Записки рыболова-любителя Гл. 133-136

133

Итак, мы перешли в 1973-й год. Год в определённом смысле этапный, так как в мае этого года истекал срок договора по "Квадрату", и мы должны были предъявить заказчику (теперь не РТИ, а "Вымпелу") работающую модель, а не соображения о том, как модель надо строить.
К описываемому времени руководство ИЗМИРАН поприжало Гострема, нахрапистость и глобальные замашки которого вызывали уже обеспокоенность у администрации института. Осенью приезжала комиссия от дирекции в составе: завотделом кадров Анна Тимофеевна Яньшина, главбух Александр Владимирович Лепилин и заведующая финансово-плановым отделом Елизавета Георгиевна Карманова, старые опытные кадры, оплот измирановской бюрократии, дружно нелюбившие Гострема. Комиссия проверяла состояние хозяйственно-организационных дел в обсерватории и выявила целую кучу всевозможных финансовых и кадровых нарушений, в результате чего обсерватория лишилась собственного расчётного стола в Калининграде, и была ликвидирована должность бухгалтера. Вновь, как и было до Гострема, все денежные расчёты по обсерватории возлагались на измирановскую бухгалтерию, чем Гострем был очень недоволен, поскольку терял возможность непосредственно и оперативно распоряжаться финансами.
Далее комиссия обратила внимание на тот факт, что некоторые сотрудники обсерватории (я, в первую очередь, а также Лена Васильева и Сашуля) работают фактически на университет, выполняя его договорную работу с "Вымпелом". Пришлось Гострему заключить договор между КГУ и КМИО, по которому часть денег от "Вымпела" университет передавал ИЗМИРАНу в оплату субподрядных работ, которые выполняла обсерватория. Нам это только прибавило отчётности. Теперь помимо прямых отчётов по "Квадрату" для "Вымпела" мы должны были составлять отчёты по хоздоговорной теме "ДМИ" для университета. В этой ситуации Гострем оказывался одновременно и заказчиком, и исполнителем по одной и той же теме, работодателем и наёмной силой, будучи руководителем работ и в университете, и в обсерватории.
Сохранялась и плановая (бюджетная) тема "ДМИ", по которой тоже надо было писать отчёты - для ИЗМИРАНа. Кроме того, у обсерватории был и прямой договор с "Вымпелом" - по теме "Калина", на которой работали Саенко, Иванов, Пахотин, создавая пресловутый ионосферный диагностический комплекс.
Необходимость писать отчёты сама по себе меня не угнетала. Было бы чем отчитываться, были бы результаты. А с результатами дело обстояло так. Модель уже почти работала. Для стационарных дневных условий получались вполне правдоподобные распределения с высотой концентраций и температур электронов и ионов, что было, конечно, уже немалым достижением, добытым ценой героических усилий Латышева, Захарова и Суроткина, а вот суточная вариация никак не хотела считаться. Как только дело подходило к заходу солнца, температуры начинали бешено расти, а концентрации падали аж в область отрицательных значений, чего машина вынести не могла и выдавала АВОСТ - автоматическую остановку выполнения программы. В нашей модели ионосфера вечером выкипала как вода из чайника, забытого на включённой плите.
В Вильнюсе всё время находился кто-нибудь из нашей бригады - Костя, Лёня, Суроткин, Лена Блик. Идеологом программы и численных методов был Костя, на мне лежали интерпретация результатов и корректировка постановки задачи - граничных условий, значений констант химических реакций и т.п. От неудачного выбора входных параметров задачи тоже проистекали ошибки, а не только из-за неаккуратного программирования или некорректных вычислительных методов, хотя, конечно, именно эти ошибки преобладали. Особенно изводили нас ошибки программирования, чаще всего элементарные описки, возникавшие при перфорировании, а то и при дублировании перфокарт. Вылавливать эти ошибки в длинных распечатках наших громадных программ было очень утомительно и отнимало массу времени.
Поначалу наша работа была организована так. Костя уезжал на неделю в Вильнюс, накапливал там достаточное количество вопросов и проблем, возвращался с ними в Калининград, и уже здесь мы вместе пытались разобраться в ворохах распечаток. Лёня Захаров, Суроткин, Лена Блик поочерёдно, а то и все вместе больше жили в Вильнюсе, чем в Калининграде. А у Никитина вдруг открылась язва желудка, и он лежал в больнице в Смоленске, где жили его родители. Правда, и до язвы Миша не очень влезал в проблемы основной модели, оправдываясь тем, что не силён в программировании. А тут - болезнь, обострившаяся от неумеренных возлияний, и Миша как-то выпал из нашего коллектива. Считалось, что он разрабатывает упрощённые варианты модели, которые можно будет считать на месте, в Калининграде, на небольших ЭВМ.
