Резюме

…В этом году ремонт уже делать надо… Подоконник исцарапан, рама не белая… Может, «евро» сотворить, как Крючковы?.. Нет. Сейчас мы «евро» не потянем…

Кажется, морось стихает. Сейчас Машенька должна выйти из подъезда. Дверь не видна, даже если прижиться к стеклу носом…

Вот она! Все та же легкая, грациозная походка… Знает, что наблюдаю за ней. Остановилась, оглянулась, помахала мне рукой, словно, разгоняя туман над головой. Сколько уже лет этой традиции? Не помню. Неважно. Ну, да хранит тебя Господь, дорогой мой человек!.. Мария, Маша, Машенька… Маруся… Почему мне так нравится поддразнивать людей? Из-за сволочного характера или комплексы лезут, самоутверждаюсь так?.. Вокруг имени «Маруся» в нашей семье уже ритуал определенный сложился, в котором все члены нашей дружной стаи участвуют. Предположим, за ужином, прошу: «Марусь, передай, пожалуйста, соль». Машенька на какой-то слабо различимый миг замирает и с «деревенской», как она считает, артикуляцией, отвечает:

— Ой, батющко, ноне соль дорога, ить!

Тут, как правило, Натали подключается и, быстро, в промежутке между двумя кусками (вечно спешит куда-то!), добавляет:

— А ты, господарь наш, может, слышал что-нибудь о вредоносности соли?

Реплика сестры тут же вызывает Серегину реакцию, дотоле с грустной миной ковырявшегося в тарелке:

— Просто дайте и все… а то, он кушать хочет. — Защитник ты мой!

Несмотря на свои шесть лет, Сергей в нашем доме почти непререкаемый авторитет. Пытался с этим бороться, пытался, но – увы! «Воз и ныне там!». Вообще, какая-то круговая «иерархия авторитетов»… или «авторитетная иерархия» (как здесь правильно сказать?) сложилась у нас. Для Наташи основной авторитет — Маша: шушукаются вечно о чем-то от нас с Серегой потаенном, для Маши основная ценность — детвора, на Сережку я один рявкать право имею, на остальных он ноль внимания, для меня — все они… Кажется запутался в связях. Ладно, хватит кокетничать, займемся делом.

Теперь, до трех никто не помешает. «Четыре часа одиночества» - прям, по Маркесу! Можно заняться необходимым.

Так. Что для этого нужно? Первым делом, отключить телефон. Теперь… Холодный кофе есть. К креслу его, к креслу. Сигареты. Что еще?

О-у-у!! Как не хочется этой дурью маяться! Но надо, придется… Раньше это — «анкетой» называлось, сейчас — «резюме». Слово-то, какое мерзкое, змеиного звучания…

Ладно, поехали. Смотрим… Кстати, в садик за Сережкой сегодня не надо идти, Наташа после школы зайдет за ним, заберет. В этом году ему уже в школу… Недавно ходили записываться и представляться. Завуч, седая, крупная телом, но, несмотря на это, очень подвижная и смешливая женщина, примерно такая, какой представляется мне идеальный завуч младшей школы, поговорив с нами, сказала в конце разговора Сереже:

— Вот, хороший мой, теперь с осени в школу ходить будешь.

Сергей, до этого молча смотревший в пол, перевел взгляд куда-то на потолок и пробасил солидным голосом, раскачиваясь с пятки на носок, взад-вперед:

— В курсе.

