Kilimanjazz

Для чего нужны вступления? Ну, скажем для того, чтобы читатель (слушатель, зритель  (ненужное зачеркнуть)) плавно, без видимого ущерба для своего здоровья, смог вникнуть в простоту хитросплетений сюжетной линии, обрамлённой канвой лирических, философских, морально-социальных (и прочее) отступлений. Или же, наоборот, для введения оного в частичное, а лучше в полное заблуждение, и тогда удачная концовка практически обеспечена.
      А, вот, необходимость вступления к вступлению для меня до сих пор остаётся крайне сомнительным действом, а по сему, всё написанное выше вы смело можете не читать. Уже прочли? Тогда, просто забудьте.

                ПРОФАНАЦИЯ ЧЕРЕПА.

      Так как же вода течёт по трубам? А запросто.
      Вот, допустим, время позднее, невесёлый чёрно-белый голос Стинга по-прежнему поёт об осени, в прихожей одиноко молчит телефон, ну, и мой друг, имя которого не изменено в интересах следствия, горит желанием помыться.
      Тут, конечно, он обращается к тандему водопроводных кранов, как к старым известно кому (хотя, для меня - это загадка). Краны, сведённые смесителем воедино, опять же не против, ну, и понятно, что дальше будет мыло и мочалка, шампунь и волосы, бритва и лицо. Всё запотело. Самоубийство не состоялось. Полотенце. И в итоге, крепкий сон с предшествующим пивом или коктейлем. Без коктейля в душе всё хуже. С ним же - наоборот, хоть где. В душе - напротив - мрак и несбыточные мечтания на фоне общей потери внутриутробности, но - привычный позор - никак не невинности.
      А вода, тем временем, всё по трубам и по трубам, хотя во сне, на стылом, морозном поле битвы за Англию, где из тумана выскакивают неожиданные стрелки-всадники, перезарядить никто не успевает. Но снайперы. Вжик! Вжик!, и вода уже течёт по трупам. Смешавшись с кровью и холодной землёй, она выглядит мерзко и как-то наплевательски. В конце концов, трупы, конечно же, уберут, и тогда вода вновь окажется в смесителе. А потом опять во сне, а потом опять в трубе и так всю дорогу, до следующей остановки.
      Спящий друг делал редкие коктейльные выдохи, а вдохов вообще почти не делал. Я, к сожалению, в этот момент его не  видел и поэтому даже не знаю, как его зовут, ведь это мог быть любой спящий друг. Любой помытый, но не забытый спящий друг. Вот.
      Хотя, звали его Андрей. Да, да, тот самый, который забегал вчера взять денег. И куда ему столько? Ума не приложу.
      Он хотел проснуться пораньше для того, чтобы надеть новые ботинки. Это удовольствие необходимо всегда откладывать на утро и потом скрипеть, спускаясь с горочки, воображая себя милым, а не «наверное» или «кто-то», разглядывая полногрудых школьниц (это в новых ботинках-то! Эх! Живут же некоторые!) и перейти на сторону врага совершенно добровольно. Утро - время сползания с баррикад. Всё равно сопротивление бесполезно.
      Конечно, он забыл на кухонном столе книжонку доктора Э. Семиагавы о необычных свойствах черепа и черепной кости, в которой смаковались свойства уже мёртвых черепов. Старых и старинных. О! Их свойства были из ряда вон необычны. И необычайны. Череп - почти последнее, что оставалось от человека после смерти. Он полон невинности и достоинства. Он содержит зубы и глазницы. «Бедный Ёрик!». Психология череповедения  изначально загадочна и непредсказуема. Более того, она фатальна, как санки зимой. Что тут говорить? Хотелось хотя бы по дороге  почитать. Теперь она будет лежать на столе и сама себя читать. До самого конца. А в конце перспективный доктор Семиагава обещал к публикации сиквел о свойствах пыли, остающейся в последствии от человеческих костей и черепов. Милый человек! По всей видимости, в дальнейшем он перейдёт к описанию свойств кладбищенской земли и о возможности её использования в качестве удобрения в частном секторе садоводства.
      Впрочем, развитая фантазия Андрея позволяла ему постоянно думать об этом. Он не заметил двух полноногих и длинногрудых школьниц (хотя, я не совсем уверен в правильности выбранных терминов, которые больше подходят к описанию физических достоинств директрисы школы, нежели старшеклассниц, вскользь упомянутого среднего учебного заведения), переступил через воду, текущую уже помимо труб, и, позабыв об окружающих, постарался изгнать обилие причастий и деепричастий из своего внутреннего монолога.
      Куда он шёл, мне неизвестно. Более того, глупо (хоть и современно) будет описывать то, как он шёл, куда, что при этом делал и дошёл ли, - в общем, всю эту белиберду с галиматьёй.
      В этот момент сначала замаячил на его горизонте, а затем вплотную - впору швартоваться - приблизился к нему Мирамакс Константинович Толстой (один из тех, кто считает, что слово пацифист происходит от слова поц) и, соответственно моменту, произнёс:
- Привет.
- Аааа, Митя, - не медленно (скорее, как-то второпях) протянул Андрей, вырванный из мешанины черепов, свойств жидкости, а также земли с кладбища и ошеломляющих последствий забытого сна, - как дела?
- Нормально, - сказал так называемый Митя, - куда направляешься?
- Куда, куда… сам знаешь куда.
- Спешишь? - тоном заговорщика произнёс тёзка голливудской кинокомпании, многозначительно позвякивая чем-то очень похожим на портвейн, находящийся в фирменном пакете с надписью: «Miramax». При этом он настолько приблизился к Андрею, что того неизменно заставляло сделать шаг назад. Вместо этого он посмотрел Толстому прямо в глаза и улыбнулся:
- Да так. Не особенно.
      Беседа, совсем не похожая на обмен мнениями (о мыслях говорить просто не приходится) и скорее напоминающая пресловутое «обменялись несколькими, ничего не значащими фразами», тем не менее, продолжалась. Портвейн исправно сочился между зубами и словами, тематика которых неуклонно расширялась, дополненная верчениями головой вслед ещё одним упругим утренним ягодицам, обидным остротам, отпущенным им вслед, безобидным шуточкам и перешла на более интересную половину противника. Пол этой половины остался за кадром. Известно только, что противник принимал поливитамины, принесённые тётей Полей, стоя на полу, прямо в поле.