Кончалась зима, до окончания договора оставалось три месяца, из них - месяц на написание и оформление отчёта, а два на то, чтобы завершить отладку программы модели, опробовать её в различных вариантах, сравнить с наблюдениями реальной ионосферы. Стало ясно, что мне нужно сидеть вместе со всеми безвылазно в Вильнюсе. Гострем между тем отнюдь не приветствовал моё вмешательство в дела программирования, старался всячески разграничить сферы моей и Костиной деятельности и вначале возражал против моих поездок в Вильнюс: - Это не надо, так сказать, слишком много людей там собирается, - но потом смирился под нашим с Костей давлением, которое мы на него оказывали, уверяя, что в противном случае выполнение темы окажется под угрозой срыва.

134

В Вильнюсе мы работали на БЭСМ-6, по тем временам лучшей из отечественных ЭВМ с быстродействием около миллиона операций в секунду, принадлежавшей Институту Физики и Математики Академии Наук Литовской ССР - ИФМ. Институт располагался на неблагоустроенном ещё берегу реки Нерис, но близко от центра города, минутах в пяти ходьбы от здания Республиканской библиотеки, фасадом выходившей на проспект Ленина. Здесь же, рядом с библиотекой, располагалось общежитие аспирантов Литовской АН, где нас вполне официально селили по направлениям из хозотдела Академии Наук, которые нам выписывали по предъявлению наших командировочных удостоверений.
Комендантом общежития был бритоголовый пожилой мужик с сизым носом - Болислав Никодимович или просто Болис, как мы его звали между собой. Костя сразу же почувствовал его склонность к алкоголю, и каждый раз зазывал Болиса к нам, если у нас намечалась выпивка. Тем самым Костя, а с ним и вся наша компания завоевали расположение коменданта (после войны, кстати, бывшего в "зелёных братьях" и отсидевшего срок за это), который селил нас в лучших номерах.
В общежитии имелось несколько комнат гостиничного типа на один-два человека, а остальные - стандартные комнаты на четверых с умывальником. В гостиничных комнатах обычно селились наши девицы: Блик, Поцтывая, Бутович, а парни занимали одну четырёхместную под номером 30, в которую Болис никого чужих не селил, а держал постоянно для нас. Тем самым жилищная проблема была разрешена наилучшим образом: всё рядом - и институт, и проспект Ленина с его забегаловками  и магазинами.
Жилось и работалось в Вильнюсе прекрасно, несмотря на гонку, необходимость успеть к определённому сроку, которая, с одной стороны, мобилизовывала, а с другой - нервировала, вела к спешке, которая порождала дополнительные ошибки. Рабочее время, разумеется, не нормировалось, работали до очумения, до воспалённых ночными бдениями глаз, ибо обычно только ночью нам давали нужные объёмы машинного времени, днём же пропускали лишь короткие отладочные задачи.
Зато как приятно было, отправившись поужинать, пройтись по вечернему Вильнюсу, заглянуть в одну из бесчисленных сосисочных и просто забегаловок, где можно побаловаться кофейком (восемь копеек чашка!), а если не предвиделась ночная работа, то и чем-нибудь покрепче - по пять-восемь наименований напитков, включая всякие сорокаградусные настойки, наливки, ликёры, с умеренной наценкой и без ограничений до закрытия в 23.00. А какие закуски - колбаски, паштеты, ветчина и вообще не поймёшь чего, но вкусно! А пиво! Пивбар на Ленинском с непременным морским окунем холодного копчения! Где это всё? Увы!
В то время и в Калининграде с продуктами было - не сравнить с нынешней пустотой. Масло, во всяком случае, варёная колбаса были всегда, с рыбой лучше даже, чем в Вильнюсе, существовали мясные магазины, и в них бывало мясо. С очередями, правда, но было! А из Вильнюса мы возили домой вкусности из кулинарного магазина - печёночный паштет, карбонат, домашнюю колбасу, а также шоколадные конфеты ("Гражина"!) в коробках и оригинальные спиртные напитки вроде вишнёвого ликёра "Бочю". Потом, когда в Калининграде исчезло государственное мясо, - возили мясо, которое в Вильнюсе можно было выбрать на любой вкус и без очереди. Но с каждым годом и в Вильнюсе всё хужело. Однако, я забегаю вперёд.
