Деньги

    Рассвет едва открыл свои ещё туманные глаза и увидел в тумане глаза старика,  печально смотрящего в окно. Ни искорки огня не осталось в этих так недавно горевших чёрным пламенем глазах.
    А ведь концерт прошёл успешно. Были и аплодисменты, и цветы и телевидение. Так что же так осклизло  глинисто  на душе? Новая симфония недостаточно хороша? Душевная цена творчества оказалась непомерна? Погиб же от этого Элвис Пресли. Кончил самоубийством на самой вершине слава своей.
    А может быть всё дело в деньгах?
    Как всегда в деньгах.
  Кому он пойдёт объяснять, что сегодня прибыльны иные жанры - распутные мадонна, и маши распутины,  нечёсаные лохмы и секс символы. А классика нуждается в дотации, и он достаточно богат, чтобы быть не только композитором  Мейтаровым,  но ещё и Меценатом для этого композитора.
  Где трагедия?
  В том,  что  Меценат не просит поэтов увековечить своё имя, что родился композитором, которому по силам и самому увековечить своё имя?
   В усталом сознании всплыла вдруг сцена из далёкого ещё довоенного  детства.   Отец бьёт его из-за денег. Несправедливо, беспричинно, долго и настойчиво выбивая из него признание,  совсем как это делали с отцом в КГБ. И он, сосем как миллионы в те далёкие  годы «признаётся», называя одного за другим своих дворовых приятелей, замешивая сложное и запутанное «Дело Эдика Мейтарова».
Дело 1940 года. Отец только что вернулся из тюрьмы, где по какому-то доносу отсидел год. До этого он был кадровым военным. Вернулся  с глазами, полными страха. С трудом  устроился в школу преподавать математику и заказал  какому-то художнику сделать большой портрет Сталина в зелёном френче, раскуривающего свою трубку. А когда портрет был готов, его повесили в первой комнате. Так, видимо, он хотел демонстрировать свою лояльность режиму.
  Но лояльность его шла гораздо глубже. Он веровал в принципы и методы системы. В применении к собственному сыну метод предельного недоверия и якобы педагогического насилия казался ему вполне нормальным. Такая ересь как «презумпция невиновности»  ему и в голову не приходила. В хорошо образованную голову, увы. 
  Это сейчас с высоты прожитых лет кажется грустным юмором. В тогдашнем черно-белом свете, это было иным. Почему никто ни умница мать, ни красавица сестра, ни братья не увидели подлую лживость ситуации, безумную несправедливость, которая уже почти шестьдесят лет жжёт сердце. Ну, если бы отец просто вспылил, просто разрядил свою накипевшую обиду, свою затравленность и оскорблённость, его можно было б понять и простить, ну хотя бы сейчас. Но нет,  он растянул наказание на многие дни, пообещав не взять на первомайскую демонстрацию. Прошли дни горьких слёз. Когда наступило радостное праздничное утро, отец всё-таки взял его на демонстрацию. И шли они всей большой семьёй по первомайскому городу,  но когда  проходили мимо каких-то лакомств, которых очень хотелось, Эдику говорили: «Вот если бы ты не забрал денежки, мы бы всем купили».  Это было больно,  беспредельно больнее, чем удары по выносливому мягкому месту.
 А дело было очень простым. Старшая сестра 
Марксина, тогда ученица 9 класса, попросила Эдика посмотреть в окно, не идут ли уже её подружки в школу. Эдик  с трудом забрался на подоконник и посмотрел в окно.
- Нет, никого не вижу, -  сказал Эдик, и, заметив на подоконнике деньги, добавил. - А тут деньги!
- Ладно, слезай, - сказала Марксина, продолжая собираться в школу.
  На следующий день выяснилось, что деньги исчезли. Когда спросили Эдика, не видел ли он  денег на подоконнике, он с наивностью семилетнего мальчугана сказал, что видел,
когда смотрел в окно, не идут ли подруги Марксины в школу. Но денег не было, и Эдика стали пытать, куда он  дел деньги. Лупили, кричали. Он ревел, как резанный,
и, чтобы прекратить хоть на время побои, стал сочинять, что дал деньги соседскому мальчишке Жорику Мажарову, который жил неподалёку.      