                ТРЕПАНАЦИЯ МЫСЛИ.

      В кафе за столом сидели двое и о чём-то оживлённо беседовали. Для того чтобы вникнуть в суть их разговора нам придётся оторвать свой зад и переместиться во времени на пару месяцев вперёд. Туда, откуда всё это началось.
      «Я шёл, печаль свою сопровождая…» - распространялся старенький, но исправно работающий магнитофон музыкой Давида Тухманова - отца отечественного джаз-рока. Андрею нравилась эта пластинка. Она действительно несла по волне его памяти, затягивая в сладкий омут вполне причинной грусти по прошлому, его мысли, его чувства, его печаль. И жалел он только о том, что ему никак не удавалось нарваться на CD «По волне моей памяти».
      Однако, сейчас эта музыка не производила на него вышеозначенного впечатления, и кассета с её записью втиснулась в магнитофон просто по привычке.
- Помнишь, я рассказывал тебе о девчонке? - с некоторым безразличием в голосе, спросил Мирамакса Толстого Андрей.
- Нет, - отрезал тот.
- Ну, как же? - безразличие Андрея словно ветром сдуло, и он с горячностью лица кавказской национальности, продолжил: - три дня назад, на дискотеке. Блонда. Шикарная такая. Я тебе на следующее утро все уши прожужжал.  Вспомнил?
- То утро я помню, а блондинку твою - нет, - Мите нравилось издеваться над Андреем, но затем, словно спохватившись, он пожалел его, - я же её никогда не видел.
      Здесь необходимо прервать их диалог для того, чтобы выяснить, что Андрей тоже не видел никакой блонды, потому как её просто не существовало. Не было никакой блонды, а был лишь плод его, истосковавшегося по классическим формам (180 - 60 - 90), воображения. Причем, нельзя сказать, что он был девственником. Он пользовался успехом у женщин и с успехом пользовался им. Просто хотелось ему чего-то такого…
- Она факается, аки тигрица, - это была фраза из репертуара Дмитрия Савицкого, но, поскольку Андрей этого не знал, то выдал её за свою собственную.
- Когда же ты успел? - искренне удивился прыти друга Мирамакс.
- Дурное дело - нехитрое, - попытался подлить масла в огонь Андрей. Ему это удалось.
- А всё-таки? - Андрею польстила настойчивость Толстого.
      И его фантазия, неограниченная никакими рамками, унесла Митракия в мир безудержного флирта, где присутствовали детективная, дедуктивно-дефективная слежка, запах дорогого парфюма, романтическое знакомство, легкомысленные пузырьки шампанского, стихи, постель и, как венец удачно сложившегося мероприятия, усталая сигарета.
      То, что я, без видимых усилий, уместил в одно предложение, Андрей, смакуя подробности и повторяя наиболее удачные места, рассказывал своему другу три часа, сорок семь минут, по прошествии которых, Мирамакс, удовлетворяя своё природное любопытство, спросил:
- А как её зовут?
- Марина.
      В кафе за столом сидели двое и о чём-то оживлённо беседовали. Один из них был большим (под два метра), лысым человеком, второй же никакими особыми приметами не обладал, кроме многочисленных дефектов речи, в связи с чем предпочитал молчать. Лысого звали Саша, а молчуна - Игорь.
- Ну, что, звоним? - после бурного (почти думного) обсуждения спросил Игоря Саша.
- Да, - это было одно из немногих слов, уверенно выговариваемых Игорем.
