Я лечу к тебе, мама! - часть 1

И. Письменный

Я лечу к тебе, мама!

Мой плач  по судьбе десятков тысяч русских и русскоязычных мальчиков, отдавших свои жизни, ставших инвалидами и продолжающих гибнуть в горячих точках планеты: Афганистане, Таджикистане, Абхазии, Африке, Югославии, Чечне, на Ближнем и Дальнем Востоке…
Нижайший  мой  поклон  им, чьи кровь, плоть и юные жизни всего лишь разменная монета в руках бизнесменов, генералов, политических, религиозных, профсоюзных и прочих деятелей по обе стороны линии огня

Автор

Художественный вымысел – это факты, переработанные и заряженные целью.

Томас Вулф  “ Look homeward, angel ”

   Глава 1. Новая официантка

Больше года я не виделся со своими друзьями. Тому, конечно, были свои причины, которые на ту пору казались мне важными, а сейчас представляются мелкими и надуманными, поэтому излагать их здесь нет смысла. Только со временем мы понимаем, что нет на свете ничего более ценного, чем упущенная возможность общения.

Настал день, когда меня с непреодолимой силой потянуло к моим друзьям, и я направился в харчевню Эскалопа Моисеевича.
 
Хозяина на его обычном месте не оказалось. За стойкой красовалась молодая стройная особа с высоким бюстом заметных размеров, не обратившая на меня ровным счетом никакого внимания. Я беспрепятственно прошел к последнему столику, где на спинке одного из стульев восседал Арнольд, почему-то напомнивший мне памятник печальному писателю Гоголю, спрятанный в одном из московских двориков.

Я ожидал, что он сразу же узнает меня и встретит радостным шумом, как обычно встречал завсегдатаев этого заведения, вновь возвратившихся туда после долгого отсутствия. Не тут-то было. Арнольд только чуть приоткрыл один глаз, холодно осмотрел меня и тут же закрыл его. После такого сурового приема, я неуверенно промямлил:

- Можно присесть?

Арнольд  открыл  второй глаз и надменно заявил:

- Пожалуйста. Присаживаться я никому не вправе запретить.

Мне показалось, что при этом он немного покосился на женщину, протиравшую и без того чистые бокалы и как будто бы не обращавшую на нас никакого внимания.

“Какая муха его укусила?” – подумал я, а вслух сказал:

-  Арноша! Ты как будто не узнал меня?

- Ходят тут всякие. Разве всех упомнишь, - холодно ответил Арнольд.

И опять мне показалось, что одним глазом он подмигнул мне, а вторым покосился на женщину, находившуюся за стойкой. Чудеса, да и только! И тут я догадался, что официантка, по-видимому, не позволяет попугаю фамильярничать с
посетителями, как бывало раньше. Я прошел к холодильнику, достал банку пива, заказал себе у официантки питу с шуармой и вернулся за столик.

- Да! – сказал я вслух, но якобы про себя. – Времена…

И тут Арнольд не выдержал и подхватил мои слова:

- Раньше были времена, а теперь моменты. Даже куры петуху платят алименты!

- Поговори у меня! – тут же среагировала новая официантка.
   
- А мне можно разговаривать? – поинтересовался я у нее.

- Посетителям мы всегда рады! – засияла красотка полнозубой улыбкой. – Пожалуйста, ешьте, пейте, сидите себе на здоровье. И если Вам хочется поговорить, то кто же против?

- А Вы здесь давно работаете, прекрасная кельнерша? – я тут же воспользовался ее разрешением говорить. – И где хозяин этого заведения?

- Ну, во-первых, я не кельнерша, а хозяйка. А если Вас интересует, где Эскалоп Моисеевич, то муж…

Пиво пошло у меня не в то горло. Я вытаращил глаза, не в силах схватить глоток воздуха. Хозяйка вышла из-за стойки, продефилировала к нашему столику, уперлась левой рукой в крутое бедро и посмотрела на меня свысока. Она явно наслаждалась произведенным эффектом.

- То муж, - с большим удовольствием повторила она, вздымая еще выше свою и без того высокую грудь, - муж с приятелями поехал в бассейн.

