Диалектика внутреннего полета

Часть 1.
 
ФРАНЦ

Я стоял на бетонной смотровой площадке и взирал на спящий, окутанный в предрассветный озноб, городок. Во всем, что я видел, а может быть – во мне самом, а потому – и во всем остальном – ощущалась странная неопределенность, которая заставляла четко вглядываться в клубы сизой дымки, не отвлекаясь ни на секунду, вглядываться, плотно прижавшись лопатками к шероховатой поверхности каменной стены.
Площадка, а, впрочем, не площадка даже – широкий балкон, раскинувшийся вокруг меня, казался свободно зависшим между небом и городком, и если бы я не знал, что подо мной тянется вниз высоченная башня, решил бы, что вознесся на этих бетонных квадратных метрах в облака, и возрадовался бы, что, наконец-то, моя Великая Мечта, мечта о Вечном Полете, сбылась. Но я знал о башне, а потому – прекрасно понимал, что стою на обычном балконе – пусть даже и навевающем иллюзорные мысли о небесных мирах.
Я был здесь один, наедине с холодными чугунными перилами, с потяжелевшими за ночь облаками, с редкими осенними птицами.
Воротник плаща жестко касался прохладными краями моей шеи… Вот так же, как теперь воротник, прикоснулась тогда скользкая  тугая веревка к моему горлу, и я, задыхаясь в круговерти боли, слез и потока беспорядочных мыслей, заключивших в себе обрывки всех возможных воспоминаний, понял, что опять не смог Вознестись – понял, когда обнаружил, что чувствую под собой пол, и что – вообще чувствую, а, значит, ровным счетом, ничего не изменилось.
Теперь же я надеялся на свою уверенность в том, что новая моя попытка – сегодня, сейчас, юным сентябрьским утром, завершится удачей – завершится и завершит весь этот затянувшийся кошмар.
За крайними, ближайшими к скрытому за массивом городка горизонту, домами сверкнули первые лучи ленивого, уставшего после лета, солнца, и я понял, что мне пора.
Я перегнулся через перила и выплюнул размякший окурок, который давно уже потух, а он, кружась, устремился в черную бездну, вставшую между мной и  Вечностью…


Часть 2

МОНИКА

Ветви сомкнулись над моей головой, скрипят, касаясь друг друга сухими листьями. О чем-то хотят сказать. Но я не знаю языка деревьев. Деревья – живые, а я – нет. Нет – с тех пор, как я уехала в лес. Нет – с тех пор, как я покинула город. Нет – с тех пор, как ты ушел. Хотя, постой…Я умерла раньше. Однажды утром. Помню белые рамы. Льняные занавески. Стаю бумажных листов на подоконнике. Сильные руки открывают окно. Ветер… Листы взметаются ввысь… На кровати кто-то кутается в плед. Это я?.. Да. Я проснулась. У окна – мужчина. Он стоит у окна, в двух шагах от меня. Я знаю его. Он – это ты.
Ты стоишь у окна. В двух шагах от меня. Но где ты?
Я протягиваю руку, касаюсь твоего тела и чувствую холод. Он вливается в меня через кончики пальцев. Растекается по венам, сковывает мышцы. Я становлюсь куском льда. Это смерть.
Я попала в твой дом случайно. Был дождь, и моя одежда стала водой.
Мне нужно было согреться.
И я попала в твой дом.
Как странно, что ты не хотел меня впускать!
Хотя, быть может, было уже просто слишком поздно…
Обрыв . Ущелье.
Всё…

Часть 3

Я

Бегом, бегом, выше и выше, по ледяным гранитным ступеням, туда, к небу, туда, где птицы и дикий пьянящий воздух, туда…Вот и площадка – блестит, переливается после ночного ливня, вот и площадка, ровная и чуть покатая, как бы предлагающая скатиться вниз, вот и площадка, и я стою на ней.
         Небо урчит и кашляет, изнывая от пасмурной осенней простуды, в дымчатой дали – купола собора погружают свои величественные кресты в мякоть облаков, купола  глядят на меня осуждающе, но все-таки я чувствую, что они понимают меня, потому что тоже, как и я, не стремятся к жизни на земле.
          Легко и  радостно в недрах моей души, я забываю о том, что привело меня сюда, я забываю о сказке, которая была еще вчера, но потом превратилась в явь , я забываю о мире и о войне, о любви и предательстве, о страхе…да, я не знаю больше страха, и это меня забавляет.
         Я подхожу к краю площадки. Смотрю вниз, а там – бездна, и еще - черные суетливые точки, которые снуют по асфальту в различных направлениях, и я смеюсь над тем, что вблизи они похожи на людей, я смеюсь от мысли, что одна из этих ничтожных точек – ты, я смеюсь, и смех мой летит, кружась, вместе с ветром…
          Я подношу руки к горлу, я нащупываю застежку ворота и принимаюсь расстегивать пуговицы, отчего моя грудь начинает неистово наполняться холодным свежим ароматом небесного воздуха, и я чувствую, как  за моей спиной распускаются крылья, крылья за моей спиной распускаются, заполняя собой весь мир, они трепещут, они призывают меня к Полету.
Я скидываю пальто, оно печально падает в пропасть, оно падает, трагично взмахивает       рукавами, оно ныряет в воздушные потоки, и я как будто вижу себя со стороны.
           Приятна свобода, она приятна, словно солнце в морозный день, словно капли дождя жарким утром,  свобода приятна, я беру ее в охапку, прижимаю к сердцу, и сердце  полнится ею.   
             Я люблю этот миг, я научился любить каждое мгновение, каждый шорох, каждое дуновение жизни. Я люблю, и это мне поможет взлететь.


