плавание.
- Володь, - вот тебе три рубля, позвони мне о плавании или дай телеграмму, если где-нибудь получится затор, - к этому времени он вроде бы протрезвел.
Я сошел на берег, а яхта с моим экипажем пошла в Горький, на Волгу, по которой ей предстояло добираться до Черного моря. Это было 6 ноября, в канун ноябрьских праздников. Четыре года и пять месяцев простояла яхта на этом маленьком клочке земли у берега Москвы-реки. И вот она ушла и навсегда.
Не получив никаких известий о пребывании яхты, я 9 ноября вылетел в г. Горький, обогнав яхту где-то между Рязанью и Дзержинском.
Каждый город имеет свои особенности. В новых городах, где одинаковые дома и улицы, различает их промышленное назначение, да еще местность, на которой они расположены. А вот в старых городах все свое. Свои древние стены, покрытые пылью истории. Архитектура домов и учреждений напоминает о том, что это все было построено страшно давно. Так давно, что об этом можно прочитать только в книгах, но не услышать от очевидцев.
Ресторан "Волга" тоже был каким-то старым и неуклюжим. Большой пустой зал без каких-либо украшений, с высоким, но каким-то сумрачным потолком, не создавал уюта. Я сел к столику, подальше от входа и решил компенсировать нескладную обстановку хорошим заказом. Но, увы, мне это сделать не удалось. Но, во всяком случае, я насытился и мог спокойно идти спать в гостиницу на берегу Волги.
Это гостиница при речном вокзале, и поэтому там почти все моряки. Я решил воспользоваться этим, чтобы узнать обстановку на реке и возможность плавания в ноябре месяце. Капитанов можно было узнать "за версту" по их широким нашивкам и форменным фуражкам.
- Вам нужно сходить к диспетчеру пароходства и узнать прогноз погоды на ноябрь месяц и обстановку на реке. Никто из нас этого вам не скажет, так как мы свою навигацию закончили, и нас интересует другое. И, естественно, вам нужно получить карты. Книга схем реки для проводки судна не годится, тем более яхты, которая будет идти под парусами и ей нужен более широкий "судовой ход". Днем еще и пройдете, но ночью можете наскочить на мель или зацепиться за затопленное дерево. Их много под водой.
Беседуя с этими опытными людьми, я старался узнать хотя бы приблизительно, что за плавание на Волге в осенний период и за какое время мы можем совершить переход Волго-Донского канала. Где опасные места, как себя вести и т.д.
Утро принесло новые волнения. Теперь уже не люди, а природа предупреждала меня самым откровенным образом. На дворе стоял мороз, все лужи превратились в ледяные поля и по улицам мела метель. Жуть. Зима на улице, какое может быть плавание?
Расстроился так, что даже завтракать не хотелось, пропал аппетит. Но, что делать, нужно продолжать, не поворачивать же назад. Рассказать бы кому-нибудь о моем состоянии тогда, не поверили бы.
Я поднялся к диспетчеру пароходства, представился ему и попросил рассказать мне о прогнозе на ближайшие дни. Главное, что меня интересовало, так это успею ли я пройти Волгу до становления льда.
- А карта у Вас есть? - спросил меня сидящий рядом с диспетчером человек, который оказался заместителем начальника управления пароходством.
Я рассказал ему подробно о нашей подготовке, о трудностях и перечислил то, что у меня было.
- Это мало, - сказал он задумчиво.
- А где я возьму?
- Надо ему помочь, - сказал он диспетчеру. - Выясните обстановку, прогноз и расскажите, как и что лучше ему сделать. И, повернувшись ко мне, он начал расспрашивать о цели плавания, почему такая спешка. Надо бы, наверное, дождаться весны.
- Евгений Петрович, как это у нас получается? Ведь прекрасное дело задумал человек. Я просто ему завидую, и любой моряк скажет ему спасибо. Но вот получается чистейшая ерунда. Никто ему не помогает, никто не проконсультировал, никто не сделал подробную карту и т.д. Уверен, что придет он в Ростов и будет там бегать по пароходству и просить карты, огни, лоции, пособия и тому подобное, как будто это нельзя было сделать в Москве. Ничего не понимаю. Взяли бы и решили: да или нет. А то просто страшно смотреть, как человек мучается и сколько ему еще предстоит в будущем. А разве ему нечем заниматься? Его нужно учить, тренировать, помогать, направлять. Черт-те что получается. Ну, ладно, не будем нервы трепать зря. Сейчас прямо здесь напишите отношение на мое имя с просьбой выдать карты, и я подпишу. Оплатите в нашей бухгалтерии и получите... Деньги у Вас есть? Свои? Я так и думал, но, к сожалению, не могу дать бесплатно.
Он пожелал мне счастливого плавания и быть напористее, и мы попрощались.
При мне девушки откорректировали карты и я получил три больших альбома с картами от порта Горького до Волгограда. По таким картам можно идти спокойно. После обеда я снова пошел к диспетчеру.
- Я Вам не советую идти на яхте. Вы никак не успеете пройти за десять дней до Волгограда, а канал закрывается 23 декабря. Никто, естественно, не отсрочит эту дату, потому что на Дону будут проводится работы по перекрытию реки. Будут опять поднимать воду в канале. Во-вторых...
-Посоветуйте, что мне делать? Не оставаться же здесь на зимовку? Может быть попроситься к какому-нибудь теплоходу, чтобы он взял нас на буксир.
- Нет, никто вас на буксир не возьмет. Сейчас зима. Лед, который может появиться в любой день во время буксировки, порежет корпус яхты, и все Ваши труды пропадут. Лучше Вам погрузить свою яхту на какой-нибудь теплоход, который сейчас идет на юг.
- А как это сделать? Кто может решить этот вопрос?
- Обратитесь в отдел перевозок грузов, к диспетчеру по грузовым перевозкам. Посоветуйтесь с ним.
Пожалуй, он прав, это единственный выход.
Диспетчер ввел меня в курс организации некоторых вопросов водного транспорта. Так, например, оказалось, что навигация на Волге уже закончилась, что корабли сейчас расходятся по своим базам на зимовку, ремонт; что план перевозки груза пароходство перевыполнило, что в перевозке яхты они, естественно, не заинтересованы с точки зрения груза. Но раз яхта и ее плавание особые, то это меняет дело. Несмотря на искреннее желание помочь, диспетчер такие вопросы не решает, нужно обращаться к начальнику грузовых перевозок.
- Идите к нему, это может решить он. Он человек строгий, но справедливый.
Начальник перевозок, высокий, худощавый человек с тонкими чертами чисто выбритого лица, с внимательным и строгим взглядом, выслушав меня, спросил:
- Что же вы раньше думали? Сейчас идти на яхте чистое безумие. И, конечно, вы не пройдете. Лед в районе Чебоксар становится числа 15 или 16 ноября, а Вы еще не готовы к выходу.
- Вы, к сожалению, правы. Я уже научен на горьком опыте и пришел к вам просить, чтобы Вы разрешили на каком-нибудь теплоходе отправить яхту хотя бы до Куйбышева.
- Вот так всегда. Они делают глупости, а потом кричат: "Помогите!". Он начал читать мне проповедь, ничуть не думая о моем самолюбии, и слова его были справедливы, а поэтому били больнее, чем чье-то злорадство. Я терпел и потому, что для меня было главным получить транспорт для яхты и просто потому, что он был прав. А он говорил и ясно было, что он не хочет мне помочь. Зачем это, что это даст здесь? А там на Волго-Донском канале? Успею я пройти там?
Что я мог сказать ему. Я только просил и просил, потому что у меня не было выхода. А он ругал и ругал меня и тех неизвестных руководителей, из-за бездумья которых я оказался здесь в таких условиях...
Вызвав одного из диспетчеров, он взял график движения теплоходов и начал с ним обсуждать возможность отправки яхты.
- Сейчас на подходе теплоход "Армавир"; будет он здесь рано утром, у него два трюма пустые. Посмотрите по размерам люков, войдет ли туда яхта. Вам же желаю впредь смотреть подальше вперед. Не обижайтесь, но Вы сделали опрометчивый шаг, выйдя сейчас в плавание. Вы рассчитываете на помощь людей? Ну, а сами? Вам необходимо было еще на месте все продумать, просчитать весь маршрут и предусмотреть запасные варианты. Идите к капитану теплохода и поговорите с ним от моего имени. Он идет до Балаково, может вас туда доставить. Документы оформите до Куйбышева, у него туда груз.
- Большое вам спасибо, - не знаю, но, наверное, это сотая доля того, что мне хотелось сказать этому суровому человеку. Но я не мог, у меня не было слов, так много он сделал. И, если бы не он, пришлось бы мне зимовать вместе с яхтой где-нибудь на Волге. Как не радоваться тому, что есть такие замечательные люди, которые не только ругают, но и выручают. Так просто, по-человечески, а не по должности.
Диспетчер порта сообщил, что баржа с яхтой прибудет поздно вечером, поэтому ее оставят на рейде до утра.
- Под разгрузку будем ставить утром. Сколько она весит?
- Примерно 7 тонн, не меньше.
- Это усложняет дело, - задумался он. - Не знаю даже, где ее поставить под разгрузку?
- Так кранов много.
- Все правильно, но почти все краны заняты выгрузкой угля, и на них установлены ковши. А с гаком всего два крана, но оба они в работе. Тот, что с грузоподъемностью 25 тонн, будет с утра занят сменой машин на теплоходе.
Это работа на два дня, не меньше. А Вы ждать, конечно, не можете.
- Ну, конечно, нет. Мы и так опоздали и, попросту говоря, горим, хотя кругом вода и лед. Но может быть временно отсоединить ковш и поставить гак на одном из кранов, который сейчас на погрузке угля? Ну, пожалуйста!
- Какие у вас приспособления для подъема?
- Под яхту заведен трос и он закреплен временно к корпусу.
- Расскажите подробнее, может быть что-нибудь придумаем.
- Яхта лежит на кильблоках. От них с двух сторон, в носу и в корме, идут вверх два швеллера. По направляющим швеллера проложен трос, к которому можно подвести гак или просто зацепиться серьгой, так как оба троса, кормовой и носовой, образуют восьмерку и связаны между собой.
- А четыре захвата можно сделать?
-Конечно, у каждого швеллера можно подсоединить по одному тросу.
-Тогда все становится проще, мы подсоединяем четыре троса от ковша с помощью серьги и поднимаем яхту. Значит яхту сходу ставим завтра утром у угольного причала.
Договорившись в отношении выгрузки и погрузки, я пошел в товарную контору, чтобы договориться об оформлении груза. Нужно было узнать, как это делается, чтобы не терять времени, когда придет яхта.
Но, увы. Мои переживания здесь никого не волновали.
- Приходите утром, здесь будет начальник, решите с ней и, если Вам разрешат, то сразу и оформите груз.
И так, прошел еще один день на нашем пути к цели. Вечером я зашел к диспетчеру порта и узнал, что баржа пришла, но я попасть туда не могу, так как они стоят далеко от берега, на Оке. Утром она будет в порту.
Иду в город. Как-то особенно чувствуешь себя на этих улицах, связанных с революционным прошлым нашей страны, с хорошо известными именами Горького, Свердлова, Шаляпина. Почему-то этот город напоминает именно о прошлом, хотя здесь много настоящего и, наверное, один завод автомобилей имеет сейчас больше рабочих, чем их было в Нижнем Новгороде до 1917 года.
Утро принесло оттепель. Вчерашние чистые снежные холмики превратились в грязные лужи. Но, как ни странно, они меня обрадовали. Значит, еще не замерзну.
Быстро завтракаю и бегу встречать яхту. Как она там? Как прошла эти почти девятьсот километров?
Высота причальной стенки удивительно большая. Наверное, рассчитана на паводок, а он здесь не маленький. От уровня воды до "земли" около десяти метров. В бетонной облицовке причала сделаны шахты для того, чтобы люди могли спускаться на стоящие внизу суда.
Издали видно мою баржу. Единственное, что находится на открытой палубе, это большая белая яхта, она и служит ориентиром. Баржу поставили по носу теплохода "Армавир". Я смотрел на яхту и удивлялся тому, что она держится.
Кильблоки, сваренные из швеллеров, погнулись и яхта наклонилась набок, готовая вот-вот упасть. Ее держал только трос, закрепленный за противоположный борт.
На причал поднялся Титов. Мы поздоровались.
- Как яхта держится?
- Такое было, такое...,- начал рассказывать он. - Как начало крутить в одном шлюзе, так мы думали, что она перевернется и упадет за борт. Там одной барже борт пробило. Хорошо, что мы укрепили ее тросами.
- Как сейчас она, перегрузку выдержит?
- Конечно. Мы ее укрепили тросами.
- Почему так долго шли до Горького?
- Шли мы, как хотелось шкиперу. Ночью туман. Да, вообще он ночью не ходит. У них уже кончилась навигация, он баржу гонит в ремонт, зачем ему торопиться? Вот мы как вечер, так и на якорь.
- Почему же мне ничего не сообщили?
- Некогда было.
- А деньги целы?
- ? - Нет. Знаете, как холодно было? Так мы для профилактики, чтобы не простудиться. Ну, как было удержаться?
- Хорошо. Давай будем перегружаться на теплоход "Армавир".
- Почему? А как же плавание по Волге?
- Не успеем мы. Считай. Из Воскресенска вы шли вместо трех шесть суток. Если бы вы пришли 9 ноября, то мы за эти три дня при скорости 7 км/час прошли бы около 500 километров. И это в худшем случае. Нужно торопиться, скоро на Волге будет становиться лед. Вчера здесь был мороз, и я не знал, что делать. Скорость же теплохода в три раза больше и мы быстро пройдем этот северный участок Волги.
- Ну, не будем переживать, сейчас иди вниз на яхту и готовь ее к перегрузке.
Титов начал спускаться вниз, на баржу, а я пошел искать крановщика, чтобы передать, что яхта готова, и можно ее грузить. Краны и краны вдоль всего причала.
Покоряет грандиозность портовых кранов и их неутомимый труд, и, когда смотришь на них, то кажется, что они работают вечно, без устали и покоя. При очень большой грузоподъемности они маневренны. В работе кран как бы живой. Вот он подходит к грузу, "склоняет свою голову" и опускает свои тонкие троса вниз. Затем замирает, словно раздумывая над тем, как взять и что. Потом чуть вздрагивает - это он начинает подъем. Оторвав груз, чуть постоит, проверяя, держится он или нет, а потом плавно, но быстро поднимает его вверх и там ждет, пока люди возьмут за оттяжки и поведут груз вместе с краном на новое место. Положив груз на место, он опять и опять повторяет свою операцию.
Как сильно погнулись кильблоки! Яхта боком повисла в воздухе так, что стало страшно за нее. Если кильблоки развалятся, и яхта упадет. Но все обошлось благополучно, яхта медленно двинулась к теплоходу. Смотрю с жалостью на нее и думаю:
- Бедняжка! Досталось тебе, а сколько еще впереди невзгод? Их не перечесть.
По трапам в причальной стенке спускаюсь на теплоход. Спешу, так как нужно проверить, как проходит яхта в люк, чтобы она не задела за комингсы.
Вчера вечером я подсчитал и получилось довольно просто, но на практике не всегда так, как на бумаге.
Длина яхты 12 с половиной метров. Ширина люка 6, а длина 12 метров. По диагонали получается длина более 13 метров. То есть яхта должна пройти свободно. Но для такой махины весом в 7 тонн это не так просто, чуть вперед или назад - и яхта может задеть за люк. Когда я выскочил на палубу, я услышал треск. Оказалось, что яхта все же задела за ограждение люка и отломилась средняя трубка носового ролинга. Пока я бежал по палубе, я только слышал ругань Титова в адрес крановщика, хотя крановщик меньше всего виноват.
Оставив Ивана Ивановича вдвоем с Николаем раскреплять яхту, мы с Титовым пошли оформлять перевозочные документы. Это оказалось довольно сложным и дорогим удовольствием. Пока мы бегали от одного начальника к другому, пока упрашивали и доказывали то, что мы хорошие, прошел целый рабочий день.
Наконец, документы на руках и хлеб закуплен. Можно отправляться.
Мы вышли сразу же, давая в среднем около 11 узлов. Пошли на юг, где должно быть теплее. Я достал новые карты, и мы занялись подсчетом. С карандашом в руках мы быстро проделали путь до Балаково и оттуда, не задерживаясь, быстренько прошли своим ходом канал. Все получилось довольно просто и, главное, мы успевали до закрытия навигации на канале.
Вечером, когда все было уложено, закреплено и нашим шеф-поваром был приготовлен обед, мы с удовольствием собрались в кают компании в первый раз за все время похода. Говорят, что за обедом более полно раскрывается характер человека, его черты... Собственно для меня почти ничего не изменилось Просто я узнал, что Иван Иванович неплохо готовит, что Титов любит поесть и не постесняется взять себе кусок побольше и чавкает, не закрывая рот. Что Николай за столом такой же скромный, как и в жизни. Меня и здесь неприятно поразило поведение Титова, хотя я должен был быть готовым к этому. У него отсутствовали понятия о правилах поведения за столом и соблюдении чистоты. Он мог, облизав ложку залезть в кастрюлю и заявить на замечание: "А что здесь такого?"
Вообще-то первый обед можно было бы и описать, так как это может пригодиться будущим путешественникам. На первое у нас был суп из югославского концентрата, куда мы добавили свежей картошки и банку говяжьей тушенки, заправив это луком, поджаренным на сале. На второе была отварная картошка и поджарка из свежей свинины и неочищенные томаты. Запили мы растворимым кофе. Чем плохо? Не знаю, как кому, но мы решили, что это неплохо, и так жить можно. Ивану Ивановичу мы вынесли благодарность.
Впоследствии оказалось, что лучше всех готовил Жигоман, и мы обычно его всегда просили нас накормить. Титов же увиливал от этой работы, предпочитая "умять", как он говорил, банку говяжьей тушенки, абы не готовить.
Пока мы обедали, я расспрашивал о переходе, который команда сделала по маршруту Воскресенск-Горький. Обязанности рассказчика выполнял Титов, но, к сожалению, он больше упирал на то, сколько чего съели и где удавалось выпить. Яхте на переходе досталось, так как бросало ее в шлюзах очень сильно, и кто знает, сколько она могла бы еще выдержать. Кильблоки почти поломались. Но, кажется, яхте в них уже недолго стоять. Пора ей плыть самостоятельно.
Иван Иванович с Титовым пошли в кают-компанию смотреть телепередачи, а мы с Николаем сделали приборку в каюте, сидели, разговаривали о наших самых будничных делах. Просто, спокойно, не напрягая свое внимание, может быть, просто с целью удовлетворить древнюю потребность человека в общении.
Теплоход тихо шел по реке. Ветра почти не было. Через три переборки чуть слышно доносился шум работающих дизелей. И больше ни звука. Иногда просто казалось, что никуда мы не идем, а стоим и чего-то ждем.
Николай очень любит технику, специальность его чисто техническая. Дома он имеет мотоцикл, прекрасно им владеет и бережно эксплуатирует. Но все это как бы в диссонанс к его увлечению парусом. Он самостоятельно построил по чертежам из журнала "Катера и яхты" маленькую яхточку по типу "Морского конька". Что странно во всем этом, так это то, что он под парусами никогда не ходил, склонен к морской болезни и все-таки идет на яхте со мной в море и хочет научиться управлять ею. Ничего не понимаю. Просто парадоксально.
Часто он спрашивает меня о том, как управлять яхтой, что главное в управлении кораблем вообще и в частности яхтой. Он с нетерпением ждет того момента, когда мы пойдем под парусами. Ради этого он взял за свой счет отпуск, "удрал" из дома, хотя жена против его увлечения. И вот теперь мучается здесь с нами в холоде и тесноте.
Мы с Николаем засыпали, когда пришли Иван Иванович и Титов. Оказалось, что сегодня передавали игру нашей хоккейной команды "Химик" с "Динамо" Москвы и "Химик" проиграл. Вообще-то динамовцы сильнее наших воскресенских ребят и они чаще выигрывают. В обычных условиях, ну, допустим, у себя дома, мы бы не обратили на этот проигрыш внимания. Но здесь Титов перед началом передачи так расхвастался, что получилось, что наши хоккеисты чуть не лучшие в мире. И вдруг они проиграли. Вот так сюрприз. Титов ворчал и вспоминал голевые моменты, когда, по его мнению, можно было забить гол, а кто-то там прошляпил и так далее. Примерно так ведут себя все "знатоки" хоккея. Однако, несмотря на "переживания" от проигрыша своей заводской команды, Титов достал банку тушенки и ломоть хлеба и стал так уплетать, что Гаргантюа мог бы только позавидовать. Смотря на него, я засомневался, хватит ли у меня средств прокормить мою команду.
Утром мы устроили маленький совет.
- Во-первых, пока мы на теплоходе, готовить обеды будем на камбузе. Я там договорился. Посуду тоже там мыть, с содой и горячей водой. Володя, ты только не лентяйничай. Мне уже известно, что, пока ты болтал с буфетчицей, Николай помыл за тебя посуду. Не пользуйся его скромностью, - предупредил я Титова. - И второе. У нас много свободного времени, нужно начать устранять недоделки по яхте. Кое-что нужно покрасить, этим займется Иван Иванович. Он лучше всех умеет красить и шпаклевать. А тебе, Володя, нужно закончить крепление кормового устройства для крепления ахтерштага и подруливающего устройства. Там оно укреплено 8 мм болтами, а нужно поставить на 12 мм болты. Только помни, что сверло 12 мм у нас одно. Николай пусть закрепит яхту, а я займусь переборкой электрощита, а то там так напутано, что сам черт не поймет, а схемы нет.
Так шло наше путешествие. Пока что нас везли, а мы наблюдали и потихоньку работали на яхте, только теперь некуда было спешить, да и дом у нас стал один на всех.
Титов опять сделал ляпсус. Заболтался, нажал на дрель и сломал сверло. Так и не удалось закончить крепление. Старательнее всех относился к работе Иван Иванович. У него этого не отнимешь. Ему даже не нужно говорить, что то или иное нужно сделать. Он сам себе найдет работу и сделает грамотно и прочно. Все дерево на палубе было покрыто эпоксидным лаком чуть красноватого цвета, так что оно стало похоже на дерево ценной породы.
Вечером мы решили заправиться топливом. Благо это можно было сделать здесь же, на теплоходе. Главные и вспомогательные дизели работают на том же топливе, что и наш дизель. Я набирал топливо в машинном отделении и поднимал наверх и передавал канистру Николаю. Тот относил ее на яхту и передавал Володе. Из-за небрежности Титова при заливке солярки в приемную трубку бака, он много разлил на палубе, а ветер развеял по всей яхте. На рубке у нас хранилось сливочное масло, вот оно и залилось соляркой и так пропахло, что почти невозможно стало его есть. Что странно, так это то, что солярка очень быстро проникает внутрь масла и оно пропитывается даже внутри, так что не очистишь.
Особых происшествий не было, жизнь наша шла просто, и так же медленно, как текла рядом Волга.
Первый раз я плыл по Волге на пароходе более тридцати лет назад. 7 августа 1941 года нас, молодых, неискушенных солдат, погрузили на грузопассажирское судно и отправили вниз по реке в войсковую часть, служить Родине. Это были суровые дни начала Великой Отечественной Войны. Тяжелое время. Но мы были молодыми и здоровыми! Волга просматривалась с одного берега до другого на протяжении всего пути от Казани до Куйбышева.
Прошло чуть больше тридцати лет и как все здесь изменилось! Волгу не узнать, от горизонта до горизонта ходят волны, которые создают картину моря и уж во всяком случае глубина реки а районе Куйбышева и Саратовского водохранилища гораздо больше, чем в самом глубоком месте Азовского моря.
Пасмурно и ветрено. Все дни как близнецы, серые, мокрые и холодные, а берег пустынный и тоже серый с желтоватым оттенком от травы. В такой обстановке можно было успокоиться и отдохнуть от потока информации, которая штурмует голову на работе.
Мы зашли в два пункта: Паркоммуну и Ульяновск. Сдали там какие-то грузы и скоро пришли в Куйбышев. Стоянка рассчитана всего на несколько часов.
Кое-кому из команды нужно съездить в город за покупками, а мне пришлось оформлять документы на доставку яхты в Балаково, куда шел т/х "Армавир" на зимовку. Я думал выиграть на этом пару дней. Пришлось за переадресовку заплатить 60 рублей, хотя денег у меня осталось очень и очень мало. Но что делать? Надо, и все тут! Придется экономить.
Переход от Куйбышева до Балаково, совершаемый обычно за одни сутки, затянулся до бесконечности.
Сначала мы стояли на рейде в ожидании, пока нас пустят на топливную базу. Потом капитан не хотел почему-то от нее отходить. Нас просто отогнали, так как нужно было заправлять другие пароходы. Ночью, при подходе к Сызрани, теплоход стал на якорь, объясняя это тем, что был ветер, а ночь темная.
Опасно идти. Это объяснение капитана кого-нибудь может быть и устраивало, но только не меня. После Сызрани днем мы приткнулись к берегу у какого-то старого здания. До войны там была школа. Штурман решил пойти к своим родным, отнести им гостинцы. Мы его ждали около 5 часов. Я страшно торопился. Нам нужно было пройти канал до его закрытия, для этого мы остались на теплоходе. И вдруг стоянки и стоянки. Торопился только я один, а теплоходу было выгодно стоять.
Один из членов команды сказал мне: "Нам торопиться незачем. Мы должны пробыть в плавании субботу и воскресенье, чтобы зимой получить за эти дни отгулы.
Да, при такой постановке вопроса ничего не сделаешь. Нужно учиться ждать. Взять нервы в кулак и молчать.
Но все имеет свой конец. Так и наше плавание. В конце концов мы пришли таки в Балаково.
Грузовой порт Балаково расположен далеко от города, в степи. Когда поднимешься от реки на высокий берег, то так и напрашиваются слова народной песни: "степь да степь кругом...". Сколько видно глазом, везде степь до самого горизонта, серая, неприглядная осенняя степь, где только сжатые поля и нигде ни одной живой травинки.
Между полем и рекой, в небольшой низине расположен порт. Здесь всего несколько зданий: управление порта, конторы и склады, а рядом с портом - элеватор. Рядом с хранилищами приткнулся маленький магазинчик. В нем только те продукты, без которых нельзя обойтись в самой скромной жизни. Мы, не долго думая, сразу же закупили хлеб, масло, лук и крупы, да взяли два десятка сырков сомнительной свежести.
Так как мы опоздали с приходом в Балаково на трое суток, то теперь мы снова опаздывали с подходом к Волго-Донскому каналу и не успевали по моим расчетам пройти его до конца навигации. Что-то нужно было делать или снова грузиться на попутное судно или проситься на буксир. Время, время. У нас его не было.
Я пошел проситься на какой-нибудь попутный транспорт. Как это все надоело, прийти и доказывать людям, что это все нужно. У них своя работа и они заняты перевозкой груза. А его осталось на складах и на открытых площадках очень много. И, честно говоря, я их понимаю, им не до меня, у них своих забот столько, что нужно не дни, а может быть месяцы, чтобы все выполнить и удовлетворить все потребности.
Трудность состояла и в том, что все заявки на перевозку груза были прекращены еще 25 октября, поэтому порту просто могло попасть за то, что они меня погрузили, и мне нужно где-то не по плану разгружаться.
Уходящие вниз по реке теплоходы забирали в первую очередь уголь. Везде, где мы шли, лежал уголь. Уголь и уголь на всех причалах. Какая это опасная вещь. Он часто самовозгорается просто от того, что лежит в кучах на открытых площадках. В целях исключения самовозгорания его периодически перебрасывают, перемешивают. Сколько на это требуется времени и сил! Поэтому каждый порт старается отправить уголь в первую очередь и не допускать, чтобы он остался на зимовку в порту.
Мне все сочувствовали, но никто ничего не мог решить. Прошла половина рабочего дня, а я так ничего и не сделал. Создалось дикое положение. Уйти из своего города, кое-что не доделав, затратить уйму денег и остаться зимовать в степи, за тысячи километров от моря и примерно за столько же от дома. Ну, как тут быть спокойным?
- Как вы могли так поздно выходить в плавание? Разве Вы не знали, что навигация кончается?
- Вам нужно было заказать теплоход в Москве до Ростова!
Советы и советы! Как люди щедры на них. Главное, могут их давать в неограниченном количестве и даже бесплатно. Невольно вспоминается Джером К. Джером. Но в моем положении - не до юмора.
Боюсь ходить к большим начальникам. Почему, не знаю. То ли потому, что они смотрят на тебя "очень свысока" и ты чувствуешь себя "этаким букашкой", неразумным и беспомощным... Но что делать? Иногда вынужден идти, так как просто нет выхода. В жизни иногда случается так, что ты попадаешь к начальнику с таким крепким воспитанием и твердым характером, что он никак не может испортиться высокой должностью.
Иду к капитану порта. Это в первый раз в жизни. Ну, немножко страшно, но я стараюсь не показывать этого и действовать решительно.
Сначала я здороваюсь. Потом представляюсь. Здесь нужно знать меру.
Во-первых, если будешь очень скромным, то от тебя быстро отделаются. Но с другой стороны, если очень "насядешь", то могут сказать: "вот нахал" и выгнать. Во всяком деле нужно найти ту самую серединку, правильную линию. Но как это трудно. Это зависит не только от человека, который обращается, но и от характера того человека, к которому обращаются.
Я передал капитану порта газету "Известия" и попросил прочитать заметку о моей подготовке к плаванию. Пока он читает, я изучаю обстановку кабинета и самого хозяина. Главное, как он читает?
Пробежит глазами и сделает движение уголками губ вниз или поднимет брови?
- Это о Вас? - спросил он.
- Да, - ответил я.
- Так, чем я могу служить?
- Я пришел к Вам за помощью, потому что сам ничего уже сделать не успеваю, а ругать меня поздно, потому что этим дело не поправишь.
В общем, я ему рассказал все о себе, о яхте, о нашем начале плавания и о том, что предстоит.
Он внимательно выслушал, передал газету сидящим рядом с ним морякам, потом взял телефонную трубку и вызвал кого-то из управления портом.
- Сейчас у нас в Балаково грузится теплоход "Бологое". Он идет в Ростов, - сказал он вошедшему товарищу. - Вы пойдете с ним к капитану теплохода и попросите от меня лично и от всех моряков нашего порта, чтобы он взял яхту на теплоход и доставил ее в Ростов. А пока вы будете идти, товарищ Чебанюк расскажет о себе и о своем будущем плавании все, что вы захотите узнать. Нужно помочь. Это прекрасное дело, и я просто восхищаюсь его мечтой. - Он с улыбкой посмотрел на меня и продолжил. - Николай Петрович, прошу Вас, сделайте все, что нужно, чтобы нам, морякам, не было стыдно. У него сейчас почти авария и мы должны его выручить. То, что он хочет сделать, нам нужно, просто необходимо. Давно пора нашему паруснику пройти вокруг света и доказать, что и мы это можем сделать. И что вот так, именно так: решил человек и сделал.
- Желаю Вам удачи, - обратился он ко мне. - Идите с диспетчером, он Вам поможет, а я поговорю с капитаном теплохода. Рад был с Вами познакомиться.
Вот так. Просто, хорошо и по деловому. Ни одного упрека и так все ясно.
Ушел я от него, и никакими словами не передать чувства радости и благодарности за такое участие.
Капитан теплохода "Бологое" совсем не похож на капитана, созданного в приключенческой литературе, где это что-то суровое, дерзкое, грубое... От "морского волка" здесь ничего не было. Удивительно симпатичный человек, с мягкими чертами лица, с тихим голосом, выдержанный и внимательный, он выслушал нас с диспетчером и довольно скоро усвоил суть дела, которую мы наперебой старались доложить ему.
- Капитан порта просил вас принять на борт яхту "Русь" с экипажем в три человека, - сказал диспетчер.
- Нам главное погрузить яхту, а жить нам есть где. На яхте у нас две каюты, постели, свой камбуз. Нам главное успеть пройти канал Волга-Дон и выйти в море, - добавил я.
- Эта яхта готовится в первое в нашей стране кругосветное путешествие, - добавил диспетчер.
- Это про Вас писали в "Огоньке"? Вот не ожидал такой встречи, - удивился он. - Давайте познакомимся.
Я с удовольствием пожал руку этого симпатичного человека, как-то сразу вызывающего расположение, и начал было просить его взять нас, но он мягко перебил меня и спокойно сказал, что он лично полностью согласен, но у него на теплоходе капитан-наставник с пароходства и он должен доложить ему.
Решить этот вопрос самостоятельно он не может. Я хотел что-то добавить, но он вновь повторил, что со своей стороны он сделает все возможное.
Не успели мы с диспетчером переброситься несколькими словами, как по трапу сбежал вниз энергичный, слегка полнеющий моряк и быстро подошел ко мне.
- Это Вы Чебанюк? Виктор Андреевич - представился он. - Рад с Вами познакомиться. И, не давая мне сказать слова, он сразу же ответил на мой немой вопрос.
- Заберем Вашу яхту. Обязательно возьмем. Что Вы? Первая в Советском Союзе, да как можно не помочь! Идите готовьтесь и не волнуйтесь.
- Спасибо большое! Но вот как быть с погрузкой? Здесь около вашей стоянки все краны пятитонные, а яхта весит более 7 тонн.
- Мы на руках ее занесем! Не волнуйтесь. Бросить Вас? Да это просто преступление перед нашей страной, позор будет перед всеми моряками. Идите готовьтесь. Без Вас мы не уйдем. Вам лучше всего выгрузиться на причал, а мы примем уголь и тогда возьмем Вас.
И, обращаясь к капитану теплохода, он распорядился:
- Надо выделить им каюту, дать белье. Разместите их по-человечески. Пусть ребята отдохнут перед плаванием. На Азове им достанется.
Окрыленный такой удачей, я пошел готовить яхту к выгрузке. Главное было договориться в отношении крана, а все троса у нас были заведены еще с Горького. В трюме теплохода "Армавир" около яхты стояли Иван Иванович и Титов. Они что-то осматривали и возбужденно обсуждали.
- Давайте готовить яхту к выгрузке, - крикнул я им вниз. - Я договорился с капитаном теплохода "Бологое". Он берет нас до Ростова. Здорово? А? Что вы молчите?
- Да так, ничего. Мы осматривали яхту.
- А что случилось?
- Мы хотели ее выгрузить, да не получилось, ее уронили.
- Что?... Как уронили? Вы с ума сошли?
- Теплоход "Армавир" должен уходить. Ну вот, пока Вы ходили по конторам, мы решили выгрузить яхту. Подали на кран. Он сходу поднял ее на метр-полтора, не больше, но там что-то случилось. То ли автоматика выключилась, то ли предохранители сгорели. Но, в общем, яхта упала. Плохой кран. – Нашел оправдание Титов.
- Как упала? - не понял я.
- Да так, вместе с кильблоками вниз грохнулась. Вы не волнуйтесь, мы смотрели, никаких повреждений нет. Она крепкая, - объяснял Титов.
- Так зачем вы это делали? Вы что, с ума сошли. Это же пятитонные краны. А сейчас, что с яхтой? Откуда ты знаешь, что не нарушена герметизация обшивки или не разрушились сварные швы? Могут быть микротрещины, которые и не увидишь глазами. - Не знаю, что еще я им говорил, не помню. Дело было сделано и теперь только море могло проверить, что стало с яхтой. Да. Тяжело. Как трудно с такими людьми. Все это ненужная инициатива Титова. У него все получалось тям-ляп и с него, как с гуся вода.
Что мне с ним делать, ума не приложу. Наверное, просто придется терпеть, пока смогу, а потом, когда не хватит сил, выгнать, потому что таких людей перевоспитать нельзя.
- А кто знал? Приходил какой-то портовый начальник и он сказал, то, хотя кран и пятитонный, но он может поднять и больше, - пытался оправдаться Титов. Он всегда находит объективные причины для объяснения своих поступков.
- Просто не знаю, что мне с вами делать? Хоть бы вы не брались не за свое дело. Сейчас я пойду договариваться насчет выгрузки, потом буду оформлять документы и съезжу в город. А вы пока тщательно проверьте троса. Не перебило ли их во время падения яхты.
Я шел и думал о превратностях судьбы. Только что у меня была большая радость, большая удача, прекрасная встреча с хорошими людьми, которые прониклись серьезностью моего плавания и с большой готовностью взялись мне помочь. А в это же самое время чуть-чуть не был угроблен вопрос вообще о плавании, так как яхта могла разбиться, и тогда все прощай... Вот они, добро и зло совсем рядом. Черное и белое. Как трудно. Нужно быть внимательнее и, главное, не сорваться самому. Дотерпеть. Нужно действовать осмотрительно и контролировать своих помощников, особенно действия Титова. Ему-то на все наплевать. Он все «знает», все «умеет», ему все можно... Удивительно, какая наглая самоуверенность и самонадеянность и бездарность.
Дежурного по грузовому порту я нашел у угольного крана. Он форсировал погрузку и следил, чтобы весь уголь был подобран и погружен на теплоход.
Я представился ему как капитан яхты "Русь" и рассказал о своих бедах, думая только о том, что я должен погрузиться сегодня во что бы то ни стало.
Это было в два часа дня, а расстались мы с ним в двенадцать часов ночи, узнав друг о друге почти всю биографию. Он живет с молодой женой. У них ребенок. Оба закончили один и тот же институт и работают здесь в порту. Что жить они только начали, что ждут квартиру и так далее. Наговорившись вдоволь и заручившись его обещанием погрузить яхту во что бы то ни стало, я поехал в город, чтобы купить необходимые продукты, которых нет в порту, и позвонить в Москву. Нужно доложить, что я живой и дела продвигаются к заветной цели.
Все переживания испарились, оставив где-то в нервных клетках отпечаток, который когда-нибудь напомнит какой-нибудь болезнью. Врачи же будут гадать и спрашивать: "где это вы так попортили свои нервы?" Прошел день и ночь и вот мы идем к Волгограду, и я отдыхаю в чистой каюте на теплоходе. О чем еще можно мечтать?
Все хорошо, что хорошо кончается. Мы живем по санаторному распорядку, отдыхаем вволю, едим вовремя. Иван Иванович нашел что-то общее с Титовым и они часами разговаривают. Больше говорит Титов, а когда он устает, что бывает крайне редко, он просит Ивана Ивановича рассказать какую-нибудь историю о парусных соревнованиях. Иногда они приходят на мостик посмотреть на Волгу. Она здесь прекрасна. Величава, спокойна, широка... просто хорошая.
Капитан теплохода неплохо играл в шахматы и может быть поэтому мы быстро нашли с ним общий язык. Дело не только в том, что я очень люблю эту красивую и умную игру, но для меня важно еще и то, что, играя в шахматы, можно, даже нужно, молчать. А как это важно, меня немногие поймут. Но подумайте, как это хорошо, когда не нужно искать тему разговора или делать вид, что то, что тебе говорят, тебе интересно или слышишь в первый раз, и не нужно ублажать своего гостя разными историями.