 -   А когда он вернется?

 -  Этого я не могу сказать. Обычно они там посещают финскую сауну и парную...

 -  Жаль, что я этого не знал. Я бы очень хотел с ними поговорить…

 -  Ну, если Вам хочется поговорить, то в чем же дело? Арноша, поговори с клиентом! – милостиво разрешила хозяйка и удалилась на стройных ножках, совсем не прикрытых короткой юбочкой.

Должен признаться, что в течение всего этого разговора я не мог оторвать предательских глаз от того прекрасного произведения искусства, каким являлась ее роскошная грудь. У этой груди было замечательное свойство: чем больше на нее смотришь, тем больше хочется ее рассматривать.

 - Вот так всегда: то “Поговори у меня!”, а то “Поговори с клиентом!” Право, не знаешь даже, как себя вести… – заворчал Арнольд, явно обрадованный возможностью поговорить, и тут же без всякого перехода выдал свою первую байку: - Молодой человек очень долго ухаживал за одной девицей. Наконец, он решился и сказал ей: - “Одно Ваше слово может сделать меня счастливым. Вы согласны выйти за меня замуж?” Девица решила для вида поломаться и ответила надменно: - “Нет!” – “Спасибо! – закричал молодой человек. – Вот оно это слово, которое я так хотел услышать!”

Я тоже пришел не с пустыми руками и рассказал в ответ:

-  Муж сидит за обеденным столом и читает газету. После долгого молчания он произносит: - “Ты что-то спросила дорогая? ” – “Да, но это было вчера, и я уже забыла, что именно.” – “Не переживай, я тоже забыл, что ты спросила! ”

- В похоронное бюро входит еврей и говорит: - “Мне нужно похоронить жену.” – “Но ведь мы совсем недавно уже похоронили вашу жену,” - отвечают ему. – “Так то была моя первая жена. А это вторая! После смерти моей первой жены я женился вторично! ”– “Вот как! Тогда примите наши поздравления!”

- Арнольд! Оставь немедленно в покое тему супружества! – кричит хозяйка, которая, как мне казалось, совершенно не интересовалась, о чем мы беседуем с ним.

- У нас теперь жесткая цензура, - шепчет попугай мне на ухо. - Того нельзя, этого нельзя. Чуть что – репрессии. Никакой свободы слова.

- Не горюй, Арноша, - успокаиваю я его, - можно и на другую тему. Я недавно летел на самолете. Так стюардесса перед взлетом раздала нам жевательные резинки. Говорят, что если их жевать, то вроде бы это предохраняет от неприятных ощущений в ушах при взлете и посадке. И вот, когда мы прилетели и приземлились, моя соседка, старушка лет восьмидесяти с небольшим, спрашивает у стюардессы: – “Милая! А кто теперь вытащит у меня из ушей эту дрянь?”

- Теперь моя очередь! – как в добрые старые времена, нетерпеливо говорит Арнольд. – Два немолодых профессора, специалисты в области атомной физики, сидят в ресторане и о чем-то разговаривают. Мимо них проходит красивая молодая девушка с великолепной фигурой. Оба замолкают и провожают 
ее восторженными взглядами. Наконец, один из них восхищенно произносит: - “Подумать только! Как интересно природа может группировать атомы!”

- А я знаю прямо противоположный случай, как могут группироваться атомы! В одном банке держали кассира, страшно уродливого субъекта: косоглазого, длиноносого, лопоухого, криворотого и к тому же огненно-рыжего.

-  Знаю! Знаю! – тут же подхватывает мою тему попугай. – И вдобавок он еще всем грубил! А когда управляющего спрашивали, зачем они держат такого пренеприятного типа, тот неизменно отвечал: - “За особые приметы!”

И тут же Арнольд добавляет без всякой паузы:
- Слушай, приходи завтра, Эскалоп Моисеевич будет рад!

Глава 2. Эскалоп Моисеевич и Абрамович

А в это время Эскалоп Моисеевич и Абрамович млели от удовольствия, сидя рядышком на верхней полке сухой сауны. Каждый из них восседал на махровом полотенце – прошу Вас обратить внимание на эту немаловажную деталь!