      Александр, чьего папу звали Боря, извлёк из кармана трубу и, после непродолжительных манипуляций пальцами кнопками с цифрами, поднёс её к своему органу слуха. На другом конце связи долго не подходили, а когда лысина Борисовича покрылась росой испарины, и он собрался, было швырнуть в ближайшую стену чудо беспроводной связи (нервишки у него - ни к чёрту), вдруг, расплывшись в улыбке, произнёс: «Марина?».

               
  ГИБЕЛЬ МАЛЕНЬКИХ НАСЕКОМЫХ ЗИМОЙ.

- Андрей, - тембр голоса был низким, но приятным, и он обернулся.
- Вы меня? - к нему приближалась стройная, холёная блондинка, которая ещё час назад была брюнеткой (однако, требуемые деньги требуют жертв).
- Ну, конечно, тебя, - её грудь, предусмотрительно обтянутая нежной шерстью лёгкого свитерка, плавно вздымалась, и хотя размеры её не соответствовали первому параметру любимых стандартов (180 - 60 - 90), всё равно, имели достаточно внушительный вид.
- А мы, простите, знакомы? - недоумённый голос Андрея не мешал его взгляду с восхищением, словно Жак Ив Кусто, впервые спустившийся под воду, исследовать притягательную поверхность совершенно незнакомой, но уже такой желанной женщины.
- Ну, как же? Марина, - напомнила она Андрею своё имя и поддела ногой, обутой в высокий каблук, шишку кипариса (стоит ли говорить, что нога росла прямо от коренных зубов (впрочем, так же, как и вторая)?). Я бы ставил женщинам на каждом шагу памятник только за одно умение ходить на высоких каблуках. А ведь почти все, к тому же, обладают способностью бегать на этих монстрах.
- Очень приятно. Андрей, - он не мог, не имел права упустить такой благородный шанс познакомиться.
- Перестань, - голос Марины насытился кокетливой обидой.
- Что? - не понял обиды Андрей.
- Перестань валять дурака, - бедный дурак. Чуть что, так его сразу на землю и валять. Причём, делают это все кому не лень.
- В смысле?
- Что? Что-то с памятью моей стало? - и Марина поведала ему о том, на что я затратил не больше одного предложения, и что Андрей мусолил, рассказывая Мирамаксу, на протяжении почти четырёх часов.
        В своём повествовании она опустила только процесс слежки, потому что было бы странно говорить о том, чего знать она не должна. Андрей слушал её, и его глаза постепенно увеличивались. Сказать, что он был удивлён - значит не сказать ничего. Он был шокирован, подавлен и… Он был убит. К жизни его вернула только вера. С каждым словом, произнесённым Мариной, он медленно, но верно начинал верить в то, что когда-то, в порыве сексуального транса, насочинял, и что теперь ему рассказывала совершенно незнакомая женщина, выдавая эту сказку для взрослых за свершившийся факт.
      Потом был мир безудержного флирта, где присутствовали легкомысленные пузырьки шампанского и бабочки, запах дорогого парфюма и стрекозы с крылышками из слюды, стихи и божьи коровки, постель и, как венец удачно сложившегося мероприятия, лёгкий джаз усталой сигареты.
      Марина проснулась довольно рано. Она постоянно просыпалась ни свет, ни заря и всегда делала зарядку (а иногда, переборов природную лень, и пробежку). Затем, отмучившись под холодным душем, она направлялась на кухню и готовила себе кофе. Продолжалось это уже четыре месяца - ровно столько она жила у Андрея - и за окном уже была зима. Кухонный стол был завален мёртвыми бабочками, стрекозами, мотыльками и божьими коровками. Гибель маленьких насекомых зимним утром - довольно печальная картина. Только непонятно, как они дожили до зимы.