Учитесь играть в шахматы. Как это здорово вам поможет. К вам пришел гость, вы расставляете шахматы, только не забудьте ему предложить белые фигуры. Гостя и старших нужно уважать. Пока расставляются фигуры, сбегайте на кухню и поставьте чайник, заварите его покрепче и играйте. Молча, не напрягая свою мысль, не мучаясь над тем: "Ну что ему еще сказать?" Время за шахматной игрой летит очень быстро и вы не успеете надоесть друг другу.
За время плавания по Волге, Волго-Донскому каналу и Дону мы сыграли не один десяток партий с переменным успехом. В конце концов, когда наш шахматный голод был несколько утолен, он начал меня расспрашивать о моих делах и планах.
Все вопросы были мне знакомы, так как мне подобные задавали сотни раз и друзья, и недруги, и журналисты, и официальные лица.
- Вы извините меня, но мне хотелось бы узнать у вас, как возникла эта мечта. Я не журналист и, поймите меня правильно, мне это очень интересно. Расскажите, если вы считаете, что этот вопрос не обижает вас или не затрагивает личное, сокровенное, - обращаясь ко мне, он хотел показать, что это ему очень интересно и в то же время он не хочет быть навязчивым.
- Что именно вас интересует? Разве то, что я задумал, является чем-то особенным?
- Нет, не то. Обождите минутку. Я постараюсь вам сказать, что меня удивляет. Дело в том, что многие события в природе и жизни проходят мимо нас. Ведь втечение своей жизни каждый, почти каждый человек, может сделать что-то особенное, пусть даже лично для себя. Но почему-то этого абсолютное большинство людей не делает. Ну вот хотя бы и в области изобретений, открытий. Человек живет рядом с каким-то явлением и не обращает на него никакого внимания. Мимо него могут пройти десятки, сотни тысяч людей и только один вдруг увидел его, открыл, объяснил и рассказал всем на человеческом языке... Потом к этому привыкают люди и оно становится обычным.
Вот у нас на водном транспорте изобрели суда на подводных крыльях, получили колоссальный эффект в скорости. Теперь всем это ясно, для многих инженеров это просто. Но раньше?! Вот так же и в вашей мечте. Видите ли, у нас в стране сотни тысяч моряков, и многие, если им предложить, пошли бы в такое путешествие. Вы поймите меня - "если им предложить!!!" Возможно, многие из них о подобном мечтали, но ни у кого не проявилась эта мечта так конкретно и поэтому никто не сказал об этом вслух. А после сообщения в печати наверное многие уже писали вам, что они хотят пойти. Вот меня и интересует: "как?"
- Коль скоро вы заговорили об изобретении, то я тоже начну с этого примера. Примерно двадцать лет назад я занимался одним эффектом, вызванным явлением магнитострикции. От этого страдали корабли. Так я об этом думал все время. Читал книги, научные работы, брошюры, искал новые материалы, проводил исследования, десятки раз чертил кривые намагниченности, определял их изменения, думал над способами уменьшения магнитострикционного эффекта... Думал утром, вечером, днем и ночью.
И однажды вечером, уже в постели, вдруг пришла новая, чудесная мысль. Я лежал и обдумывал ее, анализировал, но уже внутренне чувствовал, что это она. Я встал и, чтобы не забыть, записал ее. Вот так, раздетый, стоя у стола, записал то, что пришло в голову. Я сказал "вдруг", но на самом деле это все готовилось очень долго.
Какой вывод? Вывод такой. Мой мозг работал над этой проблемой все время. Ему был задан вопрос как команда, и он искал ответ.
Теперь по вопросу о моей мечте кругосветного плавания. Ответить на это и просто и сложно.
С одной стороны, сложилось несколько факторов и они дали однозначное решение.
С детства я читал различные книги об открытиях и приключениях, изучал географию и честно, я завидовал всем путешественникам. Я думал, как бы было здорово побывать с ними. В мыслях, читая книги, я шел, плыл, летел всегда с ними... Ну, скажите, вы, например, читая книгу о каком-нибудь географическом путешествии, разве не хотели в это время быть с теми людьми? Шагать по Тянь-Шаню, идти через дебри джунглей, плыть на корабле по необозримым просторам океана... Ну да, сейчас, когда вам около сорока, вы смотрите на это по-другому. А когда было 14-18 лет? Да? Мы просто мечтали, часто даже не думая о том, что это может с нами случиться или, вернее, свершиться!
В семидесятых годах я как-то сразу перечитал серию книг о мореплавателях - яхтсменах. Особенно мне понравилась книга Д. Колдуэлла "Отчаянное путешествие". Романтическая феерия оказалась сущей правдой, и это сделал обыкновенный человек из такой же плоти и крови, как и я. Потом сенсационный шум прессы всего мира принес нам имя Френсиса Чичестера, а вслед за ним Б.Муатисье, Р.Джонстона, Теленги и других. Я читал о них все, что мог только достать, и вместе с ними шел вокруг света, переживая радости и невзгоды, лишения и борьбу.
Будем считать это вторым фактором, который имелся у многих и многих.
Теперь остается чисто практический вопрос. Если вы вдруг задумали идти в плавание, то сразу же вам зададут вопрос: "А на чем?". Не так ли? Хотя, признаться, я тогда просто не смел думать об этом. Вы сами понимаете, что где-то должен быть толчок.
Лет десять назад, когда я служил на севере, у меня были замечательные друзья. Как-то в зимнюю, полярную ночь, когда отпуск был далеко позади, а мороз и двухмесячная ночь нам сильно надоели, мы со Станиславом Базыкиным и его супругой Ольгой Ивановной разговорились о том, как мы проводили отпуск. Ведь через несколько месяцев от него не остается никаких впечатлений. Как мы обкрадываем себя тем, что едем на юг и валяемся там у моря. Стоим в длинных очередях за супом в столовых.
Тогда мы решили пойти во время отпуска вниз по Днепру на... яхтах. Нашли литературу и начали конструировать небольшие яхточки. Уже за этой работой, я подумал, а почему не сделать большую яхту и выйти в океан?
Вопрос был задан!
Этот период жизни стал критическим для меня. Мне было 46 лет, в Советских вооруженных силах я прослужил уже более 28 лет. Пора было собираться в запас, давать дорогу молодежи... Тогда я часто задумывался над тем, чем я буду заниматься после демобилизации и как найти работу по душе.
Вечерами, придя домой, я много работал над чертежами яхты. И как то подумал, а почему не построить большую яхту? А раз будет большая океанская яхта, то почему на ней не пойти вокруг света?
Вы знаете такое состояние? Внешне ничего не изменилось, вы все так же ходите на службу, работу, дежурства, учитесь сами, учите других, ходите в кино, рассказываете басни..., а вечерами сидите над чертежами и проектами. А в голове у вас совершенно другое. Да, так было со мной.
Появились новые названия. Теперь я разбирал конструкции "Джипси мод IV" Чичестера, французскую яхту "Тина". Красивые гоночные обводы нашей яхты ленинградской судоверфи - Л-6 разочаровывали меня малой мореходностью...
Я подробно рассказал о длинном и мучительном пути, который я прошел от рождения мечты до сегодняшнего дня.
- Александр Моисеевич, все это, пожалуй, правильно. Все хорошо, красиво, интересно, занимательно..., но вы извините, я вам задам еще один вопрос. Нет, не как журналист, а как моряк. Вам не страшно идти одному? Вы же можете погибнуть, как это случалось не один раз и со многими одиночками.
- Ладно, я привык, мне многие задавали этот вопрос. Вопрос правильный и требует ответа.
Во-первых, я не бесстрашный и многого боюсь. В жизни я часто видел смерть и даже буквально "держал ее в руках", в военные годы, когда очищал местность от мин, снарядов, бомб, гранат... Однажды в руках у меня заработал дистанционный взрыватель и мое счастье, что я успел его отбросить.
Но я человек военный. 28 лет меня воспитывали и я воспитывал и, как говорят, кое что вошло в мою кровь. Нас воспитывали в совершенно ином плане, чем вас, гражданских. Поэтому многие меня не понимают.
Когда кораблю или подводной лодке, самолету или танку, разведчику или саперу, летчику или рядовому бойцу давали боевое задание, то эти люди не думали о смерти. Они думали о том, как лучше выполнить боевую задачу. Это и сейчас полностью относится к летчику-испытателю, космонавту, водолазу и подрывнику, да и вообще к любому человеку, испытывающему новую технику. Поэтому, извините, не хочу вас оскорблять, я считаю, что глупо задавать вопрос: "а если ты погибнешь?".
Я много читал о кругосветных плаваниях. Особенно яркую страницу вписали плавания яхтсменов во время кругосветного марафона 1968 года. Там погибло пять человек, двое сошли с рейса, у одного во время шторма утонула яхта... и только один англичанин Робин Джонстон в конце концов пришел в Плимут, совершив беспримерный вояж вокруг света в одиночку, без единой остановки.
Да, доля риска есть и большая, но крепко построенное судно, умение управлять им, современная связь и информация о погоде сводят этот риск к минимуму. Никаких иллюзий в этом плане я не питаю и все время готовлюсь буквально по всем вопросам.
- А само одиночество? Как вы его рассматриваете?
- Отрицательно. Да, я считаю, что из всего того, с чем мне придется столкнуться, фактор одиночества - самый серьезный. Это будет самое трудное.
Мы много говорили о плавании, о моем маршруте, о питании, об организации работы и досуга, о действиях в критических положениях и т.д. На все эти вопросы я уже не один раз отвечал самому себе и, хотя он был удивлен обилию того, что нужно знать, я понимал, что это еще не все. Нужно учиться и тренироваться. Но, все равно, все предусмотреть невозможно никогда.
На один его вопрос я так и не мог ответить, потому что не знаю сам.
- Почему вы готовитесь один? Я понимаю, что одиночное плавание имеет смысл и его практически можно осуществить, а вот подготовиться к плаванию одному по-моему невозможно. Вы же не подпольный миллионер. Почему же вам не помогают? Какой-то парадокс - печать пишет, что это хорошее дело, а все официальные органы молчат.
- Не знаю. По-моему, в этом есть какая-то скрытая причина. Я знаю только, что несколько человек из парусной федерации СССР против этого плавания
- Я надеюсь, что все моряки будут за вас. Сейчас главное - подготовка. Плавайте и ни о чем не думайте. Придет время и все сделают для вас. Вы только готовьтесь.
Мы часто беседовали и, кроме общих вопросов, Юрия Генриховича интересовали некоторые практические мероприятия. Кое-что он сам рекомендовал мне в очень вежливой форме и никогда не настаивал, если я доказывал ему, что его предложение практический опыт не приемлет. Я при этом удивлялся его воспитанности, такту, умению просто, вести себя по отношению ко мне, да и, пожалуй, ко всем.
- А с кем же вы будете в плавании играть в шахматы?
- О! Вот это мысль, а ведь действительно можно играть по радио. Спасибо, это большая подсказка. Как-то я был в гостях у своих друзей. Сестра моего большого друга - доцент института Гнесиных. Она прекрасно поет, и мы как-то долго сидели, и я слушал ее игру и пение. Она исполняла по моей просьбе мои любимые произведения. Тогда-то они и предложили мне записать на пленку ее исполнение, чтобы я мог в плавании прослушать музыку в ее исполнении. Это ближе как-то. Потом я придумал почту. В океане я должен получать письма. Ну, а в шахматы я буду играть с радиолюбителями - коротковолновиками.
Иногда я приходил к нему на мостик, когда он был на вахте. Мы вместе наблюдали красивую панораму большой Волги и бесчисленные, грандиозные стройки на водной артерии нашей страны.
В Ростове он пошел домой и там решил удивить свою семью, рассказывал он мне на второй день.
- Вчера прихожу домой и первым делом рассказываю им о вас. Ну, думаю, сейчас удивлю их, с каким, мол, человеком плыву. И вдруг теща заявляет: " А мы об этом уже читали. В ростовской вечерке печатали" ...
- Не знаю, куда от газетчиков можно спрятаться? Зачем этот шум? Ну что нового в этих заметках? Ничего. Повторение того, что уже было напечатано в "Известиях", "Социалистической индустрии", "Огоньке"... Некоторые их выражения только портят дело, а иногда просто отрицательно характеризуют меня. Какой-нибудь завистник обязательно скажет: "Ишь, Чебанюк, опять расхвастался"...
Какой он, Тихий Дон? Такой, как у Шолохова? Или нет? Нет, конечно не такой. Лучше Шолохова его никто не передал. Но хочется посмотреть и убедиться лично.
После выхода из шлюзов, мы попали в Цимлянское водохранилище, ширина его достигает 20-30 километров, а глубина 20 метров.
От Волгодонска мы идем по Дону до самого Ростова.
Вот и конец речным мытарствам, пыли от угля в трюмах теплохода (яхта стояла прямо на куче угля). Конец и нашему бездействию. Завтра выходим в море. Спасибо вам, дорогие речники, за помощь и заботу. До свидания, "Бологое", будем вас вспоминать с благодарностью.
Сейчас идем в город закупать продукты на плавание в море!
Глава V. П Е Р В Ы Е Ш А Г И .
Спокойно и величаво несет свои воды Тихий Дон.
Зеркало воды, слегка подкрашенное бурой глиной, почти не колышется. Заметить течение можно только около бортов кораблей или вбитых в грунт свай. Тихо и спокойно начинается утро, чуть слышно работают машины стоящих рядом кораблей, да около порта иногда раздается лязг проходящего мимо трамвая. Краны, свесив свои хоботы, стоят, не ходят буксиры. Все еще находится в сонливом состоянии, и, как будто никто не решается разорвать утреннюю тишину.
Нам нужно плыть дальше и, хотя время от нас не зависит, но желание опередить события заложены в самом человеке. Ему кажется, что если он поторопится, то все произойдет раньше.
Рядом с нами стоят суда "река-море". Высота их надстроек не позволяет пройти под стоящим ниже мостом.
Только два раза в сутки, утром и вечером, громадный пролет железнодорожного моста медленно поднимается вверх и позволяет судам и яхтам с большими мачтами выйти в Азовское море.
Чем ближе к морю, тем шире река и тем медленнее течение. Постепенно исчезли дома. Пологие берега покрыты зарослями деревьев и кустарника. Везде пустынно. На прекрасных песчаных отмелях ни одного человека, а на самой реке только лодки с любителями порыбачить. Зима и холод прогнали шумную толпу, от которой летом нет покоя ни природе, ни деловому человеку.
Тихо на Тихом Доне.
В устье реки буй. Это граница между морем и сушей.
От него капитаны судов начинают отсчет времени плавания. Здесь для них начинаются льготы, а мы же отмечаем его как наш выход в первое море.
Кто-то заботится о нас или набирает силы? Тишина какая-то безмятежная и располагающая к отдыху, безделью.
Ничто не тревожит, тихо и спокойно на душе после стольких треволнений и невзгод.
В эти тихие часы с чувством глубокой признательности вспоминаю тех людей, которые так много сделали для меня, чтобы осуществилось вот это моя мечта, которая вместе с выходом в море вступает в свою новую фазу.
Сколько было всего. И взлетов и падений, шишек и синяков. Всего не счесть. Как много раз я думал о плавании, сколько раз планировал, сколько раз срывалось все, рушились надежды, отворачивались люди, чтобы пришли новые, и опять начинать все сначала. Сколько труда, забот, средств вложено в эту скорлупку, которой предстоит пронести меня вокруг света.
Стоп. А может быть, это еще только начало? Может быть, впереди будет еще не один бой и еще тысячи невзгод? Пожалуй, да.
Кто-то говорил мне, что «еще не раз перекроют тебе "кислород", еще могут перед самым выходом "отнять ветер".
После поворотного буя показались огни Таганрога. Их много. С моря, где все пустынно и серо, огни сияют как украшение на праздниках, как рекламы больших городов.
Входить в морской порт, тем более незнакомый, да еще под парусами очень трудно.
Современные корабли, оснащенные современной техникой, и то просят лоцмана, а у нас, кроме двух компасов, ничего. Но зато с нами знаменитый черноморский асс, чемпион Украины. Он проплавал по Черному и Азовскому морям не одну навигацию, поэтому он благополучно провел яхту, и на рассвете мы стояли у причала.
Сходу проводим совещание.
- Стоять в Таганроге нам незачем. Ни знакомых, ни друзей, ни мастерских. Рано утром идем в Жданов, - объявляю экипажу.
- Правильно, - говорит Иван Иванович. - В Жданове у меня родственники, и мы сможем кое-что сделать на морзаводе.
- Тогда поступим так. Днем больше всех достанется Ивану Ивановичу, поэтому ты ложись отдыхать, - поворачиваюсь я к Жигоману.
- Не буду я спать, дел невпроворот.
- Ну, не будем дискутировать. Завтра ты поведешь яхту и тебе нужно отдохнуть.
- Володь, мы с тобой займемся осмотром яхты и устранением неполадок. Работы много. Кроме того, мне нужно будет сбегать в город и в портнадзор.
В Таганроге почты для нас не было, знакомых тоже, погода стояла неприветливая как всегда зимой... Я купил продукты, позвонил в Москву и пошел в портнадзор просить разрешения на выход в море.
Осмотр яхты дал плачевные результаты. Под паелами была обнаружена вода. Сказалось падение яхты, при попытке поднять ее маломощным краном в Балакове. Через микротрещины, образовавшиеся в стеклоткани фальшкиля, проникала вода. Я пошел в порт искать цемент и вся ночь мы цементировали внутренние стенки фальшкиля, заделывая микротрещины, через которые приникала вода. По всем правилам необходимо было поднять яхту на берег, просушить корпус и покрыть парой новых слоев стеклоткани на эпоксидке. Но это делать было нельзя. Никто бы нас не понял и это был бы конец нашей, как говорили некоторые «господа», затеи. В таком напряженном кошмаре прошла вся ночь.
После бессонной ночи тяжело идти. Ноги налиты свинцом и голова какая-то большая и тяжелая. Небо своим серыми тучами как бы придавливает к земле, и порывистый ветер дует со всех сторон.
- Здравствуйте, я капитан яхты "Русь" - обращаюсь к дежурному диспетчеру портнадзора. - Я пришел получить разрешение на выход в порт Жданов и узнать прогноз погоды.
- А откуда вы здесь взялись?
- Пришли из Ростова.
- Кто вам разрешал заходить в порт?
- Собственно, мы не можем запросить разрешение на вход по элементарной причине - у нас нет рации. Чтобы спросить разрешения, я должен зайти в порт. Но Вы сразу же скажете, а кто вам разрешал зайти. Как же быть?
- Кто вы такие?
- Яхта "Русь" идет из Москвы на Черное море, где она будет проходить ходовые испытания. В последующем она должна пойти в кругосветное плавание.
- Наслышан, наслышан. Эти газетчики уже все растрепали...- с иронией начал он. - Документы у Вас есть?
- Да, пожалуйста.
Он критически просмотрел все наши бумажки и вернул их мне.
- Мы не даем разрешения на выход яхтам в море. Да и проверять вас некому. Нет, я вам не дам разрешения.
- Дадите или не дадите - мы все равно пойдем. Это не частная лавочка..
- Ну ладно. Вы не приходили и не уходили. Я вас не видел.
- До свидания, - бросаю я уже на ходу к дверям этого неуютного домика, но уже в коридоре слышу окрик.
- Подождите. Скажите, что это за яхта и кто на ней идет.
На листе какой-то бумаги он на всякий случай записывает ТТД яхты и наши фамилии.
Отдаем носовой швартов и подаем конец на стоящее рядом судно. Подняли якорь с кормы и под всеми парусами начинаем протягиваться вдоль борта теплохода, чтобы выбраться на открытое место из этого закутка.
Выходим из-за высокого борта, и ветер сразу наполняет паруса, яхта кренится и рывком бросается вперед к выходу из этой небольшой и довольно грязной гавани.
В вахтенном журнале записываю:
"12 часов 35 минут. Вышли из Таганрога. Ветер остовый, силой 6 баллов.
Подняты рейковый стаксель, грот и бизань. Взяли курс на якорную стоянку теплоходов, ожидающих очередности разгрузки".
После напряженной и еще непривычной работы по смене галсов, когда шли по гавани, в море сразу стало проще. Иван Иванович сел на руль и повел яхту, а мы с Титовым начали наводить порядок с такелажем, убирая ненужные концы.
Наконец сели. Ветер почти в галфинд. Волны бьют в борт, и от того, что они короткие, удары резкие, неприятные, хотя яхта мало реагирует на них, просто не успевает. Ход хороший, и за кормой остается полоска крутящейся воды, как бы связывающая нас с берегом.
Подошли к теплоходу "Бологое", который за несколько дней совместного плавания стал нам близким. Очевидно вахтенный передал о нашем подходе, потому что команда выбежала наверх и долго провожала нас в первый испытательный рейс.
На горизонте исчез порт, в мутной синеве растворились корабли. Кругом только пляшущие, неприятные из-за малости волны, которые где-то там вдалеке постепенно смыкаются с горизонтом, невидимым из-за тумана, низкой облачности и ранних в эту пору сумерек.
Ветер холодный и сырой. Температура где-то около 3 градусов тепла, но срываемые с волн брызги создают облако из водяного тумана. И, несмотря на толстую одежду из грубой шерстяной ткани, кажется, что эта водяная пыль проходит насквозь. Бессонная и трудовая ночь, спешка и нервное напряжение дают о себе знать. Чувствую себя как-то неуютно и холодно. Есть не хочется. Спустился вниз, выпил крепкого горячего кофе и прилег на койку.
Да, нелегко началось наше плавание. Где-то второпях мы забыли романтику, как бы вышли в море через другие двери.
А может быть просто не в то время? Титов сидит напротив с ломтем белого калача и с аппетитом уплетает его. Все вроде бы на месте, и кто знает, может быть не лучше нашего начинались и другие плавания. Это ведь спустя многие, многие дни, недели и месяцы, когда за плечами исполнение мечты, все плохое и трудное утрачивает свое влияние на психику и уже не гнетет. А пока и у меня не так уж плохо. Яхта идет под всеми парусами, а ветер не меньше 6 баллов. Пожалуй, не нужно роптать, нельзя требовать сразу все! Усталость берет свое. Начинаю дремать.
Вдруг раздался удар и яхта вся содрогнулась. Не успел я вскочить, как яхта вторично ударилась килем о грунт. Уже поднимаясь по трапу на палубу, почувствовал третий удар.
Мель. В голове быстро мелькают все ужасы, сопряженные с посадкой корабля на мель. Обычно в такую погоду - это гибель. Волны разбивают его в щепки и ничто не спасет, особенно здесь на Азовье, где на многие километры от берега простираются мели и к севшему на мель кораблю невозможно подойти. Кругом на десятки километров от берега глубина 3-4 метра и теплоходы ходят здесь по протраленным фарватерам.
Справа от нашего курса была свалка грунта, очевидно Иван Иванович взял немного вестовее и мы вышли на 3-х метровые глубины. А на волнении, когда высота волн около 2-х метров, от ее впадины до грунта всего два метра, а у нас осадка два метра десять сантиметров.
Пронесло. Все также пляшущие волны издеваются над нами. Такая же мутная вода, как и в грязной Таганрогской гавани. Похоже на то, что кто-то очень большой решил побаловаться и размешал в этом море воду с глиной и наносными отложениями. Вода стала какой-то бурой, мутной, короче говоря, просто грязной.
Быстро темнело. Впереди по нашему маршруту должна быть кривая коса. Она тянется в море примерно километров 20. Идти в такую погоду при ничтожно малой видимости нельзя, не стоит рисковать.
Все кругом обложило облаками. Ничего не видно, ни звездочки, ни огней на берегу, Только расположенный от нас к югу какой-то буксир сияет палубными огнями.
Мы, не проверяя глубину, убираем паруса и бросаем якорь. Здесь везде мелко и по карте глубина примерно 4 метра. Ветер гонит яхту и якорный трос надраивается и по тому, как натянулся капроновый трос, мы решаем, что якорь забрал и, убрав тщательно все на палубе, идем отдыхать.
"18 ч 35 м стали на якорь около Беглицкого буя.
Координаты 38°36" ВД и 47°02" СШ. На клюзе 25 метров. Зажгли якорные огни. Ветер юго-восточный 6 баллов. Море 4 балла. Температура воздуха 2° С."
Эта лаконичная запись не говорит о мокром лице и замерзших руках, о страшной усталости после бессонной ночи и нервного напряжения, вызванного не весьма красивым началом нашей одиссеи.
В каюте, закрытой люком и с зажженной газовой плиткой, уютнее, чем на палубе. Наскоро закусив бутербродами с таганрогской колбасой и выпив горячего чаю, ложимся отдыхать. Нельзя вторую ночь без сна. Но раздеваться не хочется. Спальный мешок холодный и такое впечатление, что он сырой. Ложусь в верхней одежде поверх постели, все равно ночью нужно вставать и проверять, как держит якорь.
В каюте полумрак. Горит один плафон, в котором лампочка всего на пять ватт. Яхту покачивает. Я лежу и стараюсь разобраться в звуках, которыми полна яхта, от хорошо прослушиваемых ударов волн о корпус, качания гиков и рейка, до едва различимых, слабых стонов обшивки корпуса, вызванных деформацией обшивки под действием внешних сил...
Азовское море. Странно, почему море? Мне кажется, что древние греки были правы, назвав это море озером - Меотийское озеро. Имея площадь около 38000 квадратных километров, оно содержит едва 300 кубических километров воды. Наибольшая глубина его всего-то 14,5 метров.
Рельеф дна сильно выровнен, средняя глубина 9 метров, а здесь, в Таганрогском заливе, она всего-то в среднем 4,5 метра. Грунт моря - песчаный ракушечник, но в заливах и около устьев рек - глинистый, содержащий много наносного ила. В Азовское море впадает более 20 речек, среди них такие большие, как Дон и Кубань. Но, не успевшая испариться вода уходит в Черное море через Керченский пролив, оставляя на дне богатые наносные отложения грунта из плодородных земель тихого Дона и Кубани с ее быстрыми горными притоками...
Медики говорят, что где-то в мозговых оболочках есть дежурные сигнальные центры, которые как сторожевые посты, напоминают человеку об опасности, настораживают его, как бы заставляют быть бдительным. Вот и сейчас, около полуночи я проснулся под влиянием какой-то тревоги. Прислушался. Все также равномерно бьют волны о борт яхты, покачивает, но по палубе перекатывается что-то круглое. Что? Что-нибудь выпало из такелажа? Или катается оставленная на рубке отвертка или выколотка.
- Володь, ты спишь?
- Да.
- Ты слышишь, что-то катается по палубе?
-Не знаю.
- Я тоже не знаю, но как по твоему, что это?
- На рубке мы оставили отвертку. Может быть это она.
- Что-то не похоже. Подумай.
- Вечером я все просмотрел. Ничего на палубе не было.
-Тем хуже, если ничего не было и вдруг появилось.
Пойду посмотрю, нужно и якорь проверить, что-то качка изменилась по сравнению с той, какой она была вечером. Темная ночь. Резкий сильный ветер. Буквально в двух шагах ничего не видно. Ищу буксир, что-то он вдруг стал далеко от нас. Неужели якорь не держит и нас несет на мель? Пробираюсь осторожно на нос и, став на колени, достаю якорный трос. Он свободен, легко натягивается рукой. Значит якорь плохо забрал, усилившийся ветер его сорвал и яхту действительно сносит на мель.
Бужу Ивана Ивановича и Титова и вместе готовим новый якорь.
Темнота, брызги холодной воды, ветер, холод, качка, но, несмотря на все это, работаем, ибо нужно спасать яхту, а может быть, в конечном счете, и себя.
В вахтенном журнале простая запись:
"00ч15м поставили второй якорь. На клюзе 55 метров. Якорь забрал".
И опять мы прячемся в каюту, принимая горизонтальное положение. Как важно, думаю, все сделать до конца правильно, точно, и не надеяться на авось, а проверить и, может быть, не один раз.
Утро. С первыми признаками рассвета осматриваю яхту, якорь, цепь, такелаж. Трос натянут как струна и, несмотря на сильный шквалистый ветер в 6-7 баллов, яхта держится хорошо. Но вытянули хвост, загрязли головой.
Новая беда. От тряски и рывков такелаж расслабился и выпала шпилька крепления средней ванты гротмачты.
Правая вантина оторвалась и висела на нижней краспице, а противоположная ей болталась вверху. Шпилька двумя витками резьбы зацепилась за отверстие в мачте и пока еще удерживалась. Это на высоте 10 метров! Как ее закрепить, когда яхта качается, описывая дугу вправо-влево около 6 метров.
Обычно в таких случаях я говорю:
- Разве хочешь? Надо!
Крепим беседку к топенанту, отсоединив его от гика-грота, и вдвоем с Иваном Ивановичем поднимаем на мачту Титова. Он осторожно перехватывает крепления руками, стараясь только удержаться у мачты, чтобы не отлететь и не стукнуться о мачту. Иван Иванович смотрит за креплением страховочного конца, и мне приходится обливаться потом, поднимая вверх пять пудов живого веса. Титов довольно полный, если не сказать жирный и весит не менее 80 килограммов.
Потихоньку, метр за метром, а иногда буквально по дециметрам, мы поднимаем его вверх, сначала до нижних краспиц. Здесь немного отдыхаем, а затем дальше.
Наконец он на месте и крепит ванты к гроту. Но почему так случилось? Вообще, как такое может быть? Когда-то кому-то было поручено закернить все гайки и шпильки, винты, болты крепящие такелаж, чтобы все было крепко и надежно. Почему же все разлетелось в первые же сутки плавания? За такелаж с самого начала отвечает Иван Иванович. Он опытный яхтсмен и вдруг такая неудача? Пробовал с ним поговорить, но он ушел от ответа, сказав, что он просил об этом Титова, а тот, как выяснилось, перепоручил это еще кому-то, кого теперь никакими силами не найдешь. Да, это еще один звонок, напоминающий о том, что нужен контроль и контроль. Нужно все знать самому, уметь делать, видеть - все самому и постоянно напоминать, заставлять и контролировать, ибо можно попасть впросак.
С большим трудом подняли якорь. Вручную это сделать практически невозможно, не хватает сил даже у двоих. Пришлось ставить паруса и заходить сбоку, а затем менять галс и, когда яхта становится в левентик, быстро выбирать якорный трос.
Подняли все паруса и взяли курс вест-зюйд-вест, чтобы отойти подальше от мелей. Ветер посвежел. Сейчас, пожалуй, около 7 баллов.
Иван Иванович определяет это по опыту, без измерения анемометром. И действительно, ветер 16 метров в секунду, что соответствует 7 баллам.
Поверх волн, по всей видимой части пространства протянулись как ленты - более темные полосы. Наступал период, когда ветер начал срывать верхушки волн, образуя пену, брызги и водяной туман.
Яхта идет быстро, но с креном, который увеличивается с шквалами ветра. Иногда волна поднимается над бортом и ватервейс уходит в воду. Паруса натянуты до предела и кажется, что вот-вот они не выдержат и лопнут. Первое плавание на этой яхте, с этими парусами, и поэтому какая-то настороженность, неуверенность. Ведь я считал, что яхта должна нести паруса, все паруса, только при шестибалльном ветре, а сейчас явно больше.
Посоветовавшись, мы решили снять полные паруса и ставить штормовые. Рисковать нельзя.
Только яхтсмен, застигнутый штормом в море, может представить, какой это опасный и тяжелый труд - менять паруса в сильный ветер. Спускаемые паруса, наполняясь ветром, с силой тащат за борт, полотнища вырываются из рук, бьют по лицу, вырываются из мокрых и окоченевших пальцев. Нужно скорее свернуть и запеленговать парус, а потом только окончательно отдать его и затащить через люк в носовой кубрик. Там внутри можно его выровнять и уложить на место.
Под штормовыми парусами сразу стало как-то спокойнее. Уменьшился ход яхты, рысканье от ударов набегающей с кормы волны, стал меньше и крен, и спокойнее работает такелаж.
Идем к югу. Решили походить по Азовью, может быть, зайти в Ейск, куда нас приглашали юные моряки одной из средних школ Ейска.
Все на палубе убрано, принайтовлено, закреплено на штатных местах. Иван Иванович сел за руль и угрюмо смотрит кругом. Кажется, что он должен быть рад, что после такого большого перерыва добрался до руля, но он чем-то недоволен. Такие загадки разгадывать не хочется, поэтому иду в каюту отдыхать, так как почти две ночи не спал.
От еды отказался, выпил только горячего кофе и лег спать, предоставив Титову самому справиться с обедом.
Постепенно забылся, тем более что ничего больше не грозило. Яхта довольно бодро бежала по ухабам мелкой и крутой азовской зыби, но к такой тряске привыкаешь. Человек ко всему привыкает.
Титов взял бинокль и пошел на палубу. Так, бдительность обеспечена, можно спать.
- Александр Моисеевич! Посмотрите сюда, что это может быть, - разбудил меня голос Титова.
- Где? По какому борту и примерное направление?
- Слева, по левому борту. А мы идем на юго-запад.
Встаю и выхожу наверх. Действительно, слева градусов 60 далеко на горизонте виднеются трубы и дома. Чуть проглядывается какое-то заводское сооружение, а может быть элеватор - не понять, так как видимость не очень хорошая.
Спускаюсь вниз и смотрю по карте. За шесть часов хода, около 6 узлов, мы прошли, пожалуй, более 30 миль и с левого борта может быть только город Ейск. Смотрю на карту. Согласно ей, здесь должны быть буи и вехи, но кругом ничего не видно.
Очевидно, навигационная обстановка уже снята. Плохо. На Ейск ведет узкий фарватер, только по нему хорошая глубина. А так кругом мели и свалки грунта. Рискованно. Даже если бы мы вышли на фарватер, то удержаться на нем, идя только под парусами, очень трудно. Решили в Ейск не идти. Жаль конечно, ребята обидятся, но рисковать, особенно в нашем положении, нельзя. Лучше я приеду к ним в другой раз.
Берем курс на север, в сторону Жданова и с наступлением темноты становимся на якорь. Пора отдохнуть, сильный ветер и резкое волнение выматывают.
Для надежности сразу отдаем два якоря, так как ветер довольно крепкий, примерно 8 баллов, не меньше. Тросы натягиваются как струны. В районе полуклюзов трос все время трется и, чтобы он не оторвался, приходится подкладывать ветошь. Будем следить, а то можно потерять оба якоря.
Море шумит. Азовская волна, не любимая всеми малыми судами, бьет о борт яхты. Низкие, косматые, темно-серого цвета тучи рваными хлопьями несутся мимо, почти задевая мачты. Тоскливо, как тоскливо, кто бы это знал.
Посмотрев на пляшущие вокруг волны и не найдя никакого проблеска радости в этой унылой стихии, иду спать. Нужно соснуть, устал неимоверно, как-то нужно снять нервное напряжение последних дней. Но как? Лежу и думаю, уговариваю себя спать, но сон не идет. От ударов волн и качки корпус яхты как бы стонет. Где-то там в обшивке появляются глухие звуки, словно жалоба на эту дикую пляску, в которой яхте приходится принимать участие помимо желания.
Удары волн почему-то начали меняться. Такое впечатление, как будто они идут с двух сторон, ударяя то в левый, то в правый борт. Что это? Неужели оторвались якоря?
- Володя, ты спишь?
- Да, - отвечает он.
- Ты слышишь как бьют волны?
- То есть, как бьют? Нормально.
- В том то и дело, что нет. Вот прислушайся, как будто с двух сторон. Вот, слышишь? Это в левый борт, а вот в правый. Почти одновременно, но все-таки разница есть.
- Делать вам нечего. Спите.
- А если опять якоря сорвало?
- Нет, не может быть, да и мы далеко от берега.
- Лучше бы посмотреть. Конечно, якоря забрали хорошо, но от трения могут оборваться якорные троса и мы потеряем их.
- Ладно, завтра утром, - сквозь сон проворчал он.
Может быть он действительно прав, не стоит беспокоиться. Надо спать, не обращая внимания на этот концерт из свиста ветра, ударов волн и стона корпуса яхты. Нужно привыкать. Или встать? Но от одного воспоминания о холоде и сырости, пронзительного ветра становится дурно и не хочется вылезать из согретой телом постели.
Мы постепенно отработали технологию того, как ложиться в постель. Температура воздуха примерно 3 градуса, в каюте яхты может быть на пару градусов больше. Но, беда еще в том, что большая влажность и постель не только холодная, но и кажется влажной.
Действительно, кругом нас вода, брызги от волн, дождь...
Поэтому я ложился в постель сначала в шерстяном спортивном костюме. Залезал в спальный мешок, сверху натягивал на себя два полушерстяных одеяла и, когда проходил озноб, начинал постепенно все с себя стягивать. Сначала снимал свитер, потом брюки и носки. Брюки ногами проталкивал в конец мешка так, чтобы накопившееся в них тепло передавалось ногам. Вся эта процедура занимала примерно полчаса. И вот теперь нужно было вставать и идти на палубу. Кошмар.
Все тепло мгновенно выветрится. Жалко! Может быть уснуть?
Повернулся на бок и решил думать о чем-нибудь другом, но тревога за яхту не проходила.
Смотрю на часы. Два часа ночи. До утра еще далеко, но чувствую, что все равно не засну. Встаю, одеваюсь и иду проверять снасти и как стоят якоря.
Темно. Ничего не видно. Ветер такой же сильный, палуба ходит ходуном, нет никакой системы. Постепенно глаза привыкают, и я начинаю различать море. Оно и правда какое-то другое. Волны почему-то идут с двух сторон.
Оказывается, ветер изменился почти на четыре румба и образовались двойные волны, вот они и вносят неразбериху. Кое-как пробираюсь на нос, ложусь на палубу и дотягиваюсь до троса. Он натянут как струна, только у полуклюза начал перетираться. Поправляю трос, обматываю его ветошью. Теперь все в порядке, иду отдыхать; по погоде чувствую, что плавание будет тяжелым.
Первым проснулся Иван Иванович. Не одеваясь, он спешит выскочить на палубу. Он пробирается через нашу каюту, поднимается по трапу. Через открытый люк капа врывается холодный ветер. Вид у Жигомана еще тот - в длинной тельняшке почти до колен он похож на привидение.
Завтрак из горячего кофе и бутерброда, и мы спешим на палубу. Ветер немножко напроказничал. Реек грота был закреплен к ограждению рубки и при рывках во время удара волны парус немного подтерся. Хорошо, что вовремя заметили. Вроде бы мелочь, а могло кончится плохо - парус с дыркой, это уже не парус.
Поднимаем штормовые паруса и берем курс на север. Пройдем миль 20, а потом повернем на запад.
Ничего особенного за день плавания не произошло. Мы попеременно с Иваном Ивановичем стояли вахту и следили за работой такелажа.
В море, да еще в пасмурную погоду одна надежда на компас. Мы вели яхту по компасу уже третий день, а у них у обоих не была определена девиация. И мы, естественно, не знали величину ошибки, которая получалась при счислении. Это конечно было грубым нарушением законов мореплавания, и одна надежда была на то, что у нас два компаса и стояли они в разных концах яхты. Следовательно, среднее значение ошибки было не очень велико. Мы рассчитывали, что где-нибудь на Азовье есть девиационный полигон и там мы определим и частично уничтожим девиацию.