Часть 4.

ПОЛЕТ
-  Послушай, Франц, ну чего ты  опасаешься? Я же все продумала
-  Продумала. Смеешься? Ты так об этом говоришь, будто речь идет о шахматной партии.
- Вот именно, а в шахматах любую комбинацию я просчитываю на несколько ходов вперед. И выигрываю. Почти всегда.
 - Ты  соревнуешься , Моника, с теми, кто  не умеет играть, только и всего.  А в то, что   задумано на этот раз, рано или поздно, обязательно вмешаются гроссмейстеры. И нашим пьедесталом станет электрический стул.
-  Да, ты действительно слаб – как я и предполагала.
-  Думай, как хочешь.
- Дорогой, тебе ничего не придется делать. Просто уехать на несколько дней. Хочешь, я договорюсь с подругой – у  нее замечательная вилла в тридцати милях от города. Там парки, озера. Тебе как раз нужно утихомирить свое давление. Отдохнешь, выспишься. Порыбачишь…
-  Моника, я начинаю  бояться тебя.
-  А когда приедешь, все уже будет кончено. Разве плохо?
-  Тихо, кто-то идет.
-  Это ветер. Где-то не заперты ставни.
-  Да нет же, я слышал шаги. Кто-то стоит за дверью.
-  Франц, когда ты прекратишь всего бояться? Ну давай, для твоего спокойствия, я проверю- стоит там  кто-нибудь или нет .
-   Моника!  Не нужно! Остановись!
-  Прекрати, ты несносен.
-  Отойди от  двери! Это опасно!
-  Ну смотри же,  в коридоре ни души. Одна пустота.
-  Они спрятались.
-  Здесь негде прятаться, милый.
-  Это тебе негде, а они – профессионалы.
-  Все, я ухожу. Ты меня измучил своей подозрительностью.
-  Будь осторожней.
-  Прощай.
       Я зеваю, мой рот растягивается в чудовищной гримасе, и все окружающее брезгливо усмехается. Но что делать, если хочется спать. Когда Моника с Францем ссорятся и Моника уходит, я всегда хочу спать, потому что Франц ужасный лентяй. Он спит, либо просто лежит, тупо глядя в потолок, и даже не утруждает себя пройтись по комнате. Когда приходит миссис Драмп и зовет меня к обеду, я абсолютно неучтиво остаюсь на диване в застывшем состоянии, и миссис Драмп расстраивается, а мне никак не объяснить ей, что будь Франц чуточку порасторопней, я  с огромным удовольствием отведал бы ее искусно приготовленные кушанья. Миссис Драмп  - лучший в мире специалист в приготовлении клецек. Зато, когда Моника здесь, все происходит совсем иначе. Я превосходно справляюсь с ленчем, и даже порой выхожу в сад без ружья -  Моника достаточно смела и умна, чтобы защитить меня от врагов. Однажды Франц тоже вышел на улицу, осмотрелся, и там ему страшно не понравилось. С тех пор он уж точно решил не покидать комнаты.
        Я тянусь руками к потолку, словно цветок – к солнцу. Франц необычайно гибок и натренирован. У него мускулистые руки, его кожа обладает смуглым природным оттенком, который так возбуждает Монику. Но что-то меня настораживает. Что-то отличает сегодняшний день от вчерашнего, а это неизменный вестник плохого. Руки! Они стали короче! По крайней мере, на четыре дюйма, без сомнения. Франц в недоумении.
 - Моника…
Нет, она не придет. Когда Моника уходит, то возвращается нескоро. Да к тому же она так чертовски умело играет в шахматы!