В общем, наши жёны терпели наши частые отлучки в Вильнюс из-за того, что пустыми мы обратно не возвращались. К тому же шли командировочные, из которых Костя всё мечтал расплатиться, наконец, с долгами, скрываемыми от жены. Обстановка, правда, не очень этому способствовала. Напряжённая работа требовала разрядки, а соблазнов Вильнюс предлагал предостаточно. Выпивали мы, правда, не так уж часто - по выходным, и по особым случаям - удач или неудач в работе, но это имеются в виду полноценные пьянки, когда заранее скидывались по трояку на выпивку и закусь, что обеспечивало две бутылки водки на троих, ветчину и репчатый лук на закуску. А сто грамм в "Рутинке" получалось чуть ли не через день, не говоря уже про пиво.
В Вильнюсе я научился, как и остальные, прорезать бритвочкой недостающие дырки в перфокартах и заклеивать лишние, исправляя ошибки перфорирования (дисплеев тогда ещё не было). К перфораторам нас самих не всегда пускали, и исправлять перфокарты с помощью бритвы получалось быстрее, чем отдавать на перфорирование. Вместе со всеми я искал ошибки в программе, внимательно изучая каждую строчку, а когда видимых ошибок не обнаруживалось, придумывал проверочные варианты расчётов.
Вначале Костя пытался решать уравнения модели путём сведения к задаче Коши, задавая граничные условия на нижнем конце области интегрирования по высоте. Но летом, в Иркутске (на семинаре по моделированию) в дискуссиях с иркутянами выяснилось, что такой подход неверен. Когда мы перешли к заданию условий на обоих границах - нижней и верхней, и к использованию метода прогонки, сдвиг в результатах произошёл существенный. Отладился метод установления, развитый для получения стационарных решений, а вот суточная вариация никак не шла.
Мы грешили на Лёнькин блок расчёта параметров нейтральной атмосферы и скоростей фотоионизации. Действительно, у Лёньки ошибки выявлялись порой в таких ситуациях, когда он божился, клялся и давал голову на отсечение, что всё правильно, он тыщу раз проверял, скорее машина, мол, врёт, а всё равно оказывалось, что где-нибудь сидит явный ляп. К тому же Лёнька, старый чёрт, самый старший из нас, под тридцать пять уже, завёл шуры-муры с симпатяшкой Леночкой Блик, позабыв о жене и сыне, и дело, кажется, зашло далеко...
Но это Бог с ними, их дело, лишь бы работа шла. Лена у нас была на хорошем счету, аккуратна, исполнительна, а Лёнька, паразит, ей работать мешает, и сам халтурит.
Но вот уже и Лёнькина программа работает несомненно правильно, а суточная вариация всё не идёт, и мы сидим скопом в Вильнюсе уже второй месяц безвыездно и без выходных, ибо в выходные-то самый счёт и идёт, больше всего свободного времени на машине.
Это было в марте-апреле 1973 года. Это был период максимального напряжения сил и сплочения коллектива, наибольшей теплоты в наших с Костей отношениях. Цель была ясна, и мы с азартом стремились к ней. Этой целью была работающая модель, а за ней - Костина и Лёнькина диссертации, моя должность старшего научного сотрудника, и, наконец, использование модели для грядущих многообещающих исследований...

135

Но вот - последняя ошибка найдена, уменьшены шаги в окрестностях восхода и захода, программа считает суточную вариацию, мы все начинаем строить графики. Не всё ещё понятно в результатах, выплывают какие-то новые мелкие ошибки, но главное - рубеж взят! Тут же мы начинаем "гнать варианты" - испытывать модель в разных ситуациях, варьируя её входные параметры. Результаты идут лавиной, бурным потоком, растут горы распечаток, на графики успеваем наносить лишь мизерную часть выдаваемой машиной информации. Модель получилась действительно динамической - всё дышит, всё меняется и меняется как положено, то есть, как и наблюдается. Ликование в нашем стане!
