Рыбка

Меняюсь ли я? Наверное... Ехал сегодня, уже под вечер, домой, в трамвае четвертого маршрута. Забит в угол на дальней, задней его площадке. Так увиделось со стороны, с улицы. Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы... Асфальт в бликах рассеянного темнотой света оранжевых фонарей. Своё отражение на замерзшем стекле. Тени прохожих. И крик изнутри, рвущий связки и коверкающий горло. Но не далее лодок-губ... И пустота, которую надо всенепременно взорвать как плотину, что бы сделать Море, на берегу которого сидеть безмолвно и недвижимо, боясь нарушить симфонию Волн. Растворить взгляд в великолепной синеве. Создать из рук песочные часы и бесконечно пересыпать из ладони в ладонь бархат нагретого солнцем золотисто-жёлтого песка, исполняя сольную партию своей души... Как Эзоп:  «выпей Море, Ксанф...»

И был Голос... И все входившие к Нему были немы... И не видели они ничего, поскольку это был не их час, а Его... В детстве Он страшился темноты. Чёрный цвет был Его страхом. Он знал, что этот цвет странно меняет лица, накладывает отпечаток. Однажды Он увидел свой страх. Оболочка была мала, и Он выскользнул из неё легковесно маленькой серебряной рыбкой. И стало легко... Как может быть легко художнику понявшему, что чёрный цвет многоцветен и многозначен, надо только терпеливо его приручать. Отделять от страха. И пришла Белая Маска Очевидного. Ему подарил её когда-то давно странный друг - кинорежиссёр. Он снимал исключительно чёрно-белые фильмы, поскольку считал цвет по знакам неопределённости. Он подарил Ему Белую Маску Поэта. И увидел Он в ней свой детский страх, вернее, отголоски его. Потому что это был всего лишь его гипсовый отпечаток... Рудимент Белого цвета. Равнозначного.
И страха не стало. Да и был ли он когда-либо? Была робкая, по-детски, неизвестность, некая неопределённость вопроса, ответ на который ещё предстояло найти. Проговорить. И тогда Он подумал: коль скоро всё так равнозначно, стоит ли это определения? Вставая по утрам, я гляжу привычно в зеркало, зная определённо, что увижу себя, говорю себе же: «доброе утро», и продолжаю свой путь по делам, наивно полагая что Я это Я. Но мой двойник знает намного больше меня самого. Он молчалив, как может быть молчалив двойник, знающий на самом деле кто Ты такой... И он так же выходит из дома, но находящегося на берегу самого красивого Моря. И привычно садится безмолвно на бархат нагретого солнцем песка, который возможно пересыпать из ладони, наподобие песочных часов. И, растворив взгляд в великолепной синеве, он, слушая Симфонию Волн, исполняет сольную партию Моей Души...

И был Голос... И все входившие к Нему были глухи... И не слышали они ничего, поскольку это был не их час, а Его... И оболочка тела была Ему уже ничтожно мала, как может быть мал аквариум для маленькой серебряной рыбки родившейся в прекрасном, но далёком Море, и которое так и не сумел выпить Ксанф...

Март 1996г