     Франц напрягает все возможные силы сознания, пытается вытянуть руки – хоть на дюйм. Но тщетно. У Франца всегда плохо получаются подобные трюки, другое дело – у Моники. Но Моника покинула меня. Зато опять приходила миссис Драмп - верно, она думает, что я невоспитанный сумасброд, но как  объяснить Францу нерациональность его поведения? Миссис Драмп добрая женщина, хотя печально, что некоторых вещей она просто не понимает.
     Мои глаза наполняются колючим песком, веки начинают слипаться – видимо, Франц на этот раз не поленился и хорошенько смазал их клеем: он всегда поступает подобным образом, когда дело близится к закату. Ну и замечательно, иначе  мне не уснуть.
     Самое исключительное, что есть в моей сущности –  это  способность видеть все с закрытыми глазами так же, как с открытыми.  Это позволяет держать ситуацию под контролем круглые сутки. А контроль так же важен для Франца, как и для Моники. В этом они безусловно похожи. Сквозь веки я вижу небо. Оно искажено, поскольку веки не совсем прозрачны, и это разумно – будь они прозрачны, я бы вообще не открывал глаз. Небо плывет совсем близко от моего лица. Если бы руки Франца  не стали короче– я бы смог дотронуться до облаков. Не хватает какой-то пары дюймов, а облака  приятны на ощупь. Все так несовершенно в этом мире, и в то же время – взаимосвязано.

      Все вокруг изменилось. Совсем недавно я чувствовал себя бесправно опустошенным нещадной рукой Франца, теперь  - стало заметно лучше.  Но все же не нужно упускать из вида важный факт:  полная пустота всегда подозрительна. И пусть Моника упрекает меня в излишней осторожности – она элементарно завидует любому неадекватному мировосприятию. Женщинам свойственна зависть и прочие не особо достойные приличного человека штучки, и нужно взять во внимание, что это меня отнюдь не задевает. Миссис Драмп уехала к тетушке на ферму, и ей на замену пришла Мисс Трамп. Она чудовищно мила и обходительна, а к тому же – совсем юна, но мне не хватает душевного тепла миссис Драмп: поскольку души Моники и Франца давно уже пронизаны морозом, озноб – мое привычное состояние.

    -    Франц, дорогой, не останавливайся! Прошу тебя!
- Я больше не могу дышать.
- Но если мы остановимся,   эти твари убьют нас.
- Моника, зачем я тебя послушал? Ведь всегда знал о коварности твоих манипуляций!
        Я бегу по темному бесконечному  подземелью. Силы на исходе – к тому же, ноги Франца не хотят двигаться ритмично. Моника семенит чуть поодаль…
        Наши преследователи уже совсем близко, ощущается их горячее зловонное дыхание…
    -    Но Франц,  я люблю тебя!
- Не нужно лицемерить в такой опасной обстановке.
- Они догоняют нас!
        Моника глупая женщина, Францу не стоило слушать ее. Она, бесспорно, смела и решительна, но ей не хватает  нескольких унций разумных мыслей.
          Франц напрягает тело, делает рывок, и я слышу душераздирающий крик Моники. Я слышу, как гигантские зубы разрывают ее молодое тело, разметывая его клочки по всему подземелью. Франца душат слезы, и мои глаза становятся все шире и шире – они превращаются в громадные соленые моря. Я стою на берегу одного из них.  Под ногами – бездна.   Я ныряю вниз головой и ухожу под воду. Вокруг -  холодная тьма, она хватает ледяными пальцами меня за шею и предательски давит на солнечное сплетение.
          Франц остался один на этом свете:  Моника  погибла, а я стал подводным течением.

        Я несусь вдоль желтой песчаной косы, искусно огибая все ее выступы и неровности. Моя холодная прозрачная вода журчит, правда, несколько монотонно, но достаточно громко, чтобы все об этом знали. Я разлетаюсь по всему свету мириадами брызг,  шлифую глубинные камни  и достиг той точки существования, в которой можно все.
     Где-то далеко, на пустынном каменистом холме, в окружении безразличной неживой природы, скучает Франц. Он изнывает от жары, а, быть может, от голода,  либо от чего другого, требующего мобилизации сил, но сил у Франца совсем не осталось.   Когда была жива Моника, она давала мне уверенность в том, что этот мир – всего лишь банальная реальность,  и Франц мог хоть изредка самостоятельно справляться с удовлетворением своих самых примитивных нужд. Теперь же, когда Моника обрела вечное беспокойство в недрах подземелья,  Франц полностью лишился способности к действиям. Мною это ощущается более чем отчетливо.
      Наконец, мое течение приблизилось к краю бытия, и я, искусно извиваясь, начинаю ниспадать в пропасть нирваны. Полет воды. Водопад. Счастье.