В Калининград мы возвращались накануне майских праздников, нагруженные продуктами и в ещё большей степени распечатками результатов, килограммов по пять бумаги на каждого. В обсерватории мы вывесили транспарант, написанный большими красными буквами: "ДМСИ есть! Принимаем поздравления. Группа моделирования". И нас поздравляли, искрене радуясь вместе с нами, все наши сотрудники, обсерваторские и университетские, и даже Гострем, отношения с которым у меня уже превратились в сверхнатянутые. Я ходил гоголем, а чувствовал себя королём. Ещё бы! - достигнута желанная цель, мы вышли на рубежи мировой науки, на уровень работ Штуббе!
Мы с Костей засели писать отчёт для "Вымпела", он - про методы численного решения, я - всё остальное: описание и интерпретация результатов. Сашуля переводила тушью на кальку графики, которые я строил карандашом на миллиметровке. Отчёт получался солидным и, главное, без липы! Что обещали, то и сделали.
Сдавать отчёт на "Вымпел" ездила целая бригада: Костя, Лёня, Саенко (одновременно с "Квадратом" сдавалась ещё и "Калина"), Бог знает кто ещё, во главе с Гостремом, разумеется, и, разумеется, без меня, так как у меня не было допуска, без которого я не мог попасть на "Вымпел", засекреченную контору, про которую я только и знал, что она находится в Москве недалеко от метро "Сокол". В глубине души я надеялся, что наш успех в выполнении темы позволит Гострему оформить мне допуск, но не тут-то было... Ну, что ж. Зато я был свободен от дополнительных поездок и общений с заказчиком, которые отвлекали от непосредственной научной работы. Впрочем, заказчик вскоре сам объявился в Калининграде, но об этом чуть позже.
В середине или конце мая на объединённом семинаре ЛПФ и КМИО я выступил с довольно напыщенной речью под названием "Итоги и перспективы совместных работ по динамическому моделированию ионосферы". Тезисы этой речи сохранились. Вот они.

"В течение двух лет КМИО ИЗМИРАН и ЛПФ КГУ вели совместные работы по теме "Динамическое моделирование ионосферы", сокращённо - ДМИ. Материальное обеспечение этих работ осуществлялось по хоздоговорам КГУ, срок последнего истекает завтра. Отсюда и уместность сегодняшнего подведения итогов.
Напомню, что два года назад перед нами была поставлена актуальная задача ДМИ, продиктованная потребностями в прогнозе условий распространения радиоволн. Нами был затрачен год на разработку постановки задачи моделирования, которая была сформулирована в виде системы нелинейных уравнений в частных производных, описывающих поведение основных ионосферных параметров и допускающих решение только численными методами. С докладами о постановке задачи мы выступали в Москве и в Иркутске, где постановка была одобрена, как наиболее полная и перспективная. В то же время некоторые авторитетные специалисты высказали опасение, что задача такого рода не по силам для отечественных ЭВМ. Мы не согласились с этим и с осени прошлого года начали вычислительные работы на ЭВМ БЭСМ-6 в Институте Физики и Математики Литовской Академии Наук. Что мы имеем в результате этих работ на сегодняшний день?
Общий итог: поставленная перед нами задача выполнена в объёме, значительно превышающем запланированный.
Что именно сделано?
Разработана и отлажена программа решения системы моделирующих уравнений. Вот она. (В этом месте я тряс распечаткой программы весьма внушительных размеров.) Собственно, по плану мы были обязаны сделать только это. Но, проводя аналогию с экспериментальными работами, эту программу можно уподобить уникальному прибору, предназначенному для исследования ионосферы, а какой исследователь удержится от того, чтобы, ещё не доводя прибор до совершенства, не попробовать его в деле, а в нашем случае не провести расчёты различных состояний ионосферы? Мы выполнили очень большое количество таких расчётов, и полученные результаты превзошли все наши ожидания. К сожалению, сегодня, отчитываясь о работе в целом, мы не имеем возможности детально рассказать хотя бы о части этих результатов. Надеемся, что в ближайшем будущем мы представим цикл докладов. Сегодня я ограничусь только перечислением и краткой характеристикой полученных результатов. Итак:
1) Разработан метод установления, дающий описание перехода любого ионосферного состояния в стационарное, соответствующее фиксированным нейтральной атмосфере и зенитному углу Солнца.
2) Исследована сходимость к стационарному решению в зависимости от шага интегрирования по времени (шаг менялся от 20 сек до 10 мин) и начальных условий.