Дома по этому поводу много комментариев было. Мы смеялись, Сергей хмуро сопел. Царь семьи!.. Балуют мои барышни его, балуют. И Машенька, и Наташа «разлагающе действуют на этого представителя подрастающего поколения»… — как бы еще завернуть?.. — «оказывая на него тлетворное влияние, путем удовлетворения всех его прихотей»… Во! А ведь, правда: что Мария, что Наталья: малейший зов, и — «Что, Сереженька? Умница ты наш! Так и надо». Сколько уже говорено, а…

А, может быть, действительно: «Так и надо»?.. «Все мы родом из детства»… Отец… Почему-то он всегда и всех «учил жизни». Учил криком. Собственно, даже затрудняюсь сейчас вспомнить его без крика, без напора… Если я сидел и читал, то говорилось, что мне надо развиваться гармонично, больше заниматься спортом, чтобы уметь постоять за себя; что дурацкие книги про путешествия заведут меня в изгои и буду, мол, дворником всю жизнь работать … Если шел на улицу к ребятам, то по приходу домой сообщалось мне: «с такими друзьями тебе прямая дорога в тюрьму». Альтернатива, как сейчас помню… Неудачно, как-то его жизнь сложилась… Впрочем, а я-то сам кто? Чего особенного добился, чем похвастаться можно?.. Нет. Я в норме. Та полоса десять лет назад закончилась, когда мы с Машенькой встретились. Женушка-женулька, милый ты мой, открытый всем болям людским человек… Этим она на маму похожа…

Мама… А, вот ее, я любил и люблю… Сколько лет их уже нет? Отца – шесть с небольшим, мамы – пять… Пережила на год. Пусть земля им пухом будет!..

Мама умерла через шесть месяцев после рождения Сергея. Не успела она его понянчить, а ведь так хотела. В то время, уже плохо ходила и едва вставала… Однажды, сказала, что Сережа вместо отца на этот свет пришел… Может, это и так…

Стоп, опять в сторону понесло. Начнем, пожалуй… «Ф.И.О… Год рождения… Семейное положение…».

Что им на это ответить? «Отличное положение!»?… А, если, действительно, взять, вот, написать: «Все, мужики, замечательно! Спасибо!»? Вот, тут-то они, работодатели, и присядут!.. И я присяду, но потом уже, после их ответа на резюме.

Так, дальше… Всего двенадцать пунктов заполнять. Помню, когда в свой НИИ поступал, он тогда еще закрытый был, анкету довелось писать: три листа — шесть страниц! Вот это — анкета! Не какая-то там писулька, а полноценный Донос на самого себя!.. В отделе кадров особенно моим пятым пунктом заинтересовались почему-то… Тогда уже было не принято за национальность рожу расцарапывать: границы приоткрывались понемногу, народ туда-сюда, в основном, - туда, шнырял, поэтому, меня и удивило, когда Геннадий Герасимович, отставной МВДшный генерал, адаптировавшийся в нашем отделе кадров, тихо спросил, колюче глядя мне в глаза:

— Национальность – еврей?

Зябко сразу стало, словно на чем-то нехорошем поймали.

— Да, - очень быстро ответил я, - но только по отцу!

…Ненавижу себя такого! Понимаю умом, что этот страх, как хвост у человека, — рудимент, патология, но поделать с собой ничего не могу! Накачаю себя по новейшим психологическим методикам: мол, какой я смелый, остроумный, составлю стратегию поведения, «отвизуализирую» всю эту бредятину, а как дойдет дело до общения вот с таким вот Герасимовичем… Куда, что девается?! На лысине — испарина, на языке — заикание, на губах заискивающая улыбка!..

Вот, и сейчас, только представил, - получите: так и кажется, что сердце из груди выпрыгнет! Откуда, почему  этот страх у меня? Сколько себя помню, он был всегда. А, может быть, он еще более ранний, чем я? Генный?

Так, кто же он – этот я? Ну-ка, глянем в зеркало…

Среднего роста человек, без особых примет. Среднего телосложения. Почему – «среднего»? Телосложение, пожалуй, выше среднего. Немного. Животик – да. Остальное – в норме. Маша о нем говорит: «Хорошего человека должно быть много», а Виталий: «Хороший петух жирным не бывает». Установим золотую середину, и вашим, и нашим: «Хорошего петуха должно быть много».