Поздно вечером чуть севернее маяка засверкали огни поселков. Огней по всему побережью было столь много, что мы невольно подумали: "Уж не Жданов ли это?" Но маяк, стоящий на Кривой косе, говорил о том, что это не город, а поселки, и что город еще далеко. Не доходя четыре мили до маяка, мы повернули на ост и пошли почти против ветра в острый бейдевинд, чтобы стать на якорь подальше от косы, подальше от мелей. Идти в бейдевинд гораздо лучше, чем в бакштаг. Яхта идет устойчиво, сама удерживаясь на курсе. При скорости хода около шести узлов, мы за два с половиной часа прошли около 15 миль и стали на якорь. Этот маневр был уже у нас отработан и теперь он не составлял нам большого труда.
Ветер почти не изменился, дул все с той же напористостью, силой около 7 баллов, а может, чуть больше. Когда в море кругом все свистит, яхту бросает волна, все кажется более сильным, поэтому лучше сразу делать скидку.
Волна разбивалась о яхту и она качалась, и за три дня все уже надоело и стало даже привычным. Мне казалось, что так было давно, всегда. Всегда было это черное небо, мутная азовская волна и ветер, ветер.
Все как будто в порядке, все вроде бы спокойно, все предусмотрено, но меня, новичка, настораживает это спокойствие, потому что оно вызывает предупреждение старых опытных моряков. Они часто говорят, что в море самое страшное - самоуверенность, самоуспокоение. В море ничего обычного нет. Просто не бывает. Все может измениться в считанные минуты, и тогда беспечность дорого обходится.
Мои напарники легли спать. Иван Иванович в носовом кубрике, а Титов напротив меня на диване. Полежав около двух часов, я поднялся и вышел на палубу, чтобы осмотреть такелаж и якорь-тросы.
Море бесновалось. Мелкая, но сильная азовская волна разбивалась о носовые скулы яхты, отчего яхта подпрыгивала и от каждого удара вздрагивала.
Якорные троса были натянуты как тетива лука и крепко держали яхту. Все было в порядке и, главное, море на месте - там, где оно было с самого начала. На западе, почти на горизонте мигал маяк Кривой косы, его видимость 13 миль, а мы прошли от него около 12 миль.
Значит все в порядке, мы не дрейфуем. Успокоенный, иду спать, скоро утро и сегодня должно кончиться наше первое морское плавание.
Опять Иван Иванович встал первый. Поставив чайник на газовую плитку, он пошел на палубу готовить яхту к плаванию. Обычно его утренний осмотр сопровождается ворчанием в адрес Титова, так как тот бросает на палубе все как попало. Слушая эти справедливые упреки, я часть из них принимал на себя, хотя из чувства такта и уважения Иван Иванович никогда мне замечаний не делал.
Утром, как всегда, самая тяжелая операция - это подъем якорей. Зная это, мы теперь начинаем с подъема парусов, а потом, когда яхта переходит с галса на галс, мы поднимаем якорь.
Иван Иванович опять молчит, но я знаю, о чем он думает и какой упрек у него для меня припасен.
- Нужно было поставить лебедку для подъема якоря.
- Правильно..., - в уме отвечаю ему. Будет сделано, Иван Иванович, дайте только срок и силы.
С ветром опять творится что-то непонятное. Дует опять с силой 7-8 баллов, поэтому мы поднимаем штормовые паруса.
Пройдя курсом зюйд около 8 миль, мы повернули на вест. Идти сразу стало труднее, так как в фордевинд яхту бросает в сторону и приходится все время работать рулем.
- Давайте поставим паруса бабочкой, - скомандовал Иван Иванович.
Оставив грот на левом борту, мы вынесли стаксель на правый борт. Его шкотовый угол закрепили за футшток и вынесли на левый борт. Бизань тоже оставили на левом борту. Так прошли около двух часов. Управлять рулем стало легче, но нужно быть очень внимательным. Все было хорошо, как вдруг, совершенно неожиданно яхта рыскнула влево и резко пошла на ветер. Рейковый стаксель забрал ветер слева и так рванул парус, что футшток согнулся и лопнул как спичка. Он сразу разлетелся на три части. Ну и силища... Я пытался было удержать стаксель, но куда там! Иван Иванович закричал:
- Бросьте, бегите. Бросайте, быстро... В этот момент все и полетело. Хорошо, я успел отскочить, а то могло ударить. Да и не просто ударить...
Все больше убеждаюсь, что идти попутным ветром плохо. И почему это всем желают попутного ветра? Наверное, это не яхтсмены...
Может быть все дело в расчете яхты, ее центре парусности... Но чувствую, что в подобном случае лучше идти под одним рейковым стакселем, чем под тремя штормовыми парусами. Парусность почти одна и та же, но зато центр парусности был бы в носу, поэтому яхта не уходила далеко от курса, и легче ее было бы вести.
Весь день ветер и ветер. За 11 часов прошли около 60 миль. Если бы мы шли под полными парусами, то прошли бы в полтора раза больше. Иван Иванович говорит, что с полными парусами при ветре 7-8 баллов яхта будет давать 9 узлов! А пока будем ходить потише, обкатывать яхту и паруса. Нельзя новым парусам давать сразу большую нагрузку: они испортятся.
Наступил вечер. Кругом ни одного огонька, но мы решили ночью не ходить и стать на якорь. Не то, что мы боялись, просто с непривычки мы настолько выматывались за день, да еще в таких условиях, что не стоило мучиться и рисковать.
Глубины кругом малые, пять - шесть метров, так что место стоянки выбирать особого труда не составляло.
Главное, уйти в сторону от фарватера и все. Огней никаких, нигде. Верно, Иван Иванович, у которого зрение лучше всех, говорит, что где-то на юге, вернее, на зюйд-вест зюйде виден свет маяка. К югу мог быть только маяк, стоящий на Долгой косе. Его видимость порядка 14 миль. Следовательно, мы были на север от него примерно на 14 миль. Отметив наше место на карте, мы по проверенной технологии стали на якорь, закрепили паруса на гиках и рейке и спустились в кубрик ужинать и отдыхать.
Если бы кто-нибудь мог наблюдать наши действия, то удивился бы. День за днем в суровых, почти штормовых условиях, по ухабистым волнам Азовского моря ходит туда-сюда яхта. Зачем? В такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. А мы...? Мы добросовестно ходили, так как в наших бумагах было записано: "Испытать яхту в штормовых условиях осенне-зимнего периода".
Никаких происшествий. Ночь прошла спокойно, к утру ветер стих и дул с силой около пяти, максимум шести баллов. От Жданова мы находились примерно в 40 милях. При ходе 4-5 узлов вечером можно прийти в порт. Мы подняли паруса и пошли. Пошли, потому что я страшно соскучился по земле, по городу, по шуму и толкотне, просто по тому миру, к которому привык. Хотелось просто поесть в столовой и поспать в каюте, не думая о том, что якорь сорвет и яхту понесет на берег.
Берег. Как он хорош после любой морской одиссеи, как бы коротка она ни была.
Гл. 6 У МОРЯКОВ
Как упал, так сразу же уснул. Ничего не помню. Впервые ночь прошла без сновидений. За прошедшую неделю первый раз ничего не тревожило, и усталость взяла свое.
Но утро принесло новые заботы.
Прежде чем идти дальше, нужны были карты Азовского и Черного морей, Керченского пролива, портов, в которые мы должны будем заходить, лоции морей, описание огней и знаков. Это из области мореплавания. С другой стороны, хотелось улучшить наш быт. Холод и сырость, ветер и дожди, почти все время на палубе мокнешь и негде высушиться и согреться. Мы решили установить под трапом в каюте радиатор от любой машины и подключить его к двигателю. Тогда хоть во время работы двигателя у нас будет тепло и можно будет высушить мокрую одежду. Кроме того, корпус мы, за неимением грунта, покрасили свинцовым суриком на олифе. Здесь же есть специальные противообрастающие краски для подводной части. Хотелось осмотреть корпус, что с ним случилось после того, как его уронил кран в Балакове. Тогда яхта упала с высоты полтора-два метра, да и интересно было узнать, какую отметину оставило на киле касание грунта корпусом в районе Таганрогского залива.
Вчера звонил в Москву, в редакцию газеты «Ленинское знамя». Просил дать на завод телеграмму, чтобы нам помогли. Но все зависит от того, как к нам здесь отнесутся люди.
Иван Иванович пришел необычно для него рано. С ним его родственник Сафоныч и механик, с которым они вместе работают в плавмастерской. Познакомились. Впечатление располагающее. Открытое простое лицо, сразу разговор о деле и упрек в адрес Ивана Ивановича, что не предупредил. Тогда он имел бы возможность подготовиться, найти людей, запчасти, в общем все, что необходимо для ремонта.
Механик - это его друг. К сожалению, он занят на работе, но посмотреть он может.
Машинное отделение им понравилось. Просторное, светлое и пока не закопченное.
- Не работают свечи подогрева смеси? Нужно заменить, но на это требуется время, так как такие двигатели на больших кораблях не устанавливаются, и по-моему на нашем заводе их нет. Вам нужно обратиться на плавмастерскую порта, - советует механик, тщательно осматривая двигатель.
С Сафронычем идем в управление завода. Он провожает меня к начальнику планового отдела, так как только последний может дать распоряжение на работы.
- Из редакции? Из Москвы? Нет, не звонили. Телеграммы тоже не было. А что Вам нужно?
Рассказываю о том, кто мы такие, что нас закинуло в Жданов, и что нам необходима хоть небольшая помощь...
- Что конкретно нужно сделать?
- Осмотреть и покрасить корпус, а для этого нужен кран. Хотелось бы установить водяной радиатор и кое что по мелочам.
- Кто будет платить?
У нас нет средств, и пока мы просто от общественной организации. Путевку в свет нам дало Географическое общество, а идем от ДСО "Труд". Но мы много не просим. Все работы мы будем делать сами. Только нужно поднять яхту, потом на некоторое время потребуется сварщик.
- Так, место, кран, сварщик и краски. Так?
- Да.
Он повернулся к своему собеседнику и сказал:
- Ну, что с ними делать? Не дать? Так кто поможет? Но, разреши хоть малость, так потом такого запросят, что до весны не разделаешься.
На минуту он задумался и, повернувшись ко мне, продолжал:
- Кое-что мы сможем сделать, но в основном рассчитывайте на свои силы. У нас здесь есть свои яхтсмены. Они, возможно, вам помогут. Сейчас идите к главному диспетчеру, передайте ему все, что здесь говорили, он вам сделает, - сказав это, он углубился в свои дела и, казалось, сразу забыл о нас.
- Где вы ее поставили? - спросил главный диспетчер, подходя к телевизору.
Пока я пытался ему рассказать, он вращал какую-то ручку, и на экране задвигались корабли, причалы, дома, доки и вдруг показалась наша яхточка. Сначала мелькнули мачты, затем экран как бы наклонился вниз и вот откуда-то снизу выглянул весь ее корпус. Кто-то, похоже Титов, шел по палубе.
- Первый раз вижу свою яхту на экране. Интересно.
Он посмотрел яхту, повернулся ко мне и спросил:
- Ну, так что будем делать?
- Вы сейчас переведите ее к третьему причалу, - выслушав меня, начал он. Там подыщите себе место, где лучше поставить яхту. Чтобы была электроэнергия, ровное место для установки кильблоков, лучше всего, где стоит теплоход "Добруж". Поднимете крайним краном, и дальше, по мере надобности, мы вам поможем. Особенно не обольщайтесь, лучше всего держать связь с нашими спортсменами. На заводе стоит прекрасная яхта "Альбатрос", корпус ее из красного дерева. Это гоночная яхта. Сейчас я постараюсь познакомить Вас с ее капитаном. Они все делают сами. В общем надеюсь, что все будет хорошо.
Около яхты меня ожидали яхтсмены. Молва разнеслась мгновенно, и они пришли посмотреть яхту, а сейчас поджидали меня, чтобы познакомиться с первым своим коллегой, который дерзнул на кругосветку. Они по наивности думали, что все уже у меня позади и что, отплавав с командой по Черному морю, я пойду сразу вокруг света.
Если бы они знали, сколько еще предстоит трудов по оформлению выхода. Сколько еще сражений с разными "парусными светилами", с общественными организациями, особенно там, где засели старики - перестраховщики...
Титов успел рассказать все, что надо и не надо. Мне осталось только пожать их мужественные руки спортсменов - моряков и просить их помочь нам быстренько привести в порядок нашу яхту.
- Все, что от нас зависит, мы вам сделаем, - заверили они. - Но нам хотелось бы встретиться с вами и поговорить. Кроме яхты и того, как вы ее строили, нам хотелось бы услышать о том, как, что нужно предпринять, чтобы выйти в открытое море, в океан, или как обменяться визитами с нашими черноморскими соседями - болгарами и румынами.
Пообещав посмотреть их "Альбатрос" и посвятить их в тайны своей дипломатической "кухни", я пошел организовывать стоянку яхты на причале, а мои коллеги погнали ее по воде.
Гигантский портальный кран, обхватив яхту за нос и корму дюймовым тросом, легко, без усилий поднял ее высоко в воздух метров так на двадцать над водой и, перемахнув через стоящие рядом суда, поставил на причал. Мы сколотили упоры, поставили кильблоки и через пару часов сидели в каюте и обсуждали план дальнейших работ за чашкой горячего кофе.
Список работ пришлось сократить, так как Иван Иванович решил съездить домой в Николаев, а у меня было достаточно капитанских забот, связанных с выходом в плавание. Титов же был в этом плане не в счет, так как, кроме болтовни, он ни на что не был годен. Он был тягловой силой. Причем, без «кнута» он ничего не делал. Когда я проанализировал все наши неудачи, то они, как правило, все замыкались на Титова: и падение яхты в Балаково, и не заделанный крепеж такелажа, и многое другое, недоброе, к чему приводили его недобрые язык и руки всезнайки.
Каждое учреждение имеет свою, специфичную для него, атмосферу, которая отражает род занятий, профиль деятельности. В общем мне хочется сказать, что есть разница в том, зашли ли вы в горбыт, трест столовых или в управление заводом. Вот эта специфика особенно проявляется в управлении пароходством. То ли потому, что в управлении сидят люди, отдавшие большую часть жизни морю, то ли по особой тишине и броским названиям у дверей кабинетов.
Заместитель начальника пароходства внимательно меня выслушал, задал несколько вопросов, выдавая ими свое удивление такому посетителю здесь, на Азовье, и послал меня в Службу мореплавания, сказав о том, что к ее начальнику я могу обратиться от его имени. Это уже много. Не каждый в столичной конторе способен на это.
Помню в Москве, как я просил капитана дальнего плавания Мана И.А. дать мне рекомендательные письма в Черноморское пароходство, капитанам портов. Но он, хотя знал меня, хотя комиссия, которую он возглавляет, меня рекомендовала на проведение испытаний перед кругосветкой, не дал. Помню, тогда он сказал мне, что он сам в этот период будет на Черном море и вроде бы на месте мне поможет.
Ожидая начальника службы, я задумался над тем, что как все в нашей жизни было бы просто, если бы мы не боялись, если бы верили в людей, если бы чуть-чуть брали бы ответственность на себя. Если бы в Москве мне выдали бумагу, где было бы просто написано, что, допустим, управление безопасности мореплавания просит Азовское и Черноморское пароходства оказать определенную помощь в проведении ходовых испытаний яхты "Русь", готовящейся к кругосветному плаванию.
Ну, что здесь страшного? Что противозаконно?
Как я просил об этом Мана, но он ответил:
- Нет, не могу. Просить об этом не буду. - Почему? - хотелось закричать мне.
Пусть кто-нибудь попробует доказать мне, что так делать нельзя. Вот сейчас я добиваюсь выхода, доказывая людям необходимость испытания, показываю заметки в газетах, прошу, умоляю, убеждаю и ... в конце концов добиваюсь. Но им труднее меня послушать. Они же первый раз меня видят, не знают, кто я. Они идут на это, пожалуй, только из-за того, что хотят, все хотят видеть наш советский парус в океане.
Как-то после заседания океанографической комиссии ГО я зашел к своему другу Виктру Бугровскому, когда-то славному моряку, сменившему свою профессию на математика. Сейчас он доктор наук, но я уверен, что, останься он на море, он был бы по крайней мере капитаном дальнего плавания. Сужу я об этом только потому, что знаю о его работоспособности и светлом, ясном уме. Но может быть этого мало? Наверное да, и поэтому его во время отпуска никогда не следует искать на юге, в пунктах земли обетованной. У него дома под потолком висит изготовленная им самая легкая в мире байдарка, способная поднять двух туристов и груз около 300 килограммов. Поэтому с этой байдаркой, умещающейся в рюкзаке, его можно скорее встретить на далеких северных речках в тундре или на седом Урале, в тайге, или на Саянах, в Туве или Салехарде.
- Что-то трудно мне, - пожаловался я Виктору.
- Ну, что тебя опять не устраивает. Все идет как обычно в таких больших мероприятиях.
- Я думал, что Географическое общество поможет мне более солидно. Можно было бы ходатайствовать перед большими организациями.
И мы начали обсуждать ход совещания. Виктор не согласился со мной и сказал тогда, что в условиях, когда против меня часть яхтсменов, нужно быть осторожным. И он с восхищением вспоминал, как на совещании, где яхтсмен Н.Григорьев набросился на меня, Ман сумел и согласиться с ним и в то же время принять такое решение, которое не отменяло мою подготовку, но пустило пыль в глаза противников. Там подумали, что это откладывается на долгие времена и в какой-то степени успокоились. Умница твой Ман, он мне нравится. Не ворчи. Пойми, он не все может, и ему требуется время для того, чтобы тебя поддержать. Попробуй, выдержи натиск таких агрессивно настроенных товарищей, как те, которые набросились на тебя. Если Ман не будет прислушиваться к ним, то его не поймут руководящие инстанции.
- Но он все же мог мне многое сделать, ну, хотя бы написать капитанам портов письма, чтобы там меня приняли, помогли.
- Но ты же сам сказал, что он хотел приехать на Черное море и походить с тобой. Не его вина, что ты задержался с выходом в плавание. По-моему, он хотел лично посмотреть на то, как ты управляешь яхтой, работаешь с парусами, как ведет себя сама яхта, чтобы самому убедиться и быть уверенным в тебе. А потом уже драться с твоими врагами.
-Да, ты, Виктор, прав. Просто я иногда, когда устаю отбрыкиваться от судьбы, забываю, что нужно время, нужно знать человека и быть уверенным в том, что он не подведет. А Ману я был и всегда буду благодарен за все, что он сделал для меня. Когда человеку за семьдесят, не всякий займется такими делами, где и напряжение и какой-то риск.
Прождав около часа начальника управления службы мореплавания, я решил изучить организацию этой службы.
Первый же моряк, узнав о том, что мне нужно, послал к главному штурману пароходства, благо он находился в соседнем кабинете.
- Я капитан яхты "Русь" Чебанюк. Меня направили в Вашу службу, так как мне необходимы карты.
- Какие?
- Азовского и Черного морей.
- Для чего? И откуда Вы?
- Мы идем из-под Москвы. Цель нашего плавания - испытание яхты на Черном море перед выходом в кругосветное плавание.
- Обождите минуточку, - он достает из внутреннего кармана блокнот и вынимает из него вырезку из газеты "Известия", где была напечатана еще в апреле заметка "Вокруг света на яхте". Он прочитал ее про себя и говорит:
- Давайте познакомимся, Чебанов Виктор Серафимович.
Я представился вторично.
Он вновь пригласил меня к столу, и мы начали беседу как два давно знакомых человека при встрече, которой желал каждый. Он, потому что любил море, любил мир и всю жизнь стремился его познать. Всегда и везде. Потому что всегда в душе жаждал увидеть в океане наш белый парус с алым стягом над водой.
Я же потому, что нашел человека, который, без вопросов: "почему, зачем", понимает меня, поддерживает и хранит память и ждет, когда эти строки в газете превратятся в реальную действительность, когда наш советский человек пойдет вокруг света.
Десятки вопросов. Что за яхта? Кто ее сделал? Как я решился? Кто мне помогает?
- Вы знакомы с Маном И.А.?
- Да. Мы плавали. Я много слышал о нем. А как Вы вступили в Географическое Общество?
Тогда я рассказал ему о своих друзьях на Северном флоте, о службе, о Кольском филиале Академии Наук, о полярниках.
Рассказывая в общих чертах о работе нашей секции, которая свелась к докладам или беседам, мне стало стыдно за то, что я мало знаю, мало сделал. Как узко ставит работу наша Полярная комиссия Московского филиала Географического общества!
- Я мечтаю поступить в Географическое общество, но не знаю как. Всю жизнь я отдал морю, океанографии.
-Я обещаю вам помочь. Во всяком случае, я лично дам вам рекомендацию и попрошу об этом Мана И.А.
Беседа наша явно затянулась. Уже уборщица убрала все кабинеты и второй раз заглядывает к нам, явно намекая на то, что пора и честь знать.
- Что мне нужно? Очень немного и много. Это как смотреть. Во-первых, хотелось бы иметь все карты от Жданова до Севастополя и от Керчи до Новороссийска. Кроме того, схемы портов, куда мы будем заходить, и "Огни и знаки Азовского и Черного морей".
Он достает справочную карту Азовского и Черного морей и выписывает номера нужных карт.
- Завтра их откорректируют, и во вторник можно будет получить. Пожалуй, - говорит он, - лучше будет, если я их выпишу на себя и передам вам. Так проще, а то у вас нет никаких формальных документов, кроме рекомендаций и просьб.
Ухожу от него на крыльях. До чего он замечательный и внимательный человек. Сумею ли я когда-нибудь отблагодарить его за помощь и участие?
Знал бы он, сколько я должен людям, он бы ужаснулся и подумал...
Пусть психологи разбираются в том, как и в какой степени чувства воздействуют на жизнедеятельность человека. В одном я согласен с ними, что чувства человека являются результатом воздействия на него окружающей среды.
Тороплюсь на яхту. После работы ко мне должны прийти яхтсмены завода. Они просили меня встретиться с ними. Но Иван Иванович передал сегодня, что меня и всех нас приглашают к себе на ужин его родственники. Нужно идти к ним из уважения к той заботе, которую они проявили при встрече...
Как же успеть и туда, и сюда?
Часто в подобных сложных условиях я неправильно оцениваю важность того или иного мероприятия и делаю ошибку. Так получилось и сейчас.
Иван Иванович еще до моего прихода объявил, что мы приглашены и поэтому, к сожалению, не можем с ними поговорить и перенес нашу встречу на другой день. Вижу по лицам ребят, что они недовольны, но стараются скрыть это.
Сестра Ивана Ивановича и ее муж имеют маленькую усадьбу, и в доме у них почти все свое. Приготовлено просто, вкусно и удивительно много. Действительно, стол заставлен всякой всячиной и в таком количестве, что трудно представить на сколько это человек, но не на троих. За кого они нас считают?
С опаской смотрю на бутылки, так как моя команда не знает страха и сомнений в битве с "Бахусом". На поле брани, если они и останутся, то они заранее знают, что это временно, утром они будут снова готовы к "подвигам". Боже мой, откуда такие традиции? Ну, почему гостей нужно наливать вином и водкой? Ведь хозяин пошел на большие расходы, чтобы выставить такую батарею, хотя сам совсем не пьет.
Я сдался первым. Утолив свой скромный, к сожалению, аппетит (все равно не наешься наперед) и исполнив желание хозяев попотчевать меня, узнать, кто я, куда и зачем иду в столь опасное плавание, я убежал, сославшись на необходимость позвонить домой. Мои коллеги остались, чтобы проявить свои способности и доказать, что моряки не трусят.
- Не допили одну бутылку наливки, - доложил утром Титов. - Но мы ее забрали с собой. Хотите?
- Нет, спасибо, не хочу.
- Но это сухонькое, Вы же любите. К тому же оно домашнего производства, без суррогатов.
- Нет, Володь, ты же знаешь, я не способен на такие подвиги, особенно утром.
- Заодно мы прихватили пироги. Они столько всего приготовили, что мы с Иваном Ивановичем, как ни старались, не смогли съесть. Вот хозяйка и дала нам на дорожку.
- Пироги? Ну вот это хорошо, сейчас с чаем попробуем. - Ставлю чайник на газ и беру румяный и мягкий домашний пирог. Но что такое? Взял в рот, а проглотить не могу. Пирожок в солярке.
Оказывается, Титов утром первым делом, поднявшись на палубу с испачканными соляркой руками, залез в полиэтиленовый мешочек за пирогами, выбирая помягче, и все их перепачкал. Угостил, называется.
- Подумаешь, пахнет! Вам надо привыкать. В море не то еще будет. Возможно, он прав, но, несмотря на приятный румяный вид, я не мог проглотить кусок, даже в виде эксперимента.
- К Вам приходил кто-то из редакции местной газеты и главный девиатор пароходства, - сообщил Титов.
- Когда?
- Вчера днем.
- Почему же ты вчера не сказал?
- Да они еще придут.
- Чего они хотели? -спрашиваю Титова, уверенный в том, что он из любопытства обязательно выпытает.
- Корреспондент хотел с Вами поговорить, ну, знаете? А девиатор - познакомиться с Вами и штурманскими приборами.
- С корреспондентом можешь сам разговаривать, меня это не волнует. А вот девиатор нам очень нужен. Во-первых, нужно проверить наши компасы и, главное, хотя бы определить девиацию.
- Да он еще придет.
- Ты так думаешь?
- Конечно.
- Ну и глупо. В подобных случаях нужно просто ставить вопрос - кто кому нужен? Пойми, что он приходил из любопытства, посмотреть яхту, которая идет в кругосветку. Он увидел ее. И все. Вряд ли он еще раз придет. Он рассуждает так: "если он нам нужен, то мы придем к нему". Он итак сделал первый шаг, и спасибо ему за это.
Мы делаем краткий перечень работ на эти три дня, распределяем, кому что делать и начинаем наш трудовой день.
Погода в это время в Жданове мало чем отличалась от той, которая была на Волге и Дону. Дождь, пасмурно и холод. Начался декабрь. Зима. И хотя аборигены говорят, что в этом году удивительно теплая зима. Однако снег, сменяющийся дождем, резкий холодный ветер не приносят нам никакого удовольствия. Нет, это не южный берег Крыма.
Время летело непостижимо быстро. Уже наступил декабрь, шел к концу отпуск, растаяли деньги, взятые из дома на плавание, так что надо было торопиться.
Но Иван Иванович не вернулся, как обещал, задержался у кумы. Что это за кума у Ивана Ивановича, не знаю. Титов говорит, что это мечта Ивана Ивановича, что это единственная женщина, которая может его удовлетворить. Черт-те-что творится. Жизнь идет мимо меня. Так закрутился со своей яхтой, что удивляюсь природе вещей.
Выходить решил во вторник из расчета, что мой тренер вернется в понедельник. Нужно оформлять документы на выход в море, на Керчь. В портнадзоре, в отличие от Таганрога, меня не стали отговаривать, а направили к капитану порта.
В кабинете капитана Ждановского порта трое. Подаю документы, судовой билет, судовую роль, удостоверения и паспорта. Для них, моряков, наш судовой билет что-то вроде филькиной грамоты. Они повертели его туда-сюда, но не нашли ответа на целый ряд вопросов. В частности, на самый главный - какова мореходность яхты? Это же очень важно, раз яхта собирается в кругосветное плавание.
- Почему Вы ко мне обратились? - спрашивает капитан порта. Здесь есть яхтенный клуб, идите, пусть они вас проверяют и сделают отметку о выходе в плавание.
- Дело в том, - начал я, - что надо мной шефствует Географическое общество СССР. Когда я уходил в плавание, то председатель Океанографической и полярной комиссии ГО, капитан дальнего плавания Ман Иван Александрович сказал мне, что я должен обязательно обращаться к морякам. Во-первых, они всегда помогут, они все грамотные и серьезные люди и, во-вторых, помогут оценить яхту с точки зрения ее пригодности к плаванию в морях и океанах.
- Это какой Ман? Тот, что водил "Обь" в Антарктическую экспедицию?
- Да.
- Знаю, знаю! В молодости мы звали его Большой Джо. Ну что ж, тогда другое дело, надо посмотреть, что это за яхта. - Где она стоит?
- На судоремонтном заводе, на четвертом причале.
- А как у Вас со снаряжением? Все в наличии?
- По-моему, да.
- Что значит "по-моему"?
- Собственно все, согласно судовому билету, есть и сегодня мне обещали дать карты Азовского и Черного морей.
- Завтра в 10 часов я буду у вас. Но смотрите, чтобы у вас все было в порядке. Чтобы были и огнетушители, и спасательные средства, и сигнальные, карты и ... - он хотел, по-видимому, добавить еще что-то, но, решив, что достаточно напугал меня, он махнул рукой и отпустил.
- Обождите меня, - быстро сказал один из моряков, - я сейчас выйду. У меня несколько вопросов к вам. Я лоцман Ждановского порта. Я быстро.
- Хорошо. Я буду в приемной, - забрав документы, я попрощался и вышел.
- Давайте знакомиться. Меня зовут Ким Ильич Кишунов. Я яхтсмен. Очень люблю парусный спорт. У меня маленькая яхточка, переделанная из баркаса. Я хочу посмотреть вашу яхту. Вы не против?
- Пожалуйста, буду вам признателен.
- Она у вас где? На стенке?
- Да, мы ее подняли и поставили на причале. Произвели осмотр и, покрасили противообрастающими красками.
- Я вообще интересуюсь яхтами. И не только внешним видом. Хочется знать, как она сделана.
- Приходите. Не было случая, чтобы я отказал яхтсмену.
Кишунов эмоционально начал рассказывать о себе. Очень подробно, подавляя меня своим многословием.
- Я окончил мореходное училище. Немного поплавал, а теперь меня перевели на портовую жизнь. Встречаю и провожаю корабли. Лоцман я (уже раза три повторил он). Зайдем на минуточку в кафе. Вот сюда. Вы обедали? Да? Не хотите? Вы не были здесь? Нет? Зря, здесь удобно. Во-первых, близко, ведь ваша яхта здесь рядом. Я ее видел, когда вы входили в порт. Это было поздно вечером. Да? Точно. Она как-то сразу впечатляет. Забегался и не смог зайти к вам сразу. Вы когда выходите?
Планировал выйти завтра, но мой тренер уехал в Николаев и пока не вернулся. Так что точно еще не решил.
- Куда вы идете?
- Из Жданова в Керчь, а оттуда в Севастополь.
Пока мы говорили, наша очередь подошла, и он стал разглядывать наборы в буфете.
- Хотите стаканчик сухого? Нет? Ну ладно. Тогда возьмем с собой. Так. - Бутылочку сухого, - это он буфетчице. - И полкило конфет. Может быть вы покушаете. Не хотите?
- Нет, Ким Ильич, не нужно. Я к этому не привык. У меня такая команда, что все происходит наоборот. Так что кончайте и идем.
- Правильно. Пошли. Хорошо бы пойти с вами на яхте. Хотя бы в Керчь.
- Пожалуйста, хоть до Севастополя. Я вас с удовольствием приму. Нас сейчас трое и мы все свободно разместимся.
- Да? Чудесно. Вот хорошо. Тогда я пойду с вами.
- Мне тоже хорошо. Честно говоря, я давно уже не ходил и как-то неуверенно себя чувствую в открытом море. Отвык что ли?
- Ну и что особенного. Это со всеми бывает, тем более что у вас такой большой перерыв. Вы где плавали? На севере? И на Балтике? Даже на Черном море? Это великолепно. Так что вы знаете почти все морские театры. Давно это было? Подзабыли? И не стесняйтесь этого. Настоящий моряк вас поймет.
- Кроме того, трудности еще и в том, что мы не сумели определить и уничтожить девиацию компаса. Насколько он врет, я не знаю.
- Ничего. Это мы сделаем. Как будем выходить в море, так на выходе проверим правильность показаний компаса по створам. Здесь несколько створов, так что на основных курсах мы определим девиацию. - Он говорил, говорил, без остановки и обо всем, не прерывая свою речь ни на минуту.
Яхта Киму понравилась и для меня это было приятным сюрпризом. Когда ею восхищаются не моряки, мне просто приятно. Но все равно это не то, так как сухопутный человек не может оценить ее морские качества. Ким удивляется красоте обводов, плавности линий, грандиозности сооружения, выполненного одним человеком. Он подходит в своей оценке по общим канонам красоты сооружения.
Помню, корреспондент ТАСС прочитал мне по этому поводу целую лекцию. Красивое - это в то же время характеристика и качественная. Он как-то был на выставке самолетов, созданных человечеством на протяжении всей истории воздухоплавания. И что характерно, - сказал он, - так это то, что все красивое в исполнении было и лучше, крепче, а вот некрасивое обычно не летало. Такие самолеты или сразу же разбивались или имели такие плохие аэродинамические качества, что их не производили. Там, где диссонанс, там всегда плохо.
Ким не только моряк, но и опытный яхтсмен. Как я уже говорил, когда-то он сам построил яхту из корабельного баркаса. Три года он служил на паруснике "Запад" Архангельского пароходства, поэтому его восхищение яхтой было особенно мне дорого.
В каюте мы разговорились по всем вопросам, связанным с парусным спортом и, конечно, с подготовкой к выходу. Он очень удивился тому, что яхта имеет так мало необходимого снаряжения. Все уже старенькое, требует проверки. И это на яхте, которая готовится к кругосветному плаванию. Неужели у нас все такие бедные, неужели нет солидной организации, которая бы дала указание морякам, и мы на флоте все бы дали. Все, что необходимо. Вам не пришлось бы ходить побираться. Почему так? Ведь какие были у нас парусные традиции до революции. Почему же сейчас нас так зажали? Захирело парусное дело, развивают только спорт, который имеет выход на международную арену.
Мы говорили долго, вспоминали именитых людей из парусной федерации СССР и удивлялись.
- У вас нет сигнальных средств? Это не дело. Капитан порта не выпустит вас в море. Нет, нет, я его знаю. Он человек хороший. Если нужно сделать что-нибудь от него зависящее, то он всей душой. Но порядок есть порядок. Здесь у него не будет никаких поблажек. Не выпустит он вас.
- Где же достать? - задумался он. - Теперь стало строго с сигнальными ракетами. Срок их хранения продлен, так что иногда и на самих кораблях они теряются, и ребята ходят клянчат. И везде их в обрез. Попробую попросить хотя бы на время, а потом отдать. Надеюсь, они вам в плавании не потребуются. Я попробую попросить на ледоколе, там у меня друзья.
- Ким, а что будет смотреть капитан порта?
- Вообще все и даже больше.
- Как так?
- Его интересует сама яхта. Во-первых, я его заразил парусным спортом, и он тоже хочет строить парусную яхту. Ну, и во-вторых, не часто в нашей стране парусные яхты ходят вокруг света. Так что, сами понимаете, любому человеку интересно знать, что это такое. А уж моряку и подавно.
- Что ж, постараемся выдержать испытания.
- Карты будут. Я Чебанова знаю. Если он обещал, то можете не волноваться. Очень серьезный и умный человек. Эх, таких бы людей побольше. Он не только прекрасный и серьезный работник, но и замечательный человек, честный, порядочный.
- Я был у него и мы о многом говорили. На меня он произвел неизгладимое впечатление. Мне даже стыдно стало, так как я был только просителем и наверное навечно останусь у него в должниках.
- Но главное, если он сказал, то никаких письменных обязательств не нужно: он сделает. В наше время такие люди - редкость.
- Да, это точно.
- Девиатор пароходства у вас был? Нужно сходить. Он обаятельный товарищ. Все, что может, он вам сделает. Не нужно ждать, когда он придет снова. Это некрасиво. Ведь он не знает ваши потребности и, если вы не придете, может подумать, что вы гордитесь. Нет, так нельзя.
- Конечно я схожу!
- Девиацию? Нет, это он сделать не может. Просто здесь нет девиационного полигона. Но Вы сходите. Вы, очевидно, многое упустили, он Вам расскажет, даст ЗИП, может быть, какие-нибудь мелочи у него есть. Анемометр у вас есть? Жаль. Вообще-то его надо иметь, чтобы, сравнивая показания прибора о ветре со своим интуитивным определением, учиться на глаз довольно точно определять силу ветра. Вы сходите к нему, не пожалеете.
Ким очень разговорчивый человек. Он рассказывает, тут же спрашивает, убеждает, советует, учит. С ним как-то просто и ясно.
Мы расстались у магазина. Он пошел домой, а я зашел купить еду на плавание, все то, что портится - хлеб, масло, колбасу, сыр. У нас нет холодильника, так что в каждом порту мы дозаправляемся. А это тоже моя забота. Нужно кормить свою команду, пока не взбунтовалась. Доверить, Титову покупать продукты я не мог, боялся, что он сэкономит "на бутылочку".
Иду со свертками на яхту и обдумываю этот день. Нужно сознаться, что он был плодотворным и удачным. Завтра в поход. Иван Иванович приехал, все сделано, так что с утра спуск яхты и сразу же в поход.
С утра все на нервах. Вот всегда так, если было что-то хорошо, удачливо, то после этого обязательно будет плохо. Как говорится, жизнь в полоску. То черное, то светлое.
У меня сразу же два дела: нужно спустить яхту и получить карты, а моя команда и не колышется. Пришлось самому бежать договариваться насчет крана, доставать троса, а здесь еще и место не подготовлено, куда спустить яхту.
- Что Вы волнуетесь? Все равно до обеда не уйдем, - говорит Титов. - Всегда так, шумите, бегаете, а уходим после обеда.
- Так от кого же это зависит? Разве не от нас самих?
Не выдержал и поругал свою команду. Ну что за апатия? Порой я просто не понимаю их. Вот и сейчас. Если сразу спустить яхту, проверить такелаж, можно за два-три часа все сделать. Я бы за это время получил карты и лоцию. Так что в двенадцать часов мы могли бы выйти. При скорости в четыре узла мы на следующий день вечером, еще засветло, вошли бы в Керчь. В чужой порт, да еще впервые и ночью идти трудно. А если выйдем поздно, то и придем поздно.
Кран поднял яхту высоко над землей и, медленно поворачивая, осторожно опустил в воду. Какое прекрасное зрелище. Яхта снизу просто великолепна. Жаль, очень жаль, что нет фотоаппарата, и я не могу заснять ее спуск.
Бегу в службу мореплавания. Карты уже готовы и ждут меня. Благодарю штурмана и бегу к девиатору.
Время, время. Как оно безжалостно! Дорога каждая минута, а я сижу и слушаю, стараясь не выдать своего нетерпения. Разве сейчас я могу им сказать, что я спешу, что мне некогда. Они держать меня не будут:
Пожалуйста, идите, уходите. Не я им, а они мне нужны.