   Может быть, за эту муку и достались ему на старости лет большие деньги?
   Пришли повиниться.
   А за этого несправедливо обиженного Жорика тоже воздалось - мука сомнений в искренности восторгов и цветов?
  Лицо возмущённого Жорика выплыло из темноты подсознания. А за ним ещё вереница обиженных детских лиц. Уж это так,  побои потребовали других невинных жертв. И отец искал и находил их, пока не устал или, может быть, ощутил абсурдность происходящего.
   Но что же такое было во мне, что все они дружно могли мне не верить, могли думать, что кучка денег дороже мне, чем их  любовь? Что я могу так стойко молчать ради этих денег?
  Красный бред восходящего солнца залил горизонт.
  Мейтаров всё стоял и стоял неподвижно, вглядываясь в глубины прожитой жизни.
  Потом небо чуть поголубело.
  Мейтаров открыл окна,  впуская поднимающееся солнце. Прохладный ветер ударил в лицо, смывая полубредовые мысли. Едва слышная музыка дня позвала куда-то.
 

  Но нет, сегодня день не начнётся с музыки.  Вопросы. Сорок вопросов на экране компьютера. Где взять деньги? Куда девать деньги?
  Нет, не так уж легко и просто пришли они виноватые к нему.
  Наскоро записав, плывущую через сознание музыкальную фразу, Эд Мейтаров начал свой трудовой день. Люди, пока ещё только воображаемые,  начали разыгрывать перед его сознанием свои непрозрачные пассажи, вставать в позы, требовать своё ... и чужое. Бизнес это, конечно,  автомобили и мебель, бетон и  около компьютерные прибамбасы - факсы , принтеры, пейджеры.  Но, сначала это всё же люди. Даже собственные сыновья основные двигатели дела загадывали свои психологические загадки. Вечная борьба. За что? За деньги? За влияние на бизнес? За торжество своих организующих идей? А может быт, как в самом раннем детстве,  за его уважение внимание,  любовь.
   Зазвонил телефон. Кто ж это так рано? Саша?
- Саша, тебе почему не спится?
  Но мы же уже заказали  ту модель! 
  А можно я подумаю?
  Эд представил себе расходящиеся круги своих знакомых. Они же и покупатели. Вот они смотрят на новую модель. И что?
   Думать таким методом моделирования в сознании  пришлось недолго. Ожил факс и начал рассказывать свои анекдоты. Рабочий день начался. Похоже ли это на его деятельность врача? Симптомы,  диагноз, лечение? Фирма  она ведь тоже живой организм. Нарушает режим. Являет симптомы очередной болезни. И тут главное решить - а надо ли вмешиваться? Здоровый организм и сам должен справляться. С чем то да, а с чем то, увы. Так, увы,  или умы? Верить в естественную самоорганизацию, самостийную эволюцию, или напрячь умы? Потихоньку гнуть свою линию, или ревтрибунал и власть?
  Ладно,  опустимся с высот стратегических абстракций и рассмотрим лежащие на столе бумаги.
 Он действительно занялся просмотром и подписанием бумаг, но потом их
  шуршание  вдруг приобрело странный ритм   и невольно пришлось записать и эту музыкальную фразу. Никто ещё не написал симфонию бумаг, но она жива и только ждёт слышащего.
      В безумном шелесте бумаг
      В разумном шелесте бумаг
           Ты шашни  слышишь, шалый шах?   
           Шипя  змеится тлен и страх.
      Мейтаров поднялся и шагнул к синтезатору. Ах, нет. Не даёт покоя назойливая мелодия известного шлягера. Она смыла смутную идею невиданной мелодии.
          Лишь вздох. Лишь  присвист тишины
          Над пропастью плывущий в сны.
 
    Нужно не забыть, - завтра договориться о встрече с балетмейстером.
    Надо, наконец, остановиться на каком-то варианте либретто. Хватит  расширять лирическую тему, что-то придумывать, чтобы было что танцевать.
   Ритмические волны трагического, яркого, зримого и протяжённого…. По тропе танца в страшном совсем не волшебном лесу декораций.


   Хватит музыки, хватит, хватит.
  Время неумолимо и без жалости уносит потоки возможностей не ставших ни чем.
   До выгула Рокки есть ещё полчаса.