Так, что еще? Лысина. Это в отца. Вообще, в нашей породе лысеют рано. Как я к ней отношусь? Нормально. Привык. Только умываться немного дольше, чем волосатому. Еще в школе начало этой… этому… появилось. Волосы начали сечься, постригли меня тогда наголо, под бритву… В школе дразнили: «Плешивый!»… Особенно Кораблев старался… Когда я к Инне… Сильно тогда избили… А я не смог… Черт!! Хватит их!! Это все в прошлом!.. О чем это я?.. А еще Финагин Витька! А я его, действительно, за друга считал!..

Нет. Хватит. Кофейку… Сигарету.

А, все-таки, страх именно с той поры и живет во мне. Вон как, мурашки разыгрались… Успокоились!.. С комплексами потом бороться будем.

Что еще? Жизнь сложилась. Сложилась ли?.. Да… Черт его знает! Наверное, все-таки, да.

Закончил институт, работал на производстве, затем в НИИ, был женат, потом –  брошен… Был женат… Об этом не будем. Тоскливо об этом.

Потом – встретил Машеньку… После нашей случайной встречи у Земцовых, когда она меня морально «отшлепать» пыталась, за навязчивость, недели две мы не виделись, а потом вновь встретились в нашем с ней дворе. Случайно. Случайно ли?.. На детской площадке, где я с Наташей гулял. О чем-то говорили, смеялись, а потом я ей стихотворение прочитал. Сказал, что только что написал его, эдакий рояль в кустах… А написал-то, на самом деле, давно, когда смотрел со стороны, как, легкой, невероятно невесомой походкой пробегала она мимо. Мимо меня, забавного неухоженного толстяка, выгуливающего своего детеныша… Просто, представил что подхожу к ней, сидящей на зелено-облупленной скамейке у гаражей, прошу разрешения присесть, она разрешает, я сажусь и мы долго разговариваем, смеемся… Именно так все и получилось, но уже потом, много времени спустя после того, как стихотворение было написано… Как там?..

   «В твоих, стекающих на плечи волосах,
   Запутались пылинки заката…
   Искорками вспыхивают они,
   Перепрыгивая с пряди на прядь…
   Мы – вдвоем. Между нами – закат.
   Мы – вдвоем. Пустота между нами.
   У нас с тобой не было прошлого,
   У нас с тобой не будет будущего.
   И ладони наши
   Остаются лежать на столе,
   Так и не рискнув встретиться…»

На следующий, после «стихотворного», день, когда я готовил ужин, а Наташка мешала мне, требуя обещанную прогулку, раздался звонок, и Машенька, глядя на мой грязный передник и уделанные рыбьей чешуей руки, просто сказала:

— Давайте, я погуляю с Наташей.

С  той поры, мы с ней перешли «на ты», а потом, для меня все изменилось…

Вон, куда заполнение резюме разных выносит…

Что еще в этом зеркале увидеть можно? Что оно нам «кажет»? М-да… Усыхаю помаленьку… «Морщины, на некогда пухлом теле»… Нет, плохо, жалисно… «Кожа сморщилась, лоск облез»… Это – лучше. Без надрыва и с иронией. Дальше… «Я смотрю на себя… и не знаю?.. и гадаю?…» - так, ложится… «Где тот мальчик… — м-м-м — …осьмнадцати лет?»… «Где тот я…» - вроде, неплохо. Как это все в куче смотреться будет?

   «Кожа сморщилась, лоск облез,
   Я смотрю на себя и гадаю:
   Где тот мальчик осьмнадцати лет?
   Где тот я, которого знаю?»

Вот. Будем считать, что еще один шедевр на Земле состоялся, а неблагодарное человечество прошло мимо, не заметив его… Ладно, едем дальше. Пора отлипнуть от зеркала. Надо дело делать, а не соплями мазаться...

«Национальность» – еврей… Ладно, хоть имя – Игорь, а то был в нашем классе Марик Клопот (где-то он сейчас?), так ему еще и за имя доставалось от ребят. Говорят, детство вызывает светлые чувства. Что в нем светлого?!.. Стоп, стоп. Опять. Идем вперед.