- Ваш компас в кокпите нужно заменить. Это несерьезно. С ним вам одни мучения, а толку никакого. Лучше поставьте компас типа УКПМ-10м. А тот, что в каюте, работает в очень тяжелых условиях. От ударов волн корпус будет трясти, это передается на компас, а он закреплен жестко. Могут выйти из строя иглы осей. Вам в походе, возможно, придется менять ось поплавка. Вы его проверяли?
- Нет, ни разу.
-Это довольно просто. Сейчас мы пройдем в мастерскую и Вам покажут, как нужно менять ось. А проверку компаса делают по следующей методике...
К нему приходит то один, то другой сотрудник, он со всеми меня знакомит, хотя я физически не смогу их запомнить.
Принесли анемометр и он начал мне объяснять, как им пользоваться. Я молча слушаю. Я это знаю, но неудобно перебивать его. Потом со склада принесли набор осей для компаса, и он повел меня в мастерскую, чтобы показать на практике, как меняют ось картушки. Опять ушло много времени. Сначала меня познакомили с сотрудниками, потом разобрали компас, рассказали, как производится замена оси и, наконец, заставили меня самого выполнить эту операцию.
Время шло. Что там творилось на яхте? Готовятся ли они к походу? Внутри все бурлило, но я терпеливо слушал и учился. Это все очень серьезно, и наверняка в плавании, рано или поздно, пригодится.
Урок окончен. Идем в отдел, где корректируются карты, лоции и другие документы службы мореплавания.
После знакомства меня спросили:
- А Вы не боитесь идти в плавание? Неужели не страшно?
- Почему же нет. Страшно, конечно. Просто я не боюсь.
- Как так? Страшно, а не боится? Так разве бывает?
- Ну, конечно. Не буду заниматься анализом психологического состояния человека, испытывающего чувство страха. Об этом где-то в научных трудах говорится много и более доступно, чем могу сказать вам я. Но, очевидно, нужно считать правильным заключение, что не испытывает страха только дурак. Другое дело, как вести себя в момент опасности. Во-первых, страх - это неизвестность, угрожающая в какой-то степени человеку, его жизни или просто воздействующая необъяснимыми силами на его психику. И чем неизведаннее и могущественнее эти силы, тем страшнее. И если человек сразу не сумеет их понять, оценить, то чувство страха может лишить его логического мышления. Вот тут и начинается паника. Меня особенно потрясли растерянность и чувство страха, которые испытывали люди при землетрясениях.
- Ну, а что будет с вами, вы же пойдете в плавание один?
-Откуда я знаю? Читая карты во время разработки маршрута плавания, я часто представлял ураганный ветер в сороковых широтах, волнения Тихого океана, штормовые ветры в районе мыса Горн. Это все возникает непроизвольно. Но это же не то. Представить некоторые явления природы просто невозможно, настолько это сильно, величественно, что человек не может выразить словами. Прекрасно понимаю, что мне достанется. Наверное, будет мне страшно и не раз. Я испугался здесь, у вас на Азовье, когда мы чуть не сели на мель. А там будет в тысячу раз хуже.
Значит, нужно знать и не просто теоретически, а попробовать все на практике, испытать все, что может встретиться на пути. Хотя все знать невозможно. Никогда невозможно, - задумчиво добавил я.
Пока мы разговаривали, девушки подобрали для меня книги, лоцию, карты и атлас волнений Черного моря. Передавая мне эти драгоценности, они высказали всяческие пожелания доброго плавания. И все же, хотя я им сказал о том, что мне страшно, они оставили за собой право назвать меня бесстрашным. Ну что же, пусть пребывают в этом самообмане.
Команда в сборе. Ким принес свою радиостанцию УКВ и фальшфейеры. Продукты и вода на неделю есть. Можно отходить от причала. Ветер за строениями и близко стоящим кораблем почти не чувствуется. На берегу наши добрые знакомые - яхтсмены судоремонтного завода.
Наверное, они смотрят с завистью, но это добрая зависть друзей.
- Поднять паруса!
- Отдать швартовые! Оттолкнуть нос!
В вахтенном журнале записываю:
"15 часов 30 мин. снялись со швартовых. Подняли стаксель, грот, бизань. Следуем на выход из порта Жданов."
В журнал вкладываю записку: «Капитан порта А. Лукин, главный штурман, Чебанов В.С. Секретарь пароходства - Неля, телефон...» Наверное это пригодится.
Девиация - это целая наука, очень нужная морякам, так как она из компаса делает прибор, по которому корабли водят в море.
В школе нас учили, что компас устанавливается в плоскости земного магнитного меридиана. Один конец его показывает на север, а другой на южный магнитный полюс.
Однако на корабле, где много железных конструкций, магнитное поле возмущается и показания компаса не соответствуют магнитному курсу. Появляется новое понятие - компасный курс. Разность между компасным и магнитным курсами и является величиной девиации. Для каждого курса она имеет свое значение. Ее то нам и нужно было определить, хотя бы на главных курсах. Девиационного полигона в Жданове не было, поэтому мы решили воспользоваться створными знаками.
Ким с Иваном Ивановичем на палубе выводят яхту на створы и кричат мне в каюту, чтобы я записывал показания компаса в момент отсчета, сравнивая его с курсами на соответствующие створные знаки.
На одном створном знаке делается два замера. Один при входе на створы с одной стороны, второй - при выходе с другой. Берется среднее значение. Затем идем ко второму створу. И опять начинается все сначала.
- Приготовиться к замеру.
- Есть.
- Ноль!
- Компасный курс 249.
- Приготовились. Ноль!
- Второй замер - 245.
- Хорошо. Запишем среднее значение 247.
- Истинный курс 235°, а склонение 4° вестовое.
Девиация получается из разности магнитного и компасного курсов, при этом вестовые значения считаются положительными.
Через пару часов определение было закончено, и мы легли на основной курс. С Кимом мы занялись расчетами, а Иван Иванович заступил на вахту.
Расчеты с Кимом делать интересно. Он говорит просто и прямо.
- Десятые доли можно отбросить. Пусть их в академиях считают, за столом. Вот так. Запишем ровно 240°. Все равно ты курс с точностью даже одного градуса держать не сможешь. И вообще, не вздумай гоняться в море за точностью. Ошибки управления яхтой на курсе очень большие. В море, а тем более в океане, тебе нужно будет знать место приблизительно, ну допустим, с точностью до 5 миль. Все равно, когда ты будешь подходить к берегу, точность вычисления будет повышаться, ну хотя бы за счет радиопеленгований. А когда ты увидишь берег, то там еще точнее сможешь определить свое место по береговым сооружениям. А если тебе кто-нибудь скажет, что нельзя идти при таком счислении, то пошли его подальше. Это обычно говорят штабные деляги, которые и корабли не водили, а протирают штаны на кабинетных стульях, как твой адмирал Васильев.
- Давай сменим ребят. Пусть отдохнут.
Мы вышли на палубу. Справа по курсу, курсовой 30° хорошо виден Белосарайский маяк. Ветер небольшой, почти чисто вестовый, силой 5 баллов. Пора менять курс.
"18ч. 30м. прошли буй N 16. Легли на курс 230°. Справа КУ 30° хорошо виден Белосарайский маяк. Идем под всеми парусами. Скорость примерно 4-4,5 узла."
Вдвоем с Кимом на вахте не заскучаешь. У него сотни примеров из жизни, и он умеет рассказывать.
Ветер дует ровно и тихо. Волна небольшая, и яхту почти не качает. Идем в полный бейдевинд, чуть подруливая. Ким начинает вахту с регулировки парусов. Я бы после вахты Ивана Ивановича этого делать не стал.
Для Кима же в этом деле авторитетов нет. «Я делаю все сам, говорит он.»
- Так, куда идет яхта? На ветер? Подтянем немного бизань. Хорошо. А теперь чуть-чуть потравим стаксель. Нет, пожалуй перетравили. Давай подбирай. Ну, а теперь как?
Так мы, то выбирая, то потравливая, отрегулировали паруса и положение руля до такого состояния, что яхта пошла прямо по курсу без рысканья. Чудесно.
- Вот, видишь, получилось, а ты говоришь - Иван Иванович. Ты все должен делать сам. Даже после меня. Пусть будет хуже, но ты это сделаешь сам и чему-то научишься. «Я -сам!» - это великое дело.
Мы сидели в кокпите и разговаривали. Ким рассказывал о своей службе на паруснике, о морских происшествиях.
Яхта почти неслышно шла под всеми парусами, а расположенный в четырех милях западнее нас маяк медленно переходил с носа в корму.
В 22 часа далеко за горизонтом последний раз блеснул маяк и скрылся в ночи. Курс изменили на чистый зюйд и теперь мы шли в галфинд. Теперь пришлось сесть за руль и слегка подруливать. Плохо, что мы не сделали подруливающего устройство.
Вдруг по носу появились огни встречного корабля. Он идет из Керчи в Жданов. Беру станцию и пытаюсь связаться. Надо уточнить координаты.
"Говорит яхта "Русь". Говорит яхта "Русь". Кто меня слышит, прошу ответить. Прием."
Быстро переключаюсь и почти сразу же слышу ответ:
"Слышу вас хорошо. Что вы хотите. Говорит старпом теплохода "Комсомолец".
"Сообщите ваши координаты. Хочу уточнить свое местонахождение".
Через несколько минут штурман теплохода передал, что наше место 46° 41,8 СШ и 37° 11,0 ВД.
Благодарю моряков за помощь, и мы расходимся. Как хорошо, когда рядом свои моряки.
В 24 часа мы с Кимом сдаем вахту Ивану Ивановичу, делаем отметки на карте и в вахтенном журнале и ложимся отдыхать.
А яхта идет, но в каюте это не чувствуется - так тихо. Только чуть крен на левый борт, да слышится прикосновение волны к борту. Не удар, а ласковое прикосновение любимого моря. Оно успокаивает и приглашает спать.
Спать.
Разве выспишься за четыре часа? Да еще в такой холодине. Конечно, нет. Разбудил, как всегда, Титов. Он не умеет управлять парусами, поэтому Иван Иванович не доверяет ему руль. Просто когда они вместе на яхте в море, то Титов у него на побегушках. Иван Иванович на него кричит, ругается. На берегу они меняются ролями. Титов может достать денег или выпивку, и тогда Иван Иванович зависит от него. Титов этим пользуется и отыгрывается за унижения в море. Во время вахты он наблюдает за морем или спит, чаще ест. Аппетит у него такой, что можно позавидовать.
Надо вставать. Но, как не хочется вылезать из мешка! Хоть бы кто поторопил, тогда можно было бы поворчать, все легче на душе стало бы. Но, что поделаешь, здесь ты капитан, и все должен делать сам по доброй воле. Кто тебя послал? Что, тебе дома плохо жилось? Мог бы во время отпуска поехать в санаторий и в четыре часа ночи ты лежал бы в теплой, мягкой, чистой, а, главное, сухой постели. Кругом тишина, спокойствие, как на дне океана. А так, и дома не сидишь, и людей мучаешь. "Нет на тебе креста", - так, бывало, говаривала мама, когда сердилась на какую-нибудь мою провинность.
Поставил на газ чайник и вышел на палубу. Иван Иванович сидит по левому борту в кокпите и молчит. Ветер небольшой, яхта идет почти в галфинд, подруливать почти не нужно. Тихо.
- Здравствуй, Иван Иванович.
- Здравствуйте.
- Где идем?
- В море. (Потом я часто буду вспоминать это выражение).
- Ну что ж, и то хорошо.
- Погодка-то хороша, как?
- Для Азовья, тем более в декабре, - нормальная.
Да, погода нормальная. Ветер небольшой, баллов пять, волна не злая, чуть бьет о борт и, главное, палуба сухая. Для Азовья зимой это просто исключительная погода. Яхта идет без рысканья. Но все же холодно, и унылая картина седого моря, и под цвет ему сумрачного неба, не вдохновляет.
- Сейчас, только попью чаю, сразу же сменю тебя.
Монотонность плавания скрашивает Ким. У него неиссякаемый запас рассказов на все случаи жизни, но больше всего о море, о плавании. Где только он не бывал, чего только не видел! Но главное, его трезвый подход ко всему. Он не волнуется, прост, спокоен и уверен в себе.
Вдруг, прервав какой-то рассказ, он показывает почти прямо по курсу:
- Вон, справа 10, идет какой-то корабль. Видишь? А прошлый раз проходил какой-то теплоход слева. Значит наш курс правильный. Идем около этого. Сейчас запросим его место. У него точные данные, кстати проверим нашу прокладку.
Он достает рацию и мы связываемся с проходящим кораблем, котортый оказывается "Добружем". Несколько дней назад мы с ними познакомились в порту Жданов. Они приходили смотреть яхту и выражали самые лучшие пожелания. Сейчас он идет опять в Жданов.
Нам передали координаты и мы их сверили с картой. Наше место оказалось в 2,5 милях остовее.
- Это мелочь. Мы идем хорошо, около этого. - Он махнул рукой, и мы пошли дальше.
Мне нравится его "около этого". Собственно, он прав.
Этими словами он выражает уверенность в правильности плавания, в достаточной точности определения. Он старается внушить мне уверенность в моей прокладке, так как она достаточно точна при тех допусках и погрешностях, с которыми мы определяемся.
После обеда навстречу нам попался рыбачий траулер, судно типа СРТ. Мы включили рацию, но, несмотря на наши старания, он нам не отвечал. И когда судно начало проходить мимо нас, Ким схватил флажки и начал махать. На "рыбаке" нас заметили и повернули за нами.
- Ким, нужно остановиться. Видишь, они что-то кричат.
- Ничего. Пусть догоняют. У них ход в три раза больше нашего.
- Но как-то нехорошо. Мы их попросили, они пошли за нами, а мы, получается теперь, удираем.
- Да не обращайте на это внимания. Они идут под двигателями, им ничего не стоит нагнать эти потерянные кабельтовы.
Когда СРТ поравнялся с нами, мы запросили место. Сверив с нашей прокладкой, Ким крикнул:
- Около этого, значит идем правильно.
К вечеру далеко на горизонте начало заниматься белое зарево. Оно поднималось над возникшей у горизонта тонкой полоской земли и росло буквально по минутам, наверное, в ритме зажигаемых на улицах и в домах огней. Над этим белым заревом стояла большая темная тучка, по величине она была чуть больше, чем само зарево, а по высоте гораздо меньше. Выше тучки было еще светлое голубовато-серое небо, на котором начали проявляться звезды.
- Это смог, - сказал Ким. - Все, что испаряется, что выходит из труб фабрик и заводов, в тихую погоду поднимается вверх и стоит в виде шапки над городом.
Страшно подумать о тех последствиях, которые несет за собой этот гриб, чудовищный спутник современных промышленных городов. От него кто-то там, в коробках домов сейчас задыхается от приступа астмы, "грудной жабы" или лежит с мигренью.
- Скоро смог уйдет, - говорит Ким. - Как только подует бриз, так все унесет в море.
Однако для нас это светлое пятно на горизонте не просто город, а цель нашего похода и результат наших расчетов. И ничего, если они сделаны с подсказкой, все равно мы прошли сами.
Ветер все тише и тише. И то, что мы "около этого", не очень радует, потому что оставшиеся примерно восемь миль при ходе около полутора узлов мы быстро не пройдем.
Придется идти ночью, а жаль. Где-то там, в Керчи, нас ожидают друзья из Москвы, а мы плетемся. Бросаем за борт кусочек пенопласта и засекаем время прохождения его вдоль яхты. Несложное вычисление показало скорость около половины узла. Ветра почти нет. Вот они, превратности погоды. То ветер восемь баллов, а то почти полный штиль.
- Может быть, поставим топовый стаксель?
- Давай, - соглашаюсь я. - Может быть, хоть на пару кабельтовых в час сдвинемся.
Топовый стаксель почти в два раза больше рейкового.
Скорость чуть-чуть увеличилась, но через час снова сошла на нет. Медленно двигаемся к Керченскому рейду, где суда стоят на якорях в очереди на разгрузку в порту.
Здесь у Кима много знакомых, и он часто разговаривает по рации.
Когда мимо идет какой-либо корабль, мы зажигаем ходовые огни, а как только он проходит, мы их выключаем и идем как пираты в темноте. Светятся только одни иллюминаторы, от включенной в каюте пяти-ваттной лампочки.
В конце концов из-за этой экономии мы погорели.
Просто смешно вспомнить. А тогда ! Позор.
Случилось это так.
Идти ночью по каналу, да еще под парусами, очень опасно. Согласно ППСС (Правилам предупреждения столкновения судов) парусным судам по каналу идти под парусами нельзя. А у нас, как назло, не работает двигатель. Но кругом мели, сбоку канала не пройдешь. Что делать?
- Ты знаешь, - начал Ким. - Корабли, которые идут в Керчь, встречают лоцманские катера. Лоцман выходит на корабль, а катер следует назад в гавань. Давайте попросим какой-нибудь лоцманский катер, и он нас отбуксирует в гавань.
- А удобно ли это? Вдруг нас засмеют?
- Ну, что вы. Ведь для того лоцмана и посылают, чтобы корабли заводить в порт без аварии. И ни один капитан не обижается на то, что это в какой-то степени может унизить его достоинство. Там очень опытные люди, исправные и точные приборы, но лоцман знает фарватер, береговые ориентиры и все изменения, которые могли произойти в гавани на данный момент. Так что никакого позора в этом нет, и все нам сделают бесплатно.
- Хорошо, Ким, на твое усмотрение. Я согласен.
Как только мы услышали о том, что какой-то корабль запросил лоцмана, Ким сразу же связался с ним и попросил капитана корабля передать на лоцманский катер нашу просьбу.
После переговоров мы выключили ходовые огни, так как близко никого не было, только какой-то теплоход проходил мимо нас примерно в миле. Он сейчас был на траверзе и шел в Керчь.
И вдруг мы услышали.
"Внимание! Внимание всех кораблей в Керченском канале! К каналу идет яхта "Русь". Ходовых огней на яхте нет. На палубе светится только слабый белый огонь, видимость которого не более одной мили. Будьте осторожны. Внимание! Внимание! ..."
Мы просто опешили. Какой позор! Сразу же включили ходовые огни и не выключали их до входа в гавань и швартовки у причала. А Ким ругался:
- Зануда! Я же этого капитана знаю. Такой зануда!
Везде ему больше всех надо. Ну, он еще попадется мне. Я еще приду к нему, чтобы завести его теплоход в гавань. Там мы поговорим.
Ким никак не мог успокоиться. Меня это начало смешить. Ну что особенного, придем в порт, там расскажем и нас поймут. Мы же были не в канале...
Ким начал рассказывать неприглядные истории об этом капитане, о том, что он всюду "сует свой нос", больше всех он знает, и все его касается. На любом совещании он что-нибудь, да доложит. Сколько хороших ребят из-за этого погорели по пустякам. Другой раз на тот или иной случай никто бы не обратил внимания, а он выступает, требует, и дело кончается взысканием.
Ветер стих совсем. Паруса повисли как тряпки.
Мы сидели и скучали. Прошел час, второй... Ким устал рассказывать, а может эта тишина принесла лень, и ни ему, ни мне ничего не хотелось делать.
- Может быть станем на якорь? - предложил я.
- Нет, здесь плохо стоять. Все время какой-нибудь корабль становится или снимается с якоря. В такой темноте нас могут просто разбить.
Куда пропал ветер? Не понимаю. Согласно положениям, так сказать, науки о природе в это время должен дуть бриз. После захода солнца он должен дуть с суши. К сожалению, сейчас не лето, и сегодня солнца не было, а бриз - это спутник Солнца и лета. Тихо. Спокойно...
В море почему-то все получается неожиданно, особенно ночью. Не видно ни туч, ни покрывающейся рябью воды. Ветер появляется неожиданно, как-то вдруг... и подул он не с Кавказа, а с Крыма.
Яхта сразу ожила, как-то напряглась и побежала. Сажусь за руль и веду ее на створный знак у входа в канал.
А ветер все сильнее и сильнее. Шкоты от топового стакселя натянулись так, что, кажется, они вырвут ограждение кокпита. Стенка ограждения сделана из листовой нержавеющей стали и сверху укреплена стальной трубкой, но от рывков стаксель-шкота вся левая сторона ограждения ходит, и становится страшно, что она вдруг оторвется.
Ветер, хотя и сильный, но ровный, не шквалистый, поэтому мы решили идти под всеми парусами, тем более, что менять топовый стаксель в ветер - это адова работа.
- Не ходите влево, - крикнул Ким. - Старайтесь держать чуть правее маяка, ветер все равно будет сносить влево.
- Есть! - кричу в ответ.
Идем в крутой бейдевинд правым галсом почти прямо на маяк. Скорость около семи узлов. Красота! Слышно даже как вода журчит за кормой. Прошло буквально несколько минут, и вот слева показались створные огни. Сначала они были далеко друг от друга, потом начали сближаться и, когда они слились в одну линию, мы начали поворот.
- Пусть створы будут чуть левее. Нам лучше держаться правой стороны, так как ветер будет дрейфовать нас к левой стороне канала. Так или иначе, но одним галсом канал нам не пройти. Придется менять галс не один раз. Но лучше это делать реже.
- Ким, смотри, по-моему кто-то идет навстречу.
- Да. Правильно. Давай уходить к левому берегу.
- Но мы потеряем галс и потом ведь расходятся левыми бортами.
- Все правильно. Но, во-первых, мы не имеем права идти по каналу. Во-вторых, правее мы никак не можем уйти и, в третьих, капитаны пароходов боятся красного огня. Пусть будет спокойнее. Слева мы пройдем за кромкой канала и никакого нарушения не будет. Когда корабль пройдет мимо нас, мы сменим галс и перейдем канал поближе к Крымскому берегу.
Мимо нас, буквально в одном кабельтове, прошел большой корабль. Нос его был чуть ли не выше наших мачт. Такому лучше не попадаться.
В канале идти трудно. Кругом огни: впереди, справа, слева и тот, что нам нужен, теряется среди сотен других. Особенно справа, где сияет город. Впереди мигает белый огонь. Это наш. Держу на него, но ветер сносит нас в сторону.
Дрейфуем, придется менять галс.
А яхта бежит. Она на удивление идет быстро, с маленьким креном и без качки. Здесь, в канале, среди двух берегов волны почти нет, и яхта идет в идеальных условиях.
Город все ближе и ближе. Он как бы раскрывается и образует сияющую панораму. Поднимаясь по отлогому берегу, он сияет тысячами огней, зовущих и манящих к себе. В них какая-то загадка, и поневоле вспоминаются гриновские города из его новелл. Керчь расположена по морскому побережью и растянулась на десятки километров. Но, когда идешь вдоль канала, то ты не думаешь о расположении города. Хочется скорее пристать, и поэтому кажется, что мы идем мимо него. И настолько реально это обманчивое явление, что приходится просто слушаться правил и карты и идти строго по фарватеру, не обращая внимание на флюиды города..
Среди бесчисленных огней Ким различил створные знаки справа, и мы делаем поворот. Теперь наш путь шел к берегу. Начали попадаться корабли, стоящие на якорях, землечерпалки и буксиры. Недалеко от причала нас встретил лоцманский катер и указал место для нашей стоянки - пассажирский причал.
Ночь уже на исходе. Почти 16 часов на вахте. Конечно, можно было подмениться, но я решил постепенно привыкать. Теперь спать, без разговоров, так как завтра предстоит плавание в «бумажных» волнах.
Разбудил нас радиоинженер из Загорска, который приехал ко мне, чтобы на месте, на яхте, учить меня радиосвязи с кораблями, любителями и портами. Вчера он приехал в Керчь, устроился в гостинице и весь вечер следил за нашим переходом. Он представился как наш куратор, ведь мы тоже "не лыком шиты", мы - это яхта, которая готовится к кругосветному плаванию. Поэтому диспетчер порта, проникнувшись "важностью происходящих событий", все время информировал его о нашем местонахождении, вплоть до того момента, когда мы стали у причала. Самое главное, что у него достаточно такта и понимания обстановки, так что он дал нам выспаться и пришел нас будить завтракать. Благо причал был расположен напротив гостиницы "Керчь", в которой он остановился.
День прошел в разговорах, хождениях по портовым канцеляриям, был я и у пограничников с предварительным визитом. Ким сводил меня в портнадзор и там нас без особой волокиты отметили. Заодно обо всех новостях я был проинформирован Князьковым, а новости были не очень хороши.
Никаких официальных документов, обеспечивающих наше свободное плавание по Черному морю, он не привез. Более того, не было разрешения на пользование радиостанцией.
Все наши запросы где-то пропали, и Князьков взял рацию на всякий случай. Вернее, на случай какой-либо аварии, когда необходима будет помощь, то чтобы «прокричать» SOS!
- Почему все так? - недоумевал я.
- Одна из причин в том, что все отношения от газеты подписывал корреспондент. В управлении мне сказали: "Что сам редактор не может подписать?"
Князьков вручил мне деньги на питание. Для меня это была большая поддержка, так как не осталось почти ничего, а команду нужно кормить. Я рассчитывал только на помощь брата в Симферополе, а туда еще надо было доплыть.
Вечером я смог пригласить Кима и Володю в ресторан и первый раз за месяц по человечески поесть и поговорить. После этого мы вернулись в гостиницу и засели за деловые бумаги. Ким оформлял вахтенный журнал, я заполнял судовые роли и сделал прокладку на дальнейшее плавание. И письма, письма. Нужно сообщить друзьям и своим шефам о ходе плавания.
В чистой и теплой комнате гостиницы в дружеской беседе почти забыл свои невзгоды и, наверное, дал бы отдых нервам, если бы о себе не напоминала моя команда. Титов, выклянчив у Князькова денег, выпил, а заодно подпоил Ивана Ивановича, и они пришли в гостиницу в грязном рабочем обмундировании.
- Шеф, - громким голосом объявил Титов. - Команде нужно мыться.
Собственно, это прекрасное желание, но неужели без меня они не могут сходить в баню? Вполне оформившиеся здоровые балбесы, ведь водку они пьют самостоятельно.
- Шеф, - команда хочет жрать и соответственно..., - хрипло заявил он и от него понесло таким крепким перегаром, что пришлось отступить назад.
Как наше пребывание в Керчи окончилось благополучно, не знаю. Утром мне рассказывали, что Титова и Жигомана задерживала милиция, но они сослались на участие в подготовительных испытаниях яхты, которая идет вокруг света, и их отпустили. Да, хорошую рекламу они делают моему плаванию.
Сегодня после двухнедельных мытарств я лег в чистую постель. Засыпая, старался разобраться в том, что за человек Князьков. За счет своего отпуска он приехал на яхту, привез радиостанцию, которую сделал сам тоже для меня, дал деньги на питание и вот вечером предложил свое место в гостинице, чтобы я отдохнул.
И это все на фоне такого человека, как Титов, который свои деньги сразу же пропил, закупив еще при отходе на них водки, не думая о питании, все время живя за мой счет, он требовал и требовал. С Князьковым все было наоборот, и я чувствовал себя неловко.
- Ким, ты знаешь, я не могу понять Князькова.
- Почему? Хороший и умный человек.
- В этом я с тобой согласен. Но меня как-то смущает другая его черта. Он все делает для меня, ничего не требуя за это.
Ким как-то сразу сделался серьезным и, с непривычной для него строгостью, заявил:
- Если Вы не понимаете его, то почему вы хотите, чтобы мы поняли вас? - он сделал ударение на слове "Вас"! В таком большом деле, которое Вы начали, концентрируется не только Ваше личное "хочу". Это дело очень и очень многих. Стране нужно, чтобы Вы вышли в плавание и обошли вокруг света. Нужно и яхтсменам, чтобы мы могли гордиться. Нет, не Вами, а просто советским моряком. Это нужно и многим романтикам, которые переживают то, что никого не было в подобных плаваниях от нашей страны. Просто люди не знают, в каком бедственном положении Вы находитесь, а то бы Вы получили помощь, которой могли бы другие моряки позавидовать. Стоит удивляться тому, что Вам не помогают. Так Вы говорите "не понимаю" о таких типах как Титов, который просит у Вас десятку с отдачей, хотя такие люди ничего из того, что к ним попадает, не отдают. Вот их нельзя понять!
- Добро, Ким. Я понял тебя. Давай больше не говорить на эту тему. Просто я душевно изранен беспрерывным попрошайничеством, а вот помощи мало. Ой, как мало.
- Уверен, что она будет. Точно, поверьте. Просто у нас так в стране, пока не дойдет до верха, до умного и сильного человека, все будут ахать и поддакивать, а решить что-то без ЦУ (ценного указания) не могут. Но тем радостнее, желаннее будет помощь после всех мытарств.
Керчь в основном двухэтажный город с населением около 250 тысяч человек. Узенький и длинный. Чтобы куда-то добраться, нужно потратить уйму времени. И поэтому, когда я наконец приехал на вокзал, успев до прихода поезда, я вздохнул с облегчением.
Среди пассажиров небольшого поезда я увидел своего гостя - корреспондента газеты “ Ленинское знамя”. К моему удивлению, он полез целоваться. Что за нежности? Впрочем, хотя меня это несколько удивило, но не обрадовало. За это мне придется отвечать на его бесчисленные вопросы.
- Борис Львович, - обратился я после церемонии встречи, - Всего два вопроса, потому что у Вас их гораздо больше, а времени мало.
- Хорошо.
- Письма есть?
- Нет.
- Документы какие-нибудь привезли в поддержку плавания?
- Нет.
- Да, - только и мог сказать я. - Трудно. Ну что ж, теперь задавайте Ваши вопросы. Чувствую, что здоровье у Вас хорошее, доехали Вы благополучно.
Такси довезло нас до погранзаставы, где мне хотелось сразу же оформить документы, чтобы идти в море. Ничто нас не держало на Керченской земле. Нужно торопиться.
Оставив журналиста у входа на КПП, я пошел оформлять документы на выход в плавание.
Глава VII ЗНАКОМСТВО С ПОГРАНИЧНИКАМИ.
Начальство нужно уважать, если не можешь любить.
Автор.
Сдал документы пограничникам и второй час жду решения. Впервые в жизни сталкиваюсь с оформлением выхода в район пограничной зоны и испытываю какое-то чувство неподготовленности к этой процедуре. Как это делается? Не может быть правилом такое положение, когда в неизвестности люди должны пребывать пусть даже эти два часа. За два часа все равно ничего не узнаешь. Естественно, все было бы проще, если бы было указание сверху, ну, допустим, от главного управления пограничных войск. Тогда просто делал отметку на заставе о том, что иду туда-то, буду тогда-то и сдавал бы им список экипажа, как это делают рыбаки.
Чего только не передумаешь в такие часы, кому только не пошлешь пару "ласковых" слов за то, что побоялись помочь там, на месте. Кругом перестраховщики.
А почему так? Почему? Все это мучает меня, и я стараюсь разобраться в своих ошибках. Хожу и вспоминаю:
Москва. Идет заседание президиума одной организации.
Прослушав мой доклад о подготовке к плаванию вокруг света без остановок, да еще в одиночку, убеленные сединой товарищи задумались. Неуверенно, как-то неопределенно выступил один из замов моего начальника Богатырев, сказав о том, что он слышал об этом, но ничего конкретного не знает. Слушаю его и думаю, почему он так говорит? Боится, но чего? Ведь я приглашал его на заседание океанографической и полярной комиссии Географического общества при АН СССР, он там был, в конце концов он читал об этом в нашей областной газете, а может быть, и в "Известиях". За четыре месяца разговоров можно было многое узнать.
Собственно, это напоминает обычную попытку уйти от изложения своей точки зрения и подождать, что скажут другие. Самое интересное - это откровение человека, когда он в горячке проговорится, выдаст свои сокровенные мысли. Таким было выступление генерала Иванова И.И. Помню, сказав несколько слов о том, что это плавание ничего не дает, что нашей организации оно не нужно, от него никакой пользы, он в конце концов сказал:
- Он пойдет, ему что, а нам отвечать за него придется.
Колоссальная мысль! "Отвечать за него".
Интересно, в какой плоскости нужно рассматривать это "отвечать". Что я, преступник? Не понимаю. Я прослужил в вооруженных силах более 28 лет. Сейчас, имея помощь от своего государства, я все равно работаю и пока меня не ругали ни разу за эти пять лет. Когда это я успел потерять доверие и стать потенциальным врагом?
Или это в другом плане? Я утону, погибну. Мне-то что? Мне ничего, а им отвечать нужно. Вот как.
После окончания совещания собрались почти все те же товарищи в коридоре и начали, как говорится, после драки махать руками.
- Нехорошо выступил Иван Иванович.
- Старик стал осторожничать.
- Непонятно, почему с возрастом приходит трусость, ведь будь он молодым, наверное сам захотел бы пойти в такое плавание...
И, конечно, начали успокаивать меня:
- Ты не переживай. Председатель сказал, что после испытания яхты обсудим все снова. Тогда будут конкретные результаты. Мне понравилось это заявление моего сослуживца. А раньше, на президиуме, он с таким искренним возмущением, в котором сквозило неподдельное удивление, высказывал общие мысли, о которых в той или иной степени говорили многие.
Вот если бы человек пьянствовал, тратил свои деньги на развлечения, женщин, вел, так сказать, аморальный образ жизни, не принося обществу никакой пользы, жил бы в свое удовольствие, то это считалось бы нормальным. Вот на такое же совещание, и то в крайнем случае, его бы вызвали, пожурили, потом в этом же коридоре похлопали бы по плечу и разошлись. И все же это не считалось бы аномальным.
Получается так, что самое главное в жизни, особенно в нашем возрасте, это быть таким, как все. Быть довольным тем, что тебе дано, и, не беспокоить других, не выделяться.
А ты? Ты задумал такое, что дух захватывает. Это же не только прекрасно, это настолько колоссально, что обыватель просто не представляет, да просто он не в состоянии представить, что это такое, для чего это? И, естественно, у него возникает вопрос:
- А зачем это все?
Ведь не только тебе задавали этот вопрос. Попробуй, дай на него односложный ответ, хотя бы одним предложением, не упомянув слов "я хочу" или "это моя мечта"... А отсюда у таких людишек рождается подленькая мысль:
- Наверное здесь что-то не то... Все это не так просто, нужно разобраться...
Таким образом возникает настороженность, подозрительность. Они могут бросить даже обвинение в твой адрес.
Для посредственных людишек ты странный человек, даже нет, хуже, ты страшный человек. Нет, они не тебя боятся. Они боятся твоих дерзаний и своего "я", которое затухло и погребено. Они боятся увидеть себя на фоне твоих мечтаний!
А раз так, то проще тебя не пускать, чтобы не отвечать за тебя.
Если ты будешь здесь так же работать, то им будет спокойно. Даже если несколько раз напьешься, то они будут довольны. Они с удовольствием начнут тебя воспитывать...
А так, кто ты сейчас? Вот так мы и пришли к Райкинской проблеме: «Докажи, что ты не верблюд.»
Трудно, да?
Во время этих успокоительных разговоров, которые дословно нельзя вспомнить, я молчал, ибо понимал, что несмотря на всю их справедливость и полезность, их в протокол не запишешь. Они все это говорили для того, чтобы смягчить нанесенный мне удар. Они не знали, что это не первый! Что я уже битый!
Вот один из примеров, когда вопрос был закрыт из-за простой необходимости жить спокойно, делать только то дело, за которое платят деньги и не отвечать за кого-то.
Но это было и уже прошло. А сейчас я жду. В человеке заложено какое-то необъяснимое чувство требования чего-то нового, какой-то перемены, свершения чего-то в том плане, что человек, любой человек, не любит ждать. Он или нетерпеливо требует, надоедает или старается заняться другим делом, чтобы отвлечься. Почему-то никто не хочет ждать.
Если рассуждать с точки зрения законов физики, то любое состояние будет устойчивым, когда на его поддержание затрачивается минимум энергии. А когда человек ждет, наверное, у него большое нервное напряжени, и требуется на его поддержание большая энергия. Вот он и стремится скорее избавиться от этого...
Воспоминания нахлынули на меня, я хожу и думаю, думаю, хотя вряд ли это что изменит, только в будущем, возможно, сделаю меньше ошибок.
Как-то один журналист передал мне, что в редакцию звонил Кошелев и пытался дискредитировать меня.
- Ничего на свете не бывает без причины, - говорил он. - Ты же изучал диалектику. Все в природе взаимосвязано: и явления природы, и поступки людей.
Тебя удивляет то, что председатель крейсерской комиссии Кошелев распускает слухи, звонит в газеты, которые о тебе что-то писали, старается рассказать, конечно, не что-то хорошее, а наоборот, говорит, что ты плохой яхтсмен, что у тебя яхта никуда не годится и тому подобное.
А почему?
Кошелев сам яхтсмен и, по заявлению его коллег, он хотел бы пойти в океан, а может быть и в кругосветное плавание. Но он избрал другой путь. Хорошо освоив парусное дело, он просит, чтобы ему купили польскую яхту. Тогда он пойдет. Он вербует на свою сторону авторитетных людей, а ты со своей идеей стал ему на пути. И не просто на пути.
Во-первых, ты сделал яхту, пусть ты ее делал сам, но по типовым советским проектам, из наших материалов, тебе помогали наши конструкторы, спортсмены. То есть в этом плане все советское, и тебе не нужно рекламировать чужое.
Во-вторых, не менее важно и то, что ты сразу взялся за большое плавание, за такое, что не каждый способен совершить, и не потому, что он боится, а просто не все подготовлены к этому. Им здесь тоже трудно бороться с тобой по той причине, что ты моряк и видел море.
И в третьих, да-да, есть и третье. Своей работой в течение 5 лет ты показал не только умение, целенаправленность, трудолюбие, но и свой характер. Я бы сказал просто, что ты завоевал моральное право идти. Вот Кошелев и поставил задачу убрать тебя со своего пути.
- Но, почему? Пусть идет сам. В конце концов в океане места хватит.
- Да потому, что если ты пойдешь сейчас, то он теряет пальму первенства. Вот, пожалуй, объяснение того, почему тебе Григорьев говорил, чтобы ты подождал два-три годика, поплавал. Кроме того, вряд ли он когда-либо планировал идти без заходов в порты. Тебе же рассказывали его товарищи, что он мечтает побывать в других странах, пройти через Атлантику и т.д. Вот он и поставил себе цель и прилагает все усилия, чтобы добиться своего. Как и ты - своего.
- Получается все как-то пакостно. Я слышал от яхтсменов много плохого о Кошелеве. Один сказал о нем просто - "склизкий". Не просто скользкий, а липкий. То есть после него неприятно, хочется руки вымыть, хотя внешне он выглядит интеллигентно.
- Если бы это все было не так, то наверное в нашей стране было бы другое положение с крейсерскими плаваниями. Ведь диву даешься, когда сравниваешь с тем, что было, какие традиции, именно славные традиции русского парусного флота похоронили у нас. Что, не в моде парусный флот? Нет, тысячу раз нет. Его любят не только моряки, а в последнем тебе была предоставлена возможность убедиться самому, когда ты шел по Волге и Дону, когда плавал в Азовском море. Ты должен был это понять, получая сотни писем - откликов на публикации в наших газетах, журналах о предстоящем плавании. Скажи, разве мало желающих пойти с тобой в кругосветку? А сколько человек спрашивали, как тебе удалось добиться разрешения на выход? Я говорю не только о мальчишках или спортсменах - парусниках. Вспомни, как к тебе приезжал убеленный сединами адмирал.