                ARS COMBINATORIA.

      Я ставлю пластинку и слушаю «Место под названием Киндберг» - короткую и от этого ещё более печальную и солнечную сюиту о девочке-медвежонке Хулио Кортасара.
      Я открываю книгу и внимательно, но увлечённо читаю роман Майлза Дейвиса «Black Devil».
      Я познаю мир, и резиновый Гонза (глаза в кучу) приветственно машет мне рукой. Он не один. В его стране, уютно разместившейся на Японии телевизора, проживают розовый фарфоровый слонёнок с китайской голубой ленточкой вокруг шеи, резиновая хрюшка с отгрызенным кошкой ушком и нечто пластмассовое с длинными бирюзовыми волосами там, где должна находиться голова. Они меня любят. Потому что я люблю их.
      Каждое утро я пичкаю себя, как туалет собой, сначала стаканом холодной воды, затем манипуляциями с прикуриванием сигареты и приготовлением кофе (две равных части - кофе и сахара (пустыня здесь не причем)) для того, чтобы, выйдя на балкон и поставив произвольно выбранную пластинку, приступить к таинству (которое таковым уже давно не является) общения с прекрасным. Вполне возможно, что какому-нибудь любителю пива кофе, сигарета и музыка на балконе не покажутся чем-то особенным. (Тогда зачем он читает всё это?). На вкус и цвет собутыльников нет.
      За балконом ветер с морем играл в бадминтон, пиная волан дождя туда-сюда. Изредка сквозь тучи проглядывало солнце, и тогда волан становился слепым, а, появляющаяся на время, радуга исполняла роль сетки.
      Андрей сидел в комнате и, наблюдая за играми погоды, ждал телефонного звонка. Но телефон исправно (он был исправен) молчал.
      Вместо Андрея он зазвонил у меня. Звонок означал горячее желание пьяного Саши Длинного пообщаться со мной. Однако, находясь в разных весовых категориях (он пьяный, а я…), разговор у нас не клеился. Длинный что-то буровил на тему неисправного телевизора и недописанного рассказа, недоеденной котлеты и не взошедшей луны. Когда же стадия достачи достигла своего апогея, и я уже собрался было намекнуть ему на лёгкую пешеходную прогулку в область мужских гениталий, он, словно предчувствуя неладное, сказал, что целует меня в жопу и повесил трубку. Дипломат. Мать её ити. Вот такая вот Ars combinatoria. Искусство соединять, так сказать, в действии.

                РАСТВОРИМЫЕ ЦИФРЫ.