 - Когда я учился в школе, нам задали сочинение на тему “Мой папа”, - вспоминает Абрамович.

- И что ты написал? – живо интересуется Эскалоп Моисеевич.

- Я написал: “Мой папа может все. Он может перейти пешком через пустыню. Он может на веслах переплыть Тихий океан. Он может побороть медведя или тигра. Он может опрокинуть грузовик и удержать на месте самолет. Но мама не дает ему ничего этого делать и заставляет его мыть посуду на кухне и выносить из квартиры мусор.”

- Как это похвально, если сын такого высокого мнения об отце!

- Это что! После папиных рассказов о войне, я его прямо спросил: - “Папа! А зачем были нужны остальные солдаты? ”

- И что он ответил?

- “Для участия в параде в честь победы!” – “А ты сам в нем участвовал?” – “Нет, конечно!” – “Но почему? ” -  “Потому что кто-то же должен был нести службу в это время!”

- А я помню, как меня спросили на уроке химии: - “В чем растворяются жиры?” – начинает вспоминать Эскалоп Моисеевич.

-  И что ты ответил?

-  Я ответил: - “В кастрюле!”

-  А что сказала учительница?

- Она сказала: - “Нечего изображать из себя плоскость!”

-  Она, наверное, имела в виду, что нечего плоско шутить.

-  Я тоже так подумал, - говорит Эскалоп Моисеевич. – Поэтому я ответил ей, что изображаю не плоскость, а впуклость.

- Ты, наверное, имел в виду выпуклость.
 
-  Я уже не помню, что я имел в виду, но хорошо помню, что меня отправили домой за отцом.

- Почему именно за ним, а не за матерью? – интересуется Абрамович.

-  А потому, что я сам распускал о себе слухи, будто мать не может со мной справиться.

 -  Зачем?

 - О, это действовало отличнейшим образом. Вызывали отца, а он, вместо того, чтобы наказывать меня, только сокрушался дома, что во всем виновата плохая наследственность, ибо и сам он  вел себя в школе подобным образом.

В это время дверь в сауну открывается, и на входе появляется молодая особа. Она стоит в нерешительности, не зная, заходить или не заходить в сауну. Потом все-таки решается войти и направляется к полке. Дверь за собой она забывает закрыть, а с ее мокрого купальника ручьями течет вода.

Абрамович встает и молча закрывает за нею дверь. Эскалоп Моисеевич не выдерживает и произносит:

-  В сауне положено дверь за собой закрывать.
 
Девица пропускает его слова мимо ушей, и тогда уже Абрамович говорит:

-  Между прочим, милая девушка, это он Вам сказал.

- А за мной идет мой приятель, если бы Вы не поторопились, он бы закрыл.

- Видите ли, - стараясь говорить как можно мягче, начинает терпеливо разъяснять Эскалоп Моисеевич. – Здесь очень маленькое помещение, и если плохо закрывать двери, то можно быстро его остудить.

В это время в помещение входит приятель молодой особы. Он прямо из-под душа, и из него, и из его полотенца льется вода.

-  Молодой человек! – говорит Абрамович. – Это сухая сауна, в ней должно быть сухо, а после Вас остаются лужи.

-  А я по-русски не понимаю, - нагло заявляет парень на русском языке.

-  Хорошо. Я переведу Вам на иврит.

-  А я на иврите тоже не понимаю! – радостно гогочет парень, и его подружка вторит ему.

-  Мне придется позвать дежурного, и он сумеет подобрать язык, на котором Вы понимаете, - с трудом сдерживая себя, говорит Эскалоп Моисеевич.
 
-  А я Вас не слышу! – ржет парень, и его подружка в восторге хлопает в ладоши.

Эскалоп Моисеевич слезает с полки. Пара продолжает ржать. Эскалоп Моисеевич выходит из помещения. Когда он возвращается с дежурным, ни парня, ни девицы там уже нет. Только в виде воспоминания от них на полке и на полу темнеют лужи.

