Лесные сказки

Мне, как заядлому охотнику и любителю побродить по нашим прекрасным и суровым северным лесам, удалось изрядно поколесить по России. И где бы я ни был, с кем бы ни встречался, в какие бы передряги ни попадал, всегда старался не только хорошенько поохотиться, но и обязательно поговорить с кем-нибудь из старожилов, егерей, рыбаков, а то и просто с мальчишками, Уж они-то много чего знают!
Встретился мне как-то на дороге один старик. Седой, длинный, с какими-то странными глазами и в такой же странной одежде. Уж не леший ли? Но все оказалось куда прозаичней. Увидев, что я охочусь, он подошел сам и заговорил. Говор его был так колоритен и так не похож на те, что я уже слышал, что он просто околдовал меня. За разговорами мы дошли до деревни, и он пригласил меня на ночлег. Хоть я и остановился по соседству, но отказать ему не смог.
Моего «лешего» звали Тихонычем. О возрасте своем он не говорил, а я и не спрашивал. Допоздна мы пили травяной чай с медом и говорили. По правде сказать, говорил он, я же только слушал. Среди прочих его рассказов мне особенно запомнились два его совета, данные мне не понятно по какому случаю. Но уж больно они показались мне оригинальными.

Советы от Тихоныча

Как хорошо зимой в деревне. Особенно в снежное, прозрачное утро, под голубым небом и с хрустом под ногами чистейшего искрящегося снега. Вот бывало в такое утро выйдешь, наконец, из запоя!..
- Да, мил браток,- начал Тихоныч,- что есть, то есть! Любит наш человек повеселиться, да вот меры, поди, и не знает зачастую. И давай кутить без удержу по нескольку ден к ряду. Эка удаль! А под конец-то действа сего и за голову хватится: «Ой, батюшки святы, как остановиться-от?» И начинает кажное, что ни на есть утро опохмеляться. Ан, нет, не помогает: токмо к полудню в норму придет, а оно как опять-то по другому кругу-то и затягиват! Да и рассол-то тоже малый помощник: от него токмо жажда разыграется. А чем ее, эту самую жажду-то, утолять? Не рассолом же? Вот тебе круг снова и замкнулся!- Тут Тихоныч подлил себе чайку и продолжал. – Но есть верный способ как из запоя-то выйти! Здоровье головушки при оном сохраня, и от повторного запою уберечься. Да ленится наш человек, ибо тут аккуратность нужна и меру проявить надобно. А рецепт-то, вот каков!
С вечера, прежде чем почивать отправиться, оставь к утру полбутылки пива, да не закупоривай ее, и полчетверти водки, а ее закупорь хорошенько! Да молока холодного из-под пола кувшин достань и в прохладное место определи. А вот теперь-то аккуратность проявить надобно (это дело сноровки). По утру встань пораньше обычного, часа на два. Выпей испарившегося пива и водкой запей. Не перепутай! Наоборот никак нельзя – дело испортишь! Испивши, ложись спать тут же – по дому не ходи, зря кровь не гоняй! И спи часа два, не боле. Сон будет хороший. Вставши уж потом, выпей молока, сколь сможешь, хошь весь кувшин сразу. А через две четверти часу поешь немного. На следующую ночь сон будет отменный и день этот в тягость не будет.
- А знаешь, почему народ-то наш частенько взогреться любит? – и Тихоныч взглянул на меня из-под густых седых бровей, мелькнув лукавыми глазами.- А потому что мерзнут! А правильно согреться не могут. Многие, даже некоторые из старожилов, нынче в морозную зиму мерзнут, аки мухи. Уж и натянет на себя тулупов всяких, шапку на глаза напялит, в несколько платков пуховых обернется, а все одно: холодно! Допрежь так безграмотно разве что заезжие одевались, как капуста. Да бестолку все это! Али еще что выдумали: напьется водки, якобы для сугреву, эдакая капуста, взмокнет, как лошадь, да сгоряча и уснет на морозе. Повезет, если проснется раньше, нежели околеет! А рецепт-то наипростейший, как от морозу уберечься.
Перво-наперво надо усвоить, что чем больше капусты надето, тем хуже. Надень на тело белье  бумажное, с начесом лучше. Поверх рубахи – шерстяную тужурку, уж потом – тулуп. Хорошенько подпоясавшись, обмотай босые ноги хлопковыми, али домоткаными тряпицами, как их там называют? Забываю. Про… протянками, во! Ну и валенки надевай. На руки – рукавицы, да не шибко узкие, да шапку, чтоб уши да лоб закрывала. И потеть не будешь, и в движении свободен останешься, ветер не проберет! И токмо так! Ну а уж если и взмок, на морозе работая, выпей водки не больше трех рюмок к ряду, али чаю горячего до поту выпей, тулуп, сняв наперед. Утри лицо и шею полотенцем. Тогда и мороз не страшен!