- Поздравляю! - сказал вошедший Мирамакс, - я принёс тебе на День рожденья себе вина.
- Спасибо, неординарный ты мой, - ответствовал новорожденный - это был Андрей. И действительно, на Толстом не было ни одного ордена.
- А где все?
- А кто тебе нужен?
- Ну, не знаю. День рождения ведь не у меня.
- Я, вообще-то, тебя тоже не ждал, - сначала Андрей хотел сказать «не звал», но (зачем зря обижать человека?) передумал и сказал так, как сказал.
- Я не виноват, что у меня память хорошая, - стал оправдываться Мирамакс и, немного поразмыслив, добавил: - в отличие от некоторых.
- На что это ты намекаешь? - скорчил обиженную мину Андрей.
- Ну вот, какого числа мой день рождения? - вопросом на вопрос ответил Митракий.
- Сорок восьмого маюля, - выпалил Андрей и сразу же добавил: - или маюня. Ты прав. Я действительно не помню когда ты родился.
- Первого января. Я родился первого января. Неужели трудно запомнить?
- Я, обычно, в этот день сплю.
- А я похмеляюсь, - с чувством собственного превосходства над последствиями новогодней ночи, произнёс Мирамакс. 
- Ну, что ж. Тогда давай выпьем. Где там мой подарок, который ты принёс себе? - сказал именинник и, извиняясь, продолжил: - Я, действительно, не собирался уделять этому дню какого-то особенного внимания.
- Вот тут ты не прав, - Митя возился с пробкой из пробкового дерева, но это нисколько не мешало ему поучать, - День рождения - это день твоей встречи с жизнью. Так? - и дождавшись утвердительного кивка головой вопрошаемого, он продолжил: - А раз так, то ты просто обязан хотя бы один раз в год приносить на алтарь жертвоприношений жизни своего агнца. Это ягнёнок такой, - после чего, не удовлетворившись полнотой зоологической части воих пояснений, он решительно расставил все точки над «I»: - ягнёнок - это ребёнок овцы и барана.
- А я думал, что собаки и лошади.
      Пили они молча и молчали каждый о своём. Мирамакс Константинович всё никак не мог взять в толк, на что обиделся его друг, а тот, позабыв о секундной обиде, удивлялся глубине и логичности рассуждений Митракия. «Не иначе, как дурак постепенно становится Иваном», - думал Андрей, потому что в русских сказках Иван-дурак всегда оказывался самым умным.
      Молчание нарушил звонок в дверь. Он был каким-то интеллигентно ленивым, словно звонившему было лень беспокоить хозяина своим столь несвоевременным визитом.
      Открыв дверь, Андрей окунулся в бурный поток отборнейшей брани, знанием которой может похвастаться только представитель советской интеллигенции. Столь естественным образом гости выражали радость по поводу встречи. Но радость была преждевременной. После непродолжительного препирательства сторон выяснилось, что визитёры ошиблись этажом.
- Как они меня заебали! - в сердцах почти выкрикнул Андрей.
- В прямом, или переносном смысле? - на этот почти риторический вопрос ответ последовал незамедлительно:
- Они меня прямо заебали в переносном смысле.
      Цифры, растворяясь, словно гранулы растворимого кофе, погружённые в подслащенную воду (молоко или сливки добавлять по вкусу) с наслаждением выпиваются их обитателем, после чего он с философией грусти понимает, что прошёл ещё один год его жизни.

                ACID. AIDS. SPEED
        и другие проявления кислоты.