3) Рассчитаны полуденные высотные профили 12-ти основных ионосферных параметров и исследованы их зависимости от выбора
а) модели нейтральной атмосферы;
б) потоков солнечного ионизирующего излучения;
в) сечений поглощения и ионизации атмосферных газов;
г) температурной зависимости коэффициентов рекомбинации молекулярных ионов различных сортов.
Результаты расчётов сопоставлены с наблюдениями.
4) Исследовано влияние нейтральных ветров на поведение ионосферы в ночные часы.
5) Исследовано влияние верхних граничных условий на профили концентрации ионов О+ и электронной концентрации.
6) Проведены расчёты суточной вариации моделируемых ионосферных параметров без учёта и с учётом нейтральных ветров.
Напомню о той огромной предварительной работе по физическому обоснованию расчётов и программированию, которая была проведена, прежде, чем эти результаты удалось получить; о работе по созданию вспомогательной эмпирической модели распределения электронной концентрации по данным вертикального зондирования, которая произвела очень большое впечатление на одного из руководителей ПГИ профессора Брюнелли; о работе по интерполяции экспериментальных данных в узлы регулярной сетки - всё это также входило в задачи темы.
Говоря же о главном - о результатах численного моделирования, то осмелюсь заявить, что подобные результаты получены в Советском Союзе впервые: впервые теоретически воссоздана ионосферная ситуация конкретного дня в конкретном месте, и результаты расчёта сопоставлены с результатами наблюдений наиболее информативным методом - методом некогерентного рассеяния в этот же день и в этом же месте (7 апреля 1965 г., Миллстоун Хилл). Разработанная модель спокойной среднеширотной ионосферы даёт согласие с наблюдениями для полуденных равноденственных условий по электронной концентрации в области Е - в пределах 30 %, в области F1 и в нижней части области F2 - в пределах 10 %; по электронной и ионной температурам - в пределах 20 %...
Если сравнивать нашу модель с лучшими имеющимися (СибИЗМИР, Штуббе), то нужно отметить, что неучёт ветров в иркутской модели принципиально не позволяет согласовать её с наблюдениями, не говоря уже о том, что она описывает поведение лишь 4-х параметров. Недостатки модели Штуббе уже отмечались нами в предыдущих сообщениях, я не буду их повторять; добавлю только, что у Штуббе в модели отсутствует область Е, а у нас она включена.
Полученные результаты следует рассматривать как начало исследований. Теперь я перейду к рассмотрению возможностей их продолжения.
Во-первых, как обычно бывает с только что созданным уникальным несерийным прибором, наша программа во многом ещё очень несовершенна, в ней много всяких временных приспособлений, мы совсем не занимались её оптимизацией. Предстоит полностью модернизировать блок нейтральной атмосферы, так как в сегодняшнем виде он нас не устраивает. Ждут своего разрешения проблемы экономии машинного времени и памяти, вывода и хранения информации и т.д. Всё это составляет направление работ по усовершенствованию программы.
Второе направление - собственно моделирование спокойной ионосферы, которое предполагает: а) детальный анализ и интерпретацию уже полученных результатов; б) расчёты различных вариантов суточных вариаций, их анализ и интерпретацию; в) моделирование сезонной, годовой, полугодовой, солнечно-циклической вариаций; г) моделирование внешней ионосферы и движений ионосферной плазмы; и т.д. Полный перечень задач здесь невозможно представить, хотя он конечен.
Третье направление - уже в этом году мы могли приступить к параметрическому моделированию возмущённой ионосферы, в первую очередь, возмущений, вызываемых электрическими полями, затем изменениями нейтрального состава и т.д.
И, наконец, четвёртое направление - наша заветная мечта - разработка трёхмерной модели, описывающей глобальное поведение возмущённой ионосферы, начинать которую нужно с разработки постановки задачи.
Субсидирующая наши работы фирма выплатила КГУ за их проведение 200 000 рублей за 2 года. Эти затраты не будут оправданы, если работы по перечисленным направлениям не будут продолжены. Мы не имеем права останавливаться на сделанном, иначе ситуация будет аналогична той, когда построенный завод не пускается в действие. Модель не самоцель, а инструмент исследований, и эти исследования нужно проводить, по ходу дела улучшая сам инструмент (в том числе и с помощью этих исследований). С точки зрения решения научных проблем эти задачи нам, безусловно, по плечу. Сложнее обстоит дело с вопросами организационными. И здесь уместно остановиться на том, как мы работали. Наш коллектив состоит из 11 человек (3 от КМИО и 8 от КГУ).