   Включил Интернет, прочёл почту  и быстро набросал ответ на одно письмо. Ответ на второе затянулся. Старый приятель, Лёша Мельников, с которым ещё в музучилише вместе пуговицы драили и  с Дунаевским беседовали, пригласил  на концерт «Одесситы прославившие Одессу», и  Мейтаров  прозвучит  своими вещами в Одессе.  Что-то вроде коллективного   «Я» того выпуска давало серию концертов. Большинство остались исполнителями,  но некоторые и музыкоделами. Так сам себя называть скромнее, пусть потомки скажут « композитор Мейтаров». Композитор - это уже величие, гениальность, если хотите.  Мальчишки с улицы так и думают. Раз симфонии пишешь так уже и гений. А музыкодел это просто констатация факта, медицинский диагноз. Приняв эту позу скромности,  Эд начал писать ответ- пространное «да, приеду » пронизанное душевными воспоминаниями. 
  Дальше он описывал свой день, просто описывал свой день, чтобы старый приятель представил нечто для него почти не представимое:  Жизнь таинственного лица - бизнесмена Мейтарова.
    В четыре утра я просыпаюсь, будто внутри срабатывает мой биологический будильник. Быстро встаю с ясной головой, и, стараясь меньше шуметь, чтобы не разбудить спящую жену, иду в свой кабинет, натягивая на ходу спортивный костюм. Мой пёс, матёрый эрдельтерьер, недовольно ворчит что-то, приоткрыв глаза, и снова закрывает их, когда я прикрываю дверь.  Сделав несколько движений руками, имитирующих физзарядку, я включаю компьютер, усилитель, свой синтезатор «Роланд» и надеваю наушники. Теперь я могу бренчать с любой громкостью, - никто ничего не услышит.
  Вчера я безуспешно пытался записать мелодию, которую хочу сделать основным мотивом Александра Печёрского, еврейского парня, организовавшего восстание в концлагере Собибор и сумевшего вывести сотни евреев на свободу. В этой мелодии есть лиричность и героика, но не хватает трагизма. Пробую добавить басовые ноты,  наложить их на пульсирующее сердце. Пробую и так, и эдак. Пока не получается. Чего-то не хватает. Бьюсь с этим час, и два. В конце концов, что-то начинает вырисовываться в первом приближении. Включаю программу «Кубейс» и компьютер записывает нотами всё, что я накропал. Выверяю, ещё и ещё раз прослушиваю. Всё. Надо будет ещё посоветоваться с приятелем, профессиональным композитором, как это лучше инструментовать».
   Эд остановился. Где-то, кто-то уже написал про него, что он уже состоявшийся  и несомненно талантливый и уж конечно профессионал. Но в письме к композитору Мельникову вся жизнь которого в музыке ..  ладно продолжим...
    «Семь утра. Небо за окном стало сереть. Дворники шумно метут опавшие листья. Рокки тоже, подчиняясь своим биологическим часам, начинает проявлять беспокойство. Он хорошо знает своё время: повизгивает, громко зевает, вздыхает, то и дело подходит ко мне и смотрит нетерпеливым взглядом, будто говорит: «Чего ты медлишь, уже пора!» Я, не торопясь, встаю из-за стола. Он требовательно смотрит на меня, бежит к входной двери и снова возвращается ко мне.
      Я одеваюсь и выхожу с ним на улицу. Он счастлив. Под первым же кустиком в скверике  напротив он задирает ножку и делает свои дела, потом заинтересованно обнюхивает
всё вокруг: кто здесь проходил, когда и куда пошёл.
  По утрам я с ним гуляю полчаса, хожу по скверику, раскинувшемуся напротив нашего дома, вдыхаю чистый морозный воздух и ни о чём не думаю. Отдыхаю. Просто смотрю на своего пса, и так спокойно и хорошо у меня на душе!
   Через полчаса Рокки сам подходит ко мне, словно говорит: «Пошли домой!». Я соглашаюсь, и он пристраивается слева от меня, как его учили.
   Тихо открываю квартиру. Рокки садится у входа и ждёт, когда я ему обмою лапы. Он - пёс учёный, прошёл хорошую дрессуру и мне с ним легко.