      Большой, новенький блестящий грузовик мчался по эстраде авто. Его водитель, утопив педаль газа в полу, в полузабытьи слушал Prodigy и не знал, что в его организме пьёт мартини, покуривает травку и ублажает себя девчонками СПИД. В противном случае он сразу перешёл бы на Вагнера, или, на худой конец (ассоциация одна, но какая!!!), стал бы слушать Бетховена и, причём исключительно его пятую симфонию.
      Марина, не смотря на то, что тандем лысого и молчуна настоятельно рекомендовал ей (за что отстегнул десять минимальных зарплат) забыть своего временного оппонента, не смогла этого сделать и через два с половиной месяца всплыла на горизонте его сознания посредством телефонной связи.
- Смольный, - подняв трубку, с трудно скрываемым раздражением, произнёс Андрей. Телефон за сегодняшнее утро его просто достал. Звонили все кому не лень. А не лень было многим. Какая-то старушка пыталась дозвониться в аптеку, а некто, судя по голосу, очевидец Ленина - в оптику. Также звонили с просьбой оставить пару путёвок на лето и доставить трёх девочек по адресу, который он забыл сразу же после того, как только его услышал; ну и ещё просто спрашивали каких-то несуществующих маш, юр и олегов. Обилие телефонных звонков позволило Андрею сравнить своё жилище со штабом колыбели революции.
- В таком случае, будьте любезны Феликса Эдмундтовича.
- Дзержинский на задании, - подхватил он игру, которую сам же и начал.
- А Троцкий есть? Или Бухарин?
- Бухарин пьёт, а Троцкого завалили.
- А кто есть? И с кем я разговариваю?
- Есть Сталин. И беседуете Вы именно с ним.
- Спасибо, Иосиф Виссарионович.
- За что? - спросил её Коба.
- За наше счастливое детство.
- Не стоит благодарности, - именно так товарищ Джугашвили ответил Трумэну на Потсдамской конференции в сорок пятом году.
      Однако, оставим историю историкам, Германию германцам, войну воякам, а мир пацифистам. Через пол часа Марина открывала своим ключом дверь квартиры Андрея. Там всё было по-прежнему, если не считать запаха - он опять стал чужим.
- Почему ты позвонила? - спросил он.
- Соскучилась, - проще и правдоподобнее не придумаешь.
- Почему?
- По твоему запаху.
- Да не по чему, а почему? - уточнил он.
- Потому что соскучилась по твоему запаху, - после чего сразу: - говорят, что парламентарии издали новый закон, обязующий устроителей эстрадных шоу указывать на афишах, если в концерте используется фонограмма.
-       Это лишний раз подтверждает, что законы издаются дураками.
-       А, что ты имеешь против живой музыки?
-       Я не против лайва. Я против афиш, предупреждающих публику, что чудо не состоится, потому что для обеспечения живой музыки нужно такое количество бабок…, короче, это хозяйство можно сравнить с детским садом, где добрые тёти заранее говорят детишкам, что Дед Мороз - это не сказочный персонаж, а их нянечка, нацепившая бороду и напялившая тулуп с валенками.
-       Да. Наверное, ты прав, - сказала Марина, расстёгивая свою блузку, - иди ко мне.
      Сцену любви (хотя, правильнее, но, правда, менее уместно было бы обозвать это действо сценой совокупления) я описывать не стану. Этот рассказ может быть чем угодно от простой писанины до банальной порнографии, но не станет эротическим чтивом. Однако, если вам, вдруг, показалось, что я - пуританин - против эротики, то позволю себе вас огорчить. Всё гораздо проще. Просто, не эротическое у меня сейчас настроение. Не стоит заниматься эротикой, если не стоит.

                ЦЕННЫЕ НЕНУЖНЫЕ ВЕЩИ.