Ударная сила группы - это старшие научные сотрудники Латышев, Захаров, Никитин. Латышев - руководитель группы математического обеспечения, внёсший основной вклад в создание программы модели, чем всё сказано. Захаров - создатель программы расчёта параметров нейтральной атмосферы и скоростей фотоионизации. Никитин - специалист по внешней ионосфере, разрабатывает упрощённые варианты моделей, пригодные для расчетов на маломощных ЭВМ. Очень удачно влился в нашу группу эмэнэс Суроткин, самостоятельно решивший несколько задач по разработке отдельных блоков программы. Эмэнэс Намгаладзе Александра Николаевна - специалист по нейтральной атмосфере, наполовину обеспечившая нам согласие с наблюдениями. Эмэнэс Васильева - выполнила гигантскую работу по отбору и обработке данных вертикального зондирования. Посильный вклад внесли в нашу работу выпускники КГУ инженеры Медведев - освоивший метод расчёта профилей электронной концентрации из ионограмм, заинтересовавший своей работой ПГИ, Блик - проявившая героическую работоспособность в Вильнюсе, Бутович и Поцтывая - много помогавшие в программировании.
Все работали самоотверженно, проявляя исключительную преданность делу, и трудно кого-либо выделять, но я всё-таки особенно отмечу Латышева, Суроткина и Блик - за наиболее полную самоотдачу. Отмечу, что ни один из перечисленных выше не был к началу работ даже знаком с ионосферой, не говоря уже о каком-либо опыте ионосферного моделирования, тогда как в конкурирующих с нами организациях СибИЗМИР и ИГУ ионосферой занимаются свыше 30 специалистов-геофизиков, из них больше половины кандидаты наук...

Концовка речи отсутствует. Кажется, она была использована потом для составления какой-то докладной против Гострема на имя проректора КГУ по научной работе. В ней шла речь о недостатках в нашей работе, связанных с причинами внутренними, так сказать, зависящими от нас самих, и внешними - зависящими от Гострема. Теперь я пользовался любой возможностью, чтобы публично лягнуть Гострема. Не помню точно, что именно я инкриминировал ему в тот раз, но скорее всего - попытки разъединить нас с Костей, изолировать меня от вычислительных работ. А ведь моё конкретное вмешательство в дела в Вильнюсе сдвинуло их с мёртвой точки, и я считал себя вправе требовать от Гострема себе всей полноты полномочий научного руководителя, хотя Костя не советовал мне поднимать этот вопрос сейчас, в обстановке скорее праздника, чем борьбы. Но особой бузы на этом семинаре не было. Всё прошло в рамках приличий и скорее намёков, чем резких выражений, доминировал звон фанфар...

136

В тихомировском сарае, где я держал свой мотороллер, одно время проживала собачка Пальма, помесь болонки с дворняжкой, которую приютили Тихомировы сначала у себя в квартире, а потом перевели в сарай. Однажды я возился с мотороллером на свежем воздухе, рядом с сараем, тут же крутилась Пальма, а из соседнего двора, примыкавшего в районе тихомировского сарая к нашему большому измирановскому двору, появились овцы - штук пять. Пальме вздумалось залаять на них, но главная овца с выразительно безумными глазами отнюдь её не испугалась и более того - сама пошла в атаку на Пальму. Между ними оказался мотороллер, который стоял с откинутым кожухом, то есть находился в не очень-то устойчивом состоянии, и, чтобы отогнать овец, которые могли его опрокинуть, я швырнул в главную овцу обломок ветки, валявшийся под рукой.
И тут - откуда ни возьмись, а точнее, оттуда же, откуда и овцы, выскочил плотный пожилой мужик, матерясь и размахивая руками:
- Ты что же это хулиганишь тут, сукин сын? Тебе кто позволил над овцами измываться? Да я тебе сейчас самому спину переломаю и шавку твою прихлопну!
Пальма теперь переключила свой лай на мужика, а тот взял дубину поувесистей и запустил её в Пальму. Она с визгом бросилась наутёк. Я всерьёз перетрухнул - сейчас мотороллер раскурочит. Мужик, действительно, был близок к тому, но, к счастью, ограничился только криком.
- Разложил тут своё дерьмо, пройти негде, давить таких гадов надо...
- Ваш двор-то, что ли? - пытался дискутировать я.
- Я сейчас тебе покажу, сукину сыну, чей это двор! - Но тут его отвлекли опять же овцы, которые куда-то не туда забрели, и он отвязался от меня.