Наверное, здесь не место говорить о Герое Советского Союза адмирале Балякине В.Н. Когда-нибудь о нем напишут мои коллеги. Мне просто хотелось подчеркнуть то, что он, начальник одного из управлений Военно-морского флота, нашел возможность выбраться к тебе. Надеюсь, ты понимаешь, что причина здесь в любви к парусному флоту, к тем людям, которые пытаются возродить наши традиции, не считаясь ни с тяжестью ноши, которую они на себя берут, ни с затратами. И прав Смирнов Е.Е., который говорит, что он за тебя, потому что видит в тебе будущего человека, который будет бороться за развитие крейсерских плаваний, чтобы воссоздать то, что развалили Кошелевы и ему подобные.
- Ты спрашиваешь, на что он рассчитывает?
Очень просто. Он будет клеветать на тебя, доказывать, что ты плохой яхтсмен. И не потому, что он уверен в этом, а просто он знает, что у тебя нет документов, и ему этого достаточно. Кто тебя будет отстаивать? Рядовые яхтсмены? Но кто их услышит?
Одновременно он будет говорить, что у тебя плохая яхта, что она не выдержит такое колоссальное испытание, как плавание в штормовых условиях ревущих сороковых широт.
А чтобы ты не доказал, что яхта у тебя хорошая в условиях плавания хотя бы Черного моря, он будет всем доказывать, что ее нельзя выпускать даже в прибрежное плавание.
Кто, скажи, кто подпишется под тем, что яхта выдержит испытания кругосветного плавания?
Никто! Тем более, если кто-то "авторитетный" заявил о том, что она плохая.
Да, это плохо, это грязно. Но этот "товарищ" пользуется всем, ибо он следует принципу: цель оправдывает средства. Есть поговорка, что "грязь к чистому не пристает", но, видишь ли, отмывать ее нужно, а это сложно и трудно.
- Что же мне делать?
- Готовых рецептов нет. Но мне кажется, что нужно искать друзей и работать. Может быть, это громко будет сказано, но не умею по другому: трудись и верь, что правда всегда восторжествует.
- Почитай высказывания Тура Хейердала на заседании Английского королевского общества. Он там говорил, что главный двигатель научного поиска - это сочетание одобрения и противодействия. Одобрение - желанная награда, противодействие - вызов, не позволяющий успокаиваться. Вот и борись. Тебе еще далеко до того, чтобы почивать на лаврах.
- Да я не об этом. Просто мне нужна помощь. Я исчерпал все свои экономические возможности, и мне уже не 30 лет. Трачу свои силы на борьбу с противниками плавания вместо того, чтобы плавать и учиться.
Мы много тогда поговорили, есть что вспомнить, и с пользой.
Прошло два часа ожидания. Много или мало? Не пора ли идти к начальству лично и доказывать, что нужно, очень нужно плавать. Существует какое-то неписаное правило, которое определяет момент личного контакта с начальством. Нам, просителям, нужно его знать в совершенстве. С одной стороны, нельзя надоедать, это усугубляет отношения, так как назойливость вызывает внутренний протест. Нужно сделать выдержку. Но, с другой стороны, нельзя, чтобы о тебе подумали, что твое дело не очень тебя волнует.
Рассыльный дежурного по КПП провел меня к командиру части.
Обычная военная обстановка. В кабинете стол, шкаф, стулья и под занавесками карты, расписания и другие документы не для чужих глаз. После обмена приветствиями он сказал мне, что командование на обеде, а мой вопрос дежурный по управлению решить не может.
Я решил начать атаку, тем более что он не подозревает о моих "военных" действиях. Разворачиваю силы на глазах ничего не подозревающего "противника", захватываю инициативу и принуждаю сдаться.
Практически это выглядит так. Сначала я дал им почитать газету "Известия" с сообщением о подготовке кругосветного плавания. Затем рекомендательные бумаги высоких учреждений. Когда они начали высказывать свое удивление, я пошел в словесную атаку. Рассказал им о море, о том, какое оно прекрасное, о плавании яхтсменов вокруг света, заставил их переживать и задать самим себе вопрос, а почему наших там нет? Постепенно создалась дружеская атмосфера. Просто как-то интуитивно чувствую, что они одобряют мою затею, что в этом плане они на моей стороне. Теперь они не безучастные исполнители. Это очень важно.
И действительно, когда позвонили из округа, то командир докладывал обо мне с симпатией, рассказал о моих планах, задачах. В общем, он был за меня.
Да, хоть маленькая, но победа. Все сразу нельзя, а то можно умереть от счастья или зазнаться.
- Вам "добро". Так, кажется, говорят моряки, - с улыбкой сказал он мне.
Заместитель по политической части пошел меня проводить.
Несколько минут ожидания, и мы на машине преодолеваем керченские проспекты. Все бегом, все скорее и скорее. Я просил разрешения выйти в 16 часов, а уже начало пятого.
Прощай, Керчь! До свидания, Ким!
Пограничник, пожелав нам счастливого плавания, уехал, сказав, что мы должны уходить немедленно, так как время выхода прошло.
Ни ветерка. Когда мы были маленькими, то смачивали палец и поднимали его над головой, чтобы узнать, откуда дышит бог ветра. Вместо пальца на топе мачты была флюгарка, но она совсем скисла.
Протягиваемся вдоль причала, стараясь разогнать яхту так, чтобы она по инерции отошла подальше от берега. Паруса висели как тряпки, не колыхаясь, и заметить движение яхты можно было только по едва заметному прохождению мимо борта мусора, который скапливается у пассажирских причалов. С трудом вышли из-за дока и получили в награду первую порцию ветра. Я сел за руль и повел яхту к Керченскому каналу.
Ким стоял на причале и махал рукой:
- Счастливого плавания! Пишите, как пройдут испытания.
Моряк по призванию, он всей душой рвался с нами и весь свой опыт, знания, все, что мог, стремился передать нам. Но, кроме желания, есть еще и обязанности.
Ветер быстро набирал силу, как будто он специально распределил свои резервы - чем дальше от берега, тем он сильнее. Ночь спустилась на море как-то сразу, без перехода, и берег засиял тысячами огней, несущих людям свет и уют, но затрудняющих навигационную обстановку. Из-за них было трудно найти сигнальные огни.
Яхта шла со скоростью около пяти узлов. Встречные суда появлялись как-то совсем неожиданно, так что приходилось быть осторожным. Во-первых, следить за каналом, чтобы вовремя увидеть встречное судно, правильно по курсу вести яхту и, в то же время, находить створы, по которым нужно держать курс, чтобы не налететь на мель и правильно определить фарватер, ведущий в открытое море.
Из-за того, что весь день провел в делах и оформлении выхода у пограничников, не успел изучить лоцию, огни и знаки канала и Керченского пролива, курсы выхода в море, створы, и теперь трудно было ориентироваться. В кокпит карту не возьмешь, здесь темно и мокро.
Чуть не налетел на землечерпалку. С моря шел теплоход, я взял вправо и вдруг прямо по курсу огни. Откуда? Пока разобрался и отвернул влево, оттуда нас осветили прожекторами, не думая о том, что ослепляют нас. Черт те что! И так не знаешь что делать, а они еще слепят, не думая о том, что мешают, да еще в такой сложной обстановке.
Около 19 часов вышел на вахту Иван Иванович. Ему легче, так как он несколько раз плавал в Керченском проливе. Но все равно нужно было ему помогать. Я спустился в каюту и начал, считывая обстановку с карты, кричать ему наверх о тех знаках и створах, которые мы в это время проходили.
Наконец с правого борта показались створы выходного фарватера. Мы повернули и, оставив створы за кормой, пошли в море. Предстояла еще одна встреча с пограничниками, которые где-то здесь стояли на брандвахте. И действительно, не прошл и полчаса, как в нашу сторону замигал прожектор и, получив ответное "Я - яхта "Русь"", выпустил нас в море.
Володя разогрел воду, приготовил мой любимый кофе "Бон", и мы дружно набросились на московскую колбасу, которую привез нам журналист.
Ветер посвежел до 5-6 баллов, но дул с берега, поэтому волны были небольшие. Яхта шла спокойно, без рывков, с креном около 15°, а наклонение каюты стало для нас уже привычным.
- Мне нужно написать обо всем этом, - сказал журналист. - Давайте поговорим. В газету надо будет дать материал, начиная с постройки яхты. Как Вы пришли к этому решению, собственно, как решились. Короче говоря, меня интересует все, включая и то, как вы пошли в плавание. Он взял блокнот и вооружился ручкой.
- Как сказать? Это было давно, и потом я просто не знаю, что сказать такое, что вызвало бы интерес у читателей газеты.
- Ну, Вы не скромничайте. Сделать хотя бы просто яхту, - это уже много.
- Нет, серьезно. Все дело в том, что решенные проблемы - это уже не проблемы. Мелочи и острые моменты со временем стираются, а они подчас и служат той квинтэссенцией, которая делает чтение газеты или книги интересным. А в газете много не напишешь. Читатель, открывая газету, смотрит после новостей какой-нибудь фельетон или рассказ о подвиге разведчиков. У меня же все было довольно буднично.
Чертежи я сделал, еще когда служил на флоте. Дважды показывал их знающим товарищам в Ленинграде, на судоверфи, в журнале "Катера и яхты". Учили меня, порой было стыдно за то, что так мало знаю, но терпел. Днями бывал в цеху, где делали корпуса яхт Л-6 и "Дракон".
Строить яхту начал с изготовления набора. Согнул из труб шпангоуты, заготовил из уголкового железа стрингера, нанял сварщика Тарасова Александра Сергеевича. Вот о сварщике я могу Вам рассказать. Замечательный человек! Не только потому, что он не клянчил деньги, не обижался на сумму, которую я платил ему за работу. Нет, главное - в его отношении к работе, ко мне. Он переживал за все так же, как я. Работал не ради денег, а просто для того, чтобы помочь мне. Скромный, тактичный, он видимо был воспитан на уважении к людям.
За воспоминаниями быстро пролетело время моего отдыха.
- Много было приключений, различных интересных случаев за время строительства. Но все за два-три часа не расскажешь. А сейчас мне пора заступать на вахту.
Мой гость снова прилег на диван и задремал. Изучив карту, огни и знаки по нашему маршруту, я надел пару костюмов и резиновую спецовку и пошел на вахту.
Темная ночь. Небо и море черные и отличить одно от другого можно только потому, что море мокрое и блестело, а небо далекое и матовое... Ветер как будто был задан по программе - шесть баллов и ни грамма больше. Волнение как раз такое, что яхта вписывалась в волну и шла в полный бейдевинд строго по курсу под креном примерно 15 градусов. Она слегка покачиваясь, когда подходила крупная волна.
Снасти, обдуваемые ветром, гудели. Но этот шум не раздражал, а, наоборот, в сочетании со зрительным восприятием моря и наполненными ветром парусами, создавал приятное впечатление полета.
Яхта буквально летела в брызгах светящейся воды, далеко откинув белый шлейф. Я смотрел на окружающий меня мир и на меня снизошло какое-то ощущение единства всего, чувство взаимосвязи неба, моря, яхты, ветра. Нет никакого диссонанса, а полная гармония удивительно прекрасной природы.
Это ли не счастье? Я как-то незаметно влился, вошел в этот огромный, непередаваемо прекрасный мир и наслаждался его великолепием.
Что может быть лучше?
Наверное, это чувство влечет яхтсменов в океан без страха, без боязни одиночества, даже с риском для своей жизни.
Отрегулировав руль, паруса, я открыл люк капа. Слева на диване лежал мой гость - журналист..
- Борис Львович, поднимитесь наверх. Как здесь прекрасно. Непередаваемо. Яхта буквально летит, ну все как в лучших сказках. Ради этого, только ради этого, чтобы увидеть такую вот красоту, почувствовать ее, стоит трудиться!
- Ладно, ладно. Хорошо. Я представляю, - не двигаясь, ответил он.
- Да, поднимитесь же. Никогда и нигде вы такого не видели и не увидите. Как же Вы будете писать о нашем плавании? О нас, если не увидите этого чуда!
- Хорошо, хорошо, напишу, напишу, - он махнул рукой и закрыл глаза.
А жаль! Стоит сделать усилие, пусть самое чрезмерное, чтобы увидеть это море и летящую в темноте яхту.
Ветер не меняется. Яхта идет в бейдевинд и держится на курсе устойчиво даже без моего участия. Иногда чуть-чуть сдвину руль, чтобы она плавно вернулась на нужный курс, который легко определить по оставленному далеко позади маяку, да смотрю за морем. Как ни пустынно оно в эти полночные часы, все же боюсь, как бы не столкнуться со случайным кораблем.
Вахту мы стоим с Князьковым, но так как все спокойно, ничего вокруг, то он сейчас в каюте у штурманского стола рассматривает карту перехода, что-то записывает и иногда переговаривается с журналистом.
- Что будете пить? - Было два часа ночи, и он решил приготовить что-нибудь горячее. - Чай или кофе? - Спросил он, поднявшись на палубу.
- Конечно кофе, то, что привез наш гость.
Внимательность к людям, забота о них, как я уже отмечал, характерны для Князькова. Это сразу бросается в глаза, особенно на фоне поведения моих коллег, Титова и Жигомана, им то присущи больши слова "дай, хочу." Несмотря на то, что Князьков старше нас всех, и умница, он не проявляет неуместного высокомерия. Он одинаково заботлив по отношению ко всем, будь то молодой или старый человек, друг или просто знакомый. Замечательные качества. Вот, если бы все люди были такими.
Проходит час, два. Огни маяка остались далеко позади и чуть-чуть поблескивают около ахтерштага, помогая правильно удерживать курс. Кругом темнота. Очертания берега не видны, они теряются в пелене тумана и в низко расположенных облаках.
Вдруг, совершенно неожиданно на курсе возникли огни: несколько белых и один красный. Что это, берег? Корабли на якоре? Какое расстояние до них? Все это моментально приходит в голову, требуя немедленного ответа.
Первая реакция - лево руля. Уйти дальше в море! Хотя это и потеря времени, но рисковать нельзя. Яхта летит, и рассуждения оборачиваются кабельтовыми и милями. Да, правильно, нужно уходить. Через несколько минут хода стала довольно отчетливо видна группа кораблей на рейде. Что это за суда, в темноте не различить.
Прошли. Справа за ними далеко впереди замелькал огонек нового маяка. Это наш поворотный в сторону Феодосии. Времени около четырех, скоро смена вахты.
После долгого плавания по Азовью впервые чувствую себя хорошо, больше четырех часов на вахте и никакой усталости. На душе легко. И главное, здесь тепло! Наверное, градусов 10.
Вылез Иван Иванович. Люк на капе маловат, так что выражение "вылез" вполне соответствует. Рассказал ему обстановку. Он молча сел в кокпит и взялся за руль.
Едва он его переложил, может быть просто автоматически, как яхта, до этого хорошо слушавшаяся руля, на большой скорости рыскнула в сторону и большая волна накрыла яхту, обдав нас водой с головы до ног.
Хотя мы оба были в резиновых костюмах, все же часть воды попала за шиворот. Но зачем унывать! Это же просто легкий душ. Открываю люк и спускаюсь в каюту. С меня ручьем льет вода. Смотрю на журналиста и смеюсь. Напал смех не то от радости за это плавание, не то от счастья, потому что я в море, о котором мечтал столько лет.
Описать Черное море невозможно. Энциклопедические данные о том, что его длина по параллели - 620 миль, по меридиану - 332 мили, что оно образовалось в конце палеогена, когда в результате материковых катаклизмов образовались Кавказские горы. А последнее, его соединившее со Средиземным морем, произошло совсем недавно, всего-то 6-7 тысяч лет назад. Это никому не интересно. А рассказ о том, как оно прекрасно, вызовет улыбку, ибо миллионы людей, которые приезжают летом отдыхать, любят море. Правда с берега.
Утро выдалось тихое, теплое и солнечное, но чреватое неприятными событиями. Иван Иванович ночью из-за трудностей подхода к Феодосии принял самостоятельное решение - идти в Судак.
- Почему ты так сделал? - возмутился я.
- Ветер был с берега, подходы к гавани очень трудные, так что мы не только испытали бы большие трудности, но из-за плохого входного фарватера в гавань под парусами зайти невозможно. А двигатель не работает. Вот я и решил идти в Судак, - объясняет он.
Да, тяжело в таких условиях, но главная трудность в том, смогу ли я объяснить пограничникам, почему мы не зашли туда, куда нас направили.
С двух сторон вход в естественную Судакскую гавань охраняют высокие горы. Справа приютились какие-то маленькие домики, а слева - старая генуэзская крепость. Почти прямо по курсу - поселок Судак.
Ветер почти совсем стих. Мы стоим, не двигаясь. И впервые за два месяца на палубе не холодно и приятно.
Но нам некогда, нужно ходить и ходить, ибо нам, даже не нам, а ИМ, нужны мили, пройденное расстояние, а не наши впечатления о природе, о море или красивых берегах Крыма.
Примерно в полдень гладь залива вдруг покрылась мелкими морщинами, и с берега подул слабенький ветерок. Он чуть пошевеливал наши паруса, но радости нам не принес.
Тихо. Яхта медленно скользила по воде под замирающее дыхание берегового бриза.
За четыре часа мы едва прошли одну милю.
Ветер еле-еле шевелил паруса, и мы буквально ползли к берегу. Может быть, следовало сказать "медленно и торжественно", так как это наше первое плавание в открытом море. Но впереди на причале оркестра не было, а стояли два пограничника с автоматами в руках и готовились "побеседовать с чужеземцами".
"Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят..."
Мы пришвартовались. Было тихо. Пограничники стояли на пирсе и ждали, пока я сойду на берег. Нам предстояло расстаться с журналистом, поэтому я подождал, пока он соберется, и мы вместе поднялись на причал.
- Вы капитан яхты, - обратился ко мне сержант.
- Да.
- Вас вызывает начальник погранзаставы.
- Сейчас приду.
- Нам приказано сопровождать Вас.
- Хорошо. Подождите минутку. Володя, - крикнул я Князькову, - дай мне судовую роль и папку с документами.
- Почему вы так долго шли, - спросил пограничник. - Мы Вас больше часа ждем.
- Вы же видели, что ветра почти нет, к тому же он встречный, поэтому мы шли галсами, тихим ходом.
Я повернулся к журналисту.
- Жалко, что Вы уезжаете. Нужно было хоть разок поплавать с нами в штормовых условиях.
- Мне и шести баллов хватило.
- Да бросьте вы, это самая прекрасная яхтенная погода. В такой ветер самые хорошие условия для плавания, самая большая скорость, а вблизи берега и не качает.
- Скажете, как будто я сам не шел с вами.
- Я видел, что вы плохо переносите качку, но это с непривычки. Но сейчас я не о вас думаю. Я хотел бы, чтобы вы увидели яхту в экстремальных условиях и наши действия во время шторма. Тогда у вас было бы больше уверенности и в нас, и в яхте.
- Вряд ли изменилось бы что-нибудь из того, что я понял, изучая вашу пятилетнюю подготовку к плаванию, строительство яхты, и наблюдая ваше поведение в море. Вы любите море, любите все делать сами, и радуетесь своим успехам, как ребенок. Такая реакция редко сохраняется у человека до пятидесяти лет. Вы заслуживаете быть счастливым, и я желаю вам счастья и удачи.
- Спасибо вам, но это уж слишком. У меня и недостатков много и трудностей хватает. Но я, как всегда, с просьбой. Вы видели во время плавания наши трудности, недоработки на яхте. Нам нужна серьезная помощь и как можно скорее. Затягивать подготовку к выходу в океан больше нельзя.
- Все, что от меня зависит, я сделаю и постараюсь помочь. Я готовлю материал о Вашем труде, о Ваших успехах и трудностях. Я хочу написать, как наши советские люди, не только моряки, ждут Вашего плавания. Уверен, что нас поймут и помогут. И, если не дадут новую яхту, то помогут дооборудовать вашу всем, что требуется для одиночного плавания.
- Спасибо, Борис Львович! Передавайте привет всем, всем в Москве. Я тоже желаю Вам удачи. Мы приедем через пару недель. Защищайте нас там от Григорьевых. Вы же нас видели в плавании.
- А Вы, Александр Моисеевич, больше пишите. Обо всех событиях, о плавании, о людях и своих переживаниях. Пишите. Это очень нужно всем людям и особенно тем, кто за Вас болеет. Люди должны Вас понять. Скажу вам по секрету, я пока и сам в этом не разобрался.
- Вам трудно понять и знаете, почему? Потому что лично вы никогда бы не пошли. Нет у вас такого желания.
- Да! Точно. Я бы не пошел ни за какие "коврижки".
- Ну, вот. Поэтому вам и невозможно меня понять.
Пограничники осмотрели яхту и удовлетворили свое любопытство. Сержант в нетерпении подошел ко мне:
- Товарищ капитан, пора идти.
- Сейчас, идем.
- Хорошо, мне все ясно, - сказал журналист. - Давайте прощаться.
Он уезжал в теплом купе скорого поезда в Москву, домой, а я... Что я? О чем просил, чего хотел, то и получил. С двумя пограничниками по бокам я пошел на заставу, которая находилась недалеко от порта, практически на окраине города. Не служба, а рай. Все рядом, не как у моряков, на флоте.
- Все хорошо, - просмотрев мои документы и выслушав объяснения о причине изменения курса, сказал начальник заставы. Но, так как вы не зашли в Феодосию, могут быть затруднения с выходом. Я доложу в Симферополь. Приходите вечером. Поговорим, и я сообщу результаты доклада в погранотряд.
Судак в далеком прошлом был греческой колонией и назывался Сугдея. Сейчас это название носит красивое кафе, расположенное в центре маленького поселка с населением около 5 тысяч человек. Вряд ли среди них есть потомки греков или генуэзцев. В свое время крымские татары потеснили греков и генуэзцев, а потом и сами ушли. Так что теперь там потомки Сечи запорожской и, может быть, выходцев из Курской губернии. Сейчас это небольшой и тихий курортный поселок, в котором население занято в основном в сфере обслуживания, да часть жителей работает на заводе шампанских вин. Кроме вина, в совхозе-заводе "Долина роз" вырабатывают розовое масло.
Поселок расположен среди гор, которые идут с двух сторон - с запада и с востока. На юге земля скрывается под море. Оно-то и делает этот край чудесным.
Примечательностью поселка является Генуэзская крепость, расположенная на высоком каменистом утесе. Развалинам некогда величественной крепости, которые неплохо сохранились, суждено вечно возвышаться над этой, ничем не примечательной местностью. Но эти, выдержавшие бури веков зубчатые стены являются свидетелями не только величия и военной мощи древней Генуи и ее талантливых архитекторов, но и ярким символом человеческой деятельности.
Наше плавание затянулось. Уже наступил декабрь, а мы все еще были на полпути к цели. Впереди была уйма трудностей и сотни миль пути по зимнему, хотя и южному морю. С самого утра хожу около заставы. Сидеть не могу. Нет терпения. Кажется, что когда двигаешься, то время идет по-другому. Ты как будто что-то делаешь и менее тоскливой становится процедура ожидания.
Упросил начальника погранзаставы сделать запрос на выход яхты в море, но в погранотряде никого еще нет, а дежурный решить такой "архиважный" вопрос сам не может. Вот и приходится ждать начала рабочего дня. И всего-то нам нужно пройти вдоль берега моря хотя бы до Ялты...
Вперед-назад, хожу и размышляю о превратностях судьбы. Дорог каждый день, каждый час плавания, а иногда может быть даже минуты. Но я не в силах что-либо изменить.
Дождь закончился, но промокшая одежда никак не просыхает. Ботинки тоже мокрые, но их негде высушить. Кругом неурядицы, наверное, так всегда при первом, испытательном плавании. Одно успокаивает, что наше плавание проходит пока благополучно, и у яхты оказались хорошие мореходные качества.
Со стороны моря показался Иван Иванович, мой тренер и помощник. В резиновых сапогах, в грязной не застегнутой рабочей спецовке, он шел по грязной дороге, угрюмо поглядывая по сторонам. Последнее время на его лице почти постоянно была маска недовольства. Наверное, это разочарование из-за трудностей нашего плавания, естественно, и в части оформления выходов в море.
- Выходить в море нужно, - буркнул он, не глядя на меня. - Немедленно. Идет шторм и яхту нужно убирать.
- Здравствуйте, Иван Иванович! Что случилось?
- Сейчас к нам приходили моряки с сейнера, - продолжал он. - Они предупредили, что надвигается шторм. Свои суда они переводят за скалу, так как у берега стоять опасно. Ветер с моря. Они сказали, что если мы немедленно не уйдем, то нашу яхту выбросит на берег и разобьет.
- Что же делать? - подумал я вслух. Я действительно не знал, что сейчас можно предпринять. Наше спасение было только в море, так как бухта не защищена от ветра и волнений, а разрешения на выход яхты пограничники нам пока не дают.
- Вы с ними любезничаете, боитесь их! - голос Ивана Ивановича сорвался на крик. - Шторм не шутит. Разобьет яхту. Вы это понимаете?
- Не кричите. Я прекрасно понимаю, но ничего сделать не могу. Пойдемте вместе на погранзаставу.
Вчера вечером я долго сидел у начальника погранзаставы, и мы по-дружески беседовали обо всем. Но, коль скоро я шел в плавание, то естественно, что мы говорили о плавании и моих планах на будущее.
Он с восхищением отнесся к предстоящему мне одиночному кругосветному плаванию и с его стороны в настоящий момент не могло быть и речи о каких-либо возражениях, о выходе в плавание. Но не все в его силах. Нас с Иваном Ивановичем он встретил приветливо, но все равно предложил ждать, несмотря ни на какие потуги моего тренера нарисовать страшную картину катастрофы. Этим он пугал только меня, начальнику заставы было практически все равно, так как он отвечал за свою работу, за порядок на границе. И хотя ему и не безразлично то, что шторм может разбить яхту, он за это никакой ответственности не несет.
Звонок из Симферополя принес нам избавление от мук ожидания, а может быть, и действительно от катастрофы. Быстро оформляю бумаги, и мы бежим на яхту. Быстрее. Быстрее. Нужно успеть отойти. Потерянные часы мы стремимся компенсировать минутами. Ветер посвежел, и ожившее море начало волноваться. Прибрежные скалы уже побелели от пены разбивающихся о них волн. Мы выбежали на причал, и ветер ударил нам в лицо. Теперь мы с трудом преодолевали напор ветра. По тому, как торопился Иван Иванович, я понял, что положение серьезное. А ветер все крепчал. Обстановка, еще час назад самая заурядная, вдруг резко осложнилась. Яхта стояла носом на выход в море на двух растяжках. Носовой фал удерживал яхту на якоре, а кормовой швартов был заведен на причал.
Времени на раздумья не было ни минуты. Нужно было действовать немедленно. Но как? Если выбрать якорь, то ветер сразу, в считанные секунды, выбросит яхту на берег. Если же поднять паруса, то никакими усилиями выбрать якорь будет невозможно. Под напором ветра яхта даже без парусов натянула якорный трос как струну.
Нужно было все делать одновременно так, чтобы, когда якорь оторвется от грунта, паруса начали работать.
- Иван Иванович! - крикнул я, - может быть, поставим штормовые паруса?
- Некогда, - сквозь вой ветра услышал я. - Выбирайте якорь!
Мы схватились за якорный трос. Сначала вдвоем, потом втроем. Получалось, как в старой русской сказке: "тянем, потянем..." И только, когда совсем был отдан кормовой, а яхта под напором ветра пошла в сторону, якорь сорвало, и мы с большим трудом потихонечку подтягивали его к яхте. Хотя нет, это нам только казалось. Мы подтянули яхту к месту, где якорь забрал. И яхта рыскала то вправо, то влево, как бы летая по дуге, центром которой стал якорь. Через несколько метров трос так натянулся, что мы не могли выбрать ни сантиметра.
- Ставить паруса! Поднять стаксель! - закричал Иван Иванович.
Двое остаются на якорном тросе, а я бросаюсь к правому борту и развязываю обвязку стакселя. Ребята позаботились заранее, все "на товсь". Затем бегу к грот-мачте и быстро выбираю фал. Ветер врывается в парусину и надувает ее огромным шаром. Полотнище рвется из рук по ветру, бьет по лицу, хлопает с силой выстрела. Обтягиваю и креплю фал. Парус забрал и реек стакселя рванулся к левому борту.
- Скорее грот. Грот поднимайте!!! - слышу крик Ивана Ивановича. Некогда докладывать, что стаксель выбран и закреплен. Некогда подбирать топенант. Бросаемся к гроту. Теперь мне помогает Титов, так как одному уже не под силу.
- Скорее, скорее грот! Черти полосатые, - кричит рулевой, добавляя крепкие слова из морской практики.
Под действием одного стакселя яхта резко пошла влево, натянув якорь-трос как струну. Якорь уже не выбрать никакими силами. Володя держит трос, закрепив его на кнехтах.
Передняя шкаторина грота заходит в паз с трудом. Ликпаз еще не обтерся и заусенцы, как нарочно, "выросли" и задерживают парусину. Так всегда, когда спешишь. Поправляю парусину и одновременно натягиваю фал. За гротафал вдвоем тянем с большим трудом, так как грот уже забрал и заработал.
- На якорь! - кричит Иван Иванович. Теперь все на крике, так как от воя ветра ничего не слышно. Да и волнуются все.
Иван Иванович маневрирует яхтой. То он повернул ее влево и, когда якорный трос натянулся, он перевел паруса, и яхта пошла вправо. В этот момент якорный трос дал слабину, и мы начали быстро выбирать. Так он повторил два раза, и вот якорь на борту. Пока Володя его укладывает, мы с Титовым добираем стаксель и грот, крепим их и подтягиваем топенанты. Все делаем вручную, так как лебедок у нас нет. Я оттягиваю фал в сторону, парус чуть-чуть идет вверх, и тогда я отпускаю фал. Титов рывком выбирает слабину. Три-четыре рывка и парус обтянут и закреплен. А яхта уже идет полным ходом. Грот работает прекрасно, и мы бросаем наши попытки выбрать последние сантиметры слабины. Яхту уже бросало по волнам. Резкие волны разбивались о борт, яхту кренило и поэтому, чтобы не упасть за борт, приходилось одновременно и работать и хвататься за грот-мачту или за что попадется под руки. Обнимаю грот-мачту, как не всегда девушку. Уж больно крепко... При ветре с моря волнение поднимается очень быстро. Так и сейчас, хотя шторм налетел всего полчаса, ну максимум час назад, волнение моря уже 5-6 баллов.
Наконец, паруса подняты и закреплены. Послушная рулю яхта рванулась влево и, гонимая ветром, пошла почти параллельно берегу. Да, почти, так как под действием бокового ветра ее дрейфовало к кромке берега, прямо на пляж. Близко к берегу подходить нельзя, так как здесь мелко. Но, как только набрали скорость, нужно было немедленно менять галс.
- К повороту! - закричал рулевой. Он даже не объясняет, что будет за поворот. Не экзамены сдаем яхтенной комиссии, где, прежде чем действовать, нужно все скрупулезно объяснить. Здесь только действия!
Четкие, быстрые, тем более что почти всю работу делают сейчас рулевой и ветер, так как грот и стаксель с рейками. Мы только до боли в руках выбираем шкоты.
Руль направо рывком, практически на борт, - и яхта резко меняет курс. Как только нос проходит линию ветра, яхта рывком, буквально прыжком, поворачивается почти в обратную сторону. Шли секунды. Какие они длинные! Яхта шла вдоль берега, но теперь вправо, мимо пирса к скалам. Мы внимательно смотрели на берег и не могли оторвать свой взгляд от приближавшейся опасности. Берег был так близко и так страшен, что нам казалось, что яхта не удаляется. Справа, чуть впереди были серые рваные камни. В пене волн они оскалили свои зубы, как будто ожидая очередной жертвы. Кажется, что дальше идти нельзя. Во время поворота яхта теряет свою скорость и ее дрейфует к берегу. Поэтому очень важно уйти подальше вперед одним галсом на большой скорости. Но в то же время нужно иметь запас расстояния до опасности, чтобы успеть развернуться и лечь на другой курс. Здесь от рулевого требуется хорошее знание возможностей яхты, опыт в ее управлении и точный расчет. Опыта Ивану Ивановичу не занимать, а выполняли команду старые "морские волки", которым не нужно было доказывать, где, что и как делать.
- К повороту, - наконец слышим крик рулевого. Иван Иванович теперь в своей стихии... Руль лево на борт и яхта мгновенно ложится на правый галс! Как четко, как хорошо она слушается руля при таком сильном ветре. Как только нос яхты переходит линию ветра, он сразу же рывком наполняет паруса, и яхта валится на бок. И вот мы снова летим параллельно берегу, стараясь подальше уйти влево. Мы идем вдоль берега, но из-за переживаний, опасений попасть на мель, нам кажется, что мы снова приближаемся к земле. Сейчас задача - подальше уйти от камней, оставшихся за кормой, хотя долго этим курсом идти нельзя из-за дрейфа яхты к берегу. Оглядываюсь назад и смотрю на пирс, около которого стояли еще несколько минут назад. Он оказался мористее яхты! Нас сдрейфовало и очень сильно. Но мы идем дальше. Скорость большая, яхта летит как стрела и прекрасно слушается руля. Пятьдесят, сто метров... Хочется крикнуть Ивану Ивановичу: "Дальше нельзя! Там мель!". Сдерживает только то, что Иван Иванович опытный яхтсмен и, наверное, не раз бывал в подобной ситуации.
Наконец, поворот. Руль направо, шкоты раздернуть. Нос яхты быстро пересекает линию ветра, и он бросается в паруса, теперь уже с левого борта. Яхта вздрагивает и резко, со стоном наклоняется направо. Шкоты мгновенно выбираются до предела, сколько хватает сил. Идем левым галсом. Стараемся держаться как можно круче к ветру, чтобы подальше уйти от камней. Но, чем круче к ветру, тем меньше скорость, тем больше дрейф назад, к берегу. Нужно выбрать оптимальный режим - в этом наше спасение.
Проходит минута, вторая - идем на большой скорости. Ветер порывистый, злой. Буквально физически ощущаешь, как он бьет по парусам, как звенят натянутые ванты, и ходит мачта. Волны резко бьют по корпусу, создавая добавочный шум. Он заглушает грохот волн на подводных скалах, от которых мы стараемся уйти. Взоры всех обращены на скалы и бегущую буквально по касательной к ним яхту. Сейчас все зависит от величины дрейфа, а на таком маленьком участке пути его очень трудно определить. Мало времени на расчет, да и ходовые параметры яхты мы знаем пока еще плохо. Нет достаточного опыта плавания на ней.
Нет, не пройти! Интуитивно определяю, что немножечко, может быть самую малость не хватит, чтобы яхта могла проскользнуть мимо скал, частоколом стоящих справа от выхода из этой негостеприимной гавани. Нужно поворачивать. Главное, выбрать момент, чтобы не снесло на скалы во время поворота.
- К повороту! Поворот оверштаг! - кричит рулевой.
Руль лево на борт. Опять удар ветра в паруса. Яхта тяжело вздрагивает и буквально падает на левый борт. В каюте что-то с грохотом летит с правого борта на левый. Идем снова правым галсом, но берег теперь остался почти за кормой и не страшно. Теперь просто нужно уйти подальше, чтобы спокойно оторваться от берега. Берем разбег на выход в открытое море: там не страшен шторм!
Снова поворот. Это последний. Яхта ложится на левый галс и сразу кренится градусов на тридцать на правый борт. Что-то с грохотом перекатывается с борта на борт, напоминая нам о спешке и нашей неаккуратности крепления вещей в каюте. По расписанию это входит в обязанности Титова, но с него "взятки гладки". Он может выслушать, ничего не сделать, но преспокойно оправдаться.
Море встретило нас волнением. Здесь оно ничем не защищено и, гонимые штормовым ветром, волны буйствовали и набрасывались на яхту как на инородное тело, стремясь разбить ее и унести с собой. Но до берега было уже около двух кабельтовых, и нам он был уже не страшен. Можно осмотреться и вздохнуть.
Сажусь за руль.
Постепенно спадает напряжение и начинает появляться боль в руках, ободранных тросом. Начинает доходить, что брюки мокрые, что вода с шапки капает за ворот. Иван Иванович, довольный собой, молча ушел в каюту. Титов убирал канаты, складывал и крепил их на палубе, а Владимир, наш рулевой-радист, сел рядом со мной в кокпите, и мы с ним пытаемся осмыслить только что пережитое, наши действия, поступки. Ведь несколько минут назад решалась судьба яхты, а может быть, и наша. Естественно, все зависело от нас самих. От четкости наших действий и, главным образом, от умения рулевого. Надо признать, что он справился с этим отлично. Молодец все-таки Иван Иванович!
Ветер не унимался. Шквалы налетали один за другим. Яхта, качаясь как маятник, черпая иногда воду то левым, то правым бортом, неслась по волнам, оставляя за собой белую пенящуюся дорожку. Я же перестал волноваться, памятуя о том, что яхта - это бочка, а не корабль, и ее невозможно утопить, а от убиения на скалах мы удрали.
Было бы прекрасно, чтобы этот эпизод увидели мои недоброжелатели, которые кричат, что "этой яхте по речкам плавать, что она "утопнет"..." Наверное, они просто замолчали бы. Против фактов не "попрешь"!
Где-то далеко-далеко остался уютный дом и все прелести современного бытия, а я здесь мокну, мерзну, недосыпаю, недоедаю. И, как не странно, чувствую себя счастливым! Попробуй, докажи, когда сам не можешь разобраться что хорошо, а что плохо.
Но что это? Грот-мачта выше краспиц изогнулась и кажется, что она вот-вот надломится совсем.
- Куда Вы смотрите?! - крикнул Иван Иванович.
Я показал ему наверх грот-мачты. Я только что его сменил и смотря наверх, на прогнутую в верхней части грот-мачту, думал, что же Жигоман на это никак не прореагировал?
- Снимайте грот. Давайте штормовые паруса. Скорее!
Перекладываю руль на ветер и яхта становится против ветра. Стараюсь ее так удержать. Нагрузка снялась, но мачта осталась согнутой.
В чем дело?
Пока меняли паруса, я все думал над тем, почему так случилось. Талрепы на ромбовантах были маловаты и мы как следует не обтянули их. Но только ли в этом дело? Если бы сразу поставили штормовые паруса, то этого не случилось бы.
А может быть винты талрепов раскрутились, а никто не проверил состояние такелажа. И третье, это наша разболтанность. Каждый раз прошу Ивана Ивановича проверить такелаж. Он знает, что это его обязанность, но самоуверен сверх всякой меры. Всегда он намекает мне на двигатель яхты, который, к сожалению, не работает. Он считает меня виновным в этом. Вот и сейчас вместо подготовки к выходу в море они с Титовым пьянствовали, а я забегался с оформлением документов на плавание, не проконтролировал, - и вот итог. Тяжко.