Страх

Интересную легенду рассказал мне один егерь, когда мне пришлось побывать на Урале. Правда, он сделал оговорку, что сам в «эту ерунду не верит», но рассказывал он ее с таким чувством, что я усомнился в том, что «он не верит». Вот она, эта легенда.
Было давно уже за полночь. Темная, сырая, грязная и холодная октябрьская ночь. На небе – ни звездочки, ни луны – все затянуто тучами, такими черными, как сама ночь. На дороге – жидкая грязь, лужи, вонючий прелый лист. По верхам гуляет пронизывающий все насквозь беспокойный и холодный ветер, свистя и завывая в кронах деревьев. Не слышно ни далеко бреханья псов, ни голосов ночных птиц. Все спряталось, все притаилось. Только мелкий противный дождь, ничего не боясь и не от кого не прячась, старательно окропляет невзрачные окрестности. Пустота.
Среди этой пустоты и жуткого мрака раздаются шлепки сапог по жидкой грязи, то и дело, заглушаемые воем ветра. По дороге медленно и смиренно ступает путник, старик в годах, небрежно одетый. В руках его - толстая палка и, прежде чем поставить ногу, он ощупывает дорогу ею. Но идет он уверенно: не пригибается под ударами мокрых ветвей, не переходя с одной обочины на другую, и ни на миг не останавливается.
Он ходит так всегда. Какая бы не была погода, как бы ни было темно кругом. Потому что он слеп.
Такой же темной, неспокойной ночью, возвращался, много лет тому, он со своим отцом. Было ему в ту пору лет десять от роду. Ехали они шагом, лошаденка с трудом различала дорогу. Он, укутавшись в тулупчик, дремал в телеге, отец правил, боясь сбиться с дороги. Возвращались они с ярмарки и везли кое-какие деньги, вырученные от продаж. И вдруг до их ушей донесся непонятный гул, перебиваемый ветром. Вскоре отец различил стук копыт. Неожиданно на них налетели сзади, раздался выстрел и несколько всадников, спешившись, принялись за разбой. Мальчишка соскочил с телеги, и что было сил, бросился  прочь от проклятого места. Его заметили и пустились в погоню. Когда он обернулся, обессиливший от бега по лесу, то увидел прямо перед собой яркую вспышку, услышал грохот и упал без чувств. Его оставили лежать, сочтя убитым.
Очнувшись, он пришел в ужас от сознания того, что он ничего не видит. Лицо его было опалено, глаза же – выжжены.
Мужики сказывают, что с тех самых пор, каждый год, в один и тот же день, этот человек выходит из деревни с первыми сумерками и отправляется одной и той же дорогой, в одну и ту же сторону, в одно и то же место. И возвращается оттуда всякий раз, неся на себе либо очередную прядь белых волос, либо ужасающую печать на лице, не видимую ему самому, и наводя тем страх на людей. Говорят, плохая примета встретить его на обратном пути. «За смертью пошел!» – говорят люди. Жди, знать, смерти в этом году для себя или кого близкого, ежели повстречаешь его.
И, вроде, как сбывается…

Человек ниоткуда

Еще одну интересную легенду я услышал от бывшего егеря, который давно забросил охоту и теперь занимался огородом. Было это в Хабаровском крае на берегах Уссури. После хорошей охоты и сытного обеда меня потянуло в сон, и я задремал, слушая эту историю…
Когда, наконец, солнце полностью скрылось за большим бугром, поросшим старыми мохнатыми елями и можжевельниками, когда вдруг сразу стало как-то неуютно, когда засвистели сычи, а потом пустили трели первые козодои и солнце совсем скрылось из виду, из-под этого бугра появился старик в старом тулупе и, выйдя на поляну, сел на старый обветшалый пень. Он опустил утомленную голову на сложенные руки, которые крепко держали его старый верный посох. В глазах его была невыразимая тоска и печаль, лицо пересекали глубокие морщины; густые брови, усы, борода сливались в одно единое и чем-то напоминали тот же бугор со старушками елями. Он весь был от него – от этого леса, такого же старого, как и он сам. Его взору открывались большие луга, уходящие вдоль узкого русла реки куда-то в далекую даль. Его глаза хранили голубизну летнего неба, его ноги – были землей, руки – водой, и весь он был – самой жизнью.
Глухо прокричал филин, ему ответил другой. Лицо человека озарилось улыбкой, морщины как-то раздвинулись и уступили место молодости, которая, видимо, была у этого человека. А сейчас он стар, как и прежде, но больше время не берет его, он отжил свое, но не умер. В нем покоится какая-то сверхъестественная сила, которой он обязан породившей его природе. У него не было матери и не было отца, как мы привыкли их видеть. Его мать – Природа, отец – Мир, а реки, леса, поля, луга, озера – это его братья и сестры. Он родился вместе с ними, вместе с ними и умрет.
Он поднялся и, развернувшись, исчез. Исчез, как исчезает утренний туман. На том самом месте, где только что он стоял, вдруг появилась веточка с красной ягодой. И ягодка закачалась на тонкой ножке...

1993-1998
Карелия – Урал – Хабаровский край