( Не будем слишком строги к ним, мой читатель. Волею судьбы они приобрели самостоятельность раньше, чем кто-то научил их уважению к старшим и правилам поведения. Подростками их привезли из России, Украины или Белоруссии в Израиль и поселили в кибуце. Как радовались родители этих подростков, что теперь их дети живут в свободной стране, на всем готовом, имеют крышу над головой, прекрасно питаются и бесплатно учатся! Кто из этих пап и мам догадывался, что их ребенок, будучи предоставлен сам себе, поймет обретенную свободу прежде всего, как избавление от назойливой родительской опеки и возможность начать раннюю половую жизнь? Купальные костюмы парня и девушки не позволили нам угадать, что они оба являются бойцами армии Израиля, причем парень служит в боевой части. Через месяц он погибнет в Южном Ливане, подорвавшись на мине. А девушке придется одной решать тяжелейшую задачу, которая определит всю ее дальнейшую жизнь: становиться ли ей матерью-одиночкой  или  благоразумно избавиться от того, что вскоре может стать самым дорогим в жизни - ее ребенком.)

-  Не бери к сердцу, - успокаивает Абрамович Эскалопа Моисеевича. – Лучше я расскажу тебе, как мы с папой ходили в цирк. Когда мы вернулись домой, мама поинтересовалась, что мне больше всего понравилось. Я ответил, что все было очень здорово и смешно, только мне жалко одного дяденьку, которому все время не везло. Мама очень удивилась: - “А разве там кому-то не повезло?” – “А
как же! - говорю. – Тому дяденьке, что бросал ножи в тетеньку и ни разу не попал. Наш папа попал бы с первого раза!”

-  А я помню, как нам задали сочинение на тему “Печорин – лишний человек”. Я написал: “Печорин – лишний человек. Следовательно и писать о нем, значит,
заниматься лишней тратой времени, о чем совсем не лишне помнить и сейчас”, - отвечает  Эскалоп Моисеевич.

 - А мой папа рассказывал, как во время военных учений ему дали приказ одному вывести из строя большую железнодорожную станцию, - снова настраивается на воспоминания об отце Абрамович.

 -  И как он справился с этой задачей?

 -  О, блестяще! Он пробрался в билетную кассу и унес оттуда все железнодорожные билеты на все направления. После этого его послали в разведку. Он все разведал и доложил, что обнаружил в тылу врага неразрушенный мост. Генерал его прямо спросил: - “Танки могут пройти по нему?” – “Пройдут! – уверенно ответил мой папа. – И танки, и артиллерия, только пехота не пройдет!” – “Как же так? – удивился генерал. - Танки и артиллерия пройдут, а пехота нет?” – “А пехота потому не пройдет, - ответил папа, - что на мосту привязана злая собака!”

 - Да, - вздыхает Эскалоп Моисеевич. – Сейчас пехота тоже на колесах, сейчас и она пройдет!

В любом возрасте приятно вспомнить детство, школу, учителей, родителей и рассказать веселые истории, с ними связанные или ими же рассказанные.

Глава 3. Северный театр 

За три месяца до моего разговора с Арнольдом Чукча, Абрамович и Эскалоп Моисеевич поехали в Театрон ХаЦафон (Северный театр) на концерт труппы идишской музыки, приехавшей на гастроли из России.
Северный театр расположен в Кирьят Хаиме, одном из городов-спутников Хайфы. Большинство новых репатриантов, да и многие коренные израильтяне считают, что это название должно переводиться как Городок (или Пригород) Жизни, и поэтому все делают ударение на втором слоге. Но это не так.
Правильный перевод – Городок Хаима, и ударение надо бы делать на первом слоге. Ибо назван городок в честь Хаима Арлозорова, одного из тех подвижников, без которых не было бы сейчас на берегу Средиземного моря еврейского государства. Арлозоров был убит еще в тридцатых годах  при загадочных обстоятельствах. По-видимому, и после своей смерти он остается для кого-то неудобной фигурой. Иначе как объяснить, что в самом конце двадцатого столетия кому-то захотелось изъять портрет Арлозорова с герба города, названного в его честь?

Впрочем, Абрамович и Эскалоп Моисеевич не разделяют моей точки зрения. Оба считают, что этому виной разгильдяйство и наплевательство, принимающие во всем грандиозные размеры.