      Антикварный магазин, находящийся в полуподвальном помещении, напоминал лавку дедушки моего Смита. Лавку он пропил, а немного погодя, помер. В память о нём осталось только три громоздких подсвечника времён инквизиции, которые я принёс на комиссию, в надежде поправить своё пошатнувшееся финансовое положение.
- Ну, и как идёт торговля? - спросил я продавца, пока он оформлял какие-то документы.
- Хуже не придумаешь, - он был хмур и стар, так же, как его магазинчик.
- Так не скажешь, глядя на Ваши товары и ценники под ними, - товар был не плох, местами, даже хорош, а цены вполне умеренны.
- Товары! - отрешённым голосом произнёс старик, - это же сплошной неликвид. Потому и цены такие…
- Смешные, - встрял я без мыла.
- Смешнее бывает только в анекдоте про наркоманов. Вот, возьмём, например, эти ботинки, - он указал на, одиноко приютившуюся среди медных самоваров, разных резных тростей и прочей антикварной ерунды, сильно поношенную пару обуви.
- На помойке можно найти лучше, - не совсем тактично заметил я.
- Да. Вы совершенно правы. Но тут ведь вот какое дело. Эти ботинки… они не совсем обычные. Это ботинки-скороходы, - и видя моё недоумение, он пояснил: - прямые потомки сапог-скороходов.
- В таком случае, Вам следует изготовить соответствующий ценник, - я ему не поверил, но виду не показал.
- И чтобы на следующий же день за мной приехали из психушки? - его весомый аргумент убедил меня.
- Тогда, может быть, лучше просто избавиться от подобного раритета?
- Пробовал. Не получается, - антиквар поправил, постоянно сползающее на нос, пенсне, - они всякий раз возвращаются на своё место. Вот посмотрите, - и он, взяв с прилавка возвращающуюся обувь, вышел с ней на улицу.
      Вечерело. Языки пламени, обнимая ботинки-скороходы, заставляли две тени танцевать на стене заднего двора безумный танец огня.
- Если завтра эти ботинки будут на своём прежнем месте, - задумчиво глядя на огонь, сказал Андрей, - то я, пожалуй, куплю их.
- А, Андрюша, - продавец, предвкушая, пусть незначительную, но всё же финансовую сделку, был в отличном (от вчерашнего дня также) настроении, - ты за скороходами?
- Да, - невесело ответил он, потому что собирался посвятить сегодняшний день пьянке. Но, благодаря этой непредвиденной покупке (он был уверен, что древний шузняк сгорел), придётся отложить общение с бутылкой до более удачных времён.
- Они дожидаются тебя.
      Пока старый антиквар искал пакет для чудо-ботинок, взгляд Андрея, пробежавшись по содержимому магазина, остановился на небольшом ковре с причудливым восточным узором. Вышитые золотом арабески напоминали карту мира и, при этом, наполняли её гармонией, свойственной любому орнаменту.
- Что это за коврик?
- Коврики, молодой человек, бывают только у собак, а это ковёр-вертолёт.
- И отличается он от ковра-самолёта, судя по всему, наличием вентилятора?
- Вы поразительно догадливы, - с досадой в голосе, прокомментировал вопрос Андрея хозяин магазина, - но, к сожалению, именно наличие пропеллера делает эту уникальную вещь совершенно бесполезной, - и, не позволив Андрею произнести: «Почему?», он продолжил: - дело в том, что пропеллер выдвигается только на тридцать пять сантиметров от поверхности ковра, не давая возможности использовать его по прямому назначению.
- А если лёжа? - не подумав, предположил я.
- Вы желаете рискнуть?
      Рисковать не хотелось.
      Ботинки тоже слегка морщили. Их можно было, путём произнесения магического заклинания, заставить лететь, но код остановки был утрачен безвозвратно. Именно поэтому Андрей запихнул их в самый дальний угол шкафа. Создавалось впечатление, что он их спрятал.

                МАРИНА.

      По обыкновению, проснувшись ни свет, ни заря и проделав весь свой утренний моцион, Марина, от нечего делать, решила заняться уборкой. Андрей спал. Он, вообще, никогда не просыпался раньше одиннадцати. Постепенно она добралась до шкафа и, конечно, до припрятанных в нём ботинок. Достала. Разглядела. Удивилась. В одном из ботинок нашла записку с набором непонятных слов. Примерила один ботинок. Затем второй. Непонятно для чего вслух произнесла слова, написанные на клочке бумаги.
      Андрей проснулся от звона разбитого стекла. Встал. Подошёл к окну. Оно разбито.

                CODA.

      В отрогах Тянь-Шаня маленькая красная лягушка квакала «Полёт шмеля». Какая нелёгкая  занесла её в горы, и каким образом сей зверь, цвета пролетариата, заучил эту незатейливую песенку? - навсегда останется загадкой. И только, пролетающий мимо, вездесущий дух Мао философично заметил, что альтруизм - это высшая форма эгоцентризма.

                Написано в теснейшем содружестве с Чуистовым Александром Борисовичем.
                05.07.01 г. Ялта.