Санька Она умирала...

        Она умирала. Высохшие костлявые руки намертво вцепились в одеяло. В горле клокотало, да изредка вырывался стон. Уже больше недели она была ближе к смерти, чем к жизни. Устали все: муж, дочь с зятем, внуки-близнецы, родственники и знакомые. Устали ждать: когда всё это закончится? Она умирала.
         Сил не было открыть глаза. К незначительному  движению нужно приложить столько усилий! Хочу умереть. Нет желания сражаться с собственным организмом.  Смерти хочу. Впалая грудь не в состоянии вдохнуть воздуха. Смерть. Дайте мне её.

- На, это тебе,  - темноволосый губастенький мальчишка протянул ей букетик ромашек, -
Ты помнишь этот запах?
Она подняла руку и коснулась своих волос. Всё верно, его кепка с корабликом у неё на голове. Сашка, её первая детская любовь, дружок по подготовительной группе детского сада. Он присел на край кровати.
- Можно, я тебя поцелую? – его глаза смотрели пытливо и безо всякого стыда.
- Не-ет, Валя - Коля увидит, - замотала она головой, - Снова поставит в угол на весь тихий час. Она злая.
Не обращая внимания, он наклонился и ткнулся губами в её щёку. Этот поцелуй она запомнила на всю жизнь. Первый поцелуй мужчины.
- Тебя же нет, - сказала она с убеждённостью в голосе, - Ты же умер в двадцать лет от воспаления лёгких.  По тебе ещё лет десять страдали все девчонки нашего района.
- Я умер? – пушистые ресницы взлетели вверх, - Идём со мной. Я знаю, где мы спрячемся. За старым тополем. Там лежит дохлая мышь, и Валя - Коля  не полезет. Потому что трусиха, хоть и воспитательница.
Она живо вскочила с кровати, поправляя ситцевый сарафанчик. Конечно, воспитательница трусиха. А ещё можно эту мышь подбросить Вале - Коле в шкаф, пусть повизжит.
       Сандалии  обуты на босу ногу, ремешки болтаются незастёгнутыми. Скорее к тополю!

В комнате стоял тяжёлый дух. Плотный воздух можно было разрезать ножом. Зять, поморщившись, торопливо вышел.  Еле заметно шевельнулись  уголки бескровных губ.

- Ну, не ломайся, сколько можно тебя уговаривать! – нетерпеливая рука скользнула по её груди, - Водишь меня за нос своими обещаниями. Уйду к Верке.  Она сама на шею вешается, а от тебя толку никакого.
- Нет, Сашок, не уходи, - испуганно схватила она за руку плотного блондина с вьющимся непокорным вихром, - Я… я согласна.
Он подхватил её в охапку и посадил на подоконник в тёмном подъезде. Её колотило. Желание и страх.
- Не бойся, - успокаивал дрожащим от возбуждения голосом Сашок, пытаясь быстро расстегнуть на себе вдруг ставшие тесными джинсы, -  Не бойся, я тебя потом не брошу.
- А ведь бросил, - печально сказала она, надевая мокрые трусики, - Я тебя так любила. Ты  был первым мужчиной в моей жизни. Непутёвый ты, Сашок. Ох, непутёвый. И умер-то через баб.
- Я умер? – блондинчик весело присвистнул, - Пойдём на наше место,  покажу тебе, какой я мёртвый.
- Мне никогда с тобой не было хорошо, - сказала она ему, - Ты сделал меня женщиной, но не дал познать наслаждения.

Высохшая рука чуть шевельнулась. Дряблые веки задрожали. Открыть глаза. Надо открыть глаза. Почему так ярко светит солнце? Хочется задёрнуть штору.

- Я задёрну. Что же ты такая стыдливая? – Худощавый мужчина с выправкой военного взял её за подбородок.
- Я замужем, - попыталась сопротивляться она.
- А я женат, - пожал он плечами, - Ну и что?
- Понимаете, я никогда не изменяла мужу, - она защищалась, что было сил.
- Ну, этот промах исправим, - по-гусарски присвистнул он.
- Пожалуйста, Александр Павлович, не надо. Боже, что я делаю, - всё тише  говорила она, ослабевая от его ласки.   
Счастливый, полный бесстыдства, крик вырвался у неё из груди, когда она впервые в жизни, несмотря на приличный стаж замужества, испытала оргазм, о котором знала только из дешёвых любовных романов, да от подружек по курилке.

- Мама, вам плохо? – пожилая женщина склонилась над нею, - Мама, вам плохо?
- Это агония, - сказал стоящий рядом зять, - Она умирает. Ещё пару минут, и всё.

- Мне очень хорошо с вами, Александр Павлович, - прошептала она, поглаживая смуглую грудь, - И.. и я ещё хочу, - добавила вдруг она, заливаясь краской смущения.
Безумство желания захлестнуло, понесло и завертело в водовороте. Сколько это длилось?
- Александр Павлович, Сашенька, - произнесла она, словно пробуя слова на вкус, - как жаль, что вас убили на этой проклятой чужой войне.
- Меня убили? – он стиснул её в своих объятьях так, что перехватило дыхание, - Ну-ка, повернись ко мне спиной.

       Высохшее тело дёрнулось, словно его ударило током. Нога, сухонькая, как у кузнечика, стала мелко подрагивать. Голова судорожно задёргалась. Глаза вдруг широко открылись.
- Шурочка, прости меня за всё, - склонился над нею муж, - Шурочка, и я тебе всё прощаю.
- Он зовёт тебя Шурочкой? – удивлённый Сашка вложил в её  руку букетик ромашек.
- Он зовёт тебя Шурочкой? – с презрением спросил Сашок, задирая ей юбку.
- Он зовёт тебя  Шурочкой? – усмехнулся  Александр Павлович, гладя её по шелковистому бедру.
- Я не Шурочка, - внезапно с силой выдохнула умирающая старуха, - Я – Санька.

      На морщинистом  лице застыла улыбка, остановившийся взгляд был устремлён мимо столпившихся вокруг кровати людей. Послышался тихий, перерастающий в вой, плач пожилой женщины: « Мама, мамочка, отмучилась, родненькая…»
Старик, держа за руку умершую, повторял непрерывно: «Шурочка, и я скоро следом, скоро, не волнуйся».  Взрослые внуки-близнецы деловито обсуждали церемонию похорон. Зять бродил по комнатам, завешивая зеркала.
      
      Тоненькая девочка – девушка – женщина Санька, тряхнув пшеничной косой, уходила в сияющую даль с главными мужчинами своей жизни.