О предстоящих гастролях труппы (я умышленно не называю ее имени, чтобы не оказать никакого влияния на ее сборы) Чукча, Абрамович и Эскалоп Моисеевич узнали почти одновременно, и сразу же решили отправиться вместе на концерт. Читатель, наверное, уже обратил внимание, что потихоньку-полегоньку наши герои начинают позволять себе то, что по приезде в страну казалось им несбыточным: шашлычки на природе, посещение спектаклей и концертов, абонемент в бассейн с парной  и сауной.

Купить билеты поручили Чукче, как самому молодому. Гайсинский позвонил в книжный магазин  “Невский проспект”, являющийся распространителем билетов на всех гастролеров, приезжающих из России. Как обычно, билеты были трех расценок. Как обычно, из самых дешевых остались билеты только на самые далекие и неудобные места. Как обычно, то же самое оказалось и у билетов средней стоимости. Зато имелись в наличии билеты дорогой расценки на отличные места в самой серединке. Чукча заказал три билета.

Когда он на следующий же день приехал их выкупать, то билеты на заказанные им места, как обычно, оказались проданными, и ему, как обычно,  предложили взять боковые места. Гайсинский не стал их брать, справедливо рассудив, что сможет перед началом концерта купить билеты на гораздо лучшие места. Как обычно, он оказался прав.

Основную публику составляли пенсионеры, выходцы из республик бывшего Союза, для которых всю жизнь и сейчас тоже еврейским языком был не иврит, а идиш. Однако изредка попадалась и молодежь, приехавшая с родителями или бабушками-дедушками. Было также немного выходцев из Польши, Румынии, Венгрии, которые еще не забыли идиш, и тоже пришли послушать песни своего детства.

По соседству с нашими героями сидели две женщины. Одна была примерно одного возраста с Абрамовичем и Эскалопом Моисеевичем, вторая – намного моложе. Не только наша троица, но даже самые глубокие старики не могли не оценить по достоинство великолепные формы этой дамы, продуманно подчеркнутые одеждой.
Сначала наши мушкетеры решили, что это мать и дочь, но потом поняли, что это, несмотря на разницу в возрасте, две подруги. Согласитесь, что такое бывает.
Женщины, -  и это, согласитесь, тоже обычно, - рассуждали на темы здоровья, лечения, диеты. В какой-то момент молодая обратилась за поддержкой к нашим друзьям:

- А вы как считаете, что самое трудное, самое важное для врача при  лечении больного?

Как и следовало ожидать, первым отозвался Абрамович:

- Я считаю, самое трудное и важное для врача – это узнать, какие блюда больше всего любит пациент.

- Зачем? – спросила более пожилая.

- Как это - зачем? Чтобы немедленно запретить больному эти блюда!

Дамы оценили шутку, однако молодая одарила Эскалопа Моисеевича очаровательной улыбкой и спросила:
 
- Вы тоже так считаете?

После такой очаровательной улыбки ему ничего не оставалось, кроме как вступить в дискуссию со своим приятелем:

- Нет, я считаю, что самое трудное и главное – это поставить правильный диагноз, - заявил Эскалоп Моисеевич.

Казалось, ничего более банального нельзя было и придумать, но именно этот ответ привел обеих дам в восторг.

Абрамович попытался сопротивляться:

- А зачем вообще нужен правильный диагноз?

- Как зачем? – в один голос возмутились обе дамы. – Чтобы правильно лечить!

Чукча попытался прийти на помощь Абрамовичу:

- Это всеобщее заблуждение! Важен не правильный диагноз, а правильное лечение!

- Вот именно! – тут же развил эту мысль Абрамович. – И при правильном диагнозе можно  неправильно лечить.

Дамы самым нахальным образом игнорировали парадоксальные суждения Чукчи и Абрамовича. Но тут начался концерт, и все разговоры в зале прекратились.
Чукча хорошо помнил ту труппу, которая в конце восьмидесятых – начале девяностых годов разъезжала по Союзу под именем Биробиджанского, а затем Московского еврейского театра с народными песнями, танцами и даже еврейской оперой, написанной организатором этого театра. Впечатление было потрясающее. Замечательная музыка и блестящее исполнение никого не могли оставить равнодушным. Возможно, именно после одного из таких спектаклей он, как и многие зрители, почувствовали невольную гордость от того, что принадлежт к такому талантливому народу.

