Пятак пресквернейшая история

Платон Акимыч возвращался из города в свою деревню под вечер. Погода была прекрасна, душе хотелось петь, глазам – наслаждаться свежей зеленью, телу – теплым летним ветерком. Настроение у Платона Акимыча было наипрекраснейшее. Плотный бумажник приятно похрустывал во внутреннем кармане сюртука, согревая сердце и напоминая об удачной сделке. Даже скрип брички как-то радовал, ухабистая дорога не злила, но шутливо подкидывала на поворотах. Губы сами насвистывали привязавшийся однажды мотивчик. В этот момент Платон Акимыч любил всех и вся страстно, бескорыстно, всею душою. Он даже любил маячившую перед ним спину возницы, которая обычно раздражала его своим монотонным покачиванием в обычный день. Но сегодня день был особенный, ему непременно хотелось с кем-нибудь поделиться своею радостию. Лицо его сияло необыкновенною улыбкою.
- Эй, извозчик, что это там на обочине? – спросил он спину, завидя нагромождения около дороги впереди.
- То видать, телега съехала, али лошадь занесла! Подъехать нешто?
- Непременно поезжай! Может быть помощь нужна! Давай же!
Подъехав ближе, они увидели опрокинутую телегу, стоявшую рядом лошадь и мужика, который ходил кругами и страшно ругался. Неподалеку сидел господин и молча курил папиросу, не обращая внимания на происходившее вокруг.
- А! Никак Игнатий Василич! – радостно провозгласил Платон Акимыч, слезая с подножки и направляясь к барину с папироской. – Это вас так угораздило?
- Как видите, дражайший сосед, повезло, как никогда!
- Ничего! – успокоил его Платон Акимыч. – Сейчас мужики управятся, а там на моей бричке и поедем, так быстрее будет! – и он присел рядом. – А я смотрю – вы не в духе? Поедемте в трактир, что ли? Посидим. Смотрите, как хорошо-то сегодня! Просто не нарадуюсь!
- Да, сейчас самый раз напиться, это точно! А то еще гляди, можно и от счастья помереть!
- Ну, какой вы мрачный сегодня. В таком настроении, Игнатий Василич, выпивать негоже, а то еще чего начудите! Пообещайте, что немедленно исправитесь!
- Ладно, черт с вами, постараюсь, хотя не обещаю.
- Так-то оно лучше!

Тем временем мужики вытащили телегу и теперь можно было ехать. В дороге Платон Акимыч заливался соловьем, а Игнатий Василич только слушал и натянуто улыбался. Остановились у трактира. Заходя внутрь, Игнатий Василич зевнул, и когда они уселись, мрачно заметил:
- Поганое тут местишко!
- Отчего же? – удивился Платон Акимыч.
- Мух много.
Платон Акимыч подозвал полового и сделал заказ.
-    Что это вы, сосед, там шептались с половым? Я даже не знаю, что вы там заказали! – поинтересовался Игнатий Василич, гоняя по столу муху с оторванными крылушками.
- А это для вас сюрприз будет. Видите ли, я сегодня изволю пребывать в хорошем расположении духа, - и Платон Акимыч рассмеялся.
- Что, теща преставилась?
- Ну, полноте, соседушка!
- Я надеюсь, вы сказали половому, что я предпочитаю закуску без мух?
- Ну, вы и шутник, Игнатий Василич! И когда вы перестанете ворчать? Вы же обещали!
- Я вовсе не обещал, а сказал, что постараюсь. Смахните, кстати, муху с вашего галстуха, а то еще размажете ее случайно. Вона она какая сонная, прямо как наш земский на заседании в управе!
Платон Акимыч нахмурил брови:
- Полноте, соседушка, вы же мрачнее тучи!
- А, не обращайте внимания! – махнул рукой Игнатий Василич.
Подали заказ. Платон Акимыч обвел стол глазами и не без гордости заметил:
- Ну, каково?
На столе была водка разных сортов, херес, икра, осетрина и прочая снедь, от которой разбегались глаза. Особенно волновали румянобокие пирожки и кулебяка.
- Что это вы деньгами-то сорите? – спросил Игнатий Василич.


Было уже темно, когда изрядно подвыпившие господа вышли из трактира и направились в сторону деревни.
- Скверное дело! – вдруг заметил Игнатий Василич.
- Это ж, позвольте, почему? – удивился Платон Акимыч.
- Комары заели, окаянные.
- Вам не угодишь, любезный сосед. А, кстати, сколько мы с вами, Игнатий Василич, водки выпили? Не упомните?
- Отчего же? Упомню. – Ответил тот, хлопая себя по лбу. – У, проклятые! На десять целковых!
- На десять. Так. Осетрины на шесть?
- Да. Кажется так. Пойдемте быстрее, Платон Акимыч, комары замучили!
Платон Акимыч вдруг обнял своего соседа и поцеловал его.
- Какой вы, право, сегодня скучный! А ведь красиво живем? Да? А икры сколько съели? – снова спросил Платон Акимыч.
- Да уж по два фунта, а там сами считайте! А, черти кровожадные! Хуже мух!
- Точно-точно! – и Платон Акимыч принялся складывать цифры, шевеля при этом губами.
- И хересу на рубль. Поганый херес был! – вставил Игнатий Василич и отмахнулся платком. – Вот ведь, все не слава богу!
- Да! А половому сколько я дал на чай, видели? – Платон Акимыч принял важный вид.
- Видел. Трехцелковый. Этак только миллионеры поступают или дураки!
- Да, согласен. Но вы не подумайте, что я миллионер! Если бы я им был, то сюда бы – ни ногой! Это уж я вам точно говорю.

Платон Акимыч спал крепким, здоровым сном. Ему снились хорошие, добрые и светлые сны. Так что на утро ему не хотелось просыпаться. Понежившись немного в мягкой постели, он все же отправился к столу. После завтрака он взял лист бумаги, счеты и принялся считать. Приятнее занятия нельзя было и придумать.
- Странно, а где это я пять копеек не учел? Извозчику, трактир, чаевые, то да се. Все сходится. А вот куда пятак подевал – не пойму! – и он потер вспотевший лоб. – Вот неприятность. – Он помрачнел.
- Иван! – окрикнул Платон Акимыч своего слугу, гремя счетами.
- Слушаю, барин.
- Ты вчера, когда сюртук мой чистил, пятака из кармана не ронял?
- Нет, барин. Я бы заметил. Пятак ведь!
- Точно?
- Точно!
- Ну, да ладно, ступай! Куда же он подевался, окаянный медяк?
Платон Акимыч мерил комнату шагами, перепроверял свои подсчеты, рылся в карманах, в столе, искал на полу – но все напрасно: не мог найти своего пятака!
- Неужто эта скотина, половой, обсчитал? Вот негодяй! Мало ему чаевых было, так он на мой кровный пятак позарился! Мерзавец!

Весь день Платон Акимыч был мрачен и угрюм. Обед показался безвкусным, ужин тоже. Ночью ему не спалось. Не выходил из головы медный пятак.
- В следующий раз все расходы надо будет в книжечку записывать, а то так можно и по ветру пойти! – решил он и, утешив себя тем, успокоился, укрылся с головой и погасил свечу.
- Вот ведь, канальи, - прохрипел он из-под одеяла. – Проклятые кровопийцы, разжужжались, черти! Что б вам, комарью, пусто было!


1997,
Печоры