Я не хотела быть феминисткой...

Я не хотела быть феминисткой. Мне виделось, как воздушную пену фаты подхватывает ветер, атлас белоснежного платья искрится на солнце, рядом – самый красивый, самый умный мужчина на свете, и так приятно ощущать себя слегка укачиваемой звуками свадебного марша…
Мой муж любил, запершись в ванной или туалете, читать Стругацких, Вайнеров и Фитцджеральда, ставить антенны радиостанций на крыше дома, ночами слушать вражеские голоса, чтобы затем обсудить на чужих кухнях за чашкой кофе и бутылкой «Плиски».
Мне тоже нравилось проводить время на кухне и перелистывать труды Ландау, Бехтерева и Пикуля, колдуя над завтраками, обедами и ужинами.
В ванной я проливала слезы над «Унесенными ветром», чередуя всхлипывания с загрузкой белья в стиральную машину.
Мой муж влюбился в жену своего начальника, а нас затопили соседи со второго этажа. Он уехал с Мариной в Гурзуф, а я осталась на реконструкции квартиры после социального бедствия.
Когда муж вернулся, начальник спустил его со ступенек, а я, закончив институт домохозяек, курсы маляров-штукатуров и два коридора монтера-электрика, ушла от него.

Я не хотела быть феминисткой. Мне грезилось, как мой любимый приводит меня хозяйкой в свой дом, и мы вместе превращаем его в крепость…
Но убеленные сединами чиновники из горисполкома сказали, что мне нужно развестись. Полноценной семье они никак не могли выделить кооперативную квартиру, а женщине с ребенком – отчего ж, на это льготы имеются… Разводиться нужно было сейчас. Через неделю это уже не имело смысла.
Я развелась за два дня. Юрист диктовал мне решение суда, муж требовал отказаться от алиментов.

Я не хотела быть феминисткой. Мне мечталось, как я парю на руках своего любимого, и вместе мы плывем по жизни рядом, побеждая тайфуны, ураганы и торнадо…
Я влюбилась в штурмана дальнего плавания. Краткость втреч и томленье разлук обостряли мои чувства.
Он любил валяться на диване, лучше - со мной. Потом на руках относил меня на кухню – готовить завтраки, обеды и ужины. Сам отправлялся на диван. Уже с газетой или Чейзом.
У нас текли краны, забивалась канализация, рушился кафель. Мой любимый не хотел тратить время на такие прозаические вещи. «Любимая, я хочу ощущать только тебя!».
Овладев навыками слесаря-сантехника и плиточника-укладчика, в одно из его возвращений на материк я не открыла ему дверь.

Я не хотела быть феминисткой. Мне думалось, как любимый подарит мне целый мир…
Он бросил под мои стройные ноги Крым и Прибалтику. Он взошел со мной на Сюрю-Кая, и уехал в Питер. А я осталась его ждать.
Через год он вернулся, но уже с детьми, своими и чужими.
С утра мой любимый уходил в море ловить ветер на серфе, а я готовила, мыла посуду, играла с детьмя в азартные и подвижные игры, придумывала им другие развлечения.
Вечером он уходил на местный пятачок послушать каэспэшников, а я читала детям на ночь книжки, сочиняла сказки, укладывала их спать.
Спустя десять лет, приобретя умения массовика-затейника, няньки-гувернантки и писателя – самоучки, я оставила его на одной из вершин Кара-Дага.

Я не хотела быть феминисткой. Мне представлялось, как я в шикарном вечернем платье еду с любимым в «Мерседесе», он открывает мне дверцу, галантно подает руку и ведет в ресторан, где только для нас накрыт ужин при свечах…
Я влюбилась в директора фирмы с легким криминальным налетом. Иногда он заезжал за мной на своей «копейке» и вез поесть «самых лучших пельменей в городе». Он говорил мне, что деньги – пыль, грязь, что это не главное, а главное – чтобы тебя кто-то понимал. Еще он часто рассказывал о том, как работал на заводе инженером, получал 220 рублей – и был счастлив. Еще он говорил, как трудно ему сейчас, что он, не глядя, поменялся бы жизнью с первым бомжом. Правда, ни одному встреченному бомжу он так и не предложил свое место под солнцем.
Когда я была с ним, я вся превращалась в одно большое ухо, иногда подавала голос, по его просьбе анализируя и интерпретируя отдельные вехи большого пути.
Два месяца на моей службе задерживали зарплпту. Однажды я несмело  попросила у него денег. Он сказал: «Да, я могу тебе дать деньги, я могу тебя купить. Но не буду этого делать: это унизит твое достоинство. И вообще, подавать нужно только слабым и немощным, а ты сильная. Вот и заработай».

Усвоив базовые знания психологии человека, я растаяла в его жизни, «как снег, как утренний туман».

Я не хотела быть феминисткой. Я хотела жить в свое удовольствие, увидеть снега Килиманджаро и пустыню Калахари, поймать тихоокеанскую волну и свежий ветер Атлантики.
Последняя фраза последнего любимого стала переломной  во всей моей жизни.

 Полдня я работала в школе, щедро забивая головы своих воспитанников отдаленно разумным и  сомнительно вечным. Еще полдня консультировала директоров, менеджеров и разный средний руководящий состав, как управлять людьми и не дойти до маразма. Вечером проводила банкеты в лучших ресторанах города. В выходные размывала стены, клеила обои в чужих квартирах и офисах.
По ночам писала контрольные, курсовые и дипломные работы, одна из которых, «Влияние этногенеза на становление сельского хозяйства в переходный период», стала книгой и была успешно издана. Раз в месяц я моталась в Китай, Турцию и Польшу, наполняя рынок тряпками, пристраивая их по киоскам и базарам.
Опыт общения с мужчинами, мое стремление быть женственной, слабой и нежной проросли чудесными всходами.

Я не хотела быть феминисткой. Сейчас я подъезжаю на своем аккуратном «фордике» к выстроенному мною дому, который утопает в кружевном разнообразии деревьев, посаженных тоже собственноручно. Мой водитель с ненавязчивой любезностью откроет передо мной дверцу автомобиля, смиренно ожидая дальнейших указаний. Совсем скоро подъедет мой сын, и мы с ним встретимся в нашей столовой за ужином при свечах, искусно приготовленном нашим китайским поваром.

Я не хотела быть феминисткой….

***
Мужчин я воспринимаю как реальность, данную Господом. Но они меня больше не вдохновляют и не удивляют. Я с благодарностью вспоминаю то время, когда любила и была любимой. Хотя для любви мое сердце все так же открыто, и в сознании нет-нет, да и мелькнет картинка, где воздушную пену фаты подхватывает ветер...