Для начала, к окну… Дождь, кажется, усиливается. Маша зонтик взяла, а Наташа? Будем надеяться. Ничего доберутся, недалеко… Надо и детям привыкать к «суровым будням». То ли еще будет! Да, и какой это, собственно, дождь? Так, изморось. Вон, даже пузыри на лужах не выбивает… «Изморось… рождающая потоки». «Ничто, рождающее все». Забавно. Ну, хватит у окна торчать. Где там мое резюме?

«Перенесенные заболевания». Вот тут лгать придется. Хотя, почему — «лгать»? Разговор просят вести о заболеваниях уже перенесенных, раньше… Трудно вспомнить: ангины там, всякие, в детстве, гриппы, ничего серьезного не было. Долго, лет пятнадцать в больнице не был, за исключением двух случаев: к стоматологу ходил (до сих пор зуб так и не вставил) и … два месяца назад…

Хорошо, что с Ольгой Николаевной знаком давно, еще с той поры, когда в их институте наше оборудование монтировали. С того, примерно, времени и дружим с ней. Тогда она еще завотделом была.

В то время умная, статная, напористая женщина бальзаковского возраста, хвастающая работоспособностью и прячущая от глаз чужих, да недобрых свое одиночество, очень любила она соваться в наши дела монтажные, руководить-поучать «зеленых инженеришков». Так и поучала, до тех пор, пока Конюхов не предложил ей договор о невмешательстве подписать. И ведь, действительно, принес он этот договор на следующий день!

В этом «историческом документе» было всего два пункта. Первый гласил, что «Заказчик», то есть, Ольга Николаевна, не имеет права подсказывать, комментировать, направлять действия «Исполнителя» (то есть, нас), если они, эти действия, уже оговорены в основном договоре.

Второй пункт, что если «Заказчик» будет продолжать мешать работе и нарушит условия первого пункта, то «Исполнитель» оставляет за собой право сделать, вместо качественной работы, халтуру. И что? Посмеялась она тогда, подписала договор, вроде как в хохму, но, с этого момента, больше ни одного замечания о «правильной-неправильной» работе не было. А те, что остались, были, по сути и по делу таковы, что, не один раз пришлось аппаратуру перестраивать. Причем, по собственному почину…

Приходила она к нам обычно вечером, особенно, когда мы допоздна задерживались… В то время, у нас с Лидией уже начался разлад, и домой особо я что-то не стремился. Иногда, если рано заканчивали работу, даже выбирал какой-нибудь длинный путь, кругами, да загогулинами, стремясь вернуться не раньше, чем она спать ляжет. Раз двадцать хотел порвать все, уехать, но представлял себя без Наташеньки и… Не мог представить…

Так вот, приходила Ольга Николаевна со своей кофеваркой, варила на пламени газовой горелки, по какому-то хитрому рецепту, ароматный кофе, и начинались наши долгие «тары-бары», заканчивающиеся, иногда, далеко за полночь.

Потом, когда мы с Машенькой стали вместе жить, приехала она к нам в гости. Без звонка, без предупреждения, с порога заявила растерявшейся Маше:

— Игорь твой, девочка, пытался не только свадьбу зажать, но и тебя от всех спрятать. — Помолчала, с явным удовольствием разглядывая Машу и, откашлявшись, продолжила, — Поэтому, и хочу я тебя поучить, как с ними, мерзавцами, дело иметь надо!

…Несмотря на Машины возражения, выставила меня из кухни, а когда, минут через сорок, я был допущен пред их светлые очи, женулька моя уже, действительно, в чем-то другой стала. Глаза искрятся, смеется заразительно (люблю смех ее слышать!), какие-то распоряжения отдает. Причем, не только мне, но и Ольге Николаевне! А та, величаво эдак, словно царица из сказки, не сидит, а восседает в торце стола, улыбается…

Сейчас она уже давно перевалила бальзаковский возраст, стала директором того самого института, где мы познакомились с ней, но осталась все такой же умной, напористой, и, к сожалению, такой же одинокой.

