Чаша

Чаша.

Ему передали Чашу. Море. Какое бездонное море поместилось в этом обыкновенном сосуде - подумал он. Тот, кто должен будет выполнить "Иди и сделай то, что должен сделать" - губы швом, глаза же криком: не пей ! В зеркале моря увидел предчувствуемое. Место. Того, кто трижды отречётся. И множество одинаково чужих лиц, - для них это уже привычка. Ничто не сможет расплавить их вязкую кровь. Тягучую, как страх, поселившийся в сознании, во всём их естестве - только бы не со мной. только бы не меня... Так ли уж ничто?...

Распорядитель спал. Ночь была его кошмаром. Вот уже на протяжении семи лет железный обруч боли сдавливал его левое запястье и виски. Кто сможет понять эту боль? Отчего жребий выпал именно на меня, а не на этого, к примеру, торгующего финиками плебея? Боль избирательна? Тогда к чему моё стремление? Только ли к тому, что бы подчинять служению империи этих недочеловеков, воспринимающих мучение себе подобных праздником, причём каждодневным?... Нет, боль моя о другом. Пока ещё непонятном.  Скорей бы утро. .

Эй! Сегодня вдоволь повеселимся. Удача мне сопутствовала - удалось у чужеземца, пришедшего со вчерашним караваном с Востока, незаметно стащить кое-что из одежды и перламутровый нож для фруктов. Выгодно продал его меняле за горсть медных монет. Купим вина и корзинку фиников - сегодня, не в пример вчерашней скучной казни плешивого старьёвщика, казнят сразу троих. Один из них - разбойник, друзой – вор, а третий, и того хуже - царь. Неплохая подобралась компания. Под финики и вино будет на что посмотреть. Ты идёшь? Что? Дети? О них не беспокойся - и им забава найдётся, камней полно, приговорённым не на что надеяться ...

Я - птица-могильщик. Так меня прозвали эти люди. Хотя особой разницы между ними и мной нет. Они режут и убивают друг друга так же, как режут скот на еду. Крики казнённых на этой горе для меня одинаково схожи с предсмертными криками их домашнего скота. Единственно, чего я до сих пор не могу понять - почему они не едят друг друга? Ведь их мясо нежнее и слаще.
Я появилась за год до великой битвы. На поле мои собратья устроили восхитительное пиршество. Все последующие битвы были скучно однообразны...

Я - дерево. Мои пинии округлы: ствол, крона, ветви, листья. Я пристанище. В палящий зной под моей кроной - спасительная тень. Птицы вьют в моей кроне гнёзда, насекомые опыляют мои цветы, а в корнях строят свои жилища боящиеся солнечного света. Плоды мои прекрасно округлы, их сочная мякоть для всех поровну. Я даю жизнь...

Я было недавно деревом. Теперь я крест. Меня срубили что бы округлости превратить в углы. Меня повалили на землю, разъединили с корнями и кроной, сказали: будешь крестом. Рядом со мной - два моих собрата. Странные эти люди. За те двенадцать пет, что мне оставалось жить, я дало бы приют двенадцати поколениям птиц, благоухание двенадцатилетнего цикла нежнейших цветов и урожаи прекрасных плодов. Чтобы стать деревом, я росло тридцать три года, чтобы из меня сделали крест потребовалось два часа. Лежу нелепым обрубком. Пытаюсь понять, что такое крест?...

Мы - гвозди. Мы родились из огня. Только он может размягчить наше железное естество. Когда малиново-красные мы ложились под молот кузнеца, нам ещё была не ясна роль. Лишь обретя форму, мы стали гвоздями. Какой-то, угрюмого вида старик (сопровождаемый солдатом), отобрал нас в свою котомку так ничего и не заплатив торгующему нами. Оказывается, нам нет цены. Мы - бесценны...

Я - гора. Раньше, ещё до того как появился этот город, мне думалось - я самая высокая в мире. ближе к небу. Потом пришли люди. У моего подножия развели костры и начали строить хижины. Со временем, лес, что рос на моих склонах, был вырублен, а на моей вершине стали совершать жертвоприношения. Это была первая кровь. С тех времён прошло много лет. Как оказалось, я была не ближе к небу - просто с моей высоты все живущие в этом городе могли видеть немного дальше... Теперь мне думается нелегко. Я помню всех казненных, их искажённые болью лица и затаённый страх противостоящих, боящихся смерти как очевидности, но больше - неизвестности, следующей за её приходом...

Я - череп казнённого два года назад гончара. Я уже не помню своего имени, своих родных и где был мой дом. Дом - я сам. Во мне живёт серебряная змейка...

Он выпил бездонное море. Некто, с губами-швом, только пригубил, но всё-таки сделал то, что должен был сделать... Распорядитель огласил ещё несколько сот смертных приговоров - боль не исчезла. Дальнейшие его следы -мелкой разменной монетой. Любители фиников и зрелищ на следующее утро маялись животами. Через восемь лет их средний сын наследует дом и немногочисленные вещи. Тайну убийства своих родителей и старшего брата унесёт с собой в могилу. Младший сын будет забит камнями под Дамаском, так и не выпустив из своих рук креста-символа, сделанного из веточек смоковницы. Птица-могильщик умрёт от укуса серебряной змейки оберегающей свой дом. Дерево-пристанище так им и останется. Из него не сделают креста, не сожгут на костре. Однажды, под его тенистой кроной, найдёт приют человек по имени Павел. Путь его был нелёгким, но дерево исполнит всё предначертанное. Дерево же, ставшее крестом, пролежит несколько веков в красноватой глине самой высокой и близкой к Небу Горе. По своём обретении получит имя "Креста Господня". Знаки его тридцати трёх годичных колец останутся непрочитанными по причине уже несущественной. А тот двухчасовой переход от Дерева к Кресту растянется на бесконечность...

Гвозди... С гвоздями сложнее. Их ржавая окалина будет осыпаться мелкими чешуйками и неумолимо истончать их железное естество. Угрюмый старик, вконец потеряв рассудок, однажды повесит на одном - свой кожаный фартук, на другом - старую котомку, на третьем же повесит своё негромкое и нелепое тело..

14.11.1996г


P.S.: Иуда…  Ну да, тридцать серебренников… Но… Вот ведь странность – деньги-то ему были не нужны, казначеем был в общине, казначеем… Так может фетиш очередного недалёкого человеческого сознания? Или версификации? Ведь мне ЕГО и прощать-то не за что... безвинен… Выполнил волю учителя: «Иди, и сделай то, что должен сделать…» Он и сделал… Единственно, что меня всегда настораживало во всей этой исторической подоплёке случившегося, так это то, что мир, после всего произошедшего, опять был расколот надвое... Со всеми вытекающими из этого последствиями недалёкого и сугубо рационального человеческого сознания: Западная Церковь-Церковь Восточная, ну и т.д.

И вот ещё что меня настораживает последние пять лет - Иуда как механизм действия... А если б не было его? Тогда-то  что было бы?
"Вот если бы, да кабы - река бы не текла бы". Ведь было же... Повторюсь: прощать мне ЕГО не за что... Безвинен... Даже за ЭТО.
Я думаю... нет! Я чувствую, что ОН так и остался 12 апостолом... единственным, кто не спал в ту ночь, когда Иисус молился о ЧАШЕ в Гефсиманском саду...