Но время шло. Большинство артистов эмигрировало из России. То, что осталось от бывшего еврейского театра, не шло ни в какое сравнение с театром прошлых лет. Но самое неожиданное – они пели под фонограмму. Глуховатые и подслеповатые старики ничего этого не замечали. Они плакали от одного счастья услышать со сцены музыку своего народа, своего детства. Но более молодые и искушенные зрители сразу же уловили, что труппа поет и играет “под фанеру”.

- Не принимайте близко к сердцу, ведь музыка-то замечательная, и нам все равно хорошо, - прошептала молодая красивая соседка и нежно погладила руку Эскалопа Моисеевича.

В антракте Чукча заявил друзьям, что не ожидал такой откровенной халтуры, что музыка записана еще в те времена, когда труппа была в десять раз больше, что солистка поет как минимум тремя разными голосами.

Стоит ли удивляться тому, что в ответ Эскалоп Моисеевич возразил, что ему концерт нравится, и он очень рад, что пошел на него, за что был снова награжден очаровательной улыбкой своей соседки. Было видно, что эта дама положила на него глаз, и Эскалоп Моисеевич в ответ был готов отстаивать любую ее точку зрения, как свою собственную.

Дальнейшие события развивались с невероятной скоростью. Не успел Эскалоп Моисеевич опомниться, как молодая дама поселилась в его квартире.
 
Глава 4.  Секрет вечной молодости

На следующий вечер после появления в его квартире новой жилицы, Эскалоп Моисеевич принял душ и вошел в спальню. Он увидел свой журнальный столик, заставленный различными баночками, бутылочками, тюбиками всевозможных форм и расцветок, с различными надписями и этикетками. Его подруга сидела перед зеркалом и втирала содержимое одной из баночек в кожу лица.

- Подожди, дорогой, в соседней комнате, - ласково сказала она Эскалопу Моисеевичу.

-  Зачем тебе так много снадобий? – спросил тот.
 
-  Ну как ты не понимаешь, дурачок? Одни для кожи лица, другие для кожи рук, третьи для тела.

-  А остальные для чего?

-  Для того же. Только вот эти кремы утренние, эти дневные, а эти вот вечерние. Эти я использую в сухую жаркую погоду, эти в случае дождя, а эти в прохладную погоду, но без дождя… Ты ведь не хочешь, чтобы я выглядела старухой? И еще… Тебе совсем ни к чему все это видеть. Ступай в соседнюю комнату, посмотри телевизор, почитай газету. Придешь, когда я приведу себя в порядок, - и она надула губки, изображая этим, что как бы чмокает ими Эскалопа Моисеевича.

Тому ничего не осталось, кроме как покорно пойти в соседнюю комнату и включить телевизор. Он прошелся по всем программам и через полчаса снова заглянул в спальню. Священнодействие с кремами и мазями продолжалось.

Эскалоп Моисеевич еще пару раз заглядывал в собственную спальню и
возвращался к телевизору. Видя страдания хозяина, Арнольд решил развлечь его одной из своих баек:

- Одной даме позвонили из полиции и сообщили: - “Мадам, Вашего мужа нашли на мусорной свалке. Вы не знаете, почему он там оказался?”  -  “Комиссар, - ответила дама, - это из-за того, что он перестарался. Я всего лишь велела ему выбросить из квартиры все ненужное!”

Эскалоп Моисеевич  снова заглянул в спальню и затем улегся спать на диване.
Когда на следующее утро он вошел в спальню, его подруга уже сидела перед зеркалом и натирала себя утренними кремами и мазями.

-  Милый! – радостно приветствовала она его. – Ты уже проснулся? Тогда приготовь нам завтрак. Я скоро выйду к тебе.

Глядя на удрученную физиономию своего хозяина, Арнольд опять решил его развеселить:

-  “Папа! Можно я сегодня пойду в кино?” – “Нет! Вчера тебе вырвали зуб, позавчера сделали прививку от кори, а сегодня ты просишься в кино. Не слишком ли много развлечений в течение трех дней?”