"Русь" во весь опор мчалась по волнам под порывами шквалистого восьми бального ветра.
- Пойди, посмотри курс по главному компасу, - попросил я Володю.
- Зюйд зюйд-вест, - крикнул он из каюты.
- Пожалуй, пора ложиться на зюйд-вест. Засеки курс по компасу.
- Есть, зюйд-вест. Так держать, - кричит Володя.
Теперь до Алушты будем идти полным бейдевиндом. Ветер хороший, как раз для парусного судна. Здорово качает, но к этому постепенно привыкаешь.
После вахты уснул. Забрался в спальный мешок, температура воздуха почти десять градусов тепла! После азовских холодов, тепло здорово чувствуется. Отдых принес бодрость. Это хорошо.
Но, к сожалению ветер вдруг стих. Яхта болтается на зыби и почти не двигается. В трех милях по корме Алушта. Пасмурно, тихо. А так хотелось поскорее дойти до Ялты!
Идет час за часом. Такое впечатление, что яхта идет назад. Руля не слушается, паруса чуть колышутся. Полная противоположность тому, что было днем.
Стараемся уйти подальше в море, чтобы там поймать ветер. Движение яхты почти незаметно. За пять часов отошли мили 4 на юго-запад. Ветер иногда появлялся, надувал на несколько минут паруса и опять пропадал.
В полночь мы повернули к берегу и взяли курс на оконечность Медведь горы. Но до конца вахты сумели подойти только к поселку Фрунзенское. Идти вдоль берега невозможно, так как ветер с моря и нас все время дрейфовало, прижимало к берегу. Опять повернули, чуть ли не назад, и пошли от берега в море искать ветер и набрать дистанцию для выхода к Гурзуфу. Идти было абсолютно неинтересно. Тихо. Темно. Все какое-то вялое, пресное. Никакой динамики.
В голову лезут дурные мысли о береге, о далекой Москве. О тепле, которое оставил там, о том, что вот уже месяц не получаю никакого отклика. В Керчи получил из дома телеграмму: "Поздравляю с удачей".
Боже мой. Как это глупо. Разве этого ждешь от родных? Хочется участия, внимания, заботы...
Под стать настроению море и погода. Уныло и грустно все и ничто не радует на этом свете.
Молча сдаю вахту и иду вниз. Разбуженный подвахтенный Титов опять что-то ест. Благо, для него это все даром. Как-то он взял банку с венгерскими помидорами, пробил напильником дырку и выпил томатный сок. Я не сдержался и сделал ему замечание. Он, особо не реагируя и не обижаясь, ответил словами своей жены:
- Федоровна говорит, что мужчина - это скотина, которую нужно накормить!
Трудно об этом судить. В далеком прошлом все было проще. Мужчина боролся с природой, добывал средства для пропитания, защищал женщину. Защищал ее очаг, ее честь, ее жизнь. А женщина служила своему защитнику, она создавала ему уют, покой от того беспрестанного напряжения, в котором находился ее страж. Ее профессия в вопросе служения мужчине определялась совершенно однозначно тем, что она обязана создавать ему приятную жизнь, а не наоборот!
Ну, что здесь обидного для женщины, если он ее любит, если она при этом счастлива, если он ее уважает, бережет.
Там, где этот принцип сохранился, естественно не в первобытном виде, семьи находят счастье и поныне. Условия жизни, существования меняются гораздо быстрее, чем происходит изменение физиологических функций человеческого организма, его привычек, конституции его тела...
Представьте жизнь мужчины, ну, допустим, несколько тысяч лет назад. Он охотник. Он собирается совершить большое дело - убить буйвола. Вся его мощь, воля, сила, ловкость, ум, отвага, опыт, умение собираются воедино на очень короткий момент. И вот он убил животное, отдал его женщине. Теперь он свободен. Он расслабляется, и какой-то период времени живет расслабленно. Потом опять концентрация сил... То есть, он жил импульсивно. А женщина расходовала свою энергию постепенно, все время.
Каждый день она готовила пищу, шила одежду, убирала. Таким образом, она жила с постепенной отдачей сил и своей энергии. Это длилось веками. К этому приспосабливался организм. А сейчас, с развитием цивилизации, с развитием общества не только отмирают старые обычаи, но и рождается совершенно новое, которое требует изменения исторически сложившихся поступков и действий.
- Федоровна мне все разрешает, - говорит Титов. - А почему? Потому, что она боится, что я ее брошу. И кому она будет нужна? Вот так. Поэтому она и брюки погладит и все постирает, и всегда накормит, чуть только я заикнусь. Знать надо их психологию.
Вряд ли этим можно гордиться.
Мы иногда на эту тему спорили. Титов попрекал Ивана Ивановича за его поведение.
- Когда я был женат, я никогда не изменял своей супруге, - как-то отпарировал Иван Иванович.
Правильно сказано, только, пожалуй, Титов это не поймет. Наоборот, он часто рассказывает о своих донжуанских похождениях, довольно скабрезным языком.
Плавание у южных берегов Крыма, наверное, имеет свою прелесть летом, когда можно покупаться и позагорать. Тогда просто можно не реагировать на слабый ветер, не нужно торопиться. Летом тепло.
Весь путь от Алушты до Севастополя мы прошли при слабом ветре. Шторм, который нам прогнозировали в Ялте перед переходом в Севастополь, прошел где-то мимо, о чем мы не жалели. Ветерок, примерно баллов в 5-6 дул при подходе к Севастополю.
Утром нас разбудило солнышко. Боже мой, какая это радость после месяца туманов и дождей. Мы вылезли на верхнюю палубу и радовались. Я смотрел на яркое, четкое в косых лучах море, на искрящийся свет солнечных лучей и думал, как хорошо на свете, какое это счастье жить!
Великий и бесконечно дорогой Разум Вселенной создал человека, самое совершенное живое существо и дал ему все. И вот эту прекрасную Землю, целую большую и прекраснейшую планету. Живите мол, радуйтесь и будьте счастливы!
А мы? А мы как слепые котята. Все чего то ищем, ждем, зачем-то боремся и ....
На рейде стояли большие и малые корабли, современные ракетоносцы и вспомогательные суда. Мимо нас несколько раз прошел пограничный корабль и от поднятой им волны яхта мерно покачивалась.
В восемь часов я заступил на вахту, а все остальные нежились на солнышке. Из Севастополя куда-то на юг шел большой теплоход "Колхида". Когда он поравнялся с нами, я решил его поприветствовать, памятуя наши военно-морские обычаи.
- Володя, приспусти флаг, давай поприветствуем теплоход.
- Зачем? Не будет он отвечать такой козявке.
- А я думаю, что будет. Все моряки, на всех флотах, во всем мире уважают парусный спорт и чтят его традиции.
- Да, ну вас. Они будут смеяться над нами.
- Ну, черт с тобой, лентяй несчастный. Иван Иванович, пожалуйста, приспусти флаг. "Колхида" уже поравнялась. Скорее, пожалуйста.
Говоря это, я специально два раза произнес магическое слово, так как боялся, что и этот член экипажа может заартачиться, и готов уже был передать руль, чтобы самому опустить флаг. Но Иван Иванович подошел к бизани, отвязал флаг фал и опустил его на одну треть. И вдруг мы увидели, как на теплоходе с мостика спустился моряк и побежал к кормовой мачте. Вот он подбежал, так же распутал фал и ответил на наше приветствие флагом нашей Родины - Союза Советских Социалистических Республик. Ура!
- Молодцы! Право, это здорово, особенно, когда вот такие Титовы не верят в наши славные традиции.
Я был рад, честное слово, рад. Как-то сразу поднялось настроение, и все вдруг заговорили, даже Титов был вынужден признать святость наших традиций.
- Спасибо! Спасибо тебе, "Колхида", - хотелось мне им ответить.
Ветер чуть посвежел, но дул почти прямо в нос, когда мы повернули к входу в Камышовую бухту. Идти против ветра вообще трудно, но в узкостях во сто крат труднее.
- Приготовиться. Сейчас придется поработать всем, так как будем идти галсами, а здесь их придется менять примерно пятьдесят раз. - Сказав это, я передал руль Жигоману, так как нужно было работать на шкотах.
- На стаксель шкотах нужно быть очень внимательными, - предупредил Иван Иванович. - Обтягивать шкоты придется очень сильно, так что не зевайте. После поворота оверштаг сразу же выбирайте шкоты в тугую, а то опоздаете и, когда стаксель заберет, то вы их не выберете.
Меня Иван Иванович поставил на левый борт, а Князькова на правый.
Бухта длинная и узкая, так что если не 50, то 40 галсов мы сделали и порядком натаскались шкотов. Да, без лебедки плохо.
Середина декабря. Мы приткнулись в самой оконечности Камышовой бухты, в яхт-клубе "Атлантика". Все. Плавание закончено. Пройдено более 500 миль, и мы в какой-то степени испытали яхту. Главные же испытания ей и мне предстоят не на воде, а в канцеляриях.
Яхта идет хорошо. Даже при 7 баллах воду на палубу не берет, хорошо идет при курсе бейдевинд, держит направление без подруливания. В общем, если ставить оценку яхте, то ни я, ни Иван Иванович не променяли бы ее на нашу серийную яхту Л6 - никакого сравнения по мореходности, что для меня было главным. Конечно, вид яхты желает лучшего, ход небольшой, меньше, чем у Л6, но зато она надежная.
Стотонный морской кран медленно и легко, как пушинку, поднял яхту и поставил ее на берег. Укрепив ее и закрыв на скромный замок, мы разъехались по домам, чтобы весной продолжить и плавание, и борьбу за право выйти в океан.
Гл. УШ УБИЙСТВО, С ”ХОРОШИМИ“ НАМЕРЕНИЯМИ.
Чем тебя выше поднимут, тем больнее будет падать.
Народная мудрость.
Кем бы ты был, если бы начал жизнь сначала?
Этот вопрос задают очень многим, если не всем людям в тот или иной период их жизни. Очень многие, особенно когда отвечают для печати, говорят, что он прожил бы жизнь точно так же. Не буду спорить, но поверьте, что, изучая те или иные науки, человек познает мир, общечеловеческие отношения, культуру, искусство. В результате он, естественно, становится чуть-чуть умнее, чем был в свои 18 лет, когда выбирал специальность и решал в какой ВУЗ идти учиться, кем быть. Неужели в мировоззрении человека ничего не меняется оттого, что он познал какую-то частичку человеческой мудрости?
Не верю. Не верю только потому, что за прошедшие 30 или 40 лет человек узнал все же себя лучше, познакомился с миром и мог бы критически оценить свои поступки, свои способности и то, как он их развил, как ими воспользовался в жизни. По-моему, только единицы “угадывают”, свое предназначение в жизни. Единицы.
В далеком детстве я очень любил музыку. Но, так как еще в трехлетнем возрасте я разбил скрипку, то даже в шесть лет мне не давали играть на балалайке. Вернее, давали, но под присмотром. Слушая классическую музыку, я часто думал о том, что мог бы стать дирижером, так как многие произведения я знал наизусть, даже симфонии, мог отличить исполнение того или иного дирижера и кое-где мне казалось, что можно было бы исполнить лучше, по другому.
И все-таки науку я люблю больше всего, возможно потому, что занимался ею всю жизнь, даже будучи в армии. А вот сейчас, столкнувшись “на гражданке” с борьбой за право что-то делать свое, отстаивать свою мечту, я подумал о том, что одной из самых интересных специальностей является психология. Меня волнуют вопросы:
Почему зло активнее добра? Почему оно часто побеждает хорошее, и длительное время торжествует? Пока ленивое добро возмутится и начнется борьба за правду, зло вволю поиздевается над людьми.
Почему все новое, встречая тихое, именно тихое, одобрение многих людей, вдруг встречает негодующий, злобный протест немногочисленной группы людей и зачастую побеждает... Возможно, это новое потом, через годы, вновь возникнет и сумеет пробить себе дорогу. А пока? Пока оно гибнет под натиском противников или, как их вежливо называют, оппонентов.
А вот все эти вопросы могли бы разрешить психологи. Они-то должны понимать движение души того или иного человека и уметь выяснить первопричину “теневой деятельности”.
Исходя из этого, мне хотелось бы изучить психологию до тонкостей, и знать ее, даже будучи инженером. Тогда, возможно, было бы легче жить и с большей пользой трудиться.
Окончив тренировочное плавание и будучи доволен его неплохими результатами и, освободившись от кошмарных напряжений, сопровождавших мою зимнюю навигацию, я расслабился. Теперь, никуда не торопясь, я мог проанализировать, что сделано, как, много или мало и почему?
Общая картина была такой: я рвался к морю, а различные обстоятельства, в том числе и люди, мешали мне. Я пришел на море, в конце концов, пробившись через все преграды, и опять - таки, благодаря помощи людей.
Борьба, таким образом, явилась залогом моего успеха.
Я с большим трудом выходил в море; но наперекор злопыхателям, нашлись люди, которые не побоялись ужасающих прогнозов и выпустили меня в море. Годится и прочее в том же духе, но этого не случилось, так как нашлись опять таки другие, именно другие, люди, которые не побоялись “прогнозов” злопыхателей и выпустили меня в море. А результаты испытания яхты превзошла все мои ожидания. И испытания проходили в зимнее время, когда все яхты стоят на берегу.
И в третьих, я с большим трудом, с боем прорывался в плавание через погранзону, хотя были люди, которые говорили, что я строю яхту, чтобы убежать за границу.
Почему-то об этом некоторые говорили с упорством, которому позавидуешь..
Почему так?
Что это за люди, которые ставят своей жизненной целью увидеть в других только плохое и “немедленно и гласно” раззвонить об этом всему миру. И не только рассказать, но и принять меры, чтобы преградить дорогу любому новому делу, идее, мечте.
- Запретить!
- Не разрешать!
- Не давать!
- Закрыть!
- Ты пойдешь и удерешь в другую страну, тебе-то хорошо, а нам за тебя отвечать?
- Да никуда я не убегу, - стараюсь убедить я. - Я же член партии.
- И члены партии бегут.
- Но я офицер. Прошел всю войну, отдал всю жизнь армии.
- И офицеры бегут.
Когда строил яхту, я все время боялся того, как я смогу защитить ее ходовые и мореходные качества, чтобы получить документы на судно.
По своей наивности я послал документы, вернее, чертежи на яхту председателю технической комиссии Григорьеву, который был негативного мнения о яхте, еще не видя ее. Он их использовал для того, чтобы написать разгромное «обоснование», что яхта немореходная, слабый корпус, плохая остойчивость и прочее. Я таки ушел в плавание, и яхта показала прекрасные мореходные качества.
А пока я ее еще строил, ко мне часто приходил представитель навигационно-технической инспекции маломерного флота Елкин. Он наблюдал за ходом строительства, интересовался моими планами и был в курсе всей постройки яхты. Когда встал вопрос о выдаче на яхту судового билета, Елкин позвонил мне и предложил представить им техническую документацию. “Я не зря к тебе ходил, я твою яхту наизусть знаю и уверен в ее надежности. Давай документацию и получишь судовой билет”.
Опять борьба. Ну, действия Елкина мне ясны. Он видел, знал и выполнял возложенные на него обязанности. А почему председатель технической комиссии федерации парусного спорта, который был назначен в комиссию для оказания помощи в постройке яхты, никогда ничем не помог, не поинтересовался тем, что она на практике собой представляет, а наложил “вето”. Ну, хорошо, что его не послушались. Но сколько сил, энергии он затратил, выступая на различных совещаниях и в печати, чтобы очернить яхту и меня.
Вспоминаю слова замечательного писателя-фантаста и психолога И. Ефремова - действительно такие люди - садисты. Они испытывают наслаждение, причиняя другим боль, глумясь над ними, над их трудом, их творениями. “Надо лечить таких людей”, - говорит Ефремов, и он глубоко прав. Возможно, читая эти строки, Григорьев обидится на меня. Но мне хотелось, чтобы он знал, что все плохое, негативное, все зло, направленное против совершения мной кругосветки, сделано им. Пусть он помнит и это будет вечным грузом на его совести, если она у него есть.
Но, хотя я думал об этом и мне было больно, что я много не доделал из-за нападок Григорьева и Кошелева, все же наперекор всему моя, именно моя, яхта оправдала мои самые сокровенные надежды. Она хорошо держалась на воде, была устойчива на курсах, имела хорошую остойчивость, сухую палубу в волнении на море и очень хорошие бытовые условия. В каютах было сухо, нигде никакой течи. А палуба? Она казалась крепче железной, ей так досталось, а она все выдержала.
Нет, пожалуй, отрицательного гораздо меньше, чем плюсов. Есть что рассказать, есть о чем доложить. Нужно сменить мачты, отремонтировать двигатель, и можно идти в дальнее плавание. Ну, если не вокруг света, то, пока хотя бы вокруг Европы. Это тоже хорошо.
Меня иногда заносит, это плохо. Я начинаю злиться, хотя вообще-то, если разобраться, то дела мои идут, неплохо. Жаль только, медленно.
Есть люди, которые понимают, как надо себя вести. Читаешь о них и завидуешь. Как они умеют быстро, четко осуществить то, что задумали.
Какой-то я несобранный, нет у меня жесткости, четкости. Наверное, потому, что я романтик. По сути дела, выращенный на романтической ниве, я не был спортсменом в том смысле, что не ставил перед собой задачу стать мастером, рекордсменом. Я был и остался просто романтиком. Очень любил природу - горы, леса и море. Море особенно.
Я очень любил путешествовать. Говорят, что это вид отдыха. Нет, это не так. Туризм - может быть да, но путешествие - это познание мира, это открытие природы, ее сущности и вместе с тем это познание самого себя.
Путешествие, при всей его привлекательности, это труд.
Человек, в конце концов, должен познать самого себя, чтобы когда-нибудь ответить на вопрос, для чего он существует. Чтобы узнать, полюбить и сохранить тот мир, который его родил - саму природу.
Наверное, в школе мне не привили страсть к соревнованиям, к победам, соперничеству. Я не любил драться и даже в мальчишеском возрасте избегал, если это было возможно, драк. К соревнованиям я относился более-менее равнодушно, может быть потому, что был убежден, что не буду первым.
Первым в чем?
Сейчас я вспоминаю, и мне самому странно, что я не стремился в спорте быть первым. Вот в науке, шахматах, в странствиях, - в общем, что-то сделать, что-то придумать - это хотелось сделать первым. Объяснить это трудно, но мне кажется, что чисто физическое у меня было на втором плане. И все это непонятно, так как я прошел большую армейскую школу, руководил соревнованиями и хотел, чтобы победили матросы моего корабля. А сам? Да, участвовал, когда заставляли, по приказанию, но ни в каких видах спорта я не отличился, дорос по плаванию, лыжам и бегу на коньках только до третьего разряда, вот только в шахматы мне повезло больше, вылез на ступеньку выше...
Не вышел из меня “пан-спортсмен”. Но все-таки живу и тружусь. И не плохо!
Я соскучился по Москве, по друзьям и по своему дому, наверное, потому, что только в нем мог до конца расслабиться. Поэтому я был рад приезду домой. Все друзья и недруги (ну, какая жизнь без них) отметили, что плавание пошло мне на пользу, так как я похудел. Значит, стал моложе и здоровее.
Сразу же по приезде включился в работу по подготовке к отчету на Географическом обществе. Начал разработку документации по улучшению оборудования яхты, главным образом - по замене мачт, сделанных из случайных мягких и тонкостенных алюминиевых труб, на специальные. Нужно было где-то находить лебедки, хорошие талрепы, ремонтировать дизель, искать снасти-канаты, фалы для шкотов, для якоря и так далее. Нужно было добиваться большого плавания со свободным выходом в море и разрешения на одиночное пятисотмильное плавание в открытом море.
Надо, надо, надо! Кошмар, какой-то. При этом необходимо все доказывать, так как никто не ждал меня в свои объятия, наоборот, каждый стремился отфутболить меня к другому
Сейчас было легче оттого, что замолчали все те недоброжелатели, которые прогнозировали яхте “оверкиль”, что яхта обязательно утонет. Многие “юмористы” усвоили Григорьевское выражение, что яхта обязательно “утопнет”. Ан, не утопла, тем более, что плавание проходило зимой, в сложных навигационных условиях, при суровом штормовом состоянии моря. Здесь председателю технической комиссии федерации парусного спорта определенно не повезло. Так сказать, опростоволосился.
Никуда они не денутся, - заверял меня мой новый хороший знакомый, преподаватель МАТИ, мастер спорта Игорь Варвинский. - Они будут обязаны считаться с тем, что ты успешно совершил зимнюю кампанию. Никто даже на Черном море не плавает зимой. Все отсиживаются в портах. А вы? Я за вас горой и буду бороться, чтобы помочь!
- Дорогой Игорь, - возразил я ему. - В войну даже максимум одного взвода было достаточно, чтобы уничтожить врага-одиночку. Тем более, если знаешь этого врага. А сейчас какой-нибудь аппаратчик засел в богатых апартаментах и оружия-то никакого не имеет, а попробуй, сокруши его. Да на него полк таких, как ты или я, пошли, а он не испугается, потому что мы все ему ничего не сделаем.
- Вам нужно обратиться в ЦК КПСС. Попросите Сенкевича, пусть выйдет на Шауро В.Ф. Ведь все ваши результаты пока положительны, им нечем вас “бить”! Вам еще нужно многое дооборудовать на яхте, пожалуй, вы не успеете подготовиться к кругосветке на будущий год, но пойти в плавание вокруг Европы, тем более с командой 2-3 человека, это не только реально, но и полезно.
- По-моему, это достаточно просто аргументировать. Вы подучитесь, у вас появится уверенность, но главное, с вами будут такие люди, которые смогут доложить, что вы готовы.
- Все логично и правильно. С этим нельзя не согласиться. Но, понимаешь, я кому-то мешаю в чем-то. Кто-то очень заинтересован в том, чтобы меня не пустили.
- Уж федерация что взялась, то взялась за вас. С завидной энергией. Если бы они столько сил и энергии направили на развитие парусного спорта в Союзе, то мы бы далеко обставили бы и Польшу, и Англию - “владычицу морей”.
- Нужно искать пути непосредственного выхода наверх, найти умного и независимого человека и просить его поддержки.
После тренировочного плавания ко мне начали приезжать в Воскресенск, домой или звонили по телефону на работу и приглашали в Москву, чтобы поговорить и обсудить мои проблемы. Начали поступать письма от различных незнакомых мне людей с просьбой взять их с собой в плавание вокруг света. В общем, это был интересный период, богатый переживаниями, встречами, предложениями, моральной поддержкой, но почему-то молчал И.А. Ман.
Какой-то парадокс был в том, что музей морского флота СССР разместился в тихой маленькой церквушке, в нешумном уголке Москвы. Сразу же, у самого входа тебя охватывали тишина и спокойствие, ну совершенно не соответствующие стихии, в которой плавали и работали сотни судов, выставленных здесь в качестве экспонатов.
Почти всегда здесь можно было застать ученого секретаря нашего общества Шипилова, который после кипучей и непоседливой жизни в основном в суровом Ледовитом океане, нашел тихое место для продолжения научной работы. Иван Александрович Ман бывал здесь реже, но, к счастью, я его застал.
- Я доволен вашим плаванием. Мне уже звонили некоторые товарищи из Черноморского пароходства. Приятно, что они вас поддержали и дружески отнеслись. Я видел вашу яхту, она мне понравилась, но “внутрь” не заберешься, поэтому очень приятно, что это суровое плавание прошло благополучно. Это уже свидетельство о надежности яхты.
Прошу вас, расскажите, что все же вас не удовлетворило, в первую очередь по яхте.
- Честно говоря, я боялся встречи с морскими волками, так как знал, что большинство моряков торгового и рыболовного флота скептически смотрят на военных моряков. Почему? Не знаю. Тем более приятно, что они отнеслись ко мне с таким дружелюбием. Я им чрезвычайно благодарен. Ну, о яхте? Мне кажется, что я ее перегрузил. Слишком большой вес фальшкиля, хотя это и придало колоссальную остойчивость яхте. Но я здорово потерял в скорости. Второе - малы мачты. Нужно увеличить их по высоте метра на два-три. Я думаю попросить кого-нибудь из конструкторов выполнить перерасчет мачт, тем более что эти не годятся и по прочности. Нужно увеличить парусность, так как по маршруту почти половину пути придется идти в штилевых зонах. Третье - не работает дизель, и винт не подобран, вернее, не рассчитан на заданные обороты дизеля. Ну, и те недостатки, которые получились из-за недооборудования яхты: нет печки, нет подзарядного устройства, нет радиостанции, нет спасательного плотика, нет лебедок, не сделаны приспособления для постановки и съемки парусов из кокпита. В общем, если меня поддержат, то месяца три придется вплотную заниматься ремонтом и устройством. При таких темпах я не успею подготовиться к выходу в кругосветное плавание, поэтому мне хотелось бы сделать одно большое плавание, ну, допустим, вокруг Европы - из Севастополя в Ленинград или даже лучше в Мурманск, причем с экипажем в два-три человека.
- С кем вы уже говорили об этом?
- Из начальства - ни с кем. Обсуждали во время плавания с Иваном Ивановичем. Он на этом настаивает и хочет идти в такое плавание. Здесь я уже беседовал с мастером спорта И.Варвинским. Он такого же мнения. Если я пойду, то проверю себя, потренируюсь и ни у кого не будет сомнения в моей подготовке. И, главное, после такого похода всем нам, и мне, и Вам будет проще беседовать с теми людьми, от которых зависит разрешение на выход в кругосветку.
- Хорошо, я с этим согласен. Но, мне кажется, очень трудно будет пробить разрешение на плавание вокруг Европы. Я вам рекомендую продумать плавание в северных широтах. Там море суровое и, уж если вы там пройдете две-три тысячи миль, то это будет большой и убедительный вклад. Кроме того, за вас выступят моряки Северного флота.
- Хорошо. Я подумаю. Но, Иван Александрович, мне очень много нужно сделать для безаварийного плавания в северных водах и, главное, обогреть каюты яхты. А то все может очень просто кончится - заболею я или мой экипаж.
- Это разумно. К северу нужно готовиться гораздо серьезнее, чем к любому плаванию в мире. Процент гибели научных экспедиций в Арктических и Антарктических широтах примерно в десять раз выше, чем в океанах средних или экваториальных широт. Но, в том то и соль вашего похода. Пройти горшее, чтобы потом было легче.
- Мне нужна помощь. Я уже устал морально и опустошен материально. Мне уже стыдно говорить о своей бедности, о том, что у меня нет денег.
- Хорошо, давайте и вы, и я поговорим по этому вопросу в различных инстанциях, таких как Комитет по физкультуре и спорту или профсоюзы...
- Не знаю. Попробую.
- Ну, хорошо. Готовьте доклад на обществе. Там будут и из морского пароходства. Может быть, они возьмут часть расходов на себя. И еще, прошу Вас, пожалуйста, не давайте интервью о вашем плавании. Это уже ничего не дает, а только вызывает негативную реакцию.
- Я никому не даю интервью. Все, что печатается, это отсебятина, и со мной никто материал не согласовывает, да просто никто не спрашивает моего согласия на опубликование той или иной заметки.
- Хорошо, я рад, что вы понимаете это. Заходите и информируйте, как идут дела. О дне заседаний мы вам сообщим. Сделаем его в узком кругу. Это как бы маленький этап в нашей работе.
Сын Сережа был в армии. Служил где-то на севере, в ракетных войсках. Наташа встретила меня нормально.
Она опять училась, но ушла из университета, так как поссорилась с преподавателем, выступив в защиту своей подруги. Пыталась восстановить справедливость.
Настроение ее было безрадостное, что-то угнетало. Она выслушала мой рассказ о плавании спокойно, без эмоций. Создалось впечатление, что ей это совершенно было не интересно.
Она просто не любила море. Ничего из генов от отца ей не досталось. Наверное, море напугало ее в детстве, поэтому, как и большинство людей, она любила море с берега, а корабль - на картинке. Я на всю жизнь запомнил, как в молодости шел с корабля на катере в город, отвозил ее домой. Я взял ее на руки, вынес на палубу, прижал к себе и сказал: “Наташенька, смотри, как красиво. Какое прекрасное море!” Тогда она ничего не ответила, а впоследствии сказала просто, что «ей было холодно и... страшно”.
В тот момент она была просто искренна, не выдумала никаких высокопарных слов о величии моря.
Прошел Новый год, январь. Наступил февраль. Я бился, как рыба об лед. В нашем городе решили, что раз я ушел в плавание, то они избавились от моих просьб. И, были поражены моей «наглостью». Опять просит...
В Мособлсовете, где я работал, кроме подначек - ничего, абсолютно. Только адмирал Перевертайло М.М. был исключением. Как истинный моряк, он заинтересовался моим походом и подробно расспросил о ходе тренировочного плавания, о его результатах.
Капитаном лайнера или судна другого типа, бороздившего воды океана, может стать, в конце концов, любой человек, окончивший в свое время мореходное училище. Их тысячи в нашей стране и, наверное, больше, чем судов. Однако только лучшим из лучших могут присвоить звание Ллойдовского капитана с выдачей Диплома Ллойда. Сколько их в мире, я не знаю, но в свое время, когда я участвовал в госприемке ледокола “Ленин”, его капитан И.Пономарев, ллойдовский капитан, говорил мне, что в нашей стране их всего восемь. Одним из них был Иван Александрович Ман. Может быть поэтому, а может потому, что он участвовал в спасении челюскицев, провел первую экспедицию на Антарктиду, а может и потому, что он просто был замечательным, простым и умным человеком с высокой культурой и еще со “старым” воспитанием - его любили и знали очень и очень многие.
Поэтому, когда я на том или ином корабле или в порту говорил, что я от Ивана Александровича Мана или, как его величали, от “Большого Джо”, все относились ко мне совершенно по другому.
Так случилось и при встрече с капитаном Ждановского торгового порта А.Лукиным. После встречи и сугубо официального обсуждения вопроса о моем выходе из Жданова в Керчь, он, прочитав обращение ГО при АН СССР за подписью Мана, сказал:
Я давно и хорошо знаю Ивана Александровича, мы с ним вместе служили на Черном море. Замечательный, душевный человек. Как он там поживает?
- Прекрасно. - И рассказал о нашем знакомстве с Маном, о том, что он возглавил комиссию по подготовке кругосветного плавания и во всем мне помогает...
- Кланяйтесь ему от меня и вообще от всех моряков Черноморского пароходства. Здесь на кораблях и в портах его имя будет служить Вам паролем.
По приезде в Москву я рассказал об этом Ману, и его реакция заставила меня задуматься над своей, прямо говоря, недостаточностью, ибо в тонкостях и прогнозах хороших поступков людей, которые делались без афиширования, я часто не разбирался.
- Иван Александрович, вам большой привет от капитана Ждановского порта Лукина. Я с ним встречался и, увидев Ваши подписи на моих документах, он как-то переменил свое отношение ко мне и очень хорошо о вас отзывался.
- Спасибо. Я его прекрасно помню. Когда-то мы вместе служили на Черном море. Большой душевной теплоты человек. Как он там?
- Он мне очень понравился. По-моему он очень хороший капитан и из тех “морских волков”, о которых рассказывает наша приключенческая литература. Внешне он строг, требователен. Громкий голос, который вызывает мурашки у молодых матросов, но внимателен и даже заботлив. У меня впечатление, что он не рекламирует свою “благотворительность”. В общем, он хороший моряк и человек. Я прав?
- В данном случае - да! Как он вас встретил?
- Сначала, когда я пришел к нему, чтобы получить разрешение на выход в море, он произвел на меня грозное впечатление строгого, я бы сказал, сурового человека. Он мне сказал, что придет сам и проверит яхту, снабжение, наличие навигационных карт, спасательных средств и аварийных сигналов... В общем, я струсил...
- Ну и как? Пришел?
- В том-то и дело, что пришел. На другой день он пришел на причал, куда мы подняли яхту, осмотрел корпус, залез по легкой, качающейся лесенке на борт. Все облазил и остался доволен. Правда, меня здорово выручили главный штурман Азовского пароходства Чебанов, который дал мне карты и пособия, и лоцман Ждановского порта Ким Кишунов, который был у меня перед этим, дал сигнальные ракеты и подробно проинструктировал. Более того, Кишунов предложил мне пойти со мной в плавание. Естественно, я согласился и благодарен ему, так как он сразу же очень много для меня сделал. Во-первых, определил девиацию уже при выходе из порта, во-вторых, произвел настройку парусов на курсе бейдевинд, чего не мог сделать или просто не умел Жигоман. Он очень грамотный яхтсмен и имеет хороший опыт управления парусами...
- Я рад, что к Вам хорошо отнеслись моряки. Вы видели Лукина после плавания?
- Нет. Мы стали в Севастополе, в Камышовой бухте и там я оставил яхту на зимовку, так что в Жданов я не возвращался.
- Вы не забывайте тех, кто вам помогает. Нельзя забывать! Для хорошего человека часто достаточно выражения простой благодарности. Это для него высшая награда.
- Простите, Иван Александрович, я исправлюсь, при первой же возможности позвоню и поблагодарю - я говорил эти слова, а сам сгорал от стыда, так как Ман напоминал мне элементарные истины, которые я должен был знать. Мне было стыдно, стыдно не только за мое отношение к Лукину, но и за то, что я не смог ответить на письма многих сотен людей, которые в течение четырех лет писали мне, чужому для них человеку, желали успеха, поддерживали на пути к большому плаванию.
Неужели они не заслужили пару слов благодарности?
Так почему я не ответил? Почему молчал? Занят? А они что, не заняты? Они-то нашли время, а я нет. Вот цена моей воспитанности, моему характеру.
Вечером, выйдя от Ивана Александровича, я зашел на почтамт, расположенный всего в десяти минутах ходьбы от Сретенки, на улице Кирова. Там расположен междугородный переговорный пункт.
- Здравствуйте, дорогой Александр Михайлович. Беспокоит Чебанюк. Я уже в Москве, только что от Ивана Александровича, большой привет от него. Мы здесь разбирали мое плавание. Ведь, честно говоря, только благодаря вашей помощи, я вырвался из Жданова и прошел до Севастополя. Там я оставил яхту на зимовку. Продолжу на следующий год. Еще раз спасибо и большой привет Киму Кишунову. Ман вас вспоминает с теплотой и искренним уважением. Еще раз - привет вам от него.
- Спасибо! Как он там живет?
- Так же прекрасно, как вседа!
- Он всегда был везучим человеком, но мы не завидовали, потому что он был скромным, внимательным ко всем, всегда шел навстречу любой беде и многим помогал. С ним было легко служить.
- Спасибо Вам за Кишунова. Он очень мне помог. Понимаете, со мной был “тренер” Жигоман Иван Иванович. Он мастер спорта и чемпион Украины, и я думал, что он “все выжал из яхты”. Но, когда пришел Ким, он меня удивил. Действительно он мастер, хотя и не имеет этого звания.
- Я его специально послал с вами. Не только я, но и многие здесь не доверяют москвичам. Приезжают от вас, мнят о себе много, того и гляди, натворят чего-нибудь или перевернутся. Поэтому мы были осторожны с вами и не хотели обидеть. С другой стороны, мы хотели, чтобы он, как моряк и яхтсмен, познакомился с яхтой, узнал ее ходовые качества, мореходность, валкость и так далее... Я думаю, что Вам будет нужен наш отзыв, насколько я понимаю, у Вас там достаточно оппонентов.
- Спасибо большое. Это больше, чем я мог ожидать в самых радужных мечтаниях... Я чувствую себя в неоплатном долгу. Приезжайте в Москву, буду рад вас видеть.
Через несколько дней, когда я был на заседании нашей секции Географического общества, я, дождавшись окончания, подошел к Ману:
- Вам большой привет от Лукина. Я с ним разговаривал по телефону. Помните, я вам рассказывал?
- Да, помню.
- Так вот, он, оказывается, не просто ходил смотреть яхту, как сотни любопытных, а хотел убедиться, что мы не утонем, но и не это главное. Он специально послал со мной Кишунова, чтобы тот прошел со мной и дал отзыв о яхте и о работе ее вооружения. Господи, до чего все сложно и как радостно знать, что кто-то с доброй душой о тебе заботится!
- Ну, а ты как думал?
- А он ни слова мне об этом не сказал.
- А зачем? Зачем тебя волновать? Он сделал это в обычных условиях, когда не было показухи... люди работали, не думая, что их проверяют, а это очень важно.
- Уму непостижимо. Я ничего не знал, ничего не просил. А он предвидел, что мне потребуется отзыв о яхте, о ее мореходных качествах, и сам пришел ее осмотреть, привел свиту корабелов с судоремонтного завода. Наконец, он послал со мной Кишунова, опытного яхтсмена, в прошлом служившего на парусном судне. Кого еще лучше было послать? Если вы будете с ним разговаривать, то передайте не просто мою благодарность, а великое уважение к нему, как к человеку.
- Ну, теперь, я вижу, ты понял.
Я замолчал, да и было от чего. Получалось так, что я готовился в труднейшее для меня плавание, а параллельно с этим шла работа других людей, которые следили, наблюдали, изучали меня, оценивали мои действия. Причем одни, чтобы убить, убрать, растерзать, раскритиковать, охаять, и все это под эгидой доброжелательства, как бы я не погиб во время круиза, а другие, чтобы помочь, защитить, подсказать, чтобы это плавание совершилось и притом успешно. Да! Такова жизнь!
А как я себя веду? Как реагирую?
К сожалению, не лучшим образом. Я ругаюсь, оправдываюсь, когда на меня нападают, каким-то образом защищаюсь, но я обращаю внимание на моих врагов, а на тех, кто хочет или помогает мне, я или не обращаю внимания или, пробегая бегом, говорю “спасибо”. Почему так? А ведь по всем правилам должно быть наоборот.
Пусть “тявкающие шавки” лают, я же должен идти вперед, а не бросать в них камни. Нужно научиться распознавать под покровом доброжелательства скрытые хищные лица, которые все готовы сделать, чтобы меня не выпустить.
Чем больше я думал, тем труднее было осмыслить действительное положение дел и найти правильную линию поведения, чтобы с меньшими потерями вести подготовку к экспедиции.
- Иван Александрович! Сложились как бы две группировки людей в части их отношения к моей работе. Примирить их нельзя. Согласитесь со мной, что Григорьев никогда не прислушается к Лукину или Кишунову. Более того, он будет их обвинять в незнании теории парусного судна, хотя Кишунов знает несравненно больше и имеет практический опыт как яхтсмен. Оружие Григорьева - это место, которое он занимает в парусной федерации как председатель технической комиссии. А руководит им Промыслов. И пока он живет, он будет отстаивать свое мнение. Вспомните его слова на первом заседании общества:
“... Этой яхте только по речкам плавать, ...можно построить велосипед с самоваром, но чай плохо пить, ...на ванне тоже можно плавать”, не говоря уж о том, что он заявляет в яхт-клубе тем яхтсменам, которые меня поддерживают:
“Чебанюк шкоты от фала отличить не может...” Это же глупо. Страшно глупо. Или его неоднократные заявления, что яхта “утопнет”... Просто диву даешься, сколько нужно носить в себе ненависти и зла, чтобы не обуздать себя и сказать такую откровенную чушь.