Да… Вот к ней и обратился, когда боли доставать начали. Поговорили. Расспрашивала она меня очень подробно, затем, щупала, мяла… Вызвала мужичка какого-то своего, пошушукались они в сторонке. Потом, уже мужичок этот, со всклоченной шевелюрой и жесткими, словно стальными, пальцами, мял и крутил меня…

Короче говоря, на обследование к ней в институт я лег «под прикрытием». Для Машеньки. Считалось для всех непосвященных в тайну сию, что положили меня гастрит подлечить…

Вот, и «подлечил»… Когда после первичных анализов, Ольга Николаевна сказала, что необходимо делать пункцию спинного мозга, особо возражать не стал. После того, как она, неприсуще ей тихим голосом, сказала:

—Это необходимо… Игорь… — И опустила голову.

…Уже перед выпиской, состоялся наш с ней разговор: до этого она все увиливала от него. Разговор, начало, которого, помню хорошо, конец — плохо, а середина куда-то совсем провалилась: клочки информации какие-то, смутные обрывки мыслей, слов… Начало было такое:

— Должна тебе сказать, Игорь, что, к сожалению, ты — наш профильный больной… — Неестественно четким голосом проартикулировала она. — У тебя — миелодисплазия — заболевание костного мозга. Хорошо зная тебя, говорю правду, без выкрутасов. — Помолчала, походила немного по кабинету, глядя в пол, на книжные полки, в окно, добавила, куда-то мимо меня, в пространство, — Состояние не просто хреновое, а … — И замолчала, видимо, не найдя того нужного слова, которое могло как-то, что-то мне объяснить…

Дальше, у меня в памяти провал. Ольга Николаевна что-то говорила, я отвечал, вроде как, даже ерничал, А что, о чем??

Конец разговора состоялся в тот день, поздно вечером, когда Ольга Николаевна, через дежурного врача, позвала меня к себе в кабинет, где, достав из сейфа початую бутылку коньяка и лимон с конфетами, молча показав мне пальцем на кресло, у колченогого журнального столика в углу, и, разлив благоухающий напиток по серебряным с чернью рюмкам-наперсткам, сказала:

— Теперь, давай говорить…

…Да, вот такие мои дела. Отпущено мне не больше двух-трех лет. Без права на надежду. Причем, первую половину срока я буду угасать медленно, а вторую, уже, — подыхать, по полной программе, со всем набором заморочек… То, что я об этом знаю, это — хорошо, то, что осталось так мало, это — …

Во время того, памятного ночного разговора, Ольга Николаевна сказала:

— Судя по анамнезу, Игорек, болезнь твоя из детства приползла, а анализы говорят, что идет она на генетическом уровне. Именно поэтому и сказала. Сейчас не только о тебе разговор идет, ты уже — тиражный материал, о Сережке с Наташкой думать надо.

Тогда-то я и уговорил, упросил, умолил ее, друга моего верного, не говорить о болезни Машеньке. Пока. Хотя бы до той поры, когда симптоматика явно наружу не попрет. А это месяцев восемь еще, может быть, даже десять.

Как это много — десять месяцев счастья…
Как это мало — десять месяцев счастья…

Да, вот как, детство мое отзывается. Как чертик из коробочки, выглядывает и, хитро, эдак, щурясь, говорит: «Что? Не нравлюсь я тебе? А, помнишь, в детство вернуться хотел? А я, вот оно, — само явилось! И никуда, никто из вас от меня не уйдет, и буду я с каждым — хотите вы этого или нет. Какое было, такое и таскать по жизни станете!»