“Пожалуй, слишком!” – подумал Эскалоп Моисеевич, подавая завтрак на стол.

-  Видишь, я оказалась права! – заявила новая жилица, усаживаясь за стол.

-   В чем права?

-   В том, что не сомневалась, что ты у меня все можешь. Придется только мне внести коррективы в меню, чтобы впредь ты готовил только диетические блюда. Если хочешь быть молодой и красивой, приходится во многом себе отказывать. Ты согласен со мной, дорогой?

И тут Эскалоп Моисеевич спросил с замиранием сердца:

-   Скажи, пожалуйста, а сколько тебе лет?

И неожиданно услышал:

-   Дурачок! Я была твоей пионервожатой!

-   Пионервожатой? – ужаснулся Эскалоп Моисеевич.

-   Да, - кротко ответила его подруга.

-   Но ведь ее звали совсем по-другому!

-  Это отрядную пионервожатую звали по-другому. А я была старшей пионервожатой! Ну, не расстраивайся! Разве ты не знаешь, что женщине столько лет, на сколько она выглядит?

- Позволь, а как тебе удалось сохранить такой впечатляющий бюст?

-   А я его совсем не сохранила, я его сформировала!

-   Каким образом?

-   Мой хирург перегнал в него весь жир из тех мест, где он был излишним!

-   Но у тебя такие гладкие и стройные ноги…

-   Это потому, что недавно мне удалили расширенные вены.

-   А зубы?

-   О, эти фарфоровые зубы обошлись мне в кругленькую сумму. Кстати, ты не узнал меня, потому что форму носика мне тоже сформировали заново.

Эскалоп Моисеевич уронил голову на грудь.

- Как видишь, милый, я от тебя ничего не скрываю. Признайся, дурачок, разве тебе не будет приятно, когда все встречные-поперечные и соседи будут завидовать, что именно тебе досталась прекрасная женщина, с великолепной фигурой, шикарным бюстом, стройными ножками, точеным носиком, белозубой улыбкой, шелковой кожей и необузданным темпераментом…

-  Который целиком уходит на создание и поддержание этих чудесных качеств, - закончил фразу Эскалоп Моисеевич.

Глава 5.  Пес,  попугай  и  Кошечка 

Говорят, что животные более чувствительны, чем люди. Словно в подтверждение этой мысли, еще за несколько дней до того, как меня потянуло в харчевню Эскалопа Моисеевича, такое же непреодолимое желание возникло у Вольдемара. Он захватил связку бананов для Арнольда, букет цветов непонятно для кого (хотя, как известно, был весьма прижимист и денег на ветер не любил бросать) и направился в харчевню.

В тот вечер ( как, впрочем, и в последовавший за ним и уже описанный в первой главе вечер моего посещения харчевни) ее хозяин был в бассейне. Новая хозяйка именно в момент появления Вольдемара за чем-то отлучилась. Вольдемар радостно приветствовал Арнольда, вручил ему бананы, затем подошел к холодильнику, установленному в зале, и достал оттуда банку с прохладительным напитком.

-   А у вас новый  холодильник! – заметил он, усаживаясь напротив Арнольда.

-   Не только, - скептически заметил Арнольд.

-   Что же еще?

-   Увидишь, - мрачно пообещал Арнольд и тут же добавил скороговоркой: - Я теперь здесь и днюю, и ночую.

- Слушай, Арноша, я для тебя специально припас смешную историю с попугаем.

-   Меня теперь трудно развеселить. Но все же попробуй, - милостиво разрешил попугай, прикрывая оба глаза и еще ниже опуская свой длинный клюв.

“Ну, вылитый Гоголь после сожжения второй части “Мертвых душ”!” – подумал Вольдемар и начал рассказывать:

- Один знаменитый цирковой артист получил хрустальный кубок на международном конкурсе иллюзионистов и был приглашен на скоростной лайнер, курсирующий между Европой и Австралией, чтобы развлекать пассажиров. А у капитана был говорящий попугай.

Арнольд приоткрыл один глаз.

