Метаморфозы

Она давно уже честно не плакала, так, что бы было от души. Чаще все это шло от какой то женской, только ей знакомой сущности. Именно столько, сколько нужно и вовремя. Это варьировало от скупой слезинки до рыдания «навзрыд». И поэтому сейчас это выводило ее из себя. Она не могла ничего поделать с этими предательскими слезами. Они катились по ее щекам, капали с подбородка, и почему то  вытирать их было как то неуютно. Казалось, что тогда она привлечет к ним значительно больше внимания. Это позже, оценивая ситуацию она поняла, что все как обычно было вовремя и столько, сколько нужно. А может потому, что потом, взяв себя в руки, она резко изменила ситуацию. Стала вдруг неожиданно даже для себя равнодушно – спокойной, насмешливо – безразличной. Наверное, это как компенсация за излишнее излияние чувств. И все было так естественно, что даже становилось страшно. Неужели это она с блуждающей насмешливой улыбкой, словно отделенной от ее лица, всего несколько дней назад горела от желания окунуться в пучину своей необъятной любви, увлекая всех, кто только попадал в зону действия ее магнетизма.
Тактика оказалась безупречной. Ничего лучше придумать было не возможно. И вся прелесть была в том, что это была чистая интуитивная импровизация: из обиженного, брошенного ребенка, загнанного любовью зверька, она ушла в привычное ей состояние светской львицы – немного пренебрежения, легкая загадочная холодность и уверенность в себе, не до отталкивания, а так, знаете, с легкой лазеечкой.

Он не ожидал такого поворота. Эти слезы… Под ложечкой зашевелилось чувство жалости на грани с брезгливостью. За последнее время их отношения стали утомлять его. Не то что бы прошла страсть, нет, но он просто не вписывался в ее ритм, они не совпадали по фазе, она требовала слишком многого, правда и давала много, но эта лавина ее любви затягивала все больше, и он боялся этого. Он не привык жить в таком ритме и поэтому чувствовал себя как после тяжелой болезни – очень уставшим.
Он много раз прокручивал этот разговор в мыслях. Но прекрасно знал, что сам начать его он не сможет. А тут вдруг подвернулись эти обстоятельства, не то что бы ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, а так, повод за который можно зацепиться с выгодой для себя. Он так красиво говорил, убеждая больше себя, такой искренней казалась его забота о ее благополучии. Все замечательно вписывалось в его сценарий, даже ее слезы. И тут вдруг…
Это было как во сне, он снова увидел ее такой, как в первый раз: манящей, будоражащей кровь, так много обещающей и неприступной. Проснулся завоеватель, тот стародавний, который сидит в каждом мужике с рыцарских времен и спит до поры до времени. Он понял, что теряет ее, стал цепляться за соломинку, слова полились сами собой, приниженно - оправдывающийся взгляд стал даже  где то нагловатым, что очень плохо вписывалась в его интеллигентное лицо.

Стало противно. Острая жалость полоснула по сердцу. Жалость к нему или к себе – не было желания разбираться. Достаточно было осознания того, что там, где начинается жалость, кончается любовь. И вдруг стало так свободно, до смешного легко. Будто весенний теплый дождь смыл остатки слежавшегося, закопченного снега.
Она смотрела на маленького серенького человечка, наблюдала, как он пыжится в своей немощности. Слова стучали по барабанным перепонкам, но до сознания не доходили. Вспомнилась сказка про Морозко.  Глупая "мачихина дочка" выбрала самую большую ледышку, принимая ее за драгоценный камень. Только у нее не было выбора. Я вот этот выбрал. И кажется доволен собой.
Теперь все развернется по ее много раз проигранному сценарию. Если конечно захочется. Но такая она стоит гораздо дороже . «Тебе не по карману», - она молча расплатилась и ушла как обычно в никуда.