Пожалуй, это так. Прошлое часто убивает будущее, если будущее не думает о прошлом. Кстати, где-то в записях у меня и про детство было… Так… Вот она, папка… Толстая пачка уже, листов сто, если не больше… Кому теперь записки эти, нужны будут? Аннушке?.. Детям?.. Где же этот лист… А, вот и он:

«…Семипалатинск-4 - военный городок в Казахстанской степи - место, где прошло мое детство. Оно укутано, упаковано чем-то нежным, добрым. Так хочется в детство. Так хочется к реке Шаган, берущей свое начало где-то у атомного полигона, текущей к Иртышу по широкому, ломаному оврагу. Шаганская солоноватая вода пахнет распаренной на солнце тиной. В омутках суетятся какие-то жучки, головастики, висят гроздья лягушачьей икры, похожие на хвосты воздушных змеев. При желании можно поймать нескольких пескарей. А можно и не ловить. Дело не в рыбе. Важно другое. Ловля.
Снимаешь рубашку и, завязав рукавами воротник, делаешь из нее невод. Стоишь по колено в теплой, расслабленной воде, выцеливая снующую рыбью мелкоту. Вот одна пошла на тебя. С рубашкой полной воды, преодолевая течение, двигаешься ей навстречу. Низ рубашки надо вести по дну, иначе уйдет улов. Буквально натягиваешь сатиновый невод на рыбешку и - к берегу. У берега долго и со вкусом вылавливаешь из рубашки пленницу, не глядя шаря в глубинах снасти рукой. Чувствуешь, как мечется рыба, увертываясь от ищущих пальцев, задевает за локоть, обезумев, бьется в рубашечные стены.
Наконец она у тебя в руке. Это заключительный этап рыбалки. В руке бьющееся серенькое тельце. Рассматриваешь темные пятнышки на упругом как пружинка комочке смятения, крутой лоб, судорожно раскрываемый рот.
Дальше в памяти провал. Что я с ними делал? Не помню. Во всяком случае, что не ел - это точно. Отпускал, наверно. Важен был сам процесс, ловля. Важно было находиться в этом жарком, влажном овраге, этом субтропическом оазисе посреди горячей, сухой ковыльной степи. Что-то еще было очень важно, но что? Тоже не помню. Может - одиночество? Насколько помню, на Шаган я всегда ходил один…»

Хотелось в детство вернуться? Вот, и сподобился… Пришло к тебе детство, принесло те маленькие атомные грибки, иногда выраставшие на горизонте, те грибки, на которые «учительница первая моя» смотреть запрещала… Кричала на нас: «Никто не отвлекается! Всем не в окно, а на доску смотреть!»… А потом, дезактивационные, как сейчас понимаю, машины ездили, разбрызгивая из баков вонючую жидкость… Оля Камозина тогда, во втором классе, умерла, нам сказали, от болезни крови, дядя Саша Тихоненко, друг родителей, плясун и «певун»… другие… Ладно, Господь с ними всеми!.. И со мной тоже! А вот, если, дети?.. Ну, как сказала Ольга Николаевна, «горячку здесь пороть не обязательно»… Что ж, вверяю детей своих ей и Богу, в которого не верил никогда!

Все!!! Все!! Все!.. Все…Стоп, стираем все эти мысли. Для них место в будущем, после того, как пройдут последние каникулы: последние десять месяцев счастья… Живем днем сегодняшним… Нет!.. Да!! Сегодняшней минутой, секундой. Что там у меня с резюме?..

«№ диплома… участие… публикации… страховое свидетельство…» — кажется, все. Заполнил, окончил. Нет, не все еще. Вопрос один есть, от которого уходил все время. Ответить бы на него надо.

Теперь, если быть честным перед собой, стоит ли отправлять резюме? Имею ли я право на это?

Если быть честным, — стоит. Имею. Зарплата несравненно выше, как минимум год я работоспособен, а деньги им, любимым моим, ох, как понадобятся. Значит, принимаем решение: жизнь не окончена! Идем вперед. Вперед, в счастье!

Что бы еще мог сказать «не под протокол»? Неверующий. Ни в Бога, ни в светлое будущее, ни в… В Машу верю. В себя. 

ВЕРЮ В ТО, ЧТО ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!!! Что бы ни случилось. Ведь, жизнь продолжается!

***
Как дальше пошла жизнь Машеньки и чем закончилась вся история, сказать трудно.

После похорон Игоря, она с детьми недолго прожила на этой квартире, месяцев пять, а затем, они переехали в какой-то другой район. И в этот двор, двор ее счастья, больше никогда не возвращалась.