Кто же так характеризует судно? Есть же определенные требования, нормативы, правила, расчеты... Какую нужно иметь лживую душонку, чтобы заявить о том, что это все делается ради заботы о моей жизни. Или вот интересный случай. Когда я обратился в Центральный совет ОСВОД помочь провести перевод яхты на Черное море, один из работников ЦС генерал Иванов сказал обо мне: “Он пойдет, погибнет, ему что? А нам отвечать за него...”
Действительно - “ему что?”. Все это похоже на следующее:
“... Дай, я убью тебя, а то пойдешь в плавание и утонешь, а мне жалко тебя...”
Я замолчал, так как слишком это все тяжело было говорить, и я не мог понять психологию этих людей. Что это? Зависть? Боязнь ответственности? Не знаю. Такая сила противодействия, что, видимо, есть особые причины, которые могут объяснить только психологи...
- Ты слишком эмоционально говоришь, - тихо начал Иван Александрович. - В общем, я согласен с тобой. Ты правильно раскрываешь суть двух направлений, одно из которых направлено на поддержку, а второе выступает против. Все это понятно. К сожалению, в нашем обществе слишком оголены грубые способы, которыми аргументируют противники плавания и поэтому мы не замечаем, не можем даже представить их якобы “заботу о твоей жизни”. Не иди по их пути, не говори так грубо, ты опускаешься до уровня Григорьева и Якшарова... Я согласен с тобой еще и потому, что у меня письмо из Жданова. Ты еще не знаком с ним, на вот, почитай.
Ман протянул мне три листа машинописного текста, в которые я впился глазами, так как это были очень важные известия. Это было мнение моряков.
“...В период стоянки в порту яхта поднималась на причал для окраски специальными красками, препятствующими обрастанию корпуса микроорганизмами в морских водах. За это время яхта была всесторонне осмотрена представителями Азовского пароходства, Ждановского судоремонтного завода и службой капитана Ждановского торгового порта на предмет разрешения дальнейшего плавания с учетом метеорологической обстановки осенне-зимнего периода.
Корпус яхты, рангоут, такелаж и другие устройства находились в надлежащем состоянии.
Для ознакомления с мореходными качествами яхты и определения ее пригодности к морским и океанским плаваниям в рейс был направлен лоцман Ждановского порта т. Кишунов К.И. - штурман дальнего плавания, яхтенный капитан, имеющий большой опыт плавания на военно-морских ялах и трехмесячный стаж плавания под парусами на парусном учебном судне “Запад” Архангельского мореходного училища...
Капитан Ждановского морского порта
капитан дальнего плавания А. Лукин “.
Далее шло заключение и выводы от совместного плавания на яхте “Русь” лоцмана Кишунова:
... На переходе Жданов - Керчь ветер достигал силы 7 баллов. Яхта на всех курсах имела хорошую управляемость и не брала воду на палубу. И это при крутой Азовской волне, поминаемой плохими словами яхтсменами и моряками малых судов.
На курсе бейдевинд яхта показала отличную способность к самоуправлению даже без подруливающего устройства, что показывает правильность проекта.
На яхте отсутствуют некоторые механизмы, облегчающие работу с парусами, некоторые детали нужно заменить и изготовить из некоррозирующих материалов, не закончена декоративная отделка внутренних помещений, но это не влияет на мореходные качества.
Яхта “Русь” по своим размерам и конструкции пригодна для плавания по морям и океанам ...
Яхтенный капитан,
лоцман Ждановского порта Ким Кишунов
Я дочитал этот бесценный для меня документ и поблагодарил судьбу за то, что она послала мне таких людей. Только бы их не потерять. Только бы она была бы еще благосклонна ко мне.
- Спасибо, Иван Александрович. Я очень рад.
- Подумай, серьезно подумай над тем, какие разные люди у нас есть. Вот тот же Елкин из Навигационно-технической инспекции, который ходил к тебе на яхту, когда ты ее строил; он тоже хотел убедиться, что она крепкая, хорошая, и чтобы потом тебя поддержать. То есть в нем, да и во многих других людях заложено самой природой что-то величественное, что заставляет их бескорыстно помогать другим людям. Но есть и другие. Людей, которые убивают человека морально, не гнушаясь никакими приемами, вряд ли можно заподозрить их в заботе о твоей жизни. Наверное, к ним относятся твой Григорьев, Якшаров, Кошелев... Дай бог, чтобы их число не росло.
- Я очень благодарен Вам, Иван Александрович, за этот урок.
- А ты как-нибудь подбрось свой вопрос кому-нибудь из психологов, а то мы в своих рассуждениях дальше сегодняшних выводов не пойдем. Интересно, что они скажут, какие обоснования подведут и выводы сделают.
Иван Александрович встал и сразу стал на голову выше меня. Подал мне свою большую и добрую руку.
- Иди, борись. У тебя еще будет достаточно приключений и встреч. Мне так думается.
Неожиданно я получил письмо от Ивана Ивановича. Признаюсь, оно удивило и обрадовало меня. Удивило тем, что мы ведь расстались-то холодно. Ну, а обрадовала тем, что он изъявил согласие до начала навигации поехать на яхту в Севастополь и начать подготовку к летнему плаванию. Кроме того, он дал согласие на участие в любом подготовительном плавании. Таким образом, у меня уже был один опытный член экипажа. Сразу же написал ему ответ:
В этот день вышла “Неделя”, в которой корреспондент из Киева расписывал нашу подготовку к плаванию вокруг Европы, перепутав мою фамилию, назвав капитана “Руси” - Черванюк... Действительно черт-те что...
Опять я попал в глупое положение и не знал, как теперь оправдаться перед Иваном Александровичем, который только что просил меня не давать никаких сведений в газеты. Я отказал нескольким товарищам в интервью, в том числе молодой девушке из “Комсомольской правды”, хотя мне было неловко это делать. И вдруг - заметка, да еще в популярном еженедельнике. Не поверит мне Ман и будет недоволен.
Не долго думая, я написал письмо в “Неделю”, где выразил свое, мягко говоря, неудовольствие. “Как можно, не поговорив с человеком, не зная его действительного положения и его планов, без разрешения печатать в газете информацию и, к тому же, исказить фамилию”.
В нашей “деревне” прочитали эту заметку, и многие заинтересовались, почему я вдруг “изменил” фамилию?
Александр Моисеевич, Вам звонил корреспондент из газеты “Комсомольская правда”, просил Вас позвонить ему. Он сказал, что фамилия его Снигирев или Снегирев, что он заведующий спортивным отделом газеты. Он просил вас приехать в Москву и узнать телефон в справочном отделе редакции.
Тамара, а тебе не кажется, что он нахал. Я зачем-то должен ехать в Москву, узнавать телефон, чтобы “их светлость” побеседовали со мной. Как ты считаешь?
Он такой самоуверенный, не говорил, а диктовал.
Яхта была далеко на юге, и у меня появилось много свободного времени. Вечером я вдруг почувствовал, что я свободен и не знаю, куда себя деть. Теперь я часто бывал у Павлущенковых, а в выходные дни бегал на лыжах. Собственно, я стал жить как все нормальные люди, только отличался тем, что вечерами все же брал учебники по навигации или мореходную астрономию. Иногда приезжала Лида, но теперь чаще она просила меня приехать в Москву, и мы стали театралами.
Единственно, что тревожило меня, так это доработка яхты. Шел уже февраль, а у меня почти ничего не было сделано.
На следующий день я поехал на химкомбинат, поэтому на работу прибыл часов в одиннадцать.
Вам опять звонил тот же корреспондент, что и вчера, - встретила меня Тамара. Говорил, что вы ему очень нужны и просил срочно позвонить в редакцию.
- Что ты говоришь? - улыбнулся я. - Срочно?
Да, да, он так сказал: “Срочно и что очень ждет и еще добавил, что будет говорить только лично с вами. Меня он слушать не стал. Я даже удивилась - никто так грубо со мной не разговаривал.
- Не может быть! Такую очаровательную и молодую женщину - и не стал слушать? Не поверю. Ты что-то не то говоришь. Наверное, ты не смогла ему, как следует представиться. Не показалась, значит... - поддразнил я Тамару. - Но, уверяю тебя, если бы он был здесь и увидел тебя...
- Я очень старалась...
- Ладно, Тамара, если он позвонит еще раз, то передай ему, что я 5-го или 6-го февраля буду в Москве на совещании. Тогда позвоню ему, и мы договоримся о встрече. Только ты спроси телефон и узнай, в какое время он меня может принять. От такого “требовательного” и грубого человека, по-моему, и ждать нечего, но уж очень “Комсомолка” влиятельная и популярная газета.
- Хорошо, я все сделаю.
- И еще, ты попробуй, объясни ему, что у нас с тобой мало времени. Ну, просто свободной минутки нет.
- Он такой строгий, наверное, большой начальник.
- А ты не теряйся. Учти, что, чем больше начальник, тем он культурнее, вежливее, тактичнее. Это только выскочка делает вид, что он “пуп земли” и якобы от него зависит наше благополучие. Но вообще-то мне трудно судить. Дело в том, что я давно жду помощи и прошло уже достаточно времени и немало сделано, чтобы откликнулась “Комсомолка”. Когда я был на Черном море, меня там спрашивали, почему “Комсомолка” молчит. Ведь кругосветное плавание в первую очередь заинтересует юношество... Не знаю, что меня ожидает, но я уже начал разочаровываться в корреспондентах. Они же представители второй древнейшей профессии. Ты знаешь, какая было вторая древнейшая профессия? Да? Правильно... Ну, что еще?
- Что-то уж очень настойчиво этот корреспондент добивается встречи с Вами, - предположила Тамара. - Может, у него есть какое-нибудь предложение для вас, а? Вдруг они, как “Ленинское знамя”, возьмут шефство над плаванием. Средства у них колоссальные.
- Тамара, не будем гадать. - Может быть, они просто любопытства ради хотят узнать, как у меня дела, на каком уровне подготовка. Но тогда им лучше всего было бы прийти на заседание бюро Географического общества. Но ты знаешь, я вдруг подумал, что только зло так нахально и так добивается своего. Добро оно тихое, вежливое, тактичное, внимательное и уважительное. А ты говоришь, что он грубый. Значит недобрый. А на заседании ГО мы все подробно разбирали и он бы услышал не только мою оценку положения дел, но и от других товарищей. Не знаю, ничего не могу предположить. Да ладно, черт с ним.
За год шумихи, которая прокатилась по многим газетам нашей страны, социалистических и капиталистических стран, я привык и понял, что для них это просто интересная информация. Конкретной помощи ни от кого мне не было. Что печатали обо мне за рубежом, я понятия не имел, так как заметки мне не присылали, и я узнавал обычно от корреспондентов ТАСС, что где-то, допустим, в Англии, Канаде или Австралии обо мне напечатали. Все это происходило потому, что одиночное кругосветное плавание под парусами планировалось в нашей стране впервые и ко всему проявлялась частная инициатива простого советского человека, не имеющего “высоких родственников”.
Я решился на эту встречу с корреспондентом «Комсомолки» вопреки советам друзей, но не для дачи интервью, а для получения помощи от газеты.
Ведь в капиталистическом мире, который мы постоянно ругаем, некоторые газеты или журналы берут на себя часть помощи для поддержки того или иного мероприятия, путешествия и помогают. Почему же это не должно проявиться у нас, если мы на всех “углах” кричим, что советский человек, советская печать и прочее имеют более высокий моральный и нравственный уровень. Мне нужна была помощь - денежная, рекомендательные письма и моральная поддержка при плавании в штормовых бюрократических “бумажных волнах”.
Я не представлял, какие будут последствия этой встречи, так как еще, наверное, не изведал всю глубину человеческой подлости. Я знал, что писаки могут угробить человека, но думал, что это делается с виновным, отнюдь не с тем, кто хочет проявить себя на пользу отечества. Интересно, как правильно сказать, на благо отечества или для пользы ...
6 февраля я дозвонился до Снегирева и был немедленно принят. Меня встретил высокого роста и спортивного вида молодой человек. На мое приветствие он ответил довольно сухо и жестом пригласил садиться за маленький журнальный столик в проходной комнате, что озадачило меня, так как мне казалось, что заведующий отделом такой большой газеты должен был бы иметь кабинет. Он попросил меня рассказать о ходе подготовки к плаванию и во время беседы несколько раз входил в какую-то комнату и оттуда выходил с какими-то людьми. Он представлял меня им, некоторые здоровались, некоторые, сухо кивнув, уходили.
Творилось что-то непонятное. Я прервал свой рассказ и спросил Снегирева о том, может ли газета оказать мне помощь в подготовке к плаванию.
- Нет, не может. Мы очень многим помогаем и не имеем больше средств.
- Зачем же вы меня приглашали? - мной вдруг сразу овладела какая-то неудовлетворенность, так как что-то в этой газете, в этом вызове показалось фальшивым.
Он задал несколько вопросов о моем тренировочном плавании, о предполагаемом маршруте, но с каким-то безразличием, так что я прервал свой рассказ и заявил:
- Если вы не можете помочь, то эта беседа не имеет смысла, как и само приглашение в редакцию. Прошу вас о моем плавании ничего не писать, так как ваша информация ничего нового не даст.
Я подумал о традиционном русском гостеприимстве и вообще о святом отношении всех народов мира к гостю. А я же был у него гостем. Ведь он же настойчиво приглашал меня...
Вдруг он заинтересовался моими спонсорами. Кто и как помогает?
Я понял, что он пытается узнать, выпытать у меня информацию о том, кто меня поддерживает. Хвалиться мне нечем было, а бравировать встречей с В.Ф. Шауро я не хотел.
- Для чего Вы меня вызывали, если ничего не хотите сделать?
- Хотели узнать, каково положение дел.
- Ну и как?
Он ничего не ответил.
Я ушел из редакции недовольный собой и самой беседой и тем, что не послушался друзей. Но надо же что-то делать, чтобы найти источник снабжения моей экспедиции. “Под лежачий камень вода не течет”. Я шел и думал, думал, что же мне рассказать Ману, не хотелось оправдываться, а он, ясно, будет недоволен. Вообще-то я действительно “дал маху” - нужно было посоветоваться с Маном, рассказать о настойчивой просьбе Снегирева встретиться и о причинах, побуждающих меня пойти на встречу. Возможно, мы пригласили бы его в Географическое общество и там побеседовали бы втроем.
Но, с другой стороны, если Снегирев человек низкий, бесчестный, непорядочный, то какая разница. Там он сказал бы то же самое.
Где-то я делаю ошибку, но где? - разобраться в этом трудно.
Может быть, я излишне положительно обрисовал свое плавание и тем успокоил тех, кто в какой-то мере помогает мне. Можно было бы рассказать о тех больших и ненужных трудностях по оформлению выхода в море, когда пограничники сутками держали меня в портах, не пуская в море. Это страшно ограничивало время плавания. И второе, может быть, нужно было всем рассказать о моих нищенских средствах и дать списки узлов, деталей, материалов, которых мне не хватает, без которых плавание превращается в каторгу. У меня же лишнего куска троса нет, экономлю на фалах. Нет лебедок, даже простых, переносных... Нечем кормить тренера и на мои скромные средства мы вдвоем ведем полуголодный образ жизни. Сказать это? Но тогда мне ответят, - а кто тебя просит? Тебе же надо. Создал трудности, вот теперь и преодолевай их. Этим мы занимаемся всю жизнь.
Возможно, есть и другие ошибки, но я не стал ломать голову над ними, нужно быть оптимистом. Все же, как хорошо меня встретили моряки и на Азове, и на Черном море.
Два дня я работал в Москве, был на занятиях, решал вопросы о подготовке кадров для нашего города, а утром девятого февраля поехал к себе, в Воскресенск.
Казанский вокзал. Сколько раз я был здесь. Бегу к поезду и на ходу хватаю газеты. Целый сноп, чтобы почитать до Воскресенска.
Мы любим говорить - “странная жизнь”, имея в виду что-то неординарное. Действительно, часто бывает так, что человек, делая то или иное дело, планируя что-то или усиленно продолжая свою деятельность, абсолютно не подозревает, что где-то рядом по его работе или мероприятию нанесен “смертельный” удар, как пущенный нож гильотины, стремительно летящий вниз, или заряд, заложенный в сооружаемое здание в то время, когда его еще строят и думают о лепных украшениях.
При всех негативных мелочах дела мои пока шли хорошо. Прекрасно закончилось тренировочное плавание, которое дало положительные результаты, наметилось учебное плавание вокруг Европы в теплых спокойных водах Средиземного моря и, может быть, небольшая встряска в бурном Бискайском заливе. Там, в этом плавании с хорошим экипажем я бы действительно прошел высшую подготовку и тогда бы путь в кругосветку был открыт.
Остались приятные воспоминания от плавания на Черном море, где меня тепло встретили и моряки и яхтсмены-крейсерщики. Да и здоровье мое после сурового плавания как-то укрепилось. Сейчас я был полон сил и, впереди ничего не предвещало катастрофы.
До Воскресенска ехать час сорок минут, поэтому я успевал прочитать все газеты. Развернув “Комсомольскую правду”, я увидел заметку - “Под парусами саморекламы”.
Она приковала мое внимание и послала в нокдаун. Содержание заметки говорит само за себя и, чтобы читателя не посылать в библиотечный архив, я привожу ее полностью.
ПОД ПАРУСАМИ САМОРЕКЛАМЫ
Несколько историй о путешествиях - с эпилогом,
грустной развязкой и предостережениями.
Несколько дней назад, получив один из последних номеров популярного еженедельника, я обнаружил там такое сообщение: “К пирсу в Камышовой бухте Севастополя подошла белая яхта “Русь”. Этот парусник в 1975 году отправится в кругосветное путешествие...
Поход вокруг Европы начнется в феврале”.
Сообщение, безусловно, носило сенсационный характер.
Еще никто из советских яхтсменов не совершал кругосветного путешествия, хотя разговоры об этом идут давно. Я немедленно связался с федерацией парусного спорта СССР.
“Когда можно будет проводить в дорогу отважного мореплавателя?”. “Боюсь, что не скоро, - ответил председатель федерации А.Ф.Промыслов. - Года через три-четыре, а то и пять”. “Но как же тогда быть с сообщениями в газетах?” “Утка”, - недвусмысленно сказал Алексей Федорович.
Председатель городского совета ОСВОД из Воскресенска (Московская область) А.М. Чебанюк решил построить настоящую крейсерскую яхту и обогнуть на ней земной шар. Цель заманчивая, что и говорить. Правда, Александр Моисеевич раньше никогда не ходил под парусами вдали от берегов, но это не смущало его. Яхта еще не была спущена на воду, а Чебанюк в апреле прошлого года уже сделал первое широковещательное заявление о своем кругосветном путешествии. И не где-нибудь, а на заседании Московского филиала Географического общества СССР. Затем Александр Моисеевич дал ряд интервью корреспондентам.
“Мне кажется, что яхта Чичестера несколько великовата для мореплавателя-одиночки”, с уверенностью знатока заявляет он репортеру одной газеты.
“Предполагаю отправиться в путешествие в 1975 году”, - пишет в другой. “Встреча А.М.Чебанюка с польским яхтсменом Барановским” - это заголовок аршинными буквами в третьей. Нелишне заметить здесь, что яхтенный капитан дальнего плавания К.Барановский готовился к своей знаменитой “кругосветке” шесть лет, исходил перед этим много морей и океанов. На счету же Чебанюка пока лишь одно короткое плавание на своей яхте, да и то с экипажем - у берегов Азовского и Черного морей.
“Одной из серьезнейших задач “кругосветки” будет испытание ходовых качеств парусника”, - говорит А.М.Чебанюк в интервью корреспондентам. Не слишком ли, однако, дорого могут обойтись такие испытания?
Оборудование и оснащение яхты нельзя считать удовлетворительным даже для прибрежного морского плавания, - это строки из официального заключения специалистов Всесоюзной федерации парусного спорта о судне Чебанюка. - По прочности, надежности, качеству постройки и даже внешнему виду яхта не соответствует требованиям, принятым в СССР”. Еще определеннее по этому поводу высказался председатель технической комиссии федерации опытнейший советский яхтсмен и конструктор спортивных судов Н.В.Григорьев:
Когда я увидел яхту Чебанюка, мне, признаться, стало страшновато за человека, который отправится на ней в плавание. Многие узлы не выдерживают никакой критики.
А вот письмо из Севастополя от яхтенного капитана П.С. Якшарова (он первым в нашей стране защитил диссертацию по проектированию яхт):
“По просьбе Чебанюка я приехал в Камышовую бухту под Севастополем, чтобы дать официальное заключение о пригодности яхты к кругосветному плаванию. Увидев яхту, я сильно удивился тому, что она еще не потонула...”
Александр Моисеевич - человек, безусловно, энергичный, волевой, а его трудолюбию и настойчивости можно только позавидовать. Однако шумиха, которая сопровождает действия Чебанюка, его торопливость и чересчур смелые заявления приводят в смущение даже тех людей, которые симпатизируют и помогают ему. “Как минимум, Чебанюк должен тренироваться еще три года”, - говорит один из старейших морских капитанов, председатель полярной комиссии Московского филиала Географического общества И.А. Ман. - Как минимум...”
Чтобы получить звание яхтенного капитана, Чебанюку надо тренироваться, по меньшей мере, пять лет”, - считают в федерации парусного спорта.
Но лавры Чичестера, Барановского и других мореплавателей - одиночек не дают покоя яхтсмену из Воскресенска. Весной он намерен разом овладеть штурманскими навыками, научиться работать с рацией, потренироваться в обращении с парусами, а летом принять старт. Он спешит. Жители австралийского города Сиднея уже пригласили его заглянуть по пути в гости. Вот так...
Возможность прославиться благодаря путешествиям в наши дни толкает на необдуманные шаги, увы, немало людей. Таким и море по колено. И Антарктида для них - как цветущий оазис.
Два года назад в журнале “Смена” были опубликованы высказывания Петра Молотова - туриста из города Куйбышева. “Арктика в наши дни пешеходна, - вот что заявил этот турист. - Обычные люди, имея хорошее снаряжение и небольшой опыт (курсив мой -В.С.), могут спокойно ходить по Арктике и не бояться ее. Сказано - сделано. Весной Молотов собирает группу друзей и отправляется - куда бы вы думали? Прямехонько на Северный полюс. Не имея штурманских приборов, надежной радиосвязи, четкой программы, хорошего снаряжения и, что самое главное, опыта. Но зато, как ни странно, имея... разрешение Центральной маршрутной комиссии Всесоюзного совета по туризму. Пройдя за десять дней 50 километров из тех 1000, что отделяют землю от вершины земли, и уяснив бесплодность своей попытки, Молотов и его спутники вернулись домой. Я встретил их на Диксоне.
Бесславно, как видите, закончилось путешествие. Но горе-путешественники мечтали о славе. И вот в одной из московских газет появляется рассказ о “первом в СССР походе к полюсу”: “Шли дни. Дистанция от земли измерялась уже не десятками, а сотнями километров... И они уже были недалеко от цели, когда пришло предупреждение: на полюсе большие разводья и торошение льдов”. Не было никаких разводьев - могу засвидетельствовать лично. А торошение для арктических льдов - вещь столь же обычная, как автомобильная пробка на перекрестке у Белорусского вокзала в Москве. Чего не придумаешь ради того, чтобы прославиться. Незадачливые туристы даже пустили слух о том, что их вблизи полюса сняла с маршрута ...таинственная подводная лодка.
А ведь все это совсем не смешно. Наоборот. Той же весной на Севере целиком погибла другая туристическая группа из Куйбышева. Все семь человек замерзли во время пурги. Может быть, они отправились в путь под впечатлением легкомысленных заверений Молотова о том, что Арктика в наши дни пешеходна?
Да, путешествовать необходимо. Древние говорили: “Дорога - это жизнь”. Все правильно. Человек всегда будет рисковать, переплывать океаны, штурмуя полярные льды.
“Но если за этим стоит только жажда сомнительной славы, - тогда лучше вам отказаться от своего намерения. Если же в основе вашей идеи лежит благородное стремление помочь науке, открыть новые возможности человека, если вы физически и морально готовы перенести суровые тяготы, - тогда в добрый путь”. Эти слова принадлежат Туру Хейердалу. Тем, кто собирается в дорогу, надо помнить о них.
В. СНЕГИРЕВ.
* *
*
Прочитанное не доходило до моего сознания, я просто опешил и никак не мог сразу осознать трагизм этого удара. Статья стала какой-то большой, мрачной ямой, зловещей своей низостью и беспардонностью.
Яма была не просто зловещей и зловонной - а непознаваемой и я не мог осознать всесокрушающей силы прозвучавшего в ней “Нет!” Мне почему-то в первое время стало до слез больно и обидно от этой лжи и клеветы, несправедливости, я был обезоружен насмешливым, издевательским тоном, наглостью корреспондента, так что в первый момент не знал, как с ней бороться.
Самореклама?! Чушь какая-то. Что ж получается, я подкупал корреспондентов газет и журналов и они меня рекламировали? А что? Снегиреву я мало предложил, и он устоял? А как с заметками в печати других стран? Таких, как Польша, Чехословакия, Англия, Канада, Австралия и других - я что, им валютой платил?
Снегирев удивляется, что сухопутный человек, вдали от моря строит океанскую яхту. Да, действительно какая-то чушь, маниловщина. Снегирев как будто не знает, что я окончил высшее военно-морское инженерное училище и, наверное, там учат корабельному делу. Он, естественно, не знает, что я служил на кораблях, неоднократно попадал в сложные положения, что участвовал в парусных соревнованиях. Более того, был некоторое время командиром парусно-моторной шхуны. Зачем это ему? Вернее, зачем это писать, ведь он наоборот старается изобразить в этой заметке меня сухопутным жителем.
Море. Вся моя молодая жизнь связана с ним. И если оглянуться, то не знаю, чего было больше - экстремальных условий или очаровательного доброго и прекрасного, бескрайнего моря...
Да, бывало скучно. Помню, мы полтора месяца “пахали” море близ Новой Земли и устья Печоры. Пахали - занимались тралением электромагнитных мин. А это в определенном квадрате туда-обратно, туда-обратно и так каждый день сотни раз и днем и ночью. Солнце слева, солнце справа... Полтора месяца. Что там запомнить? Выстрел из орудия по поднятой мине?
Запомнился только день рождения, так как мне исполнилось тогда 25 лет. Сменившись с вахты, я вышел на палубу. Море было тихое, спокойное и по его зеркальной глади мимо корабля проходили льдины, оторвавшиеся от какого-то ледяного поля. Лед и солнце в самый жаркий месяц - 22 июля...
Я прожил длинную жизнь, много видел, слышал, знал и прекрасно понимаю, что бывают моменты, когда некогда думать - нужно действовать.
Прочитав заметку, я уже в электричке начал писать ответ, в котором, к сожалению, было больше обиды, чем опровергающих эту клевету фактов.
С кем посоветоваться? Кто может по-дружески поговорить и сказать мне, что я должен сейчас делать?
Плохо, очень плохо написано, - сказал мне Анатолий Иванович Коньков, секретарь парткома комбината. - Эта статья рассчитана на то, чтобы тебя сломить, поэтому ты должен изложить факты и требовать, чтобы объяснили, кому и зачем нужна эта клевета.
Но там же нет правды обо мне, а только ложь и насмешка, - пытался я оправдаться. - Я ехал за помощью и он, когда меня приглашал, так и заявил, что “мы хотели бы (это в смысле - газета) ознакомиться с Вашей работой и принять решение. Наша газета авторитетная, Вы, надеюсь, это прекрасно понимаете”. В редакции, когда он сказал мне, что такое плавание “Комсомолка” не может взять на себя, я ему прямо сказал, что тогда обо мне не нужно печатать. Какое он имел право писать без моего согласия?
- Во-первых, есть немного правды. Например, ты же житель Воскресенска и действительно строишь яхту вдали от моря. Во-вторых, ты же сам говоришь, что все свободное время отдаешь учебе и, когда я был у тебя, ты решал штурманские задачки по определению места яхты в море по солнцу. Значит, и здесь Снегирев прав.
- Но он не говорит, что я это уже знаю, что я изучал в училище, я сейчас просто совершенствую свои знания.
- Правильно, но он просто умалчивает об этом.
- Ну, а то, что яхта “непонятно почему не утонула?”.
- Но это же не его слова, а какого-то Якшарова. Он как корреспондент ссылается на лицо совершенно официальное.
- Просто ему это нужно, а вот на заключение капитана Ждановского порта ему невыгодно ссылаться. Он и не хочет. Ты что, хочешь его заставить?
- Выходит, он прав?
- С точки зрения нечистоплотного человека - да, прав.
- Но он доходит до оскорбления...
- Ну, это непорядочно, но за это не привлекают, к сожалению.
- Что же мне делать? Ты же опытный партийный работник, подскажи.
- Во-первых, пиши грамотный ответ. Никто за тебя не напишет. Во-вторых, работай, готовься к очередному плаванию, тренируйся. Покажи себя. Ведь люди познаются в труде.
- Спасибо, Анатолий! Но позволь спросить, что, я мало работаю?
- Не падай духом, что, тебя мало били? Вспомни, подумай и борись. Желаю удачи. - Он крепко пожал мне руку и подтолкнул к выходу.
На работе было мне в этот день трудновато. Все время звонили - то друзья, то недоброжелатели. Кажется, никто не остался равнодушным.
- За что тебя так “Комсомолка”?
Я снова и снова пытался как-то ответить на пасквиль Снегирева, но ничего не получалось. Как-то все получалось слезливо, несолидно. Я оправдывался, в чем-то уверял, хотя нужно было драться, что еще до меня не дошло. Я впервые в жизни столкнулся сам, лично, с журналистской продажностью и, кроме всего прочего, на меня давил авторитет газеты, которую я читал несколько десятков лет, любил и уважал. Перечеркнуть все это сразу было невозможно, хотя и необходимо. Чтобы драться, нужно освободиться от идеалистического воззрения и эмоционального воздействия.
- Александр Моисеевич, приезжайте к нам, - позвонил мне яхтенный капитан, мастер спорта Игорь Варвинский. - Нужно дать достойный ответ этому пачкуну. Вечером у меня будет Нина, так что будет две головы и писарь. Ждем Вас, уверяю - с таким типом, потерявшим все святое, вам одному не справиться.
- Что мне брать с собой? - спросил я Игоря. - Кое-что я написал, но мне самому это сочинение не нравится.
Ничего не нужно, так как оно будет нам мешать. Если есть какие-либо документы, то захватите. А впрочем, главное - голова и Ваша память.
Вечером мы втроем сидели у Игоря на кухне, пили черный чай и сочиняли. Я как-то сразу отошел, так как понял, что и как нужно делать. Практически все было просто, если нас, конечно, захотят слушать. Просто ответить на все вопросы, поставленные в статье, и потребовать от редакции ответа.
Игорь взял красный карандаш, развернул газету, которая для нас стала ареной боя и мы начали.
- Во-первых, давайте еще раз прочитаем и сразу же будем определять вопросы (естественно, лживые). А после прочтения будем отвечать.
Мы сели рядышком, а Нина со стопкой бумаги - напротив, и мы “поехали”. Поехали в штормовое “море” продажных дельцов и оппонентов.
- Вы были у него? - спросил Игорь.
- Да. Он представился мне заведующим спортивным отделом, обещал всяческую помощь газеты и, естественно, купил меня на этом.
- Я не слышал, что Снегирев стал завотделом. Что это, повышение? За растление романтиков или ложь во “благо авторитета”? - задумчиво говорил Игорь. - А может быт, просто набивал себе цену?
- На заседании Географического общества ко мне подходил корреспондент от “Комсомолки”, но я отказался дать интервью. Меня предупредил председатель нашей секции Ман А.И., что давать бесполезные интервью, это только вредить себе. Что толку от повторения одной и той же темы, что ты “идешь в кругосветку”. Ну, я и отказался. Очевидно, Снегирев решил не рисковать, и сразу набил себе цену, объявив себя завотделом.
- То, что он обвиняет Вас в саморекламе, стремлении к личной славе, читатели поймут и без нас, - сказал Игорь. - Если мы спросим, чем Вы им платили за публикацию, редакция не ответит и вообще этот вопрос поднимать не солидно. Надеюсь, Вы не печатаете фальшивые злотые, фунты стерлингов, доллары, чтобы оплатить зарубежным редакциям, которые сделали сообщение о Вашей подготовке к плаванию.
- Согласен, об этом не стоит писать, ибо мы этим опускаемся до того же уровня, что и г. Снегирев. Это читатели могут говорить, что Снегирев и иже с ним поступают подло. Нам же это непозволительно.
- Ты еще не представляешь, как трудно со Снегиревыми бороться. Если он соврал и, наверное, не одну сотню раз, то, что стоит ему вновь выступить в печати и опять опоганить кого-то. Ему абы деньги платили. Он же типичный представитель второй древнейшей профессии.
- А какая была первой? - поинтересовалась Нина.
- По-моему, первой профессией на земле был охотник. Он убивал зверя, которого не мог сам съесть, таким образом, у него скапливались продукты. В результате он мог дать другому лицу, и первыми этим воспользовались женщины. Сначала это было в целях сохранения жизни, ну, а Снегиревы пользуются этим, чтобы жить лучше других...
- Что же ты предлагаешь? - спросил Игорь. - Контроль над печатью?
- Нет, - ответил я. - Контроль ведет к диктатуре, лишает свободы высказывания. Здесь все должно быть проще. Если репортер солгал, то он должен нести ответственность за лживую, компрометирующую информацию.
- Почему за физическое убийство мы привлекаем к уголовной ответственности, а за моральное - нет? Почему? Кто давал право начальнику, сидящему в большой канцелярии, клеветать на другого? Видите ли, у него сложилось такое мнение. А соответствует ли это действительному положению дел - он этого не знает, его это не беспокоит и потому, что у нас в стране сложилась такая обстановка. Раз сказал начальник, значит это, правда.
- Не нужно эмоций, - сказала Нина. - Давайте работать, ребята.
- Ладно. Начнем. Что вы скажете насчет заметки в “Неделе”? - спросил Игорь.
- Для меня это было неожиданностью. Писал корреспондент из Киева. Наверное, киевский корреспондент встретился в Николаеве с Иваном Ивановичем и тот ему под пьяную “лавочку” что-то наговорил. Там даже моя фамилия неправильно написана.
По этому поводу я написал письмо в “Неделю”, но мне не ответили. Мне вообще непонятно, почему в нашей печати пишут о человеке, не спрашивая его согласия и не ознакомив его с содержанием публикации.
- Что мы напишем в отношении того, что ты “не плавал под парусами вдали от берегов”?
В этом отношении я, как все советские яхтсмены, но, в отличие от них десятки раз и длительное время был далеко в море, и на Балтике и на Баренцовом морях на военных кораблях. Это мой плюс.
- Дальше здесь написано, что “таким и море по колено”. Что будем отвечать? - спросил меня Игорь. - По-моему, это просто оскорбление и на это может быть только один ответ - дать ему по морде. Мне непонятно, как могла редакция пропустить такую грубость и неуважение к человеку.
- Нет, так нельзя. Еще лет двести назад можно было вызвать на дуэль за оскорбление личности. А сейчас? Драка никого не украшает, так что я его бить не буду и, с другой стороны, любой читатель поймет, что так мог написать только некультурный наглец, карьерист, забравшийся в редакцию молодежной газеты по спинам простых и скромных людей. У него ничего святого нет, так разве ему можно что-нибудь доказать?.. А примеров у меня предостаточно. Как-то мы шли из Кронштадта в Лиепаю на старой парусно-моторной шхуне, около 600 тонн водоизмещением. Около Ирбенского пролива мы попали в ураган, корпус расшатало, появилась течь... Положение было не просто тяжелым, но на флоте всегда приходит помощь, Снегиревых там не держат.
- Писать об этом, по-моему, не нужно, слишком много будет, да и потребуют доказательств. Конечно, живы еще люди, да есть и флотская документация, но лучше не будем.
- Правильно, не будем обращать внимания на грубость и невоспитанность. Дальше у нас... “весной он намерен овладеть...”
- Да, тяжело отвечать. Ведь один дурак может задать столько вопросов, что десять мудрецов не ответят. Он же прекрасно знает, что в высшем военно-морском училище каждый офицер изучает штурманское дело, навигацию, радиосвязь. Прокладкой я занимался и на корабле, а перед увольнением в запас я стажировался у штурмана дивизиона кораблей ВМБ Полярное. Но, сейчас я все равно считаю, что нужно учиться, тренироваться, изучать лоцию, решать штурманские задачки по определению места в океане по солнцу, звездам, вновь заниматься английским, который я основательно забыл, тренироваться по радиосвязи, чтобы это решать легко, быстро, привычно. Я считаю, что, если есть возможность, то до самого выхода в море нужно постоянно учиться, тренироваться. Кому это непонятно? По моему глубокому убеждению, самоуверенность - не только глупость, но и страшная вещь, ибо в море каждого человека поджидают сотни опасностей, и он должен в любую минуту быть готовым принять конкретные меры. Думать там порой бывает некогда. Я скажу каждому - учись на берегу, в море это делать некогда и оно не любит зазнаек.
В армии, особенно на флоте, прежде чем использовать боевую технику, нас учили, тренировали и на все были нормативы, не выполнив которые, человек не допускался к боевой работе. Может быть, “на гражданке” не так, у снегиревичей...
- Нина, давай запишем так: “Безусловно, указанными навыками не овладеешь разом, но в данном случае речь идет не о первоначальном овладении, а об углублении знаний и навыков, учитывая огромную трудность и ответственность поставленной задачи...Далее, тебя обвиняют в том, что ты сделал широковещательное заявление о своем плавании.., а яхта не была еще спущена на воду”.
- Яхта была спущена на воду 1 октября прошлого года и были проведены кренование и дифферентовка, т.е. более чем за полгода до заседания Географического общества. Цель выступления в ГО - получение помощи и моральной поддержки.
Представители прессы на заседание не приглашались.
Снегирев возмущается, что это было сделано “не где-нибудь, а на заседании Московского филиала Географического общества”.
- Ну, а где мне делать сообщение, если я действительный член этого общества. Естественно, что я это делал у себя...
В отношении публикаций... Вряд ли “Известия” - орган Президиума Верховного совета СССР можно заподозрить в пособничестве саморекламе и уж, не думает ли Снегирев, что я давал объявления в Австралийских газетах? Кстати, прояви он определенную любознательность, он бы знал, что я собираюсь идти в плавание без захода в порты.
Далее здесь в заметке целая серия издевательских заявлений: твое заявление о величине яхты Чичестера, об извещении, о встрече с польским яхтсменом Барановским и другие. Что будем писать? - спросил меня Игорь.