От Вали я узнал, что это - Шапарь, чуть ли не почётный гражданин города, бессменный член исполкома горсовета, председатель комиссии по работе с молодёжью, ветеран войны. Позже уже, встречаясь на улице, мы, конечно, узнавали друг друга, и я испытывал чувство неловкости от того, что не здороваюсь со знакомым человеком, а поздороваться - язык не поворачивался. Он же, похоже, ничего не чувствовал.

В начале июня (8-го числа) я повёз Иринку на её первые летние школьные каникулы в Севастополь, мы полетели с ней самолётом. В Севастополе я пробыл три дня.   Милочка незадолго до того (18 мая) родила сына, Ромку, крепкого парня весом 3 кг 600 г, в то время как четырёхлетний Андрюшка, Любин сын, тоже находившийся на попечении бабули в Севастополе, весил всего 13 кг согласно маминой записи в её блокноте за 29 мая 1973 г., такой щупленький был. Милочку я нашёл пополневшей, но и похорошевшей при этом, гладкокожей, так и хотелось её погладить. К материнству она была явно не готова, ребёнок утомлял и раздражал её, несмотря на помощь мамы; что-то не ладилось с кормлением, Милочка расплакалась однажды, и у неё вырвалось сквозь всхлипывания:
- И зачем я его только родила!
На что мама наша отвечала:
- Молчи, дурёха! Посмотри, какой он хорошенький. Потом сама не нарадуешься.
Хорошенького, впрочем, я лично ничего не находил в горланящем лысом младенце со сморщенным красноватым личиком и Милочке сочувствовал. Мне казалось, что Иринка была гораздо симпатичнее во младенчестве.
В эти дни мы совершили вылазку на машине в Симеиз, где я не был со времени нашей студенческой геологической практики 1965 года. Ездили мама, папа, я, Иринка, Люба, приехавшая в отпуск, и Андрюшка. Мама водила свой "Москвич" КРЯ-66-09 ("крячку", как я его называл) по крымским дорогам вполне уверенно, да и дорога на Ялту теперь была новая, спрямлённая, широкая, не через Байдары, а через Ласпинский перевал, не то что старый серпантин, сохранившийся лишь на спусках к морю. Папа же, хоть и имел права, но к вождению так и не приобщился по-настоящему. Мама ему машину не доверяла после того, как он свалил деревце (не такое уж и маленькое, впрочем) на выезде со двора, а папа особенно к рулю и не рвался. Сидя рядом с мамой на переднем сиденье машины, он частенько задрёмывал в пути, что не просто раздражало, а прямо-таки выводило из себя маму, она резким окриком будила папу:
- Андрей! Я сейчас высажу тебя, пешком пойдёшь. Ты на дорогу должен смотреть, а не кимарить!
Папа послушно бормотал:
- Конечно, конечно. Хорошо, мамочка. Я не сплю вовсе.
- Я вижу, как ты не спишь, - возмущалась мама, не переставая крутить баранку.
В этот раз состоялось Иринкино знакомство с идеально прозрачной водой Голубого залива. Купались, правда, не в самом Симеизе, где мама не нашла места для стоянки, а в Понизовке, где тогда можно было подъехать прямо к морю. Иринка купалась с восторгом, хотя вода была прохладная, а Андрюшка воды боялся и купаться не любил, возился на берегу с машинками.

Ещё до моей поездки в Севастополь, в самом начале июня в Калининграде проходил Всесоюзный симпозиум по ОНЧ-излучениям, организованный Гостремом. Занимался этими излучениями у нас в Калининграде один Юра Шагимуратов, но Гострем хватался за любую возможность продемонстрировать свою активность среди геофизической публики. Понаехало много знакомых: Виталик Чмырёв, Распопов, Гульельми (оба уже доктора наук), Трахтенгерц, Клеймёнова, с которыми я был когда-то связан магнитосферной тематикой и прочими узами.
С Виталиком мы изредка встречались в ИЗМИРАНе, на первых порах он принимал меня очень радушно, поил кофейком, потом наши отношения стали потихоньку охлаждаться из-за утраты общих интересов. Виталик лихорадочно делал карьеру, пробивал себе квартиру, к этому времени он уже защитил кандидатскую и, похоже, собирался вступить в ряды КПСС, впрочем, скрывая это от меня и других старых знакомых... Но шила в мешке не утаишь.(продолжение следует)