   После того, как я вымыл его лапы, он направляется к жене и ласково её будит, пытаясь стянуть с неё одеяло или уткнуться своим влажным носом к её руке. Наша квартира оживает. Я иду в ванную комнату, а жена тоже встаёт, чтобы приготовить завтрак.
  В 7.45 мы завтракаем. Как правило, завтрак наш очень незамысловатый: салат или овсяная каша, бутерброд с сыром и чёрный кофе с лимоном. За завтраком общаюсь с  женой, обсуждаем предстоящие дела, обмениваемся мнениями по разному поводу.
  Потом одеваюсь, собираюсь, и в 8.30 выхожу из дому. За мной приходит машина. Свою машину я, как правило, беру только тогда, когда мне нужно куда-то ехать, и, чтобы не держать возле себя машину: она может понадобиться для других дел.
  Накануне, с вечера, я на бумажке намечаю перечень дел, которые нужно будет успеть  сделать. Но очень часто все мои планы летят в тартарары, так как жизнь вносит свои  поправки.
В 9.00 я на работе.
 Несколько слов о нашем офисе. Дело в том, что у нас несколько фирм, и все они располагаются в своих офисах. Но главная дирекция в офисе фирмы «Космос». Здесь хорошая приёмная, где посетителю предложат чашечку кофе, дадут журнал или свежую газету, если нужно немного подождать. Здесь располагается автомобильный отдел, его руководство, бухгалтерия, касса, служба безопасности.
   Кабинет дирекции представляет собой одну очень большую комнату, где расположены  три стола с приставными к ним столиками и креслами: Сашин, Костин и мой. Из этого  кабинета дверь в небольшую уютную комнату с мягкой мебелью, баром, телевизором.
Это -для разговоров менее официальных.
 Такое расположение позволяет каждому из нас всегда быть в курсе всех дел фирмы, но  иногда очень мешает в работе, когда собираются люди возле каждого из столов. Тогда
Саша говорит, что мечтает, когда, наконец, мы перейдём в наш новый офис в салоне, где каждому из нас строится отдельный кабинет.
  Сегодня в 9.00 у меня запланировано совещание с производственным отделом
мебельного цеха. Недавно в малярном цехе соседней фирмы произошёл пожар. Я не говорю о материальных потерях. Но там получили ожоги люди. А это чревато. Поэтому, нужно было решить ряд вопросов и нам, чтобы не допустить подобного.
Ирина Дмитриевна, наша секретарь, доложила, что все собрались.
- Приглашайте.
Все заходят, здороваются, шутят, делятся мнениями об очередном поражении  футболистов «Спартака». Наконец, все рассаживаются, и возникает напряжённая тишина.
Что сделано по усилению пожарной безопасности малярного участка?» - спрашиваю я у начальника производства.
Мейтаров  вслушался в звучание написанных слов.
 « Опасности пожарной
 придёт ли  наконец
  Конец ,
    такую мать твою,
        так будешь молодец.»
Нет, молодец вешает собственные сопли на мою шею. Интересно ли мне? Интересно, Лёша, интересно. И дело не только в деньгах, которые звенят неслышно в каждой такой фразе. Дело ещё в людях, Леша. Люди мне всегда были интересны. Скоро выйдут мои повести, пришлю прочтёшь.
   Поговорив  минут двадцать, я отпускаю начальника производства и  начальника службы безопасности, наметив, что и когда каждый из них будет делать.
   Через пять минут ко мне подходит главный бухгалтер подписать платёжные документы. Сегодня мы оплачиваем налоги, перечисляем деньги в Тольятти за последнюю партию автомашин, которую приобрели с отсрочкой платежа. Очень важно не сорвать сроки. Марку фирмы нужно держать! Как назло, машины плохо продаются, и нам не хватает денег, чтобы закрыть долг. А завтра последний день предоплаты. Видимо, придётся перезанимать эту сумму у друзей».
   Вот звоном монет прозвенит слово «сумма».
   А вот уже тренькает  медью «сума».
  Эд увлечённо описывает свой день бизнесмена. Эта роль, эта совсем свежая роль в его многоролевой жизни радует и увлекает. Литавры победы слышные ему одному  звучат над пространством бытия, давая сердцу необходимую порцию адреналина.
  Он достаточно богат, чтобы всем всё простить.