- Я не знаю, что можно ответить, ведь это просто журналистская этика. Если его не воспитали в свое время в школе и институте, то это на всю жизнь. Ведь какой бы яхтсмен, готовящийся к плаванию, отказался от встречи с человеком, который совершил его? В отношении яхты - по-моему, каждый человек может иметь свое мнение.
- Дальше здесь о заявлении Якшарова. Ты его видел? - спросил Игорь.
- Да. Когда мы были в Севастополе, то Титов ходил к нему и пригласил к нам. Я бы сам постеснялся это сделать. Так вот, Якшаров там неплохо отозвался о моей яхте, сказал, что она излишне утяжелена, что это уменьшает ее скоростные характеристики и предложил идти на яхте его конструкции, если я достану 50 тысяч рублей и обращусь к нему с письмом высших инстанций. Он рекламировал свою яхту, говорил, что лично приложит все усилия, чтобы ее быстро построили и так далее.Тогда я ему ответил, что не люблю металлические яхты, так как там тяжелые бытовые условия, и потом, его яхта - низкобортная и я там не смогу встать в полный рост и в шторм палубу будет заливать.... А это тяжело в продолжительном плавании. Сразу же после моего отказа, он повернулся и ушел.
О его заявлении, что “увидев яхту, я сильно удивился, что она еще не утонула”... можно сказать, что в это мне с трудом верится. Ведь яхта только что вернулась из плавания. Такую глупость не мог сказать инженер или даже простой моряк. Дело в том, что мореходность каждого судна определяется комиссией согласно расчетам и ходовым испытаниям, на основании чего выдаются судовые документы. Именно это характеризует судно, а не заявление самоуверенного человека, делающего заявление из-за личной неприязни, наверное, из-за того, что я отказался идти на его яхте. И вообще это несолидно для газеты, выходящей миллионными тиражами. Что об этом будет думать молодежь, если мы поставим нашу науку или технику на уровень: “А” сказал, что утонет, “Б” - что не утонет. Как гениально! Кстати, это заявление сделано после того, как яхта в зимних условиях, в непогоду, штормы, дожди, при низкой температуре совершила плавание по Азовскому и Черному морям, показав хорошие мореходные качества.
- Александр Моисеевич, я вас понимаю. Поступок Якшарова это посто подлость. Я не боюсь назвать его падлецом, так уверен, что здесь сыграли два фактора его его подажной души. Во – первых зависть. Вы первый в Союзе решились на такое плавание, да еще на лично построенной яхте. И второе – вы его глубоко уязвили, отказавшись от ео яхты. Его «кандидата наук по яхтам... Ха!Ха!, построевшего одну не совсем удачную, тихоходную яхту...- Игорь выругался и продолжил. – Я все это готов сказать ему в лицо, в любом месте. Но давайте дальше.
- - Снегирев насмехается над человеческой мечтой. Ну, об этом многие великие люди высказали свое мнение. И, если у Снегирева оно противоположное, то он прославится своей черной оригинальностью. Ленин говорил, что “без мечты человек превращается в животное”, Анатоль Франс - что “мечта придает жизни интерес». Я бы добавил, что и «смысл”. Но обыватель этого не поймет. Поэтому вряд ли стоит об этом писать в ответе в газету.
- 30 апреля, через две недели после заседания Географического общества, я получил письмо с Цейлона, от нашего штурмана дальнего плавания Кубаря И.И. Он писал: “Существует много преград на пути к подобной цели. На их преодоление, на доказательство, подчас элементарно простых истин, своей правоты, уходят годы. Возможно, вся жизнь. Вам, как никому другому, должно быть известно это. В конечном счете, осуществленная цель является не больше, чем платой за определенный труд”.
Вот так. Вот это уже серьезно!
А лауреат государственной премии инженер-конструктор Князьков, участник ходовых испытаний яхты “Русь” на Черном море, написал мне: “ То, что вы задумали, Александр Моисеевич, нам просто необходимо, России нужно пронести свой спортивный флаг через все океаны. И поэтому ваш поход становится нашим походом”.
Редакция газеты не ответила на наше письмо. Ни слова.
Через несколько дней я написал письмо редактору с просьбой принять меня, но редактор не принял. Целый день я простоял у редакции, несколько раз звонил, но безуспешно.
Что делать?
Положение было очень серьезным. Выступление партийной газеты - это негласное указание всем тем, кто поддерживал меня - прекратить поддержку... Кто наберется смелости помогать мне?
Нужно было перебороть себя и работать, готовиться к летнему плаванию. Смирнов и Ман настойчиво советовали плавать и плавать и, чем больше, тем лучше.
- Тебе нужен яхтенный стаж, мили и признание как яхтсмена, на внутренних морях, - заявляли они.
Я соглашался, хотя и не считал это необходимым. Дело в том, что главное в этом плавании - психологический фактор, и любой яхтсмен, проникшийся мечтой о совершении такого вояжа и проделавший определенную работу, которая свидетельствовала о его серьезном намерении и воле, сумел бы при обыкновенных навыках пройти вокруг света, тем более что маршрут плавания проложен так, что трудности будут нарастать постепенно.
Сначала он идет через Средиземное море, потом в теплых водах Атлантического океана. Его навыки и понимание моря все время возрастают и к тому моменту, когда он выйдет к мысу Доброй Надежды, он будет готов к плаванию в трудных условиях. Но с «опытными» людьми лучше не спорить.
- Постарайтесь походить по Черному морю, принять участие в гонках, а потом попроситесь в какой-либо экипаж на Балтике и походите в новых условиях. Это учит.
Директора химкомбината я буквально поймал в доме культуры, после окончания партийной конференции.
- Я идеологией не занимаюсь, - ответил он, имея в виду негативное выступление “Комсомолки”.
- Помогите мне материально. На яхте нужно произвести кое-какой ремонт, - попросил я его.
- Где яхта?
- Сейчас она в Севастополе, в яхтклубе ПО “Атлантика”.
- Там, конечно, есть ремонтная база?
- Да, там большой ремзавод, так как у них много рыбопромысловых судов, занимающихся ловлей рыбы и в Атлантическом океане, и в южных водах Индийского океана. Естественно, их нужно ремонтировать.
- Подготовьте перечень вопросов, объем ремонта и заходите ко мне с председателем завкома, завтра. Мы подготовим гарантийное письмо с просьбой произвести ремонт за наш счет.
- Слава богу, как говорится, одна гора с плеч.
В плавание нужно было идти на все лето, месяца на 3-4. Нужно в этом году выжать все возможное. Но кто даст отпуск, хоть увольняйся. Но, делать нечего, иду просить. Опять просить.
Наверное, наука разработала метод убеждения и кто-то из психологов получил кандидатскую, а может - и докторскую степень. Но мы их не видим, не знаем и пользуемся своим опытом или интуицией. И действуем, как Бог послал, используя арсенал, накопленный благодаря длительному личному опыту: слезы, нахальство и, в последнюю очередь, аргументы.
- Михаил Михайлович, - обратился я к своему начальнику. - Мне нужно на все лето пойти в подготовительное тренировочное плавание на яхте.
Я подробно рассказал председателю Мособлсовета ОСВОД адмиралу Перевертайло М.М. о плане на этот год, о требованиях, которые мне предъявляют и парусная федерация, и Географическое общество. С ним согласился Московский областной комитет по физкультуре и спорту - в общем, масса людей и несколько организаций. Естественно, я это должен выполнить, так как они впоследствии будут за меня ходатайствовать, только в случае успешного проведения этой большой тренировки. Мне нужен отпуск на три месяца.
- Александр Моисеевич, - начал адмирал, - Вы же и без меня знаете, что я могу Вам дать максимум два месяца. А три?
- Не знаю. Ведь не увольняться же мне?
- Вы серьезно?
- Естественно. Мне сейчас не до шуток, особенно после выступления гражданина Снегирева.
- Неужели так серьезно?
- Как ни странно, но очень. Многие солидные люди, руководители предприятий и общественных организаций восприняли это как указание из очень высокой инстанции. Так, мол, просто газета не напечатала бы! Это же партийная газета.
- Я как-то не думал, что так далеко зашло. Просто думал - это драчка за выход в океан среди спортсменов. Зависть.
- Нет. Это не просто зависть и борьба за право выхода. Здесь столкнулись несколько желаний, усиленных завистью и властью. Так, председатель технической комиссии федерации парусного спорта считает, что он единственный и “самый главный яхтенный конструктор” в нашей стране, что только он все понимает, знает и умеет. И вдруг какой-то неизвестный “сухопутчик” делает яхту и хочет идти в плавание, и не просто в плавание, а в кругосветку. Разве он потерпит, чтобы первая советская яхта без его вклада пошла в такой большой вояж? Или Кошелев, председатель крейсерской комиссии парусной федерации... Говорят, он давно мечтает пойти в плавание через Атлантику, и его не пускают, как и вообще никого. Он такую бурную деятельность развил против меня, что позавидуешь.
Возможно, ему мешает то, что он требует первоклассную яхту и командировочные. Не знаю точно, почему его не пускают. А здесь какой-то Чебанюк. Кто такой, откуда?
Естественно, что я для них чужой, и Промыслов - идейный вдохновитель парусного спорта СССР, входящий в спорткомитет СССР тоже не приемлет чужих. А я - чужой.
Такая вот солидная атака против меня. Поэтому мне хотелось тихо-тихо выйти в море и уйти подальше от наших берегов, а потом пусть шумят.
- Хорошо, давай проведи пленум совета ОСВОДа и выбери временно нового председателя горсовета ОСВОД. Кто-то должен работать? Согласен?
В первые дни после выступления “Комсомолки” я был буквально “нокаутирован” и, если эти заметки будет читать Снегирев, то он будет доволен своими способностями палача. Естественно, что легко это сделать под флагом партийной газеты. Но что я мог сделать, что противопоставить этому гиганту «мысли» и особы приближенной ...?
Я один. Опять один, как будто судьба специально проверяет мое поведение во время одиночества. Но прошла неделя, и вдруг посыпались письма, множество писем со всех концов Советского Союза, от моряков, яхтсменов, солдат, учителей, рабочих, военнослужащих, школьников и ветеранов. Мужчин и женщин, юношей и людей преклонного возраста. Приходили письма с поддержкой моей мечты. Большинство писем были с копиями в редакцию газеты. Были письма эмоциональные, были просто деловые, но все возмущались гнусностью заметки “Под парусами саморекламы” и требовали от редакции извинений... и помощи советскому мореплавателю.
Я никак не ожидал такой лавины, такой активности нашего народа. Примерно через месяц мне позвонили из редакции газеты “Комсомольская правда” и попросили прекратить поток писем. Я рассмеялся и пожелал говорившему узнать правду о своей газете. Это полезно.
Как-то пришел один знакомый и передал, что, слушая радио для Украины из Канады, он услышал передачу в мою защиту. Украинцы защищают своего товарища. Спасибо, большое спасибо, но это мне никак не поможет...
Часть писем я показал секретарю парткома Анатолию Конькову. Он очень внимательно их прочитал и поздравил меня. “Редко с таким единодушием встречаешься. Значит, твои дела пойдут хорошо, еще не все потеряно”, - сказал он. - Ты задумал такое, о чем мечтают миллионы и плохо то, что это не поняли наши руководители.
Все, кто в это время приезжал ко мне, советовали продолжать плавания, тренироваться. Набирать багаж - мили, мили и мили.
Как-то приехал один журналист, и мы с обоюдным удовлетворением побеседовали. Я рассказал ему и о своей жизни, и о подготовке к кругосветному плаванию, и о трудностях.
- У тебя есть выход, хотя это и не просто, и требует времени. Ты должен писать. Пиши о себе, о море, о войне, об однополчанах. Нужно, чтобы тебя знали. Понимаешь, легко “убить” неизвестного человека, за него никто не будет переживать, и очень быстро его забудут. А вот если человека знают, если его жизнь нравится, если он чем-то интересен, то его не только будут помнить, но и защищать. Такого человека тот же Снегирев не посмеет тронуть. Я слышал разговоры в редакции о тебе и Снегиреве. Там ребята возмущены его беспардонностью, неуважением к человеку, пусть даже незнакомому. Но, к сожалению, он кому-то угодил и теперь пошел в гору. К нашему несчастью, к нашей беде - “Чем хуже, тем лучше”.
Надеюсь, тебе это ясно: чем больше грязи, тем больше популярности. Но, мы надеемся, что это не навечно.
Я сидел в горсовете ОСВОД и, несмотря на то, что была суббота, занимался делами, чтобы навести в них порядок и подготовиться к городской конференции, которую мы проводили ежегодно весной.
- Бери бутылку коньяку и приходи ко мне, - позвонил мне Анатолий Иванович Коньков. - Не думай, что у меня нечего выпить, просто я помню, что ты водку не пьешь. Только не тяни, мои гости хотят тебя видеть. Но, если ты задержишься, то они перестанут тебя понимать.
- Не могу, я трезв и не подойду для вашей компании.
- Прекрати. Это легко устранимо. Давай, немедленно, а то пришлю за тобой, - в этой “угрозе” была истина, так как он жил метрах в ста от моей “конторы”.
- Бегу, ты же знаешь, что я не могу тебе отказать, но учти, что у меня паршивое настроение.
- Вот и прекрасно, а то мы все веселые, ни одного серьезного человека - вот ты им и будешь. Давай, шевелись!
Дверь открыла Ольга, супруга Анатолия, и на лестничную клетку вырвались веселые звуки популярной русской песни. Было шумно, весело и широко, как в доброе старое время. Я даже в нерешительности остановился, но Оля взяла меня за локоть и потянула в квартиру.
- Что, сегодня праздник? По какому случаю сабантуй? Что-то я все в жизни перепутал после снегиревского нокдауна.
- Ну, дает, - сказал Анатолий, который с опозданием вышел мне навстречу. - Сегодня мужской праздник, а ты, вояка, забыл. Совсем помешался на своей яхте. Сегодня же твой праздник, а ну, быстренько раздевайся, мы сейчас тебе такую штрафную нальем, что сразу все вспомнишь.
В просторной гостиной комнате, которые строили еще в далекие сталинские времен, сидела большая компания, в основном - мужская, и, по-моему, все - работники комбината. Почти все в той или иной степени были мне знакомы, многие помогали мне, поэтому как-то сразу потеплело на душе.
- Ты еще не “утоп”? - крикнул мне начальник РМЦ-2.
Все рассмеялись. Очевидно, они обо мне что-то говорили и ждали, когда я появлюсь, чтобы разыграть меня.
- Мы здесь тебя вспоминали. Что-то уж очень “болеют” за тебя твои яхтсмены. Все боятся, чтобы ты не утонул, а теперь вот и “Комсомолка” забеспокоилась, как бы ты не утоп или не удрал в гости к жителям Австралийского города Сиднея.
- Саш, это действительно, правда, что жители австралийского города Сиднея приглашают тебя в гости? Или тоже “утка”? Что же ты от нас скрывал? Может, у тебя там родственники есть? Признавайся!
- Он там симпатию завел...
- А ты действительно моряк или, может быть, обманываешь? Надел военно-морскую форму и бравируешь, девкам пыль в глаза пускаешь. Может, “Комсомолка” раскопала твое прошлое и ты на самом деле сухопутный житель? А?
- Обождите, тише. Да тише вы, - закричал Анатолий.
- Пусть он расскажет, как устроил такую большую “саморекламу”. Кому и как он платил. Корреспонденты считают себя неподкупными. И главное, пусть расскажет, где он валюту брал. Вы только подумайте, в Польше он платил злотыми, в Англии - фунтами стерлингов, в США - долларами, в Чехословакии - кронами. А чем ты платил в Австралии?
- Австралийскими долларами, - крикнул кто-то.
- Саня, скажи откровенно, мы тебя не выдадим, где ты валюту берешь?
- Молчит ведь. Умеет хранить тайну.
- Ребята! Давай, наливай ему стакан. Сейчас он во всем признается.
- Штрафную ему, штрафную, - закричали гости.
Я молча смотрел на эту компанию, на добрые и знакомые лица и на душе у меня потеплело. Как они хорошо ко мне относятся, думал я.
Анатолий взял бутылку армянского коньяка, большой фужер и начал наливать. Я видел, как лилась янтарная жидкость в сверкающий хрусталь, наполняя его до краев. Рядом Оля подкладывала мне какую-то еду и шептала:
- Они все уже “хорошие”. Вы закусывайте, закусывайте, а то опьянеете. - И я с готовностью начал уплетать Олино варево, так как такой вкуснятины я давно не брал в рот.
Анатолий встал, постучал по тарелке вилкой, требуя внимания.
- Граждане! Я буду краток, но прошу выслушать меня внимательно, ибо дело здесь не простое. Разберемся по статьям, простите, по порядку. Этот гражданин построил крейсерскую яхту. Это первая загадка. Яхта, серийная советская, самая большая заводская яхта стоит 20 тысяч рублей. Его яхта больше и надежнее. Спрашивается, где он взял средства и на что строил? Вы записывайте, записывайте, товарищ секретарь, - повернулся он к Ольге. - Им долго и настойчиво, применяя самые современные методы добывания правды, занималась специальная группа ОБХСС и ничего не могла выяснить. Где собака зарыта? А? Вы записали? Так, дальше. А дальше он каким-то непонятным для нас маневром добирается до Азовского моря и это в конце ноября, когда заканчивается навигация и замерзает Волга. Спрашивается, как он это сделал? Кто растопил ему лед? Тише, тише. Смеется тот, кто смеется последним. Так... что там дальше? Ага. Дальше он без разрешения властей удирает из Таганрога в море. Куда? Неизвестно. Был шторм, непогода, дожди, снег. И только случайно нам удается его обнаружить в Жданове, где он, используя магические силы, берет под свое влияние старейшего капитана порта, какого-то заслуженного капитана дальнего плавания и, похитив в Жданове лоцмана Азовского пароходства, выходит в Керчь. Это пока во внутренних водах нашего государства. В Керчи он подпольно встречается со своим корреспондентом и темной штормовой ночью, когда все “зорко” спят, он выходит в Черное море, обманув бдительность пограничников. Но дальше еще хуже. Вы понимаете?
Несмотря на то, что ему дали строжайший приказ зайти в Феодосию, он обманывает погранвойска... Его там и не было. Вот! Куда он удрал?
За столом невообразимый шум, смех. Анатолий требует порядка и с некоторым трудом ему это удается.
Воспользовавшись этим, он крикнул:
- Вот теперь он вроде сидит перед нами. Так выпьем за его здоровье! И за то, чтобы он всегда был с нами, с нашим коллективом и чтобы, несмотря на свои великие дела, возвращался к нам, в наш коллектив! Все потянулись ко мне, чтобы чокнуться и делали это с таким усердием, что я боялся, чтобы не разбились фужеры.
Этот шум нужно было бы записать на пленку, ибо он не передается сухими строчками воспоминаний. Шум был такой, что вступила Оля, боясь, что прибегут соседи. Ну еще бы, они сидели здесь часа три-четыре, так что обстановка была зрелая и мне нужно было их догонять.
Медленными глотками я пил эту прекрасную ароматную влагу, изготовленную солнечными лучами, и, пока она вливалась в меня, я чувствовал, как согревается мое тело, как тепло растекается по всем моим жилочкам. Грешно, Господи, но как прекрасно.
Пока все шумели, смеялись, острили, подначивали меня, я старательно ел, так как у себя дома я ел очень простую пищу, которой никто из моих знакомых не восхищался.
- Александр Моисеевич, вы отвечать будете?
- Обождите, пусть он поест, а то потом от него ничего не добьешься. А нам важно, чтобы он исповедовался. Давайте попросим Олю, пусть она споет. - Оля, любимую!
- Спой, пожалуйста!
- Оля, спой про Алешу!
Сколько раз я ни бывал в этой компании, Оля по просьбе гостей и мужа всегда пела, и неплохо пела, песню о русском солдате, защищавшем близкую нам Болгарию, песню об Алеше!
- Саша, мы все здорово выпили, поэтому ты прими все это за шутку. Все эти ребята свои в доску и они тебя очень уважают, просто хотели пошутить, чтобы ты развеялся, - начал Анатолий, когда гости ушли и мы пили крепкий черный кофе. - Ты приходи ко мне в партком, поговорим, посмотрим, что мы сможем для тебя сделать. Я чувствую, что у тебя на душе кошки скребут. Позвони, договоримся о встрече и побеседуем. Может быть, пригласим Георгиевского, он тебе сочувствует. Зайди как-нибудь к Николаю Ивановичу Докторову. Он хоть и на пенсии, но связи с комбинатом и с Москвой не теряет. И новый директор к нему прислушивается. Зайди, он охотно побеседует с тобой. Он мне не раз говорил, что жалеет о том, что не раскусил тебя сразу, а то давно бы помог.
Думаю, что он и сейчас что-нибудь хорошее тебе посоветует, подскажет, с кем тебе нужно будет встретиться. Он как-то говорил о тебе и просил передать, чтобы ты боролся. Не сдавайся. Ну ладно, ждем тебя в парткоме, не затягивай, приходи.
- Спасибо, Анатолий. Буду рад прийти к тебе, но если можешь, то пригласи на эту встречу Николая Скобелева - начальника отдела труда и зарплаты. Я не часто восхищаюсь умными людьми, их как-то очень маловато, но Николай - умнейший человек и, к тому же, чрезвычайно прозорливый, внимательный к людям. Как он все быстро и правильно решает. Хорошо?
- Да, он - голова, жалко, что пьет. Я приглашу. Жду. Бывай!
- Всего доброго.
Дома меня обрадовало письмо Базыкина. Когда я пишу о той или иной радости, то это не значит, что не было ничего плохого. Были, было много подначек, да поросту говоря –подлости, даже здесь, в этом городищке. Были недоброжелатели и завистники. Они старались воспользоваться нападками газеты, чтобы позлорадствовать. Но это было настолько мелко, глупо, что я старался не обращать внимания.
Письмо Станислава, явно озабоченного дикой вылазкой Снегирева, было полно сочувствия и вопросов, почему так получилось? Он знал меня уже десяток лет, видел, как я строю яхту, вместе когда-то занимались проектированием яхт, вместе разрабатывали маршрут, когда я решился плыть вокруг света. Он передал мне свой оцинкованный трос, который был мне до зарезу нужен на фалы (грота и стакселя). Он всегда относился ко мне как к другу и почему-то был очень-очень заинтересован, чтобы я пошел в этот «круиз».
В письме лежала записка заведующему отделом кадров ЦК ВЛКСМ, в которой Станислав просил его, принять меня, заслушать и помочь, так как статья Снегирева в “Комсомолке” - глубоко ошибочна. Что он знает меня как заслуженного и опытного офицера флота, обладающего упорным характером, так нужным для осуществления кругосветного плавания, и что он верит мне как самому себе...
Оказывается, что этот заведующий ОК ЦК ВЛКСМ - однокашник и друг Станислава. Стас надеялся, что он мне поможет. Я прочитал письмо несколько раз и так и не принял никакого решения. Пока я еще надеялся, что сам смогу добиться правды. Да, вот такой я был глупый: надеялся сам добиться правды. Я спрятал письмо и решил подождать, а пока бороться, чтобы, как говориться, жила надежда.
Коньков позвал председателя завкома, который был в кабинете рядом с парткомом, и мы начали беседу, рассчитывая, что Николай Скобелев придет через несколько минут.
- Что ты написал? - спросил Анатолий Иванович, протягивая руку за моими листками. Он посмотрел на текст, усмехнулся и начал медленно, растягивая слова, читать мой ответ на пасквиль Снегирева. Я слушал и мне вдруг этот ответ показался несолидным, мелочным.
Коньков отложил текст, не дочитав, и сказал:
- Давай разберемся во всей этой истории. Во-первых, тебя приглашали в ЦК КПСС, там знакомились и пожелали удачи, более того, вроде бы и обещали помощь? Так?
- Да, Шауро сказал, что если будет нужно помочь, то я могу к нему обратиться через Сенкевича.
- Ты звонил Сенкевичу?
- Да.
- Ну, и что он сказал?
- Он отказался что-либо делать для меня, так как ему был звонок. Но от кого, он не сказал.
- Давай подумаем. Статья грязная и позорит не только тебя, но и многие советские газеты, которые оказались в дураках, так как занимались “рекламой” твоего плавания. А газеты солидные, это и орган ЦК КПСС “Социалистическая индустрия” и журнал “Огонек” и московские газеты и многие другие. После “Известий” очень многие писали и не только в нашей стране, но и за границей. Таким образом, если бы ЦК партии принял решение не допустить такое плавание, то тебя бы вызвали в ЦК и как коммуниста предупредили, чтобы ты бросил эту затею. Ну, а если бы ты не послушался, тогда другое дело. Значит, это инициатива Федерации парусного спорта, которая через своего председателя Промыслова, брат которого был председателем Исполкома Мосгорсовета, и проделала эту операцию. Предположительно, цепочка такова: группа людей из федерации парусного спорта (Григорьев, Кошелев и определенно кто-то еще) вместе с Промысловым и подняла атаку против тебя. Промыслов через брата мог выйти непосредственно в ЦК ВЛКСМ или на какого-нибудь “швейка” в отделе пропаганды ЦК. Наверное, не зря “твой” Снегирев интересовался, кто твой “шеф”, боялся. Возможно, они и позвонили Шауро В.Ф. и тот не возражал, чтобы тебя “схарчили”. Вот грубая схема, или что-то близкое к действительности.
Если ты подберешь все документы и докажешь, что ты моряк, что ты плавал на кораблях и даже был командиром, что ты ходил на яхтах и что тобой построенная яхта не только не утонула, но и не собирается тонуть, то вряд ли они соберутся, чтобы обелить тебя и заставить “Комсомолку” извиниться за надругательство. Это у нас не заведено.
- Кто с этим согласен? - Анатолий обвел нас вопросительным взглядом и обратился ко мне.
- Кто твои враги? Кому ты “хвост насолил”? Кто еще у нас в Союзе собирался в аналогичное плавание?
- Во-первых, начну с последнего вопроса. У нас в Союзе никто в одиночное плавание вокруг света не собирался. Это точно, так как это чрезвычайно трудное и рискованное плавание. Примерно 50% шансов, что оно не удастся и 10%, что оно закончится гибелью яхтсмена. Погибают даже прекрасные яхтсмены с мировым именем. Я планирую это безостановочное плавание потому, что оно не требует валюты, которую в нашем государстве простому человеку не дадут. Я пошел на это, так как снимается главный вопрос подготовки к проведению плавания - валюта! Да и такое плавание престижно!
Пойти в плавание, допустим, через Атлантику - много желающих, в частности, очень хочет идти председатель крейсерской комиссии Кошелев, который очень активно выступает против меня. Он звонил в редакции газет и всячески дискредитировал меня, требовал от имени парусной федерации, чтобы прекратили всякие публикации обо мне, так как я не яхтсмен...
Второй противник - это Григорьев председатель технической комиссии федерации парусного спорта. Он считает себя единственным конструктором советских яхт, хотя ни одной яхты по его проекту не было построено. С ним чуть истерика не случилась, когда он узнал, что я на собственной яхте иду в кругосветку. Как можно, чтобы советская яхта пошла в такое плавание, а он не приложил свой “талант”. Точно так же поступил и Якшаров, который первым в Советском Союзе защитил диссертацию по яхте. По его проекту была построена одна металлическая яхта, и он мне предлагал на ней идти, т.к. в ней очень тяжелые бытовые условия, низкие подволоки в каюте, тихоходная... Я отказался и в его лице приобрел еще одного врага.
В Москве проводилось собрание капитанов Москвы и области, где рассматривался мой вопрос “О подготовке кругосветного плавания”. С приглашенными было около ста человек. Против голосовали только Григорьев, его сын и Кошелев. Вот мои враги, которых я знаю. Есть неплохой яхтсмен, крейсерщик Леонтьев, но, хотя он рвется в плавание через океан, но он - человек не вредный. Он может как-то покритиковать меня, но “гадить не будет”.
Снегирева я не знаю. Он здесь выступает в роли палача, которому заплатили 30 серебренников и он с наслаждением “меня убил” морально, изображая добродетельного, заботливого человека, предупреждающего, что “это, мол, опасно”.
- Как твой послужной список? - спросил Коньков.
- Никогда никаких замечаний. В последние годы особенно хорошие отзывы. Много рацпредложений, изобретений, благодарности Главкома ВМФ... Все хорошо.
- Ты развелся с женой, она как-то в исполкоме ругала тебя и грозилась, что может тебе помешать уйти в плавание? Как твое мнение на этот счет?
- Нет, я не думаю. Дело в том, что я ничего не жалею для детей, а это плавание принесло бы много положительного... Конечно, только для них. Она сожительствовала с заместителем председателя Исполкома Павловым, а он по ее указке может дать негативную характеристику. Да, пожалуй это так и было. Мне корреспондент ТАСС говорил, что из Воскресенска нехороший отзыв. Но Председатель исполкома отрицал, а я ему верю.
- Какие еще вопросы?
- Какая у тебя яхтенная квалификация? - спросил Георгиевский. - Они же нападают и на твою слабую подготовку.
- Ходил я под парусами не систематически, но, в общем, около 20 лет. Сейчас получил звание рулевого 1 класса. На флоте командовал парусно-моторной шхуной, а это официально и поэтому должно идти в зачет. Но все яхтсмены прекрасно понимают, что, если человек две-три навигации ходил под парусами и имеет штурманскую подготовку, то его можно свободно выпускать в океанское плавание. Не заблудится...
- Что же, по-твоему, является основной причиной?
- Я для них чужой. Ты же был на первом заседании ГО, когда Григорьев сказал: “зачем вы его посылаете, у нас есть подготовленные яхтсмены”. Помнишь, ему ответили, что если, мол, не ваш, так и посылать нельзя? По-моему, самая простая и низменная причина - зависть.
- Ну, и что тебе делать? Чем тебе помочь? Учти, сейчас это трудно, так как директор несколько охладел к тебе и не даст средств.
- Я много думал за эти дни и мне кажется, что, несмотря ни на что, я должен пока плавать здесь, у наших берегов. Набирать мили и стаж плавания. Хорошо бы пройти с экипажем вокруг Европы. Желающих плыть со мной много, но боюсь, что не пустят. И второе, нужно дорабатывать яхту.
- Ты почти прав. Нужно как можно больше ходить на яхте. Это главное. В отношении оснастки яхты, в чем можем - поможем. Но писать ты не должен. Это не выход. За тебя должны бороться те, кто тебя поддерживает, в первую очередь, общественные организации и авторитетные люди. Пусть они ходатайствуют и добиваются открытой дороги в океан. Тебя одного, к сожалению, слушать не будут.
- Николай, а что скажешь ты? - обратился к Скобелеву Коньков. - Какие у тебя соображения?
- Ну, вы правы, хотя мне кажется, что даже внутренне признав всю нелепость и несуразность этой статьи, “Комсомолка” не признает себя виновной. Сейчас он действительно должен ходить, и ему требуется помочь. Мы его знаем как серьезного и талантливого человека. Он хочет для нашей страны сделать большое, хорошее дело. Так почему мы, черт возьми, должны молчать, бояться, прятаться, отворачиваться как мыши... Конечно, нечего лбы о стенку разбивать, а найти возможность помочь - наше святое дело.
- Так и решим. Ты понял нас? Мы “за”. Бывай! Извини, но меня дела ждут... Твоя “Комсомолка” лопнет от негодования, если узнает, что секретарь парткому на тебя два часа убил “священного” времени.
Перемены в моей жизни были столь разительны, что я первые дни терялся. Вечерами мне не нужно было идти на яхту, свободными были субботы и воскресенья. У меня появилась масса свободного времени, так что я даже начал ходить в кино, заходить в гости к знакомым, бывать в Москве. Я начал писать письма, пытаясь, хотя и поздно компенсировать пробел, образовавшийся из-за моей занятости во время постройки яхты.
Вечерами я пропадал у Павлущенко, иногда у Котельникова, бывшего командира Тихоокеанской подводной лодки. Мы проводили вечера как самые нормальные люди. И только иногда кто-нибудь вспоминал про “Русь”:
Где она, бедняжка?
Я уговорил бывшего политработника в отставке Сафонова Николая, чтобы он поработал за меня в горсовете ОСВОД, уверяя его, что все налажено. Сказал, что в совете сейчас прекрасный инструктор, старательная и работящая Леночка, пришедшая по рекомендации Тамары после ухода последней на новую работу.
Лена, очень умненькая молодая женщина, обладающая высокой исполнительностью и большой работоспособностью, сама бы справилась со всей работой, но зачем перегружать человека...
Я созвал президиум горсовета, доложил положение дел, и все со мной согласились отпустить меня в далекое и нелегкое плавание по морям и канцеляриям.
Теперь нужно было решить вопрос с командой. В принципе список ее у меня наметился. Из Николаева в Севастополь выехал мой тренер Жигоман. Обещал на время плавания приехать мастер спорта, яхтсмен Варвинский Игорь. Нужно было договориться и с радистом. Нужен был передатчик и тренировка на море.
Володя, мой тренер по радиоделу жил в Загорске. То ли идея кругосветки завораживала людей, то ли мне просто везло? Звоню к нему в Загорск:
- Я собираюсь на Черное море. Ты сможешь туда приехать?
- Куда конкретно и когда? Мне нужно идти в отпуск.
- Я выезжаю через 2-3 дня. Нужно готовить яхту.
- Приезжайте ко мне, - приглашает Володя. - Побеседуем, позанимаемся. Я один. Места хватит.
В пятницу еду в Загорск.
В Загорске я договорился, как планировал, с радистом, яхтсменом и просто очень хорошим человеком, Князьковым Володей. Он приедет ко мне на Черное море, и мы вместе пройдем хотя бы один этап плавания, чтобы потренироваться в море на радиоаппаратуре. Он понимает и искренне сочувствует мне, так как считает это плавание святым. Кстати он единственный из моих попутчиков, кто не только не клянчит у меня деньги, но и, если может, сам выручает меня.
Перед отъездом заехал к Варвинскому Игорю.
Мы долго сидели с ним, обсуждая вопросы, связанные с выступлением против меня Снегирева. Игорь просил меня не обращать внимания, так как это усложняет жизнь, отвлекает от главного. Он привел выдержку из Достоевского, которая мне очень понравилась: “Если ты на пути к цели будешь бросать камни в каждую лающую на тебя собаку, то ты никогда не достигнешь своей цели...” Это почище даже народной поговорки: “Собака лает - караван идет”.
Итак, выбрасываем снегиревский пасквиль из головы. Надо!
Это же как болезнь, и если от нее не освободиться, то она перерастет в хроническую. Нужно избрать окружной, пусть более долгий путь, но подальше от этой вони.
Еду домой. Нужно передавать дела и собираться в плавание.
Опять набитый почтовый ящик. Удивительно, какое сильное воздействие печати на умы людей. Среди обычных, один серо-зеленый конверт без марки из КГБ СССР. Жалко пожалели деньги на марки, а то бы сохранилась память.
Привожу его полностью:
Уважаемый Александр Моисеевич!
Сожалеем, что ответ на Ваше письмо задержался. Если необходимость у Вас не отпала, Вы можете быть приняты 9-11 марта с.г., для чего Вам необходимо по прибытии в гор. Москву обратиться в приемную КГБ при СМ СССР по адресу* Кузнецкий мост, 24.
Заместитель начальника главного
управления пограничных войск
С.Кондрашев.
Честно говоря, я обрадовался этому приглашению, хотя понимал, что многого я не получу. Но на чуть-чуть я все же рассчитывал. Могли бы мне дать добро для плавания по определенному маршруту, с тем, чтобы я в заранее оговоренных местах подходил к берегу и давал пару ракет, сигнализируя о полном порядке. Но посмотрим, сказал слепой.
Кузнецкий мост поднимается от речки Неглинной до Лубянского холма. Войдя в приемную, я позвонил по указанному телефону.
- Ждите, генерал сейчас выйдет.
- Зачем ему идти, если я могу зайти к нему?
- Ждите, такой порядок.
Через несколько минут вошел какой-то полковник с папкой бумаг и прошел в приемную. Затем возвратился оттуда и пригласил меня:
- Заходите, Вас ждут.
Я вошел в довольно большой кабинет, через который почти от самых дверей до окна, протянулся большой стол.
- Здравия желаю, товарищ генерал.
- Здравствуйте, - генерал, довольно молодой и подтянутый человек, спокойным шагом пошел ко мне навстречу и, протягивая руку, с улыбкой произнес:
- Что, лавры Чичестера не дают вам покоя. - Пожимая руку, он пригласил меня сесть к столу.
- А вы что мое досье изучили?
- Ну, а как же. Я должен был приготовиться к встрече с вами?
- Ну и как, на кого я похож?
- Мне показалось, что все нормально, по крайней мере, не страшно.
Мы засмеялись
Я удобно уселся за стол и спросил:
- Наверное, не стоит рассказывать о своей одиссее по Черному морю. Вам уже доложили. Из-за всяких инструкций и правил, я там терял массу своего времени. Я не ратую об их отмене, но мне нужно было испытать яхту и потренироваться, а я большую часть времени сидел у ваших застав.
- Ну и что вы хотите?
- Мне хотелось бы получить от вас разрешение на более продолжительное плавание и быстрое оформление отходов. Я же утром часами оформлял выход в море, а вечером заходил в назначенный порт и опять ждал до утра.
- Да. Видите ли, на открытие границы дают добро местные власти, мы только требуем соблюдения порядка и правил. Так, что вам нужно обращаться в органы местной власти.
- Но это еще больше затруднит плавание. Какое-то недоверие и подозрительность. Зачем это? Тем более, что так называемое разрешение местных властей это химера. Я же взял справку от милиции по месту жительства. Иак что еще нужно? Я же обращаюсь по месту плавания не к ним, а в погранзаставы. Это же элементарно.
- Александр Моисеевич, я вас понимаю и хотелось бы помочь, но к сожалениюю мы ничего сделать не можем.
Поговорив несколько минут о том же и о трудностях, мы попрощались. Я ушел, испытывая большое уважение к этому интеллигентному, воспитанному человеку. И в то же время теперь я точно знал, что мои мытарства здесь в верхах узаконены и будут, естественно, продолжаться. Как горько...
Что делать дальше, я пока не знал и решил последовать совету почти всех своих знакомых: нужно продолжать плавать.
Сдав на три месяца дела в горсовете ОСВОД, я собрался в дальний поход. И вновь самолет, уж какой раз переносит меня в Крым. Два дня я отдыхал у мамы, а потом выехал в Севастополь. Начиналось мое плавание “без рекламы”.
Конец 2 части.
Оглавление 2 части.
1. Под парусами саморекламы 214
2. Встреча с журналистом 239
3. Усталость и отчаяние 266
4. Путь к морю 300
5. Первые шаги 326
6. У моряков 340
7. Знакомство с пограничниками 368
8. Убийство с «хорошими намерениями» 392
© Copyright: Александр Чебанюк, 2001
Свидетельство о публикации №201071300058
Свидетельство о публикации №201071300058
Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.