- Этот попугай присутствовал на всех представлениях фокусника и разоблачал трюки, выкрикивая время от времени: - “А карта у него в рукаве!”,  “А кролик-то у него надувной!”,  “А дно у ящика двойное!”

Тут Арнольд открыл второй глаз и сделал неожиданное заявление:

-  От нас, попугаев, ничего не скроешь! Я бы тоже смог это заметить!

- Иллюзионист скрежетал зубами, но ничего не мог поделать. Попугай ходил на все представления и выдавал публике профессиональные секреты фокусника. Так продолжалось, пока лайнер не вошел в акваторию островов юго-восточной Азии и там напоролся на подводный риф. Как обычно бывает на комфортабельных суперлайнерах, и этот тоже оказался совершенно не подготовленным к аварийной ситуации и быстро пошел ко дну. Иллюзионист успел надуть своего кролика и всплыл, держась за него. И тут же к нему подлетел попугай и заявил: -  “Все! Сдаюсь! Только объясни мне, куда ты спрятал корабль, экипаж и пассажиров?”

И в этот момент Арнольд заплакал. Слеза скатилась из одного, потом из второго глаза.

-  Что с тобой, Арноша?

-  Капитана жалко…

-  Какого капитана? – удивился Вольдемар.

-  Капитана Подводной Лодки… Он уехал в Латинскую Америку, совершенно не зная латинского языка. И ни разу не написал оттуда! – всхлипывал попугай.

- Ну, давай, я тебе расскажу другую историю из попугайской тематики.

-  Давай, - согласился Арнольд, продолжая всхлипывать. – Может быть, эта будет не такая печальная.

-  Домработница пришла устраиваться в семью, где жил попугай. Хозяйка ее спрашивает: - ‘Вы любите попугаев?” – “Не беспокойтесь, мадам, я ем все!”

Стоит ли говорить, что после этой шутки, Арнольд заплакал сильнее?

-  А почему ты теперь здесь ночуешь? – с некоторым запаздыванием поинтересовался пес. – У хозяина появился кот?

-  Не кот, а Кошечка, - ответил Арнольд.

-  Какоя кошечка?
-  Увидишь! – пообещал Арнольд, обливаясь слезами.

- Придется сменить тематику! – решительно заявил Вольдемар. – Когда я шел сюда, то повстречал группу экскурсантов. Один любознательный турист поинтересовался у гида: - “А какова смертность у вас в стране в сравнении с развитыми странами?”

Арнольд на секунду прервал свои всхлипывания.

-  Такая же, как во всех развитых странах, - ответил гид.

- “Один смертный случай на одну душу населения!” – закончил попугай и снова зарыдал, на этот раз из-за неутешительной статистики.

- Немедленно прекрати плач, а то ты мне всех клиентов поразгоняешь, - неожиданно услышал Вольдемар голос новой хозяйки. И тут она увидела, что за одним из столиков восседает дворовый пес и через соломинку потягивает из банки фруктовый напиток.
-  Что это такое?
Как всегда, Вольдемара выручили мгновенная реакция и природная сообразительность.

-  Мадам! Это Вам! – заявил он, вставая из-за стола и протягивая Кошечке букет цветов, кстати оказавшийся у него под рукой. – Очень приятно было познакомиться и лично засвидетельствовать свое почтение. Обязательно передавайте от меня привет и наилучшие пожелания Эскалопу Моисеевичу. А
мне пора! Засиделся я у вас! Честь имею! До новых встреч! Ариведерчи!

Последние фразы Вольдемар произносил, пятясь к выходу и непрерывно кланяясь в сторону Кошечки, ибо отныне и мы тоже будем ее так называть, с легкого крыла попугая. (Не скажешь же в данном случае “с легкой руки”!)

Придя в себя, Кошечка заявила попугаю:

- Не слишком ли много развелось здесь говорящей живности? Еще один говорящий посетитель, и ты вылетишь вместе с ним!

Теперь и ты, мой читатель, и я - мы оба знаем, какие события предшествовали моему знакомству с новой хозяйкой харчевни. В свете изложенного, совсем неудивительно, почему Арнольд боялся со мной разговаривать.